Ю. Д. Акашев. С чего начинается история русского народа?
В то же время, в отечественной исторической науке уже в период ее зарождения русский народ рассматривался как один из самых древнейших и имеющих изначально свое собственное имя. Русские летописцы вслед за автором «Повести временных лет» начало русского народа связывают с потомством библейского Иафета, одного из сыновей Ноя — родоначальников послепотопного человечества. Связь русской истории с библейской отмечалась и «Синопсисом», который долгое время оставался учебной книгой по истории России и на протяжении XVII (с 1674), XVIII и XIX вв. не раз переиздавался, а также распространялся в рукописных копиях. Однако, начиная с петровских времен, русской историей, как и всей русской жизнью, стали все более и более овладевать иностранцы, в исторической науке пустила глубокие корни пресловутая норманнская теория, согласно которой цивилизацию, государственность да и само имя русскому народу дали норманны, а русская история начинается в лучшем случае только со второй половины IX в. И, несмотря на то, что эта «теория» давно признана антинаучной, ее корни мы до сих пор не можем выкорчевать из нашей науки, они все время то здесь, то там прорастают.
Нельзя сказать, что ученые игнорируют проблему древнейшей Руси. Это не так. Таких ученых довольно много, и среди них — современные историки-профессионалы, доктора исторических наук, такие как: Н. Р. Гусева1, В. В. Фомин2, Ю. Д. Акашев3 и др. Благодаря достижениям теоретической этнологии, лингвистики, мифологии, археологии и других смежных с историей дисциплин, появилась возможность заявить о том, что русский народ имеет свою предысторию, насчитывающую несколько тысячелетий.
И все-таки, почему до сих пор не воссоздана древнейшая история русского народа? Что мешает исторической науке развеять ошибочное представление о русском народе как о сравнительно молодом, не имеющем своей истории древнего мира и раннего средневековья? Думается, что дело здесь не столько в скудости источниковедческой базы, сколько в устаревшем подходе к пониманию термина «народ» или «этнос».
В советские времена стало довольно распространенным мнение о том, что понятие «народ» не может быть применимо не только к первобытной орде нижнего и среднего палеолита, но даже и к племени, и к союзу племен, возникающему на последней ступени первобытного общества4. Исходя из такой трактовки, известный советский историк В. В. Мавродин в своей монографии, посвященной происхождению русского народа, писал, что термин «русский народ» может употребляться только по отношению к «древнерусской народности, русской, или великорусской, народности, русской нации эпохи капитализма, социалистической русской нации», поскольку понятие «народ» применимо лишь «для обозначения этнических образований эпохи феодализма, капитализма и социалистического общества»5. То есть, по мнению ученого, это понятие не могло распространяться на этнические общности доюгассового периода.
Поэтому, говоря о начальном этапе истории русского народа, он имел в виду тот ее период, когда на смену племенам, зафиксированным «Повестью временных лет», приходит новая этническая общность, характерная для эпохи феодализма, т. е. древнерусская народность времен Киевской Руси.
Однако уже в 70—80-е г. прошлого века в советской науке постепенно пробивают себе дорогу новые подходы к этничности (палеопсихологический, философско- и историко-антропологический), нашедшие отражение в трудах таких крупных ученых, как В. И. Абаев, В. П. Алексеев, Ю. В. Бромлей. Б. Ф. Поршнев. Последний, в частности, пришел к выводу, что «народом может называться какая-то общность людей лишь при наличии самосознания и общего имени»6.
О наличии у древнейших росов этнического самосознания свидетельствует формирование собственной мифологии в виде волшебных русских народных сказок, в которых находит отражение исторический опыт наших предков в самый ранний период их истории. В этих сказках герой, как правило, отправляется из дома в далекий путь, связанный со всевозможными весьма сложными испытаниями, преодолев которые, он вновь возвращается домой. Во время этих испытаний он общается с разными животными, деревьями, природными стихиями, усваивает их язык, прибегает к их помощи. Прекрасный ученый, исследователь русских сказок В. Я. Пропп считал, что их древней основой является колдовской обряд инициаций, сопровождавшийся ознакомлением посвящаемых с мифологическим содержанием обряда. «Совпадение композиции мифов и сказок с той последовательностью событий, которые имели место при посвящении (в охотники), — пишет он, — заставляет думать, что рассказывали то самое, что происходило с юношей, но рассказывали это не о нем, а о предке, учредителе рода и обычаев, который, родившись чудесным образом, побывавший в царстве медведей, волков и пр., принес оттуда огонь, магические пляски (те самые, которым обучают юношей) и т. д. Эти события вначале не столько рассказывались, сколько изображались условно драматически... Посвящаемому здесь раскрывался смысл тех событий, которые над ним совершались»7. Истоки таких сказок В. Я. Пропп связывает с эпохой охотничьего хозяйства и матриархата8.
