Провинциальное дворянство России в XVII веке

Эти челобитные были подробно проанализированы А. А. Новосельским и А. Г. Маньковым, так что нет необходимости подробно останавливаться на их содержании и значении. Однако можно взглянуть на них под другим углом зрения, а именно в контексте внутриполитических и международных событий. Речь шла о реализации на практике законов о бессрочном сыске беглых, чего дворянству удалось добиться в теории, но практически осуществить эти законодательные положения оно не могло без помощи правительства. Всего Д. А. Высоцкий насчитал около 30 коллективных челобитных по этому вопросу, поданных от помещиков разных «городов» и московских чинов, причем челобитчики утверждали, что просьбы о сыске подавались ежегодно. Первая известная подобная челобитная датируется ранее 5 марта 1653 г. Она касалась возвращения беглых крестьян из украинных городов и городов по Белгородской черте. По ней правительство постановило не отдавать бежавших на черту до Уложения, а выплачивать за них деньги. Те же, кто бежал на черту после Уложения, подлежали возврату¹. Затем в 1657 г. была подана «заручная» челобитная галичан и помещиков других городов о посылке дворян для розыска беглых². С программными требованиями о защите крепостного строя к правительству обратились дворяне и дети боярские разных «городов» в декабре 1658 г. (42 подписи, А. Г. Маньков и Д. А. Высоцкий датируют эту челобитную 1660 г.)³. Они утверждали, что обращались с подобными просьбами во время царствования Алексея Михайловича ежегодно («было повсягодное челобитье»), что вопрос о возвращении беглых порождает постоянные конфликты в дворянской среде («промеж собою у нас на Москве и в городех беспрестанная тяжба и брань»), отчего уменьшается благосостояние. Хотя из Москвы сыщики и были посланы, — писали челобитчики, — но не во все города, а им самим ездить для розыска бежавших времени не было, они готовились к военному походу. Беглые живут на государственных землях, в городах на посадах, на церковных и монастырских землях, в поместьях московских чинов и «нашей братьи», провинциальных дворян и детей боярских. Указывали они и на недостатки в законодательстве, противоречия в статьях Уложения о возврате крестьян и назначении за это наказания, так, например, за беглых дворовых людей «ни единые заповеди, ни вины не положено же». В то время как помещики проливают кровь на войне, умирают от ран и «мучат живот» в плену, крестьяне захотели воровать, красть и «без трудов пить и есть сладко, и одеватися и обуваться чюжими животами». Кроме того, во многих даточных, пристанных в полки, челобитчики узнали своих бывших крестьян, присланных от тех людей «за кем они ныне живут». Челобитная заканчивалась просьбой послать сыщиков во все «свои государевы городы и в села и в волости и в Заонежские погосты и на Вагу» для розыска и возвращения беглых, при этом избавить от этого самих помещиков и вотчинников, потому что они находятся в дальних походах. При этом розыск требовалось проводить с помощью повальных обысков «против татиных и розбойных сысков», у людей же брать сказки с подписями и строго наказывать за укрывательство. К розыску предлагалось также привлекать священников как духовных отцов беглецов⁴. В ответ на эти требования дворянства в города и уезды действительно были отправлены дворяне-сыщики, которые, по-видимому, достаточно успешно справлялись с порученным делом. Во всяком случае, до конца 1670-х гг. подобные общие челобитные неизвестны. Следует обратить внимание на то, что челобитные о сыске появились в разгар войны с Польшей и Швецией, челобитчики жаловались на массовые побеги и уголовные преступления крестьян, что объяснялось прежде всего военной обстановкой, когда общий контроль за положением в стране был ослаблен⁵. От количества крестьянских дворов в поместьях действительно зависела способность принимать участие в военных действиях. Трудно объяснить подобные выступления крестьян и челобитные помещиков только обострением классовой борьбы, хотя эксплуатация крестьянства, естественно, во время войны увеличилась. Можно также утверждать, что челобитная 1658 (1660) г. была направлена против все тех же «сильных людей», она содержала просьбу избавить от «межусобного нашего греха и брани», проповедуя известную философию «равенства» и идею справедливости: «...и в предние лета твой государев крепостной устав в сем деле вовеки был неподвижен, и никому б неповадно было божия даяния, а вашего государского давно и вечного жалованья силою и величеством, богатством и грабленем и всякия лукавством и пронырством чужого имения восхищати и неправедным прибытком богатеть...»⁶. А. Г. Маньков и ряд других исследователей считали эту челобитную программным заявлением дворянства с требованием упрочения крепостного права, признаком осознания себя как класса, своеобразным проявлением политической активности дворянства на пути осознания себя как класса⁷. Вместе с тем следует обратить внимание и на то, что челобитная была подана в момент чрезвычайно тяжелого положения для «служилого класса» и речь в ней шла, по-видимому, не об упрочении крепостного права, а о восстановлении законодательного порядка, провозглашенного Уложением.

