Советская историография
Наша историческая наука добилась немалых успехов в разрешении многих теоретических вопросов, связанных с определением понятия народа как особой общности людей, с установлением ведущих этнических определителей народа и т.д. Этими положениями необходимо творчески руководствоваться, изучая проблемы этнической статистики и в первую очередь устанавливая численность и размещение народностей нашей Родины в разные хронологические периоды.
Рассмотрим в начале нашего обзора исследования, в которых в той или иной мере анализируются статистические данные о народах дореволюционной России.
В 1920 г. была опубликована монография Н. В. Никольского об истории мари (черемис)136. Исследование это по существу ничем не отличается от целого ряда других, опубликованных в России в конце XIX — начале XX в. Никакого анализа демографических процессов не проводилось. Автор коротко рассматривает территорию, занимаемую мари до конца XIX в., останавливается на обычаях, быте, языке этого народа, а о XVIII в. сообщает кое-какие разрозненные цифры (о численности марийцев в отдельных уездах). Никаких сводных статистических данных в исследовании нет, так как Н. В. Никольский считает вообще невозможным установить их. Он пишет: «Утайка душ была одной из причин, обусловливающих неточность статистических материалов о мари в XVIII в. ...Поэтому мы напрасно стали бы устанавливать точное количество мари в XVIII веке»137. Никто не оспаривает примерность результатов ревизий, особенно в XVIII в., но каждая ревизия подвергалась после ее проведения самым тщательным поверкам, и ее окончательные результаты, по нашему мнению, вполне удовлетворительно отражают общие тенденции происходящих в России процессов и дают вполне добротные данные о большинстве населяющих Россию народов. Огульное же бездоказательное умаление значения ревизского учета автоматически лишает нас возможности пользоваться данными этого ценного источника.
В 30-40-х годах интерес к проблемам этнической статистики ослабел настолько, что мы не можем указать за эти годы каких-либо специальных работ. Лишь в 50-е годы начинает вновь пробуждаться научно-исследовательская мысль в этой области знаний.
В 1962 г. П. А. Сидоров опубликовал статью, в которой по уездам определял удельный вес различных этнических компонентов в конце XVIII — первой половине XIX в. на территории современной Чувашской АССР138. В качестве основного источника автор использовал данные V ревизии, отложившиеся в экономических примечаниях Генерального межевания, и «Списки населенных мест по сведениям 1859 г.», а также картографические материалы. Это позволило ему локализовать на карте ареалы расселения чувашей в 1795 и 1859 гг. и определить их общую численность (в 1795 г. - 230 924, а в 1859 г. - 351 970 чел об. п.). Жаль лишь, что Сидоров оставил без внимания территории, не вошедшие в состав Чувашской АССР. Как показывают данные V-X ревизий, в I половине XIX в. весьма большие группы чувашей компактно проживали за пределами той территории, которая ныне вошла в состав этой республики. По V ревизии на территории нынешней Чувашии было учтено 65,70%, а в 1859 г. - 67,50% всех чувашей Российской империи139 . Несмотря на то, что Сидоров использовал далеко не полный круг источников, не всегда ясно указывал методические приемы проведенного исследования, его труд является своего рода примером. Ученые в других республиках, как будет показано ниже, ограничивались лишь самыми общими данными этнической статистики и не прибегали к использованию ревизских данных, не говоря уже о картах Генерального межевания.
Значительный интерес для изучения изменений в численности и размещении различных народов на территории УССР имеет работа В. И. Наулко140. Автор в основном ограничивается исследованием последнего хронологического периода — с 1897 г. (по западноукраинским землям с 1900 г.) по перепись 1959 г., однако делает большой и обстоятельный исторический экскурс в прошлое.
Основные выводы В. И. Наулко не вызывают возражений. Он отмечает, что «украинцы... сформировались в XIV-XV вв. в отдельную этническую общность на основе древнерусской народности», причем территориальным центром «формирования украинской народности были среднее Приднепровье, Киевщина, Полтавщина, Черниговщина»141. По нашему мнению, однако, вернее было бы сказать, что формирование украинской этнической общности началось в XIV в. в связи с распадом Киевского государства и включением его частей в различные государственные образования.
Вполне справедливо автор говорит, что «после освобождения Северного Причерноморья и заселения его украинцами в основном завершился процесс формирования национальной территории Украины»142. Действительно, этот процесс завершается к концу XVIII в. Северное Причерноморье с преобладающим украинским населением входит в состав национальной территории Украины. В XIX в. лишь южная часть Бессарабии была заселена в основном украинцами и вошла в состав украинской-национальной территории. Кроме того, вследствие этнической ассимиляции были потеряны некоторые территории в Закарпатье и Галиции.
Не вызывает возражения и вывод Наулко о том, что «в конце XIX — на чале XX в. в основном завершился процесс формирования украинской буржуазной нации и определился современный этнический состав населения Украины»143, хотя и здесь необходимы некоторые уточнения относительно современного этнического состава населения Украины». По сравнению с началом XX в. и территория, и состав населения Украины все же несколько изменились.
