Женщина в крестьянском хозяйстве
Впервые упоминание о женщине, главе двора, встречается в 1659 году. В окладной книге пашенных крестьян и ссыльных черкасов 1659 года в Усть-Кутской волости упомянут Агафонко Григорьев сын, который пахал государевой тяглой пашни 2½ десятины ржаных и ½ десятины яровых; против его имени сделана запись: «А полторы десятины пашет по окладу Семеновская жена Чертиха Федосьица Семенова дочь»1.
В росписи заимок 1653 года, в которых воеводой намечалось увеличение пашни, названа заимка Агафона Чертихина зятя — близ устья р. Куты2. Вероятно, Федосьица была тещёй Агафона Григорьева. Через 17 лет, в 1676 году, дети Сеньки Чёрта — Иван и Григорий Семёновы были построены в пашню в той же Усть-Кутской волости и пахали государевой пашни 1 дес. ржи и 1 дес. яровых. Очевидно Чертиха положила не мало труда поддержать хозяйство «до возрасту» её детей. Фамилия Чертовских и сейчас встречается в Ленских краях. В окладной книге 1665 года среди крестьян «на низ Илима реки», по левой стороне, выше р. Туруги «жена Матренка Федорова» пахала государевой пашни 1 дес. ржи и ½ дес. яровых. Крестьянин Гришка Васильев Кривошапкин из Усть-Киренской волости «померл» в 1654 или 1655 году. Его тягло, 1 дес. ржи и ½ дес. яровых «пашет жена ево Федорка и всякие подати и тягло вместе с миром тянет и гоньбы подводные гоняет»3. Двор стоял ниже Кривой Луки, на правой стороне р. Лены «на Киренском лугу». Хозяйство Кривошапкина не погибло со смертью главы двора: через 18 лет, в 1672 году, переписью Афанасия Ушакова среди крестьян Киренской волости отмечен пашенный крестьянин Первушка Григорьев сын Кривошапкин с тем же тяглом4. Деревня Кривошапкина существует и теперь. Энергичная крестьянка превратилась в подлинного и полноправного пашенного крестьянина и вела хозяйство до тех пор, пока не подрос её сын. И воевода и мир признавали такую женщину главой двора.
В окладной книге десятинной пашни за 1687 год (арх. № 33, св. 3) встречается крестьянин Нижне-Илимской волости Коземка Устинов сын Клепиковских — «пашни на нем ½ дес. ржи, ярового тож». В этой книге в 1689 году была сделана приписка: «...по распросным речам жены ево, Коземкины, Оксютки Яковлевой (фамилии уже нет) ноября де в 11 день 197го ж году муж де ее Коземка на заимке своей убит до смерти, а хто ево убил, тово она не ведает. И то тягло после мужа своего учнет пахать сама она, Оксютка, наемными людьми». Что-то странное звучит в этих словах, скрывших какое-то событие. Но с тех пор двор Клепиковских исчез, не оказывается и имени Оксютки даже в аналогичной книге 1692 года, т. е. через 3 года после убийства. Появились новые дворы, но в каком из них утонуло всплывшее на миг имя Оксютки, установить невозможно. Помыслы её о ведении хозяйства наёмным трудом не осуществились.
Более естественна и обычна судьба другого двора из Яндинской волости: «Афонька Кирилов Нарыков...195-го года октября в 11 день Офонька умер, а после ево осталась жена ево Анница с сыном Ивашкой и той де пашни пахать стало некому, потому что сын в малых летех».
Третий случай из той же книги относится к Ивашке Олексееву Соколову, он же Барка, из Нижней Усть-Киренской волости: «в 195-м (1687) году Ивашко Барка утонул, а после ево пашню ево пашет жена ево Матренка Клементьева (фамилия исчезла). И 196-го марта в 15 день по челобитью Матренка здала половину пашни и тягла Ромашке Петрову сыну Барабанщикову и в том по нем, Ромашке, взята поручная запись».
Через 4 года в окладной книге 1692 года встречаются два хозяйства, во главе которых стояли женщины, и первое из них нам знакомо: «Женка Матренка Клементьева дочь», второе — «женка Агашка Амурова».
Итак, в списке 1687 года среди 246 дворов встретилось три двора, во главе которых очутились женщины, два из них сразу же исчезли без следа, а третий велся несколько лет. В следующей сохранившейся книге — 1699 года не обнаруживается и этого третьего двора, исчез и двор Амуровой. Появился зато в той же Киренской Нижней волости двор вдовы Мелашки Ивановой, против имени которой сделана пометка: «и то вдовьино тягло пашет Тимошка Пахоруков».
В 1698 году бежал из дер. Попова пашенный крестьянин Ивашко Иванов Быхов, бросив свою жену, и она, «жена ево Федосьица Андреева дочь после збегу мужа своего» пахала ½ дес. государевой пашни. В 1699-1700 годах, согласно «Описной книге» она продолжала пахать совместно с И.А. Поповым.