Подобные наблюдения и выводы очень важны. Ведь если появление русских сказок относится к таким древним временам, то мы вправе говорить о такой же древности русского народа — автора и хранителя этих сказок.
В волшебных русских сказках мир людей всегда противопоставляется всему миру «ненаших», миру нечисти. Например, в сказке «Василиса Прекрасная» Баба-Яга, почуяв присутствие Василисы рядом со своею избушкою, кричит: «Фу, фу! Русским духом пахнет!»9. Примечательно, что не «человеческим», а именно «русским» — очень важно, что в зарождавшемся этническом сознании росов «русское» и «человеческое» были тождественны. «Русским духом пахнет» и от Сосны-богатыря, спустившегося в подземельное царство, чтобы сразиться с Бабой-Ягой, а после того, как он ее «до смерти убил, положил мертвую на огонь, сжег и развеял пепел по ветру», огромная птица выносит его из подземного мира нечисти «на Русь», то есть к людям, к росам10.
В одном из вариантов сказки «Три царства — медное, серебряное и золотое» Ивашко Запечник, обманутый своими старшими братьями, оказывается в глубоком подземелье, откуда его также «на Русь» выносит орел11. В другом варианте этой сказки злой Вихрь украл у царя его жену Настасью и унес ее на горы — «такие крутые, высокие, что и боже мой! верхушками в небо упирались». Здесь ее находит младший сын Иван-царевич. А Вихрь, прилетев, спрашивает у Настасьи: «Фу-фу-фу! Что у тебя русским духом пахнет? Аль кто в гостях был?»12 Древность этого сюжета косвенно подтверждается тем, что в руках у Вихря была боевая палица (не меч, как в более поздних сказках).
«Семен, малый юныш», рассказывается в сказке «Скорый гонец», упал в море, и морской царь унес его «в самую глубину». «Жил он у того царя целый год, стало ему скучно, запечалился он и горько заплакал. Пришел к нему морской царь: "Что, Семен, малый юныш, скучно тебе здесь?" — "Скучно, ваше величество!" — "Хочешь на русский свет?"»13. То есть снова темному миру нечисти, лишенному солнечного света, народное сознание противопоставляет русский свет — мир, населенный росами.
Такой авторитетный ученый, как Б. Ф. Поршнев начальные моменты образования этносов связывает с началом истории человечества, когда «земля начала покрываться антропосферой: соприкасающимися друг с другом, но разделенными друг от друга первобытными образованиями», когда «земной шар перестал быть открытым для неограниченных перемещений» и «его поверхность стала уже не только физической или биогеографической картой, но картой этногеографической»14. Эти «первобытные образования» были всегда эндогамны. «Этнос или другой тип объединения людей, — как утверждает Б. Ф. Поршнев, — служит препятствием... для брачно-половых связей с чужими», вырабатывая для этого строгие нормы или обычаи. Сначала для неоантропов такими чужими были палеоантропы, потом же эта «биологическая инерция предшествовавшей дивергенции неоантропов с палеоантропами», главнейшим механизмом которой было «избегание скрещивания», в несколько трансформированном виде воспроизвелась уже внутри мира неоантропов. Являясь наследием дивергенции, получившей совершенно новую функцию, именно эндогамия разделила мир неоантропов на взаимно обособленные ячейки, сделала его «сетью этносов»15.
К этому же времени следует отнести и зарождение этнического самосознания, которое поначалу проявлялось в новых, социальных оппозициях, пришедших на смену оппозициям биологическим. До эпохи верхнего палеолита не было еще достаточной плотности популяции, чтобы возникло постоянное взаимное «трение» человеческих групп и межгрупповая оппозиция, а с верхнего палеолита это условие уже налицо. Эту мысль хорошо развил известный ученый-лингвист В. И. Абаев, который предложил начинать историю человечества «не с появления первого каменного орудия или первого глиняного горшка, а с того времени, когда сношения между человеческими группами, ... их трение друг об друга стало регулярным явлением и наложило определенный отпечаток на жизнь первобытных людей»16. Отношение людей к внешнему миру существует, по его утверждению, только через их отношение друг к другу. С этим связано появление понятий «мы», «наше» — в противоположность к «не мы», «не наше», которые были первыми социальными понятиями и в которых познавательный момент был нераздельно слит с оценочно-эмоциональным: «наше» означало «хорошее», «не наше» — «дурное».
«Все двоилось в сознании первых человеческих коллективов, все делилось на "наше" и "не наше"», — констатирует В. И. Абаев17. Ссылаясь на Карла фон Штейнера, ученый приводит в пример бразильское племя бакаири, которое делит всех людей на две категории: кура и курапа. Кура означает «мы все», «наши», а также «хорошие, наши люди»; курапа — «не мы», «не наши», «плохие», «скупые», «больные». Бакаири считают, что все беды исходят от чужих18. Таким образом, противопоставление «мы» и «не мы» было первой социальной классификацией и началом этнического самосознания. «Работа сознания начиналась с осознания своего коллектива в его противопоставлении другим коллективам и в дальнейшем отражала все модификации и перипетии этих отношений»19.
