А. Н. Сахаров. 860 год: начало Руси
Кто хоть мало-мальски знаком с мировым историческим процессом, тот прекрасно понимает, что государственность того или иного народа не выскакивает как чертик из табакерки, а имеет в своей основе длительную цивилизационную эволюцию. Эта мысль неоднократно звучала в исторической и историософской литературе.
Само государство предстает в истории как «огромный прогресс» Человечества, как один из важнейших компонентов цивилизации, который организует, защищает, возвышает народ, усиливает его технологические и научные возможности, развивает его социальные отношения, культуру, определяет «место под солнцем» среди иных стран и народов1.
Но главное — государство в конечном итоге, несмотря на его глубокие социально-политические противоречия, на давящую репрессивную силу, обеспечивает защиту жизни и собственности своих соплеменников, в дальнейшем — права и свободы человека, которые сквозь тернии веков постепенно прокладывают свой путь в истории.
Понятно, что точку отсчета этой эволюции определить невозможно. Государство, его институты, рычаги воздействия на общество и его взаимодействие с обществом развиваются постепенно, и это развитие становится признаком цивилизационной зрелости народа, степени его вклада в развитие всего Человечества.
Однако в истории становления государственности у многих народов существует такое событие, которое как бы высвечивает этот длительный и медленный исторический процесс, аккумулирует все предшествующие государственные тенденции, безоговорочно утверждает реальность, определенные черты государственного строительства народа, возвещает об этой реальности и необратимости остальной мир.
В российской истории издавна таким знаковым событием считался 862 год — год призвания новгородскими словенами, кривичами, а также жившими по соседству угро-финнами и балтами в качестве князя-управителя, сберегателя, арбитра варяжского князя Рюрика с братьями и «с роды своими» под которыми можно понимать и дружину, и, скорее всего, какое-то родоплеменное объединение2. Фактом является то, что в российской истории применительно к северо-западным землям появляется упоминание о вокняжении властелина, положившего начало княжеской, а позднее царской династии в российском государстве. И все. Этим, собственно, значение данного факта и исчерпывается.
Понятно, что именно это значение представлялось важнейшим элементом государственного строительства в России во времена Рюриковичей, а позднее и Романовых. Однако никакого реального исторически переломного смысла факт призвания варяжского князя в российскую историю не привнес. Более того, сам этот факт лишь подчеркнул цивилизационную зрелость восточнославянского общества, воспринявшего появление приглашенного князя как вполне обыденное явление, учитывая, что по данным летописи княжеская власть существовала на Руси и до призвания варягов — как в северо-западном регионе, так и на юге, в Поднепровье (упоминание о Кие). Корни этого института государственности восходят еще к антским временам.
Кажется, на этом можно было бы поставить точку. Но, увы. Сам по себе малозначительный факт намного перерос подобающее ему место в истории.
Во-первых, он стал мощным идеологическим подспорьем в утверждении династических претензий в России. Во-вторых, его использовали, начиная с первых лет XVII в., западные, в первую очередь, шведские, позднее — немецкие идеологи в своих геополитических притязаниях на северо-западные русские земли, объявив Рюрика выходцем из Скандинавии, норманном, а заодно и принизив цивилизационный уровень развития восточнославянских земель, население которых само, якобы, так и не смогло создать государственность. В этом неразумным и отсталым восточным славянам помогло призвание варягов.
Двести с лишним лет потребовалось российским, в том числе советским, а также зарубежным объективным ученым для того, чтобы, в конце концов, отбросить бредовую идею о привнесении государственности на Русь с Запада. Однако до сих пор существуют отзвуки этой глобальной исторической фальшивки в виде отождествления Рюрика и варягов с выходцами из Скандинавии, хотя российские, польские и даже шведские специалисты как в прошлые времена, но особенно активно в последние годы, убедительно доказывают принадлежность варягов в IX — начале X в. к южно-балтийским славянам, к их государственным анклавам в Поморье, чье население было родственно ильменским славянам по языку, верованиям, бытовым традициям, находилось в вековых исторических контактах с восточными славянами3. В ответ ученые слышат брань, политические обвинения в шовинизме, объявление их «вне науки» и прочую идеологическую дребедень.