Ещё через 16 лет, в пометном списке на 1715 год, где перечисляются недоимщики, называется 6 женских дворов, три в Братской волости — вдовы Оксиньи, жены Ф. Ускова, Овдотьи, жены М. Назимова и Татьяны, жены А. Тимофеева, за которыми числится недоимка на 1713-1714 годы, и три двора в Нижней Киренской волости, где среди 10 недоимочных дворов значатся три женских: жены И. Савинова, без указания имени дворохозяйки, жены Н. Коновалова (тоже) и вдовы Марьи Екимовой. Первые два двора были пашенными, а вдова оказалась хлебным обротчиком. В 1718 году (книга сохранилась частично, поэтому проверить дворы пометного списка невозможно) в Кежемской волости появляется двор, главой которого названа «крестьянская жена Алексея Карамышева Евдокия Ефремова», с тяглом в ¼ десятины, она платила 2½ четверти ржи с тягла мужа.
В «книге счетной хлебного повытья», составленной в 1726 году и систематизирующей данные о недоимках за 1719-1723 годы, среди крестьян деревни Верхняя Кежма ещё раз встречается этот двор: «А по следствию (т. е. по расследованию причин недоимок) оного Карамышева жена ево Евдокея вышеозначенных денежных зборов на вышеписанные годы не платила для того, что муж ее в 710 году умре, а дети остались от него в малых летех и пашни пахать было некому. А как дети ее поднялись на ноги, одного де взяли в салдаты, а тягло де осталось впусте» (арх. № 108, св. 1 1, лл. 115-116).
В пашенной окладной книге 1722 года среди двух женских дворов находим знакомый двор «вдовы Васильевской, жены Ускова, Оксиньи Федоровой» с тяглом в ¼ дес. В деле 1718-1723 годов (арх. № 108, св. 11) записан конец истории этого двора — вдова сбежала, «двор впусте». Второй двор новый — вдовы, Алексеевской жены Мануилова, Овдотьи Ивановой.
Итак существовали, хотя и одиночные, часто кратковременно, дворы женщин, принявших на свои плечи дополнительную тяжесть мужского труда, «мужню четь», как выразительно сказано про одну из них в старых делах Илимского воеводства.
Существование некоторых дворов можно проследить за много лет. Вдовой, имевшей малых детей, двигало желание подрастить их, пока они не станут сами поднимать упадающий отцовский двор. К сожалению, невозможно заглянуть внутрь названных дворов и рассмотреть подробнее их драматическую жизнь.
Единственным документом, более пространно излагающим крестьянские дела, являются сказки 1720-1722 годов, но они сохранились неполностью. Обратимся всё же к ним.
Илгинский острог: «Во дворе вдова Марья Павлова дочь, сказалася 60 лет, у нее дети — Иван 17 лет, Степан 16 лет. У нее на подворье живет илгинской житель Карп Иванов сын Ярыгин, сказался 65 лет, у него жена Марья 50 лет. Марья Павлова дочь скота у себя имеет одну корову; на ту корову дети ее ставят сена, волоковых копен по 20 по 5 на год. Иван да Степан с сенных покосов оброчного хлеба платят в казну великого государя и поголовного оброку полторы четверти ржи на год. А хлеб просит мать их Марья себе на питание и ради оного платежа — у илгинских крестьян Христовым имянем. Вышеписанный Карп Ярыгин питается у крестьян Христовым имянем. С того двора, с Марьи Павловой дочери, никаких податей с неё не спрашивают, а заводов и промыслов у них никаких нет. А ежели я, Марья Павлова дочь, в сей своей...» (трафаретный конец). Сказку подписал К. Ярыгин. У этой вдовы имелись хоть перспективы — ее сыновья.
Там же: «Во дворе вдова Федора Никифорова дочь, сказалася 26 лет, у нее дети: Зиновья 9 лет, Матрена 7 лет, Марья 4 лет. У ней на подворье живет илгинской отставной беломесной казак Иван Петров сын Барабошин, сказался 50 лет, у него жена Федосья 40 лет, у него дети: Андрей 10 лет, Тимофей 7 лет, у него дочери — Парасковья 15 лет, Степанида 12 лет, Пелагея 2 лет. Рогатово у нее одна корова, один теленок , а сено дают ей крестьяне. У Ивана Барабошина скота нет. Вдова Федора, Иван Барабошин себе на питание хлеб просят у крестьян Христовым имянем. С того двора, за скудостью ее, вдовы, никаких денежных податей прикащики не спрашивают. А иных заводов и промыслов...».
Судя по возрасту её детей, она в 16 лет вышла замуж и за 3-4 года до переписи потеряла мужа. Этот срок, 3-4 года, оказался достаточным, чтобы она, по существу, стала нищей.
Также побирается среди крестьян вдова Анна Козмина дочь с семьёй в 4 человека в Тутурской слободе. От былого имущества остался двор и баня. Скот исчез.
