На "Орле" в Цусиме. Воспоминания участника Русско-японской войны на море в 1904-1905 гг.

7 мая. Странные дела творятся в Кронштадтском порту. Броненосцы «Бородино» и «Орел» уже прибуксированы из Петербурга и поставлены во внутренней гавани для достройки и вооружения.

Еще восемь дней назад я с четвертого этажа окон проектировального класса обратил внимание на совершенно необычное положение броненосца «Орел», который стоял у наружной стенки порта с громадным креном в 30°. Первоначально у нас, корабельщиков-выпускников, возникло предположение, что броненосец накренен искусственно затоплением бортовых отделений для производства каких-либо подводных работ близ ватерлинии или для постановки плит поясной брони. Но вскоре, со слов инженеров, работавших на «Орле», стало известно, что броненосец в ночь после прихода его из Петербурга, по невыясненной причине, стремительно повалился на борт, причем лопнули все швартовы, завернутые за кнехты и палы на стенке, а левый борт вошел в воду настолько, что все порта 75-миллиметровых батарей оказались ниже ватерлинии. Вода заполнила внутренние отсеки корабля, так как все переборки были изрешечены отверстиями для трубопроводов, установка которых производилась по всему кораблю.

Уже десять дней идут работы по выпрямлению корабля, но до сих пор броненосец еще продолжает лежать на левом борту.

А сегодня появился в утренних газетах приказ командира порта адмирала Бирилева. В приказе он едко высмеивает неразбериху на корабле, где никто никому не подчиняется и каждый предпринимает те меры, какие находит нужным по своему разумению. Судовой состав, строители корабля и Кронштадтский порт действуют вразброд: в то время как один из участников работ по выпрямлению броненосца затапливает отделения правого борта, другой осушает смежные отделения того же борта.

«Чтобы положить конец творящимся на корабле безобразиям, — гласит приказ Бирилева, — назначаю строителя корабля корабельного инженера Яковлева руководителем всех работ по подъему корабля с подчинением всех средств порта и судового состава».

Прохоров, который в качестве помощника строителя прибыл на «Орле» из Петербурга и находился на нем ночью во время аварии, рассказывал нам, что когда корабль внезапно повалился на борт, он упал с койки.

В этот момент с грохотом покатились сложенные на палубах вентиляционные трубы, ящики с моторами и прочие незакрепленные предметы, а затем через орудийные порта с шумом ворвалась вода, раскатилась по палубам и стала сверху каскадами затоплять нижние отделения. Все это происходило в полной темноте, никто не мог понять, что случилось, и, естественно, возникла паника.

Казалось, что корабль внезапно получил тяжелую минную пробоину и не затонул только потому, что уперся в неглубокое дно гавани.

В Кронштадте по поводу аварии «Орла» распространились самые нелепые таинственные слухи. Конечно, некоторые догадливые люди высказывали подозрения, что это дело рук японцев, которые сумели проникнуть в порт и подкупить «злоумышленников», открывших подводные отверстия или выбивших несколько заклепок в подводной обшивке корабля.

Правда, это подозрение большого доверия не встречает. Сегодня командир порта отдал ряд специальных приказов об охране всех кораблей, гаваней и портовых сооружений, для чего введена система пропусков и прочие меры охраны.

По моему мнению, все дело объясняется просто каким-либо недосмотром и ротозейством. Вероятно, в связи с переводом корабля из Петербурга, при неорганизованности корабельного уклада морской жизни и наличии двух независимых хозяев — судового состава и строительной части Петербургского порта — произошло случайное упущение, которое, однако, привело, без всякого злого умысла, к таким тяжелым последствиям.

Затопление «Орла» служит важной помехой делу снаряжения 2-й эскадры. Этот броненосец является наиболее отставшим по готовности из всего отряда новых кораблей, а следовательно, именно он будет задерживать выход всей эскадры.

Осушение, выпрямление и исправление повреждений, вызванных водой, потребуют лишнего времени и отдаляют срок боевой готовности корабля. Особенно приходится опасаться за состояние всех электромоторов и динамомашин, пробывших свыше двух недель погруженными в воду. Их придется снимать, просушивать и проверять, а может быть, даже исправлять изоляцию или заменять обмотку. Все эти дополнительные непредвиденные работы потребуют от одного до полутора месяцев добавочного времени.

Вчера, наконец, я вступил в исполнение обязанностей помощника строителя броненосца «Орел». Как я и опасался, с моим назначением произошла путаница. Приказом командира Петербургского порта я первоначально был назначен на достройку крейсера «Олег», но Бирилев одновременно отдал свой приказ по Кронштадтскому порту и назначил меня на постройку «Орла».

Главный корабельный инженер Петербургского порта Скворцов не стал возражать против моего назначения на «Орел», и поэтому вчера я явился в распоряжение строителя «Орла», Михаила Карловича Яковлева.

Я застал его на корабле в рваном пальто, обвязанном обрывком веревки, в засаленной фуражке, вымазанной суриком. Он бегал по кораблю в сопровождении группы чеканщиков и отдавал последние распоряжения по приведению корабля в нормальный вид. Уже 9 мая корабль был поставлен в вертикальное положение. Из всех отделений шла откачка остатков накопившейся воды, проверка горловин, крышек и клапанов.

На корабль приезжал Бирилев и благодарил строителя за энергию и правильное проведение плана работ. Действительно, «Михал Карлыч», как звали Яковлева мастеровые, не ложился спать со времени аварии. Он по пояс в воде лазил в темноте по отделениям, проверял клапана, клинкеты и крышки горловин, наметил план операций по выпрямлению, сам проделал все расчеты и затем в два дня реализовал выработанную им программу.

Когда я попал на корабль, уже заканчивались последние работы по осушке отделений. Все палубы броненосца были загромождены бесчисленными отливными шлангами. По откачке воды работало несколько портовых буксиров, так как корабельные насосы не могли быть пущены за отсутствием пара в котлах.

Михаил Карлович сразу узнал меня, так как два предыдущих летних периода я у него работал на практике.

Я оказался самым младшим из инженеров и должен был от старших перенять всю премудрость ведения дел по установленным канцелярским формам. Мне вовсе не улыбалась перспектива канцелярской работы, и я стремился сразу войти в курс дел по достройке броненосца.

С прошлого сентября оборудование корабля продвинулось вперед весьма значительно, но все-таки объем невыполненных работ меня ужаснул. Зная наши канцелярские порядки, формальные трудности и в особенности учитывая полную оторванность корабля от завода, я не представлял себе, как можно выполнить всю оставшуюся работу за три месяца — к середине августа, т. е. к сроку, назначенному командующим эскадрой адмиралом Рожественским.

Строитель возложил на меня испытание водонепроницаемости всех отделений наливом воды под установленным давлением, приведение в исправное состояние всех главных переборок и внутреннего дна, а затем пробу водой верхних коридоров позади поясной брони и установку плит главного пояса. В мое распоряжение поступал весь чеканный и клепальный цех, а также такелажники.

Я нашел чеканщиков на берегу во время обеденного перерыва. Ими заведовал мастер Комаров, которого я хорошо знал еще с прошлого года. Среди чеканщиков я встретил несколько старых знакомых и сейчас же вступил с ними в беседу о корабле. Все окружили меня и передавали впечатления от аварии с «Орлом», рассказывали о том, какие трудности пришлось преодолевать во время борьбы с водой, затопившей незаконченный броненосец. Жаловались на «портовские порядки», на необорудованность Кронштадта для напряженных работ, на отсутствие кладовых, на нехватку материалов и инструмента и прочее.

С первых шагов самостоятельной работы мне пришлось убедиться в том, как устарелая казенная организация судостроения на наших адмиралтейских заводах и в портах мало отвечает современным требованиям сложных работ, что еще острее ощущается в условиях военного времени.

Всякому непредубежденному наблюдателю становилось ясно, что система управления казенными заводами не помогает работе, а заставляет искать способов обойти эти формальные порядки, на что приходится затрачивать массу времени и усилий. Дело постройки и вооружения кораблей идет кое-как, подчиняясь слепой инерции. В нем нет единой направляющей и руководящей воли.

28 мая. Две недели назад я, наконец, устроился в Кронштадте, наняв две меблированные комнатки вблизи порта. Первое время меня приютил у себя на квартире наш преподаватель инженер Невражин, которого я постоянно посещал еще воспитанником училища и был дружен со всей его семьей.

Моей хозяйкой в Кронштадте оказалась жена инженер-механика с броненосца «Наварин», включенного в состав 2-й эскадры. «Наварин» уже начал кампанию, поднял флаг и вытянулся на Большой рейд, а потому сам хозяин дома не жил и только наезжал в свободные дни.

Итак, без больших хлопот я обзавелся временным собственным пристанищем и начал самостоятельную жизнь. Я быстро привык к своим маленьким комнаткам, в них удобно работать, так как в квартире абсолютная тишина.

Служба сразу заполнила все мое время, даже в праздничные дни я занят на постройке до 2 часов. В будни работа идет без перерыва днем и ночью. Я занят на корабле с 8 утра до 11 часов вечера, а через два дня в третий должен оставаться на ночное дежурство до 5 часов утра.

В ненормальной кронштадтской обстановке работы на корабле идут крайне хаотично в отрыве от завода. Для связи с Петербургом приходится ежедневно посылать из Кронштадта прикрепленный к «Орлу» буксир «Охту» с группой сборщиков и с незаконченными изделиями, требующими применения заводских станков, молотов и оборудования. А в Кронштадте «Охта» постоянно нужна для передвижения барж около строительства и для подвода к борту броненосца двух несамоходных кранов, подающих на палубу грузы и изделия.

Я уже обследовал весь корабль и точно знаю состояние его трюмов. Моя новая рабочая тужурка достаточно пострадала от постоянных спусков через узкие горловины в бортовые отсеки и междудонные отделения.

Недавно на корабль внезапно приехал Бирилев и потребовал, чтобы я провел его в нижний отсек, подготовленный для испытания давлением воды.

В сопровождении целой свиты Бирилев пролез вниз через две горловины в броневых палубах, спустился по скобам и расположился на внутреннем дне, приказав мне налить водой смежное отделение, чтобы убедиться в исправности и прочности продольной броневой переборки, защищающей все нижние трюмы.

Испытания прошли благополучно. Только в одном месте оказалась незаклепанная дыра, которую чеканщики успели заткнуть деревянной пробкой.

Мне пришлось давать Бирилеву объяснения по поводу новой конструкции корпуса, примененной на всех броненосцах типа «Бородино» для защиты от подводных повреждений. Впервые в русском флоте была введена продольная бортовая броневая переборка толщиной 45 миллиметров, защищавшая на протяжении 3/4 длины корабля все отделения его подводной части, в которых были размещены механизмы и бомбовые погреба.

Наличие этой броневой переборки спасло в свое время броненосец «Цесаревич», получивший в Артуре торпедную пробоину. Переборка отстояла от наружной обшивки на 2 метра и на этом расстоянии от центра подводного взрыва выдерживала удар газов при минном и торпедном попадании.

Бирилев был удовлетворен ходом работ и моими объяснениями. Вообще после посещения Инженерного училища и просмотра моего дипломного проекта он благоволит ко мне, добился моего назначения на «Орел» и считает себя моим покровителем и наставником в морской службе.

Приходя на корабль, он всегда вызывает меня сопровождать его по кораблю. При обходе всех палуб «Орла» он в присутствии командира, строителя и разного портового начальства любит поучать меня, высказывая с апломбом свои мнения о разных конструктивных недостатках броненосца.

Его ежедневные посещения корабля в сопровождении большой свиты чинов всех рангов, затягивавшиеся иногда на 2–3 часа и получившие среди мастеровых меткое название «собачья свадьба», начинают прерывать нормальный ход работы, отвлекая ответственных людей от срочных дел. Все инженеры и многие мастера в это время не могут заниматься своими прямыми обязанностями; приходится прерывать стук, чтобы превосходительное начальство могло говорить и получать ответы на заданные вопросы.

Однажды Бирилев спросил меня: «Почему многие работы нерационально ведутся вручную, когда можно было бы воспользоваться станками и средствами Кронштадтского Пароходного завода?»

Я охарактеризовал трудности сношений при постройке корабля, принадлежащего к Петербургскому порту, с заводом, входящим в ведение другого порта.

Бирилев обещал принять меры к упрощению формальностей, но тут же заметил, что, очевидно, это не исчерпывает всех помех в работе и, наверное, есть еще много других ненормальностей.

Главный инженер Скворцов, присутствовавший при разговоре, воспользовался этим моментом и откровенно заявил Бирилеву, что постройку корабля невозможно правильно организовать в тех ненормальных условиях, которые на каждом шагу парализуют работу казенных адмиралтейских заводов.

Тогда Бирилев сказал, что созовет большое совещание для обсуждения всех организационных помех в работе, и поручил Скворцову представить по этому вопросу разработанные предложения.

Число мастеровых на постройке «Орла» непрерывно растет за счет подкреплений, присылаемых Петербургским портом. Но вместе с тем растут и трудности организации работ широким фронтом из-за недостатка материалов, инструмента и технических средств в Кронштадтском порту, не приспособленном для одновременного вооружения большого числа крупных кораблей.

Участились и разные административные недоразумения, отнимающие у строителей много времени при разрешении возникающих мелких конфликтов. На днях по вине бухгалтерии Петербургского порта на «Орле» чуть не возникла форменная забастовка рабочих.

В четверг перед субботней получкой строителю корабля была прислана бумага за подписью главного бухгалтера Петербургского порта, в которой предлагалось довести до сведения рабочих следующее:

«Очередная оплата экстренных работ будет задержана, так как, вследствие быстрого роста числа занятых рабочих, бухгалтерия не успела провести через журналы записи по экстренным и ночным работам».

В пятницу, при разводке фронта на утренней перекличке, мастеровым была прочитана эта бумага. Все заволновались. Лучшие и наиболее надежные рабочие по настоянию инженеров последнее время оставались работать только в ночной смене и, следовательно, им ничего не причиталось бы получить в очередную получку. Мастеровые не пожелали идти на работу и потребовали к себе строителя, заявив, что с этого дня прекращают работы в сверхурочное и ночное время. Это совершенно нарушило бы ход работ и план постройки.

Строителю удалось успокоить рабочих обещанием немедленно отправиться в Петербург и уладить возникшее недоразумение. Он затратил на это целый день, но добился, чтобы бухгалтерия порта не задерживала полной выплаты заработка командированным в Кронштадт. Вчера очередная выплата заработка состоялась сполна, но по ведомости строительства, а не по расчетным книжкам, как полагалось, и рабочие успокоились.