А дело сводится к элементарной русофобии и к возрождению все той же обветшалой теории о неспособности восточных славян создать по образу и подобию соседних народов собственную государственность.
Учитывая все эти моменты, но, прежде всего, политическую составляющую развития русских земель в IX в., было бы исторически наивным считать 862 год — годом рождения Российского государства. А уж если в этом вопросе без варягов не обойтись, то следовало бы более пристальное внимание обратить на дату — 882 г., когда князь Олег, который «поимъ воя многи, варяги, чюдь, словени, мерю, весь, кривичи» сумел, шествуя с севера, захватить Киев и объединить северную новгородскую Русь и южную Русь в единое государство — Русь, как стали с этого времени называть свои земли не только руссы, но и их соседи, в том числе византийцы, о чем говорят знаменитые договоры «Руси с греками» от 907, 911, 944, 971 гг.
Заметим, что обе эти даты, независимо от споров по поводу происхождения варягов, заслуживают внимание с точки зрения российской государственности.
Первая говорит о стабилизации государственной власти у северо-западной части восточного славянства и появлении четко очерченной территории славянской северной Руси с центром в Новгороде, центром, который постепенно подчинил себе окрестные угро-финские и балтские племена и начал мощное наступление на юг, готовя вторжение в южную Русь.
Вторая дата является также одним из этапов создания российской государственности — объединения северной и южной Руси под властью выходцев с Севера и появления единого государства Русь или Русской земли.
Но ни та, ни другая даты не могут являться определяющими в деле создания Русского государства, исходя все из той же посылки, что появление государственности — это длительный исторический процесс, и ни та, ни другая даты не говорят о рождении этого государства.
Однако есть в русской истории событие и есть дата, которые, если не говорят о создании государственности, то, по меньшей мере, возвещают об официальном признании государства Русь остальным миром. Эта дата 18—25 июня 860 г.
В эти дни, после нападения русской рати на Константинополь 18 июня 860 г. и недельной осады столицы Византийской империи, между Русью и Византией состоялась договоренность о заключении мирного соглашения, которое через некоторое время впервые связало доселе безвестную Русь и великую империю стереотипным для того времени межгосударственным договором и дало начало череде других аналогичных соглашений уже в X—XI вв., вписав Русь в систему тогдашних международных отношений.
Что же произошло в эти дни на берегах Босфора?
18 июня русский флот (по русским источникам — 200 судов, несущих около 8000 человек; по данным венецианского хрониста — 350 судов, что увеличивало количество нападавших до 12—14 тыс. человек) атаковал Константинополь с моря, атаковал внезапно, скрытно, в то время, когда византийская армия во главе с императором Михаилом III ушла в Малую Азию на борьбу с арабами, а греческий флот действовал в Средиземном море против критских пиратов. Затем последовал десант русской рати и недельная осада византийской столицы. Судя по данным византийских источников, нашедших отражение и в русских летописных сводах, город оказался в реальной опасности. Жители встали на его защиту, гонцы срочно поскакали к императору, моля того о помощи. Михаил III с трудом пробрался в столицу и вместе с патриархом Фотием возглавил оборону города.
Нечасто столица империи подвергалась такой опасности. Источники сохранили описание лишь одного такого крупного потрясения — это осада города объединенными силами аваров, славян и других народов в 626 г., когда судьба Константинополя висела на волоске.
И вот, спустя два с лишним века, история повторилась. И снова славяне оказались участниками этого исторического действа: в первый раз в виде вспомогательной военной силы, подневольного военного контингента своих сюзеренов — аваров; во второй раз — в виде войска самостоятельного, мощного государственного образования под именем Русь.
Как первое нападение 626 г., так и второе, позднейшее, поразило воображение современников.
