Медеплавильные заводы
Приказчик Криволуцкой слободы писал в апреле 1735 года в Иркутск, что «слюдного промыслу промышленной Иван Попов... ходил... на слюденой промысел и нашел руду, приметами серебряную». В доношении ссыльного Егора Шестакова показано, что он в 1734 году «на устье Илима и вверх по Ангаре рекам усмотрел на стрелочной стороне близ Ангары реки в берегу, близ воды, в горе, медную руду, ис которой горы из земли вываливаются малые каменья» (Фонд 75, арх. № 270, лл. 160-161).
Получив это сообщение Шестакова, власти послали его за образцом руды на устье р. Илима. Он привез 10 фунтов руды и дал следующее описание месторождения: «А та медная руда от усть Илима вверх по Ангаре реке разстоянием версты три тысяшных (по старинному исчислению в версте вчиталось 1000 сажен) в коре, прозванием Синенькой. В вышину та гора сажен 10 и больши, крута... На верху той горы озерко небольшее, ис которого вышла малая источина в Ангару реку. А около тое источины близ воды в берегу жила медной руды, ис которой жилы взята... проба... Шириною та жила на 10 сажен, в землю гнездами... Длиною гора больши дву сот сажен». Образец руды из Илимска препроводили в Иркутск (там же, л. 163).
При передаче в 1741 году орленской приказной избы от одного приказчика другому составлялась опись разных предметов, «да горной серебреной и медной руды и протчих казенных инструментов»: 3 молота, наковальня, ложка железная, форма железная, «бродок», гвоздильня, сечка, корытца, меха, уголь. Кроме того, подлежало передаче медной руды «в Чюдинском руднике» 360 пуд. 23 фун., в Отстовском руднике 57 пудов, в Шсмановском 336 пудов и «плохой» руды 498 пудов (Фонд 75, арх. № 1015, лл. 289-297).
Судя по этим данным, в пределах Орленской слободы шли поиски меди в медистых песчаниках вдоль Лены.
В 1758 году допрашивались 13 крестьян, казаков и разночинцев Братской волости о месторождении серебряной руды. Они показали: «От Брацкого де острогу до деревни Большей Окинской имеется мерных 30 верст; а от оной Большей деревни, переехав Оку реку, едучи на восток бором, пустым местом чрез малую речку Харой Хорохая до озера Сурухая и до горы Антифея, где имеется руда, например верст с 30 же». От горы до устья названной речки, впадающей в р. Оку, «например будет больших прежних тысяшных з десять, а пятисотных з дватцать верст или более». В 1757 году там одним из штейгеров бралась проба. Речь идет, вероятно, о Ермаковском месторождении (там же, л. 144).
С 1755 года там был поставлен караул из двух казаков (Фонд 75, опись 2, арх. № 729, л. 78). В 1765 году в Больше-Окинской деревне находился «у прииску и ширфования серебросодержащих руд ундер-шихтмейстер» Дмитрий Михалев (Фонд 75, арх. № 2841, лл. 42-43).
Поиски медной руды близ Илгинского винокуренного завода предпринял осенью 1771 года «коронный поверенный» Иван Савельев в местностях, где, по его словам, имелась «приисканная им при Илгииском винокуренном заводе, также вокруг оного верст на 20, медная руда». Иркутский губернатор Бриль согласился дать ему до весны следующего года 20 ссыльных, предназначавшихся к отправке на поселение в Якутск. Савельев должен был платить ссыльным по 5 копеек в день человеку (Фонд 75, арх. № 3241, л. 359).
В результате поисков, проводившихся в течение многих лет, была найдена медная руда на Лене, и в 1774 году коронный поверенный Савельев предпринял строительство медеплавильного завода, назначив руководителем постройки Ивана Сисина. Этот «находящийся на Лене реке у разработки разных метал рудников и у построения близ деревни Таюры вододействуемого металлов плавильного завода, называемого Ключи-Воскресенского» поверенный потребовал беспрепятственного закупа и провоза хлеба для рабочих (Фонд 75, арх. № 3398, л. 58).
По указу «Главного заводов управления» Савельеву были выделены из Екатеринбурга 3 плавильщика, «гармахер», «меховой подмастерье» и «зжения угля мастер». Два плавильщика получали жалованье по 18, а один — 15 рублей в год, «гармахер» 30 рублей, подмастерье 24 рубля, а мастер по углезжению 41 руб. 89 ¼ коп. Расчет последней платы был произведен так: за короб угля устанавливалась оплата по 1 копейке, «за излишней» — прибавка по 3 копейки, за недостаточный — вычет по 6 копеек с короба. Из кучи должно было выходить: или 44 короба березового, или 64 короба соснового угля, полагая на кучу 20 кубических сажен дров (Фонд 2, арх. 146, лл. 70-71).
Сисин впоследствии утверждал, что он увеличил жалованье всем рабочим, кроме мастера по углезжению.
В 1775 году уже поступают от поверенного Сисина «вновь строющагося Ключи-Воскресенского медеплавильного московских купцов и заводчиков Ивана Савельева с товарищи завода, ис конторы» требования о сыске беглых рабочих (Фонд 2, арх. № 4, л. 90).