Каждый этнос, даже в период своего формирования из объединяющихся семейно-родовых групп, имел свое название. Чаще всего это было самоназвание (эндоэтноним), причем, обычно племя называло себя на своем языке словом «люди». В период родоплеменных отношений та или иная этническая группа порой считала людьми только себя, все остальные были как бы «нелюди», поскольку разговаривали на непонятном языке, придерживались иных, «странных» обычаев. Именно такого происхождения, например, слово «ненцы» — из «ненець», что означает «человек»; точно так же переводится на русский язык этноним «нивх»; «ханты» означает «человек, мужчина» (первоначальное значение — «принадлежащий к роду»); самоназвание немцев «Deutsch» происходит из древнегерманского «Thiuda» — «люди»; древнее самоназвание эстонцев «maarahvas» означает «народ (нашей) земли»; чукчи называют себя «луораветланы», то есть «настоящие люди»; самоназвание народности мяо, проживающей в Индокитае, — «хмонг» (Hmoob), что так же означает «люди», и т. д. Все же остальные, кто не попадал в категорию «мы», считались как бы нелюдями — отсюда и запрет на брачно-половые связи с ними, как во времена более отдаленные запрещались подобные связи неоантропов с палеоантропами («дикими» людьми).
Что касается росов, то их противопоставление другим народам происходило уже в начальный период формирования народной мифологии, волшебных русских сказок, т. е. каменного века и господства матриархата. Но оно настолько укоренилось в русском народном сознании, что сохраняется и во все последующие эпохи. Так, в одной из самых поэтических русских сказок «Финист — ясный сокол» Марьюшка, отправившись на поиски своего суженого, оказывается в мрачном лесу, перед избушкой Бабы-Яги. «Увидела Баба-Яга Марьюшку, зашумела: "Тьфу, тьфу, русским духом пахнет!"»20 В этой сказке среди сказочных атрибутов уже фигурируют «трое башмаков железных, трое посохов железных, трое колпаков железных», хотя основа ее очень древняя, на что указывают тяжелые испытания, которые проходит героиня прежде, чем заслужить встречу со своим женихом, и то, что она в своем пути познает язык природы, как бы сливается с ней: «Птички веселыми песнями ей сердце радовали, ручейки лицо белое умывали, леса темные привечали. И никто не мог Марьюшку тронуть; волки серые, медведи, лисицы — все звери к ней сбегались»21.
В довольно поздней сказке «Скрипач в аду» скрипач, идя на гулянку, вдруг провалился сквозь землю и угодил в ад, прямо в то место, где за свои грехи мучился богатый мужик. Тут набежала «целая изба ненаших», и спрашивают они у богатого мужика: «Что у тебя русским духом пахнет?» А он отвечает: «Это вы по Руси ходили, русского духу набрались!»22
«Ненашими», «немцами» (от «не мы») в народе называли, конечно, не только нечистую силу, но и иностранцев, иноверцев и тех, чье поведение, нравственно-этические нормы и представления не ассоциировались с понятием «русский человек». Один из выдающихся русских мыслителей XIX в. Н. Я. Данилевский в книге «Россия и Европа» приводит интересный разговор с одним поморским промышленником: «Мне любопытно было узнать, как судили о холере поморы, которые по своей развитости далеко превосходят массу нашего крестьянства. Мой собеседник не скрыл от меня, что и у них большинство приписывало эту болезнь отравлению. Да кто же, спросил я, занимался, по их мнению, этим отравлением?
— Господа.
— Да ведь у вас и господ никаких нет, кроме чиновников; может ли статься, что служащие государю чиновники стали отравлять народ?
— Конечно, — отвечал он, — но, по мнению наших дураков, государь об этом не знал, а господ подкупили немцы (под немцами понимались, как само собою разумеется, иностранцы или европейцы вообще).
— Да немцам зачем же вас отравлять?
— Как зачем? Известно, что немцы русского народа не любят»23.
В челобитной грамоте 1646 г. русские купцы жа71уются царю Алексею Михайловичу на англичан за то, что последние нарушают торговый договор и нормы международной торговли: «...русские товары они, английские немцы, у Архангельска продают на деньги голландским, брабантским и гамбургским немцам, весят у себя на дворе и возят на голландские, брабантские и гамбургские корабли тайно и твою, государеву, пошлину крадут»24. И далее: «Да они же, немцы, привозят всякие товары хуже прежнего; да они же стали торговать не своими товарами; прежде английские немцы торговали чужими товарами тайно, а теперь начали торговать явно»25. Торговать нечестно, нарушать договор и установленные нормы считалось «не по-нашему», «не по-русски». Так могли поступать только чужие, немцы.
