Исключения из общего правила
В древних памятниках термин жалованная грамота имел очень широкий смысл. Всякая милость князя могла получить форму жалованной грамоты. Если население было недовольно наместником, назначенным князем, жаловалось на его бездеятельность и лихоимство и просило о разрешении заменить его выборными органами, и князь соизволял на это, решение князя выражалось в жалованной грамоте, хотя ею и не предоставлялось никаких льгот от повинностей. Князь жаловал просителей, отменял наместника и дозволял судиться своими выборными. Грамота, которою все это предоставлялось населению, называлась жалованной, иначе уставной грамотой. Предоставление льгот от повинностей есть тоже пожалование; оно обыкновенно соединяется с освобождением пожалованного и от суда княжеских чиновников. Содержание льготных грамот в этом тесном смысле слова мы и будем разбирать, но только в той его части, в которой идет речь о льготах от повинностей.
1. Льготы от повинностей даются самым разнообразным лицам, и большим людям, и маленьким, которые в грамотах называются Федьками, Митьками; даются монастырям, владыкам, митрополиту, рыболовам, крестьянам, служилым людям, боярам. Случается, что пожалование простирается на все имения, чем владеет в известной местности пожалованный; но едва ли не чаще грамоты даются на одно известное владение, на село с деревнями, на несколько деревень, на пустошь. В т.II "Рус. ист. библиотеки" напечатано 11 жалованных грамот можайского князя Андрея Дмитриевича Кириллову монастырю. Между ними есть грамоты на одно село, на одну пустошь, только что князем пожалованную монастырю и еще не имеющую населения. Тут и мотив ясен, хотя и не высказан. Пустошь надо населить; для поощрения притока нового населения и дается льгота от повинностей. Но если льгота дается поименно известным участкам земли, то отсюда следует, что у Кириллова монастыря не было общей льготы, и в Можайском уделе могли быть у него и нельготные имения. Кто-нибудь отказал монастырю имение по душе или монастырь купил у кого-нибудь имение;
это будут нельготные имения, ибо у монастыря нет общей льготной грамоты. Он может получить и на эти имения льготу, если князь даст, но пока не получит, они в тягле. Наши льготные грамоты только подтверждают общее правило о тягле.
2. На кого простирается льгота от повинностей, на все население сел, деревень и пустошей или не на все? Это опять чрезвычайно различно. Есть грамоты, в которых льгота дается всем, кто "иметь сидети" в известной деревне; а есть и такие, в которых льгота дается не наличному населению, а только тем, кого владелец вновь призовет к себе со стороны. Иногда число пользующихся льготой ограничивается еще условием, чтобы призванные были из иных княжений, а не из своего. Кроме этих призванных из чужих княжений, льгота распространяется только на тех, кого владельцы "окупив посадят", т.е. на рабов. Если не будет ни призванных из иных княжений, ни рабов, льгота обращается в пустой звук.
3. На какой срок давались льготы; были они вечные или нет? И на этот вопрос тексты отвечают различно. Только в одной грамоте тверского князя, Бориса, нашли мы прямое указание на неизменность жалования.
"Дали мы эту милостыню церкви Святой Богородицы, — говорит князь, — неподвижно, никаким делом не нарушить нам этой милости, ни нашим детям, ни внучатам" (АЭ. I. № 34. 1437—1461).
Та же мысль о неизменности пожалования в других грамотах выражается в иной форме. Перечисление льгот заканчивается иногда такой фразой:
"А на которую грамоту свою грамоту дам, а на сю грамоту грамоты нет".
Этими словами князь обещает не отменять грамоты. Но преемник его, конечно, может отменить льготу. Вот почему пожалованные, обыкновенно, по смерти князя-жалователя, просят его преемника переписать жалованную грамоту на свое имя, т.е. вновь пожаловать.
Но есть грамоты, в которых время льготы определено. Льгота дается на 3, на 5, на 10, на 15 лет, по истечении которых пожалованный вступает снова в тягло. Если льгота дается всем вновь перезываемым, откуда бы они ни пришли, то срок определяется, обыкновенно, различно: для перезываемых из своего княжения он короче, для перезываемых из чужих княжений он длиннее. Если для своих 3, для чужих 10 лет; для своих 5, для чужих 10 или 15 лет. В этих случаях, если только удастся перезвать из чужих княжений, льгота оказывает пользу не только льготчику, но и местному князю. Давая льготы, князья не забывают и себя.
4. Какие же льготы даются пожалованным? В этом пункте встречаемся уже с совершенно бесконечным разнообразием. Есть немало грамот, в которых пожалованный освобождается от всяких даней, кормов и сборов судных мужей; но также имеем немало грамот и таких, в которых пожалованный освобождается только от некоторых сборов или, освобождаясь от всяких даней, обязывается делать в казну некоторый взнос деньгами. Приведем несколько примеров неполных льгот.
Нижегородский князь в 1410 г. освободил Благовещенский монастырь от многих сборов, в грамоте перечисленных, но перед этим перечислением делает такую оговорку:
"Коли придет моя дань (татарская), игумен заплатит за них (за монастырских людей) по силе".
