I. Лазаретный обоз
Отправились мы в поход в конце сентября 1877 г. От Вислы до Дуная наш подвижной дивизионный лазарет везли по железным дорогам; но и при этом благоприятном условии нам приходилось не раз испытывать все неудобство, всю неповоротливость нашего обоза; особенно нагрузка и перегрузка огромных и громоздких линеек требовала всегда много лишних хлопот и продолжительных остановок; а тут, как на беду, перегрузки эти случались довольно часто: нас перегружали в Ковеле, Казатине, Жмеринке, в Унгенах, Яссах, Букуреште и затем окончательно выгрузили во Фратештах. От Ковеля до Фратешт мы тащились по железным дорогам целых пятнадцать дней — быстрота не особенная... Во все это время погода нам благоприятствовала: дни стояли теплые, ясные; только в Жмеринке перегружались под проливным дождем и в непроглядной темноте, благодаря любезности тамошнего коменданта, который не благоволил дать фонарей, вследствие чего случились и порядочные поломки, и порядочные увечья... Во время последней выгрузки во Фратештах опять пошел дождь, опять выгружались в непроницаемой темноте и опять небольшие поломки, и небольшие увечья... На другой день (6 октября) начался наш настоящий поход и прямо по проселочной дороге. От дождя, продолжавшегося целую ночь, земля распустилась, и глинисто-черноземный грунт сделался скользким и вязким до того, что пешеходы тащили на ногах настоящие пудовые гири... Лошадки наши, отдыхавшие целый месяц на хорошем корме, сначала пошли было довольно ходко и бойко; но скоро прыть им умаялась, и обоз наш, несмотря на самые энергические подтягивания, растянулся на огромное пространство. На беду нашу, пред сумерками дождь превратился в настоящий ливень и начал хлестать как из ведра. Лошади скоро совсем выбились из сил и стали; пришлось половину обоза оставить на ночлег в поле, не добравшись несколько верст до назначенной по маршруту станции. Таким образом, первый же маршевой переход, всего 22 версты, мы не могли осилить в течение целого дня с раннего утра до поздней ночи... На другой день, когда подтянулись все линейки и повозки, наш блестящий обоз представлял уже из себя такую печальную картину и так неказисто выглядывал, что, вопреки маршрутному расписанию, признано было необходимым дать ему дневку для того, чтоб и лошадям отдохнуть, и людям обсушиться, и оказавшиеся в обозе поломки немедленно исправить. По здравом обсуждении встретившихся, но не вполне предвиденных обстоятельств, тут же порешили купить в помощь форменному обозу две пары волов с двумя румынскими каруцами (телегами) и две полубочки по десяти ведер каждая, так как устроители лазаретного обоза не сообразили того, что для целой роты носильщиков и для всей вообще лазаретной прислуги, в количестве 311 человек, необходимо было устроить особые посудины для запасной воды на случай больших переходов; за неимением же таких посудин наши люди, не добравшись вчера до назначенной станции, остались без горячей пищи и во время самого перехода утоляли свою жажду из дождевых луж...
