Монастырское хозяйство
Численность монахов была незначительной, а если принять во внимание размах хозяйственной деятельности монастыря, то — до странности малой.
Кроме настоятеля (игумена), строителя, казначея и 3-5 церковнослужителей, в Киренском Троицком монастыре было 3-4 монаха, т. е. всего 10-12 человек. Зато число вкладчиков и крестьян-половников превышало 200 душ муж. пола. Кроме того, ежегодно привлекалось к сельскохозяйственным работам несколько десятков наемных рабочих, количество которых в страдное время доходило до 100-200 человек.
Игумен ведал духовными, а строитель — хозяйственными делами. Управление монастырскими деревнями находилось в руках посельных монахов или просто посельщиков, подчинявшихся отцу-строителю. В ведении последнего оказывались, таким образом, крестьяне-половники, наемные рабочие и почти все вкладчики.
Как пастырское служение игумена меркло перед разносторонней деятельностью строителя, так и редкое церковное пение, сопровождаемое слабым колокольным звоном, тонуло в шуме производственной жизни монастыря: в скрипе телег, в мычаньи коров, в ржаньи коней, в окриках посельщиков на рабочих.
Монастырь походил не на духовное заведение, а на мирское предприятие. В соответствии с этим и переписка монастыря посвящалась не небесным, а земным вопросам: торгам и сделкам, займам и чистогану, наймам и сыскам.
Насколько большие место занимали сельскохозяйственные дела и управлении монастырем показывают инструкции, даваемые его руководителям из Иркутска. Например, Притчину, назначенному строителем Киренского Троицкого монастыря, иркутской духовной консисторией 23 января 1748 г. была дана следующая инструкция, состоящая из 27 пунктов: принять все дела у монаха Корнилия; переписать монастырских крестьян и проверить их обязательства; «накрепко наблюдать, чтоб всякие монастырские работы произходили и на стоящую пору и работные люди работали неленосно и без роптания, чтоб.. от трудов их являлись прибытки... На работ у работников возбуждать и нарежать, яко сущих наемников, неослабно»; для наблюдения за работами ездить по вотчинам; виновных наказывать: «овых шелепами, других же сажением в чепи и железа»; смотреть за монастырскими мельницами; охранять земельные права монастыря; переписать монастырский скот; приход и расход денег и ценностей подтверждать записями; следить, чтоб никто не курил вина; в долг никому не давать; скот чистить, коней никуда на сторону не давать; беречься от пожарного случая; вести рыбный промысел; учинить при монастыре училище; самому строителю «содержать мерность и от несвойственных и неумеренных поступок, а паче нетрезвенного жития весьма блюстися»; дела, подлежащие тайности, не разглашать (Фонд 482, арх. № 9).
Такова инструкция отцу строителю монастыря, мешанина наставлений предпринимателя — доверенному, помещика — бурмистру, воеводы — приказчику.
При самом монастыре по описи 1752 года находились церковь во имя Троицы о трех главах, с двумя приделами, церковь во имя богородицы Владимирской, церковь во имя предтечи Иоанна, о 10 главах, деревянная колокольня с 7 колоколами. Вокруг церквей шла ограда, «забирана в столбы заплотом», в ограду вели «двои врата с образами». В ограде же располагались кельи: игуменская, казенная (канцелярия), иеромонашеская, келарская, больнишная, монашеская. Здесь же размещалось 5 амбаров, в которых хранился урожай 1752 года в количестве 10450 пудов.
За монастырской оградой «на холостом дворце» находилось 3 избы, в двух жили вкладчики, в одной — работники. При избах состоял конный двор, где содержалось 73 лошади. Тут же находилась кузница.
Монастырь владел шестью заимками, лежавшими в пределах Киренской волости, и двумя заимками, находившимися в Иркутском уезде.
Всего у монастыря в 1752 году имелось 760 голов разного скота, хранилось в амбарах 23000 пудов хлеба.
Главная церковь монастыря — «во имя живоначальныя Троицы» сгорела в 1757 году, и на следующий год монастырь получил разрешение строить вместо нее новую церковь (Фонд 482, арх. № 22).
С 1759 года началось строительство монастыря заново, рядом со старыми постройками. Была возведена новая тесаная ограда «с крышкою четвероугольною; на каждом угле по единой тесаной же башне... между которою оградою на воротах об одном престоле церковь, внутрь ограды». В церкви еще не были закончены иконописиые работы. В новой ограде строились церковь, келарская, «хлебная поварня», погреба, казенная келья, братские кельи на 20 покоев и настоятельская келья «о двух партаментах».