Вот эта только сторона жизни завода, т. е. бегство рабочих, и освещается в илимских бумагах.
В то же время еще один заводчик, Егор Сабинин, строил другой — Троицкий медеплавильный завод в Орленской слободе, на речке Сарафанихе. Завод стоял на левой стороне Лены. Там были выстроены горница с сенями, 2 амбара, баня, кузница. В 40 сажениях от горницы стояла «плавильная фабрика», размером 7 сажен на 12 ½ сажени (Фонд 2, арх. № 249). В плавильне имелись 2 кирпичных печи, в печах железные связи. Среди оборудования можно отметить 4 меха и 4 чугунных сопла, машину (имеется ее описание) и т. д. Но вряд ли завод действовал, так как Сабинин в 1777 году навсегда уехал на запад, препоручив сторожить постройки и другое имущество одному из крестьян Орленской слободы. В 1782 году о бездействующем заводе было сообщено в бергколлегию (Фонд 2, арх. № 720, лл. 1-29).
29 апреля 1775 г. в присутствие иркутской губернской канцелярии вошли 11 рабочих медеплавильного завода, все крестьяне Илгинского острога, и пожаловались, что московский купец и заводчик Егор Сабинин, компаньон Савельева, «не зачитает... сверх годового их срока заработных ими месяцов и дней». Но в губернии решили по-чиновничьи: так как рабочие были должны заводчику, то «за несправедливую прозьбу» они были наказаны батожьем и отосланы на медеплавильный завод. Иркутская губернская канцелярия писала Сабинину: «а по заработании оных денег тех работников жить не принуждать, разве что добровольно наняться пожелают».
Однако крестьяне решили по-своему: раз заводчик лукавит в расчетах с ними, а губерния их за жалобу выпорола, то нет смысла идти на работу. Из 11 крестьян вернулся на завод только один, который не был должен ничего заводчику и которого не пороли по этой причине в губернском городе (Фонд 2, арх. № 22, лл. 66-68).
Бегство рабочих, главным образом крестьян, продолжалось и в следующем году: сперва объявляется сыск о поимке 6 беглых крестьян и мещан, забравших деньги вперед под работу, потом появляется новый реестр на 21 беглеца. Это были крестьяне Илгинской, Орленской, Усть-Кутской и Тутурской волостей (Фонд 2, арх. № 60, лл. 27, 32, 35 и др.).
Чтобы удержать крестьян на работе, заводы пользовались общепринятым тогда приемом — выдачей им столько денег вперед, сколько они не могли отработать в течение нескольких лет. Например, 8 крестьян, работавших на Ключи-Воскресенском заводе, в 1781 году были должны заводу 442 руб. 23 ¾ коп. (Фонд 2, арх. № 249, л. 4). Другой метод удержания рабочих на заводе состоял в преднамеренной невыплате заработанных ими денег.
В следующем, 1777 году, бежало 6 ссыльных, из них 2 попадаются в руки властей. Так как бежавшие пограбили какого-то купца, то их выпороли кнутом, вырвали ноздри «с поставлением знаков» на лице, после чего отправили «на канате» в Нерчинск (Фонд 2, арх. № 136, лл. 156, 229).
Так включился Ключи-Воскресенский завод, еще до начала своей производственной деятельности, в нормальную жизнь предприятий того времени: обзавелся ссыльными, мучил крестьян, вел сыски и поставлял па каторгу клейменых, обезображенных им людей.
Улица в д. Каймоновой Нижне-Илимского района.
В конце сентября 1778 года к городу Киренску подходила, бряцая 8 ручными и 9 ножными железными кандалами, толпа колодников, привязанных к канату: 22 мужчины и 3 «женки», отправленные в начале августа из Иркутска в сопровождении 4 солдат. Сзади двигались подводы с багажом ссыльных и с казенным грузом, состоявшим из молотка и гвоздильни. Это Русь посылала Сибири дары.
Среди ссыльных трое шли «в вечную работу» за разбой, у 7 колодников были вырваны ноздри, у троих поставлены на лице знаки, семеро подверглись наказанию кнутом или плетьми, один направлялся на поселение, об одном сказать ничего нельзя. Две «женки» поплатились за скрытие убийства помещика; одна «за праздное в Москве житье» была выслана в Тобольск, а оттуда попала в Илимск «за непотребство». Усть-киренская воеводская канцелярия, приняв колодников, направила мужчин на Ключи-Воскресенский медеплавильный завод, а женщин на Якутскую дорогу, на станки, к посельщикам (Фонд 2, арх. № 172, лл. 68-73).
Впрочем, в июне 1778 года 15 ссыльных бежало (Фонд 2, арх. № 226, л. 35).