Между тем командир «Орла» подал рапорт Бирилеву, что среди рабочих «Орла» произошел «бунт», который, конечно, окажет самое вредное влияние на команду броненосца. Возник даже вопрос о «применении вооруженной силы к бунтовщикам».

Громадные затруднения административного порядка возникают при пересылке рабочих с петербургских заводов в Кронштадт. Каждый мастеровой, поступая в порт, отдает свой паспорт в портовую контору и получает от бухгалтерии ярлык и расчетную книжку.

При переезде в Кронштадт первый вопрос каждого хозяина — есть ли паспорт для прописки? Мастеровой обещает достать его из канцелярии строительства, прося хоть временно пустить его на квартиру. Однако выясняется, что паспорт канцелярией из Петербурга еще не получен.

Начинается неизбежная канитель: мастерового гонят с квартиры сначала хозяин, затем дворник и, наконец, полиция. Он мечется то в участок, то в канцелярию. Наконец, идет с жалобой к инженеру.

Кончается тем, что мастеровой получает «отпуск» для личной поездки в Петербург на розыски своего блуждающего паспорта. Измученный длительными мытарствами, он с радостью хватается за этот выход из затруднительного положения и едет даже за свой счет, лишь бы скорее вырваться из опутавшей его административной волокиты. Легко себе представить, сколько дорогих рабочих часов пропадает зря на всю эту бестолочь.

Но главные затруднения заключаются в полной хозяйственной несамостоятельности строителя корабля. Он не имеет никаких подотчетных сумм и не может заключать даже мелкие договоры на производство контрагентских работ с частными поставщиками, не может приобретать из торговых предприятий готовые изделия и материалы. На всякий расход надо иметь обоснованное «требование» в хозяйственную комиссию порта, заседающую в Петербурге. Она одна имеет право оформлять все заказы и делать покупку готовых изделий и материалов.

Часто бывали случаи, когда инженер, измучившись ожиданием пустячного заказа, давал мастеровому 5–10 рублей из своего кармана и посылал его в лавку за гвоздями, шурупами или дверным замком для кладовой. На все эти мелкие затруднения разменивалась энергия и уходило дорогое время, столь нужное для руководства неотложными работами.

8 июня. В столкновении с жизнью и условиями работы, сложившимися на протяжении десятилетий в окаменевшую систему, мне пришлось убедиться, что один человек не в силах изменить общий уклад дела, освященный традициями предшествующих поколений. Все благие стремления разбиваются о непреодолимую преграду установившегося казенного формализма.

Бирилев, на которого возложено руководство снаряжением 2-й эскадры, уже говорит, что «Орел» задержит уход подкреплений пострадавшему Тихоокеанскому флоту.

Недавно посетил корабль и адмирал Рожественский. Ознакомившись с состоянием «Орла» и выслушав доклад командира, он презрительно изрек, что при таком темпе работ нечего и думать о возможности ухода «Орла» со всей эскадрой. По его словам, строители, очевидно, не желают понимать важность возложенной на них государственной задачи.

Отсутствие необходимого оборудования в Кронштадте у места стоянки корабля, недостаток опытных рабочих и запаса расходных материалов, а в особенности — медленное прохождение всех новых вопросов по бюрократическим инстанциям превращают ход постройки в стихийный процесс, который движется сам собою, независимо от воли и желания руководителей. Трудность положения осложняется еще тем, что «Орел» серьезно пострадал от затопления.

У всех участников работы создается единодушное убеждение, что дольше так вести дело невозможно. Надо ломать систему управления, являющуюся не основой организации работы, а главным ее тормозом.

Какая ирония судьбы! Архаический патриархальный государственный порядок — в опасности. Ему наносят удары извне и изнутри, а он для спасения от угрожающих ему потрясений должен искать выхода в индивидуальной инициативе, которая помогла бы преодолеть слепую инерцию его аппарата управления.

Несомненно, аналогичное положение наглядно вскрылось и в Артуре с первых же дней войны. Во главе флота не было человека, способного подняться над мертвым формализмом, готового смело перешагнуть через устаревшую рутину и отбросить ее как помеху боевым задачам. Флот оказался «стадом без пастыря». Но явился Макаров, и его смелая энергия на время все оживила. Однако и Макаров немедленно столкнулся со всей системой управления флотом и еще до своей гибели был принужден несколько раз ставить вопрос «о доверии» при своих столкновениях в качестве командующего действующим флотом с наместником, морским министром, Главным Морским штабом и прочими вышестоящими инстанциями.

Только теперь начинает вскрываться, как мало, в сущности, было оказано ему поддержки в Петербурге. Он решительно отстаивал свое право назначать командиров отрядов и кораблей, вырабатывать свой план операций, вводить свои новые инструкции применительно к обстановке военного времени, хотя бы и вразрез с действующим Морским уставом.

Главный Морской штаб отказал Макарову издать его труд по морской тактике «за отсутствием кредитов». Все новые предложения Макарова в Петербурге «под шпилем» встречались «в штыки». Макаров был выдвинут правительством на пост «героя» и должен был совершить «чудо», которого от него ждали и требовали. Когда Макаров трагически погиб, его обвиняют в легкомыслии.

10 июня. Всего месяц пролетел со времени моего вступления на действительную службу во флоте, а мне уже кажется, что я стал старше на 10 лет — так обогатился мой жизненный опыт.

Я уже не посторонний наблюдатель событий, не случайный временный «практикант», а ответственный участник большой работы, винтик в общем сложном механизме. Круг моих обязанностей непрерывно растет. У меня уже есть до 300 человек подчиненных рабочих, несколько цехов, за работу которых я отвечаю. Одновременно появилось до сотни начальников разных рангов, с указаниями и требованиями которых я так или иначе должен постоянно считаться. Таким образом, я сразу оказался между молотом и наковальней и должен лавировать между этими двумя сталкивающимися и враждебными лагерями.

Но сейчас нет напряженного положения. Ни та, ни другая сторона не собирается переходит в наступление. Начальство, чувствуя свою зависимость от труда рабочих, не задается целью «скрутить рабочую массу в бараний рог».

У него на первом плане другая забота: скорее сбыть с рук злополучную эскадру. Поэтому оно готово идти на всякий сговор, поблажки и даже уступки, чтобы избежать конфликтов, грозящих задержкой в ходе работ.

Со своей стороны, и рабочие склонны использовать благоприятную конъюнктуру и подработать «детишкам на молочишко». Но при всем том в их настроениях неуловимо чувствуется массовая сплоченность и солидарность. Как будто у них нет ни союзов, ни партий, ни вожаков, а тем не менее невидимыми путями мгновенно формируется общее настроение и выносятся массовые решения, которые для всех становятся обязательными.

Да, с прошлого года принцип солидарности рабочей массы далеко шагнул вперед также и в среде наших портовых рабочих на адмиралтейских заводах. Теперь уже не так легко раздробить этот фронт, используя групповые и личные интересы. Классовая сплоченность рабочей массы определенно выросла.

К нам, молодым инженерам с узким погоном и военной кокардой на фуражке, отношение рабочих достаточно доверчивое и доброжелательное. Они знают, что мы их не подведем, им понятны все трудности нашего положения, и они охотно идут нам навстречу.

Иногда во время ночного дежурства я спускаюсь по скобам в бортовой отсек, когда стрелка часов уже приближается к трем, чтобы проверить, как продвигается порученная мне работа по восстановлению водонепроницаемости переборок и днища. Застаю «теплую» компанию: чеканщики, клепальщики и плотники сидят на ящиках с заклепками или на деревянных чурбаках. Одни курят, балагуря, а кое-кто уже примостился в темном углу, подложив куртку, и мирно похрапывает.

Только дежурный чеканщик для отвода глаз лениво колотит из своего пневматического «пулемета» в броневую переборку и поднимает достаточно шума, чтобы наполнить им корабль и создать впечатление идущей ночной работы.

По правилам, я должен записать номера всех виновных в нарушении правил работы и доложить строителю. На них за раннее прекращение работ будет наложен штраф. А они уже отработали с 8 часов вечера почти всю ночь.

Я спускаюсь по стремянке вниз мимо этого мирного заседания, ничего не говоря. Слышу сзади себя шопот: «Помощник», и все нехотя делают вид, что заняты работой: выбирают заклепки из ящика.

Когда я поднимаюсь обратно из темной дыры нижнего отсека на промежуточную платформу, где идет работа, меня, наконец, узнают и успокаиваются.

Я подсаживаюсь и иронически замечаю: «Ну, что, уже пошабашили? Рановато, еще три часа до смены». Добродушные улыбки, желание свести инцидент к шутке: «У нас часов нет, устали. Вот старшой и пошел на берег справиться, да и пропал, а мы его ждем. Спасибо, что вы сказали. Часы так тянутся. Замучились».

При более надежном подборе хорошо знакомой бригады пробую иногда заговорить на злободневные темы.

Спрашиваю: «Ну, как дела? Кончим броненосец к сроку? Ведь там в Артуре наши ждут — не дождутся помощи».

Отвечают:

«Кончить-то кончим. Да что толку-то? Все равно японцы и этих побьют. Вот народ-то уж очень жалко».

Постепенно, чем глубже я вхожу в рабочую среду, мне все становится яснее, какими невидимыми нитями связана между собой рабочая масса.

В жизни портовых рабочих сейчас особую роль играют самобытные землячества. Профессии делятся по губерниям, а артели — по уездам, волостям и даже деревням. Так, сборщики комплектуются главным образом из Тверской и Новгородской губерний, плотники — из Псковской, котельщики — из Ярославской и Костромской, конопатчики и такелажники — из Нижегородской.

Когда нужно пополнить набор новой партии рабочих для расширения работ, достаточно сказать «старшому», бригадиру или указателю. Тот передает сведение своей артели, а оттуда полетят открытки на родину: «Есть, мол, работенка, можно подработать», и через 2–3 недели, а то и раньше, начинают прибывать из провинции новые «землячки», с мешками и котомками за плечами и с традиционными деревянными крашеными сундучками.

Часто и без вызова то тот, то другой из старых мастеровых приводит к воротам порта своего кума или брата, просит инженера поставить его «на дело», а то в деревне сейчас трудно, заработков нет, «землицы нехватка».

Поэтому каждая бригада, когда в ней подробно разберешься, зачастую оказывается целым семейством, а то и в полном смысле древним «родом». «Старшой» — опытный сборщик и старый корабельщик с окладистой, уже седеющей бородой, а около него обучаются сынки, племяши и зятьки, а то и внучата.

Отсюда ведет начало круговая порука, профессиональное обучение и даже дисциплина внутри бригады. Стоит только старшому прикрикнуть на зазевавшегося или балующего рабочего из подручных — и вся бригада сразу присмиреет. А когда нужно заявить какую-либо претензию, то достаточно «старшим» сговориться между собой, и дело кончено: всеобщая поддержка им обеспечена.

Что касается указателей и мастеров, то они уже пребывают на положении «администрации», но, по существу дела, тоже держат руку рабочих, хотя и маскируют это, делая вид, что и рады бы угодить начальству, да «как бы чего-нибудь не вышло»: «Уж лучше уступить кое в чем рабочим и кончить дело миром».

Через мастеров обыкновенно ведутся предварительные «дипломатические» переговоры с рабочей массой, когда надо провести какие-либо мероприятия, затрагивающие порядок работы, рабочие часы или условия оплаты.

На адмиралтейских заводах преобладает тип пришлых сезонных рабочих, связанных корнями с жизнью деревни губерний, смежных с Петербургом.

Что же касается Балтийского, Невского и Франко-Русского заводов с их механическими, ковочными и литейными цехами, то на них уже сложился контингент настоящих городских пролетариев — высококвалифицированных токарей, монтажных слесарей, литейщиков, модельщиков и кузнецов. Именно среди этой части рабочих нам, корабельщикам, во время летней училищной практики удавалось делать первые шаги политической пропаганды, распространять нелегальную литературу.

В Кронштадте вокруг меня — пришлый, часто сменяющийся народ. Присматриваюсь к рабочим, с которыми мне приходится соприкасаться, и пока не нахожу никого, с кем можно было бы смело заговорить. В моем положении это стало много труднее, чем в матросской форме воспитанника Инженерного училища, потому что офицерская кокарда на фуражке и военные погоны сразу устанавливают дистанцию с рабочими.

Поэтому приходится искать новых путей к сближению с передовыми представителями рабочей массы. Пока я вынужден довольствоваться общим доверием массы, без определенных личных связей, а для тесных товарищеских отношений остается ждать более благоприятного случая.

11 июня. Вчера, наконец, состоялось на «Орле» расширенное техническое совещание под председательством адмирала Бирилева, посвященное организации вооружения кораблей 2-й эскадры и предполагаемому сроку окончания работ.

Участвовали высшие чины флота, адмирал Рожественский, командиры и старшие специалисты вооружаемых кораблей, главные инженеры Петербургского и Кронштадтского портов, а также строители кораблей и их помощники. Ввиду важной роли, какую играл вопрос о готовности «Орла», на совещание был вызван весь состав инженеров, руководящих работами на нем, благодаря чему попал и я.

Совещание происходило в адмиральском помещении броненосца «Орел», где собралось до 50 человек участников всех рангов. Бирилев объявил, что совещание созвано им по настоянию командующего эскадрой, желающего точно знать, на какие корабли, в каком состоянии и к какому сроку он может рассчитывать.

Особенные опасения вызывают броненосец «Орел», транспорт-мастерская «Камчатка» и крейсера «Олег», «Жемчуг» и «Изумруд», которые достраиваются в Петербурге на Адмиралтейском и Невском заводах.

На основании этого Бирилев поставил главному инженеру Петербургского порта Скворцову вопрос, может ли командующий эскадрой наверняка рассчитывать на присоединение всех названных кораблей к уходящей эскадре до середины сентября, хотя бы и не с полной готовностью всех внутренних устройств, но во всяком случае в годном для похода и боя состоянии.

В ответ на этот вопрос Скворцов откровенно нарисовал неприкрашенную картину тех порядков, от которых.зависел в сложившихся условиях ход работ. В заключение он сделал официальное заявление, что технически считает выполнение работ по приведению всех кораблей в боевую готовность вполне осуществимым, но при соблюдении ряда условий, которые должны развязать руки строителям и предоставить в их распоряжение необходимые технические и материальные средства.

В ответ Бирилев предложил Скворцову высказаться вполне откровенно, не стесняясь характером мероприятий, и заявил, что он имеет от самого царя полномочия провести в законодательном порядке все необходимые распоряжения, даже если потребуется серьезная ломка установленных порядков.