В 1761 году строитель Вениамин уже доносил, что «моим всегдашним радением» он возвел вокруг монастыря новую тесаную ограду с башнями на всех четырех углах. На воротах «от южной стены» была построена надвратная церковь «во имя Алексия человека божия». У северной стены начато было строительство церкви, трапезы, келарской, хлебной поварни и погребов, у западной стены — разных келий (Фонд 482, арх. № 27).
Полная опись хозяйства Киренского Троицкого монастыря была составлена в 1762 году по требованию илимского воеводы Шарыгина.
Сам монастырь, согласно этой описи, находился в 250 саженях от Киренского острога, т. е. от укрепления, и был обнесен деревянной оградой, в то время уже весьма ветхой. Внутри ограды располагались церковь, келья келарская и 9 «келей братских».
На шести заимках у монастыря было 299 десятин пахотной земли и покосов на 13900 копен. Вкладчиков и крестьян, положенных в подушный оклад, числилось 225 душ муж. пола.
Монастырь имел в то время три больших мельницы, кузницу и кожевню.
Одновременно второй монастырь, расположенный в Илимском уезде, — Братская Спасская пустынь, составил такую же ведомость, как и Киренский.
Иеромонах Вениамин Скорняков сообщил, что в ограде монастыря имеется церковь, 3 кельи и 9 хлебных амбаров. За оградой помещались: «изба столовая, у которой двор конской», изба скотская с притонами, «овин з гуменником и пригонами».
При пустыне имелось 7 десятин пахотной земли и покосов на 700 копен. Сверх того в д. Короевской и «на Московском острову» имелись оброчные пашни и сенокосы. Монастырь имел две мельницы, в том числе одну в совместном владении с крестьянином Пневым.
Данные о наемной рабочей силе сохранились только по Киренскому Троицкому монастырю.
Ведя значительное сельское хозяйство, этот монастырь широко эксплуатировал труд крестьян-половников, монастырских вкладчиков и наемных рабочих. Крестьяне-половники давали монастырю сравнительно скромный доход, вкладчики были заняты преимущественно на разных хозяйственных и вспомогательных работах, а также обслуживали скот. Зато почти все полевые работы, а также большинство xo зяйственных и строительных работ осуществлялись наемным трудом.
Типичные данные об использовании труда вкладчиков и членов их семей имеются в одном деле 1754 года (Фонд 482, арх. № 15). Так, один вкладчик находится «в казначейском послушании на монастырском хлебе и платном жалованье». Другой, из половников, «служит ежегодную годовую службу на монастырских хлебах без жалования». Третий — «в подкеларшиках», служащий монастыря. Его жена «живет на коровьем дворе, коров доит, а в лето сено гребет и жнет». Она получала в год 20 пудов ржаной муки, 4 пуда пшеницы, 36 фунтов крупы, 24 фунта соли и денежное жалование. Один сын был скотником и пастухом, а дети, возрастом 2, 9 и 13 лет «за малолетством ничего не трудятся, хлеба и жалованья не получают». Такие же сведения даются еще о 6 лицах.
При Ангинской и Толсто-Мысской заимках, находившихся в Иркутском уезде, жило 45 вкладчиков и их детей, а также 10 постоянных рабочих-батраков. Вкладчики исполняли всевозможные сельскохозяйственные работы: «призирает за коровницами», «обретается в наемной работе», «по лету на страду ходит, а в зиме коров доит», «наряжает наемных работников и сани починивает», «обретается в мельниках ис платы 10 рублев». Одна 11 -летняя дочь вкладчика «в лете боронит, а в зиме за малолетством не трудится». Вкладчик Барсуковских пасет конский табун за жену свою, за вклад, 4 года», т. е. отрабатывает вклад за жену, вкладчик Комышев собирал с крестьян выдельной хлеб. Вкладчики давали монастырю низших служащих, надзирателей, скотников, хлебопеков, мельников и просто рабочих, мало чем отличавшихся от батраков.
Упомянутые 10 работников, «которые работают ис платы, токмо пьют, ядят монастырское, а работают — дрова секут, пашню пашут, сено косят, хлеб снимают и молотят», получали в год по 11-13 рублей деньгами.
Вкладчиком становилось лицо, внесшее в монастырь вклад в размере 20 рублей и за это приобретавшее химерическое право — быть записанным после смерти в поминальную книгу.