Два углицких князя освободили села и деревни Троице-Сергиева монастыря от всяких даней, но обязали монастырь платить в свою казну ежегодный оброк, один князь на Рождество Христово, другой — на Юрьев день весенний и осенний. Тверской Великий князь Борис пожаловал игуменью Сретенского монастыря, освободил от всяких даней, но в конце грамоты прибавил:
"А придет моя дань великаго князя неминучая, и игуменья сберет сама дань с тех людей, да пришлет к моей казне".
Игуменья соберет сама, — это потому, что она не только освобождена от въезда княжеских чиновников, но сотским и старостам запрещено "наряжать ея людей". Итак, невъезд княжеских чиновников не устраняет еще зависимости льготного имения от князя непосредственно. В 1507 г. Великий князь Василий Иванович пожаловал игумена Валаамского монастыря, велел своим новгородским наместникам не брать с крестьян монастырских своих кормов, а также их тиунам и людям поборов своих не брать. Все остальные повинности остались на монастырских крестьянах. А в 1517 г. он освободил от многих перечисленных в грамоте пошлин села и деревни Троице-Сергиева монастыря, "опричь яму и посошныя службы". В Каширском уезде, в Ростовском стану, положены церковные земли в сошное письмо для одного городового дела, а от остальных повинностей освобождены. Эта льгота сделана попам и причетникам церковным "в руги место". То же и в XVII веке. В 1608 г. Воскресенскому монастырю в Соли Галицкой дана свобода от четвертных оброчных денег и пошлин за наместнич доход, а всякие другие подати велено платить, как и иные монастырские вотчины платят. В 1623 г. государь пожаловал новгородского митрополита, освободив его вотчины от всяких податей:
"Оприч ямских денег, стрелецких хлебных запасов, городоваго и острожнаго дела".
В 1637 г. восстановлено действие жалованной в 1622 г. грамоты Тихвинскому Успенскому монастырю, по которой он был освобожден от подможных денег ямским охотникам, но на условии, если будет держать свой ям на 5 дорог1.
Итак, освобождение от всяких даней или только от некоторых, условно (за плату оброка, например) или безусловно — существует рядом и встречается с древнейших времен и по XVII век включительно.
И этим еще не исчерпывается все разнообразие содержания жалованных на льготы грамот. Обыкновенно в таких грамотах освобождение от пошлин соединяется с освобождением от суда княжеских чиновников, но в довольно ограниченных размерах: за княжескими чиновниками, в большинстве случаев, остается суд по важнейшим уголовным делам: разбоям и убийствам, а нередко за ними оставляют и кражу с поличным.
Но есть грамоты, в которых делается только освобождение от суда и никакого от пошлин2; и наоборот, есть грамоты с освобождением от одних пошлин3; о них речь будет ниже.
5. Наконец, в некоторых грамотах встречаем приведенное уже условие:
"А у кого будут, у наших наместников и волостелей, на грамотники грамоты, а на сю мою грамоту грамоты нет"4.
Такого рода приписки встречаются в грамотах XIV— XVI веков, но чем ближе к XVII веку, тем реже. Приведенная приписка имеет такой смысл: эта грамота должна иметь силу даже и в том случае, когда будет предписано сделать сбор с грамотников, а другие — теряют в этих случаях свою силу. Итак, данные льготы подлежат отмене, когда князь найдет это нужным, за исключением только тех грамотников, относительно которых сделана особая оговорка. Что льготчики действительно платили, это видно из тех грамот XV, XVI и XVII веков, которые мы привели выше.
Таково наше льготное право. Предоставление льгот духовным учреждениям имело значение благочестивого подвига и должно было войти в практику в очень глубокой древности. Первый христианский князь, устрояя основанную им епископию, не дает ей никаких льгот, а обеспечивает ее содержание из собственных своих доходов. Это очень понятно. Только что основанная епископия не имела ни вотчин, ни жалованных земель; но как скоро они стали скопляться в руках церкви, князья стали давать и льготы для увеличения церковных доходов. Древнейшая из дошедших до нас жалованных грамот соединяет в себе пожалование монастырю рязанским князем и его боярами сел и бортных земель и предоставление ему льгот от суда и даней. Такое же соединенное жалование земель и льгот встречается и в последующее время. Очень можно допустить, что пожалование льгот не всегда обусловливалось челобитьями жалуемых лиц и учреждений, а нередко исходило и от благочестивой инициативы самих князей. Но, конечно, в большинстве случаев челобитье предшествовало пожалованию.