О том, что формирование ранней русской мифологии, отразившей начальные страницы исторического опыта русского этноса, происходит еще в период каменного века, можно судить по некоторым весьма распространенным сюжетам волшебных сказок. Один из таких сказочных сюжетов — многократно описанный исследователями «бой на калиновом мосту». Академик Б. А. Рыбаков впервые обратил внимание на, казалось бы, поразительную нелогичность: мост, по которому должно пройти массивное чудовище, изготовлен из калины, то есть он заведомо крайне непрочный. Но эта нелогичность исчезает, если предположить, что ветками калины была прикрыта охотничья яма-ловушка. Ученый считает, что этот сюжет отразил охоту древних людей на мамонта. И действительно, чудовище (Чудо-Юдо, Змей, Идолище) часто называется «хо ботистым», своих противников он не кусает, не разрывает когтями, а бьет или «вбивает в землю» хоботом. Когда он приближается к «огненной реке» (видимо, огненная цепь загонщиков, ведущая к охотничьей яме), «гром гремит, земля дрожит» (топот самого зверя и шум, грохот, устроенный охотниками). Чудовище убивают не только сказочным мечом, но и стрелами, копьями и раскаленными камнями. Далее Б. А. Рыбаков излагает свою версию, объясняющую, как могли у восточных славян, никогда не видевших мамонта, сохраниться подобные «воспоминания»26. Но, думается, это излишне, если принять во внимание, что этот сюжет вошел в генетическую память русского народа, сохранившись в форме народных сказок. А подобное возможно только в том случае, если он изначально возник в среде наших предков — тех самых охотников, которые неоднократно устраивали подобные облавы на мамонтов. То есть сюжет «бой на калиновом мосту» помогает протянуть цепочку от современного русского народа к тем далеким его предкам, которые жили еще в каменном веке. Мамонты исчезли в конце палеолита, но рассказы об охоте на них передавались из поколения в поколение; со временем рассказчики уже и сами не понимали, о каком звере идет речь, поэтому появляется «хоботистое Чудо-Юдо»; с другой стороны, устаревший набор охотничьего оружия каменного века (камни, стрелы, копья) дополняется мечом27.
Таким же мостиком в каменный век является и медвежий культ. Б. А. Рыбаков приводит обильный археологический и этнографический материал, позволяющий судить о его преемственности и сохранности у русских вплоть до начала XX в.28 Но тема медвежьей лапы очень распространена и в русских народных сказках. В одной из них, например, рассказывается, как мужик отрубил лапу у медведя и отдал ее жене, а ночью, когда она варила ее, медведь на деревянной ноге пришел в их дом и съел и старика, и старуху29. Утраченный, казалось бы, смысл этой сказки восстановил все тот же академик Б. А. Рыбаков: лесной хозяин покарал людей за то, что они использовали его лапу в утилитарных целях (старуха ночью варила медвежье мясо, пряла его шерсть, сушила кожу). Очевидно, культ медведя у русского народа (как, впрочем, и у многих других) восходит к архаическим тотемическим представлениям. Это подтверждается обилием русских, украинских и белорусских сказок об Ивашке Медвежьем Ушке, полумедведе-получеловеке (например, Иванко Медведко — «до пояса человек, а от пояса медведь»)30. Весьма примечательно частое сближение медведя с одним из древнейших славянских божеств Волосом-Велесом, которое прослеживается со времен неолита и бронзового века почти до наших дней: А. Б. Зернова сообщает, что в Подмосковье крестьяне еще в начале XX в. для охраны скота вывешивали во дворах медвежью лапу, которую называли «скотьим богом», т. е. так же, как летопись называла Волоса31.
Память росов об эпохе мезолита сохранила семантическая связь названия «берегини» (духи добра и благожелательности) со словами «беречь», «оберегать» и «берег», на которую также обратил внимание Б. А. Рыбаков. «Только в ту эпоху, — пишет он, — когда водная стихия меняла лицо земли, прорывая горы, разливаясь на сотни километров, меняя очертания морей, создавая новые контуры материков, и мог первобытный человек, впервые столкнувшийся с такой массой неустойчивой и неукротимой воды, связать семантически "берег" и "оберегать". [...] Спасительной полосой земли для охотника, бродящего по лесу или плывущего по воде на челне долбленке, был берег, береговые дюны. Именно здесь, на песчаной отмели, человек и ставил свои недолговременные жилища. Берегини, которых впоследствии сопоставили с русалками, могли первоначально быть связаны не с самой водной стихией, а с ее концом, рубежом, с берегом как началом безопасной земли»32. Но поскольку возникновение веры в берегинь (как и в упырей-вампиров) Б. А. Рыбаков относит к эпохе мезолита, то к этой же эпохе следует отнести и русские слова «берег» и «беречь».