За этот период, как известно, были окончательно утрачены некоторые западноукраинские земли (Холмщина, Перемышль, Санок) Кроме того, на территории современной Украины почти совершенно исчезли немцы и резко сократилась численность поляков вследствие оттока большой их части в Польшу в 1946 г. Чехи и словаки уехали в Чехо-Словакию. И наконец, в состав Украины вошла Крымская обл.
Гораздо больше претензий к Наулко, когда он анализирует данные об этническом составе населения на территории Украины до 1897 г. Автор утверждает, что тогда вообще «не производилось исчисления численности народов на всей территории, компактно заселенной украинцами»144. По его мнению, лишь некоторые данные имеются «в приходских списках, составленных П. И. Кеппеном, однако они охватывают лишь часть украинской территории»145. Этнический же состав населения западноукраинских земель был изучен, по мнению Наулко, «еще меньше... хотя переписи с учетом разговорного языка стали производиться в 1880 г.»146. Эти выводы не соответствуют действительности. Этнический состав населения украинских земель можно и должно изучать не с 1897 г., а с гораздо более раннего периода. Вторая половина 50-х годов дает для этого исключительные материалы. Приходские списки Кеппена охватывают всю Российскую империю, так что по ним применительно ко всем населенным пунктам можно установить численность и размещение украинцев в России. Что же касается западноукраинских земель (точнее Австро-Венгрии), то перепись 31 октября 1857 г. зафиксировала не только религиозную принадлежность, но и национальности (по разговорному языку)147. Кстати, по Галиции 80-х годов XVIII — начала 50-х годов XIX в. можно использовать вполне приемлемые данные церковного учета, так как перепись 1857 г. показала, что численность украинцев по языку составила 2 085 431 человек об. п., а по религии (греков-католиков) - 2 077 112 человек. Иными словами, в этом районе религиозная принадлежность и этническая применительно к украинцам почти совпали. Утверждение о том, что лишь с 1880 г. австрийские переписи начали вводить показатель «родного или разговорного языка» просто несостоятельно. Другое дело, что этот признак не использовался с 1858 по 1880 г. Наконец, в России до 1857 г. очень много данных для определения численности и размещения украинцев дают ревизии. По V ревизии (1795 г.) украинское население всегда регистрировалось в особых графах. Однако и после V ревизии целый ряд сословий, регистрируемых ревизиями, включал в себя исключительно или в худшем случае преимущественно украинцев. Мы лишь потому так подробно остановились на этом вопросе, что Наулко фактически вводит в заблуждение научную общественность. Он говорит, что этнический состав населения Украины до 1897 г. изучать нельзя, так как сохранившиеся источники не позволяют сделать это по всей Украине и на достаточно научном уровне. Фактически применительно ко всей Украине это можно сделать с 70-х годов XVIII в., а к России — с 20-х годов XVIII в. Иное дело, что источники эти менее достоверны, чем научно организованные переписи конца XIX - начала XX в. Именно поэтому задачей нашей исторической науки и является критическая оценка этих источников.
В 1968 г. в сборнике «Археология и этнография Башкирии» помещено две статьи Р. Г. Кузеева о башкирах. В первой из них автор освещает историю развития хозяйства у башкир в X-XIX вв.148 Интерес для нас представляют данные о численности населения этого района и темпах его заселения в XVIII-XIX вв. Впрочем, автор почти не сообщает каких-либо новых сведений. Вместо привлечения прекрасно сохранившихся в наших архивах данных о размерах миграционного движения он делает заключения об этом процессе, исходя из абсолютных показателей о численности населения по ревизиям. Сам по себе такой метод в грубой форме (так как неясно, когда именно, в какие годы, откуда и в какие уезды шли новоселы) позволяет отразить существо процесса. Однако Кузеев, к сожалению, не учитывает в должной мере изменения внешних границ рассматриваемого им района. Совершенно не ясно, включил ли он в состав Башкирии Уральское и Оренбургское казачьи войска. Административно они не всегда целиком входили в состав Оренбургской (Уфимской) губ. Как известно, в 30-40-х годах XVIII в. территория района расширялась (включили Исетскую и Ставропольскую провинции), а затем с конца 70-х годов сокращалась (части губернии отошли к соседним Пермской и Симбирской губерниям или вернулись в состав Сибири). В 1850 г. часть губернии вошла в состав вновь созданной Самарской губ. Все эти изменения необходимо тщательно учитывать, иначе получаются совершенно несопоставимые результаты. По нашему мнению, Кузеев не всегда учитывал это. Так, для 1743 г. он определяет все население Оренбургского края в 412 тыс. человек об. п., а у нас в границах начала XIX в. получается 323 тыс. В границах же 1743 г. будет цифра, почти сходная с той которую дает Кузеев — 409 тыс. Для 1767 г. автор дает цифру — 421 тыс человек, а у нас 500 тыс.; для 1781 г. соответственно 520 и 588 тыс., для 1795 г. - 692 и 808 тыс., для 1833 г. 1771 и 1741 тыс. и для 1861 г. - 1843 и 2037 тыс. человек. Поскольку мы даем динамику движения населения Южного Приуралья в неизменных границах начала XIX в., наши данные в начале уступают, а затем почти постоянно превосходят цифры Кузеева.