Политическое значение таких пожалований у нас иногда излишне преувеличивается. Несомненно, что предоставление указанных льгот есть уступка князем некоторой части своих державных прав; но едва ли справедливо утверждать, что льготная вотчина становилась государством в государстве, а вотчинник как бы князем. Это можно еще утверждать относительно тех пожалованных, которым предоставлялся суд во всех делах и свобода от всех податей и которые освобождались от действия новых грамот. Но таких льготчиков надо еще поискать; нам не встретился ни один. Наиболее полное определение льгот находим в грамоте Федора Ивановича митрополиту Дионисию на слободку Святославлю. Эта грамота возобновлялась потом всеми последующими государями до Алексея Михайловича включительно. Начало этим льготам положил еще Великий князь Василий Дмитриевич, выменявший у митрополита Киприана город Алексин на слободку Святославлю. Тут было особое основание для княжеской милости. Митрополит уступил князю свой город Алексин, а взамен получил от него слободку, и вот при таком обмене митрополиту и дана была такая полнота льгот, которая редко встречается. Тут было, значит, особое основание для значительных льгот, и тем не менее жалованная грамота не содержит в себе приписки: а на сю грамоту — грамоты нет. А отсюда следует, что слободка Святославля могла быть облагаема повинностями.
От Василия Дмитриевича, выменявшего у митрополита Киприана город Алексин, имеем весьма важный документ, в котором изложены права митрополита Киприана по владению недвижимостью. Этот документ издатели относят к концу XIV века или к самому началу XV века. Митрополиту принадлежал тогда город Лух, церковные села и Константиновский монастырь, извечный митрополичий, тоже с селами. Митрополиту были предоставлены судебные права и льготы от повинностей. Судебные права без ограничений, но если кто будет недоволен митрополичьим наместником или волостелем и будет бить на него челом, великий князь сам его будет судить. Судьи митрополита подлежат, таким образом, ответственности перед князем. И это еще не все. Из монастырских сел от суда княжеских чиновников освобождены только пошлые села, т.е. старинные, уже состоящие за монастырем, а не вновь приобретаемые. Эти последние состоят под общим судом. Льгота от повинностей тоже неполная. И Лух, и церковные села дают дань в татарский выход; а церковные села, кроме того, и ям. В случае войны митрополичьи бояре и слуги должны помогать великому князю. Они выступают под начальством митрополичьего воеводы, но под стягом великого князя. В этом же документе находим такую любопытную справку:
"А что луховцы ставливали хоромы на князя великаго дворе в Володимере, ино то обыскано, что то было учинилося ново, не по пошлине, а нынеча ненадобе луховцам ставити хоромов на вел. князя дворе" (АЭ. I. № 9).
О натуральных повинностях луховцев была сделана справка, причем оказалось, что постановка княжего двора — новость. А другие натуральные повинности? Думаем, что другие, пошлые, могли удержаться, так как о них не сделано оговорки. Итак, в конце XIV века даже владения митрополита не представляли государства в государстве, что же сказать о более мелких людях и о льготах, по суду и по повинностям еще более ограниченных? А были грамоты, которыми льгот от повинностей и вовсе не предоставлялось. Таких ограниченных в каком-либо отношении пожалований большинство. Какая судебная власть этих ограничительных льготчиков? В уголовных делах — кражи без поличного и всякого рода обиды действием и словом, а в гражданских — споры собственных крестьян. А какие у них гражданские споры? Вот и все. Здесь очень далеко "от государства в государстве и как бы княжеской власти"5.
Мы имеем даже случаи пожалования льгот, при которых князь определяет, сколько пожалованный должен получать дохода со своих крестьян. В грамоте звенигородского князя игумену Сторожевского монастыря читаем:
"Чтобы еси на монастырских селех имал: на Рожество Христово, за дань и за все пошлины, с десятины по пяти алтын, да по десяти гривен масла, да по два сыра, да по овчине" и т.д. (АИ. № 100. 1490).
Князь освободил монастырские села от своих даней и пошлин, но не от своей власти.
В жалованных вольным слугам грамотах, в которых дается свобода от суда княжеских чиновников, князья предоставляют иногда недовольным судом пожалованного или его приказчика бить на них челом князю: "А кому будет чего искати на самом (пожалованном) или его прикащике, их сужу яз, князь такой-то, или боярин мой введенный" (АЭ. I. №№ 130 и 132; А. до ю.б. № 31. XX). Суд пожалованного стоит под контролем князя. Пожалованный превращается в княжеского чиновника, а не становится сам "как бы князем".
Какое же это государство в государстве?
Наши жалованные на льготы грамоты порождают массу исключений из общей обязанности нести государственные повинности, но чрезвычайно разнообразных: одни пожалования освобождают от всяких податей, другие только от некоторых; одни бессрочно, другие только на определенный срок; в одних случаях освобождается все население села и деревни, в других только пришлое и т.д. В связи с этими льготами стоит различие белых и черных земель и дворов, белых и черных людей. Что же это за различие?
Начнем со свидетельства памятников более простых и совершенно ясных.
В описании городов XVI века белыми называются дворы осадные, дворы пушкарей, царских кузнецов, кирпичников и пр. Мы уже знаем, что городские дворы всяких служилых людей повинностями не облагались, а потому они и назывались белыми в противоположность дворам, на которых лежали повинности; эти последние назывались тяглыми, черными.