Во время этой первой походной дневки, около румынской деревушки Путыней, в лазарете нашем поднялась самая кипучая работа: кузнецы ковали, плотники тесали, шорники строчили, столяры пилили, санитары вытаскивали, разбирали, расстегивали, просушивали лазаретное добро. В числе других исправлений нашего обоза тут же началась починка аптечной платформы, которую потом чинили почти на каждом переходе, начиная от Фратешт и до Чорлу или от прибрежий Дуная до берегов Мраморного моря. Изо всех принадлежностей лазаретного обоза одни только колеса оказались действительно прочными и выдержали весь поход безо всяких повреждений и починок; все же остальное чинилось по несколько раз или заводилось вновь. Таким образом, самая прочность лазаретного обоза, на которую всего более рассчитывали, оказалась на самом деле весьма неудовлетворительною. Что же касается огромной тяжести лазаретных линеек, их неумеренной высоты и громадного объема, то все эти отрицательные качества давали нам себя чувствовать почти на каждой горе, на каждом спуске, особенно, по проселочным дорогам и в ненастное время; ни на одну порядочную гору в Румынии и Болгарии мы не подымались без того, чтобы не подпречь так называемых выносных, и, таким образом, вместо положенной по штату четверни лошадей, мы бичевались почти на всякую гору шестериком и всегда при помощи еще крепких солдатских плечей. Эта тяжелая операция при спусках и подъемах, кроме напрасного утомления людей и лошадей, отнимала всегда много дорогого времени, так что на назначенные по маршруту ночлеги мы приходили или очень поздно, или вовсе не приходили, останавливаясь где попало, где заставала нас темная ночь. На первую же встреченную нами Систовскую гору мы бичевались целый день, несмотря на отличную погоду; потом, на переходе от Овчей Могилы до Радоницы мы заночевали на грязнейшем лугу, чуть не в болоте, около Булгарени; на следующем переходе до Врбицы заехали ночью в такую трущобу, что одна из полковых21 линеек полетела в овраг и там ночевала, разбившись в прах. Каждый длинный подъем в гору, каждый крутой спуск, узкий мостик, болотистый ручей непременно нас задерживали на несколько часов; приходилось даже строить импровизованные мосточки или расширять старые, так как наши линейки, с их широким ходом, не везде могли переехать через узкие и непрочные деревенские мосты. Неизбежным последствием таких путевых задержек и постоянных запаздываний было то, что люди наши по целым суткам оставались без горячей пищи или пользовались ею не в то время, когда бы следовало: так, например, высланные вперед квартирьеры и кашевары, прибыв на место назначенного по маршруту ночлега, приготовят заблаговременно горячую пищу, а мы, двигаясь по-черепашьи, до этого места не доходим, останавливаемся там, где ночь застала, и люди остаются без пищи; на другой день, придя на место вчерашнего маршрутного ночлега, они употребляют уже пищу несвежую, вчерашнюю; а случалось и так, что приготовленная с вечера кашица или суп в течение ночи прокисали и по прибытии голодных потребителей оказывались к потреблению негодными. Самое передвижение наше от Рущука до Плевны вернее можно было назвать не проездом военным, а каким-то странствованием по пустыни, только не таким продолжительным, как известное сорокалетнее... Маршрут указывал нам только начало и конец ежедневного перехода, например, от Радоницы до Врбицы; а как по таким проселочным дорогам и перекресткам пробраться от одной деревни до другой, нередко на расстоянии более тридцати верст, это предоставлялось уже нашему собственному соображению и усмотрению; и действительно, все это время, почти целую неделю, мы странствовали в буквальном смысле по собственному усмотрению; спросить о дороге не у кого, страна разоренная, жители разбежались, на протяжении десяти-пятнадцати верст не встретишь ни единого братушки; а в полях и степях дорожки, перекрестки почти на каждой версте — куда двигаться? Бог его знает... Ну и держались всегда именно той дороги, которая более других разбита, на которой ясно виделись глубокие колеи, прорезанные нашею артиллерией и обозами; но туда ли именно направлялись эти части, куда нам следовало, это было покрыто для нас полнейшим мраком неизвестности. Поэтому мы странствовали так себе, на авось и не раз попадали совсем не на ту дорогу куда следовало, делали большой крюк и снова опаздывали на ночлег.