Анализ событий показывает, что нападение Руси было, во-первых, беспрецедентным по своим масштабам; во-вторых, оно оказалось тщательно подготовленным и блестяще осуществленным. Руссы, видимо, располагали прекрасной информацией о том, что и флот, и армия Византии ушли из города; а это означало, что впервые мы можем говорить о военной разведке молодого русского государства. Историки даже предполагали, что налицо имелись союзные отношения между руссами и арабами, скоординировавшими свои антивизантийские действия, при действительном нейтралитете Хазарии.
Если появление в приильменских местах Рюрика и его соратников осталось в истории Европы незамеченным и сохранилось в памяти лишь русских летописцев, то события 860 г. буквально потрясли тогдашний мир. О нем в течение IX—XIII вв. сообщали византийские и европейские хронисты, государственные деятели, церковные прелаты. В частности, о нем возвещали знаменитые проповеди константинопольского патриарха Фотия, посвященные непосредственно факту нападения на город русского войска и недельной осады города. Римский папа Николай I в своем письме в Константинополь возмущался тем, что Византия смогла допустить такой беспрецедентный факт, как осаду города малоизвестным доселе народом4. Нашли отражение события 860 г. и в Повести временных лет, которая, изложив кратко историю нападения Руси на столицу Византии, состоявшееся при императоре Михаиле III, как бы подвела исторический итог этой потрясающей военной эпопее IX в. — «отсюда почнемъ и числа положимъ». По мысли Нестора, именно с этого события и начинается реальная, в том числе хронологическая, история Руси.
Несколькими строками ниже Нестор вновь возвращается к нападению Руси на Константинополь и на основании греческих хроник, о которых он упоминал выше, повествуют о ходе событий. Он сообщает, что нападение состоялось тогда, когда Михаил III находился на Черной Речке (в Малой Азии) и лишь с трудом вернулся в свою столицу, а затем вместе с патриархом Фотием всю ночь молился в храме Святой Богородицы во Влахернах (район Константинополя, близкий к крепостной стене, к которой подступали руссы). Наутро молящиеся обнесли хранившуюся в храме ризу Богородицы вокруг стен. Это действие и спасло город. Разразилась буря, разметавшая суда руссов. Они отступили, и город был спасен. Руссы возвратились «во свояси»5. Заметим, что византийские источники ничего не говорят о буре, а повествуют лишь о тяжком положении осажденного города, о ночных молитвах осажденных и о начале мирных переговоров, избавивших город от беды.
Описанные события Нестор датирует 866 годом, что и дает норманистам основание говорить о нападении Руси на Византию уже после призвания варягов. Впоследствии дата была уточнена, однако, норманистская датировка несмотря на это в историографии сохранилась.
С тех пор как в 1894 г. бельгийский ученый Франц Кюмон обнаружил в Париже византийский манускрипт, включавший Хронику Манасии, где четко было сказано, что 18 июня 860 г. произошло нападение Руси на Константинополь и осада византийской столицы6, опровергнуть уточненную дату практически невозможно. Через неделю осада была снята, и состоялось прелиминарное мирное урегулирование противоборства. В сочетании с другими сведениями, содержащимися в русских летописях, византийских хрониках, эпистолярной литературе, известных проповедях патриарха Фотия, посвященных нашествию Руси, выявляется масштабное историческое событие, связанное с появлением Руси на европейской арене как самостоятельного суверенного государства.
До настоящего времени эта дата недооценивается в российской историографии, не знает о ней и российская общественность, хотя о походе Руси на Константинополь было известно давно. На основании данных русских летописей о нем писали М. В. Ломоносов, В. Н. Татищев, историки XIX в., а также уже, учитывая дату, открытую Ф. Кюмоном, — советские историки М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, М. В. Левченко и другие. Большинство их придавали походу важное значение в истории становления Российской государственности7.