Но милостью князя всякий человек и всякое владение могло получить свободу от повинностей, а потому всякий человек и всякое владение могли сделаться белыми. Это достигалось путем пожалования податных льгот. Иногда все пожалование состояло только в освобождении от повинностей. Таким жалованным грамотам усвоялось и особое наименование обельных грамот, но не всегда; а акт освобождения назывался обелением. Князь предписывал "обелить деревни, всякия подати сложить и из окладу выложить"6. Итак, обеление есть пожалование одних льгот от податей; подсудность же княжеским чиновникам остается в полной неприкосновенности. Но и это специальное пожалование по объему льготы тоже было очень различно. Иногда жаловалась полная свобода от всех податей, иногда только от некоторых. Новгородский митрополит Макарий в 1623 г. получил подтверждение прежних жалованных грамот с 1599 г. В этом подтверждении находим, во-первых, жалованную грамоту с освобождением от суда, за исключением душегубства, разбоя и татьбы с поличным, и от даней, за исключением ямских денег, стрелецких хлебных запасов, городового и острожного дела; и, во-вторых, обельную грамоту, но только на 20 обеж софийской пашни. На эти 20 обеж в 1599 г. он получил обельную грамоту с освобождением от всех податей. Это пожалование и теперь подтверждено. Здесь полное обеление. А в 1550 г. игумену Троице-Сергиева монастыря была дана обельная грамота на городской двор в Москве, но обеление было неполное; монастырь должен был мосты мостить и сторожей к решеткам выставлять7.
Итак, обеление может быть полное и неполное. В последнем случае нет полного противоположения белых земель, дворов, людей — черным. Белые тоже в тягле, но в меньшем. А так как освобождение от податей дается не только обельными грамотами, но и всякими жалованными на льготы, то и эти последние также производят обеление. В этом смысле в Москве было множество обельных людей, земель и дворов. Московские памятники и перечислить их всех не в состоянии. Да и действительно это трудно сделать, ведь жалованные грамоты давались всем, начиная патриархом и кончая крестьянином. Вот для примера два перечисления нетяглых, белых людей и земель. В 1555 г. велено было выписать из писцовых книг Холмского уезда все белые обжи и сохи: помещиков, вотчинников, владыки, монастырей, церковные, земецкие, пятиобежные — и это еще не все, а в конце прибавлено "и всякия белыя обжи и сохи", т.е. у кого бы они ни оказались. В 1670 г. нужно было узнать, кто в Устюжском уезде нетяглые люди купили себе тяглые деревни и угодья после писцов и сравнительно с тяглыми людьми повинностей платят мало или и вовсе не платят. В списке этих нетяглых, т.е. белых людей, находим: монастыри, гостей, людей гостиной сотни, протопопов, попов, дьяконов, церковных причетников, подьячих съезжей избы, посадских людей, и это опять не все, в конце прибавлено "или иных городов белые, а не тяглые люди". И лучше было бы ограничиться этою одною прибавкою, не делая никакого перечисления, ибо невозможно перечислить все разновидности. Крестьян нет ни в том, ни в другом перечислении, а были и крестьяне обельные, они упоминаются в грамоте 1623 г. о сборе с Новгорода мостовых денег. Но уже такова практика московских дьяков; они не умеют говорить языком общих понятий, а все приводят отдельные случаи. Отсюда эти бесконечные перечисления, которые всегда оканчиваются еще и ссылкой на иные случаи8.
Наша старинная белизна, следовательно, двоякого происхождения. Во-первых, были белые городские дворы, которые не облагались повинностями по общему правилу, потому что не представляли промышленных заведений: во-вторых, были белые дворы, обжи и сохи потому, что таковыми делались милостью князя. Сюда относятся все обеленные дворы и сохи и все льготные от податей по жалованным грамотам, о чем речь была выше9.
Обеление, кажется, происходило всегда по просьбе обеляемого, но так же, как и пожалование, не обнимало непременно всех его владений. В 1588 г. велено, по просьбе игумена Аркажского монастыря, обелить шесть обеж от всех повинностей; а что сверх того будет у монастыря обеж в живущем, с того велено имать всякие государевы подати (АИ. I. № 222). Этим объясняется вышеприведенная грамота, которой предписывается сделать для Холмского уезда выписку белых сох и обеж помещиков, вотчинников и других владельцев. Не все их обжи и сохи белые, а только некоторые, и вот оказалось нужным выяснить их количество.