Еще больше претензий у нас ко второй статье того же автора, где он анализирует сведения о численности и этнических процессах в Башкирии в XVI-XX вв.149. Кузеев в общем справедливо указывает, что данные о башкирах в XVI-XVIII вв. недостаточно достоверны. В имеющейся научной литературе на середину XVII в. было учтено всего 50-60 тыс. башкир, а в 1858 г. уже 545 тыс. Автор полагает, что за указанный период население не могло вырасти почти в 10 раз. По его расчетам, в 1725 г. численность башкир достигала 250 тыс. и затем до конца XVIII в. их численность оставалась на том же уровне. Быстро расти она начала лишь с начала XIX в. (1815 г.-310-320 тыс., в 1834 г.- 392 тыс., в 1851 г. - 508 тыс. и в 1858 г. — 545 тыс.). Таким образом, в течение всего XVIII — первой половины XIX в. население выросло немногим более чем в два раза150.
Тем не менее мы считаем, что доводы автора недостаточно убедительны Мы допускаем, что в XVII — начале XVIII в. сведения занижены. Однако, по нашему мнению, автор сам завысил данные о башкирах в 40-90-х годах XVIII в. и не учел размеров большой убыли населения в период башкирского восстания 1735-1741 гг. (в 1725 и 1743 гг. он называет одну и ту же цифру численности башкир — 250 тыс.)151. По нашим данным последствия массовой убыли населения были преодолены лишь к 90 годам XVIII в. (в 1725 г. было 172 тыс., в 1775 - 135 тыс., в 1782 - 154 тыс и в 1795 г. - 192 тыс). Наши же данные относительно первой половины XIX в. весьма близки к тем, которые приводит Кузеев. К тому же по Кузееву в течение XVIII — первой половины XIX в. башкирское население увеличилось всего в два с небольшим раза, тогда как все население России в неизменных границах первой ревизии выросло несколько более чем в три раза (с 16 до 51 млн человек). По нашим же данным, башкирское население росло примерно так же, как и население по всей стране в целом и убыль 30-40-х годов XVIII в. была компенсирована более высоким, чем в целом по стране, приростом в первой половине XIX в.
К числу недостатков указанной работы Кузеева относится и то, что, уточняя в сторону увеличения цифры численности башкир, он оставляет без изменения известные ему общие цифры всего населения Южного Приуралья. В результате удельный вес башкир в районе оказывается неоправданно завышенным.
О миграционном движении автор, по существу, не приводит никаких конкретных данных, ограничиваясь замечанием, что хотя «эта проблема требует цифровой характеристики... но при нынешнем состоянии источников это очень трудно сделать», а до середины XVIII в. вообще «нет достоверных цифр, характеризующих ход этого процесса»152. С таким утверждением невозможно согласиться, так как результаты ревизий, а также губернаторские отчеты позволяют подробно проследить ход этого процесса по крайней мере с 40-х годов XVIII в., причем данные 40-80-х годов XVIII в. особенно подробны и обстоятельны. В этой связи следует сделать общий упрек многим исследователям, занимающимся данной проблемой. Не проведя необходимых поисков в архивах, не собрав всех необходимых материалов, они спешат делать общие выводы, стремятся устанавливать несуществующие закономерности или ограничиваются написанием иллюстративных работ. По нашему мнению, главный недостаток большинства работ по этнической статистике или связанных с использованием статистического этнического материала заключается именно в обобщениях, концепциях, создание которых не в должной мере опирается на всю совокупность тщательно проверенных данных. По нашему мнению, недостаточно обоснованным является также тезис о том, что подавляющую часть тептярей составляли татары (до 90%)153. По нашим данным, в их число входили самые разноплеменные группы населения, которые, не желая принимать христианства, уходили в Южное Приуралье из Казанской и Вятской губерний. Среди них первое время численно преобладала мордва, однако магометанская вера способствовала быстрому отатариванию этого населения — процесс, свойственный всему Поволжью и Приуралью в XVIII-XIX в. Население, отклоняющее христианство (чуваши, мордва, вотяки, черемисы) и порывающее с идолопоклонничеством, постепенно отатаривалось повсеместно. Лишь весьма многочисленное и компактно проживающее башкирское население оказалось в состоянии противостоять этому процессу и даже «ассимилировать калмыков, сарт, тептярей в ряде районов, группы казахов, тезиков (тюркоязычных пришельцев из Средней Азии), каракалпаков и мишарей в южной и горной Башкирии»154. Тем не менее удельный вес татар в районе постоянно увеличивался, а башкир падал (I ревизия — 172 тыс. башкир и 32 тыс. татар, V ревизия - 216 тыс. татар и 168 тыс. башкир, X ревизия - 511 тыс. татар и 527 тыс. башкир в Оренбургской губ ). Однако Кузеев не обратил внимания на этот процесс.
Нельзя не остановиться также на исследовании С. Г. Федоровой о русском населении Аляски в конце XVIII-XIX в.155. Автор приходит к весьма Любопытным выводам: показывает, что в течение всего рассмотренного Периода русское население Аляски «было относительно стабильным» и его Средняя численность составляла 550 человек. Число же креолов возросло, но не намного: с 553 человек в 1822 г. до 1989 в 1863 г. Эти данные называют, что Аляска далеко еще не стала в годы ее нахождения в составе России районом значительного притока русского населения. К сожалению, автор не пытается даже примерно установить общую численность всего населения этого района, включая и так называемые «независимые народы», хотя подсчеты их имелись и опубликованы Кеппеном за 1830-1850-е годы156.