Русский народ — коренной житель Европы. Он является прямым потомком охотников и рыболовов каменного века, которые в невероятно трудных условиях осваивали территории, освободившиеся от ледника. Изменившиеся методы охоты, новая природно-климатическая среда, столкновения с чужаками — все это приводило к перестройке сознания первобытного человека, разграничению мира людей на своих и чужих, формированию этнически специфических символов (которые, в частности, нашли отражение в народном орнаменте, в особых жестах, интонации, сакральных словах), очень раннему зарождению у наших предков чувства Родины, причастности к своей
земле.
Отступивший ледник оставил после себя обилие воды (Европейский Север до сих пор покрыт болотами, реками и озерами). Малочисленные коллективы охотников проживали на сырых землях, в окружении воды. Но даже когда вода спадала, земля оставалась влажной. С этих давних времен берет начало древнее устоявшееся выражение «Мать — сыра земля». И таким же древним является слово «роса», возникшее в общеиндоевропейскую эпоху и восходящее к индоевропейскому корню *rёs(res)-:*rós(rós)- со значением «течь», «истекать», «литься». Одно из значений санскритского слова «rasa» (которое, думается, является и наиболее древним) — «вода», «жидкость», а очень близкого к нему слову «rasa» — «влага» и тоже «жидкость». Написание через «а» сохранилось в белорусском языке («раса»), литовском и латышском («rasa» — со значением «течь», «литься»), значение «влага» сохранило латинское слово «ros». В старославянском и древнерусском языке слово «роса» могло означать влагу и все влажное и мокрое вообще. Несложно предположить, что и свою «Мать — сырую землю», покрытую реками и озерами, наши далекие предки также называли Росою или Росью. Это предположение подкрепляется тем, что в санскрите, который является опорным языком в индоевропейской компаративистике, слово «rasa», кроме значений «влага», «жидкость» и некоторых других, имеет еще и значение «земля», «страна». В дальнейшем это название земли в результате метонимии (явления, очень хорошо известного в языкознании) распространилось и на живущих на ней людей: росы.
Таким образом, росы (или русы) — это жители своей земли, те древние охотники, рыболовы, скотоводы, которые широко расселились по Восточной и Средней Европе, явившейся для них материнским лоном и колыбелью. На этой земле древние росы осознали себя в качестве особого, самобытного народа, здесь происходит их самоидентификация, выделение себя из других, соседних народов, здесь начинается их история.
В научной литературе является весьма распространенным мнение о том, что этнонимы «росы» и «русы» не могут быть отнесены к одному народу. Это мнение зиждется на том основании, что для русского языка якобы не характерно чередование гласных о и у. Но это совсем не так. И, чтобы убедиться в этом, надо просто знать русский язык. Чередование о-у (а точнее, взаимозаменяемость), которое иногда выражает смысловое различие, а иногда нет, прослеживается, например, в таких русских словах, как: строгать — стругать, стопа — ступня, мошка — мушка и т. д. В «Словаре русского языка XI—XVII вв.» (гл. ред. Ф. П. Филин) приводятся в качестве равноправных в употреблении варианты слов «муравей» и «моравей», «морошка» и «мурошка» и др. Кое-где в русских говорах до сих пор произносят «удеяло» вместо «одеяло», «угород» вместо «огород» и т. д. Взаимозаменяемость гласных о и у есть явление исторической грамматики русского языка, которое восходит к очень древней эпохе, и глубокая древность этого явления подтверждается тем, что в разных языках, относящихся к индоевропейской группе, имеется довольно много слов, обозначающих одинаковые или схожие понятия, в которых в одном языке звучит о, в другом — у. Например: дочь (рус.) — dukte (литов.) — духт (тадж.), шкура (рус.) — scorum (латин.) — *scora (о.-с), оба (рус.) — uЬhа (санск.). Чередование о-у свойственно и санскриту: ruh — rohati (расти, подниматься), rud — roditi (рыдать), budth — bodhati (будить, пробуждаться) и т. д. То есть два варианта самоназвания русского народа (росы и русы) могли появиться в очень древнюю эпоху и свидетельствуют о глубокой древности народа — носителя этого этнонима.
Глубокая древность росов подтверждается и удивительным сходством русского языка с санскритом, что может быть только результатом их длительного соседства с арьями в эпоху, предшествующую уходу последних из Восточной Европы, т. е. до конца III — начала II тыс. до н. э. На длительные контакты древнейших росов с арьями указывает и сходство их религиозных воззрений, имен богов, обрядов, обычаев, религиозных и магических терминов.