Скворцов на это обращение выступил с расширенным докладом, в котором ярко, на фактах нарисовал картину постановки судостроения на казенных адмиралтействах.

Еще в прошлом столетии была создана адмиралом Верховским для адмиралтейских заводов совершенно архаическая система управления судостроительными предприятиями, которая сохранилась почти без изменения и до настоящего времени. Она основана на полном лишении всей судостроительной части технической и хозяйственной самостоятельности.

Строители кораблей, руководя работами по сооружению броненосцев и крейсеров стоимостью до 15 миллионов, не имеют права расходования сумм на 3 рубля и принуждены посылать требования в хозяйственную часть порта на такие, например, материалы, как гвозди, свечи, мыло и электрические лампочки.

Второе обстоятельство, парализующее ход работ по вооружению кораблей в Кронштадте, — полная неприспособленность главной базы флота к сложным судостроительным работам по достройке современных больших броненосных кораблей.

Броненосцы переведены из Петербурга, оторваны от своих заводов и брошены на произвол судьбы у пустых стенок Кронштадтского порта. Сношения с Кронштадтским пароходным заводом, не подчиненным Петербургскому порту, затруднены до крайности. Так, единственный буксир, обслуживающий «Орел», — «Охта» принужден каждые три дня уходить на сутки в Петербург за углем, ибо он приписан к Петербургскому порту и не может получить угля в Кронштадте. А это заставляет прерывать важные работы по постановке бортовой брони.

Не хватает квалифицированных рабочих. На корабль требуется 1300 человек, а пока удалось привлечь только 750. Надо срочно взять людей с других заводов, прекратить постройку кораблей, не включенных в состав эскадры.

Строителям должно быть предоставлено право заключать договоры с частными контрагентами и субподрядчиками на производство специальных работ и на доставку срочных материалов и изделий.

Необходимо немедленно подвести к «Орлу» пловучую мастерскую, оборудовав на ней пневматическую установку для клепки, сверловки и чеканки, дать два пловучих крана для постановки броневых плит; за отсутствием на стенках порта приспособленных материальных кладовых предоставить строителю «Орла» 3–4 баржи для хранения и складывания материалов и изделий.

Наконец, не надо раздражать рабочих неправильными действиями, что недавно имело место на «Орле» из-за неповоротливости бухгалтерии С.-Петербургского порта, не считающейся с условиями работы в военное время.

Скворцов затронул еще одну тему, которую он назвал «весьма щекотливой». Он указал на излишнее обострение отношений между инженерным составом, ведущим постройку, и командирами кораблей, личным составом офицеров и команд.

На кораблях слишком рано начата кампания — еще до их готовности для организации судовой службы. Между тем невозможно без трений совместить два режима: заводской работы и правильной судовой службы в соответствии с Морским уставом.

Судовые команды обедают в 11 часов, а у заводских рабочих обеденный перерыв в 12 часов. На всех броненосцах перед 11 часами спускаются подвесные столы и расставляются скамейки, команда получает обед, а рабочие лишаются возможности проходить через верхнюю и батарейную палубы, по которым идет все внутреннее сообщение.

Мне еще не приходилось слышать такой резкой критики российских порядков, сложившихся в казенных адмиралтействах. При всем том я хорошо знал, что и Скворцов и все другие присутствующие специалисты и командный состав придерживаются самых крайних, реакционных взглядов в вопросах государственного управления. Протест против бюрократизма, парализующего столь важную отрасль, как военное судостроение, прекрасно уживается в тех же головах с самыми ретроградными взглядами на устои политической власти в государстве.

Безотрадная картина общего положения дела судостроения, ярко нарисованная Скворцовым, вызвала со стороны Бирилева едкую реплику:

— Бедная Россия! Что за удивительный она имеет флот! У него есть прекрасные моряки — и нет сплоченного личного состава флота, есть талантливые инженеры, но нет корпуса корабельных инженеров!

Я слушал Бирилева и невольно хотел продолжить его слова: «Да! Бедная и удивительная страна! У нее есть замечательные общественные деятели, но задушено общественное мнение; есть великие ученые, но в цепях наука; есть самоотверженные патриоты с пылким сердцем — и нет свободы для национального чувства. Очевидно, проклятие тяготеет не только над флотом, но убивает и всякое начало единения. Что же это за заколдованное царство, где люди так одарены индивидуальными талантами, а никакое государственное дело не ладится? Где же скрывается эта разъединяющая, дьявольская сила, убивающая всякое общенародное дело?»

Когда Скворцов затронул вопрос о происшедших волнениях среди рабочих из-за выплаты заработка, то Бирилев заявил, что случай на «Орле» поставил его в крайне затруднительное положение: при возникновении беспорядков из-за задержки выплаты заработка он не чувствовал бы себя вправе применить для их подавления военную силу. Требования рабочих были вполне справедливы и законны, и они добивались только того, на что имели полное право.

— Между тем, — добавил Бирилев, — если бы произошли волнения на политической почве, то я спокойно разделался бы с ними оружием и после этого пошел бы обедать без всяких угрызений совести.

Бирилев задал вопрос о возможности злого умысла со стороны рабочих, приведшего к затоплению «Орла».

Скворцов категорически заявил, что причину аварии броненосца можно теперь считать установленной вполне точно. Корабль тщательно осмотрен, и никаких следов наружных повреждений нигде не обнаружено. Трубопроводы также оказались в полной исправности. Объяснения происшедшей аварии целиком надо искать в иной плоскости, не связанной с действиями лиц, причастных к его постройке.

Ночью по приходе корабля наблюдалось необычное для Кронштадта падение уровня воды в Финском заливе — на 4 фута ниже ординара. Это произошло в связи с сильным циклоном в южной части Балтийского моря, вызвавшим угон воды с севера на юг.

Броненосец «Орел», опустившись, сел правым бортом и боковым килем на откос, образовавшийся за долгие годы у стенки порта, а под левым бортом оставалась достаточная глубина под днищем. По мере спада воды корабль кренился, пока позволяли швартовы. Но при этом левый борт опустился на 3 фута и вошли в воду верхние дыры для броневых болтов, оставленные на ночь открытыми для начала постановки брони с наступлением утра. За ночь через незакрытые дыры заполнились водой верхние коридоры позади брони. Когда накопилась достаточная кренящая сила, то швартовы, завернутые за палы на берегу, лопнули и корабль внезапно повалился.

Это объяснение рассеяло тревогу и опасения, что на корабле или в порту скрываются злоумышленники или японские агенты.

После краткого обсуждения предложенных Скворцовым мероприятий Бирилев признал их необходимость и полную возможность осуществить всю намеченную программу.

В заключение адмирал Бирилев призвал всех присутствующих «забыть об имевших место трениях, отбросить личные счеты, ввиду трудностей предстоящей громадной работы, и дружно взяться за дело, не склоняясь перед формальными препятствиями».

Итак, как только наступил серьезный, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, момент, потребовалось ломать всю налаженную «систему». И все экстренные меры сводились не к каким-либо чрезвычайным нововведениям, а к простому отказу от освященных традициями служебных форм. Старая административная машина кое-как скрипела, пока жизнь шла «помаленьку да полегоньку», но она сразу же затрещала под напором повелительных требований военного времени.

Картина, которая так наглядно вскрывается теперь в обстановке снаряжения 2-й эскадры, ничем не отличается от положения дел и во всех других отраслях государственного управления.

И чем более грозные события будут развертываться, тем катастрофичнее должны будут сказываться последствия разложения одряхлевшей государственной системы.

20 июня. Работа поглощает все мое время, а круг моих обязанностей быстро расширяется. Я уже заканчиваю приведение в порядок непроницаемости всех отделений трюмов под верхней броневой палубой, а также проверку водяных систем. Теперь занят креплением поясной брони и перехожу к установке оборудования верхних помещений.

Наш старый строитель Яковлев настолько устал после подъема корабля и под влиянием непрерывной борьбы с бюрократической путаницей, что подал прошение освободить его от руководства постройкой. На место Яковлева назначен его бывший старший помощник Владимир Павлович Лебедев.

Этот молодец еще не уходился и сохранил неукротимую энергию: шумит, ругается так, что барышни в канцелярии сначала краснели, а теперь делают вид, что не понимают «технической терминологии». Он не любит откладывать никаких решений, дает ответы на все вопросы немедленно и все дела кончает «в два счета».

Мне он сразу предоставил полную свободу действий, и теперь ведение всех работ на корабле легло на меня и Прохорова. На себя же Лебедев взял все внешние сношения: проталкивает контрагентские заказы, решает новые технические вопросы, распутывает недоразумения с личным составом корабля и обеспечивает выполнение работ всеми необходимыми материалами.

Совещание на «Орле» под председательством Бирилева, наконец, очистило сгустившуюся атмосферу. Он с должной энергией успел провести все намеченные мероприятия по-военному, провел через высшие учреждения министерства все решения. И мы теперь своими глазами видим, что дело заметно двинулось вперед. Явилась надежда на окончание корабля к началу сентября.

На броненосце работает около 1200 человек от завода да свыше 400 человек от контрагентов по механизмам, артиллерии и внутреннему оборудованию. Не менее 100 человек специалистов из судовой команды также взято на работу наравне с нашими заводскими рабочими за плату, что сразу рассеяло существовавший антагонизм между командой и рабочими.

После заседания 10 июня стало ясно, сколько драгоценного времени было безвозвратно упущено. В сущности, только теперь, после мероприятий, проведенных Бирилевым, работа начинается по-настоящему. Потребовалось с начала войны пять месяцев, чтобы раскачать заржавевшую машину нашей портовой организации работ.

Сколько воды за это время утекло и сколько непоправимых потерь понесено флотом на театре войны!

Артур уже отрезан от прямой железнодорожной связи с Россией, и сведения из него доходят лишь случайными кружными путями. Чаще стали поступать донесения о действиях владивостокского крейсерского отряда. Он сделал несколько смелых выходов в Японское море и даже в Тихий океан к восточному побережью Японии под командованием адмирала Иессена, удачно обманывавшего бдительность японцев.

Нападение наших крейсеров на Гензан и потопление ими нескольких транспортных пароходов должны встревожить Того и заставить его разделить главные силы, отвлечь сильный отряд броненосных крейсеров для действий против отряда Иессена. До сих пор «Громобой», «Россия» и «Рюрик» счастливо ускользали от погони. Но крейсер «Богатырь» за последнее время в море не выходит. По письмам из Владивостока стало известно, что он в туманную погоду выскочил на прибрежные скалы у Русского острова и разворотил себе всю носовую часть от форштевня до носовой кочегарки и. его исправление требует ввода в док, но ремонт средствами Владивостокского порта представит значительные трудности вследствие большого размера повреждений и недостатка подходящего листового материала.

Недавно на страницах «Русских ведомостей» появилась весьма пессимистическая статья Михайловского о будущей судьбе артурской эскадры. Он отметил, что 10 июня наш флот впервые вышел из Артура в открытое море в полном составе, включая все отремонтированные после повреждения броненосцы и крейсера. В эскадру адмирала Витгефта входили все наши 6 броненосцев, 5 крейсеров и 7 миноносцев. Из этого факта стало известно, что корабли, получившие подводные пробоины от торпед и мин, уже возвращены в строй и боеспособны. Восстановлены без ввода в док такие корабли, как «Цесаревич», «Ретвизан» и «Победа». В доке отремонтирован крейсер «Паллада», наплаву исправлены все артиллерийские надводные пробоины броненосцев и крейсеров «Баян», «Аскольд» и «Новик».

Если принять во внимание, что фактически ремонт был начат только в начале марта, по приезде Макарова, то, следовательно, огромный объем ремонтных работ потребовал меньше трех месяцев. Удачно была разрешена сложная техническая задача, сначала казавшаяся почти неосуществимой при недостаточных средствах портовых мастерских Артура.

Была разрешена также и вторая, не менее трудная задача: обеспечение выхода в открытое море всего состава артурской боевой эскадры без всяких потерь.

Таким образом, все попытки японцев заградить выход из внутренней гавани многочисленными брандерами и забрасыванием внешнего рейда минами не смогли помешать проходу эскадры.

Наш флот сумел протралить фарватер и охранить корабли от случайного взрыва, как случилось с «Петропавловском».

В 20 милях от Артура эскадра под командованием Витгефта встретила главные силы адмирала Того, состоявшие из четырех броненосцев, двух броненосных крейсеров, а также 13 легких крейсеров, старого броненосца «Чин Иен» и нескольких дивизионов миноносцев (до 30 единиц).

По числу тяжелых орудий обе эскадры были приблизительно равны, но зато японцы имели большое преимущество в численности орудий среднего калибра в 203, 152 и 125 миллиметров. Сопоставление артиллерии обеих эскадр характеризуется следующими цифрами:

В японской эскадре из 23 орудий калибром 305 миллиметров 7 было установлено на старых кораблях береговой обороны: 4 на «Чин Иен» и 3 на устаревших крейсерах типа «Матсушима».

Таким образом, русская боевая колонна в эскадренном бою могла бы располагать даже некоторым преимуществом в современных тяжелых орудиях 305– и 254-миллиметрового калибра.

Выход в море артурской эскадры в полном составе после приведения в боевое состояние всех кораблей и удачного выполнения трудной операции прохода через опасный район минных заграждений мог иметь только одну цель — дать бой японскому флоту и прорваться во Владивосток, чтобы там сохранить в безопасности уцелевшие корабли до прихода из России 2-й эскадры.

Тогда соединенные силы остатков 1-й эскадры и свежей 2-й эскадры обеспечили бы перевес русским морским силам в Тихом океане.

Того, очевидно, был информирован о приготовлениях русской эскадры к выходу в море и стянул все свои резервы вплоть до старых кораблей береговой обороны. Соотношение сил при этой встрече в открытом море было наиболее благоприятным для русской эскадры за все время с начала войны.

Японский флот лишился двух броненосцев, взорвавшихся 2 мая на минном заграждении, поставленном заградителем «Амур» вблизи Порт-Артура. Опасаясь действий владивостокских крейсеров, Того принужден был отделить от главных сил эскадру адмирала Камимуры в составе четырех броненосных и нескольких легких крейсеров для охраны Японского моря и Корейского пролива.

Таким образом, вопреки принципу концентрации сил на главном направлении, Того был вынужден разделить свой флот на две эскадры пропорционально силам артурской и владивостокской русских эскадр.

Стремясь пополнить свою боевую колонну после потери двух броненосцев, он включил в отряд броненосцев купленные в Италии броненосные крейсера «Ниссин» и «Касуга», что нарушило однородность главных сил.