Работа А. С. Парниковой посвящена расселению якутов в XVIII — начале XX в.157 Однако автор не вводит в научный оборот никаких новых источников о численности и географическом размещении якутского населения. Работа основана на опубликованных исследованиях. Широко использует автор данные И. Г. Георги о распределении якутов по наслегам в середине XVIII в. (на 1763 г.). Однако опубликованные сведения о якутах по III-IV ревизиях почему-то не привлекли внимания Парниковой, хотя позволяли значительно уточнить данные об этническом составе населения Якутии и всей Восточной Сибири в 60-80-х годах XVIII в.158 Не взяты автором и рассмотренные нами выше подсчеты Статистического комитета Якутской обл. о численности и размещении народов области по X ревизии и в 70-е годы XIX в. Это сильно обедняет работу и превращает ее в исследование выборочно-иллюстрированного типа. В сущности, остается невыясненным вопрос о том, как якутское население в XVIII—XIX вв. осваивало новые районы Восточной Сибири, устремляясь в Приморье, Приуралье и даже на о. Сахалин, хотя источники вполне позволяют сделать это.
В 1972 г. почти одновременно вышло две работы, посвященные прошлому коми-зырян: Л. П. Лашука159 и А. Жеребцова160. Особенно ценно первое исследование, так как Лашук определяет численность и географическое размещение коми-зырян в XVIII — начале XIX в. Как известно, ревизии XVIII-XIX вв. не регистрировали специально коми-зырянское население. Это объяснялось тем, что оно было крещено задолго до введения ревизского учета и уплачивало ту же подушную подать, что и русские черносошные государственные крестьяне Севера. Лишь во втором десятилетии XIX в. было произведено специальное исчисление количества коми-зырянского населения161. Тем не менее первичные материалы ревизий XVIII в. - ревизские сказки и переписные книги - успешно позволяют установить как абсолютную численность, так и сдвиги в географическом размещении коми-зырянского населения. Это превосходно показал в своем исследовании Лашук. Если бы по другим районам и народностям России наши ученые проделали ту же работу вместо того, чтобы ограничиваться общими рассуждениями на эту тему, наша этнографическая наука получила бы надежнейшие сведения для всестороннего исследования этнических процессов в России в XVIII-XIX вв. Лашука в известной степени можно считать продолжателем дела В. В. Трубникова, хотя он значительно превосходит последнего по широте постановки вопроса.
Лашук показывает, что в 1710 г. коми-зырянское население составляло около 16 тыс. человек об. п., в 1747 г. - более 40 тыс., в 1784 г. - около 50 тыс. и в 1815 г. - около 56 тыс. человек162. К сожалению, автор не использовал данных I ревизий 1719 г., хотя по Яренскому у. они сохранились в ЦГАДА СССР. Кроме того, автор, по нашему мнению, недостаточно критически отнесся к результатам переписи 1710 г. Он отмечает, что «перепись 1747 г. дает весьма высокий по сравнению с 1710 г. прирост мужского населения Яренского уезда»163. Вряд ли такой прирост был возможен, тем более что уже по первой ревизии (1719 г.) коми-зырян было около 40 тыс. человек об. п.164 и их численность за девять лет должна была возрасти более чем в два с половиной раза. Просто перепись 1710 г. была неполна и ее результаты даже не подвергались уточнениям. Ведь и I ревизия 1719 г. не учла в первоначальные сроки около четверти всего населения.
Работа Жеребцова в отличие от работы Лашука не вводит в оборот каких-либо статистических материалов и имеет чисто описательный характер. Автор подробно прослеживает основные направления миграционного движения коми-зырян в разные периоды (заселение Удорского края, заселение Верхней Вычегды, заселение Печерского края, заселение Верхней Лузы и Летки) и констатирует, что в «XVIII-XIX вв. произошло окончательное оформление этнических границ расселения коми»165. Тем не менее «в царской России коми не сложились в единую нацию»166.
Подводя итоги монографическим исследованиям и статьям, в которых поднимались вопросы численности и географического размещения народов России XIX в., следует отметить, что в 20-е годы — начале 30-х годов у нас еще продолжали творить исследователи буржуазного толка. В лучших из этих работ продолжались накопление и обработка материалов об отдельных народностях России. Тем не менее в эти годы распространилась нигилистическая точка зрения на данные ревизского учета. Иногда их важное значение просто необоснованно отрицалось.
В 30-40-х годах разработка этнической статистики и связанных с нею вопросов почти не велась. В эти годы выходит немало работ так называемого иллюстративного направления, когда серьезное и всестороннее изучение проблемы подменялось субъективными и односторонними толкованиями. Влияние иллюстративного направления сказывается и поныне.
В 50-е годы происходит решительный поворот в сторону всестороннего изучения этнической истории на основании привлечения и критического осмысления новых (или забытых старых) источников. Лучшими работами этого нового направления являются исследования Лашука, Наулко и других ученых.