Анализ целого ряда письменных источников, в том числе и некоторых священных книг, позволяет сделать вывод о том, что древнейшие росы были известны среди других народов древнего мира и раннего средневековья и играли определенную роль в их истории. Византийские источники, сообщающие о нападении росов на Византию в V и IX вв., усматривают в этом осуществление пророчества Иезекииля (VI в. до н. э.) о народе рос. Византийские авторы не выражали ни малейшего сомнения в существовании прямой преемственности между росами середины I тыс. до н. э. и росами на пороге образования у них государства, тем самым, подтверждая глубокую древность предков русского народа, известного уже в библейские времена. Кроме того, обращение патриарха Прокла (434—447) в своей проповеди к пророчеству Иезекииля о народе рос в связи с нападением гуннов могло быть уместно лишь в том случае, если в армии руги (ругилы) находились и росы, иначе его аргументация теряла бы убедительность. Косвенное подтверждение возможности участия росов в нападении на Византию вместе с гуннами содержится в сочинении Гильома де Рубрука, хотя и написанном намного позже (в 1253), но основанном на более древних источниках: «Язык Русских, Поляков, Чехов (Воетогит) и Славян один и ТОТ же с языком Вандалов, отряд которых всех вместе был с Гуннами, а теперь по большей части с Татарами, которых Бог поднял из более отдаленных стран»33. Поэтому можно вполне согласиться с Г. В. Вернадским, который писал, что проповедь Прокла содержит первое упоминание о народе рос (русь) в византийской литературе34.
Народ рос не остался незамеченным и для восточных авторов. Масштабные изменения, происходившие в среде славянских племен в V—VI вв., не могли не волновать народы Востока. Участие росов в походах гуннов и в общеантском движении привлекало к ним внимание восточных географов и историков. Так, например, безымянный автор-сириец в дополнении к сочинению Захарии Ритора (555) сделал весьма любопытное сообщение о народе hrws (хрос, ерос, рос, рус), которое до сих пор вызывает большой интерес у историков. «Соседний с ними [амазонками] народ Ерос, —- пишет Псевдо-Захария, — мужчины с огромными конечностями, у которых нет оружия и которых не могут носить кони из-за [величины] их конечностей»35. По всей видимости, крупное телосложение росов поражало изображение южных народов, и многие авторы при их описании использовали прием гиперболы. Азербайджанский поэт XII в. Низами, пользовавшийся при написании поэмы «Икандер-Намэ» арабскими и персидскими хрониками и другими более древними источниками, писал:
От рева, который поднимали полчища русое,
Кони под львами начали артачиться,
Не годился в бой с малейшим из русое
Даже Платон, он становился Филатусом.
[т. е. трусливым. — Примеч. Е. Э. Бертельса]36.
Описывая шестой бой Искендера с русами, Низами так характеризует одного из этих героев:
Вышел на бой некто в старой шубе,
Как из глубокого моря вылезает крокодил.
Пешком, наподобие целой скалы [был он],
И было в нем грозности больше, чем в пятистах всадниках.
Столь силен он был, что, когда разогревал ладонь,
Сжимая, размягчал алмаз...
Повсюду, где бы он ни избрал себе цель,
Земля становилась от его силы колодцем.
Не было у него оружия, кроме железа с загнутым концом,
Которым он мог развалить целую гору...37
Кстати, имя одного из таких героев, сына «царя русов» — чисто славянское — Купал. Здесь уместно вспомнить русские былины, в которых наши богатыри (например, Святогор) характеризуются примерно такими же чертами.
Иранский филолог и историк ас-Са'алиби (961—1038), рассказывая о постройке персидским царем Хосровом I Ануширваном Дербентской стены в VI в., среди враждебных персам северных народов наряду с турками и хазарами называет и руссов38. А историк XV в. Захир ад-дин Мар'аши в «Истории Табаристана, Руйана и Мазандерана», рассказывая так же о событиях VI в., отмечает, что один из кавказских владетелей по имени Фаруз унаследовал от своего отца «во всех владениях Русов, Хазар и Славян»39. О русах, «которые суть враги целому миру, в особенности же арабам», говорится в «Истории царей» арабского историка ат-Табари (838—923) в связи с событиями 643—644 гг. на Кавказе40. По некоторым ориентирам, содержащимся в тексте, следует, что эти русы, по мнению автора, находились к западу от хазар, около Черного моря. Несомненно, прав А. П. Новосельцев, изучавший «Историю царей», который полагает, что между русами, упомянутыми в этом сочинении, и русами ас-Са'алиби и Захир ад-дина существует генетическая связь41. Но, кроме того, существует явная связь между русами, фигурирующими в рассказах арабо-персидских авторов о кавказских событиях VI—VII вв., и русами, совершавшими разрушительные походы на Каспийском море в первой половине X в. Эта очевидная преемственность не только подтверждает факт существования Азовско-Причерноморской Руси, но и позволяет сделать вывод о глубокой древности ее пребывания в этом регионе.
