3 марта. Южнее Сейшельских островов. Пишу это письмо, а не знаю, придется ли отправлять его. Кажется, если я запечатаю его в бутылку и брошу за борт, то шансы на получение будут одинаковы. Итак, 3-го марта в два часа дня, не дождавшись парохода «Messageries Maritimes*21», который должен был привезти для нас почту, мы покинули цветущие, зеленые берега гостеприимно приютившего нас острова, в водах которого 2-я Тихоокеанская эскадра провела в общем около двух с половиной месяцев. Последние дни промелькнули быстро, в большой суматохе, в различных приемках и закупках.
В 11 часов утра за час до ухода эскадры у нас сломались подъемные механизмы парового катера. Подъем последнего поэтому был крайне затруднителен, но удался. Далеко раскинулась в океане наша громадная эскадра из 40 с лишним вымпелов. Военные суда почти незаметны, так как теряются в огромном количестве транспортов. В общем преобладает удивительная разнотипность, если исключить четыре однотипных броненосца. Зато каждое другое судно составляет unicum*22 («Алмаз «, «Светлана», «Донской», «Наварин», «Сисой»). Однотипные семь миноносцев уже успели порядком поизноситься.
Присоединились к нам гиганты немцы — «Урал», «Терек», «Кубань» — будущие разведчики, лучшие ходоки нашей эскадры и... громаднейшие щиты для японской артиллерии. Госпитальное судно «Орел» сопровождает эскадру.
Впереди гордо идут родные братья-красавцы «Изумруд» и «Жемчуг». На фок-мачте каждого корабля высоко, высоко в бочке сидит сигнальщик, следящий за горизонтом. Попробовал слазить туда и я. Долез до марса — тяжеленько! До салинга — еще того хуже! Сделал несколько шагов еще выше по узким выбленкам и отказался, голова закружилась: люди на палубе кажутся маленькими-маленькими, а сам корабль узким, длинным, таким крохотным среди этого водяного простора. Горизонт виден кругом миль на сорок. Позавидовал я лемурам, которые, не испытывая никакого головокружения, тут же рядом прыгали, возились по штагам, реям, цепляясь одним хвостом. Мой приход спугнул их и заставил прыжками перебраться в другие места.
О том, куда эскадра идет, никто ничего не знает. Запасы приказано взять максимальные — дней на 45. Нагрузились по самые борта. Погода, к счастью, нам очень благоприятствует.
Несколько дней спустя сомнения рассеялись: обогнув северную оконечность Мадагаскара, эскадра поднялась вверх к норду, а затем вправо к осту. Ура! Очевидно, идем воевать, а не в Джибути, как мы этого боялись.
Теперь мы находимся почти на самой середине Индийского океана, входим в так называемую «штилевую» полосу, а затем вторично пересечем экватор. Идем по хорошему.
Начались обычные случаи эскадренного плавания: растягивания, понукания, выход из строя из-за остановок машин вследствие повреждений, так что в общем ход эскадры значительно сократился: вместо девяти даем пять — восемь узлов.
Жизнь на судне теперь веселая, походная. Ежедневно много работаем по благоустройству судна в военном отношении. Очень томит зной. Груды угля постепенно исчезают с верхней палубы. Я разобрался в имеющемся у меня перевязочном материале, разбросанном по разным помещениям. Прибавилось и больных — все хирургические случаи.
Теперь дивные лунные ночи. После ужина все выползают на ют, вытаскивают лонгшэзы; большей частью ведется мирная беседа, вспоминается далекая дорогая Родина. Часто к нам запросто присоединяется и командир. Этот человек много плавал, много видел на своем веку; обладая большой наблюдательностью и юмором, он является всегда самым интересным собеседником. Эту часть дневника я пишу в командирском помещении за удобным столом. В открытый полупортик плещут волны, один шаг отделяет меня от неизмеримой морской пучины. Рядом через открытую дверь небольшого шкапика вместе со мной наслаждается чистым воздухом и ночной прохладой питон — любимец командира и мой пациент. Евгений Романович поймал его на охоте и ударом палки перебил ему позвоночник. Перелом срастается понемногу, только питон наш что-то загрустил, объявил голодовку и, не шутя, решил уморить себя.