Встреча русской и японской эскадр произошла уже под вечер 10 июня. Когда выяснилось наличие сил японского флота, адмирал Витгефт, учтя превосходство японцев в легких крейсерах и эскадренных миноносцах, не решился вступить в генеральный бой. Сочтя обстановку для себя неблагоприятной, он предпочел отступить обратно к Артуру под прикрытие береговых батарей.

При возвращении эскадра подверглась многочисленным торпедным атакам, но все они были удачно отбиты нашими крейсерами. Эскадра на ночь осталась на внешнем открытом рейде, охраняемом канонерскими лодками и береговыми батареями, а на утро втянулась во внутреннюю гавань.

Из этой неудачной попытки артурской эскадры вырваться в открытое море Михайловский в своей статье делает печальный вывод, что наиболее благоприятный случай для боя с главными силами японского флота уже упущен. В будущем едва ли вторично представится такая столь выгодная возможность, потому что японцы будут форсировать действия с сухопутного фронта крепости, чтобы ускорить истребление русских боевых кораблей.

А в тяжелых условиях, в которые поставлена артурская эскадра, подвергающаяся бомбардировке во внутренней гавани с суши, трудно рассчитывать, чтобы снова удалось вывести одновременно все корабли без тяжелых повреждений. Командованию русской эскадрой недостает духа боевой готовности, который был присущ адмиралу Макарову.

Это обстоятельство грозит опасностью, что силы русского флота постепенно истощатся, не нанеся существенных потерь противнику. При таком ходе событий артурская эскадра может сойти со сцены, не использовав своей боевой силы.

Тогда восстановить равновесие на море будет невозможно, потому что приход подкреплений из Балтики на Восток — дело слишком отдаленное, а одних сил Балтийского флота уже недостаточно для осуществления этой задачи.

Михайловский не делает окончательных выводов. Но уже ясно, что при развитии событий в том направлении, как они складываются, победа на море становится недостижимой.

5 июля. Работа по вооружению «Орла» значительно продвинулась вперед. Если выдержать и дальше такой темп, то через два месяца корабль сможет выйти в море на испытание механизмов и артиллерии.

По другим кораблям 2-й эскадры адмирала Рожественского работы уже подходят к концу. Все старые корабли вытянулись на Большой рейд и стоят на якорях в море за Кронштадтом. В эту группу кораблей вошли броненосцы «Сисой Великий», «Наварин» и старый броненосный крейсер «Адмирал Нахимов», вернувшиеся с Востока в эскадре Штакельберга, а также бронепалубный крейсер «Светлана», служивший яхтой генерал-адмиралу Алексею Александровичу. Кроме того, с приходом отряда Вирениуса, возвращенного с пути из Красного моря, в состав эскадры вошли корабли «Ослябя», «Аврора», «Дмитрий Донской» и легкий крейсер «Алмаз».

На рейд также вышел и новый броненосец «Александр III», закончивший доковые работы по заделке вырезов в кормовом дейдвуде и обрезке боковых килей в носовой части. Флагманский броненосец «Князь Суворов» на днях вышел в море для пробы механизмов.

Во внутренней гавани остаются только броненосцы «Бородино» и «Орел», на которых работы еще продолжаются с полным напряжением. На «Орле» сейчас заняты 1500 человек, не считая команды, и приходится удивляться, как удается разместить на палубах такое количество людей. Работы фактически ведутся в две смены. Ночная смена насчитывает не более 300 человек, тогда как вся дневная смена работает добавочных 3–4 часа «экстры».

Под некоторым вопросом остается еще готовность крейсеров, достраивающихся в Петербурге. «Олег» в августе сможет начать пробу машин. Что же касается крейсеров «Жемчуг» и, в особенности, «Изумруд», заканчиваемых на Невском заводе, то они едва ли смогут выйти в море ранее октября. Вполне возможно, что им придется выйти в плавание отдельно от остальной эскадры и затем догонять ее, составив отряд запоздавших кораблей.

Большие работы ведутся по оборудованию транспортного флота, который должен будет сопровождать эскадру в походе. Так как Рожественский в плавании не сможет пользоваться услугами иностранных портов, то эскадре придется для ремонта, снабжения углем и материалами рассчитывать почти исключительно на свои силы.

Быть может, удастся получать на стоянке только некоторое количество питьевой воды и свежей провизии — мяса и овощей. Все же остальное надо иметь при себе на транспортах.

Наибольшие затруднения, конечно, возникнут со снабжением эскадры углем. Так как боевым кораблям предстоит принимать уголь с транспортов в открытом море, то способ перегрузки его станет одним из наиболее трудных вопросов, решение которого необходимо для обеспечения возможности похода.

Предполагается, что перегрузку угля на боевые корабли придется производить даже на ходу с помощью американской патентованной системы Спенсера-Миллера, представляющей подвесную воздушную подачу, основанную на стальном тросе, переброшенном с грот-мачты броненосца на фок-мачту угольного транспорта. По тросу ходит подвешенная на шкивах тележка с несколькими мешками, содержащими около тонны угля. При 30 подъемах в час можно передавать до 30 тонн угля, а при хорошем навыке эта цифра может быть доведена даже до 50 тонн в час.

Эта патентованная система со всеми деталями, лебедками, тросами и мешками заказана в Америке и будет установлена на всех наших броненосцах.

На «Орле» идет комплектация офицерского состава и команды. Большинство офицеров и механиков уже назначено на корабль и размещено в своих каютах. Их жизнь на строящемся и незаконченном броненосце сопряжена с большими неудобствами.

В то же время присутствие офицеров, живущих на корабле, вызывает постоянные недоразумения и задержки в ходе работ. Часто для выполнения какой-нибудь работы по системам или электропроводке надо пройти в каюту, а она заперта и ее владельца надо искать по всему кораблю или даже где-либо на берегу.

Мне постоянно приходится иметь сношения с судовым офицерским составом по вопросам оборудования корабля и его внутренних устройств. Особенно часто приходится обращаться по техническим и хозяйственным вопросам к старшим специалистам, старшему офицеру, механикам, артиллеристам и трюмному механику. Иногда в свободное время захожу в кают-компанию, где встречаю всех офицеров в сборе.

Из училища я вынес взгляд, что судовая жизнь не способствует тесному сближению строевых офицеров с инженерным составом в силу различия их правового положения на корабле и еще сохранившихся пережитков парусного флота, поддерживающих обособленное и приниженное положение инженер-механиков и врачей. Это неравноправие является отражением кастового начала во флоте, поскольку все строевые офицеры получают образование в Морском училище, где обучаются дети дворян и титулованной аристократии.

Инженеры же и врачи — пришлый элемент во флоте, главным образом из разночинцев, — не заражены предрассудками и традициями дворянского сословия, а потому несут во флот новые веяния.

Однако, присматриваясь к жизни офицерского состава, объединяемого кают-компанией, я пока не заметил существования резкой черты, разделяющей состав кают-компанейского населения на две обособленные группы, противопоставленные одна другой в условиях современной корабельной жизни.

Даже можно констатировать обратное явление: кают-компания нивелирует весь состав своих членов, и даже разница в чинах не играет роли. В кают-компании влияние и положение каждого ее члена определяются прежде всего его личными качествами  — его знаниями, опытом, индивидуальными способностями и характером.

Военные события неоднократно демонстрировали важную и ответственную роль механиков на кораблях. Это подняло их престиж и влияние не только в службе корабля, но также и в жизни кают-компании. Война вообще открыла более обширные возможности для применения личных качеств и знаний и, наборот, показала, что на чинах и знатном происхождении далеко не уедешь.

Поколение «марсофлотов» уже не пользуется престижем среди новой молодежи. Даже наоборот, молодые мичмана очень склонны высмеивать в анекдотах старых командиров и адмиралов, обнаруживших свое невежество в простейших вопросах современной техники корабельного оборудования.

17 июля. Позавчера произошло событие, которое вдруг заслонило все известия с театра войны и на минуту заставило призадуматься самых ревностных служак, привыкших во всем полагаться на волю высшего начальства.

В Петербурге на Обводном канале террористом была брошена бомба в карету министра внутренних дел фон-Плеве. Карета была разбита на щепки, а Плеве и кучер убиты на месте. Бросивший бомбу был арестован и оказался студентом Сазоновым.

Об этом событии вчера утром мне шопотом сообщили рабочие на постройке. По их лицам было видно, что этот террористический акт произвел на них огромное впечатление и породил смутные надежды на большие изменения во внутренней политике.

Всем известно, что именно Плеве был одним из ярых сторонников войны на Дальнем Востоке, так как считал, что война вызовет в стране взрыв патриотических чувств и позволит задавить растущее революционное движение.

Уже полгода шла война. Неудачи следовали одна за другой, но вся страна притихла, придавленная полицейским режимом Плеве. Реакция подводила под государственную измену малейшее недовольство.

Когда, казалось, вся страна смирилась и иссякли все силы сопротивления, внезапный взрыв бомбы на Обводном канале неожиданно выбил одну из важных подпорок трона. Это доказало правительству, что силы, зреющие в подполье, не только не раздавлены, но начинают оживать. Такого последовательного сторонника «политики ежовых рукавиц» самодержавию нелегко будет заменить, несмотря на обилие чиновников, готовых занять пост министра внутренних дел.

Вчера по этому поводу мне пришлось слышать обмен мнениями среди офицеров «Орла» в кают-компании после вечернего чая. Почти все высказывавшиеся находят, что правительство своей непримиримой внутренней политикой, когда требуется единодушие народа и власти, лишь усугубляет трудности положения и теряет опору в стране, а без этого не может быть победы. Некоторые даже высказывали мнение, что убийство Плеве должно будет привести к изменению курса внутренней политики.

Среди рабочих и даже в широких обывательских кругах заметна плохо скрываемая радость по поводу низвержения самого ненавистного из всех временщиков последнего времени.

Трагическая гибель Макарова была встречена искренней горечью во всей стране, независимо от политических взглядов. Погиб большой военачальник, честный, русский патриот в широком смысле этого слова, любивший Россию и поднявшийся из недр русского народа. А уничтожение Плеве у либерально настроенной части русского общества пробудило неясные чаяния на перемены к лучшему. Либералы, как всегда, надеются извлечь пользу для себя из крови революционеров и растерянности правящих верхов. Они готовы предложить свои услуги правительству, чтобы при помощи конституции предупредить нарастание настоящей, большой народной революции.

На политическом горизонте России сверкнула зарница надвигающейся революции.

23 июля. Мои обязанности все более создают деловую почву для установления живой связи с офицерами и командой корабля из числа специалистов.

В кают-компании я уже получил прозвище «человек-вода», потому что в моем ведении все трюмы, переборки, внутреннее дно, отливные средства и трубопроводы, являющиеся средством защиты от затопления. Все работы по испытанию отделений наливом и давлением воды исполняют мои чеканщики и клепальщики. Но помпы, кингстоны и трубопроводы уже приняты судовой трюмной частью, без ведома которой теперь ни одно отделение не может быть затоплено. Я сдаю, а трюмный механик принимает от меня каждый испытанный новый отсек и подписывает акты в журнале испытаний водонепроницаемости отделений.

Весь корабль разделен в отношении управления трюмами на 5 трюмных отсеков: носовой отсек до первой кочегарки; первая кочегарка; вторая кочегарка; машинные отделения; кормовой отсек.

У каждого из пяти отсеков есть свой хозяин — трюмный унтер-офицер, являющийся старшиной отсека, и ему подчинены младшие трюмные. В бою от опытности трюмных старшин будет зависеть судьба корабля в критический момент тяжелых повреждений.

У трюмного механика «Орла» Перекрестова все пятеро его старшин — молодцы как на подбор. Они на постройке корабля уже второй год и сжились с моими чеканщиками. Мы вместе со старшинами спускаемся в каждый отсек, исследуем все переборки смежных отделений и часто по полчаса сидим в какой-либо кингстонной выгородке на дне корабля, скрючившись в три погибели, стараясь найти пути, какими вода пробирается из залитого отделения в смежное.

Эта постоянная совместная работа давно уже тесно сблизила меня с трюмными. Особенно интересует меня Осип Федоров. Он производит впечатление человека, у которого есть кое-что на уме. Толковый, наблюдательный и технически достаточно грамотный, он иногда в разговоре может предложить такой вопрос, который невольно ставит в тупик: или он исходит от наивного простодушия и непосредственности, или за ним скрывается затаенная ирония. Когда он разговаривает, то смотрит немного вбок, как будто не хочет, чтобы по его глазам угадали его подлинные мысли, и вдруг улыбнется про себя, слегка пожав плечами. Потом взглянет прямо в глаза и скажет фразу, которую можно истолковать совсем иначе, чем она звучит.

Второй старшина, Зайцев, много проще и понятнее Федорова. Он простодушный, очень хороший парень, обуреваемый жаждой знаний. Всюду, где можно, он старается найти ответы на возникающие у него вопросы.

Сначала я замечал, что трюмные с невинным видом задавали мне вопросы по деталям судовых систем, назначение которых им было вполне понятно. Часто во время осмотра отделений меня вдруг спрашивали: зачем поставлен этот клапан или куда ведет эта труба? Теперь этот период проверки моей компетентности уже кончился, и мы часто вместе решаем такие задачи: что надо немедленно предпринять, если корабль получит пробоину от взрыва торпеды или мины заграждения в бортовой отсек средней 6-дюймовой башни, будет затоплено четыре отделения борта и вызвано повреждение швов броневой бортовой переборки? Комбинация предохранительных мер может быть весьма разнообразной, но надо быстро выбрать наиболее выгодную.

Постепенно трюмные привыкли ко мне не меньше, чем к своему прямому начальнику — трюмному механику. Я уверен, что если бы корабль не уходил в поход так скоро, то через них мне удалось бы найти путь сближения с лучшей частью команды броненосца «Орел».

Однажды я спросил Федорова, кто, по его мнению, выделяется из машинной команды как наиболее развитой, и он назвал мне двух человек, но пока сдержанно, как будто не совсем догадываясь, о какой сознательности я спрашиваю.

7 августа. Надо на время отвлечься от вопросов текущей работы, чтобы отметить и уяснить себе ряд важных военных событий, происшедших за последние дни на Дальневосточном морском театре войны.

28 июля артурская эскадра вторично вышла из гавани в открытое море и сделала на этот раз попытку прорваться во Владивосток через кольцо блокады, поддерживаемой всем флотом адмирала Того.

Непосредственной причиной, побудившей нашу эскадру покинуть Артур и выйти в море, было приближение японской осадной армии с суши к линии крепостных артурских укреплений. Началась бомбардировка гавани и крепости перекидным огнем из тяжелых осадных орудий, стрельба которых корректируется с занятых японцами высот.