В действительности вкладчик являлся пожизненным работником, если не сказать — батраком монастыря.
Едва ли не все вкладчики в прошлом были гулящими людьми. При производстве второй ревизии в 1745 году были взяты показания от всех вкладчиков о их прошлом социальном состоянии.
Первым допрашивался вкладчик Ярыгин, происходивший из г. Яренска. В 1728 году он был взят в партию якутского казачьего головы Шестакова, но «по свидетельству» в Якутске оказался негодным «за старостью»; тогда уже он достиг преклонного возраста — 73 лет. Затем он 4 года прожил в Якутском Спасском монастыре, «в коем заработал он работою своею вкладу 20 рублев». Это давало ему право жить и работать на монастырь в Тыптинской заимке. Перед комиссией стоял старик 90 лет. Он предъявил вкладную монастыря, которая гласила:
«По милости господа бога и Спаса нашего Иисуса Христа нерукотворенного образа и преподобнаго Михаила Малеина, что в Якуцку, зовомый Спасской монастырь, и того монастыря при отце игумене Паисие, при казначее монахе Христофоре Аникове, при подкеларщике монахе Самуиле Шарыпове и при всей еже о Христе братии дана сия вкладная илгинскому жителю Ивану Иванову сыну Ярыгину в том, что по обещанию ево, Ивана, за вклад — за 20 рублев — работою своею в Захаровской Спаской заимке на спаской лопоте 5 годов, с 734 году по сей 739 год. И как он, Иван, за оной свой вклад к нам во оной монастырь приидет, и нам ево, Ивана, принять. А живучи ему, вкладчику, в том нашем монастыре, пити и ясти и платье и обувь носити монастырское, казенное, по чину монастырскому. Отцу игумену Паисию или кто впредь по нас будут настоятели и братия — быть ему, вкладчику Ивану, в трудах по силе и в послушании, как и протчии вкладчики трудятца. А ежели исполнит господь бог лет живота его и представит его на вечный покой — и нам его тело погребсти при церкви божии со отпеванием, имя его в литию и в синодик написать и поминать, доколь святая обитель возимеется (в других вкладных: «...и поминать за упокой вечно по монастырскому обыкновению, доколе благословит бог своей обители сей стоять»). В том ему, вкладчику Ивану Ярыгину, во уверение за монастырской печатью и за приписанием руки всечестнаго отца игумена Паисия и вкладная дадеся» (Фонд 75, опись 2, арх. № 399, лл. 1-2).
На вкладной остались следы печати.
Всего было допрошено 35 вкладчиков Якутского и 10 вкладчиков Киренского монастырей. Все они вышли из северных уездов Руси, значит, не были крепостными. Из 45 человек 26 являлись в прошлом крестьянами, 8 — посадскими, 6 — служилыми и разночинцами. Об остальных пяти нет достоверных сведений. Основная часть вкладчиков имела 30-50 лет от роду, т. е. представляла рабочую силу монастырских заимок, и только 14 человек были старше 50 лет.
Двое из вкладчиков ушли с родины до 1700 года, т. е. за 45 лет до второй ревизии, трое в 1701-1710 годах, пятеро в 1711-1720 годах, 14 человек в 1721-1730 годах и 16 человек в 1731-1740 годах. О времени ухода с родины 5 вкладчиков сведений нет.
Многие ушли с прежнего места жительства по паспортам, но затем просрочили их, решив остаться в Сибири навсегда. При допросах 30 человек предъявили старые пacпopты, иногда с многочисленными отметками о явках. Например, посадский Оболкин был отпущен из Яренска в 1729 году с паспортом «для прокормления». На обороте паспорта имеются отметки: «явлен» в Соли Камской, в Верхотурье, в Тобольске, в Самаровом Яме, в Сургуте. В Тыптинской заимке «работал 2 лета.. на своей лопоте со строшными вряд всякую работу за себя, за вклад, за 20 рублев», здесь он женился, здесь у него родились две дочери. Паспорт Рогалева имел 7 отметок.
9 вкладчиков были женатыми, а некоторые из них многосемейными.
24 человека внесли в монастырь полный 20-рублевый вклад, в том числе несколько человек за себя и за жену. 10 человек имели неполный оклад и отрабатывали его в монастырских заимках, остальные 11 человек только еще готовились произвести с монастырями расчеты по вкладам.
Вклад мог вноситься любыми ценностями или отрабатываться личным трудом, с зачетом 10 рублей за год работы. Это была обычная плата батрака.