Наверху в чане сидит небольшой крокодил — ах, какая это злая и проворная бестия, несмотря на свою кажущуюся неподвижность и меланхолию. Мы очень боимся за нашего любимого лемура Мурку, который уже возненавидел крокодила и собирается выбросить его туда же, куда и хамелеонов. Как-то раз мне пришлось слышать разговор двух матросов, укладывавшихся спать.
— Экое горе! — жалуется один другому, — и спать ложиться-то страшно: из одного угла на тебя крокодил ползет, в другом удав свернулся клубочком. Встанешь, пойдешь искать местечко побезопаснее, и со всех ног летишь на палубу, споткнувшись о черепаху (их у нас две, громадные, на них становиться обеими ногами можно). Идешь дальше: там ворчат, хрюкают лемуры, там хамелеон шипит, а пруссаки... что про них и говорить! Хуже собак накидываются, скоро всю шкуру с тебя сгрызут.
4 марта. Сегодня у нас был маленький трюк. Из лазарета крейсера «Жемчуг» через иллюминатор умудрился вылезти и выброситься за борт больной матрос (должно быть, сумасшедший) — выбросился и поплыл; суда прошли вперед — набросали буйков. «Жемчуг» дал полный ход назад, спустил вельбот; госпитальное судно «Орел», идущее позади всех, спустило на ходу две спасательные шлюпки и успело подобрать несчастного прежде, чем он пошел ко дну или сделался добычей акул, которыми кишит здесь океан.
5 марта. Погода продолжает нам благоприятствовать, штилевая полоса оправдывает свое название.
С рассветом приказано миноносцам идти на буксирах у транспортов. От непривычки заводить их буксиры стали лопаться; снова пошли остановки. Только что присоединившийся к эскадре «Иртыш», как глухой провинциал, совсем не может идти в ногу с другими, также и добровольцы*23. Вследствие сего нескончаемое количество адмиральских сигналов. Виновных в неумении держать место в строю адмирал требует к себе поближе и, как говорят, лично задает им в мегафон (большой рупор) основательную проборку.
Сегодня у нас свалился за борт индюк и феноменально быстро был спасен из лазаретного иллюминатора. Все очень обрадовались его чудесному спасению (из корыстных видов, конечно). Не захотел идти на войну один из молодых крокодилов, которого офицеры выпустили сегодня на ют для забавы. Он предпочел выскочить за борт и погибнуть в океане.
8 марта. Была первая погрузка угля. Погода благоприятствовала, океанская зыбь была очень умеренная. В шесть часов утра эскадра застопорила машины, спустила с транспортов специально железные боты с воздушными ящиками, с линейных судов барказы и паровые катера и принялись за погрузку. Работали лихо. Большие суда успели до четырех часов дня принять около 200 тонн каждое; «Аврора» приняла только 160 тонн, имея всего один паровой катер (другой нельзя было спустить из-за поломки шлюпбалки в день ухода из Носи-Бе).
Во время этой остановки стало заметно, какое огромное количество акул провожает нашу эскадру, питаясь различными отбросами; жадны они ужасно, хватают все: дощечки, паклю, у самого борта близ медной обшивки высовывают свои тупые рыла и прежде, чем схватить, тяжело перевертываются и показывают белое брюхо. Пасть огромная — голова войдет свободно, а между тем все это акулы средней величины.
Ловили мы их очень просто: на большие рыболовные крючья наживляли солонину и на прочном конце выбрасывали за борт, поплавком служили дощечки. Акулы здесь не избалованы и хватали быстро; благодаря необыкновенной прозрачности воды было ясно видно, как они, услыхав всплеск воды от брошенной приманки, тотчас же устремлялись на нее из глубины. Иногда, приличия ради, сначала только понюхает, отойдет, потом сразу перевернется, схватит и сильно тянет ко дну, да так стремительно, что если кто зазевается, то конец каната собьет с ног и увлечет за борт.
Пойманную акулу начинали тащить гуртом; целый водоворот образовывался от ударов ее хвоста; нередко уже поднятая на воздух, она мощным движением срывалась с крюка и тотчас же бросалась на ту же самую приманку. Во избежание подобных случаев приходилось в то время, пока ее тащили, сажать в голову из браунинга пули — одну за другой. Это ее не убивало, но несколько ошеломляло. В эту остановку нам попались две довольно большие. Вместе с одной из них вытащили присосавшихся к ней противных прилипал.