В конце 1670-х — 1680-х гг. также произошли важные изменения уже не столько во внешнеполитической, сколько во внутренней обстановке в стране. Смена на престоле представителей династии Романовых, приближение новых фаворитов, интриги и заговоры при дворе, раздача прежде неприкосновенных земель из «дикого поля» на юге страны, и, наконец, предстоящее новое описание земель и межевание — все это порождало в дворянской среде беспокойство и неуверенность в возможности возвращения беглых крестьян. Сыграли свою роль и изнурительные Чигиринские походы 1677—1678 гг., которые сопровождались усилением эксплуатации крестьян и их побегами. Две челобитные московских чинов и провинциальных дворян о сыске беглых были поданы в 1676 и 1677 гг. Они были связаны с общим разбором Белгородского полка. В июне 1676 г. челобитчики (78 подписей) жаловались на то, что многие крестьяне бежали в города по Белгородской и Саранской черте, бегут на Уфу, в сибирские города и на Хопер, а во время разбора 1675 г. беглые были записаны в пограничных городах в разные службы. Они просили о повторной отправке сыщиков на Белгородскую черту⁸. Вероятно, этого не произошло, поскольку в апреле 1677 г. эту же просьбу повторяли уже другие челобитчики, дворяне и дети боярские разных городов (73 подписи), которые жаловались на то, что при Алексее Михайловиче сыщиков отправляли, «а ныне сыщиков нет», и просили отправить их в «понизовые городы» и по черте. На это 7 апреля 1677 г. последовала резолюция о возложении обязанностей сыщиков на писцов Поместного приказа⁹. В ответ на это в мае 1677 г. дворяне подали челобитную об отправке отдельных сыщиков, так как описание земель проводится медленно, или грамот о розыске к воеводам, поскольку они не могут ехать на службу без своих крестьян и людей, ехать им «не с кем и не на чем»¹⁰. Правительство распорядилось отправить грамоты о розыске к писцам. Следует отметить, что эти челобитные были приурочены ко времени выезда дворян на службу: сам розыск обуславливался возможностью полноценного отправления службы.

В ноябре 1682 г. появилась еще одна «заручная» челобитная (274 подписи) от имени стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов, а также городовых дворян и детей боярских «розных городов», которые ссылались на свои службы под Чигириным и в Киеве и взимание слишком больших податей с их крестьян: «...и с крестьян де их в то время иманы полтинныя деньги; да те же де их крестьяне, подымаючи их на те дальныя службы и платя великих государей всякия подати, от них многие разбежались, до переписных и после переписных книг (1678 г. — Т. Л.), видя себе великия нужды, в Севеск и в Комарицкия волости... и в Кромы и в Рылеск... в Белгород и в Куреск и на Коротояк, и в Землянеск, и в Острогожск и во все Белгородские пригородки на той черте, и за черту, и на Елец, и на Воронеж, и в Донков, и в Козлов, и во все козловские пригородки, и в понизовые городы, в Казань, и в Свияжск, и в Синбирск, и в Саратов и в Саранск, и в Арзамас, и на Олаторь, и на Пензу, и в Ломов, и в Керенск, и во все казанские пригородки, в государевы села и деревни, и за помещиков и вотчинников тамошних украинных городов, и приходя из бегов, те их крестьяне и люди достальных свою братью подговаривают, и домы их жгут и крадут, и всякое разорение чинят; а воеводы в тех украинных городех людем их и крестьянам беглым велят жить, для своей корысти, а они от тех беглых крестьян многие разорились без остатку, потому что за иными за ними были малые крестьяне, дворов по шти и по десяти и менши, и у многих розбежались все без остатку, а за кем остались малые крестьяне, и те стоят на правеже великого государя во всяких платежах; а в списках служилых по их сказкам крестьяне за ними записаны сполна, а после тех сказок из-за них розбежались...»¹¹. Челобитчики указывали также на то, что у них нет возможности ездить разыскивать своих крестьян в дальние города, где их укрывают воеводы, а на дороге грабят те же крестьяне. Они напоминали, что в «прошлых годех» для розыска крестьян посылались сыщики, а также брались «наддаточные крестьяне» с укрывающих, а по указу Федора Алексеевича пункт о «наддаточных крестьянах» отменен, что дает воеводам украинных городов дополнительный стимул принимать беглых. Они просили послать в названные города сыщиков и вернуть им не только деньги, но и дополнительных крестьян, а также сократить взимание с них платежей до времени возвращения беглых. В декабре были поданы еще две челобитные о поручении сыска специально посланным дворянам и усилении наказания за укрывательство беглых¹². В августе 1683 г. правительство послало сыщиков в города, однако было признано целесообразным возвращать за крестьян только деньги.