Мы имеем грамоты, в которых предписывается с белых сох сбирать белые повинности, например, "белый корм". Эти грамоты составляют прекрасное дополнение к тому, что сказано выше о положении льготных владений в Москве. Льготные владения освобождены от повинностей и суда, но не от власти московских князей, а потому, когда оказывается нужным, правительство облагает их сборами. Это и есть то, что мы назвали белыми повинностями и что можно еще назвать белым тяглом. И любопытно, это белое тягло бывает больше черного. Понятно почему. Белые сохи свободны от обыкновенного тягла, а если с них приходится брать чрезвычайное, то его берут с них в большем размере, чем с черных: все же они, сравнительно, окажутся во льготе. В 1545 г. велено было в Новгороде с белых дворов, с нетяглых, со всех, взять с двора по ратнику; а с черных дворов с 5 дворов по ратнику, да с 20 дворов — пуд зелья, со всех дворов, чей двор "ни буди". Порохом обложены все дворы поровну, а ратными людьми белые дворы в пять раз тяжелее. В 1536 г., по уставной Онежской грамоте, черные сохи были обложены кормом наместнику и его людям стоимостью в 12 алтын 5 денег, а в 1555 г. с белых сох Холмского уезда приказано было собрать белого корма по 42 алтына 4 деньги с той же сохи; это в три с половиной раза больше, но это не постоянный корм, а тот постоянный10.
Итак, льготные владения то призываются к платежу повинностей наравне со всеми плательщиками, на что мы указали выше; то платят по особому окладу — иногда высшему, чем обыкновенные плательщики. Отдельные случаи платежа белыми сохами по особому окладу и дали повод к такому выражению в грамотах:
"Платить игумену Иакиму с белыми сохами вместе (у него была жалованная грамота) по тому ж, как и с иных монастырских вотчин наши всякия подати платят" (АЭ. II. 85. 1608).
Т.е. как они платят с белых сох по особым грамотам, данным на жалованные грамоты. Что не все монастырские вотчины были белые, это совершенно ясно из предшествуюшего изложения. Но в виде иллюстрации, никогда не лишней, я приведу извлечение из переписки устюжских и сольвычегодских монастырей. Она бросает яркий свет на положение дела. В 1661 г. в Устюге была получена грамота великого государя, в которой велено было с монастырских вотчин, с пятидесяти дворов, взять по конному человеку (даточному) с запасами на государеву (ратную) службу, против властелинских и верховских монастырей белых земель. Издан, следовательно, указ о сборе конных ратников с белых сох и прислан к исполнению в устюжские монастыри. Что же оказалось? Оказалось, что устюжские монастыри белых сох вовсе не имеют, у них все земли черные, и они всякие государевы подати платят с черными крестьянами вряд, и в прошлом 1658 г. с них взято в солдаты с четырех дворов по человеку. В 1678 г. то же случилось с полтинными деньгами на жалованье ратным людям. Вот как в Москве плохо знали, где есть белые сохи, и как необходимы были выписи вроде тех, которую в 1555 г. приказано было составить для Холмского уезда. А черных монастырей, которые тянули тягло с черными людьми, в Холмогорской и Устюжской епархиях было много. Вот они: Архангельский, Троицкий, с Гледени, Ивановский, Никольский-Прилуцкий, Телегов, Соловецкая пустынь, Никольской-Коряжский, Введенский, Ратмеровский; девять монастырей, в которых белых сох совсем не было. Они называют себя "черными тяглыми"11. Это понятно, они были очень удалены от центра. Но не в лучшем положении находились иногда и монастыри, имевшие жалованные грамоты. Это объясняется порядками старинного делопроизводства. Списков обеленных сох в приказах не вели, копий с жалованных грамот не оставляли. Если жалованная грамота сгорала, то белые сохи обращались в черные. Так случилось с Воскресенским монастырем в Соли Галицкой. В 1557 г. на Галич приходили казанские люди, монастырь сожгли, старцев побили. В следующем году приехал писец писать земли. Местные крестьяне назвали монастырские деревни черными, писец их так и записал, и они стали тянуть черное тягло; а игумен говорит, что у них была жалованная грамота, да сгорела. Надо думать, что в делопроизводстве о пожаловании льгот не осталось никакого следа об этой грамоте, а потому в приказах и справки не делали; игумену поверили на слово. Это тот Иаким, о котором мы только что говорили. Любопытный образчик неизвестности, кому какое тягло тянуть, представляет царская грамота от 1643 г. В 1642 г. приказано было в Ржеве исправить городскую стену и мост сошными ржевскими людьми, посадом и уездом, а воевода Ив. Гр. Квашнин привлек к этому делу посадских людей города Осташкова, и в том числе патриарших и Иосифова монастыря. Патриаршие и монастырские посадские люди подают челобитье, в котором объясняют, что они свой город Осташков делают, который и теперь нуждается в ремонте, а ремонт Ржева в их тягло не входит. Как поступает московское правительство? Оно спрашивает Квашнина, по какому указу привлек он осташевцев к работам по укреплению Ржева: в московских приказах, надо думать, не было никаких данных для разъяснения этого недоразумения (АЭ. III. №321). Иногда приходилось прибегать к повальному обыску, чтобы узнать, кто какое тягло должен тянуть.
