Глава четвёртая. Дьяки
Социальное положение дьяков было очень различно. Между ними встречаются рабы и свободные. Свободные занимались не только письмоводством, но и преподаванием грамотности. Таков был дьяк, у которого учился в юности новгородский архиепископ Иона; архиепископ говорит, что "в училище его наставника было множество учащихся детей" (Карамз. V; Пр. 386. 1459). Богатые господа имели в своем распоряжении дьяков-рабов. К этому разряду принадлежало и большинство княжеских дьяков. В духовных завещаниях московских князей постоянно встречаем распоряжения об отпуске на волю "казначеев, тивунов, посельских и дьяков, которые ведали прибыток князя"1.
Дьяки, как люди грамотные и просвещенные книжным учением, представляли большую полезность, чем другие дворовые слуги, и имели поэтому более шансов войти в доверенность и близость к своим господам. Мы, действительно, встречаем их в должностях, свидетельствующих о доверии к ним их господ. У Дмитрия Ивановича, внука Великого князя Ивана Васильевича, вся казна, за исключением постельной, находилась на руках трех дьяков; один из них писал и грамоту его духовную (Рум. собр. I. № 147). То же бывало и у владетельных князей. Они отпускают на волю дьяков, которые их "прибыток" ведали, то есть доходы, а следовательно, и казну. Дьяки ведают прибыток по приказу князя, они первые приказные люди. В некоторых духовных, в распоряжении об отпуске на волю, на месте дьяков, действительно, стоят "приказные люди". В духовной Юрия Васильевича читаем:
"А что мои люди, ключники, и посельские, и все приказные люди, которые мой приказ ведали, и те все на свободу" (Рум. собр. I. № 96. 1472; Срав. № 121. 1486).
Дьяки-рабы - первоначальный состав возникавших в XV веке приказов.
Но на службе князей были и свободные дьяки. Дьяки, отпускаемые на волю, не всегда же уходили от наследников своих прежних господ; как люди уже известные и пользовавшиеся доверием умерших князей, они могли продолжать службу и у их преемников, но в качестве вольноотпущенных.
В известиях XV и XVI веков встречаем термин введенного дьяка. Так назван Федор Стромилов, дьяк Великого князя Ивана Васильевича, и Василий Щелкалов, дьяк Ивана Грозного2. По аналогии с боярами введенными во введенных дьяках надо видеть вольных людей, введенных во дворец и близость к государю.
Первоначальные приказы возникали в пределах дворцового ведомства, а потому и дьяки, которым они поручались, назывались, "дворцовыми" (АЭ. I. W. 155. 1512). О "штатных и дворцовых дьяках" говорит и Судебник 1550 г. Он упоминает о них в статье, определяющей размер бесчестья. Статья эта дает точные определения меры бесчестья не только для детей боярских, но для гостей, посадских людей, крестьян и даже холопов; только для полатных и дворцовых дьяков не оказалось возможным найти какую-либо определенную меру вознаграждения. Бесчестье им определялось всегда по особому усмотрению царя и великого князя. Это, конечно, потому, что в состав полатных и дворцовых дьяков входили очень разнообразные элементы: тут были рабы и свободные, ближние и дальние дьяки. Нет повода думать, чтобы дьяки рабы не достигали близости.
Со второй половины XV века в положении дьяков происходит перемена величайшей важности, и не для одних только дьяков, а для всей системы суда и управления Московского государства. Из неважного придворного чина, каким были до того времени дьяки, ведавшие письмоводство своего князя, его прибытки и казну, они становятся правительственным классом, деятельность которого обнимает все важнейшие дела, и на пространстве всего Московского государства.
Первое общее определение, выдвинувшее дьяков в передовую линию правительственных органов, принадлежит Великому князю Ивану Васильевичу и было уже нами указано (с. 409). Это первая статья его Судебника, предписывающая, чтобы на суде бояр и окольничих были дьяки.