Из челобитной 1682 г. видно, что дворяне обвиняли в своих бедах и нуждах не столько беглых крестьян, сколько само правительство и объявленные им службы и подати, а также воевод и приказных людей, которые ради корысти удерживают у себя беглых. Утверждение Высоцкого, что дворянство сумело объединиться перед лицом классовой опасности, действительности, на наш взгляд, не соответствует, оно по-прежнему оставалось расколотым на «сильных» и бедных.

В середине 1680-х гг. было подано еще несколько челобитных об организации сыска беглых. Челобитная марта 1684 г. содержала просьбу об указе о запрещении принимать на работу людей без отпускных и прохожих памятей¹³. Она констатировала тот факт, что крестьяне отныне предпочитают уходить из поместий без семей, нанимаясь на работу на суда, в ямские слободы и промышленные предприятия, что позволяет принимающим их уходить от наказания. Челобитная, поданная 2 февраля 1685 г. от имени московских и провинциальных дворян, содержала просьбу о посылке сыщиков в города и уезды до прибытия туда валовых писцов¹⁴. В 1690-е гг. известно 3 коллективных челобитных о беглых. В челобитной марта 1691 г., поданной московскими чинами, провинциальными дворянами, также рейтарами, копейщиками и «всяких чинов» служилыми людьми (более 200 подписей), говорилось о прежних челобитных, поданных в 1690 г. и других, а также утверждалось что дворовые люди не хотят с ними службы служить и «полковые нужды терпеть», а крестьяне не хотят работать и «оброков наших платить», поэтому убегают из имений, заставляя помещиков бояться «смертоубийства» и поджогов и жить в Москве. Однако правительство не спешит посылать за ними сыщиков. Дворяне опять возвращались к вопросу о способности нести службу и писали о том, что «в нынешних числех, как сказана... служба», крестьяне их и люди бежали «пократчи наши служивыя лошади, и подъемные мерины, и деньги и платье и служилую рухлядь, и разоря нас, холопей ваших, до конца»¹⁵. Кроме того, они платят с пустых дворов бежавших крестьян многочисленные подати. Последовала новая просьба о посылке сыщиков и организации взимания денежного штрафа за побег. Две челобитные 1690 и 1698 касались розыска бежавших крестьян и людей на Дону, в донских, бахмутских и хоперских городах¹⁶. Их подавали помещики и вотчинники как московских чинов, так и дворяне и дети боярские «городовые», имевшие поместья в «украинных городах», прежде всего рязанцы, также ряшане, мещеряне и солдаты выборных полков.

Вместе с тем дворяне и дети боярские не только просили о возвращении беглых и организации сыска, но иногда были вынуждены просить и о прекращении сыска, ослаблении связанных с ним санкций и оставлении за ними вывезенных крестьян.