Ввиду таких порядков делопроизводства различать на практике белые и черные сохи было нелегко. Затруднение это было особенно велико для городских дворов разных служилых людей, которые писались белыми не по грамотам, а по служебному положению владельцев. Городские тяглые дворы составляли предмет гражданского оборота, они закладывались и продавались. Они могли перейти в руки беломестцев и, действительно, переходили; подлежали они в этом случае тяглу или нет? Конечно, подлежали. В описи города они описаны в числе тяглых и, следовательно, принимаются в расчет при счислении сох и обложении тяглом. Но новые владельцы, как беломестцы, могут распространять и, действительно, распространяют свою белизну и на эти купленные дворы и уклоняются от тягла. Тяглым людям это невыгодно. Отсюда пререкания и жалобы. Правительство принимает сторону тяглых людей и предписывает таким покупщикам тянуть тягло вместе с черными людьми. Такие предписания имеем от XIV века и до XVII век включительно12. Это совершенно последовательно и правильно. Но, надо думать, правительственные предписания не всегда достигали цели, и беломестцы продолжали уклоняться от тягла. Этим объясняются царские грамоты, которыми посадским людям и волостным крестьянам стали запрещать продавать свои тяглые земли, угодья и торговые и промышленные заведения всяких чинов беломестцам13.
Итак, у нас было черное и белое тягло. Тягла эти различались размером повинностей, а не свойствами земель или лиц. То и другое тягло могло лежать на частной земельной собственности и на землях, полученных от государя; то и другое тягло могли тянуть всякие люди, начиная с владыки и бояр и кончая крестьянами. Льготами могли пользоваться также всякие люди. Крестьяне, сидевшие на черных государевых землях, обыкновенно называют себя и земли свои черными, тяглыми; это совершенно верно, но это не значит, что только их земли черные и тяглые; а с другой стороны, были и крестьяне обеленные14.
Такое разнообразие в отправлении общего тягла производят льготы, даруемые милостью князей. Другая причина видоизменений общего тягла заключается в естественных различиях тягла. Были люди, по своему положению или личным свойствам способные нести какое-либо специальное тягло или службу. Например, люди, живущие у озер и рек, как бы предназначены к рыболовному тяглу; знающие плотничье ремесло — к плотничьему и т.д. Такие люди призывались к специальному тяглу, а от других освобождались в большей или меньшей степени, смотря по особенностям случая. Для иллюстрации приведем небольшой ряд таких видоизменений тягла.
В городе Кашире была рыболовная слободка; жителям слободки предоставлено было исключительное право ловить рыбу в местных водах для поставки во дворец и для себя, конечно. За эту поставку они были освобождены от всяких повинностей, кроме городового дела. Рыболовы Федосьина городка не только имели рыбную ловлю, но и пахотную землю, но были освобождены от посошной службы, ямских денег и городового дела; вместо этих повинностей они должны были забивать государев ез (приспособление для рыбной ловли) и платить государю оброк рыбой. Крестьяне Борисоглебской слободы из-за рыбного оброка были освобождены от всякого тягла с городскими и волостными людьми. В той же Кашире было 10 дворов плотников; их в сошное письмо не положили и оброка с них не написали, потому что они плотничают государево дело в Москве и по иным городам, где государь велит. Точно так же ямские земли в сошное письмо не клались15.
Ратная повинность лежала на всем населении. Но в Московском государстве с половины XVI века возникает особый класс лиц, специальную обязанность которого составляет военная служба. Точно определить, что это за лица, не так легко, как иногда кажется. Их можно было бы назвать служилыми, они нередко так и называются: но понятие службы обнимает большее число лиц, чем тот класс, о котором мы говорим. Черное тягло тоже своего рода служба, и черные люди — тоже служилые. Крестьяне, продавая свои тяглые деревни, иногда так мотивируют продажу. Они продают потому, что не могли с той земли "службы служить великому князю". Лица рассматриваемого класса еще чаще называются вотчинниками и помещиками. Слово помещик соответствует делу, но не обнимает всего класса. Его дополняют поэтому словом вотчинник. Но понятие вотчинника шире, чем нужно. У членов белого духовенства тоже есть вотчины; даже у крестьян есть вотчины, а военная служба не составляет их специальности. У класса лиц, о котором идет речь, есть один общий признак. Все они — землевладельцы, которые настолько обеспечены землевладением, что могут жить, не прибегая к труду рук своих. Чтобы жить, они могут довольствоваться трудом других людей, принимая на себя только управление своим хозяйством. Вот для этого-то класса и существовала в Москве специальная обязанность военной службы. Эта обязанность не освобождала, однако, подлежащих ей лиц от исполнения других повинностей. Соединение в одном и том же лице общего и специального тягла оправдывается в данном случае некоторой исключительной зажиточностью этих лиц. Снискивая свой хлеб не в поте лица, они были пригодны и к особой специальной военной повинности. Но иногда случалось, что общие повинности взыскивались с них в меньшем размере, чем с других тяглых. Например, в 1688 г. хлебные запасы стрельцам с государевых крестьян взыскивались в размере 2 и 1/8 четверти ржи с двора, а с помещиков и вотчинников только по l.5 четверти (АЭ. IV. № 299).
