Возникновение Московского государства
Первая ясная мысль об образовании из нескольких волостей неделимого целого появляется только у московских князей. Но и у них не очень рано. Первый проблеск этой мысли замечается лишь в завещании Дмитрия Ивановича Донского, а оно составлено в конце XIV века (Дмитрий Иванович умер 19 мая 1389 г.). Дело, начатое Донским, нашло искусных продолжателей в его преемниках, которые и завершили образование Московского государства.
Наши летописи впервые упоминают о городе Москве в половине XII века. В 1147 г. ростовский князь, Юрий Долгорукий, пригласил "в Москов" на съезд союзника своего новгород-северского князя, Святослава Ольговича. Святослав с сыном и небольшой дружиной приехал в Москву на Похвалу Богородицы, в пятницу. На следующий день Юрий устроил в честь своих гостей "обед силен" и одарил их многими дарами.
В это время Москва была незначительным городом Ростовской волости, в который князья наезжают изредка и случайно.
В известиях летописи о борьбе пригорода Владимира с городом Ростовом и Суздалем упоминается и Москва, но она еще не играет сколько-нибудь заметной роли. Находясь у южной границы княжества, Москва есть место временной остановки приезжающих в Ростовскую волость князей и исходный пункт при нападении ростовских князей на своих южных соседей. Когда Михалко, избранный в князья владимирцами и переяславцами, отправился из Москвы к Владимиру, "москьвляне" собрались было сопровождать его, но узнав, что Ярополк с войском идет к их городу, "возвратишася вспять, блюдучи домов своих".
При назначении Всеволодом Большое Гнездо уделов сыновьям Москва вошла в состав Владимирского княжения, оставленного Юрию.
Образование особого Московского удела относится ко времени сыновей Ярослава Всеволодовича. Первым московским князем летопись называет Михаила Ярославича, того самого, который прогнал дядю своего Святослава из Владимира и, таким образом, пошел против воли своего отца1. Но Михаил († 1248) всего двумя годами пережил своего отца и детей не оставил, а потому отдельное бытие Московского княжения едва ли могло продолжаться на этот раз долее года. После смерти Михаила мы не встречаем указаний на особых московских князей до 1282 г., когда выступил Даниил Александрович, сын Невского, с москвичами и в союзе с тверским князем против старшего брата своего, Дмитрия. Этот Даниил и есть основатель дома московских князей. С какого именно года сделался он князем особого Московского удела - остается неизвестным; но окончательное выделение Москвы из Владимирского княжения не могло произойти ранее смерти Александра Невского (1263). Оно, по всему вероятию, произошло уже после смерти Ярослава Ярославича, когда Великое княжение Владимирское сделалось предметом спора двух старших братьев Даниила, Дмитрия и Андрея. В этой борьбе Даниил выступил противником Дмитрия и, весьма вероятно, по миру с ним 1282 г. и выговорил себе особый удел, Москву. Под 1296 г. летописец называет его уже московским князем.
При Данииле Александровиче Московский удел значительно расширился. Даниил Александрович приобрел, по завещанию племянника своего, Ивана Дмитриевича, Переяславль. Он же, можно думать, присоединил к своим владениям и Коломну (1301) после победы, одержанной над рязанским князем, Константином, которого он взял в плен и держал в Москве до своей смерти.
Даниил умер (1303), не заявляя притязаний на Великое княжение Владимирское. Ему нередко приходилось садиться на коня для защиты своей Москвы и Переяславля. Он вел войны и со своими старшими братьями, Дмитрием и Андреем, последовательно занимавшими владимирский стол. Даниил несколько раз вступал в союз с Иваном Дмитриевичем Переяславльским против Великого князя Андрея, который неоднократно пытался возвратить Переяславль к великому княжению. Эти дружественные услуги племяннику и были, конечно, причиной, почему тот отказал ему свой удел.
По смерти Даниила осталось пять сыновей; старший из них, Юрий, сидел в Переяславле. Сделал ли какое-либо распоряжение Даниил, на случай своей смерти, или нет, этого мы не знаем. Но вот каковы факты.
Переяславцы полюбили Юрия и не желали иметь другого князя. Они не пустили его даже на погребение отца, опасаясь, как бы кто, в его отсутствие, не захватил города. Но мы знаем уже, что князья предпочитают новые города старым. Предпочел и Юрий Переяславлю Москву, куда и перебрался в том же году. Есть основание думать, что Юрий захватил всю волость своего отца, не поделившись с братьями. Это был князь предприимчивый и не склонный к уступкам. В самый год водворения своего в Москве он напал с братьями на соседнюю Смоленскую волость и взял Можайск. В следующем году он вступил в борьбу с Михаилом Тверским из-за великого княжения и отправился в Орду. В его отсутствие брат его, Иван, занял переяславльский стол. Трудно думать, что это было сделано с согласия Юрия. Если бы Иван был заодно со старшим братом, ему следовало или ехать с ним в Орду, или защищать его интересы в Москве. Он не делает ни того, ни другого, а завладевает Пере-яславлем. Если Юрий примирился с этим фактом и терпел его во все свое княжение, это объясняется тем, что он был занят борьбой из-за великого княжения сперва с Михаилом Тверским, а потом с сыном его, Дмитрием. Начать войну с братом значило - усилить своих противников. Во все тревожное княжение Юрия летопись ни разу не упоминает имени Ивана Переяславльского на стороне Юрия. Это полное отчуждение от старшего брата было бы непонятно, если бы Иван был обязан ему своим Переяславльским княжением2.
Остальные братья Юрия также едва ли были наделены им. Двое из них, Александр и Борис, отъехали из Москвы в Тверь в 1306 г.; в том же году Юрий приказал убить плененного отцом его рязанского князя, Константина. Бегство родных братьев и последовавшее затем убийство Константина наводят на мысль, что против Юрия что-то замышлялось и что в этих замыслах принимали участие родные его братья и рязанский пленник. Участие братьев во враждебных Юрию замыслах легко объясняется тем, что они не были наделены им из отцовского наследия. Они были в положении служилых князей своего брата - не более. Неизменно при Юрии оставался только один из братьев, Афанасий. Но нет повода думать, что между ним и Юрием было разделено Московское княжение. Юрий Данилович один был князем Московским, Коломенским и Можайским.
В 1319 г. Юрию удалось добыть под Михаилом Тверским и Великое княжение Владимирское, но он недолго княжил во Владимире. Года через четыре Дмитрий, сын Михаила, убитого в Орде по проискам Юрия, добыл себе ярлык на великое княжение, а в 1325 г. Юрий пал в Орде от руки тверского князя, который мстил ему за смерть отца.
После Юрия детей не осталось; из братьев же пережил его один Иван Калита, который и поспешил перейти в Москву, где в 1326 г. он закладывает уже с митрополитом Петром первую каменную церковь Успения Богородицы.
Еще древние наши грамотеи отметили Ивана Калиту прозванием собирателя Русской земли. Так называет его составитель "Слова о житии и преставлении Великого князя Дмитрия Ивановича". Позднейшие историки пошли далее: они возвеличили имя Калиты и государственные его заслуги поставили вне сравнения с заслугами его предшественников. Он является у них творцом новых форм государственного быта, дотоле неведомых. По Карамзину, он указал наследникам путь к единовластию и величию, а имя собирателя земли Русской "москвитяне дали ему единогласно". Соловьев, искусно соединив мысль Карамзина с похвалой "Слова о житии", говорит, что Калита "дал своим наследникам предвкусить выгоды единовластия, почему и перешел в потомство с именем первого собирателя Русской земли". У Д.И.Иловайского Иван Калита оказывается уже одаренным всеми теми качествами, которыми обыкновенно бывают одарены основатели могущественных государств.