В Северном Причерноморье издревле располагались греческие колонии, поэтому греки могли контролировать выходы русов из Днепра в Черное море. Но у русов имелись и иные, тайные маршруты для совершения опустошительных набегов в Дербент, в Табаристан (Персия), в легендарно богатый город Бердаа (равнинный Карабах). Эти маршруты были очень подробно описаны кандидатом исторических наук, действительным членом Русского географического общества РАН Г. И. Анохиным42, который свыше пятидесяти лет отдал их исследованию и воссозданию и несколько раз прошел по ним. Эти набеги на Каспийское море обязательно приходились на весну, когда едва сходил лед на степных реках. Русы использовали русла притоков Днепра, а также степные речки, впадающие в Азовское море. В то далекое время, когда климат в степях был более влажным и теплым, в бассейн Азовского моря можно было попасть даже без волока. Из Азовского моря, используя Ейский или Дон-Манычский варианты, можно пройти в бассейн озера Маныч-Гудило. А здесь, на Азово-Каспийском водоразделе, подземные половодья конца марта — начала апреля с горы Эльбрус вспучивались наружу, создавая бифуркацию, т. е. сток воды одновременно и непосредственно с водораздела в обе стороны. Эта бифуркация длилась недели две и больше, и в этот период времени флотилия русов могла свободно плыть без волока по Восточному Манычу и реке Куме на юго-восток, в Каспийское море. И неслучайно арабские источники более чем тысячелетней давности сравнивали русов со стаями саранчи.
Есть убедительные подтверждения тому, что известные по западным источникам руги (рюги, роги, руяне, рутены) — это потомки древних росов, поселившихся на острове Рюген и впоследствии значительно усилившихся и расширивших свою территорию. В III—IV вв. они расселились по разным районам Европы (к верховьям Одера, в Прикарпатье, Поднепровье, Причерноморье, на Дунае) и стали очень влиятельной силой в Европе, сделав русский народ соучастником средневековой западноевропейской истории43.
Следы древнейшей истории своих предков, как уже отмечалось выше, сохранила генетическая память русского и других славянских народов в народных сказках, мифотворчестве, языческих обрядах, орнаменте. Но небесполезно более внимательно присмотреться и к наследию исторической мысли так называемого донаучного периода.
В «Повести временных лет» после сообщения о разделе земли между сыновьями Ноя следует описание территорий («стран»), доставшихся каждому из братьев, без перечисления народов, проживающих на этих территориях. В числе северных и западных стран, доставшихся Иафету (Мидия, Албания, Скифия, Сарматия и т. д.) названы и Словене — в смысле всех земель, населенных славянами. Потом перечисляются острова, относящиеся к уделу Иафета, и реки. Вторая часть этнографического введения посвящена народам, проживающим в этом уделе. И здесь на первом месте названа русь, после которой следуют чудь и все другие чудские племена: меря, мурома, весь и т. д. После этого перечисляются народы, которые «преседять к морю Варяжскому», и далее — западные народы: англичане, римляне, немцы и др., рядом с которыми во второй раз названа Русь44.
Не может не обратить на себя внимания то, что в этой части, при перечислении народов славяне вообще не упоминаются. Это может быть объяснено только тем, что этноним «Русь» здесь употреблен в его изначальном значении: все потомки библейского народа рос, в том числе и росы, оказавшиеся среди западных народов. Именно поэтому русь названа дважды: как среди восточноевропейских народов, так и среди западных. Разъяснение же понятия «Слове-не» в смысле «славянские земли», употребленного в первой части этнографического введения, дается в его третьей части, в которой рассказывается о том, как они «разидошася по земле и прозвашася имены своими».
Этой библейской традиции, закрепленной «Повестью временных лет», долгое время следовали и все остальные русские летописцы. Нашла она отражение и в древнерусской литературе. Так, например, в знаменитой «Задонщине» великий князь Дмитрий Иванович обращается к князю Владимиру Андреевичу с такими словами: «Пойдем, брате, тамо в полунощную страну жребия Афетова, сына Ноева, от него же родися русь православная. Взыдем на горы Киевския, и посмотрим славного Непра, и посмотрим по всей земли Руской»45.
Несомненно, древнерусские книжники, как и летописцы, имели какие-то источники, повествующие об их еще более древних предках, древних росах. И это давало им право писать с такой уверенностью о том, что «не в новых бо летех Руская земля многа и велика пространством и неисчетна сильна во-иньством, но вельми от древних лет и времен многим странам и царством страшни бяху и многим одолеваху»46. «Степенная книга» повествует о том, что еще и до Рюрикова пришествия «не худа бяше держава Словенскаго языка»; ее автор, ссылаясь на «Жития» великомученника Димитрия и святого архиепископа Стефана Сурожского, пишет, что и раньше Русь осуществляла военные походы «и на Селунский град, и на Херсон, и на прочих тамо [...], и на самый Царьград многажды прихожьжаху». Очень важным является сообщение о том, что еще «царь Феодосий Великий имеяше брань с Русскими вой», а после «при Ираклии-цари ходиша Русь и на царя Хоздроя Персьскаго»47. Феодосий I Великий был римским императором в 379—395 гг. Следовательно, «русские вой» прославились уже в это время. Автор «Степенной книги» говорит, что подобные события происходили и в более древние времена, но многое «без вести быша, понеже тогда в них не бяше писания»48.