Но среди этого служилого класса были люди, стоявшие в особенно благоприятных условиях, например, бояре (введенные), окольничие, разные приказные чины и пр. Занимая особые должности, они имели и особые доходы. Поэтому случалось, что их облагали не только не ниже обыкновенных тяглых, а выше. В 1637 г. собирали деньги на постройку укреплений против крымских и ногайских татар. С посадских людей и государевых крестьян брали по полтине (100 денег) с чети; с городовых дворян и детей боярских (служилые военные люди) по 10 алт. (60 денег); а с вышеуказанных больше всех, по 20 алтын (120 денег) с чети (АЭ. III. № 268).
Монастыри и владыки также были иногда предметов особого обложения. Многие из них пользовались очень хорошим материальным обеспечением, но специальной военной службы не несли. Они оказывались, таким образом сравнительно с другими тяглыми людьми, в особенно выгодном положении. Поэтому общее тягло падало на них иногда в более сильной мере, чем на остальных тяглых. Когда с государевых крестьян потребовали по 2 с 1/8 четверти ржи с двора, а со служилых людей только по 1.5, владыки и монастырь должны были внести по 3.5 четверти.
Наоборот, земли стрельцов, казаков, пушкарей и затинщиков, которые наделялись очень небольшими участками, в сошное письмо вовсе не клались (Времен. 1852. Кн. XIII. 27). Они несли только военную службу, а от тягла были свободны. Служба выборных людей, излюбленных судей, старост, целовальников также освобождала от тягла. Уставные грамоты обещают им, в случае хорошего исполнения их обязанностей, полное освобождение от пошлин и податей (АЭ. I. № 242. 1555). Как приводилось такое обещание в исполнение, этого мы в актах не видали. Выше мы привели указание на обельных крестьян. Это, может быть, и суть бывшие судьи и старосты, обеленные за хорошее исполнение своих должностей.
Все такие замены одних повинностей другими никогда не разумеются сами собой, а установляются особыми распоряжениями. Грамоты, которыми иногда делается такая замена, имеют характер пожалования и по своему содержанию очень близко подходят к жалованным грамотам на льготы, о которых речь была выше. Вот пример. В 1584 г. царь и Великий князь Федор Иванович пожаловал своих рыболовов Борисоглебской слободы, в Ярославском уезде, велел переписать на свое имя их старые грамоты. А в старых их грамотах было написано:
"С городскими им людьми и с волостными не тянуть ни в какие проторы, ни в разметы; а наши наместницы ярославские и волостели едомьские и их тиуны тех моих рыболовей и оброчников не судят ни в чем, опричь одного душегубства, ни кормов своих у них не емлют, ни всылают к ним ни по что".
Это те самые выражения, которые встречаются во всех жалованных грамотах на льготы. Но между этой грамотой и теми есть и существенная разница. Те грамоты ничем не обусловлены, кроме милости княжеской, а эта тем, что "рыболовы на княжеский обиход ловят рыбу". Здесь милость за постоянную услугу, а там только милость.
Тягло, по принципу общее для всего населения, в действительности отличалось величайшей пестротой. Были чисто местные повинности, например, городовое, мостовое дело и множество других, которые отправлялись весьма ограниченным кругом населения. Но и общие чрезвычайно разнообразились в применении, благодаря, с одной стороны, множеству льгот, а с другой — большей приспособленности некоторых тяглецов к некоторому особому виду тягла. Этих различий так много, что их нелегко и перечислить все; а по неполному знанию нашему старой жизни не всегда можно объяснить и причины отклонения от общего правила. Приведенные же примеры дают право утверждать, что вся эта необычайная пестрота тягла вызывалась особенностями древнего быта и стремлением правительства приспособить к ним отбывание повинностей.
1АЭ. I. №№ 17, 19, 28, 35, 164; II. 85; III. №№ 139, 267; АИ. I. 100; Писц. кн. XVI века. II. Стб. 1431; Рус. ист. б-ка. II. № 255. 1510—1637.
2Для примера: АЭ. №№ 124, 139, 141, 149, 159, 160, 162, 166 и др. Кажется, сюда же надо отнести и одну из древнейших грамот, напечатанную в "Рус. ист. б-ке". II. № 15. 1397—1432.
3Вот образчик такой односторонней жалованной грамоты: "Пожаловали есмя Новогородскаго уезда... попа Ер. Герасимова и сына его, Исака, в Новогородском уезде... дворцовую волостку... в вотчину со крестьяны и с рыбными ловлями и со всякими угодьи для того: как при Борисе Годунове, при его самохотной державе, злокозненным его умыслом, мать наша, великая государыня старица инока Марфа Ивановна, была сослана в Новогородский уезд... в заточенье, и тот поп Ермолай, памятуя Бога и свою душу... матери нашей... служил и прямил и доброхотствовал во всем... и за то радение и службу пожаловали есмя тое волостку в вотчину... и с тое волостки... дани денежныя и хлебныя и ямския и ни к какому делу посохи, ни ямщины, ни иные ни какие разметы, и посланникам нашим... в тое волостку въезжати не велели, и бояром нашим, и окольничим, и воеводам, и дьякам, и всяким приказным людем — с тое волостки, с их вотчины, наших никаких податей не имати" (АЭ. III. № 151. 1628).
