Бобыли
Эти позднейшие книги дают возможность несколько пополнить наши сведения о непашенных людях. Между ними и теперь есть люди достаточные. Опоцкому монастырю бобыли платят по 1 грив, с двора. Эти монастырские бобыли люди непашенные, но они берут у монастыря землю из оброку и пашут ее наездом1. Это значит, что они живут не на нанятой земле, а в монастырской деревне; а на взятую в оброк землю только наезжают для сельских работ. То же делают и крестьяне, принанимая землю в чужих деревнях; по занятиям бобыли иногда те же крестьяне. Чем занимаются монастырские бобыли в деревне, где живут, этого, к сожалению, писец не говорит.
Из только что приведенного свидетельства видно, что бобыли занимаются пашней; а с другой стороны, конечно, и крестьяне могут нанимать дворовые места, оставаясь крестьянами2.
В писцовых книгах московских уездов XVI века встречаем оба термина, и непашенных людей, и бобылей. Под этими названиями появляются те же ремесленные и промышленные люди, что и в Новгороде: швецы, сапожники, кузнецы, пастухи, калачники, земские дьячки и даже кабатчики, а между ними и бедные вдовы.
В описях дворцовых крестьян XVI века встречаем указания и на обложение непашенных людей повинностями. Например:
"Село Борки... двор непашенный, а живет в нем сапожник, а оброку с него в год гривна; пошлин денга" (II. 313).
При описании села Лотошина Микулинского уезда находим и любопытное разъяснение порядка обложения непашенных людей:
"И писцы... те непашенные дворы пооброчили, потому что в сошном письме не пригодятся, и прежде сего были в оброке ж, а платили оброку на год по 46 алтын по 4 денги, а ныне оброку им платити в великаго князя казну, в Дворцовой приказ, за ямския и за приметныя денги, и за мелкий доход, и за иныя за всякия подати на год по 2 руб. и 13 алт. и по 5 ден., с двора по гривне, да пошлин дворецкаго и дьячих 4 алт. с полуденгой, с рубля по 10 ден.; а с волостными им людми, с пашенными крестьяны, с сельчаны и с деревенщики, не тянути... а разводити им тот оброк меж себя самим по животом и по промыслом и по двором" (II. 335).
На бобылях лежат и ямские и приметные деньги, и некоторые другие подати, как и на крестьянах, но раскладываются иначе: не по сохам, ибо у них нет земли, а по животам, и промыслам, и по дворам. Полагаем, то же делалось и в Новгороде с обежною данью. Это делается и в XVII веке. По "Сотной" 1627 г. крестьянам черных волостей предписывалось верстаться "по пашне и по угодью", а бобылям "по промыслом и по животом" (Неволин. Прил. 131).
Но почему писцы XVI века стали заменять старые термины, непашенные люди и поземщики, совершенно определенные и ясные, новым — бобыли, и что значит бобыль? Бобыль и в старину, конечно, имел то же значение, что и теперь, это — одинокий, бедный человек. Применение такого термина для обозначения непашенных людей вообще — свидетельствует о некоторой неточности писцов XVI века. Непашенные люди не были же непременно одиночками; они конечно, имели семьи, а многие из них были богаче крестьян. Как же пришли писцы к такому не совсем правильному обобщению? Писцы были московские люди, а потому возникает вопрос, не имело ли какого особого значения в Москве слово бобыль? На этот вопрос проливают довольно яркий свет документы, напечатанные г-ном Дьяконовым в выпуске 1 "Актов, относящихся к истории тяглого населения в Московском государстве". Эти документы составлены в XVII веке, но порядок, о котором они свидетельствуют, не новый, а старый; они говорят намеками об отношениях, всем хорошо известных и, конечно, давно установившихся. Мы имеем в виду порядные в бобыли. Это удивительнейшие документы.
В Москве человек мог сделаться по договору бобылем, в бобыли там поступают и для этого дают на себя "бобыльскую оброчную запись", по которой обязываются "жить в оброчных бобылях", вести себя тихо, смирно, корчмы не держать и т.д., бобыльский оброк платить и государевы всякие подати, по раскладу, тоже платить, и "всякое сделье бобыльское с бобыли делать вместе" (№ 35. 1644).