Одна из акул оказалась мужского пола, другая женского.
Мы констатировали невероятную их живучесть: вырезанное сердце полчаса спустя усиленно продолжало сокращаться.
Живот был вскрыт, и все содержимое выложено на палубу. В желудке самца находился череп и шейные позвонки большой птицы, масса кусков солонины и машинной пакли. Самка сравнительно была голодна: в желудке у нее оказался только один чрезвычайно интересный экземпляр морского животного: нечто вроде хризантемы из нескольких толстых лепестков, в центре которых торчал чисто попугайный клюв, принадлежавший несомненно этому моллюску Индийского океана.
У одной акулы я отпрепарировал челюсти. Получился великолепный препарат. Зубов плоских, пластинчатых масса — шесть — восемь рядов, все обращены острием внутрь. Добыче назад уже никак не вырваться. Это был экземпляр так называемой «тигровой» акулы.
Часа за два до заката солнца эскадра подняла свои шлюпки, боты и паровые барказы, построилась в походный порядок, и снова по океану вытянулась длинная, миль на пять, линия двухкильватерной колонны с многочисленными разноцветными огнями, представлявшая в общем виде громадный хорошо освещенный город с проспектами вроде Невского.
10 марта снова дневная остановка, снова погрузка угля, но менее успешная, так как зыбь была гораздо сильнее. Скучать нам не приходится. Работы всем хватает.
Медицина за день так надоедает, что и говорить о ней не хочется. Между тем делается ежедневно много: весь имеющийся громадный запас перевязочного материала, медикаментов разобран, сосчитан, разложен в разные места на случай пожара. Перед уходом из Носи-Бе кое-что было дополнено с госпитального судна «Орел». Ежедневно нарезывается и стерилизуется перевязочный материал. Боевой перевязочный пункт оставлен на том же месте — во втором отделении батарейной палубы — в церковном отделении; он будет считаться главным, центральным, а на месте лазаретов по правому и левому борту будут помещаться запасные боковые.
Носилок мало, всего семь штук; приказал сделать еще семь. Санитарный отряд в числе тридцати человек расписан по разным местам судна, снабжен всевозможными инструкциями.
11 марта. Сегодня была операция: вылущение опухоли на шее. Часть офицеров пожелала присутствовать.
14 марта. Теперь уже выяснилось, что мы пойдем Малакским проливом. До Суматры осталось полдороги. Думаем, что не сегодня-завтра где-нибудь в океане, в заранее назначенном месте, произойдет встреча с 3-й Тихоокеанской эскадрой. Готовясь ко всякой случайности, офицеры обменялись адресами своих домашних; позаботились и о вещах: одну часть оставили наверху, другую спрятали в погреба на случай пожара.
Я прочел подробную лекцию офицерам об оказании первой помощи. Соответственно демонстрировал ее. Команде прочел отдельно в сокращенном и более популярном изложении. С санитарным отрядом все время ведутся специальные занятия — это мои непосредственные помощники — всецело в моем распоряжении во время боя — им нужны обстоятельные сведения. Кроме того веду занятия со старшим фельдшером, повторяю с ним курс анатомии, расположение сосудов, простейшие операции. Это, ведь, мой младший врач.
Ночью исчез любимый лемур: должно быть, упал за борт во время своих прыжков и кувырканий через голову. Остальные по-прежнему ходят стадом по вантам, во главе со своим черным вожаком, которого они, видимо, страшно боятся.
После погрузок 15 и 16 марта*24 угольный запас наш стал опять 1300 тонн. Снова завалена вся верхняя палуба, проход возможен только по узеньким коридорчикам, оставленным между угольными сооружениями, которые на этот раз похожи на детские игрушечные работы из кубиков, так как принятый уголь брикетный, английского производства.
20 марта. Семнадцатый день в море. Прошли и оставили к северу Сейшельские острова, поднялись между Мальдивскими островами и архипелагом Чагоса. Шли вдали от их берегов. Экватор уже пересекли и из штилевой полосы вышли, поднявшись к северу. Последний дает себя чувствовать — мерзнем — до того все привыкли к адской жаре.