Случались у Сисина и прямые столкновения с крестьянами. Однажды он произвел самочинный обыск у крестьянина Наумова, обвиняя его в краже заводского имущества. В свою очередь крестьянин обвинял Сисина в том, что тот послал солдата делать у него обыск «без ведома усь-куцкой судной избы, выборного с товарищи и без призыву находящихся в реченной деревне (Таюрской) по суседству крестьян». Односельчане поддержали Наумова и предъявили Сисину и другие требования. Усть-киренская воеводская канцелярия вынесла по этому делу в августе 1781 года следующее решение: запретить Сисину производить самовольные обыски; отобранные у Наумова вещи возвратить; обязать Сисина построить 3 мельницы вместо поломанных им у крестьян при постройке завода (Фонд 2, арх. № 477, лл. 5-6).
Другой конфликт произошел у Сисина с рабочими. Он жаловался, что 3 февраля 1779 г. один из ссыльных, Соболев, «со злодейским умыслам, приговоря себе в партию до 6 человек ссыльных же... з завода бежал». В действительности бежало 11 человек.
Бегство на этот раз было не совсем обычным.
5 февраля староста Усть-Кутского острога сообщил, что бежавшие прошли открыто через острог и что он их не задержал, так как они были вооружены ножами. Беглецы заявили: «идут в команду в ыркуцкую губернскую канцелярию... для прозьбы».
Тогда воеводская канцелярия за свободный пропуск ссыльных приказала сковать старосту, выборного и писчика Усть-Кутского острога и привезти в Киренск для допроса.
Ссыльные двинулись дальше без задержки. Когда они достигли Орленской слободы, выборный вышел к Соболеву со своим братом «навстречю и, перепрося их, яко чесных людей, к себе в дом [пригласил], поил вином и делал всякое угощение».
Воеводская канцелярия приказала привезти в Киренск и этого выборного. На допросе он сказал, что для поимки беглых он собрал 20 крестьян, но часть их разошлась, а оставшиеся уклонились от стычки, так как беглые имели ножи до трех четвертей длиною. Кормил он беглых, «убоясь их страсти».
В Орленской слободе Соболев получил подкрепление. На медных рудниках около деревни Шаманской работали ссыльные, и 6 человек «из ссыльных ево собратий» присоединились к партии.
Беспрепятственно Соболев с товарищами дошел до Илгинского острога. Выборный для задержания беглых будто бы собрал 15 крестьян, но они, прождав день, разошлись. На рассвете явился Соболев «в тринадцати человеках». Выборный, как он сам объяснял, задержать их не мог, испугавшись длинных ножей, и артель беглых ссыльных двинулась вверх по р. Илге.
Воеводская канцелярия, соблюдая черед, вызвала выборного в Киренск для ответа — почему он пропустил беглецов.
А Соболев и его сотоварищи продолжали путь. Через 2 месяца после ухода с медеплавильного завода ссыльные добрались благополучно до Иркутска и явились в губернскую канцелярию. 15 апреля Соболева допросили. Он заявил: нигде артель не насильничала, жителей «не устращивала», подвод не брала. Ссыльные «харчевых припасов не бирали, кроме одного доброхотного их (жителей) даяния на пропитание — хлеба». Ссыльные, работавшие на руднике, пошли с ними сами, сдав предварительно инструменты в казну.
Иркутская губернская канцелярия оказалась в затруднении: люди пришли жаловаться, но покинули самовольно завод; власти обвиняли их в насилиях, но крестьяне беглецов не задерживали и даже давали им подводы; приказчик завода и выборные ссылались на длинные ножи, но крестьяне кормили беглецов и «чтоб они то от страху зделали, — заключили в губернии, — не видно, как те ссыльные были невооружены». И губернская канцелярия ограничивается тем. что предлагает киренской воеводской канцелярии разослать указы, обязывающие крестьян задерживать беглых, а на место для проведения следствия посылает прапорщика (там же, лл. 97-100).
Дела завода, по ряду признаков, шли плохо. Ему приходилось занимать медь в казне, чтобы рассчитаться с покупателями. В 1778 году Сисину выдается 500 рублей на заводские расходы из усть-киренской воеводской канцелярии.
В мае 1779 года Сисина вызывали по следственному делу в Киренск, вероятно, по поводу бегства Соболева, но на завод как раз прибыла большая партия ссыльных, 71 человек, и Сисин занялся ими, тем более, что пятеро из них сразу бежало. Сисин просит воеводскую канцелярию помочь ему, указывает, что окрестные жители ненадежны. Через три недели число беглецов увеличилось на 12 человек, вскоре исчезло еще 7 ссыльных. Сисин пишет в Киренск одно доношение за другим: «ныне, забравшись одеждою и обувью, бегут, а отчего неизвестно», прилагает приметы — у 5 человек «голова с четырех сторон брита», просит искать (Фонд 2, арх № 311, лл. 209-225).
Но ничто не могло вдохнуть жизнь в немощный завод. Жестокая эксплуатация рабочих не могла возместить ни бедности руды металлом, ни низкого уровня техники и приводила только к беспрерывному бегству и ссыльных и свободных людей. Завод в начале 80-х годов остановился навсегда, вскоре за своим еще более неудачным партнером, Троицким заводом, и к нему был приставлен обывательский крестьянский караул. В 1787 году земли завода пошли в раздел между крестьянами Таюрской и Кокуйской деревень.
<< Назад Вперёд>>