4АЭ. I. № 164. 1517. В одной из древнейших жалованных грамот это правило выражено так: "А хотя коли повелим имати на тех, у кого будут грамоты наши жалованный, на монастырских людех ни тогды ни кто не емли ничего по сей нашей грамоте". Это еще ясней (АЭ. № 5. 1361).
5В грамотах XV века, напечатанных г-ном Юшковым во II томе "Чтений" за 1898 г., есть 13 льготных грамот, данных разными князьями их вольным слугам. В числе этих 13 грамот — 10 даны на определенный срок, очень различный: есть льготы на 2 года, на 3, самое большое на 10 лет; такой срок встречается в одной только грамоте и относится к крестьянам, которых пожалованный призовет из иных княжений (№№ 4, 7, 8, 10, 11, 14, 15, 16, 26, 27 и 40). Бессрочно льготы от повинностей даны только трем лицам (№№ 23, 31 и 42). Условие о том, что "на сю грамоту грамоты нет", встречается только в одной грамоте, № 10. Наши князья давали своим вольным слугам льготы от повинностей, но нельзя сказать, чтобы они были в этом отношении очень расточительны. Продолжительные сроки в 5, 6, 7, 10 лет даются крестьянам, которых пожалованный призовет из иных княжений. Это население, которого еще нет. Таких крестьян надо еще уметь переманить к себе. Эта льгота ровно ничего не стоит князю. А если крестьяне из иных княжений придут, они приносят князю доход по истечении льготы. Это выгодная для самого князя льгота.
В актах Юшкова есть две льготные грамоты, в которых речь идет о льготах до урочных лет, но самый срок этих урочных лет не указан (№№ 15 и 27). Трудно думать, чтобы был общий срок льгот; это неисправность редакции грамот. Грамота под № 27 особенно неисправна.
6АИ. III. № 149. 1627.
7АИ. I. № 164; АЭ. III. № 139. В 1613 г. были обелены все монастырские пашни Троице-Сергиева монастыря, но только монастырские, т.е. пашни на монастырь, а не крестьянские. Берем это сведение у г-на Дьяконова (ЖМНП. 1893. VII. С.211).
8Доп. к АИ. I. № 78; АЭ. III. № 145; Рус. ист. б-ка. XII. № 100. Стб.425.
9Трудно допустить, что термин "черные" люди и земли в противоположность к белым пошел от земель. Скорее надо думать, что он пошел от людей. В наших памятниках наблюдается старинное различие людей на больших и меньших, богатых и бедных. Малые и бедные, конечно, черные, по сравнению с богатыми. От различия людей — легкий переход к различию земли и тягла. Тягло несут все. Исстари натуральное тягло можно переводить на деньги. Но это могут делать только богатые люди. Бедные отправляют тягло натурой. Они рубят лес для города и мостов, строят ограды и пр. Они сами черные, и тягло их черное. Но тягло не на лице, а на хозяйстве и земле, отсюда и земля бедняков черная. Термин "белый" гораздо моложе термина черный. Он образовался как противоположение к готовому уже бытовому понятию.
10АЭ. I. №№ 181 и 205; Доп. к АИ. I. № 78.
11Рус. ист. б-ка. XII. №№ 77 и 123.
12Этим объясняется то, что в некоторых местах дворы церковного причта, воротников и других служилых людей — тянут тягло наряду с черными людьми. В Порхове, например, дворы попа, дьякона, воротников и пищальников тянут всякое тягло с черными людьми потому, что "те дворы все стоят на черной земле, тяглой, на посадской и тянут с черными людьми" (АЭ. I. № 205. 1545). В Новгороде поставили новую церковь и около не было пустых мест, а потому причт принужден был жить на черных местах и нести всякое тягло с черными людьми. В 1555 г. он подал великому князю челобитье об отводе белых мест. Велено отвести (Доп. к АИ. I. № 77). А где пустых белых мест не было, там приходилось в таких случаях отводить черные места беломестцам. При описании города Тулы сказано, что два осадных двора князей Голицыных, Андрея и Ивана, исстари были посадские, тяглые.
13Г. гр. и дог. I. № 33; АЭ. III. № 37; Рус. ист. б-ка. XII. № 213.
14Наше льготное владение далеко не укладывается в рамки западных иммунитетов. Почтенный автор "Иммунитета в удельной России" более занят подбором из наших памятников признаков, сходных с чертами западноевропейского иммунитета, чем изучением характерных особенностей нашего льготного владения. Оно, конечно, представляет явление одного рода с западными иммунитетами, но по своим оригинальным особенностям очень далеко расходится с ним. А потому мы были бы против введения в науку иностранного термина для обозначения наших льготных владений. Русские слова — льготные владения и льготчик — совершенно достаточны и очень хорошо выражают существо дела.
15Писц. кн. XVI в. II. 415, 1302 и след.; Неволин. Прил. 322; АЮ. № 230; АЭ. I. № 324; III. № 170. 1578—1686.
<< Назад Вперёд>>