Некоторые из наших кораблей получили существенные повреждения накануне самого выхода из Артура, и это побудило Витгефта решиться на выход в море. Однако большинство командиров и адмиралов из личного состава флота в Артуре считало, что долг и задача флота — помочь армии защищать крепость пока не придет помощь с севера от Маньчжурской армии или из России в виде 2-й эскадры.

Поэтому флот даже начал снимать с кораблей легкую и среднюю артиллерию до 6-дюймового калибра для усиления вооружения крепостных бастионов, а судовые команды стали высылаться на линию крепостной обороны. Так севастопольские традиции парусного флота воскресли через полстолетия в эпоху броненосных кораблей.

Это настроение морского командного состава в Артуре давно уже тревожило Главный Морской штаб и главнокомандующего — наместника адмирала Алексеева. Алексеев всеми силами старался побудить Витгефта к выходу в море до начала решительных штурмов Артура, пока корабли еще сохранили значительную долю боеспособности.

После попытки выхода в море 10 июня, когда наш флот уклонился от боя и вернулся в Артур, Витгефту был послан высочайший приказ о необходимости прорыва эскадры во Владивосток.

Выход артурской эскадры задержался исправлением броненосца «Севастополь», подорвавшегося на линии заграждения, поставленной японцами в одну из темных ночей. К 28 июля «Севастополь» был исправлен, но на рейде, незадолго до выхода эскадры, получил минную пробоину крейсер «Баян». Поэтому во второй выход всей эскадры он уже не мог участвовать в прорыве и был оставлен в Артуре. Таким образом, состав эскадры адмирала Витгефта был 28 июля тот же, что и 10 июня, но без крейсера «Баян». А японский флот Того усилился двумя броненосными крейсерами. Так как Витгефт считал себя слабее японцев и не рассчитывал на победу, то последнюю надежду он возлагал на случайный шанс обмануть японцев и прорваться ранее, чем Того успеет сосредоточить все свои силы. Это настроение Витгефта, его штаба и командиров кораблей ярко выразилось в его последней телеграмме, посланной царю через Чифу на миноносце «Решительный» уже по выходе из Артура:

«Согласно повелению вашего императорского величества, выхожу с эскадрой прорываться во Владивосток. Лично я и собрание флагманов и командиров были против выхода, не ожидая успеха прорыва и ускоряя сдачу Артура, о чем доносил неоднократно наместнику».

Естественно, это угнетенное настроение предрешало неуспех операции. Именно теперь необходим был дух Макарова, чтобы вдохновить флот на трудный подвиг.

Эскадра стала последовательно вытягиваться на рейд с высокой водой на рассвете 28 июля. Впереди шли тральщики, миноносцы и канонерские лодки для охраны боевых кораблей.

Работа по очистке фарватера была поставлена артурской эскадрой достаточно умело, и трудная задача выхода флота из гавани через засоренный минами рейд была выполнена вполне благополучно: ни один корабль не взорвался. Но проход протраленным каналом затянулся на несколько часов, и японские сторожевые суда успели уведомить свои главные силы о появлении русской эскадры в море.

Первая встреча с японским флотом состоялась около 12 часов дня в 40 милях от Артура. Произошла перестрелка на дальней дистанции, но ни та, ни другая сторона не получила существенных повреждений.

Того, избегая сближения, не успел преградить путь русской эскадре к Печилийскому заливу, и адмирал Витгефт, увеличив ход до возможного предела, опередил японцев настолько, что им после первой перестрелки и расхождения контр-галсами пришлось долго нагонять русскую эскадру.

Второй и более упорный бой, начавшийся около 4 часов и затянувшийся до ночи, уже шел на параллельных курсах. С нашей стороны участвовали 6 броненосцев, с японской — в боевой колонне шли 4 броненосца и 2 броненосных крейсера. Силы были приблизительно равные. Что касается наших и японских легких крейсеров, то они в бою главных сил почти не участвовали и только в отдельные моменты вступали в перестрелку.

Японцы сосредоточивали огонь на наших флагманских кораблях: «Цесаревич» — флаг контр-адмирала Витгефта и «Пересвет» — флаг контр-адмирала Ухтомского. Крейсерским отрядом командовал контр-адмирал Рейценштейн на «Аскольде».

Долгое время перестрелка велась без определенного перевеса. Все корабли несли равномерно повреждения. Но в 5 час. 30 мин. вечера сосредоточенный огонь японской эскадры на нашем головном корабле «Цесаревич» вывел его из строя. Взрывом снаряда большого калибра, разорвавшегося на носовом мостике, был убит адмирал Витгефт, ранен командир и начальник штаба и выведены из строя все находившиеся в боевой рубке.

Корабль, никем не управляемый, с рулем на левый борт, начал описывать циркуляцию в сторону от неприятеля. Сначала эскадра последовала за «Цесаревичем», но когда следующий корабль, «Ретвизан», увидел, что флагманский корабль, описав окружность, стремится прорезать строй своей колонны и, очевидно, лишился управления, то он, повернув в сторону неприятеля, пошел на него в атаку, чтобы прикрыть «Цесаревич» и избежать полного расстройства фронта.

Японцы перенесли весь огонь своей колонны на «Ретвизан» и, в конце концов, испугавшись его решительного натиска, отступили всей эскадрой.

Наступила ночь. Командование перешло к Ухтомскому. Начались непрерывные атаки миноносцев. Рейценштейн, увеличив ход до полного, прорвался сквозь японское кольцо на «Аскольде», за ним последовали «Диана» и «Новик». «Паллада» отстала и присоединилась к броненосцам.

Бой 28 июля не имел решительного исхода. Фактически русская эскадра прорвалась. Японцы действовали весьма неуверенно, возложив дальнейшие атаки на свои миноносные флотилии. Но именно с этого момента и начался полный разброд в русской колонне, лишившейся единого командования. Корабли, не получив тяжелых повреждений, начали рассыпаться в разные стороны. «Цесаревич» и часть миноносцев направились в немецкий порт Киао-Чао, где «Цесаревич» по приказу из Петербурга разоружился. «Аскольд» дошел до Шанхая, а «Диана» проскочила даже до Сайгона. «Новик» пошел кругом Японии во Владивосток, зашел на Сахалине в Корсаков для приемки угля, где был обнаружен японским крейсером «Нанива», принял неравный бой и, получив тяжелые повреждения, был затоплен командиром. Миноносец «Решительный» разоружился в Чифу, но был захвачен японцами и уведен в Японию.

Главные же наши силы в составе 5 броненосцев, крейсера «Паллада» и 2 миноносцев повернули обратно к Артуру, следуя за адмиралом Ухтомским. Благополучно отбив все ночные атаки, утром они оказались снова на Артурском рейде.

Таким образом, наша артурская эскадра, лишившись командующего, флагманского броненосца «Цесаревич», трех крейсеров и большинства миноносцев, вернулась вспять в Артур, отказавшись от попытки прорыва во Владивосток в тот момент, когда перед нею уже открылся не прегражденный японцами путь.

Дух уныния руководителей и неверия в свои силы предопределил исход, парализовав активность действий нашей эскадры.

Совершенно иначе могла бы сложиться вся обстановка боя, если бы Виттефт, выйдя в море, придерживался тактики нападения на неприятеля и взял на себя инициативу атаковать колонну противника. Пример действий «Ретвизана» в бою 28 июля наглядно показал, как японцы теряются, встречая неожиданные удары.

Но что могут теперь предпринять уцелевшие дезорганизованные остатки артурской эскадры? В лучшем случае наши броненосцы, если их удастся привести снова в годное для боя состояние, должны искать противника, чтобы в смертельной схватке нанести некоторый ущерб японскому флоту и этим хоть отчасти облегчить задачи готовящейся к выходу из Кронштадта эскадры адмирала Рожественского.

В довершение печального исхода боя 28 июля через три дня пришло прискорбное сообщение о поражении 1 августа отряда владивостокских крейсеров в бою с эскадрой броненосных крейсеров адмирала Камимуры.

Получив известие через Чифу о выходе артурской эскадры, адмирал Иессен немедленно пошел из Владивостока на юг к Цусиме с тремя крейсерами «Громобой», «Россия» и «Рюрик» навстречу Витгефту.

Встреченный на рассвете 1 августа Камимурой в 300 километрах от Владивостока, Иессен был принужден вступить в неравный бой. В самом начале сражения «Рюрик» лишился управления, руль был подбит и крейсер засыпан снарядами. «Громобой» и «Россия» долго маневрировали, прикрывая поврежденный крейсер. Иессен сделал попытку увлечь за собой противника и стал отходить к Владивостоку. 4 броненосных крейсера Камимуры бросились преследовать «Громобой» и «Россию», а легкие крейсера добили «Рюрик», который затонул.

«Громобой» и «Россия» выдержали бой с превосходящими силами противника, который прекратил преследование, расстреляв свои снаряды. Наши два крейсера дошли до Владивостока, лишившись почти всей артиллерии, потеряв большое число артиллерийской прислуги и получив многочисленные пробоины в надводном борту.

В результате боев 28 июля и 1 августа обе наши эскадры понесли настолько значительные потери, что утратили значение самостоятельной силы на театре войны и могут быть использованы только для целей обороны.

Дальнейший ход событий будет развиваться без всяких попыток со стороны остатков нашего флота мешать переброске японских армий морем.

До прихода на Восток вооружаемой 2-й эскадры Рожественского японцам предоставляется полная свобода действий на море и, следовательно, дальнейшая борьба всецело будет перенесена на сухопутный фронт на полях Маньчжурии.

Таким образом, все расчеты царского правительства на возможность благополучного окончания дальневосточной кампании против японцев отныне должны быть связаны с успешностью затеваемой грандиозной морской операции — посылки на Восток новой, 2-й эскадры. На этой последней ставке теперь сосредоточились все надежды вершителей судеб России.

Но, очевидно, задачи 2-й эскадры после боя 28 июля должны резко измениться по сравнению с ее первоначальными заданиями.

14 августа. С каждым днем наш «Орел», отставший от других своих собратьев, все более принимает вид настоящего боевого корабля. Он уже очищен от строительного мусора, загромождавшего палубы и отделения, его трюмы заново покрашены, идет интенсивное приведение в порядок жилых помещений. Личный состав уже три месяца жил на корабле в период постройки без всяких элементарных бытовых удобств, в грязи и при непрерывном грохоте 200 пневматических молотков и сверлилок.

Офицерские каюты почти закончены и у некоторых обитателей приняли весьма уютный, комфортабельный и даже нарядный вид.

Недавно мне пришлось зайти в каюту мичмана Бибикова, где была горловина в бортовой отсек. Каюта выглядела, как бомбоньерка. Переборки покрыты тонким штофом, скрывавшим стойки и головки заклепок, над столом висел дорогой персидский ковер с развешанным по нему кавказским оружием. У письменного стола — шкура белого медведя, а вместо казенного корабельного кресла штатского образца стояло весьма удобное кожаное кабинетное. Несколько портретов в рамках, изящный письменный прибор и бронзовые статуэтки тонкой работы были расставлены на столе, а электрическая лампа с подставкой в виде обнаженной женской фигуры, несущей светильник, увенчана кокетливым кружевным абажуром.

Койка у тыловой каютной переборки была завешана шелковой портьерой на бронзовых кольцах, скрывавшей большую картину в золотой раме, изображавшую златокудрую нагую красавицу, купающуюся в лесном ручье.

На книжной полке красовался ряд книг в сафьяновых тисненых переплетах, большей частью на французском языке. Все свидетельствовало, что хозяин каюты — большой эстет, не стесняется в средствах и не видит причин отказывать себе в привычном комфорте и в ласкающей взор обстановке даже во время похода на войну.

Зато у большинства старших специалистов и механиков каюты выглядят по-спартански: ничего лишнего. На голых переборках — карты, схемы и чертежи разных механизмов, измерительные приборы и, в лучшем случае, фотографии кораблей и портреты близких родственников.

Что касается командных помещений, то они, конечно, лишены каких-либо украшений. Тем не менее на всех кораблях типа «Бородино» команда размещена неплохо. Почти все матросы устроены в верхней и батарейной палубах, имеющих хорошее проветривание и бортовое освещение через иллюминаторы. Лишь очень немногие, главным образом кочегары, трюмные и часть машинистов, попали на темную нижнюю броневую палубу позади толстого броневого пояса без бортового освещения.

Постепенно заканчивается оборудование всех надстроек и внешних устройств: мостиков, рубок, ростр. Идет оснастка мачт, установка бортовых противоминных сетей, монтируются подъемные стрелы для минных катеров, шлюпок, навешивается радиосеть, размещаются сигнальные и отличительные фонари. Наличие верхних наружных устройств сразу придало броненосцу грозный боевой вид, а по исправному состоянию всего этого оборудования глаз опытного, много плававшего моряка безошибочно судит о налаженной организации всей судовой службы.

Последние дни много беспокойства и хлопот мне доставила установка фонарей системы Табулевича на фор — и грот-стеньгах. Для подъема фонарей на место необходимо было укрепить на самом топе обеих стеньг, под самым клотиком, специальные кронштейны, но никто из моих мастеровых не решался лезть на такую вышину по тонкой тросовой лесенке вдоль всей стеньги. Еще труднее было работать на вышине в 150 футов, держась одной рукой за трос.

Наконец, удалось найти из числа матросов опытного марсового, который взялся укрепить на нужном месте под клотиком стеньги кронштейны фонарей и оснастить их всеми подъемными деталями. Но требовалось предварительно разметить на деревянной стеньге место установки бугелей для кронштейнов. Пришлось мне самому выполнить разметку на обеих стеньгах.

Когда я первый раз взобрался по зыбкой тросовой лесенке на самый верх стеньги и взглянул вниз, то открывшаяся мне картина оказалась столь занимательной, что я почти целый час просидел на клотике, как птица, изучая все детали открывшейся моим глазам панорамы. Верхняя палуба корабля расстилалась подо мной как огромный чертеж. Впервые я мог сразу обозреть порт с его доками, Кронштадтский собор, улицы и Петровский парк. Инженерное училище выделялось своими белыми стенами с желтыми панелями как самое крупное здание Кронштадта. Оба берега Финского залива — сестрорецкий и ораниенбаумский — резко ограничивали морской горизонт, а к востоку в туманной дымке неясно проглядывали контуры Питера и блестел купол Исаакия.

Мое гимнастическое упражнение оказалось весьма уместным. Бугели кронштейнов не отвечали диаметру дерева стеньги, и их пришлось переделать. Сделав на стеньге разметку карандашом, я благополучно спустился вниз и объяснил марсовому, что он должен сделать на стеньге.