Из 45 человек 11 свой вклад отработали, 11 — внесли деньгами, другие всякими ценностями. Один отдал за 15 рублей 67 пудов железа, другой — 100 пудов хлеба за 20-рублевый вклад, третий — 929 пудов соли по 1 копейке за пуд, четвертый передал монастырю коня, пятый сдал 6 ¼ пуда слюды, шестой расплатился разными товарами.
Многие гулящие люди, прежде чем остановить свой бег у ворот монастырской заимки, испробовали на просторах Сибири самые разнородные занятия. Кто батрачил по 7-10 лет у иркутского священника или илгинского попа Луки, кто первые 10 лет работал у крестьянина Идинского острога, а вторые 10 лет — у посадского человека, кто ходил 4 года подряд на Байкал-море «для рыбного промыслу», кто скитался «нищецким образом» или изведывал трудности слюдяного промысла, кто просто «питался работой» или торговал мелочью, кто бежал с судов Шпанберха, или строил в течение 6 лет корабли для Беринга, куда был «взят сильно», кто «ходил для торгу на Камчатку к камчадалам» или пытал счастье на промыслах по Тунгуске реке. Различными путями судьба подвела этот разнородный, работящий и предприимчивый люд к положению монастырского вкладчика, которого духовные пастыри обязывались за труды и вклад «погребсти» с церковным пением.
Обращаемся к наемной рабочей силе Киренского монастыря.
Обработка книг монастырского казначея даст много ценного для изучения наемного труда, применявшегося монастырем как в сельском хозяйстве, так и на разных других работах.
За 1742 год израсходовано деньгами на оплату наемных рабочих 734 руб. 97 коп., из них сроковым рабочим выплачено 184 руб. 85 коп. В числе сроковых имелось 17 годовых, со средней оплатой 10 рублей в год, 3 постоянных летних и 2 «зимних». Это — батраки.
Другие работники нанимались на короткие сроки. По сеноуборочным работам выплачено 231 руб. 70 коп., по 3 копейки за копну. Следовательно, наемной рабочей силой монастырь заготовил 7-8000 копен сена.
На жнитво и молотьбу хлеба израсходовано 50 руб. 38 коп., по 3 копейки за овин.
Строительные работы, которые вела артель плотников в составе 20 человек, обошлись монастырю в 189 руб. 81 коп.
Было много мелких расходов, свидетельствующих о разнообразной хозяйственной деятельности монастыря. Казначей платил рабочим за выделку овчин и сыромяти, за толчение дуба, за шитье хомутин, коновалу, который «лехчил» 6 жеребцов (по 14 копеек с головы) и 25 бычков (по 1 копейке с головы), за рубку и возку дров, вывоз «назьму» или «за наземную работу», «за оральбу», т. е. вспашку, за рубку леса — «ронил 300 заплотнику» и просто «за черную работу». Не упущен расход на духовные нужды: 10 копеек священнику «за молитву» и «священникам монастырским и повоскому (с погоста) за славление» — 20 копеек (Фонд 482, арх. № 5).
По Ангинской заимке в 1744 году записан расход на квас и пиво, которые варились «на помочь жнитвенную», всего затрачено 56 пудов ржаной муки и 33 фунта хмелю. Там же выдано «за жнитвенную работу и... за полчетверты (3 ½) десятины по 4 пуда з десятины, итого 14 пуд ржи» (Фонд 482, арх. № 3).
Применение «помочи», т. е. приглашение на однодневную уборочную работу окрестных крестьян за угощение и выпивку, являлось излюбленным средством кулаков быстро и дешево закончить с срочными полевыми работами.
Всего в 1744 году было заплачено рабочим 845 руб. 39 коп., в том числе 18 годовым батракам 188 руб. 50 коп. и трем «зимним» 17 руб. 25 коп. Но наибольший расход был произведен по найму поденщиков: на сенокосе 523 руб. 65 коп. и на жнитве 29 руб. 85 коп. Оплата остальных работ — в кожевне, на мельнице, за мятье конопли, за возку навоза и боронование («вышло в монастыре и на заимках в лето ребятам за бороньбу и за воску назему и копен»), а также «за гуменную молотьбу», — потребовала немного более 1/10 всех денежных расходов монастыря (Фонд 482, арх. № 7).