Ясно, московский бобыль совсем не то, что новгородский поземщик. Тот нанимает под двор землю, на которой и живет, вот и все; он съемщик участка земли под дворовое строение. Московский бобыль обязывается всякое сделье делать и оброк еще платить. Это не наем участка земли, а поступление в услужение, да еще с обязанностью платить оброк. До сих пор все ясно. Но тут же начинается и неясность. За что бобыль обязывается и служить, и платить? Об этом ни слова ни в одной порядной! Сколько он должен платить оброка? — тоже не говорится. Какое он должен делать сделье? В приведенной порядной и об этом ничего не сказано. "С бобыли делать вместе" — вот какое сделье. Нам это непонятно; а тогда это было всем понятно и потому, конечно, что дело шло об отношениях давно сложившихся, которые и надобности не было определять ближе.
Удивительные отношения: все обязанности на стороне бобыля, а на стороне господина только права. Положение хуже кабального. Тот получает деньги, а за % с них обязывается только служить; бобыль ничего не получает, зато обязывается и служить, и оброк платить — и все это бессрочно; но господин не обязывается его держать, стало быть, может прогнать, когда захочет.
Другие порядные прибавляют к указанным новые черты. Из № 37 узнаем, что бобыль живет у господина во дворе. Это много разъясняет. Бобылю, значит, дают пристанище, его кормят, одевают. Но вместе с тем он еще далее отходит от новгородского поземщика. Жить во дворе господина — значит жить на чужих хлебах; новгородские же поземщики, хотя живут на чужой земле, но своим хозяйством. Для помещения московских бобылей у господ при их дворах были даже особые бобыльские дворы, в которых бобыли и жили (№ 23). Отсюда, вместо того, чтобы сказать "бью челом в бобыли", можно было сказать: "бью челом во двор". Так и говорит Федька Иванов, сын крестьянский, что он "бил челом во двор ко князю Ивану Елецкому", а из последующего видно, что он порядился к нему в бобыли (№ 51). Из того же № узнаем, что бобыли делают "пашенное и всякое господское дело". Итак, московский бобыль — слуга в самом широком смысле этого слова: он и пашет, и косит, и лошадей стережет, и во дворе служит и т.д., он делает всякое господское дело, а делу этому конца нет. Как же он еще оброк платит? Откуда взять денег на оброк, если все время отдано господину, а сам бобыль ничего не имеет: живет в господском дворе и ест господский хлеб? В № 51 находим выражение, которым можно воспользоваться для ответа и на этот — практически чрезвычайно трудный вопрос.
№ 51 очень сложен по содержанию. Федька Иванов, поступивший уже в бобыли к князю Ив. Елецкому, бьет ему челом во крестьяне, на крестьянский участок, и по этому поводу говорит:
"А пока места я, Фетка, за ним, за князь Иваном, живу в бобылях... и пойду от него, князя Ивана, из двора, и мне, Фетке, давать на всяк год з бобылства по полтине денег оброку за пашенное и за всякое ево дело".
Это все объясняет.
Оброк является здесь только в виде неустойки на тот случай, когда бобыль уйдет со двора господина и перестанет на него работать. Теперь все понятно. Итак, условие об оброке, который бобыль обязывается платить, в действительности есть только предоставление господину права, в случае ухода бобыля, требовать с него ежегодной платы! Это неустойка, но в форме чрезвычайно невыгодной для бобыля. Она дает господину право сделать из бобыля все, что угодно: он может заставить его работать, а может и на оброк посадить, а может требовать и того, и другого.
Надо думать, что на таких условиях в бобыли поступали очень бедные люди.
Но в бобыли поряжаются и мастеровые. В 1649 г. к Бог. Ив. Самарину порядился в бобыли Ив. Иванов, портной мастер. Его порядная интересна в том отношении, что в ней приняты некоторые меры к ограждению прав бобыля. Он обязывается "за оброк" шить четыре недели в году, с Покрова Богородицы, на Самарина и его сына. Оброк здесь заменен работой и совершенно определенной не только по роду и времени, но даже и по лицам, в пользу которых работа совершается: он шьет только на Самариных, отца и сына. Затем бобыль выговаривает себе свободу промышлять, где желает "рукоделием портнаго мастерства" (№ 45). И здесь не сказано, за что он будет четыре недели работать на Самарина. Но ясно, что и он работает вместо оброка, т.е. если не будет работать, то должен будет платить оброк. Оброк — опять неустойка.
Порядная другого портного, а вместе с тем и плотника, написана без всяких оговорок каких-либо его прав: он обязывается и оброк платить, и всякое сделье с бобылями делать (№ 36).
Вот что такое московские бобыли. Это слуги, находящиеся в худшем положении, чем кабальные люди. Но есть и черта сходства между ними. Кабальные, в силу указов конца XVI века, остаются в зависимости только по смерть господина. То же и бобыли. Они дают "бобыльскую оброчную запись" известному лицу и, конечно, со смертью его освобождаются от принятых обязательств. Тут нет займа, а потому нет и основания оставаться в зависимости от наследников.