Однако эти новые веяния недостаточно интенсивно проникают на страницы обобщающих исторических и этнографических исследований.
В 60-е годы положение по существу не изменилось. В многотомной «Истории СССР с древнейших времен до наших дней» история народов Российской империи XVIII-XIX вв. представлена неплохо. Отдельные главы посвящены Украине, Белоруссии, Молдавии, Литве, Кавказу, Средней Азии и Казахстану; но тщетно мы стали искать бы здесь какие бы то ни было сведения о численности и географическом размещении народов167.
Советские этнографы в 1962 г. опубликовали в этнографической серии «Народы мира» большой коллективный труд «Численность и расселение народов мира»168. Исследование это явилось важным событием в истории советской этнографии. Здесь по-новому исследован ряд теоретических вопросов, связанных с основными принципами выделения, классификации и определения численности народов мира, дана подробная характеристика этнического состава частей света и отдельных стран, определены численность и расселение каждого народа мира на середину 1959 г.
В исследовании в главе IV «Народы СССР» прослеживается движение крупнейших народов СССР по переписи 1926, 1939 и 1959 гг. Дореволюционному периоду уделено незначительное внимание, лишь даются цифры движения населения России с 1500 по 1897 г. по Б. Д. Урланису и А. Г. Рашину169 . Данные эти весьма занижены, так как у Урланиса и Рашина приводятся неполные цифры учтенного ревизиями населения (без «прописных», т.е. пропущенных в ходе производства ревизий, и без части неподатного, т.е. неплатящего государственных податей, населения). Общая численность населения России по переписи 1897 г. дана без Великого княжества Финляндского (всего 125,7 млн человек), хотя сказано, что Финляндия принята во внимание170. С учетом последней должно быть 128,2 млн человек. Никаких сведений об этническом составе населения дореволюционной России в главе не приводится даже по переписи 1897 г. Нигде в сборнике нет ни одного упоминания об организации в России с 40-х годов XIX в. сбора данных об этническом составе. Поэтому указанная работа ценна для нас лишь своими методическими и теоретическими положениями. Она намечает пути, по которым может и должно идти изучение цифрового наследия дореволюционной этнической статистики.
Еще меньше историко-этнографического материала в двух других справочниках по странам, вышедших из печати в 1965 г., а затем в 1978 г.171 В них в самых общих чертах по всей стране в целом и по отдельным республикам прослеживается движение населения по переписям 1920-1959 гг. и исчислению 1964 г. Ориентировочные данные о движении населения всего мира (выделяя отдельно СССР) приводятся с 1000 по 1963 г. Никаких данных по дореволюционному периоду в справочниках 1965 г. нет. В справочнике 1978 г. указывается национальный состав СССР по переписи 1970 г.
В 50-60-х годах в СССР были опубликованы обобщающие коллективные исследования по истории союзных и автономных республик СССР172. Сведения об этническом составе населения содержатся лишь в некоторых из них. Так, например, в «Истории Эстонской ССР» первые данные о населении приводятся только с IV ревизии (1782 г.). Этнический состав населения представлен лишь по отдельным городам, начиная с 1820 г. (с. 671, 807). В «Истории Татарской АССР» содержится несколько больше материалов о населении. Здесь даются общие сведения о всем населении района по V (1795 г.) и X (1858 г.) ревизиям и сообщаются в целом по Казанской губ. на конец 50-х годов XIX в. данные об удельном весе различных народностей по исчислениям офицеров Генерального штаба. Столь скудные материалы при наличии превосходных опубликованных источников говорят сами за себя. А ведь в «историях» других республик не имеется и таких цифр. Поэтому на повестку дня даже не могли быть поставлены вопросы о темпах естественного и механического движения, о наличии ассимиляционных процессов и т.д. В историко-демографическом отношении все эти исследования не выдерживают никакой критики.
Несколько больше этническо-статистических данных можно найти в «Очерках истории» автономных республик173. А в «Очерках истории Мордовской АССР» довольно широко использованы сводные ревизские материалы I-Х ревизий, однако авторы повсеместно ограничиваются сословно-классовым, а не этническим анализом. Работы Кеппена им не известны. Этнические данные о расселении мордвы приводятся лишь на 1857 г. по показаниям офицеров Генерального штаба и спискам населенных мест174.
В «Очерках истории Карелии» сведения об этническом составе населения этого района содержатся только в VIII гл. «Карелия в период разложения крепостного строя в I половине XIX в.». Авторы очерков пишут: «По административному делению, проведенному в 80-х гг. XVIII в., наибольшее число карел находилось в уездах Олонецком (68,8%), Кемском (50%) и Повенецком (46,5%). Русское население преобладало в Петрозаводском (65%) и особенно в Пудожском уезде. Малочисленная группа вепсов проживала в юго-восточной части Петрозаводского уезда (Желтозерская и Шокшинская волости)»175. Из текста невозможно понять, из каких источников получены эти интересные данные и к какому времени их следует отнести, хотя в целом они примерно соответствуют нашим данным по IV ревизии (1782 г.), к которой, видимо, они относятся.