Потом марсовой два дня сидел, как галка на колокольне, устроив себе подвесную люльку и установив оба кронштейна точно как требовалось. Я с разрешения строителя выдал марсовому за его труд десять рублей золотом, чем, видимо, осчастливил парня, так как он потом хвастался на баке перед командой «щедрой наградой».

18 августа. Работы по вооружению новых броненосцев, входящих в состав 2-й эскадры, подходят к концу. «Суворов» выходил в море на пробу механизмов и обстрел башен. Результаты оказались вполне удовлетворительными, а поэтому флагманский корабль вступил, наконец, в строй и присоединился к готовым кораблям, стоявшим на Большом рейде вне порта.

Флаг командующего эскадрой адмирала Рожественского был поднят на «Суворове» еще 1 августа, когда адмирал со своим штабом переселился на корабль, вступил в командование и начал подготовку эскадры к походу. Но некоторые мелкие доделки на «Суворове» еще продолжаются, и ежедневно портовые буксиры доставляют на него из порта рабочих Балтийского завода.

«Бородино» стоит в гавани рядом с «Орлом» и спешно готовится к выходу на испытания, назначенные уже через неделю. Работы на нем подходят к концу.

«Орел» тоже скоро выйдет на пробу машин. Механизмы и котлы в исправности и опробованы на швартовах, по корпусу главные работы закончены, идет доделка жилых помещений, бомбовых погребов и вентиляции. Выяснилась необходимость поставить добавочные сильные вентиляторы в батарейной палубе для главных машинных отделений.

Приходится, однако, удивляться, как быстро за два последних месяца продвинулась вся работа, когда за нее дружно взялись. Уже началась частичная обратная отправка освободившихся рабочих в Петербургский порт. Сейчас остается еще 600 человек, оканчивающих мелкие работы по корпусу, системам и внутренним устройствам.

Приезжал вчера на корабль главный инженер Скворцов. Я сопровождал его по всем отделениям корабля, показывал ему состояние работ и докладывал о всех обнаруженных недостатках разных устройств и конструкций. Он очень подробно обо всем расспрашивал и, как мне показалось, внимательно приглядывался ко мне.

После осмотра корабля он зашел в нашу каюту строителей и, оставшись наедине, в упор поставил мне вопрос: согласен ли я идти с кораблем в поход на Восток в качестве судового корабельного инженера для руководства работами по достройке и исправлениям дефектов корабля, а также для инструктирования судового состава в походе.

Скворцов сообщил, что адмирал Рожественский, ввиду неиспытанности кораблей нового типа, потребовал назначения корабельных инженеров на все новые корабли. На «Суворов» уже намечен флагманским инженером Евгений Сигизмундович Политовский, на «Александр III» — Зданкевич, на «Бородино» — Шангин, на «Орел» — я, на «Ослябя» — Змачинский, на «Сисой Великий» — Лохвицкий.

— Вы не думайте, — добавил Скворцов, — что вы серьезно пойдете воевать с японцами и попадете в бой. В это, конечно, никто не верит — эскадра, очевидно, слаба для борьбы с японцами, но посылать ее надо и идти назад теперь уже поздно. Это было бы равносильно признанию проигрыша всей кампании.

Дальше Мадагаскара вы все равно не пойдете, так как к тому времени, наверное, будет заключен мир.

Времени для раздумья не было. Я ответил, что меня привлекает перспектива попасть в столь серьезный поход, но я не уверен, смогу ли справиться со всеми сложными задачами без настоящего морского и судостроительного опыта, так как только четыре месяца назад покинул школьную скамью.

Скворцов на это сказал, что, по его мнению, я уже вполне освоился с делом, а мою кандидатуру выдвинули адмирал Бирилев, командир корабля капитан 1-го ранга Юнг и, наконец, сам Рожественский. Естественно, Петербургский порт не имеет оснований меня задерживать, так как с уходом 2-й эскадры больше работ по постройке кораблей почти не остается.

Видя, что все было предрешено заранее, я согласился принять назначение, которое втайне отвечало моим давнишним мечтам попасть в большое плавание.

Поход должен будет вооружить меня знанием морской службы, что необходимо при проектировании и постройке кораблей. С малых лет меня влекло к морю, а в глубине сознания шевелилась еще одна затаенная мысль: жизнь только начинается. Будет суровая борьба. Именно теперь, в молодые годы, надо закалять свою волю, чтобы затем не дрогнуть при столкновении с опасностями и до конца идти по пути, подсказанному разумом и совестью.

23 августа. Всего неделю назад, работая на «Орле» и сталкиваясь с судовым персоналом, я часто был склонен истолковывать многие претензии командира, старшего офицера и судовых специалистов как своего рода придирки к судостроительной части, вызванные незнанием всех корабельных механизмов и устройств. Но теперь я знаю, что скоро сам попаду в поход на этом корабле и мне первому придется расхлебывать все неисправности его оборудования.

С этого момента мне стали понятны хозяйственные инстинкты старшего офицера и боцмана, которые, не довольствуясь весьма солидным штатным судовым снабжением, усиленно запасаются всем, что под руку попадется, снаряжаясь в дальний путь.

Невольно вспоминается предусмотрительность гоголевского Осипа из «Ревизора» при приеме подношений от купцов: «Что там? Веревочка? Давай и веревочку! и веревочка в дороге пригодится: тележка обломается, или что другое, подвязать можно».

Работы порта еще не закончены, и на берегу есть много остатков материала, а в кладовых — инструмент, запасные части и разные бракованные изделия. По вечерам, после ухода мастеровых, имущество порта остается без охраны. Пользуясь этим, старший офицер с боцманом снаряжают на берег настоящие «экспедиции» с отрядом команды в расчете чем-либо поживиться. До сих пор я иронически и даже враждебно смотрел на это мародерство, а теперь сам подсказываю, что надо забирать.

В самом деле: «они» — т. е. все портовое начальство с Бирилевым во главе — останутся здесь, когда «мы» пойдем в поход; «они» будут только критиковать все наши действия и обвинять во всех неудачах, а вся тяжесть похода ляжет на нас. Ведь порты и заводы — это только тыл действующего флота.

Главные затруднения для плавающего состава при пользовании услугами своих русских портов заключаются в мелочном формализме всей хозяйственной и материальной части обеспечения флота. Бюрократическая канитель по вопросам исправления дефектов и повреждений, по ремонту и снабжению кораблей тянется бесконечно долго, и, естественно, каждый командир, механик и судовой специалист предпочитает справляться со всеми работами имеющимися судовыми средствами.

Эти «бытовые» условия воспитали дух хозяйственной предусмотрительности русских моряков. Еще при постройке каждый судовой специалист старается заполучить от завода или поставщика как можно более всякого сверхкомплектного снабжения, запасных частей и добавочных устройств.

Старший офицер при возможности не упустит случая «угнать» из порта лишнюю бухту троса или смычку цепи, несколько десятков леерных и тентовых стоек, запасную крышку на люк или какой-нибудь ручной насос, за что, наверное, получит похвалу от командира. Больше всего склонны запасаться «про черный день» наши механики.

Этот воспитанный поколениями моряков хозяйственный психоз запасаться «на всякий случай» далее распространяется на боцманов, унтер-офицеров и всю команду. Трюмные, комендоры, машинисты, кочегары, минеры — все заводят собственные сундучки с инструментом, болтами, шайбами и всякими обрезками материала, собранного еще во время постройки корабля.

В результате этой страсти к образованию не предусмотренных нормами снабжения запасов на корабль попадает весьма значительное количество грузов сверх проектных предположений, что вредно отражается на остойчивости и осадке корабля.

По моим подсчетам, на «Орел» уже попало таких «нелегальных» грузов около 250 тонн помимо допущенных добавлений к проекту «по обстоятельствам военного времени» на основании решений разных инстанций. Между тем всякая перегрузка корабля ухудшает его боевые качества.

Правда, строители пробуют бороться против этой мании накапливать чрезмерные запасы, но судовые офицеры и плавающий состав обыкновенно отвечают, что не стоит возражать против таких ничтожных добавочных весов, как одна — две тонны, для корабля в 14000 тонн. Но так как этот довод приводится десятки раз каждым специалистом в отдельности, то в результате на корабль попадает не одна сотня тонн.

Это, конечно, не единственная причина сверхпроектной перегрузки кораблей. Есть много и других обстоятельств, объясняющих ее происхождение. В числе их немаловажную роль играют позднейшие «улучшения и добавления» к основному утвержденному проекту, делаемые за долгие годы постройки и вооружения кораблей русского флота.

Теперь, когда мне придется участвовать в плавании эскадры на «Орле», вопросы о перегрузке броненосца и способах учета ее в разные моменты похода должны будут постоянно стоять в центре моего внимания и наблюдений.

26 августа. Вчера я получил официальный приказ командира Кронштадтского порта об откомандировании меня для плавания на броненосце «Орел». По должности я буду подчиняться флагманскому корабельному инженеру, а на корабле — непосредственно командиру, наравне со старшими специалистами.

Получив приказ, я облачился в мундир и явился к командиру «Орла» капитану 1-го ранга Николаю Викторовичу Юнгу.

До этого мне мало приходилось сталкиваться с ним по делам постройки корабля, но я встречал его на заседаниях и во время обходов корабля Бирилевым и Рожественским.

Моя первая встреча с ним была не из приятных. Попав на постройку «Орла» в качестве помощника строителя, я однажды встретился с командиром на палубе корабля. Он задал какой-то вопрос об устройстве вентиляции бомбовых погребов, по поводу чего я хотел дать ему необходимые разъяснения. Но он, в присутствии строителя, вдруг резко оборвал меня и сказал, что меня не знает, так как я ему «не являлся» на корабле.

Я ответил, что подчинен только строителю, а в штате корабля не состою. На это Юнг заявил: «Я здесь командир и желаю знать, кто у меня работает» — и, круто повернувшись, прекратил разговор.

На этот раз командир встретил меня чрезвычайно любезно, выразив удовольствие видеть меня членом корабельной семьи. Он высказал убеждение, что мое знание корабля со всеми недостатками его устройств даст возможность избежать многих затруднений в тяжелых условиях похода, а серьезное плавание принесет мне тот морской опыт, которого обыкновенно не хватает нашим строителям. Он расспросил меня об отце и матери и интересовался, сообщил ли я им о назначении меня на эскадру в поход на Восток. При прощании сказал, что уже дал распоряжение старшему офицеру выделить мне хорошую одиночную каюту. По всем вопросам, касающимся корабля, предложил обращаться к нему непосредственно.

Он произвел на меня вполне благоприятное впечатление. Небольшого роста, с быстрыми и даже стремительными движениями, прямым и твердым взглядом, он казался человеком решительным, наблюдательным и не злым. Правда, ему не хватало технических знаний, так как его служба до назначения на «Орел» протекала главным образом на наших старых броненосных фрегатах с парусным вооружением, как «Генерал-адмирал» и «Герцог Эдинбургский», но зато у него имеется настоящий опыт больших океанских походов. Он один из немногих командиров огибал мыс Доброй Надежды, обошел вокруг света и хорошо знает условия плавания в тропиках.

Старший офицер Константин Леопольдович Шведе, капитан 2-го ранга, встретил меня как давно знакомого по кораблю и кают-компании, ибо мне чаще Всего приходилось обращаться к нему по всем вопросам хозяйственной и бытовой жизни корабля. Он отвел мне удобную каюту по левому борту в батарейной палубе против барбета кормовой 12-дюймовой башни, вблизи кают-компании.

Вчера вечером я переселился на корабль, ликвидировав свою квартиру на берегу, и стал окончательно устраиваться, готовясь к длительному плаванию.

Теперь я участвую во всех моментах судовой жизни и по утрам выхожу на шканцы к подъему флага, так как «Орел» уже начал кампанию. Обедаю и получаю полное питание со всеми офицерами, механиками и врачами за общим столом в кают-компании. Итак, я стал членом «корабельной семьи», как выразился командир.

Придя по окончании дневных работ в свою каюту, я вдруг почувствовал себя частицей этого корабля, с которым я сроднился за три года учебы и напряженной работы в Кронштадте. Он стал мне дорог — наш «Орел», который скоро получит возможность расправить свои крылья и полетит через океаны в дальние края.

Я теперь начинаю ценить его по достоинству и нахожу, что он стал полноценным боевым кораблем. Как интересно будет наблюдать и изучать все его морские качества на океанской волне, в бурю и переходах в тропиках!

Мне становится понятной привязанность моряка к палубе своего корабля, которая годами может заменять ему твердую землю. Недаром за долгие годы плавания корабль начинает казаться его обитателям живым существом, со своим характером, привычками и капризами.

Вот и сейчас, сидя за письменным столом и вкушая сладость изолированного покоя, я отдаюсь потоку мыслей, перебираю дневные впечатления, но в то же время ощущаю, что корабль живет: его металлический корпус передает самые отдаленные звуки и вибрации. Я знаю, что работает донка носовой кочегарки, что на батарейной палубе равномерно жужжит динамо палубного освещения, а в корме по правому борту на нижней броневой действует вентилятор провизионной камеры. И даже топот матросских ног на полубаке по трапу наверх едва ощутимо, но все-таки доносится до меня.

Теперь судьба надолго связала меня общими узами с броненосцем, и, содействуя его сохранности, я вместе с тем обеспечиваю безопасность не только свою, но и всех на нем находящихся.

28 августа. Работы на «Орле» близки к полному завершению. Корабль уже выходил в море на пробу машин и испытание рулевых приводов. При этом произошел весьма подозрительный случай, угрожавший тяжелой аварией механизмов. Перед самым выходом на пробу один из младших механиков, недавно назначенный на корабль из числа инженеров-технологов, мобилизованных во флот, обнаружил стальные опилки в масленках упорного подшипника. Пришлось вскрывать все подшипники и осматривать движущиеся части. Это задержало выход на несколько дней.

Снова возникли подозрения о злом умысле, имевшем целью задержать корабль или вывести его из строя. Производится следствие, но пока никаких следов преступления не обнаружено.

Старший механик Антонов, не принявший мер к охране механизмов, после этого происшествия по требованию командира списан с корабля. Вместо него на «Орел» назначен один из самых опытных механиков флота — Иван Иванович Парфенов¹³.

Незадолго до этого происшествия, ссылаясь на состояние здоровья, добился списания с корабля трюмный механик Перекрестов. На его место назначен инженер-механик Румс, окончивший Инженерное училище в 1901 г.