Надо теперь выяснить, что же заставляет московских бобылей ставить себя в такие тяжелые условия? Причины этому разные, по различию людей, поступающих в бобыли. В бобыли поступают бедные люди, которым пить, есть нечего; и небедные, например, ремесленники, которые могут себя прокормить. Бедные люди, по безвыходности своего положения, поступают на полную волю господина. Но они сами выбирают господина; они знают, к кому поступают; они, стало быть, имеют уверенность, что за избранным господином им будет все же лучше, чем на свободе. Вот почему они и отдаются на всю его волю.
В другом положении ремесленные и мастеровые люди. За что они продают свою свободу? Как люди ремесленные, а не пашенные крестьяне, они принадлежат, по всей вероятности, к какому-нибудь рядку, посаду, городу и должны нести все повинности наряду с посадскими, денежные и натуральные; эти последние повинности, состоявшие в службах по кабацким, таможенным делам и проч., были очень обременительны. Поступая на службу частного господина, бобыли не освобождаются от платы государевых податей и, как мы видели, в своих записях берут на себя обязанность платить их по раскладке, но они уходят от служб. Вот за что, надо думать, портной Иван Иванов принимает на себя обязанность работать на г-д Самариных четыре недели в году. Остальное время у него все свободно; его не пошлют ни в рогаточные сторожа, ни в кабацкие целовальники, ни в таможни, ни в проводники с подводами и т.д. потому, что он живет в бобылях в господском дворе.
Мы имеем еще один удивительнейший документ. "Три посадских человека города Ярославля поручились в том, что бобыль стряпчаго Лap. Андр. Тихменева, Фома Матвеев, будет, за их порукою, жить в Ярославле, никуда не съедет, ни за кого не заложится, а господину своему (Тихменеву) будет платить по шести рублей оброку в год" (№ 65). Он будет платить за то, что будет жить в Ярославле! Чистейший обход закона и ничего больше. Бобыль Фома Матвеев будет жить в Яоославле, делать все, что ему угодно, но какое он будет тянуть тягло и по какой раскладке будет платить государевы подати, это не будет зависеть от ярославцев, потому что он бобыль Тихменева. Вот за что он будет платить стряпчему Тихменеву шесть рублей ежегодно. Надо полагать, в этом бобыльстве скрывается запрещенный институт закладничества.
С прикреплением крестьян и с развитием барщины, которая в XVII веке должна была сделать большие успехи, было положено начало к совершенному смешению крестьян с бобылями: бобыль пашет на господина, и крестьянин делает то же. Последствием этого явились порядные в бобыли и в крестьяне безразлично. В 1645 г. архиепископский стряпчий
"Положил перед владыкой порядную записи и поставил за записью жонку, вдову, с детьми, и сказал: та вдова с детьми порядилась жить в Троицкой вотчине в бобылях или во крестьянех, где ей великий господин преосвященный псковский и изборский укажет" (№ 34. 1654).
А вот еще документ. Старинный крестьянин рядится на старую свою деревню в бобыли и обязывается пашню пахать, пожни косить, подати государевы платить и т.д., все, как крестьянин. А в конце говорит: "И впредь я в бобыльстве и во крестьянстве крепок" (№ 18. 1630). В силу развития господской власти уже в половине XVII века теряется различие между крестьянином и бобылем: господин может сделать из бобыля крестьянина, а из крестьянина бобыля. А так как непашенные люди подати платят не с сошного письма, а по животам и промыслам, а эти животы и промыслы могут быть у бобылей очень невелики, то господам при переписи выгодно показывать крестьян бобылями. Правительство обратило на это внимание еще в начале XVII века и в дозорных книгах 1628 г. предписывало новоприбылых крестьян и бобылей класть в живущее тягло и в четвертную пашню; "кому на чем мочно впредь жити и государевы всякия подати платити" (Неволин. Прил. 375).
Московское бобыльство оказывается явлением весьма сложным. Почему же новгородские писцы XVI века стали так называть поземщиков? Надо думать, что в жизни между теми и другими были черты сходства. Юридически это два совершенно разных состояния: поземщики нанимают небольшие клочки земли, московские бобыли суть слуги, они обязываются ко всяким услугам и к платежу оброка. Бедные новгородские поземщики, жившие в господских деревнях, по всей вероятности, нанимались в работы сельские и всякие другие к владельцам земли. Эти работы делались по особому договору, а не в силу того, что поземщики снимали небольшие участки земли, но тем не менее они работали на господина. Вот факт, сближающий поземщиков с московскими бобылями: и те, и другие работают на господина земли. Ввиду такого чисто внешнего сходства московские писцы и применяли к непашенным людям термин бобылей.