И все-таки в полном объеме события 860 г. так и не вышли из тени истории призвания варягов. И это не случайно. Долгое время дата — 862 г., год призвания варяжских князей, затмевала события 860 г. Кроме того, выросший на «варяжском вопросе» норманизм плотной пеленой окутал эпопею 860 г., мешавшую норманистам проповедовать историю начала Руси якобы связанную с варяжским пришествием. Парижская находка случилась уже после того, как норманнская теория прочно обосновалась в отечественной и мировой историографии. Установление памятника 1000-летия России, сооруженного в Новгороде в 1862 г., за двадцать с лишним лет до находки Ф. Кюмона, как бы придавило все возможные разночтения по этому вопросу.
Однако наука не подвластна официальным теориям, династическим интересам и идеологическим клише. Сразу же после публикации Ф. Кюмона ученые обратили внимание на события 860 г. Но в России в ходе общественных катаклизмов начала XX в. сделать это было трудно. А затем в советской историографии прочно укоренилась классическая норманнская концепция варяжского вопроса, даже несмотря на то, что идея о создании варягами-норманнами российской государственности была как немарксистская отброшена.
Первыми к событиям 860 г. в исследовательском плане обратились историки-эмигранты. В 1946 г. в США на английском языке вышла монография А. А. Васильева «Русская атака на Константинополь в 860»8, появились упоминания о походе 860 г. в некоторых зарубежных работах. Однако норманнское этническое покрывало плотно окутывало это военное предприятие Руси. Да, поход был. Да, событие это эпохальное, но провели его... норманны.
Первым, кто впервые определил историческое значение событий 860 г. как «начала Русской земли» был М. Н. Тихомиров. В своей статье 1962 г. он подчеркнул, что не с началом династии Рюриковичей связано первое упоминание о Руси, Русской земле, а именно с событиями 860 г., случившимися за два года до летописного призвания варягов. М. Н. Тихомиров, опираясь на сообщения Ф. Кюмона, сопоставляет эту дату с известием Нестора о нападении Руси на Царьград и со словами русского летописца о том, что именно с этого события и начала «прозывати Руска земля». М. Н. Тихомиров справедливо указывает на то, что первое упоминание является основанием не только для установления даты возникновения, скажем, древних русских городов, но, следуя этому принципу, и для определения начала русской государственности, хотя и обращает внимание на некую условность этого определения, исходя все из того же, что возникновение государства — длительный исторический процесс9.
На рубеже 80-х гг. прошлого века я обратил внимание на события 860 г. с точки зрения дипломатической истории Руси10. Позднее вышла в свет работа П. В. Кузенкова «Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках», в которой он обратил внимание на первое государственное крещение Руси, состоявшееся как результат похода 860 г.11 С. В. Цветков в своей книге «Поход русов на Константинополь в 860 г. и начало Руси» вновь возвратился к событиям 860 г., ставя вопрос о том, что именно поход Руси на Константинополь означал истинное начало российской государственности, не связанное с призванием варягов12.
И все же думается, что до сих пор не выявлен действительный смысл событий 860 г., потрясших нашего древнего летописца и поразивших тогдашних современников событий в Византии и на Западе. Этот смысл, по нашему мнению, заключается во всем комплексе внутри- и внешнеполитических явлений, вызывавших этот поход, сопутствовавших ему и отразивших его результаты. Июнь 860 г. стал своеобразным зеркалом этих явлений, что и дает основание определить данное время как действительное «начало Руси». К сути событий 860 г. уже на исходе XX в. и в начале XXI в. ученые приходили постепенно. Каждый из них внес свой весомый вклад в разработку важнейшей проблемы рождения государственности у восточных славян, чья история стала исторической колыбелью русского, украинского и белорусского народов. В равной степени все они являются правопреемниками событий 860 г. Начало Руси - это совместное государственное начало трех народов.
Но вернемся к событиям 860 г.