В следующем году оплата наемного труда составила 770 руб. 98 коп., из них выдано 14 сроковым рабочим 147 руб. 43 коп., по сеноуборке затрачено 480 руб. 49 коп. Кроме того, поденщикам, без указания рода работы, выплачено 73 руб. 68 коп. Книга этого года позволяет установить размер оплаты ряда рабочих. Поденщику «за 10 ден» выплачено 40 копеек, значит, по 4 копейки в день. Крестьянину, который «орал», за 9 дней выплатили по 5 копеек, другому за 9 дней заплатили 51 копейку. За жатву в течение дня 40 рабочим выплачено 2 руб. 30 коп., т. е. по 5 ¾ копейки. В другом случае за жатву 8 ½ десятины заплачено 9 руб. 8 коп., значит, по 1 руб. 7 коп. за десятину. На жнитво одной десятины было затрачено 18,6 человеко-дня. Можно отметить несколько выплат за вывозку навоза; об одном из них сказано так: «повосским 13 ребятам за воску назьму». На жнитве заплатили одному монаху 35 копеек; 54 «трудникам» вместо холста выдали деньгами 37 руб. 67 коп.
Среди расходных записей встречается и такая, правда, не относящаяся к производственным расходам монастыря: «В бытность из Ылимска канцелярской ревизии господам офицерам в презент и на протчия всякия потребы» выплачено 29 руб. 50 коп. Это цена зарегистрированных взяток (Фонд 482, арх. № 8).
Следующая сохранившаяся книга монастырского казначея относится к 1752 году. По ней можно в большей степени, чем по другим книгам, установить цену рабочей силы. Всего за год было выплачено наемным рабочим 751 руб. 55 коп.; из них «за годовую строшную работу» 33 батракам, часть из которых использовалась монастырем неполное годовое время, выплачено 286 руб. 3 коп. Если прибавить сюда оплату кузнецу — 5 руб. 34 коп. и мельнику — 20 руб., то этим и будут исчерпаны расходы на постоянную рабочую силу. Все остальные выплаты сделаны сроковым, главным образом поденным рабочим. Опять главный расход денег пошел на сеноуборку — 353 руб. 25 коп. и жатву хлеба — 78 руб. 21 коп.
«Строшным» работникам, занятым в хозяйстве монастыря не круглый год, выдавалась месячная плата в размере 70-86 копеек. Поденщикам, занятым на простых работах, платили 2 копейки в день, например, по возке копен и навоза («возили назем»). На более сложных работах выплачивалось по 3 копейки в день. Гребцы сена зарабатывали по 5 копеек в день. Разгребание навоза и мятье конопли оплачивалось по 6 копеек в день.
На сеноуборке применялись разные способы оплаты: «поставка сена», т. е. косьба, сгребание и скирдование сена — по 3 копейки за копну; косьба сена оплачивалась повременно, по 1 рублю за неделю; на гребле сена встречалась преимущественно поденная оплата — по 5 копеек за день. Всего по сеноуборочным работам расчет произведен с 167 лицами. Из них на кошении было занято 60, на сгребании 58 и на «поставке сена» 49 человек. Всего наемными рабочими поставлено в 1752 году 14165 копен сена, из которых 7550 копен оплачено понедельно, а 6615 копен «за поставку сена» оплачено с копны.
Жнитво хлеба оплачивалось подесятинно. За уборку одной десятины платили 1 руб. 20 коп. (расчет с 51 рабочим) и 1 руб. 15 коп. (расчет с 6 рабочими). Всего на уборку хлебов монастырь привлек 57 рабочих, которые сжали, связали и составили в суслоны урожай с 63 ½ десятины. Общий заработок этих рабочих составил 75 руб. 61 коп., или по 1 руб. 33 коп. на человека (Фонд 482, арх. № 15).
Значит, монастырь в 1752 году имел 35 батраков, небольшая часть которых использовалась в течение нескольких месяцев, и 224 поденщика, занятых по 1-2 недели на уборочных работах.
Размеры оплаты рабочих на уборке хлеба и сена довольно подробно отражены в «Черной (черновой) книге» казначея монастыря за 1762 год (Фонд 482, арх. № 28).
На жнитве были заняты исключительно женщины с поденной оплатой по 6 копеек. Вот типичная полная запись казначея: «Выдано разного чина женскому полу за жнитво поденное ярового хлеба при Бочкаревской заимке, 20 женкам. Жали один день. Каждой по шти копеек на день, итого всех денег отдано рубль двадцать копеек». Выдано женщинам-жницам 11 руб. 10 коп., значит, за 185 поденщин. Всего сделано со жницами 9 расчетов; видимо, женщины работали артелями в 15-20 человек, так как в книге отражен групповой расчет.