Что Иван Калита сделал некоторые приобретения к Московскому уделу, это весьма возможно. Но то же делали и оба его предшественника, а потому нет повода называть его первым собирателем. Еще менее поводов считать его основателем единовластия и государственного могущества Москвы. Мы знаем уже, что выгоды единовластия сознавались чуть не за сто лет до Ивана ростовскими боярами и что оно настойчиво проводилось ими в жизнь. Единым князем Московской волости был и ближайший предшественник Ивана, родной его брат, Юрий. Вновь открывать путь к порядку известному, а в Москве действовавшему до Ивана, не было надобности. Ни с той, ни с другой точки зрения Калите не пришлось быть новатором.
Гораздо более есть оснований думать, что всякая мысль о государственном могуществе Москвы была совершенно чужда этому князю. Если его можно считать новатором, то в смысле самом невыгодном для Московского княжения. Он первый применил к наследованию этого вновь созданного княжения порядок частного наследования, разделив свой удел между всеми своими наследниками, в числе которых были и женщины. В этом делении - торжество чисто частной точки зрения на княжество. Калита - самый решительный проводник взгляда на княжение как на частную собственность князя со всеми его противогосударственными последствиями, а не основатель государственного могущества Москвы.
Этому отсутствию государственной точки зрения соответствуют и отношения его к Орде: он раболепный слуга ханов, по их приказанию воюющий против русских городов: Твери, Пскова, Смоленска. В защиту Калиты говорят, что он жил в такое время, когда и нельзя было оказывать сопротивление татарам с надеждой на успех. Может быть; но князь, до такой степени приспособившийся к владычеству иноплеменников, не мог служить для своих потомков образцом в предстоявшей им борьбе за независимость. Разделение же Московского княжения на части, конечно, нельзя рассматривать как обстоятельство, способствовавшее свержению татарского ига.
Самые земельные приобретения, приписываемые Ивану Калите, подлежат сомнению. Несомненны только сделанные им покупки сел в Новгороде, Владимире, Ростове и в некоторых других местах, о чем он упоминает в своем втором завещании. Покупка же Калитою Галича, Белоозера и Углеча-Поля нуждается еще в дальнейших разысканиях и разъяснениях. Ни в одном из завещаний Калиты об этих куплях не говорится, между тем там упоминаются купленные люди (рабы), купленные бортники и даже "придобытое золото" не забыто. В духовных грамотах сыновей Калиты также не упоминаются ни Галич, ни Белоозеро, ни Углече-Поле. Первое упоминание о них встречаем в завещании Дмитрия Донского, написанном 49 лет после смерти Ивана Калиты. Но и там имя Калиты не упомянуто. Приобретения эти Дмитрий Иванович называет "куплями деда своего". Весьма естественно было увидать в этом деде родного деда Дмитрия, Ивана Калиту. Так и сделал Карамзин. Но и он чувствовал, что тут не все ладно. Если Калита купил Галич и пр., то почему же ни он, ни дети его не распоряжаются новыми приобретениями? Чтобы выйти из этого затруднения, Карамзин сделал предположение, что новые волости куплены не к Москве, а ко Владимиру и, как входящие в состав великого княжения, не подлежали завещательным распоряжениям московских князей. На это еще Соловьев заметил, что трудно допустить, чтобы Калита на свои деньги увеличивал великое княжение, а не свои наследственные области. Соловьеву это дело представляется в таком виде: "Калита купил эти города, но оставил за продавцами еще некоторые права владетельных князей, подчиненных, однако, московскому князю; а при Дмитрии Донском они были лишены и этих прав" (III. Пр. 417). Вещь возможная, что Калита оставил свои купли за князьями-продавцами, обязав их службой себе и детям, подобно тому, как он дал свою куплю, село Богородское в Ростове, Бориске Воркову на условии службы. Но все-таки то, что он купил, приобретено им, и в завещании, в котором не забыт даже прикупленный кусок золота, надо было упомянуть о Галиче с Белоозером и Угличем; упомянуто же там село Богородское, хотя оно и не находилось во владении сыновей, а было отдано Борису Воркову. Итак, молчание завещаний Калиты и его детей остается не объясненным, а возбуждаемые им сомнения не устраненными3.
Несомненно только следующее: Галич, Белоозеро и Углич в состав московской территории вошли при Дмитрии Донском. То же собственно говорит Карамзин и даже Соловьев, допускающий в этих волостях особых владетельных князей до времени внука Ивана Калиты.
Переходим к завещанию Калиты.
Он назначает своими наследниками трех сыновей и жену совокупно с младшими детьми (дочерями).
Иван Данилович распоряжается в своем завещании не только частной своей собственностью, но и правами владетельного князя. В качестве частного собственника он отказывает свои движимости (рабов, скот, драгоценности и пр.) и недвижимости (села); в качестве владетельного князя - города и волости, в которых ему принадлежит право суда и управления. Границы частной земельной собственности князя и удела его не совпадают; с одной стороны, не все московские села в собственности князя, а с другой, он владел селами не только в Московском княжестве, но и в Великом княжестве Владимирском, Новгороде, Ростове и в других местах.
Мы не знаем размеров городских и волостных округов, названия которых встречаются в духовной Калиты, а потому и не можем с точностью выяснить взаимное по величине отношение отдельных участков, на которые он разделил свое княжение. Но по некоторым грубым признакам можно думать, что эти участки были далеко неодинаковы. Старший сын получил всего более, а затем, в нисходящем порядке, каждый из следующих меньше предыдущего. Но удел жены с дочерями был больше удела младшего сына, Андрея. Делаем это заключение на том основании, что Семен получил два города, Можайск и Коломну, со всеми волостями, да еще поименно 16 волостей; Иван - 13 волостей, на первом месте Звенигород, затем Кремичну, Рузу и т.д. (в том числе 3 слободы); Андрей - 11 волостей, на первом месте Лопастну, на четвертом Серпухов; жена же с дочерьми - 14 волостей, и в том числе две слободки4.
Все ли волости, которыми распоряжается Иван, уже принадлежали к Москве при брате его, или некоторые из них вновь приобретены им самим, это, по недостатку источников, остается неясным.
Давая старшему сыну больше, Иван следует и до него существовавшей (хотя и не без крупных отступлений) практике, в силу которой князья, делившие свой удел между несколькими сыновьями, старшему давали лучший город. Но Иван не вполне усвоил себе эту практику, он существенно видоизменил ее, и не к добру. Свой лучший город, Москву, он не дал старшему, а предоставил его в общее владение всем трем сыновьям, выделив еще в пользу жены право собирать "осьмничее" в городе Москве. В городе Москве с уездом был установлен, таким образом, правительственный триумвират, за исключением осьмничного, сбор которого предоставлен жене; четыре же удела, на которые распалось Московское княжение, предоставлены отдельному управлению и суду трех сыновей и жены.
В небольшой территории Московского удела, со смертью Калиты, возникло, следовательно, четыре отдельных княжения, из которых одно состояло под властью женщины, в городе же Москве с уездом - общее владение трех сыновей-наследников.
Как представлял себе последствия своего завещания Иван Калита? Временная была эта мера или постоянная? Конечно, постоянная. Он передал своим наследникам те права, которые сам имел. Он разделил эти права между детьми, подразумевая, что дети его сделают то же и так далее в бесконечности. Так, действительно, и понимали свои права его дети. В год смерти отца (1341) младшие сыновья его заключили договор со старшим, по которому последний обязался, в случае смерти одного из младших, не обидеть его вдовы и детей и не отнимать ничего из того, чем благословил их отец по разделу. Итак, после смерти одного из сыновей часть его переходит не только к его детям, но и ко вдове. Бесконечное дробление первоначальных уделов и бесконечное число общих собственников в Москве - таковы последствия завещания Калиты для созданного трудами его отца и брата Московского удела.