Известно, что весьма масштабные походы против своих соседей восточнославянские дружины во главе со своими князьями предпринимали и ранее. Хрестоматийными являются сведения о нападении славян на границы Византийской империи в VI в., войнах и мирных переговорах с аварами, атаке русской рати Крымской фемы Византии в начале IX в. и захвате города Сурожа, нападении в 30-е гг. IX в. на малоазиатское побережье Византии и захвате богатого торгового и административного города края — Амастриды. Но, повторю, одни из этих событий были вообще неизвестны русскому летописцу, другие — не произвели на него особого впечатления.
860 г. привнес в российскую историю нечто совершенно качественно новое, что и дало Нестору возможность без ошибки квалифицировать эту дату особенным образом. Весь ход событий и его результаты остались сокрытыми для русского летописца; он ухватил лишь наиболее яркую их сторону — сам факт атаки и осады Константинополя. Но само это военное предприятие и противостояние с могучей империей настолько, видимо, поразило воображение летописца, что он счел необходимым именно с этого времени начать исчисление русской истории.
Заметим, что других, равнозначных и достоверных исторических событий применительно к истории рождения древнерусского государства в распоряжении Нестора не было, если не считать такие туманные сообщения, как история основания Киева князем Кием и появление в восточнославянских землях варяжских князей. Ни то, ни другое не впечатлило летописца и не сподвигло на столь ответственный вывод.
Но при всей ограниченности информации относительно событий 860 г. историческое чутье не обмануло Нестора: в реальности эпопея 860 г. намного выходила за рамки просто истории военного похода.
Прежде всего, следует сказать о государственно-дипломатической стороне событий, т. е. о военно-политическом результате противоборства.
После недельной осады Константинополя руссами стороны заключили мирный договор. Этот договор явился итогом острейшего военного противостояния Руси и Византии, открывшегося 18 июня 860 г. нападением огромного по тем временам русского войска на византийскую столицу.
Согласно проповедям патриарха Фотия, письму папы Николая I, данным византийских хроник вскоре между Русью и Византией был заключен договор «мира и любви», т. е. полномасштабное соглашение, ведущее к мирному устроению и установлению между двумя государствами равноправных политических и экономических и военно-союзных отношений.
Договор прекращал состояние войны и устанавливал между государствами мирные и добрососедские отношения. Византия уплачивала Руси дань и обязывалась впредь выплачивать определенную ежегодную сумму за соблюдение мира со стороны Руси. Русь со своей стороны обязывалась вступить с империей в военно-союзные отношения и помогать ей в случае необходимости военными силами, что на практике и произошло уже в последние десятилетия IX в. и в начале X в. Русь и Византию по этому соглашению связали стабильные торгово-экономические отношения; русским купцам был открыт (возможно, льготный) доступ на греческие рынки. Следы условий этого договора сохранились в сведениях византийских и западных источников. Часть их реконструируется по позднейшим соглашениям между Русью и Византией.
Этот договор во многом явился стереотипным для того времени. Подобные же соглашения связывали Византию в разные периоды истории с Персией, Арабским халифатом, Франкской империей, Хазарией, Болгарским царством, другими сопредельными государствами. Теперь в их состав вошла и Русь.
Подобные договоры, как правило, заключались между государственными партнерами на 30 или 50 лет. Такие долговременные миры назывались «глубокими». И действительно: следующее противоборство Руси и Византии произошло через 47 лет, в 907 г., когда, судя по данным источников, Византия стала нарушать условия «ветхого мира» 860 г., как его называет «Повесть временных лет». В первую очередь это касалось либо условия уплаты ежегодной дани Руси со стороны Византии, либо нарушения статуса русских купцов в империи.
Вслед за урегулированием отношений после войны 907 г., новое противостояние случилось в 941 г., т. е. через тридцать с небольшим лет, а последующее — снова через тридцать лет. Русь прочно встраивалась в систему европейских международных отношений.
Одним из важнейших условий договора между Русью и Византией в июне 860 г. стало согласие Руси принять крещение из рук империи. Это условие само по себе было вполне ординарным и входило составной частью в мирные соглашения и в мирные отношения Византии с окружающими «варварскими» странами. Крещение по византийскому образцу приняли Сербия, Болгария, Алания. Теперь в составе византийских христианских епархий под номером 61 появилась и русская. Сообщение о крещении Руси имеется в византийских хрониках, а также в «Окружном послании» патриарха Фотия восточным архиепископам. «Повесть временных лет» молчит об этом условии договора, но позднейшая Никоновская летопись уже располагает сведениями греческих хронистов13.