На пробе механизмов 26 августа «Орел» развил 17,8 узла при проектном задании 18 узлов. Учитывая перегрузку корабля, это надо считать достаточно удовлетворительным результатом.

На испытаниях было обнаружено, что вентиляция машинных отделений спроектирована неправильно: в машине можно работать только при действии двух сильных добавочных вентиляторов, недавно установленных строителем Лебедевым на батарейной палубе. На площадках у цилиндров температура на ходу доходила до 48° С. Более одной — двух минут на площадках оставаться невозможно.

Эскадра уже стоит на Большом рейде за Кронштадтом. Вчера к эскадре присоединился броненосец «Бородино», покинувший порт. Рожественский выводил свою эскадру на стрельбы в море, но был очень недоволен состоянием и подготовкой кораблей к серьезной походной службе.

Когда вчера «Орел» снялся на пробу машин, ему пришлось пройти через весь строй готовых кораблей на внешнем рейде. Вместе со 2-й эскадрой Рожественского в море также стоит «эскадра охраны портов Балтийского моря» под флагом вице-адмирала Бирилева, состоящая из кораблей береговой обороны, включая старые пловучие батареи «Первенец» и «Не тронь меня», а также учебные отряды, собравшиеся со всего Балтийского моря.

Картина при проходе «Орла» была величественная. Коридор из кораблей двух эскадр растянулся на пять миль. Все корабли приветствовали проходящий сквозь общий строй «Орел».

Какой внушительный вид имеют наши новые броненосцы типа «Суворов»! Они необычайно высокобортны, поражают обилием надстроек, высокими многоэтажными мостиками и числом орудийных башен. Но при всем том пропорции их корпусов, толстые и высокие дымовые трубы, многочисленные мостики и мачты, увенчанные боевыми марсами, создают впечатление грозной соразмерной мощи. Все их 152-миллиметровые орудия установлены в парных броневых башнях на верхней палубе в оконечностях и на бортовых срезах при миделе и могут обеспечить сильный продольный огонь по диаметральной плоскости, который составляется из четырех башен с 8 орудиями калибра 152 миллиметра.

После пробы «Орел» вернулся в гавань на свое место и вновь ошвартовался у стенки для приема снарядов и запасов. На корабле еще остается до 250 рабочих Петербургского порта.

Наша береговая канцелярия уже ликвидирована, а из инженеров строительства оставили меня одного для руководства всеми незаконченными работами.

Два раза я ходил на буксире «Охта» в Петербург, чтобы из магазинов Галерного острова забрать с собой все заготовленное для оборудования корабля и пока не переданное на него.

29 августа. Вчера по сигналу с «Суворова» были вызваны на 2 часа дня к адмиралу Рожественскому все корабельные инженеры, назначенные на эскадру для участия в походе. Флагманский инженер Политовский представил нас адмиралу, после чего Рожественский обратился к нам с краткой и выразительной речью о тех задачах и обязанностях, которые он возлагает на группу инженеров, зачисленных по его требованию на все основные корабли.

Эта первая встреча с Рожественским произвела на меня глубокое впечатление. Он — начальник 2-й эскадры, которая должна осуществить то, чего не смогла достигнуть первая. Если бы Макаров не был направлен в Артур и не погиб так трагически в самом начале войны, то, вероятно, ему было бы поручено вести эскадру в Тихий океан.

Исполнители и необходимые материальные средства у нас есть, но надо правильно их использовать в соответствии с обстановкой. При отсутствии устойчивой и организованной системы военного командования и определенной руководящей военной теории в основе обучения и подготовки флота приходится возлагать надежды на талант и энергию руководителя, который должен сам создать план и метод действия хотя бы на основе своих личных взглядов и опыта.

Является ли таким выдающимся командующим 2-й эскадры адмирал Зиновий Петрович Рожественский?

При первой встрече с ним каждого поражает выражение суровой и властной воли в чертах его сосредоточенного, никогда не улыбающегося лица, в стальном пронизывающем взгляде и в твердой отрывистой его речи. Его манера говорить краткими и четкими выражениями внушает представление о нем как о человеке, который знает, куда идет, чего желает добиться и который не свернет с намеченного пути. Его высокий рост и статная худощавая фигура усугубляли это впечатление; он на голову возвышался над окружающими.

Рожественский сказал, что ему хорошо известны недостатки наших новых кораблей: их перегрузка, недостаточная остойчивость и неиспытанность всех устройств, но в условиях предстоящего похода ему придется идти на рискованные мероприятия, далеко выходящие за пределы проектных условий, а поэтому в походе ему будут нужны инженеры, чтобы решать сложные вопросы безопасности плавания перегруженных кораблей.

Он считает, что присутствие корабельных инженеров на кораблях облегчит личному составу ознакомление с оборудованием кораблей и обеспечит быстрое исправление дефектов в пути. Вообще он надеется, что участие строителей кораблей в походе эскадры принесет флоту большую пользу, так как подготовит флоту кадры инженеров, детально знающих условия океанского похода и боевой службы кораблей.

После представления адмиралу мы собрались в каюте Политовского и провели у него около часа в товарищеской беседе, условившись об основных задачах нашей работы. Политовский охарактеризовал Рожественского как человека необыкновенной работоспособности и исключительных организаторских качеств. Адмирал входит во все детали снаряжения эскадры к походу. На нем также лежит тяжелая задача боевой подготовки и обучения личного состава эскадры, который еще представляет собой совершенно сырой материал для войны.

Особенно плачевно обстоит дело с боевой подготовкой. Служба на новых кораблях совершенно не налажена, а их персонал еще не освоился с механизмами и вооружением броненосцев. Никаких боевых и эволюционных учений корабли пока не начинали. Команды наполовину пополнены за счет новобранцев, взятых от сохи, и из наличия береговых экипажей. Они не имеют представления о море и не слышали звука выстрела, а между тем, через четыре месяца эскадра уже должна быть в водах Тихого океана на театре военных действий, где она встретится с опытным противником. Все надежды приходится возлагать на то, что трудный поход послужит хорошей школой для подготовки личного состава.

На вопрос, как представляет себе штаб назначение эскадры и как оценивает ее силы, Политовский сказал, что вполне определенных взглядов на это у штаба еще нет.

Посылка эскадры на Восток окончательно решена 10 августа в Особом государственном совещании в Петергофе под председательством Николая, при участии морского министра и адмирала Рожественского.

На артурскую эскадру уже надежд не возлагается, и 2-я эскадра идет не на соединение с ней, а для выполнения самостоятельной стратегической задачи. Можно рассчитывать лишь на присоединение к эскадре Рожественского оставшихся владивостокских крейсеров и, может быть, крейсера «Баян» из Артура, если ему удастся вырваться из блокады.

Самый больной вопрос комплектации 2-й эскадры — это отсутствие в ее составе отряда современных броненосных крейсеров. В министерстве и в штабе почти категорически утверждают, что тайные переговоры в Южной Америке о покупке 7 броненосных крейсеров в Чили и Аргентине уже заканчиваются, что для этих кораблей формируются команды, а соединение их с эскадрой Рожественского произойдет на пути ее следования в Тихий океан.

Политовский предупредил меня, что на следующий день вся эскадра уйдет из Кронштадта в Ревель для обучения и погрузок, а «Орел» останется один заканчивать работы в Кронштадте и должен будет присоединиться к эскадре позже, вместе с «Олегом», который 25 августа вышел из дока и пойдет на повторную пробу машин.

Действительно, сегодня утром в 9 часов корабли эскадры Рожественского в составе 6 броненосцев, 5 крейсеров и 7 миноносцев снялись с якоря и ушли в море к Толбухину маяку, где Николай II на яхте «Царевна» обошел эскадру и пожелал ей счастливого плавания, после чего эскадра адмирала Рожественского, отсалютовав царю, направилась в походном строю в Ревель.

Кронштадт сразу опустел. Здесь осталась только эскадра береговой обороны Бирилева, а из эскадры Рожественского застряли запоздавшие корабли «Орел», «Олег» и «Жемчуг». Крейсер «Изумруд» ожидается в Кронштадте на днях с Невского завода.

2 сентября. Два дня я провел в Петербурге, чтобы проститься со своими родителями, приезжавшими на свидание со мной из Белгорода.

Настроение у них, в связи с моим уходом на театр военных действий, было весьма подавленное. На войну они смотрели как на страшное народное бедствие, а необходимость участия в ней они считали неотвратимым несчастьем. Они хорошо видели оборотную сторону событий и никакими «патриотическими» иллюзиями себя не обольщали.

Тем труднее мне было дать им какую-либо почву для надежд и рассеять их мрачные опасения. Наиболее подходящим для этого средством было развитие точки зрения Скворцова, заявившего, что считает весь поход 2-й эскадры военной бутафорией и дипломатическим шагом, предназначенным служить для подготовки к мирным переговорам, которые начнутся после падения Артура, когда эскадра будет в водах Мадагаскара. Это казалось правдоподобным объяснением, оправдывавшим морскую экспедицию, которая без этих целей явно превращалась в авантюрное предприятие, не имевшее ясной и обеспеченной задачи.

Я передал отцу и матери эту версию, которая как будто произвела на них впечатление и несколько успокоила. Однако отец продолжал сомневаться в том, что действия и решения высших руководителей строятся на взвешенном и обоснованном расчете, а не являются следствием случайных обстоятельств и личных влияний.

Отец живо интересовался корабельной техникой и подробно расспрашивал меня об «Орле», о выполненной мной работе, о моих будущих соплавателях, командире корабля, старшем офицере, врачах, механиках и стиле жизни корабельной кают-компанейской среды, которая теперь долго будет меня окружать.

Я предложил родителям проехать вместе в Кронштадт и хоть издали взглянуть на «Орел» из Петровского парка. На «Орле» шла погрузка боевых припасов, а потому попасть на корабль посторонним было нельзя. Мы просидели целый час на скамейке парка, откуда прямо против нас, у внутренней стенки гавани, был виден как на ладони «Орел».

Я объяснил назначение всех наружных устройств корабля и вспомнил эпизод с установкой фонарей Табулевича, когда мне пришлось взобраться по гибкой плетеной из троса лесенке на верх стеньги под самый клотик, что вызвало неподдельный ужас на лице матери и она долго не могла оторвать глаз от высокой и тонкой мачты, уходящей своей стеньгой ввысь.

Вид кораблей, посещение порта и встреча с моряками — моими новыми товарищами — несколько их рассеяли. На прощанье я обещал писать им со всех стоянок в пути и пользоваться каждым удобным случаем для отправки своих дневников с описанием похода и всех моих впечатлений.

Но когда в Петербурге с Николаевского вокзала тронулся поезд, увозивший их обратно, я видел, что мать уже не могла более сдержать своих слез, а у меня невольно сжалось сердце: придется ли нам еще увидеться?

5 сентября. Теперь уже определенно известно, что эскадра двинется в поход не раньше начала октября.

Еще 10 августа на совещании в Петергофе, когда окончательно было решено отправить эскадру в Тихий океан, высказывалось мнение, что после определившихся результатов боя артурской эскадры 28 июля и неудачи ее прорыва во Владивосток отпадает необходимость торопиться с отправкой 2-й эскадры из Балтики, так как ее прибытие в Тихий океан на один — два месяца ранее не может изменить положение.

Военное командование Маньчжурской армии ожидает развития наступательных операций только к весне 1905 г. Поэтому, чтобы закончить подготовительные мероприятия и сборы, имеет смысл отложить выход эскадры Рожественского на один месяц.

Сосредоточение всех боевых кораблей для выхода в открытое море будет происходить в Ревеле, где состоится «высочайший» смотр флоту. Затем эскадра перейдет в Либаву, где к ней должны будут присоединиться транспорты и вспомогательные суда.

По вечерам в кают-компании «Орла» идут беседы об условиях предстоящего похода. Среди судового личного состава «Орла» нет никого, кто ранее посещал пункты западного побережья Африки и заходил в Индийском океане на остров Мадагаскар. Поэтому пока приходится довольствоваться сведениями, которые старший штурман сообщает по литературным источникам и из описаний лоции.

Для снабжения эскадры углем русское правительство заключило договор с торговой фирмой Гинзбурга. Гинзбург фрахтует угольщики в Германии у Гамбург-Американской пароходной компании.

Большинство остановок по маршруту эскадры предполагается во французских колониях, а для длительного пребывания на Мадагаскаре обеспечена прекрасная якорная стоянка в огромной укрытой бухте, где может поместиться вся эскадра, вне территориальных вод Франции, т. е. далее трех миль от берега.

К этому сборному пункту в водах Мадагаскара будут постепенно стягиваться наши морские силы, т. е. оба броненосных отряда, которые пойдут разными путями вокруг Африки, все наши транспорты, запоздавшие суда из России и, наконец, аргентинские крейсера, если к тому времени они будут куплены и снаряжены. Вероятно, весь декабрь эскадра простоит в водах Мадагаскара, а в первой половине января двинется в переход через Индийский океан к Зондскому архипелагу. Этот период года наиболее благоприятен для плавания в тропиках. Следовательно, в водах Тихого океана, омывающих Японию, эскадра может появиться не ранее марта 1905 г.

Уже один этот беглый расчет возможных сроков продвижения 2-й эскадры по назначению показывает, что даже при полном отсутствии задержек в пути потребуется для осуществления плана экспедиции не менее пяти месяцев считая со дня выхода из последнего русского порта.

Нет никаких сомнений, что к этому времени Порт-Артур будет взят японцами с суши, так как они ведут яростные атаки на его укрепления и подвозят осадную артиллерию. Какая же судьба ожидает несчастную артурскую эскадру, блокированную с моря и обстреливаемую с берега? Она или будет истреблена при взятии крепости или, если сможет еще раз выйти в море до взятия Артура, погибнет в неравном бою.

Японцы, как показала их тактика в сражении 28 июля в Печилийском заливе, берегут свои силы для будущего поединка с Балтийским флотом и стараются ликвидировать 1-ю эскадру постепенно, с наименьшими потерями для себя.

Ясно, что эскадра Рожественского уже не сможет освободить остатки артурской эскадры, разорвав морскую блокаду. Ей придется прорываться прямо во Владивосток, который должен стать базой на театре войны.

Встреча с японским флотом при таком ходе событий должна произойти на пути к Владивостоку. Нам было бы, конечно, выгодно дойти до своего порта без боя, чтобы сначала разгрузить свои суда, исправить их после перехода и дать предварительный отдых персоналу кораблей. Японцы же будут стараться нанести нам поражение до нашего прихода во Владивосток.