Калита есть основатель противогосударственного порядка, а не могущества и славы Москвы. Единое Московское государство образовалось наперекор видам Калиты. Преемникам его надо было начинать работу сызнова и в духе совершенно противоположном тому, в каком действовал он. Надо было разрушить созданный им порядок5.
Рабская угодливость перед Ордой доставила Калите (1328) обладание великим княжеством, которое он и занимал до своей смерти. В завещании он ни одним словом не упоминает о судьбе великого княжения по смерти своей. Это совершенно согласно с его раболепным отношением к Орде: великим княжением распоряжаются ордынские цари; Иван Данилович, их покорный слуга, это знает и в права владык своих не вмешивается6.
Думаем, что это послужило только ко благу Московского государства: если бы Калита мог распоряжаться великим княжением, он и его разделил бы. Не говорится в завещании и о Переяславле. Это значит, что Переяславль, где последовательно сидели три князя московских, при Иване перестал принадлежать к Москве, а перешел в состав великого княжения, где позднее мы его, действительно, и находим. Как это случилось, не знаем; но это крупное увеличение Великого княжения Владимирского за счет Москвы произошло при Иване, который, значит, не только приобретал, но и очень много терял. В чьих было это интересах? У Ивана не было соперника, который мог бы отвоевать у него Переяславль ко Владимиру. Думаем, этого хотели татары. Ставили же они, в противность собственным своим интересам, Великого князя Владимирского над другими князьями. Можно допустить, что они и потребовали воссоединить Переяславль с Владимиром: Иван Данилович подчинился7.
Лишенный качеств государя и политика, Иван обладал свойствами доброго семьянина. Он любил свою жену и детей и думал не о величии Московского государства, а о безбедном устройстве этих дорогих его сердцу людей. Он наделил их всех, никого не обидел и принял меры, чтобы оградить их и в будущем от возможных случайностей. Действительно, татары могли заявить притязание на ту или другую волость, данную сыну или жене, и отобрать ее к великому княжению или другому соседнему княжеству. Если бы такой случай произошел, Иван приказывает наследникам вознаградить того, чей удел будет умален. На старшего сына, который всех богаче, а потому и сильней, он возложил обязанность печаловаться о младших, т.е. заботиться о них и покровительствовать им. Иван Калита - добрый и зажиточный семьянин, которому очень хорошо жилось под властью ордынских царей. Ничего лучшего он и для детей своих не желал.
Освобождение московской территории от тех пут, которыми она была связана завещанием Калиты, есть процесс медленный и тяжелый. Невыгодный с государственной точки зрения порядок, установленный этим князем, был выгоден для его младших сыновей, которые все, наравне со старшим, возведены в достоинство владетельных князей, а в городе Москве сделаны соправителями. Он нашел в них самых горячих защитников, поддерживавших его из своих личных интересов. Кроме того, для них, как и для старшего сына, порядок, установленный отцом, должен был иметь значение священного завета. При весьма натуральной духовной зависимости детей от родителей начала, которыми руководствуются отцы, переходят к детям и вызывают подражание в потомстве. Чтобы освободиться от них, нужна из ряда вон выходящая свобода мысли и способность отрешаться от семейных преданий, обыкновенно, дорогих человеку и незаметно для него самого определяющих его волю.
Сыновья Ивана не были одарены этими качествами, они не принадлежали к людям борьбы. Существующий порядок они считали нормальным. Их первым делом было утвердить особым договором произведенный Калитой раздел. Они признали наследственность участков и поклялись у гроба отца не нарушать прав друг друга. Распределение городов и волостей осталось прежнее. Младшие предоставили только Семену "на старейшинство" преимущество в некоторых доходных статьях.
Семен Иванович отказал весь свой удел, полученный от отца, с присоединением сел, купленных им в Переяславле, Юрьеве, Владимире, Костроме и Дмитрове, жене своей, Марии, урожденной княжне Тверской. У князя был сын, но он не его сделал наследником, а жену. Он передал ей свои владения без всякой оговорки. Он не говорит, что дает ей свой удел на время малолетства сына или по ее живот. Он переносит на нее безусловно все те права, которые имел сам, предполагая, думаем, что она со временем передаст эти права также по духовной грамоте его сыну. А умрет сын раньше матери? Завещание не предусматривает этого случая. Надо думать, что княгиня сохраняла за собой в этом случае право пожизненного владения. Таким образом, Семен передал самый большой удел Московского княжества Марии Александровне Тверской, княжне дома исстари враждебного дому Московскому. Далее этого едва ли может идти пренебрежение интересами династии Даниловичей и разложение московской территории. Завещание Семена Гордого есть крайний пункт, которого достигает последовательное развитие начал, высказанных Калитой. В Московском княжении исчезла всякая государственная идея. Князь не есть представитель государственного целого. Он частный собственник и заботится только о благе семьи своей. Над русскими князьями стояли ордынские цари, но в них нельзя же видеть воплощение русской государственной идеи. Они эксплуатировали Русскую землю в собственном своем интересе - и только. Русские князья были орудиями их власти. Великий князь Владимирский только исполнитель ханской воли.
В качестве ханского подручника и Семен Иванович сидел на великом княжении. Но и он, как и отец его, не считал себя вправе сделать о нем какое-либо распоряжение. Его заботит жена, он отказывает ей все, что имеет; выше этого не поднимаются его взгляды.
Завещание Семена Ивановича, если и было приведено в исполнение, то очень ненадолго. Второй сын Калиты, Иван, захватил удел старшего брата еще при жизни его жены, что, конечно, было несогласно с клятвенным обещанием 1341 г.8
Московскому княжению предстояло или исчезнуть с лица земли в постоянном дроблении, или снова соединиться, но с нарушением существующих уже прав его мелких владельцев. Иван Иванович открывает путь этих нарушений.
Но соединение двух больших частей под его властью не повело к существенному изменению порядка, установленного Калитой. Его второй сын, Иван, недалеко ушел от воззрений отца. Этот князь имел двух сыновей, Дмитрия и Ивана, и восстановил для них сделанное Калитой деление. Старшему сыну, Дмитрию, он отказал удел брата, Семена, отнятый им у его жены, а свой собственный - второму, Ивану. Удел третьего брата, Андрея, перешел к его сыну, Владимиру. Иван в своем завещании подтверждает за племянником отцовское наследие. Это все порядки, установленные Калитой.
Иван Иванович был также Великим князем Владимирским; но, как и отец его и брат, в своем завещании великим княжением не распоряжается. Причины - те же.
В год смерти Ивана положение Московского княжения было весьма стесненное. Москву окружали сильные соседи, владения которых далеко превосходили уделы московских князей. Суздальское княжение (в составе Суздаля, Нижнего и Городца) находилось в руках Андрея Константиновича, который мог направлять все свои силы для приобретения своему дому великого княжения. В Твери московским князьям приходилось иметь дело с энергическим Михаилом Александровичем, который соединил уже в своих руках Микулин, Дорогобуж, Тверь и Кашин и выступил соперником Дмитрия Ивановича на великое княжение. В своих войнах с Москвой тверской князь не раз пользовался содействием Ольгерда Литовского. Наибольшая часть Рязанского княжения была объединена под властью Олега Ивановича. Рядом с этим большим и сильным княжением в Рязани существовал только один удел, Пронский, который занимал племянник Олега, Владимир Дмитриевич. Что могла противопоставить таким сильным соседям разъединенная Москва, где собственно и князей-то не было, так как старшему сыну Ивана, Дмитрию, было всего 9 лет, а двоюродному брату его, Владимиру Андреевичу, и того меньше (6 лет)? Но в этом обстоятельстве и заключалось чрезвычайно благоприятное условие для успешного развития московской территории. В малолетство князей управление находилось в руках бояр. Среди этих бояр большинство должно было состоять из бояр Великого княжения Владимирского. Они находились в близких отношениях к московским князьям, которые в течение последних 30 лет непрерывно, хотя и в качестве ханских посажеников, занимали великокняжеский стол. Эти бояре, конечно, не оставались без влияния на ход дел, особенно когда речь заходила о Великом княжестве Владимирском. Летопись сохранила известие о том, что и заурядные жители города Владимира не были равнодушны к тому, кто занимал владимирский стол. Когда в 1317 г. Михаил Тверской добыл в Орде под Дмитрием Московским ярлык на великое княжение и подступил к Владимиру, чтобы "сести тамо на великое княжение", владимирцы не пустили его. Тем менее можно думать, что судьбы великого княжения решались без участия бояр этого княжения.