Гораздо больше сведений о численности народностей содержится в «Очерках истории Удмуртской АССР», где приводятся правильные данные о географическом размещении удмуртов (вотяков) в XVIII-XIX вв.176 Однако конкретный цифровой материал по IV ревизии дается только по Хлыновскому у. Вятской пров., хотя примерно такое же количество вотяков проживало в Казанском у. и небольшое число их размещалось в Уфимской пров.
По состоянию на 1795 и 1857 гг. помещены более полные результаты V и X ревизий (120 и 162 тыс. человек), хотя и они очень неполны и касаются одной лишь Вятской губ. Всех же вотяков было по V ревизии 135, а по X — 251 тыс. Такое положение объясняется тем, что авторы широко использовали рассмотренную работу Луппова о вотяках Вятской губ. По другим же территориям у них просто не было необходимых данных, так как специальных розысков они не производили. В других «очерках» сведения еще более скудные. В последние годы по этнической статистике России опубликован ряд работ С. И. Брука и В. М. Кабузана. В сопоставимых губернских границах России конца XIX в. ими исследованы изменения в численности и расселении украинского этноса в XVIII — начале XX в. (по 1917 г.). Русскому народу посвящены две большие статьи, где его движение анализируется с конца XVII в. по 80-е. годы XX в.177 В 1989 г. Кабузан опубликовал статью о немцах в России в XVIII – начале ХХ в.178 Указанными авторами подготовлен еще ряд работ (о евреях, народах Кавказа и т.д.), однако их публикация (ввиду того, что этно-демографическая проблематика всегда не считается у нас достаточно актуальной) представляется проблематичной. Обычно после написания какой-либо работы по этнической статистике до ее опубликования проходит от 15 до 20 лет. В то же время приходится отметить, что в настоящее время злободневными и действительно актуальными являются именно те этно-демографические исследования, в которых изменения в численности и расселении народов анализируются за максимально продолжительные отрезки времени и обязательно доводятся до наших дней. Это позволяет и в прошлом увидеть ростки нового — те факторы, которые особенно остро дают о себе знать в наше время. Однако именно исследования такого ряда опубликовать особенно трудно. Почему-то обязательно они должны разделяться на досоветские и советские, и с 1917 г. все должно начинаться с нуля. Следует с грустью признать, что для публикации комплексных, масштабных, охватывающих большие отрезки времени этно-демографических исследований еще не пришло время. К сожалению, мы не имели возможности осветить в настоящей работе миграционные процессы и воспроизводство населения России в первой половине XIX в., хотя они в конечном счете оказывали решающее влияние на изменение в численности и размещении народов страны. Этнические (в основном ассимиляционные) процессы получили широкое распространение уже в пореформенные годы, в эпоху утверждения капитализма. В общем виде миграционные процессы в дореформенной России освещены в статье С. И. Брука и В. М. Кабузана179.
Естественное движение населения России исследовано особенно слабо. С 1796 г. такие данные опубликовали по всей России, а с 1804 г. - по епархиям и губерниям. До 30-х годов это сведения о воспроизводстве православного и лютеранского населения, а позже — населения всех исповеданий страны180.
Таким образом, следует сказать, что советская историческая наука лишь с 50-х годов приступила к изучению этнического состава населения дореформенной России. В этой области сделано мало. Появилось лишь несколько работ, в которых по первоисточникам изучаются изменения в численности и географическом размещении отдельных народностей страны (Б. О. Долгих, Л. П. Лашук, С. И. Брук, В. М. Кабузан и др.). В сводных обобщающих работах таких сведений почти не приводится. Наша историческая наука даже не освоила большое наследие 40-70-х годов XIX в. (материалы П. И. Кеппена, обзоры и описания офицеров Генерального штаба, «списки населенных мест» Центрального статистического комитета МВД и пр.). Во всяком случае, результаты этих ценнейших дореволюционных обследований не только не используются в должной мере, но нередко исследователи утверждают, чти не существует вообще никаких материалов о XIX в., кроме данных переписи 1897 г. Особенно это касается «историй» и «очерков» союзных и автономных республик. Складывается представление, что историки на местах вообще не интересуются, сколько насчитывали те или иные народности в прошлом, каковы были границы формирования их этнической общности.
В настоящее время большинство советских исследователей пришли к следующему определению понятия народа: «Народ, или этническая общность — социальный организм, сложившийся на определенной территории из групп людей при условии уже имеющейся у них или достигнутой ими по мере развития различных связей (хозяйственных, культурных и др.) общности языка, общих черт культуры и быта, особенностей психического склада, а если эти группы резко отличались в расовом отношении, то и значительной метисизации их. Основными признаками этнической общности являются этническое самосознание и самоназвание, язык, территория, особенности культуры, определенная форма социально-территориальной организации»181.
Разумеется, в разные исторические периоды большую или меньшую роль играли те или иные этнические определители. В феодальном обществе, безусловно, этническое самосознание и самоназвание зачастую совпадало с языком. Несовпадение этих двух признаков постоянно возрастает по мере сближения народов. В XVIII и даже в XIX в. такое несоответствие было выражено гораздо слабее, усиление его роли было связано с развитием капитализма в России.