Встречается, но редко, подесятинная оплата жнитва, в размере 80 копеек, т. е. более низкая, чем в предшествующие годы.
На уборке сена применялась понедельная оплата; «понедельщику» платили по 80-90 копеек в неделю, т. е. опять-таки меньше, чем 10 лет перед этим. При расчетах за поставку сена упоминается название «посотчик». Происхождение и значение этого слова становится понятным из расчета с 12 крестьянами-посотчиками, которые поставили 1138 «мерных» копен по 3 рубля «за каждое сто», получив 34 руб. 14 коп. Значит, посотчик — это работник, с которым расчет производится за каждую сотню, здесь — за сотню поставленных копен. Таким посотчикам выдано в 1762 году 47 руб. 55 коп.; следовательно, считая цену поставки 100 копен в 3 рубля, или копны в 3 копейки, можно установить, что было заготовлено 1585 копен.
На сгребание сена привлекались только женщины. Им выплачено 2 руб. 75 коп., т. е. за 55 поденщин, если считать, что на этой работе женщина зарабатывала по 5 копеек в день.
Поденные рабочие, кроме денежной платы, пользовались монастырской пищей. Батраки, или «годовые строшные», кроме обусловленной платы и пищи, пользовались от монастыря пристанищем и, вероятно, некоторой одеждой, как это было принято и у крестьян, нанимавших сроковых работников.
Монастырь никогда не регистрировал своих соглашений с рабочими в крепостной книге илимской воеводской канцелярии. Единственными документами, несколько подробнее освещающими условия найма, являются черновики соглашения монастыря с хлебопеком и годовым «строшным».
Федор Еланцов 23 апреля 1740 г. подрядился при казначее монахе Лаврентии «в строк на год, до того ж числа стряпать в хлебне на братию и петчи хлеб на монахов и на бельцов и на работных людей. А жить ему всяким добром, не пить и не бражничать, по пустому не гулять и келарного старца во всем слушать и не огурятися. А за работу ряжено ему денег 10 рублев, холсту 6 аршин, чарки (обувь), аршин сукна, рукавицы с варегами. А наперед дано ему денег 2 рубли» (Фонд 482, арх. № 3).
Возможно, что соглашение не вступило в силу, так как черновик его перечеркнут.
Другое соглашение, может быть тоже оставшееся проектом, помечено 2 ноября 1744 г. Некто Иван Грудина «нанялся в строк в годовой» за 12 рублей. «А робить ему всякая черная деревенская работа. А жить ему в монастыре или на заимке; посельщиков и нарядчиков слушать. А наперед дано ему денег 2 рубли» (там же).
Из первого соглашения видно, что хлеб выпекался и на рабочих.
Впрочем, можно иным способом установить, что работник получал питание от монастыря; достаточно просмотреть расходные книги монастыря по хлебу.
Например, в 1740 году на Хабаровской заимке израсходовано на еду 686 пудов ржаного хлеба, 148 пудов пшеничного и 37 пудов круп. В числе этого хлеба 108 пудов «вышло на изжень», т. е. во время жатвы. На Макаровской заимке в 1741 году выдано много хлеба и мяса на питание рабочим: «в сенокос вышло понедельщикам 90 пуд, на изжень вышло 100 пуд». Постоянным рабочим выдавалось кое-что из одежды, так как в книгах отражен расход сукна, овчин и чирков (в 1744 году — 185 пар «чарков»).
Таков облик захолустного монастырского хозяйства. Отцы монахи сумели ловко связать разные способы эксплуатации человека в сложный и крепкий узел. Они умножали доходы монастыря, пользуясь и средневековыми приемами обогащения в виде даров и вкладных, поступавших от верующих, и крепостническим закабалением половников и вкладчиков, и не гнушались кулацкой эксплуатацией батраков.
Монастырское хозяйство в Предбайкалье являлось носителем наиболее полно выраженных крепостнических отношений. В то же время в условиях крепостничества монастырское хозяйство оказывалось средоточием развитых буржуазных отношений.
Пользуясь без помехи всеми способами накопления богатств, оберегаемые законом от фиска, монастыри к середине XVIII века достигли в своей хозяйственной деятельности наивысших успехов.
Но для вотчин монастырей уже бил урочный час.
<< Назад Вперёд>>