Эти-то бояре и были наставниками Дмитрия Ивановича. С направлением боярской политики с давних времен мы уже знакомы. Она не могла измениться, ибо условия остались те же. Боярам нужны богатые кормления. Чем меньше князей, тем этих кормлений больше. Бояре - естественные сторонники объединительной политики. Эту политику внушили они и Дмитрию Ивановичу, которого еще младенцем возвели на великокняжеский стол. Под 1362 г. летописец повествует о том, что Великий князь Дмитрий Иванович согнал с Галицкого княжения князя Дмитрия и взял свою волю над князьями ростовскими и суздальскими. Кто это сделал? Дмитрию Ивановичу было тогда всего 12 лет. Это сделали его бояре. Очевидно, среди них живет еще старая идея о целости Ростовско-Владимирской волости, и вот они начинают восстановлять старые границы этой волости, то прогоняя наследственных князей, то приводя их в зависимость великого князя, а при его малолетстве - в свою собственную.
При таких-то условиях Дмитрий Иванович является основателем нового порядка вещей. Он установляет в великом княжении единонаследие. Этого начала Дмитрий Иванович не мог заимствовать из практики княжеской. Всеволод Большое Гнездо разделил Владимирское княжение. Иван Калита и его сыновья делят все, что только попадает в их руки. Начало неделимости живет исстари среди бояр, и от них перешло оно к Великому князю Дмитрию.
Новатором Дмитрий Иванович является, однако, только в области великого княжения. В старых наследственных владениях и в тех приобретениях к ним, которые он делает из соседних наследственных территорий, он следует практике отца и деда. Таким образом, он в одно и то же время продолжает старое и кладет твердое основание новому.
Все великое княжение Дмитрий Иванович отказывает без раздела одному старшему сыну, Василию. Из Московского удела он дает ему Коломну и половину своей доли в городе Москве.
Другие свои владения он распределяет между остальными сыновьями. Княгиня его также получает надел.
Давая уделы младшим сыновьям своим, Дмитрий Иванович, конечно, наделял их с имеющим возникнуть от них потомством. Такой порядок, как мы видели, установился уже при его деде и продолжался при дяде и отце. Он составляет семейное предание. Но Дмитрий Иванович умер в молодых еще летах; автор "Слова" насчитывает ему всего 38 лет и 5 месяцев. Старшему сыну его было в это время только 18 лет, и он не был еще женат; Андрею - 8, Петру - всего 5. Неудивительно, что отец допускал возможность бездетной их смерти и сделал на этот случай особое распоряжение. "А по грехам, - читаем в его завещании, - котораго сына моего Бог отьиметь, и княгиня моя поделит того уделом сынов моих..." Это место надо читать, конечно, так: а которого сына моего Бог отымет, а не будет у него детей, и княгиня моя поделит и т.д. Иначе оказалось бы, что внуки князя лишаются своих отчин.
На случай же бездетной смерти старшего сына, Василия, Дмитрий Иванович делает распоряжение и о Великом княжении Владимирском с Коломной, но совершенно в ином смысле. Этот удел не делится, он целиком переходит к следующему брату, удел которого делится между остальными. Из этого распоряжения можно заключить, что Дмитрию Ивановичу была присуща мысль о неделимости великого княжения. Это первый князь Московского дома, одаренный государственным умом, но действующий еще под сильным влиянием тех противогосударственных начал, которыми были проникнуты его отец, дядя и дед. Великое княжение не делится в том случае, если великий князь умрет, не оставив сыновей; оно переходит целиком к следующему брату. Но что делать, если великий князь оставит сыновей? Сам Дмитрий Иванович наделил всех своих сыновей. В этом случае он строго следовал примеру отца, дяди и деда. Как же следовало поступить его старшему сыну в том же случае? Конечно, по примеру предков. А если бы у него не было других владений, кроме великого княжения? Мысль Дмитрия Ивановича так далеко не идет. Сделанный им почин при неблагоприятных обстоятельствах мог бы повести к дележу и великого княжения. Вновь созданному порядку, кроме мудрой предусмотрительности преемников Дмитрия Ивановича и их бояр, помог и счастливый случай. Случай играет в истории великую роль.
Василий Дмитриевич, по завещанию отца Великий князь Владимирский, обнаружил с первого года княжения большую энергию и не только укрепил за собой наследованные от отца владения, но и значительно расширил их.
В договоре с дядей Владимиром Андреевичем, заключенном никак не позднее 1390 г., он высказывает уже намерение добыть себе Тарусу и Муром. Последний город с волостями он, действительно, и добыл. В том же году овладел он всем Суздальским княжением под детьми сперва соперника, а потом союзника отца своего, Дмитрия Константиновича, в составе Суздаля, Нижнего, Городца и Вятки.
Как и при каких обстоятельствах произошло это крупное приобретение? Источники, по обыкновению, очень скупы. Они выражаются до крайности кратко: "Князь великий, Василий Дмитриевич, взя Новгород Нижний, князей и с княгинями сведе", - говорит Воскр. лет., как будто дело идет о самом обыкновенном происшествии. А происшествие это далеко не обыкновенное. Князья, которых Василий Дмитриевич так просто свел с Нижнего, родные братья матери его; а самому Василию в это время не было еще полных 20 лет. Не более как два года тому назад Дмитрий Донской, умирая, приказал сыновьям своим во всем слушаться матери. Неужели это она возбудила сына против своих родных братьев? Это так же трудно думать, как и допустить, что юный Василий Дмитриевич сам восстал против столь близких ему родственников, отец которых долгое время был верным союзником его отца. Кто же возбудил его к нарушению старинных прав его родных дядей, которые признавались и его отцом бесспорными? Были, значит, около него советники, которые интересы великого княжения ставили выше частных семейных привязанностей. Это, конечно, бояре. В объединительной политике они идут далее князей: юный Василий Дмитриевич делает то, чего не решился сделать отец его, победитель татар. Дмитрий Иванович терпел в Нижнем сыновей своего союзника до самой смерти своей; сын его не мог стерпеть их соседства и одного года.
Василия Дмитриевича пережил только один сын: чувствам отца не приходилось в нем бороться с обязанностями государя. Это совершенно случайное обстоятельство очень много способствовало к упрочению вновь возникшей государственной территории. Это уже второй раз, что случай является на помощь возникающему государству и поправляет ошибки его князей. Положение самого Дмитрия Ивановича и его потомства было бы, конечно, хуже, если бы не умер своевременно второй брат его, Иван. Потомкам Донского пришлось бы сокрушить еще одну лишнюю династию. Все свое княжение Василий Дмитриевич отказал сыну, Василию, наделив жену по живот, согласно с выработавшеюся уже практикой Московского дома.
Вредные для спокойного развития территории нового государства последствия установленного Калитой порядка с особенною силою обнаружились при преемнике Василия. Галицкий князь, Юрий Дмитриевич, желая воспользоваться малолетством племянника, Великого князя Василия Васильевича (ему было всего 10 лет), вступил с ним в борьбу из-за обладания великим княжением9. По смерти Юрия († 1434) притязания эти перешли к его сыновьям, на стороне которых оказался и старший сын второго дяди Великого князя, Андрея ("†1432), Иван Можайский, которому очень хотелось сделаться князем всего Суздальского княжения.