Приведём ещё одну, последнюю, выписку по деревне Большой Кадинской: «В пустой бездворной избе беглого пашенного крестьянина Бориса Сутырина живет вдова, крестьянская жена Христина Леонтьева дочь». Ей 50 лет, у неё дочери: Агафья 10 лет, Анна «десяти ж лет; Овдотья 8 лет, Овдотья 7 лет. А оного де беглого Бориса Сутырнна тяглом, после збегу ево, владели — четью десятины — дети ее Христины, Герасим да Василей Ивановы Игнатьевы и збежали в Ыркуцк. А тягло де лежит впусте, а она де вдова Христина кормитца Христовым имянем. А иных промыслов и заводов после збегу детей ее, опроче коровы да кобылы, однех ральников, ничего не осталось. И бани у того (у той) бездворные избы нет. И поборов де она в государеву казну,после збегу детей своих, с 720 году, опроче отсыпного хлеба, не плачивала. А ежели я что утаила или ложно сказала и за то мне что великий государь укажет, чему я буду достойна. К сей скаске вместо Христины Леонтьевой по ея велению дьячек Никифор Чирков руку приложил».
В отдельных случаях, пока двор после смерти мужа не упал, крестьянки могли найти выход в складничестве. Отмечался уже один такой пример: в Ново-Удинской слободе в составе сложного двора Бобровых находился и двор вдовы Фёдора Безносова. Образовался крупный коллектив из двух дворов Бобровых (19 чел.) и вдовьего двора (10 чел.), в котором проживало ещё 7 подворников. Это складническое хозяйство имело 12 десятин посева, что тогда было незаурядной величиной, 10 лошадей, в том числе 8 рабочих и 18 голов крупного рогатого скота. До 70 пудов хлеба продавалось и до 100 пудов сдавалось государству.
В тяжёлое положение попадали и вдовы служилых и посадских людей.
По подворной переписи жителей Илимского острога в 1721 году (арх. № 131, св. 14) записана вдова Евдокия Парфёнова дочь с 5 детьми от 8 до 17 лет. Она имела лошадь. «А она де сирота и нищая, кормитца меж двор Христовым имянем и на тое де милостину, что выпросит в народе денег, и сено покупает».
Почти то же можно сказать и о вдовах Братского острога (арх. № 152, св. 16). Здесь проживали в 1722 году: 1) 80-летняя нищая, жена бывшего посадского И.П. Тупицина «детей и рогатого скота и лошадей и никаких пожитков у ней нет, а кормица Христовым именем»5; 2) сирота, вдова бывшего посадского человека Г. Воробьева, Овдотья Федорова 48 лет с 4 детьми от 9 до 16 лет, в том числе один сын «малоумен». Питалась она Христовым именем; 3) вдова, бобыльская жена Овдотья Савинова, «а детей и рогатого скота у ней нет».
Но стоять во главе двора и признаваться представительницей семьи перед местной властью и миром женщина могла до тех пор, пока существовала система несения повинностей двором. С введением подушного обложения эта возможность отпадала. Поэтому в конце рассматриваемого времени вовсе исчезают женщины-дворохозяева. Отныне имя главы двора могло носить только лицо мужского иола, безразлично какого бы возраста оно ни было.
И вот встречается двор из двух мужских душ — старика 80 лет и внука 5 лет или двор из малолетних мальчиков. Такой двор существует, пашет землю, платит оброки. А кто является истиной пружиной его деятельности? Вероятно, какая-то женщина, дочь старика, мать малолетнего сына. Мы не знаем её имени, не знаем даже — существовала ли она. Накрытая шапкой невидимкой, она являлась в таких случаях главным двигателем жизни двора.
В переписной книге, составленной около 1728 года илимским служилым человеком Тимофеем Баженовым, записаны все крестьяне мужского пола Илимского воеводства и указан их возраст (Россыпь № 75, св. 9, конец книги утрачен).
В дер. Невонской, согласно этой книге, имелся двор Василия Антипина; самому хозяину было 15 лет, его братьям 11 лет и 1 под. В дер. Прокопьевской хозяин двора Клементей Кокшаров оказался 10 лет, а его братья 8 лет, 3 лет и 1 года. В дер. Малая Када во главе двора стоял 5-летний Иван Распопин, а семья его состояла из 4 братьев — 4 лет, 3 лет, 2 лет и 1 года.
Бывали случаи, когда в семье имелся более старший родственник, как 60-летний дядя во дворе Ефима Огородников (дер. Суворова), дворо-хозяину было 10 лет, а братьям — 7 лет, 3 года и 1 год. Но, как видно из приведённых случаев, были дворы, в которых все лица мужского пола оказывались мальчиками. Руки какой-то близкой женщины направляли хозяйственную деятельность таких крестьянских дворов.
Только так, в виде безымянной тени, русская крестьянка могли проявить те качества, которые делали семью пашенного крестьянина основной силой в деле освоения далёкой окраины России.
1 Сибирский приказ. Книга 420, лл. 1-21.
2 Сибирский приказ. Столбец 344. часть I, лл. 207-210.
3 Сибирский приказ. Книга 306, лл. 105-163, в частности последний двор записан на л. 135.
4 Сибирский приказ. Книга 580, лл. 364—469.
5 Это жена Ивашки Тупицы, одного из мирских челобитчиков на Кафтырева в 1696 году.
<< Назад Вперёд>>