В XVIII-XIX вв. религиозная общность и национальное самосознание также нередко совмещались. Так, например, чуваши Казанской губ. принявшие мусульманство и проживавшие среди преобладающего татарского населения, утратили свою прежнюю национальность и слились с татарами. Тептяри и бобыли Оренбургской губ., состоящие из мордвы, мари, чувашей, удмуртов и татар, восприявшие мусульманство, постепенно также слились с татарами, хотя этот процесс растянулся почти на два столетия. Наконец, немалая часть украинцев, принявших католическую веру, превратилась в поляков и венгров.
Наконец, для XVIII - первой половины XIX в. этническим определителем в некоторых случаях может выступать даже сословно-классовая принадлежность, так как исторически сложившиеся сословия нередко достаточно четко представляли отдельные части того или иного народа (например, однодворцы — русские, войсковые обыватели — украинцы, царане — молдаване и др.).
Таким образом, всякое определение народа имеет свои особенности в разные общественно-экономические формации при сохранении, однако, главных, определяющих его черт.
Все сказанное убедительно свидетельствует о том, что наша историческая наука вообще и советская этнография как ее неотъемлемая составная часть в настоящее время вплотную подошли к тому рубежу, за которым открывается реальная возможность исследовать этнические процессы в России XVIII-XIX вв. Для этого существует большой фактический материал, как опубликованный, так и хранящийся в наших архивах. Кроме того, наша наука уже разработала те основные методологические положения, творческое использование которых позволяет успешно решить эту проблему.
Сейчас уже на первый план выдвигается настоятельная необходимость завершения выявления и критической оценки как опубликованных, так и архивных материалов.
Наш историографический обзор показал, что ученые России в свое время немало сделали для изучения этнического состава населения родной страны. В. Н Татищев, М. В. Ломоносов, И. Г. Георги, К. Ф. Герман в XVIII - начале XIX в. тщетно пытались ввести в научный оборот результаты ревизий, где в той или иной форме был зафиксирован национальный момент. Лишь Георги удалось опубликовать ряд материалов по этнической статистике XVIII в., однако они были неполными и весьма обобщенными.
Поэтому за весь XVIII — первую четверть XIX в. нашей исторической науке приходится, по существу, заново поднимать богатую целину архивов и вводить в научный оборот цифры I-VII ревизий.
30-60 годы XIX в. гораздо лучше изучены. Благодаря неустанным трудам П. И. Кеппена, офицеров Генерального штаба и Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел были собраны ценнейшие сведения об этническом составе населения России по VIII-X ревизиям. Архивные источники нередко уже играют дополнительное, второстепенное значение. Результаты этой работы зафиксированы в «этнографических картах» П. И. Кеппена и А. Ф. Риттиха и в их исследованиях по этнической истории России. Однако и здесь комплексное изучение всего круга источников позволяет сделать много уточнений и добавлений к известному. К тому же советские историки далеко не в полной мере оценили роль и значение этнических материалов за 30-60-е годы XIX в. Они используются редко даже в специальных работах, а в обобщающих исследованиях им нередко вообще не уделяется никакого внимания. Некоторые ученые даже доходят до бездоказательных утверждений, будто за период до 1897 г. не имеется необходимых источников по этнической статистике России. Оставим такие утверждения на совести тех, кто их высказывает. Нет никакого сомнения в том, что в наши дни необходимо продолжать дело В. Н. Татищева, М. В. Ломоносова, И. Г. Георги, К. Ф. Германа, П. И. Кеппена и А. Ф. Риттиха, так много сделавших для подлинно научного изучения этнической истории нашей многонациональной Родины.
136 Никольский Н. В. История мари (черемис). Казань, 1920.
137 Там же. С. 76-77.
138 Сидоров П. А. Численность, состав и динамика населения Чувашии в конце XVIII - первой половине XIX веков // Учен. зап. Чебоксар. НИИ яз., лит., истории и экономики. 1962. Вып. 21.
139 Действительно, по Vревизии П. А. Сидоров насчитывает в Чувашии 230,9 тыс. человек об.п. чувашей, а всего их в России было тогда учтено 351,8 тыс. человек об.п. По X ревизии у Сидорова значится 352,0 тыс., а по всей стране 522 тыс. человек об.п.
140 Наулко В. И. Этнический состав населения Украинской ССР: Сгат.-картогр. исслед. Киев, 1965.
141 Там же. С. 8.
142 Там же. С. 12.
143 Там же. С. 24.
144 Там же. С. 35.
145 Там же.
146 Там же.
147 См.: Tafeln zui Statistik der osterreichischen Monarchie. Neue Folge. Jg. III. Die Jahre 1855, 1856 und 1857. Wien, 1861. S. 40-57,58-62.
148 Кузеев Р. Г. Развитие хозяйства башкир в X-XIX вв. // Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1968.
149 Кузеев Р. Г. Численность башкир и некоторые этнические процессы в Башкирии в XVI-XX вв. II Там же.
150 Там же. С. 369-370.
151 П. Рычков указывает, что, по неполным данным, в 1735-1741 гг. было убито около 29 тыс. башкир (Рычков П. Топография Оренбургская... СПб., 1762. 4.1. С. 91).