Великое княжение испытало тяжелые потрясения, но вышло из борьбы окрепшим и снова значительно увеличившимся.
Первый удар обрушился на голову Василия Ярославича Серпуховского, внука Владимира Андреевича и единственного обладателя его обширного удела. Присоединение Серпуховского княжения к Москве - дело столь же несправедливое, как и присоединение Суздальского княжения. Но Московское государство и не могло образоваться без нарушения существующих прав.
Еще в 1428 г. Василий Васильевич признавал права внуков Владимира Андреевича на их отчину. В договоре, заключенном в этом году с дядей, Юрием, он обязывает его блюсти отчину внучат князя Владимира, не обидеть, не вступаться. Но из договора его с самим Василием Ярославичем узнаем, что великий князь не "додал" ему его дедины: Углича, Городца на Волге, Козельска, Гоголя, Алексина, Пересветова и Лисина. Что значит - недодал? Волости эти были отказаны Владимиром Андреевичем не отцу Василия, а дядьям его. Надо думать, что по смерти этих князей Василий Васильевич и захватил их. Это и значит - недодал, т.е. взял себе чужую отчину. Последний дядя Василия умер в 1427 г.; около этого времени (или годом позднее, после договора с Юрием) и произошла, значит, недодача. Василию Ярославичу было тогда около 17 лет, а самому Василию Васильевичу не более 14. И тут опять за именем малолетнего великого князя скрывается боярская рука, созидающая камень за камнем Московское государство.
Василий Ярославич, несмотря на умаление своей вотчины, оставался верным союзником великого князя. В 1446 г., когда тот был изменнически схвачен Дмитрием Шемякой, лишен свободы и ослеплен, Василий Ярославич бежал в Литву, где сделался центром, около которого и собрались сторонники великого князя. Эта услуга смягчила Василия Васильевича; он сознал, что находится в долгу у серпуховского князя, и вместо недоданных волостей дал ему Дмитров и Вышгород.
Но верность князя не спасла Серпуховский удел. Политика приобретений шла своим чередом. Несмотря на несколько новых договоров, которыми подтверждались права Василия Ярославича, он был схвачен в 1456 г., закован в железа и сослан в заключение в Углич. Сын его бежал в Литву. Таким образом, сходит со сцены линия третьего сына Калиты. Праправнук этого чадолюбивого князя скончался (1483 г.) в неволе и тяжких оковах. За двадцатилетнее властвование, в качестве удельного князя и третчика в Москве, он заплатил двадцатитрехлетним тяжким тюремным заключением. Так поплатился совершенно невинный потомок за политическую близорукость предка. Вся вина Василия Ярославича заключалась в его наследственных правах, в том, что он был сын своего отца.
Любовь к детям составляет семейную добродетель потомков Калиты; она постоянно вынуждает их нарушать требования разумной политики. Все они, если только в минуту смерти у них оказывалось несколько сыновей, дают уделы и младшим. При жизни они сами испытывают неудобства этого порядка, борются с ним, всеми правдами и неправдами отбирают уделы дядей, братьев и племянников; а в минуту смерти создают совершенно такие же затруднения для своих преемников.
Наделил всех своих сыновей и Василий Васильевич, так много терпевший от дяди и двоюродных братьев. На его завещании лежит еще заметный след установленного Калитой порядка. Старшему сыну, Ивану, дает он все великое княжение и значительную часть приобретений деда, отца и своих собственных; в Москве же с уездом назначает ему только свою наследственную треть. Трети Калиты еще живы!
В противоположность отцу, деду и прадеду, Иван Васильевич вступил на престол совершеннолетним, в возрасте 22 лет. С ранней юности он был свидетелем борьбы отца своего с двоюродными братьями. Шестилетним мальчиком он сопровождал великого князя (1446) в Сергиев монастырь и был очевидцем изменнической (на крестном целовании) его поимки и лишения свободы. Только по крайней небрежности врагов великого князя юный Иван Васильевич не разделил участи отца. Последовавшее затем истребление удельных князей должно было представляться ему делом разумной политики. К вековой практике великокняжеских бояр и собственных предков, которая должна была стать в старшей линии Дмитрия Донского семейным преданием, он присоединил и свой личный опыт. В его лице великое княжение получило искусного продолжателя дела, начатого Донским. В своих приобретениях он далеко вышел за старые границы древней Ростовской волости. Дело его, конечно, было гораздо легче, чем дело первых начинателей: он имел за собою столетний опыт и столетние предания; но он внес в него новые приемы. Без насилия не образовалось ни одно великое государство; не обошелся без него и Великий князь Иван. Но он не любил насилия. Он обращался к нему лишь в последний час, когда все мирные средства были уже истощены. Иван Васильевич любил, чтобы соседние владельцы добровольно уступали ему свои владения. И он умел доводить их до этого. Если соседи упорствовали, он ставил их в такое положение, что они волей-неволей оказывались виноватыми перед ним. Только тогда брался он за оружие и наказывал виновных отнятием их владений. Иван Васильевич был всегда прав, виноваты были его соседи.
Первый опыт своего искусства он показал на верейском князе, владельце последнего удела, оставшегося от дележа, произведенного Дмитрием Донским. Великий князь так хорошо обставил свои отношения к Михаилу Верейскому, что тот стал добровольно и без всякого вознаграждения уступать ему один за другим города и волости в своей отчине. По первой уступке он передал в руки великого князя: Звенигород, Плеснь, Сохну и некоторые другие волости. Это было нечто необычайное. Верейский князь имел сына; переход удела от отца к сыну не только разумелся с давних времен сам собой и всегда происходил, но в данном случае он был признан и самим Иваном Васильевичем. Несколько позднее Михаил Андреевич уступил великому князю, на случай смерти своей, Белоозеро со всеми волостями. Положение сына и законного наследника верейского князя, Василия, становилось критическим. Наследственные права его, неоднократно подтвержденные великим князем, тают, как воск. Он небезосновательно может опасаться, что из отчины и дедины ему ровно ничего не останется. Очень естественно, что он недоволен. Чтобы сохранить за ним хоть что-нибудь, отец при жизни дает ему Верею - знак, что он ничего не имел против сына. Можно ли удивляться, что новый верейский князь, кругом обобранный, но с соблюдением не только всяких приличий, но и всяких прав (добровольно отказываться от своих владений всякий, конечно, может), - оказался виноват перед великим князем? Мы не знаем, какую вину совершил он, но думаем, что в его положении и нельзя было не провиниться. За эту вину великий князь отобрал у него Верейский удел и великодушно возвратил отцу его. Отец, тронутый этой милостью, отказал все, что у него еще оставалось, великому князю и обязался не только не принимать к себе своего сына, но и не входить с ним ни в какие сношения.
Верейское княжение поступило в состав великого, а сын и законный наследник верейского князя прогнан отцом из родительского дома и не только лишен владетельных прав, но не получил в своей отчине и единого двора, с которого мог бы кормиться.
В 1472 г. скончался второй сын Василия Темного Юрий, обладатель наибольшего удела после великого княжения. Юрий не оставил детей. Мы уже знаем, что духовная Дмитрия Донского предписывает в этих случаях дележ удела между пережившими братьями; завещание же Василия Васильевича этого вопроса не касается. Юрий мог поэтому считать себя вправе если не распорядиться своим уделом по усмотрению, то назначить части всем братьям. Он не сделал этого, но завещание написал, и притом весьма знаменательное. Он распоряжается в нем только частной своей собственностью: селами и движимостями, о городах же и волостях не говорит ни слова. Села свои Юрий распределяет между всеми братьями. Можно думать, что то же хотел он сделать и с волостями, но не сделал. Почему? Это было, конечно, неугодно великому князю. Но Юрий мог назначить великого князя единственным своим наследником: такое распоряжение не встретило бы сопротивления со стороны Ивана Васильевича; но Юрий и этого не сделал. Почему? Это было, конечно, неугодно самому Юрию. При таких-то обстоятельствах, надо думать, было написано это завещание владетельного князя, в котором ни слова не говорится о его владениях. Чего не хотел сделать Юрий, то сделал сам великий князь: он присоединил весь его удел к своим владениям.