Примесь дьяка к древнему боярскому элементу представляется совершенно понятной; эта примесь, при той последовательной смене явлений, какая наблюдается в ходе нашей истории, была неизбежна. Вольные слуги сменились чинами, обязанными службою, но дьяки были лучше и этих новых обязанных слуг: у них не было преданий старой вольности. Другое великое преимущество дьяков состояло в том, что они были худородные: дворовые слуги (дворяне в первоначальном значении слова), дети вольноотпущенных, посадских, духовенства. При назначении их в должность князьям не нужно было стесняться соображениями об их отеческой чести. Наконец, это все грамотные люди. При этих условиях дьякам открывалось широкое поле деятельности в только что возникшем Московском государстве.
Мы уже имели случай заметить (Лекц. и исслед.), что новые начала, выражаемые в указах московских государей, обыкновенно, подготовляются предшествующей практикой. Можно думать, что так было и в данном случае. Великий князь Иван Васильевич и его братья, удельные князья, подмешивали уже дьяков к боярам еще до издания Судебника 1497 г.
Князь Андрей Васильевич Старший держал в Бежецке при наместнике, Семене Борисовиче Легневе, дьяка Александра Васильевича Карамышева. Для рассмотрения спора, возбужденного Сергеевым монастырем о владении землей, на место были посланы бежецкие наместники и дьяк: князь постановил решение "по слову" наместника и дьяка3. В 1477 г., когда возникло знаменитое столкновение из-за титула между великим князем и Новгородом, великий князь отправил в Новгород двух бояр и при них дьяка, Василия Далматова4. То, что до 1497 г. практиковалось в отдельных случаях, с этого года делается общим правилом. Дьяки становятся товарищами бояр введенных и окольничих. Это наша древнейшая судная коллегия. Для образования ее довольно двух членов. Но сколько бы ни было в ней членов, она никогда не решала по большинству голосов, а всегда единогласно; в случае разделения голосов необходим доклад государю.
Деятельность дьяков не ограничивается участием в центральном суде бояр и окольничих. Они посылаются и в области с наместниками и воеводами, но только в важнейшие пункты: в Новгород Великий, в Нижний, на Вологду, в Кострому, в Казань, Астрахань и пр. В грамоте свияжскому воеводе, Богдану Юрьевичу Сабурову, читаем:
"А тебе велели есма быть на нашей службе в воеводах в Казани, в остроге. А в город ведати и всякими нашими делы промышляти с воеводою, со князь Григорьем Булгаковым, с товарыщы да с дьяком, с Михаилом Битяговским, вместе за одно" (Д. к АИ. I. № 127. 1581).
А как дела ведались за одно, это видно из формы следующего приговора, состоявшегося в Казани же в 1585 г. в бытность там тех же воевод и дьяка:
"В лета 7093 июля в 22 день... воевода, князь Григорей Андреевич Булгаков, с товарищи да государя царя и великаго князя дияк, Михайло Битяговский, приговорили: ... И государевы воеводы и дияк на тех людей игумену Родиону в пошлинах велят давати пристава..." (АЭ. I. №328).
Дьяк принимает участие в составлении приговора.
Грамота скреплена печатью воеводы, князя Булгакова, и подписью дьяка Битяговского, который, кроме того, скрепил ее и по склейкам.
Воевод в Казани было много, а дьяк один. Но если бы он не присоединился к приговору воевод и отказался подписать его, приговор не мог бы состояться, хотя бы на него были согласны и все воеводы. Несогласие дьяка могло остановить обычное течение дел. Так именно и случилось в Астрахани. В 1626 г. при воеводах, боярине князе Ив. Фед. Хованском и Григ. Валуеве, там было два дьяка, Марко Поздеев и Василий Яковлев. Поздеев отличался гордым и необузданным характером. Сидя в съезжей избе с воеводами, он не снимал шапки и тогда, как читал царские указы и произносил имя великого государя. В отписках в Москву писал себя полным именем, несмотря на то, что это не повелось и не раз воспрещалось ему под угрозой государевой опалы. У себя на дворе держал для забавы медведей и травил ими прохожих. Медведь его изъел малого Митьку, принадлежавшего товарищу его, дьяку Яковлеву, содрал с головы кожу по самую кость и череп попортил, "а он, Марко, беречи того не велел". С таким человеком трудно было ужиться; у него были вечные нелады с дьяком Яковлевым. В съезжей избе, в присутствии боярина и воеводы, дьяки постоянно чинили рознь и ссоры, а последствием была полная остановка дела. В Москве одно время не получалось из Астрахани никаких отписок. Дьяки спорили друг с другом, один перемарывал то, что другой писал, а дела стояли (Двор. разр. I. 835).