В 1652 г. новгородцы дворяне и дети боярские всех пятин благодарили новгородского митрополита, будущего патриарха Никона за то, что он «заступил нас своею милостию и упросил у праведного государя по нашей заручной челобитной полного государева указу». Речь в коллективной челобитной шла о возвращении беглых крестьян. Две статьи челобитной думный дьяк М. Волошенинов «пометил»: «государь пожаловал, зажилых доходов на нас имать не велел, а крестьян вывозить по писцовым книгам. А других двух статей против нашего челобитья не дометил, что их крестьянским розписям не верить и целовальников и вольных гулящих людей мимо писцовых книг у нас не отнимать». Новгородцы призывали Никона поговорить с М. Ю. Волошениновым, чтобы он «те две статьи дометил на челобитной нашей»¹⁷. Коллективная челобитная была связана с отправкой летом 1652 г. в Новгородский уезд московского «сыщика», который должен был разыскивать и возвращать на места проживания крестьян Заонежских и Лопских погостов, также Сомерской волости. Многие из них жили на церковных и монастырских землях, почему Никон и хлопотал о смягчении условий их возвращения¹⁸, заодно, быть может, невольно, способствуя смягчению этих условий для всех новгородских помещиков.

Некоторые коллективные челобитные о розыске беглых известны в пересказе и не имеют подписей, другие, хотя и содержат подписи, но вычленить среди них представителей «городов» чрезвычайно трудно. Поэтому точно определить, сколько провинциальных дворян и когда «били челом» о розыске беглых крестьян, пока не представляется возможным. Вместе с тем, в различных учетных документах крайне редко упоминается о беглых крестьянах дворян и детей боярских «городов», хотя часто можно встретить записи о том, что их крестьяне из-за бедности «скитаются меж двор». По мнению А. А. Новосельского, от своих господ бежали в основном богатые крестьяне, имевшие несколько лошадей, рогатый скот, платье¹⁹. Бежали они, кроме того, часто после кражи имущества помещиков. Таких крестьян было выгодно и переманивать к себе. Поэтому можно предположить, что возвращение крестьян было проблемой номер один только для очень небольшой относительно богатой прослойки провинциального дворянства. Остальные же, даже если бы от них и сбежали крестьяне, не могли позволить себе организовать действенный розыск и возвращение. Они предпочли бы «поступиться» крестьянином и получить за него деньги от более богатого землевладельца.

---

¹ Новосельский А. А. Коллективные дворянские челобитные о сыске беглых крестьян и холопов во второй половине XVII в. // Дворянство и крепостной строй России XVI—XVIII вв. М., 1975. С. 342.
² Там же. С. 304—308.
³ Там же. С. 308—313; Маньков А. Г. Указ. соч. С. 36. Исследователь полагает,
что она появилась не ранее марта 1658 г. и не позднее декабря 1660 г., скорее всего летом 1660 г.
⁴ Новосельский А. А. Коллективные... С. 310—311.
⁵ Об этом упоминает и А. Г. Маньков, однако не считает это обстоятельство существенным. Маньков А. Г. Указ. соч. С. 23.
⁶ Новосельский А. А. Коллективные дворянские челобитные... С. 312.
⁷ Маньков А. Г. Указ. соч. С. 37—41.
⁸ Новосельский А. А. Коллективные дворянские челобитные... С. 313—316.
⁹ Там же. С. 319.
¹⁰ Там же. С. 319—320.
¹¹ Там же. С. 324—329; ПСЗ. Т. 2. № 998. С. 502; ААЭ. Т. 4. СПб., 1836. № 279. С. 406—409.
¹² Новосельский А. А. Коллективные дворянские челобитные... С. 330—333.
¹³ Там же. С. 333—335.
¹⁴ ПСЗ. Т. 2. № 1169. С. 745.
¹⁵ Новосельский А. А. Коллективные дворянские челобитные... С. 335—340.
¹⁶ Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 7. М., 1962. С. 595—597; ПСЗ. Т. 3. № 1644, 1645.
¹⁷ РГАДА. Ф. 141. Приказные дела старых лет. 1652. № 68. Л. 37.
¹⁸ Там же. Л. 1-3.
¹⁹ Новоселъский А. А. К вопросу об экономическом состоянии беглых крестьян на юге Московского государства в первой половине XVII в. // ИЗ. Т. 16. М., 1945. С. 61.

<< Назад   Вперёд>>