Таким образом, современные методы исследования, более внимательное прочтение многих известных письменных источников, привлечение данных лингвистики, этнологии, археологии, фольклористики и других, смежных с историей дисциплин позволяют изменить отношение исторической науки к началу Руси, ее истокам и утвердить мнение о русском народе как одном из древнейших, уходящем своими историко-этническими корнями в глубь тысячелетий и имеющем право не только на свою историю раннего средневековья, но и историю древнего мира.
1 Гусева Н. Р. Русские сквозь тысячелетия. Арктическая теория. М., 1998. (Изд. 2-е: М., 2007).
2 Фомин В. В. Варяги и варяжская Русь: К итогам дискуссии по варяжскому вопросу. М., 2005.
3 Акашев Ю. Д.: 1) Имя твое — рос: историко-этнические корни русского народа. М., 2006; 2) Историко-этнические корни русского народа. М., 2000.
4 Итс Р. Ф. Введение в этнографию. Л., 1974. С. 43.
5 Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Л., 1978. С. 6.
6 Алексеев В. П. О самом раннем этапе расообразования и этногенеза //Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. М„ 1982. С. 37.
7 Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986. С. 331.
8 Там же. С. 95-96, 330.
9 Афанасьев А, Н. Народные русские сказки: В 3 т. Т. 1. М., 1984. С. 129.
10 Там же. С. 162
11 Там же. С. 180—188.
12 Там же. С. 191.
13 Там же. С. 248.
14 Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории (проблемы палеопсихологии). М., 1974. С. 379.
15 Там же.
16 Поршнев Б. Ф. Указ. соч. С. 242.
17 Там же. С. 239.
18 Там же. С. 240.
19 Там же. С. 241.
20 Финист — ясный сокол. URL: htt //www.kostyor.ru>CKa3KH>tale44.html
21 Там же.
22 Афанасьев А. Н. Указ. соч. Т. 3. M., 1985. С. 83.
23 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 275—276.
24 Челобитная русских купцов 1646 г. № 13 // Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археологическою экспедициею Академии наук. Т. IV. СПб., 1836. С. 15.
25 Там же. С. 18.
26 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. M., 1981. С. 129—130.
27 Афанасьев А. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 225—232.
28 Рыбаков Б. А. Указ. соч. С. 99—107
29 Афанасьев А. Н. Указ. соч. Т. 1. С. 69—70
30 Рыбаков Б. А. Указ. соч. С. 270—272.
31 Зернова А. Б. Материалы по сельскохозяйственной магии в Дмитровском крае // Советская этнография. 1932. № 3. С. 40—49.
32 Рыбаков Б. А. Указ. соч. С. 125—126.
33 Рубрук Г. Путешествие в Восточные страны / Пер. А. И. Малеина. URL: htt // http://www.coeur-de-flandre.com/index.php?IdMenu=173
34 Вернадский Г. В. Древняя Русь / Пер. с англ. Тверь, 1996. С. 156.
35 Дьяконов А. П. Известия Псевдо-Захария о древних славянах // Вестник древней истории. 1939. № 4. С. 87.
36 Низами Г. Искандер-намэ. Ч. 1: Шараф-намэ / Пер. Е. А. Бертельса. Баку, 1940. С. 326.
37 Там же. С. 339.
38 Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е. А. Мельниковой. М., 1999. С. 203.
39 Extrait de l'Histoire du Mazenderan et Taberistan par Zahireddin de Meraache // Hammer I . Sur les origines Russes: Extraits de manuscrits orientaux. SPb., 1827. P. 50, 110—111.
40 Гаркави A. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (С половины V I I в. до конца X в. по PX). СПб., 1870. С. 74.
41 Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М„ 1965. С. 362—365.
42 Анохин Г. «И принудил греков платить дань...»: Маршруты русов-мореходов IX столетия // Родина. 1996. № 9. С. 36—37.
43 Акашев Ю. Д. Имя твое — рос. С. 273—291.
44 Летопись по Лаврентьевскому списку. Повесть временных лет // ПСРЛ. Т.I.М., 1962. С. 5—6.
45 Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его, князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая // Изборник (Сборник произведений литературы древней Руси). М., 1969. С. 380.
46 Книга степенная царского родословия // ПСРЛ. Т. 21. Ч. 1. СПб., 1908. С. 63.
47 Там же.
48 Там же.
<< Назад Вперёд>>