И несмотря на то, что в дальнейшем северная языческая Русь с захватом Олегом Киева в 882 г. сокрушила христианство и его инициаторов — князей и дружинную элиту, принявших по благословению греческих миссионеров христианство в начале 60-х гг. IX в. и удерживавших его в течение, по меньшей мере, двадцати лет, новая религия теперь вполне ассоциировалась в европейском восприятии и с государством Русь. Это было второе по счету крещение Руси после крещения русского вождя во время захвата Сурожа, но крещение Руси после победоносного похода 860 г. было первым масштабным государственным крещением. Что касается последующей языческой реакции, то подобные же религиозные откаты наблюдались в Англии, Швеции, в других странах, где христианство, даже несмотря на поддержку верхов общества, с трудом добывало себе историческое место на европейском континенте.
Само по себе это крещение не представляло для империи из ряда вон выходящего события. Для Руси же оно было исполнено глубокого и масштабного международного значения: языческая Русь благодаря своей победе приобщалась к тогдашнему цивилизационному христианскому миру. В совокупности с другими условиями мирного устроения Русь представала в истории как признанное империей, полноправное, получившее европейскую известность государство. Это было действительно международное государственное рождение, начало международной жизни Руси.
В нем присутствовали такие важные исторические составляющие, как, во-первых, наличие достаточно сильной и хорошо организованной государственной власти, способной провести тщательно подготовленный, масштабный по своим целям военный поход большой рати, а также вполне компетентного в части заключения стереотипного для того времени дипломатического соглашения, которое подвело итог военной кампании. Во-вторых, события 860 г. показали, что новое государство имеет определенную территориальную пространственность (днепровско-донецкий регион, как ее определяют историки), а также хронологическую протяженность. Это государство заключило с империей мирный договор, условия которого должны были действовать на годы вперед. В-третьих, налицо оказался достаточный для того времени цивилизационный уровень Руси, согласившейся, как и другие известные страны, принять крещение по византийскому образцу с образованием самостоятельной епархии. В-четвертых, 860 г. продемонстрировал наличие на Руси определенного уровня развития хозяйственно-экономических отношений, что выразилось в способности государства экономически обеспечить грандиозный поход, стремлении русских вождей добиться от Византии выгодных условий в торговой сфере.
И все эти черты жизни и деятельности молодого государства аккумулируются в событиях 860 г. и в первую очередь в договоре, говорящем о государственном признании Византией Древней Руси.
А как же скандинавы?
Сегодня не может быть сомнений в том, что масштабный поход с севера на Византию не имеет никакого отношения к скандинавам. В византийских и западных источниках речь идет о «народе», «многих народах», вышедших с севера и обрушившихся на границы империи. В этих оценках на первый план выходит государственно-этническое определение нападавших. Русские летописи непосредственно идентифицируют поход как военное предприятие государства Русь, как выходцев из Поднепровья. Если к тому же вспомнить, как организовывали свои походы на Византию позднее великие киевские князья Олег и Игорь, привлекая практически к участию в них все население Руси, каким образом в договорах «Руси с греками» было представлено государство Русь, Русская земля, ответ на этот вопрос может быть лишь один: никаких скандинавов в качестве организаторов этого похода не просматривается, хотя участие варягов — выходцев с южно-балтийских земель в качестве союзников Руси вовсе не исключается.
Заметим, что само это военное предприятие, сбор большого войска, оснащение флота требовало длительного и масштабного государственного обеспечения. Это могла сделать уже сложившаяся и успешно функционировавшая государственная система, которая впервые попробовала свои внешне-политические мускулы уже ранее, во время ударов по крымским и малоазиатским владениям Византии.