Наконец, укажем и на то, что в XVII веке слово бобыль употреблялось и в обыкновенном разговорном смысле бедняка, которому есть нечего. О таком бобыле говорят дозорные книги Деревской пятины 1620 г., он "кормился в мире", т.е. он жил на счет общины3.
Выяснив положение бобылей в XVII веке, остановимся ближе на двух-трех записях писцовых книг XVI в. Из них можно видеть, что бобыли XVII века существовали в Новгороде и в Москве уже в XVI веке. В описании сельца Горитова где жили сами помещики, братья Шишкины, читаем:
"А бобылей: двор человек их, дьяк Семенка, двор Ивашко повар, без пашни".
Что это за бобыли? Это, несомненно, прислуга Шишкиных, их дьяк и повар; но они не рабы, а свободные люди, бобыли; полагать надо, они поступили в бобыли, дали на себя оброчную бобыльскую запись. У помещика Пустошкина также в деревне, где он сам жил, были 2 двора "людей его: двор человек его Васюк, двор Власка бобыль". Люди — это холопы, человек Васюк — холоп; Власка же отмечен эпитетом бобыль, он, следовательно, не холоп, а служит по бобыльской записи: но так как он "слуга", то писцы и его отнесли к разряду "людей" помещика.
В описи села Великого князя Семена Бекбулатовича Тверского, где он сам жил, читаем:
"За ручьем пять дворов: сокольника, мельника, тонкопрядицы, конюха, разсыльщика, а живут в крестьянских дворех, а пашня тех дворов была припущена в великаго князя пашню".
Это тоже беспашенные люди; они бобылями не названы, но они тоже слуги великого князя, хотя и не были его холопами. На каком же основании они служат? Можно думать, тоже по бобыльской записи4. В описи Шелонской пятины конца XVI века (1581) находим свидетельство о том, что на монастырской земле было дворов беспашенных 24 двора, что они дают оброку с двора по гривне, а делают в монастырь пять дней в году. Здесь и оброк, и дело, как в XVII веке, но дело очень небольшое. Эти бобыли гораздо ближе к поземщикам XV века, чем к московским бобылям XVII (Неволин. Прил. 116).
1Неволин. О пятинах и погостах. Прил. С. 116
2Любопытное указание на такое соединение крестьянства и бобыльства в одном лице находим в напечатанной В.Н.Сторожевым "Сотной" грамоте дворцового села Вологодского уезда 1592 г. Там описаны сперва пашенные крестьянские дворы; в числе владельцев одного такого двора показан Олешка Терентьев. А затем идет описание дворов, мест дворовых и огородов, но без пашни. Одно такое место дворовое и одно место огородное показаны за тем же Олешкой Терентьевым. Он в одно и то же время и крестьянин, и бобыль (Волог. губ. вед. 1898. № 23). В этой "Сотной" речь идет о непашенных дворах, с них берут позем, термин бобыль не Употребляется, все это — как в новг. писц. книгах конца XV века. Я никогда не видал "Волог. губ. вед." и, конечно, ничего бы этого не знал, если бы почтенный В.Н.Сторожев любезно не сообщил мне оттиска напечатанной им грамоты.
3У Неволина. 369.
Непашенные дворы бобылей упоминаются еще и в описях XVII века. И.Н.Миклашевский делает извлечения из описи Успенского монастыря (1652), в которой упоминаются "58 дворов непашенных бобылей", и в их числе дворы: иконника, чеботарей, гончаров, кожевников, бондарей, овчинника и даже мясника" (135). Трудно сказать, кто это, непашенные люди в смысле поземщиков или московские бобыли-слуги. Скорее последнее. Но в описях даже конца XVII века можно встретить бобылей совершенно в смысле новгородских поземщиков конца XV. В переписной книге Толвуйского погоста 1671 г. читаем:
"Деревня Николщина, а в ней живут бобыли непашенные (2 двора), пашни нет, кормятся работою".
Явления новгородского быта конца XV века без всяких изменений доживают до конца XVII. Московские писцы называют их только своим словом, это бобыли, а в старину писали "непашенные люди". А. до ю. б. № 139. С.242. Приведенное сведение берем из описи земель Никольского Вяжицкого монастыря, которые в 1671 г. были конфискованы на великого государя. Конфискация новгородских земель продолжается и в конце XVII века.
4Новг. писц. кн. IV. 316, 407; ср. еще 257, 408, 430; Писцовые книги XVI века, пвд.ред. Калачова. II. 360.
<< Назад Вперёд>>