Что же третья эскадра? Жадно впиваемся глазами в горизонт. Ни одного дымка. По мере приближения к Суматре и небольшого удаления от экватора погода изменила свой характерный вид: чаще всего небо бывает заволочено тучами, каждый день с трех до четырех часов налетают шквалы, но к ночи или к утру обыкновенно стихает. Это сильно затруднило угольные погрузки. Тяжело ползут на буксире у паровых катеров загруженные барказы, колыхаясь на зыби, бьет их о борт. Благополучное движение нашей эскадры находится всецело в зависимости от частой возможности подгруживаться углем. Дальше это будет все труднее ввиду приближения к неприятелю, и уже теперь имеются подозрительные симптомы, указывающие как будто на его близость.
Почти каждый вечер «Донской», «Изумруд» и «Кубань» доносят о будто видимых ими по временам судовых огнях на северную сторону эскадры.
И у нас на «Авроре» в последнее время ночью нередко замечали на горизонте огонек, следующий за нами то сзади, то где-нибудь со стороны. Из любопытства все перелазили на марс и на салинг.
Если это не галлюцинация, не заходящие у горизонта звезды, а настоящие судовые огни, то это только может быть выслеживающий нас неприятель, но не огни коммерческих пароходов, которым в этой широте совершенно незачем быть. Этот таинственный огонек всех нас очень интригует.
Мы теперь недалеки от острова Чагоса, на котором, по слухам, так недавно гостил со своим отрядом Камимура31. Ночная атака миноносцев весьма возможна. На эскадре ночью очень внимательны.
С провизией не совсем ладно — солонина стала все чаще и чаще портиться — вскроют бочонок — «запах» (выражаясь деликатно) разносится по всему судну. Каждый раз все больше и больше приходится забраковывать. Запас свежего мяса, хранившегося в рефрижераторах, давно истощился, но далеко не все суда обладают такой необходимой вещью, как рефрижератор.
Команда без сапог. Имеет по одной фуражке, которая бережется самым тщательным образом. Во время погрузки кто носит феску, кто колпак, большая часть просто пустой чехол, а один даже в цилиндр вырядился, который ему живо смяли во время погрузки.
Последнее время на судне много случаев малярии. В день прибывает человек пять с сорокаградусной температурой. После первой большой дозы хинина приступы больше не повторяются.
23 марта. Сегодня утром распрощались с Индийским океаном, о котором впрочем сохранили самое приятное воспоминание; первую половину его прошли полным штилем, а во второй налетавшие шквалы обыкновенно через несколько часов затихали, зыбь была сносная, что и давало нам возможность грузиться неоднократно. Погрузку начинали с раннего утра и даже в самый солнцепек не прекращали. Частенько нас поливал и освежал тропический дождик, налетавший вместе со шквалом.
Ввиду приближения к неприятелю, количество сверхкомплектного угля на всех судах уменьшено адмиралом. Для «Авроры» полный запас установлен теперь в 1250 тонн, для броненосцев — в 1800 тонн.
При последней погрузке миноносец «Буйный» получил повреждение в носовой части; раньше такой случай уже был с другим миноносцем.
Похоронили мы в Индийском океане двух матросов, умерших на госпитальном судне «Орел», потопили один паровой катер с броненосца «Сисой Великий»; его во время погрузки зыбью ударило о борт броненосца, прижало и перевернуло: офицера и команду, очутившихся в воде, подобрали, прежде чем акулы успели накинуться на них.
Сегодня в час дня прошли между Никобарскими островами и Суматрой. Засинели вправо на горизонте горы острова Пуловея (у северной оконечности Суматры), милого Пуловея, с которым у меня связано столько охотничьих воспоминаний.
31 Снова ложный слух. Японские боевые корабли в начале 1905 г. в Индийский океан не заходили.
*21Французская судоходная компания (Ред.).
*22Единственный в своем роде (лат.).
*23Переоборудованные во вспомогательные крейсера — пароходы Добровольного флота (Ред.).
*24Так в тексте второго издания воспоминания В.С.Кравченко (Ред.).
<< Назад
Вперёд>>