Не успел наш лазарет открыть свои действия на левом берегу реки Вида, как со всех сторон начали подвозить к нам больных, так что в несколько дней лазарет наш переполнился до невозможности; нужно было принять меры для немедленной эвакуации больных в ближайшие военно-временные госпитали. По наведенным справкам, ближайшим к нам оказался госпиталь № 63, расположенный в деревне Булгарени, отстоящей от места нашей стоянки верстах в шестидесяти-семидесяти по кружной дороге на Рыбну, Врбицу, Радоницу и в Булгарени. Отправлять больных в наших лазаретных линейках было немыслимо: дня три падали постоянные дожди, дороги сделались для таких тяжелых и громоздких посудин совершенно непроездными; поэтому как первый, так и все последующие транспорты с больными, а потом с ранеными мы отправляли на повозках вольнонаемных обозов. Таким способом, в течение двух месяцев эвакуировано было из нашего лазарета 894 человека больных и 807 человек раненых. Собственно же наши лазаретные линейки, специально для этой цели назначенные, употреблялись за все это время всего только три раза: в день последнего Плевненского боя, 28 ноября 1877 г., они сделали один рейс на пространстве семи верст, с поля сражения до места стоянки, и перевезли около 120 человек раненых; но и на этом единственном рейсе они как нельзя более доказали всю свою непригодность; пространство в семь верст они тащились семь часов — с поля битвы тронулись в шесть часов вечера и прибыли на бивуак в первом часу ночи. И лошади, и обозные, и сами раненые измучились ужасно. В другой раз в наших линейках отвезли в Плевну 45 человек раненых турок и, наконец, в третий раз в конце декабря отвезли больных в количестве 68 человек в деревню Лежень, на пространстве 65 верст, на что потребовалось времени пятеро суток. Вот и все подвиги, совершенные нашими лазаретными линейками в течение всей прошлой компании, вся польза принесенная ими нашей дивизии по прямому их специальному назначению; во время же походов и передвижений в них обыкновенно перевозили запасной фураж для казенно-подъемных лошадей: сено, солому, снопы, овес или ячмень в мешках, хотя для этой последней цели можно было бы употреблять и не такие дорогие посудины.
Несмотря, однако, на самый осязательный опыт полной непригодности и всеми признанной бесполезности наших неуклюжих лазаретных линеек, никому не пришло в голову сделать распоряжение о том, чтоб их оставить по сю сторону Балкан и не тащить с собою в долину Тунджи и Марицы. Но волей-неволей мы их потащили... Чего только стоило нам одно это убийственное перетаскиванье — сколько погибло бедных лошадей, сколько покалечилось наших обозных санитаров! Почти каждый подвижной дивизионный лазарет оставил одну-другую линейку в страшных пропастях больших и малых Балкан на память нашей интеллигенции...
Какую же пользу принесли наши линейки за Балканами? А ту же самую, что и за Дунаем до Балкан; мы их таскали за собой — и только... Никакого применения они не имели и не могли иметь по самому своему устройству, составляя только одну страшную для нас обузу, замедляя повсюду наше походное движение. На пути из Адрианополя в Чорлу лазарет вынужден был простоять в Люле-Бургасе целых две недели совершенно непроизвольно, благодаря только тому обстоятельству, что наш громоздкий и тяжелый обоз нельзя было никакими силами перетащить через болотистый луг около деревни Кераштирана; а между тем, в это самое время в Чорлу, где сосредоточена была вся наша дивизия, с каждым днем развивалась страшная тифозная эпидемия; полковые врачи выбивались из сил, а дивизионный лазарет застрял в Люле-Бургасе... Таскали мы за собой наши неуклюжие линейки и в прибрежные страны моря Эгейского, показывали их и на берегах Мраморного; наконец, как драгоценное сокровище, как родное детище перевезли и по морю Черному, возбуждая на всем пути нашего следования немалое удивление непросвещенных греков, армян, турок и болгар... Показали мы им наше экипажное мастерство, наше тележное искусство...
Теперь сам собою возникает вопрос: что же мы станем делать с нашим лазаретным обозом? Куда пристроим это родимое недомысленное детище, которое мы так нерасчетливо для себя возили на показ за границу? Неужели оставим его расти и множиться до будущей новой войны?
229-го гренадерского Сибирского полка.
<< Назад Вперёд>>