Но возможна и совершенно иная стратегическая обстановка на морском театре войны. Уже Скворцов намекал, что русское правительство не сделает последней рискованной ставки и попытается заключить мир ранее прихода эскадры в воды Тихого океана при малейшем успехе на сухопутном фронте. В случае начала мирных переговоров наличие сильной эскадры вблизи театра военных действий должно оказать весьма существенное влияние на уступчивость японского правительства, так как Япония не может слишком долго выдерживать полное напряжение сил, ибо ее ресурсы истощатся скорее, чем наши. Россия же при затяжной войне выиграет время для мобилизации, используя свои огромные средства и человеческие резервы.

С уходом эскадры Рожественского в Ревель «Орел» стал центром внимания всего морского начальства. Готовность корабля более не внушает никаких опасений. Удалось довести до конца все работы, предусмотренные проектом, а также выполнить множество дополнительных устройств, вызванных подготовкой броненосца к походу и сделанных на основании учета опыта войны. Вся эта огромная работа проделана за три месяца напряженными усилиями судостроительного завода.

Так как руководство всеми работами по вооружению броненосца легло теперь на меня одного, то в течение рабочего дня я не имею ни минуты свободной. Только вечером, по окончании экстренных работ, я могу уединиться в своей каюте, чтобы уделить немного времени своим делам и чтению газет. Но и это время перемежается составлением различных списков и ведомостей с расчетами заработка рабочих.

Я остался без всякой канцелярии, а у меня до сих пор до 150 рабочих от Галерного острова. Наблюдение за работами ведут два указателя и три старших сборщика.

На корабле идет приемка грузов: усиленного четырехмесячного запаса провизии, увеличенного на 20% боевого запаса, шкиперского снабжения и расходных материалов по всем частям.

Комплектация команды уже закончена, и старший офицер со специалистами занят распределением ее на корабле. На «Орел» попало много матросов, взятых из запаса, а поэтому оторвавшихся от флота. Они тоскуют по своим семьям, оставшимся в деревнях необъятной России.

Весьма значительный процент новобранцев призван только в текущем 1904 г. и едва успел пройти кратковременное обучение в береговых экипажах; корабля они еще не видели и перед морем испытывают безотчетный страх. Больше всего зачислено новобранцев в состав палубной строевой команды, а также в число кочегаров.

Вчера в кают-компании я слышал, как старший офицер Шведе жаловался старшему артиллеристу Шамшеву, что начальство береговых экипажей самым беззастенчивым образом старается отделаться от «беспокойного элемента» и списывает на эскадру всех «штрафных». Только на «Орел» попало до 50 человек штрафных. Среди них есть так называемые «политики», которые уже подвергались дисциплинарным взысканиям на берегу главным образом за чтение и распространение нелегальной литературы. Среди них есть наиболее развитые и толковые ребята.

«Политики» по большей части принадлежат к разряду судовых специалистов — гальванеров, минеров, машинистов — и были до военной службы рабочими на заводах. По словам старшего офицера, смотреть за ними придется в оба, хотя, по его мнению, в плавании «красные» не опасны, так как на корабле в походе вся жизнь команды на виду.

Уже и сейчас, до начала плавания, заметна глубокая разница во взглядах на организацию судовой службы у командира и у судовых специалистов. Командира угнетает отсутствие строевой выправки у команды и неряшливый внешний вид корабля, который режет глаз старого опытного моряка. А наши судовые специалисты прежде всего заботятся об обеспечении исправного состояния внутренних технических устройств.

Недавно приезжал старый строитель корабля Яковлев взглянуть на свое детище, в создание которого он вложил столько здоровья и сил. Увидев с берега, что главный пояс брони толщиной 178 миллиметров, который по проекту должен возвышаться на полтора фута выше ватерлинии, уже ушел под воду, он ужаснулся и закачал седой головой. А главный инженер Скворцов, стоя на дамбе и глядя на марки осадки корабля, сказал:

— Загрузили так, что уже толстая броня скрылась в воде. Не знаю, о чем «они» думают.

Посмотрел с берега на корабль и адмирал Бирилев и, по обыкновению, с апломбом обратился ко мне в поучительном тоне:

— Вот, смотрите, это уже не «Орел», а какой-то совсем другой, неизвестный корабль. Я всегда утверждал, что назначать при проекте запас водоизмещения только в 2 процента совершенно недостаточно, а надо брать по крайней мере 4 или 5 процентов. Иначе корабли всегда будут выходить с перегрузкой.

Итак, никто не считает себя ответственным за перегрузку корабля: ни строители кораблей, ни командный состав флота. Значит, перегрузка — наше «бытовое явление», глубоко связанное с условиями существования флота, и паллиативными мерами его не устранить. Но мне ясно, что рецепт Бирилева не достигнет цели. Даже при проектном запасе водоизмещения в 4 процента можно было бы покрыть добавочную перегрузку всего в 550 тонн, а корабль уже сейчас перегружен на 1500 тонн и, наверное, до выхода в поход примет еще 200–300 тонн дополнительных грузов. Окончательная походная осадка корабля определится только в Либаве перед уходом из России: пока он не оторвется от связи со своими берегами, на него непрерывным потоком будут поступать непредвиденные грузы.

10 сентября. В Кронштадте вместе с «Орлом» стоят крейсера «Олег» и «Изумруд». 7 сентября «Олег» выходил на повторную пробу механизмов. Она снова дала неудовлетворительные результаты: в цилиндре высокого давления правой машины начался стук, который заставил прекратить пробу и вскрыть цилиндр. Его внутренняя рабочая поверхность оказалась покрытой довольно глубокими бороздами, а поршень — поврежденным. В нижней части цилиндра обнаружено несколько трещин. Вероятно, в цилиндр попал какой-то осколок металла, но точно определить причину повреждения не удалось.

Франко-русский завод, устанавливавший механизмы «Олега», срочно приступил к исправлению. Так как для отливки и обработки нового громадного цилиндра потребовалось бы несколько месяцев, то было решено ограничиться ремонтом поврежденного цилиндра.

«Олег» не успеет закончить исправления к моменту ухода эскадры из Либавы. Легкий крейсер «Изумруд», постройки Невского завода, также будет принужден отстать от главных сил эскадры Рожественского. Он прибыл в Кронштадт с завода только 1 сентября и на днях выйдет на пробу механизмов и артиллерии. Затем предполагается переход его в Ревель на присоединение к эскадре для участия в «высочайшем» смотре.

13 сентября. Воспользовавшись воскресным днем, вчера я отправился пароходом в Петербург проститься со своими друзьями перед уходом из Кронштадта в Ревель, так как выход «Орла» в море назначен на 17 сентября.

Мой брат Василий, технолог, еще не вернулся с летней практики. Все друзья расспрашивали меня об эскадре, об «Орле», о новых сослуживцах, обстановке судовой жизни и о будущих планах Рожественского. Уже по самому тону задававшихся мне вопросов и ироническому отношению к нашим флотоводцам, морякам и кораблям было видно, что флот не только не популярен, но и стал мишенью насмешек и острот. Грозные новые броненосцы именуются «самотопами», а эскадра, которая должна одолеть адмирала Того, удостоилась названия «испанской армады».

Перед уходом из России мне хотелось узнать, как мои друзья оценивают современные общественные настроения, какие надежды зреют в прогрессивных кругах, студенческой среде, рабочих массах и в подпольных сферах в связи с затруднениями, в которые попало царское правительство на театре военных действий. Хотя мои товарищи никакими определенными сведениями не располагали, мне были интересны их личные выводы, основанные на наблюдениях и впечатлениях от соприкосновения с самыми различными слоями населения.

Они единодушно утверждали, что на этот раз Россия не минует серьезного революционного взрыва. Уже сейчас повсюду начинает прорываться нарастающее недовольство. Оно все чаще выражается в резко критическом отношении к действиям правительственной власти, авторитет которой быстро падает под влиянием военных неудач.

Между тем война затягивается и требует все больших материальных жертв при весьма неблагоприятных перспективах на будущее.

Между успехами на военных фронтах и нарастанием волны революционного подъема установилась зависимость «по формуле обратной пропорциональности»: чем хуже на фронте, тем сильнее будет напор изнутри страны и скорее налетит первая буря...

Оставалось мало времени до ухода последнего парохода в Кронштадт. Я хотел еще забежать проститься с моим другом, механиком последнего курса училища Васей Филипповским, который только что вернулся из учебного плавания в Балтийском море. Он жил с отцом недалеко от пароходной пристани. Наша прощальная беседа продолжалась не более получаса и касалась главным образом перспектив успеха эскадры Рожественского.

Отец Филипповского, старый штурман флота и работник Балтийского завода, был большим поклонником Рожественского и твердо верил в успех его предприятия. Вася же не верил в возможность успеха нашей эскадры. На прощанье он только пожелал мне вернуться целым назад из этой «безнадежной авантюры».

Я поспел на пристань уже к самому отходу кронштадтского ночного парохода и едва успел перескочить через фальшборт на палубу. Пароход оказался до последнего предела переполненным подгулявшей в воскресный день кронштадтской публикой. Преобладали моряки, главным образом с кораблей 2-й эскадры. Весь полубак был забит сплошной толпой матросов, большинство которых было порядком навеселе. Оттуда неслись залихватские песни, сопровождаемые трелями гармошки, раздавались взрывы хохота, топот ног матросской пляски и бабий визг.

Я попытался приткнуться в буфете, но там на всех диванах уже устроились пассажиры, заблаговременно явившиеся на пароход с намерением выспаться до прихода в Кронштадт. Пришлось подняться на открытую прогулочную палубу, где я и примостился впереди рубки рулевого, ближе к носу, чтобы по привычке следить за движением судна в ночном мраке. Мерные удары гребных колес вспенили темную поверхность Невы, и пароход, развернувшись, быстро пошел по течению.

Справа обрисовалось рядами полуосвещенных окон громадное здание Морского корпуса, в котором я три лета прожил во время практики. Против здания у самой воды мелькнул темный силуэт памятника Крузенштерну. Напротив по левому берегу чернели эллинги и здания Нового адмиралтейства, стапеля которого были погружены во мрак. Там в постройке были только небольшой транспорт «Волга» и канонерская лодка «Хивинец».

Ночные работы на заводе не велись, и, казалось, жизнь на нем замерла. Ниже по течению Невы, хотя ночь была облачная и безлунная, привычный глаз уловил у выхода в Финский залив на правом берегу знакомые контуры огромного эллинга Балтийского завода. Самое здание также не было освещено, и только зная, что в нем скрывается корпус нового огромного броненосца «Павел I» в 16600 тонн, можно было различить его кормовой набор, тускло освещенный береговыми фонарями.

У достроечной набережной стоял голый остов недавно спущенного корабля «Слава» — последнего (пятого) из серии броненосцев типа «Бородино». Он настолько отстал от своих четырех собратьев, что считалось бесполезным форсировать работы на нем.

Напротив Балтийского завода замер погруженный в такой же мертвый сон Галерный остров, на котором я три лета работал на практике и откуда был выпущен «Орел». Теперь его место на стапеле занимал новый корабль «Андрей Первозванный», однотипный с «Павлом». «Андрей» был еще в начальной стадии постройки и весьма далек от спуска.

Вот мелькнули слева фонари при входе в Морской канал, и наш пароход, сделав поворот, вышел в открытое море и направился к едва мерцавшим на горизонте огням Кронштадта. Встречный ветер ударил свежестью от залива мне в лицо и подхватил полы моей накидки. Я крепче надвинул фуражку и, повернувшись к ветру спиной, удобнее устроился на скамейке. Мысли приняли другое направление.

Я стал машинально следить за ночными бликами, скользившими по черному зеркалу воды, в котором изредка мелькал в провалах волн, поднятых пароходом, отблеск его топового огня.

Там за кормой, во мраке ночи, скрывавшем петербургские берега, я оставлял свое прошлое. Волна событий теперь подхватила меня и увлекала в неизвестное будущее. Воображение уже рисовало тропические ночи, пышную природу полуденных стран, океанские просторы, с детства прельщавшие меня.

И вдруг в сознании промелькнула острая мысль: но ведь все заманчивые впечатления таинственного похода эскадры — это ведь только обольстительный мираж, путь к пропасти, а впереди — война, бессмысленная и беспощадная. И ясно прозвучали слова моего друга Васи Филипповского при расставании:

— Вас безрассудно бросят в огонь. Бой с японским флотом неизбежен. Эскадра обречена в жертву!

К чему теперь поддаваться иллюзиям, раз эта участь впереди предрешена? Какой же вывод для себя приходится сделать из этого? Идти пассивно вперед и, зажмурив глаза, свалиться в пропасть? Но во имя чего? Уклониться под первым предлогом от выпавшей мне «чести»? Хотя я и не заражен военным патриотическим шовинизмом, однако внутренний голос резко протестует против всякой мысли избежать риска гибели под влиянием одного шкурного эгоизма. Ведь не я один в таком положении: сотни тысяч солдат и матросов, механиков, врачей, офицеров, призванных из запаса, брошены в ту же пропасть волей царского самодержавия. Имеет ли право каждый в отдельности искать выхода для себя из этого тупика, прячась от военной опасности, путем «дезертирства»? Конечно, нет!

Преодолеть войну можно только общими силами, превратив ее в мощный протест против бессмысленной бойни и подняв борьбу против самой власти — виновницы кровавых жертв. И если меня стихийно захлестнула волна событий, то я все же не останусь одиноким, я буду всегда среди людей, втянутых против их воли в тот же водоворот.

Для Рожественского и других «верных слуг» разгром эскадры будет крушением того, чему они служат. Для тех же, кто стремится к освобождению от ненавистных цепей российского самодержавия, это событие должно предвещать лишь поворот истории России к новому, свободному этапу развития.

Итак, вперед без колебаний, без страха за личную судьбу! Наряду с риском есть шансы на победу над более опасным и близким врагом, чем адмирал Того!

И будущее при этих мыслях уже перестало мне представляться черной бездной. Впереди показалась заря рассвета. Мне стало легко, бодрость и вера в свои силы вернулись ко мне. Я не заметил, как пароход тихо подошел к пристани.

Мелькнули огни береговых фонарей.

Увлекаемый толпой, я сошел по сходням на берег и в предрассветной свежести зашагал к воротам порта, туда, где стоял у стенки «Орел».

¹³ Через 30 лет выяснилось, по сведениям машинистов «Орла», что покушение было организовано старшим механиком Антоновым, подговорившим некоторых машинистов засыпать в подшипники, паропроводы и цилиндры стальные опилки. Мотив — желание задержать корабль, чтобы не идти на войну. Антонов добился своего и был списан с корабля, но факт покушения остался недоказанным.

<< Назад   Вперёд>>