152 Кузеев Р. Г. Численность башкир... С. 348.
153 Там же. С. 349.
154 Там же. С. 356.
155 Федорова С. Г. Русское население Аляски и Калифорнии: Конец XVIII в. - 1867 г. М., 1969.
156 Koeppen P. Russland Gesammtbevolkerung im Jahre 1838 // Memoirs de l'Academie Imperiale... 1844. Т. VI. P. 53; Коппен П. И. Девятая ревизия... С. 161.
157 Парникова А. С. Расселение якутов в XVIII - начале XX в. Якутск, 1971.
158 Кабузан В. М., Троицкий С. М. Новые источники по истории населения Восточной Сибири во 2-й половине XVIII в. // Сов. этнография. 1966. №3.
159 Лашук Л. П. Формирование народности коми. М., 1972.
160 Жеребцов А. Расселение коми в XV-XIX вв. Сыктывкар, 1972.
161 ЦГИА СССР. Ф. 109. Оп. 2. Д. 5005. Описание Вологодской губернии 1826 г. Л. 60-61.
162 Лашук Л. П. Формирование народности коми. С. 209 -215.
163 Там же. С. 209.
164 Анализ этих данных будет сделан ниже.
165 Жеребцов А. Указ. соч. С. 25-27,53, 61.
166 Там же. С. 61.
167 См.: История СССР с древнейших времен до наших дней. Сер. первая. М., 1967. Т. III: Превращение России в великую европейскую державу. Народные движения XVII-XVIII вв.
168 Численность и расселение народов мира. М., 1962.
169 Там же. С. 60.
170 Там же.
171 Население мира. М., 1965; Население земного шара: Справочник по странам, М., 1965; Народонаселение стран мира: Справочник, М., 1978.
172 История Белорусской ССР. Минск, 1961. Т. 1; История Бурят-Монгольской АССР. 2-е изд. Улан-Уде, 1954. Т. I; История Казахской ССР. Алма-Ата, 1957. Т. I; История Латвийской ССР. Рига, 1952. Т. 1; История Латвийской ССР (с древнейших времен до 1953 г.): Сокращенный курс. Рига, 1955; История Украинской ССР. Киев, 1969; История Татарской АССР. Казань, 1968; История Чувашской АССР. Чебоксары, 1967; История Эстонской ССР (с древнейших времен до наших дней). 2-е изд. Таллинн, 1958; История Якутской АССР. Якутск, 1963. Т. I.
173 Очерки истории Мордовской АССР. Саранск, 1955. Т. I; Очерки истории Карелии. Петрозаводск, 1957. Т. I; Очерки истории Удмуртской АССР. Ижевск, 1958. Т. I; Материалы по истории Чувашской АССР, Чебоксары, 1958; Очерки по истории Башкирской АССР, Уфа, 1956. Т. I, ч. I; Очерки по истории Коми АССР. Сыктывкар, 1955. Т. I; Очерки по истории Калмыцкой АССР: Дооктябрьский период. М., 1967; Очерки по истории Марийской АССР. Йошкар-Ола, 1965; Материалы по истории Башкирской АССР. М., 1956. Т. IV, ч. 1-Й.
174 Очерки истории Мордовской АССР. Т. I. С. 228.
175 Очерки истории Карелии. Т. I. С. 231.
176 Очерки истории Удмуртской АССР. Т. I. С. 9-27, 67.
177 Брук С. И., Кабузан В. М. Численность и расселение украинского этноса в XVIII - начале XX в. // Сов. этнография. 1981. №5. С. 15-31; Они же. Динамика численности и расселения русского этноса (1675-1917 гг.) // Там же. 1982, №4. С. 9-25; Они же. Динамика численности и расселения русских после Великой Октябрьской социалистической революции // Там же. № 5. С. 3-21.
178 Кабузан ВМ. Немецкое население в России в XVIII - начале XX в.: Численность и размещение // Вопр. истории. 1989. №12. С. 18-29.
179 Брук С. И., Кабузан В. М. Миграция населения в России в XVIII - начале XX в. : (Численность, структура, география) // История СССР. 1984. №4. С. 41-59.
180 Корсаков С. Движение православного населения, 1804-1849 // Вестн. рус. геогр. о-ва на 1852 год. 1852. №5. С. 181-184; Зябловский А. П. Движение народонаселения в России с 1838 по 1847 год // Сборник статистических сведений о России. СПб., 1851. №1. С. 72-80; Рославский А. П. Исследования о движении народонаселения в России за 1805-1849 гг. // Вестн. Рус. геогр. о-ва за 1853 год. 1853. Кн. III. С. 1-28; Кайпш Е. И. Движение народонаселения в России с 1848 по 1852 год // Сб. стат. сведений, издававшихся стат. отделением Рус. геогр. о-ва. СПб., 1858. Кн. III. С. 429-464; Бессер А., Баллод К. Смертность, возрастной состав и долговечность православного народонаселения обоего пола в России за 1851-1890 годы. СПб., 1897.
181 Козлов В. И. Динамика численности народов. Методология исследования и основные факторы. М., 1969. С. 56-57.
<< Назад Вперёд>>