К тому же при определении этнической принадлежности государства Русь необходимо учитывать общеисторическую обстановку в Восточной Европе.
Повсюду в этом регионе, на обширных пространствах существовали этнонимы «русь», «русины», «рутены», «руссы», «руги» и другие, близкие им, которыми характеризовались (в том числе германскими источниками) различные славянские племена, племенные конфедерации и славянские государственные образования, часть их была географически связана с южно-балтийским Поморьем. Не случайно, восточный автор IX в. Ибн-Хордадбех писал о том, что купцы «ар-Рус» — «это одна из разновидностей славян»14. Не случайно также в Рафельштатском уставе начала X в. русские купцы, которые приходят из Ругов (из Руси) на Дунай, отождествляются со славянами15. Но этих этнонимов, как и этнонима «русь», не знает Скандинавия.
Таким образом, «русь» как этническое понятие одновременно возникает как на юге будущего единого государства, в Поднепровье, так и на севере, в Южной Прибалтике, позднее с приходом варягов — в районе Приильменья.
При определении этнической принадлежности варягов следует иметь в виду и постоянные миграционные процессы славянского элемента как из Южной Европы в Поднепровье, что также отмечено в наших летописях, так и из Южной Прибалтики на Восток, особенно под натиском немецкой агрессии. Не случайно лингвисты отмечают, что новгородский диалект древнерусского языка во многом сходен с наречиями прибалтийских славян. Не случайно X. Лов-мяньский обратил внимание на то, что Рюрик взял с собой в земли восточных славян «всю Русь», т. е. не только дружинников, но и жителей того славянского района, откуда он вышел. По данным А. Гильфердинга, в рамках государства ранов существовало несколько десятков знатных родов, возглавлявшихся родовыми вождями. Так что понятие «с роды своими» прямо накладывается на раннеполитическую систему южно-балтийских славян.
В рамках постоянных миграционных контактов, древних связей славян Восточноевропейского региона, мирных, в том числе торговых, отношений и военных конфликтов и состоялось призвание варягов16.
Поход Руси на Константинополь был организован той частью славянорусских земель, которые к этому времени достигли определенного социально-экономического, культурного, политического развития. Таким регионом во второй половине IX в. стало Поднепровье. В 860 г. государство Русь оповестило о своем государственном рождении остальной мир.
1 История Человечества / Т. II: III тысячелетие до н. э. — V I I век до н. э. М., 2003. С. 44—45.
2 Повесть временных лет (далее — ПВЛ). СПб., 1996. С. 13.
3 См. подробнее: Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005.
4 См. подробнее: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. IX — первая половина X в. М., 1980. С. 49—51.
5 ПВЛ. С. 13
6 См.: Василевский В. Г. Год первого нашествия русских на Константинополь // Византийский временник. Т. I . СПб., 1894. С. 258—259.
7 См.: Сахаров А. Н. Указ. соч. С. 48—49.
8 См.: Vasiliev A. A. The Russian Attack on Constantinopole in 860. Cambrige (Mass.), 1946.
9 Тихомиров М. Я. Начало Русской земли // Вопросы истории. 1962. № 9. С. 40—42.
10 См.: Сахаров А. Н. Указ. соч. Гл. 2: Поход Руси на Константинополь в 860 г. и «дипломатическое признание» Древней Руси. С. 47—82.
11 Кузенков П. В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках // Древнейшие города Восточной Европы. М., 2003.
12 Цветков С. В. Поход русов на Константинополь в 860 г. и начало Руси. СПб., 2010.
13 Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. IX. М., 2000. С. 13.
14 Ибн-Хордадбех. Книга путей и стран. Баку, 1986. С. 124.
15 Васильевский В. Г. Древняя торговля Киева с Регенсбургом // ЖМНП. 1888. Июль. С. 123.
16 См. подробнее: Сахаров А. Н. Рюрик, варяги и судьбы российской государственности // Сахаров А. Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация. М., 2005. С. 48-64.
<< Назад Вперёд>>