Младший брат Ивана Васильевича, Андрей, оказался сговорчивее Юрия. Он добровольно отказал ему свой удел, за исключением одной только волости под Москвой, Раменейце, назначенной Андрею Старшему. Столь же сговорчив был и племянник великого князя, Иван Борисович, завещавший ему всю свою вотчину, хотя у него был жив ближайший родственник, родной брат, и притом старший, Федор.
Таким же мирным способом Иван Васильевич распространил свои владения до самого сердца Рязанского княжества. Федор Васильевич Рязанский отказал ему свою отчину на Рязани, в городе и на посаде, и старую Рязань, и Перевитеск с волостями. А у Федора Васильевича был жив родной племянник, Великий князь Рязанский, Иван. Эту уступку Федор Васильевич сделал несмотря на то, что в договоре с покойным братом, отцом рязанского князя, Ивана, обязался, в случае бездетной смерти своей, никому не отказывать удела помимо этого старшего брата. О сыне в договоре не упомянуто, но что сын входит в права отца - это разумелось само собой, так как договор имел в виду сохранение отчины рязанских князей в их доме.
Воевать приходилось только с теми, кто сопротивлялся. Великий Новгород назвал Ивана Васильевича своим государем, а потом отказался. Весть об этой измене до крайности расстроила великого князя: он не мог удержать слез и заплакал. И немудрено: дело, которое устраивалось так мирно и по собственной инициативе новгородцев, ускользнуло из рук, по вине литовской партии, и теперь надо было прибегать к силе. "Я не хотел у них государства, - говорил Иван Васильевич митрополиту Геронтию, - они сами мне его предложили, а теперь запираются и возлагают на меня ложь". За это преступление Новгородская волость была разграблена, лишена вольностей и присоединена к великому княжению.
При этом произошло одно обстоятельство, на которое должно обратить особенное внимание. Иван Васильевич вступил с побежденными в переговоры и потребовал, чтобы они дали ему волости и села (в собственность). Новгородцы ударили ему челом десятью волостями. Великий князь не взял, десяти волостей ему было мало. Он потребовал себе половину всех волостей, чьи бы они ни были. Новгородцы дали. Если надо было требовать уступки волостей, то, значит, победа не делала еще великого князя собственником покоренной земли, и это - его собственная точка зрения. Быть государем не значит еще быть собственником всей государственной территории. Таков взгляд московского государя второй половины XV века. Но с возрастанием Московского государства самовластие делает чрезвычайно быстрые успехи. В 1478 г. великий князь не решается сам взять у новгородцев столько сел, сколько ему нужно, а в 1484 г. он уже не находит никакого затруднения произвольно отбирать у новгородских бояр и боярынь села и казну их, а их самих переселять из Новгорода в Москву.
В 1486 г. дошла очередь и до Твери. С последними расширениями великого княжения, а особенно с приобретением Новгорода, самобытное существование Твери, с трех сторон опоясанной владениями московского князя, сделалось невозможным. Князья Московский и Тверской поддерживали, однако, дружественные отношения, установившиеся еще при их отцах и скрепленные браком Ивана Московского с дочерью тверского князя, Бориса. Новый тверской князь, Михаил Борисович, близкий свойственник московского, не раз оказывал ему, на свою беду, деятельную военную помощь и против Новгорода, и против татар. Но эти обоюдные дружественные отношения не могли быть искренними и прочными. Натянутость положения и грядущее торжество Москвы носились в воздухе и чувствовались всеми. Спасаясь от крушения, из Твери в Москву стали отъезжать не только бояре, но и удельные князья. Великий князь принимал их радушно и наделял чем мог, а наделить ему было чем. Этим создалось для Великого князя Тверского совершенно невыносимое положение. Отчины отъехавших бояр находятся в пределах его владений, а бояре служат с этих отчин не ему, а Великому князю Московскому. Московский князь более хозяин в Тверском княжении, чем сам тверской. Эту мертвую петлю, наброшенную на Тверское княжение всем предшествовавшим ходом событий, Иван Васильевич понемногу затягивает. Летописец рассказывает: если в порубежных спорах москвич был виноват, в Москве его всегда оправдывали; если же тверич, Иван Васильевич с поношением и угрозами слал к тверскому князю, ответам же его не верил и суда не давал. Следствием такой беззащитности тверичей было то, что все бояре тверские, говорит летописец, поехали служить к великому князю на Москву, не стерпя обид его.
Что было делать в этом положении Великому князю Тверскому? Перестать быть князем и все отдать своему счастливому соседу. Но Михаил Борисович не умел понять своего положения: прирожденному князю и нелегко было стать на такую точку зрения. Он захотел испытать крайнее средство, иноземную помощь, и стал ссылаться с Великим князем Литовским, подымая его на Великого князя Ивана. За эту вину Иван Васильевич осадил Тверь. О сопротивлении, конечно, не могло быть и речи. Тверской князь бежал в Литву, а княжение его соединилось с Москвой.
Иван Васильевич хорошо понимал неудобства уделов. Он даже прямо и решительно высказался против них. Это было в 1496 г. Узнав о намерении Великого князя Литовского, Александра, наделить брата, Сигизмунда, Киевом, он убеждал дочь свою, Елену, жену литовского князя, предостеречь мужа от этого поступка. По этому поводу он говорил ей: "Нестроение было в Литве, коли было государей много; тоже и в нашей земле при моем отце, да и мне с братиею были дела".
Но порядок этот так давно сложился в Москве, так неизменно соблюдался всеми предшественниками Ивана Васильевича, что и он не нашел возможным отступить от него. Благословив старшего сына Василия своей отчиной, великими княжествами, чем его самого благословил отец и что ему Бог дал, со множеством городов и волостей, он назначает уделы и всем младшим: Юрию, Дмитрию, Семену и Андрею.
Соединив всю Москву с уездом в своих руках, Иван Васильевич не восстановляет уже третей Калиты, но и не отдает всей Москвы Василию. Так трудно было освободиться от существующего порядка даже и Ивану Васильевичу! Он дает всем младшим сыновьям равное с Василием участие в тех двух "годах на Москве", которые были даны братьям его, Юрию и Андрею Меньшому, да в годе Михаила Андреевича.
Но в завещании Ивана Васильевича находим и важное нововведение:
"А которого моего сына не станет, - читаем в его духовной грамоте, - а не останется у него ни сына, ни внука, ино его удел весь в Московской земле и в Тверской земле, что есми ему ни дал, то все сыну моему, Василью; а братья его у него в тот удел не вступаются. А останутся у него дочери, и сын мой, Василей, те его дочери наделив, подает замуж. А что даст своей княжне волостей, и сел, и казны, и в то во все сын мой, Василей, у нее не вступается ни во что до ее живота".
Этим распоряжением установлена неотчуждаемость уделов. Они могли перейти только к сыновьям владельца; если же сыновей у него не было, удел присоединялся к великому княжению. Владелец удела мог наделить свою жену, но только пожизненно; в случае ее смерти владения ее также присоединялись к великому княжению. Соответствующие распоряжения духовной Дмитрия Донского не могут более применяться, и объединение Московского государства делает новый существенный шаг вперед.
При погребении Великого князя Ивана Васильевича присутствовал только один удельный князь, Федор Борисович Волоцкой. Других не было, да и этот владел всего одним Волоком да половиной Ржевы. Нового же Великого князя, Василия Ивановича, приветствовали на великом княжении пять удельных князей: старый, Федор Волоцкой, и четыре новых, родные братья великого князя. Подобную же картину можно было наблюдать и при вступлении на престол отца Василия, Ивана Васильевича. Уделы возрождаются с каждым новым царствованием. Но это возрождение потеряло с Донского свой опасный характер. Великое княжение так неизмеримо превосходит область уделов, исторические основы его, восходя к той седой древности, когда и помину еще не было о московских уделах, так прочны, что об опасности уделов для целости Московского государства и речи быть уже не может. Духовная Ивана Васильевича обезвредила их окончательно. Удельные князья не могут более распоряжаться своими уделами ни при жизни, ни на случай смерти. Есть у них сыновья, - удел делится между сыновьями; нет сыновей, - удел идет к великому князю. В силу этого уделы не могут соединиться. Судьба их - постоянное дробление и ничтожество в перспективе.
Уделы неопасны для целости великого княжения; но удельные князья опасны для царствующей династии. Они всегда представляют некоторый запас кандидатов, готовых заменить царствующего государя. Уничтожение их есть все-таки необходимое требование политики. Кто же их уничтожил? Наша история не знает государя, который бы отменил удельных князей и высказал принцип неделимости Русской земли.
Василий Иванович, как и его предшественники, наделил обоих своих сыновей, Ивана и Юрия. Князь Юрий умер, не оставив наследников, и только благодаря этому счастливому случаю удел его соединился с великим княжением. Иван Грозный обнаружил намерение выделить еще более крупный удел своему второму сыну, Федору. Он назначал ему: Суздаль, Шую, Кострому, Любим, Судиславль, Нерехту, Ярославль, Козельск, Серпейск, Мценск и Волок-Ламский. Относительно этого обширного удела он делает такую оговорку в своем завещании: "А удел сына моего Федора, ему ж (старшему сыну моему, Ивану) к великому государству". Эта оговорка по существу своему не совсем ясна, и новое образование столь обширного удела могло повести к некоторым осложнениям. Но и здесь вновь возникающему Московскому государству опять помог случай. Из трех сыновей великого князя - княжить удалось только одному.
По ходу развития великокняжеской, а потом царской власти у нас и ожидать было нельзя, чтобы кто-либо из московских государей издал указ о неделимости государства и воспретил назначение уделов. Это значило бы ограничить самого себя. Стремления же к такому ограничению незаметно в московских государях.
Древность продолжает жить и в Москве. Московские государи распространяют свои владения самыми разнообразными способами. Но и в этой новой творческой деятельности их можно еще заметить следы старого порядка вещей. Когда им приходилось приобретать не части только чужих владений, а целые княжения, то они не сразу сливали их со своими старыми владениями, а назначали во вновь приобретенные княжества сыновей своих с титулом великого князя, т.е. как бы сохраняли политическую особность приобретаемых княжений.
Так поступил Василий Дмитриевич с Великим княжением Суздальским. Отняв Нижний Новгород у родных братьев своей матери, он назначил старшего сына, Ивана Васильевича, Великим князем Нижнего Новгорода10. Так поступил и Великий князь Иван Васильевич. По завоевании Великого княжения Тверского он назначил в Тверь особого великого князя также в лице старшего сына своего, Ивана. Новый Великий князь Тверской был не наместником отца своего, а как бы настоящим Великим князем Тверским. В его княжение суд и грамоты давались его именем, а не именем его отца. Но в завещании Ивана Васильевича Великое княжение Тверское слито уже с Московским государством.
1Время сыновей Ярослава Всеволодовича есть время дальнейшего дробления древней Ростовской волости. При них выделяется Суздальское княжение, Тверское, Костромское, могло, конечно, выделиться и Московское. Под 1280 г. Воскр. л. говорит о смерти Давыда, внука Ярослава, от сына его Константина, и называет его князем Галицким и Дмитровским. Это еще новое обособление, имевшее место также при сыновьях Ярослава, из которых, по-видимому, каждый старается урвать от великого княжения что только было можно.
2Соловьев (II. 288) делает догадку, что Калита управлял Москвою при Юрии, когда последний находился в Орде или в Новгороде: "иначе он не имел бы времени сблизиться с митрополитом Петром, ибо Юрий убит в 1325, а Петр умер в 1326". К такой догадке нет основания: чтобы сблизиться с митрополитом, конечно, не было необходимости управлять Москвой. Костомаров же утверждает (Рус. история. I. 182), что Москва оставлена была в полное управление Ивана, когда Юрий получил великое княжение, но источников не приводит. Это тоже только догадка. Из братьев Юрия всех ближе к нему был Афанасий (Воскр. 1312, 1315, умер в 1322); он, конечно, и замещал Юрия, где было нужно. Вот в каких выражениях описывает летописец деятельность Ивана по отъезде Юрия в Орду: "А кн. Иван Данилович, после брата своего Юрия, седяше на Москве; тож с Москвы иде в Переяславль и седе в нем на великом княжении". Это свидетельство не оставляет, кажется, сомнения в том, что Иван Калита захватил под братом Переяславль. Переяславцы, от которых ушел Юрий, конечно, рады были иметь у себя особого от Москвы князя.
3Обе духовные Калиты без года. Нет основания думать, что им написана третья, до нас не дошедшая, в которой были бы упомянуты Галич, Белоозеро и Углич: тогда эти волости были бы упомянуты и в духовных его сыновей. Относительно Галича мы имеем в источниках сведения, которые представляют совсем в ином свете переход этого города к Дмитрию Ивановичу. В XIII и первой половине XIV века Галич и Дмитров составляют наследственную территорию в роде князя Константина, сына Ярослава Всеволодовича. Под 1280 г. лет. Воскр. и Ник. говорят о смерти галицкого и дмитровского князя Давыда Константиновича. Под 1362 г. Ник. лет. говорит, что Дмитрий Иванович Московский согнал с галицкого княжения Дмитрия Галицкого. Это внук Давыда. Итак, Дмитрий Иванович силою приобрел Галич. Но он не оставил его за собой, а дал в удел двоюродному брату, Владимиру Андреевичу. Документ, из которого это следует, очень испорчен, там многих слов недостает, но принадлежность Галича и Дмитрова Владимиру Андреевичу, при жизни Дмитрия Донского, не может подлежать никакому сомнению. Мы разумеем договорную грамоту этих князей, напечатанную в PC. I под № 29 и отнесенную издателями к 1371 г. Вначале Владимир Андреевич обязывается за себя и детей своих не искать под великим князем его вотчины и великого княжения; а далее читаем: "такоже и тобе, князю великому (подо мною не искати, что ты мне, господине, дал в удел Галич, Дмитров с волостями и с селы (и со всеми пошлинами) и твоим детям под моими детьми и до живота". Что напечатано в скобках, это наше чтение вместо точек оригинала. Как затем Галич снова перешел к Дмитрию Ивановичу, этого по памятникам не видно; но во всяком случае не в качестве купли Ивана Калиты. Калита мог купить Галич у потомков Константина, но у них Дмитрий Иванович силою отнял этот удел и передал его Владимиру Андреевичу; во второй же раз он должен был приобрести его от этого последнего князя, за которым сам признал наследственные права на этот удел. Здесь также, может быть, не обошлось без некоторого насилия и, пожалуй, клятвопреступления. Несоответствие языка официальных актов с действительными способами приобретения может объясняться желанием замаскировать такие действия, которые князья и сами не могли считать вполне правыми. Неточность языка официальных актов встречается и в других документах Дмитрия Ивановича. В последнем своем договоре с Владимиром Андреевичем он говорит, что отец благословил его двумя жеребьями в городе Москве. А в действительности отец отказал свои два жеребья двум сыновьям пополам, и второй жеребий достался Дмитрию от брата, а не от отца. В том же году, когда был прогнан галицкий князь, Дмитрий Иванович "взял волю свою и над ростовским князем Константином" (Ник.). К этому времени, может быть, и надо относить приобретение Белоозера и Углича, входивших в состав Ростовской волости. Во второй половине XIV века почти совсем перестала существовать самостоятельная Ростовская волость. Из духовной Владимира Андреевича узнаем, что ему принадлежит Ярославль, город Ростовской волости; но он ни слова не говорит о том, как он ему достался. Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич, может быть, поделили между собой наследие потомков Константина Всеволодовича, низведя их в положение служилых князей.
4Иное начало применено Калитой к распределению частной собственности. В распоряжении его было 42 села в Московском уделе, да 12 купель в других княжениях. Из этого числа Семену дано 11 сел, Ивану - 14, Андрею - 12, жене с дочерьми - 16; одно село пожаловано Воркову. Здесь совсем незаметно предпочтения в пользу старшего. Даже наоборот, младшие получили большее число сел. Но для предпочтения младших нет никакого основания. Надо думать, что недвижимая собственность разделена была поровну; большее же число сел, назначенных младшим, может объясняться их неравенством. Стремление наделить сыновей поровну особенно ясно видно в распределении драгоценностей. Каждый из сыновей получил по 4 золотых цепи, по 3 золотых пояса, по 2 золотых чаши (чара), по 2 чума золотых (Семен и Андрей, а Иван 2 овкача золотых) и, наконец, по 3 серебряных блюда; старший сын Семен сверх братьев получил только одно блюдце золотое с жемчугом и каменьем. Это наводит на мысль, что в древней России различали наследования княжеских прав от наследования в частной собственности князя. Частная собственность делилась, обыкновенно, поровну между наследниками; в наследовании же княжеских прав старший сын имел преимущество.
5Д.И.Иловайский, самый последовательный сторонник Калиты, деление Москвы на три части называет умным распоряжением (II. 36).
6Завещание Ивана Калиты написано с согласия и утверждения Орды. На это указывает татарская печать, к нему привешенная.
7Иначе у Соловьева: "Старшему же (т.е. сыну Ивана, Семену), - читаем на с.305, III т., - должно было получить и великокняжескую область Владимирскую с Переяславлем". Совершенно то же, но еще определеннее говорит и Д.И.Иловайский: "К старшему должна была перейти вся область Переяславля Залесского и все дальние приобретения Поволожья; ему же предоставлялось добыть себе от хана ярлык на Великое княжение Владимирское" (История. II. 31). Под дальними приобретениями Поволожья, вероятно, разумеется и Кострома (25). Соловьев не приводит источников; Д.И.Иловайский ссылается вообще на летописи и на духовные грамоты Калиты. Мы не нашли в этих памятниках подтверждения его мнению. То, что мы утверждаем в тексте, было давно известно, но позабыто. Карамзин совершенно правильно говорит, что Иван, располагая только своей отчиной, не мог отказать сыновьям Владимира, Переяславля и Костромы, ибо назначение преемника ему в вел. княжении зависело от хана (IV. 151).
8У Соловьева (III. 327) читаем: "Симеон отказал удел свой и все движимое и недвижимое жене, по смерти которой все это переходило к брату Семенову, Вел. кн. Ивану". Того же взгляда держится и Д.И.Иловайский (История. П. 40): "Иван получил волость старшего брата по кончине его супруги", - говорит он. Источники же говорят прямо противное. В завещании Ивана Ивановича читаем: "А се даю сыну своему князю Дмитрию: Можайск со всеми волостьми..., Коломну со всеми волостьми... (т.е. удел брата Семена, отказанный им жене, Марии). А что истых волостий за княгинею за Марьею, те волости до ее живота и села; а по ее животе те волости и села сыну моему князю Дмитрию..." Вдова Семена, княгиня Марья, следовательно, была жива еще: в момент написания духовной за ней состоят некоторые волости из удела мужа, весь же удел принадлежит Ивану, который, конечно, отнял его у вдовы брата, вопреки своему клятвенному обещанию. Карамзин тоже не считает вдову Семена умершей во время написания Иваном духовной.
9Намерение Юрия Дмитриевича завладеть великим княжением обнаружилось еще при жизни его старшего брата, в завещании которого он не принял участия в качестве попечителя. По его смерти оно немедленно перешло в дело; но, надо думать, Юрий не нашел себя тогда достаточно сильным, чтобы достигнуть цели вооруженною рукою, а потому в 1428 г. он заключил с племянником мир, по которому признал за ним все отказанные ему отцом владения. Партия великого князя (ему самому не было тогда еще полных 14 лет) настолько считала себя сильной, что не нашла нужным сделать Юрию какие-либо территориальные уступки. Но в 1431 г. Юрий разорвал этот мир. В том же году племянник и дядя вознамерились отправиться в Орду для решения спора о великом княжении. "Царь же (ордынский хан), - говорит летописец, - повелел своим князем судити князей русских". И действительно, перед этими судьями в присутствии хана происходило судоговорение по всей форме. Истец и ответчик доказывали свои права с документами в руках (летописями, грамотами), ссылаясь на прецеденты и княжеские завещания. Юрий Дмитриевич оказался великим крючкотворцем, он ухватился за букву духовной своего отца и подкреплял ее ссылками на случаи более древних переходов великого княжения от брата к брату. Мы уже знаем, что духовная только по букве, а не по духу и практике московской была в его пользу (С. 71). Несмотря на это, Иван Дмитриевич Всеволожский, представитель прав великого князя, усомнился, кажется, в успехе своего дела. Он бросил всякую аргументацию и обратился просто к милости хана: "Государь вольный царь, - сказал он, - освободи молвить слово мне, холопу великаго князя. Наш государь, Великий князь Василий, ищет стола своего, великого княжения, а твоего улусу, по твоему цареву жалованью, по твоим девтерем и ярлыком, а твое жалованье пред тобою. А господин наш князь Юрий Дмитриевич хочет взять великое княжение по мертвой (!) грамоте отца своего, а не по твоему жалованью, вольнаго царя. А ты волен в своем улусе, кого восхощешь жаловати, по твоей воле..." Суд перешел, таким образом, в выпрашивание великого княжения. Царь решил спор в пользу Великого князя Василия и приказал даже Юрию вести под ним коня. Мы, конечно, не в состоянии теперь сказать, почему выиграл дело великий князь: потому ли, что он, действительно, был прав, что признал и сам Юрий три года тому назад, или потому, что царя обольстил льстивый язык Всеволожского. Наши государственные люди XV века, кажется, признавали уже правило: цель оправдывает средства.
10Утверждаем это на том основании, что в летописи под 1417 г. написано:
"Преставися нареченный князь велики Нижнего-Новагорода, Иван Васильевич, сын Великаго князя, Василия Дмитреевича, на Москве; положиша и в церкви архангела Михаила, идеже вси князи рустии лежать" (Воскр.).
Издатели в примечании к этому месту говорят, что все списки летописи смешивают смерть нижегородского князя Ивана Васильевича со смертью соименника его, сына Великого князя Московского, Василия Дмитриевича. В таком примечании нет ни малейшей надобности. Место надо понимать, как оно написано. Великий князь Московский нарек сына своего на Нижегородское княжение. Ивана же Васильевича линии нижегородских князей и нарекать-то было некому. Отец его умер в 1403 г., родные дяди еще раньше. В живых были двоюродные дяди, которые не прочь были завладеть Нижним на себя. Одному из них, Даниле Борисовичу, даже удалось получить от царя Махмета ярлык на свою отчину (АЭ. I. № 18).
<< Назад Вперёд>>