Древнейшие сведения об участии дьяков в суде на равных правах с судьями относятся к самому началу XVI века. Для описи земель московские князья нередко посылали сына боярского и при нем дьяка. Эти так называемые писцы не только описывали земли, но и производили суд по спорам о землевладении, которые возникали при описи. Суд этот творился не только сыном боярским, но и дьяком. Вот выписка из дела 1511 г.
"По Великого князя слову, Василия Ивановича всея Русин, сий суд судили великаго князя писцы белозерские, Иван Микулич Заболоцкий да диак, Андрей Харламов. Став перед писцы у деревни у Шюклинские тягался Лева и пр. ...И писцы вспросили Левы... И по великого князя слову... писцы белозерские, Иван Микуличь Заболоцкий да диак, Андрей Харламов, ответчика, старцу Иону, оправили, а ищею, Леву Зайцева, обвинили" (Фед.-Чехов. №№ 24, 25, 51 и др.).
Соучастие дьяков в суде лиц разных чинов могло на практике предшествовать Судебнику. Судебник делает это соучастие необходимым на суде бояр и окольничих.
Выше мы указали уже на то, что памятник XVI века говорит о судебной боярской коллегии (с. 411). Дьяки, ставшие товарищами бояр, должны были получить место и в ней. Случай древнейшего их участия в боярской судной коллегии приведен в недавно вышедшем превосходном труде г-на Лихачева о дьяках. Он относится к 1520 г. Коллегия из четырех бояр, четырех окольничих, печатника и трех дьяков рассматривала дело о покраденной у корельского попа дьяконом Спиридоном ржи (176).
Нет повода думать, чтобы бояре и окольничие, судившие дело корельского попа, были постоянными членами судной боярской коллегии. Нельзя этого утверждать и о дьяках, принимавших участие в том же суде. И те, и другие назначались, по всей вероятности, для каждого дела особо. Но от второй половины XVI века мы имеем документы, указывающие на существование дьяков, постоянных членов боярского суда. Мы разумеем приговоры чинов Собора 1566 г. о ливонских делах. Чины собора на вопрос царя отвечали не все за один, а по группам. Первую группу составило духовенство, вторую бояре, окольничие, казначеи, печатник и дьяки, третью и четвертую - дворяне и дети боярские первой и второй статьи; пятую - опять дьяки и приказные люди и т.д.
В перечислении членов второй группы, после печатника и перед дьяками, находим такую запись:
"А у бояр в суде яз Борис Иванович Сукин".
Борис Иванович Сукин, подающий мнение вместе с боярами и другими думными людьми, был в то время дьяком, но он отличен от других дьяков, перечисленных после него, тем, что он сидит у бояр в суде, а те не сидят. Присутствие на суде бояр есть постоянный его признак5.
Кто же другие дьяки, перечисляемые после Сукина? Так как они подают мнение вместе с думными государевыми людьми, то и они, надо думать, думные дьяки, хотя так и не названы. Им противолагаются дьяки приказные, которые составляют особую, пятую группу.
Соборный приговор 1566 г. сохранил для нас отпечаток полной дьяческой организации XVI века; но первые зачатки ее относятся к XV веку и, пожалуй, еще к более отдаленному времени. В половине XV столетия существует уже разделение письменных княжеских людей на дьяков и подьячих. Июля 23-го 1453 г. прискакал в Москву из Новгорода подьячий Беда с вестью о смерти Дмитрия Шемяки. За доставление этого радостного известия он был награжден званием дьяка (ПСЛ. VIII. 144). Судебники говорят уже о дьяке и подьячем как лицах, совершенно различающихся по своим функциям: подьячий ведает письменную часть, он пишет по приказу дьяка грамоты; дьяк только подписывает их. Грамоты должны храниться у дьяка.
Различие ближних и дальних дьяков, конечно, современно появлению дьяков при князьях. Ближние, как пользовавшиеся доверием князей, призывались ими на совет во всех тех случаях, когда князья находили это нужным. Дьяки призывались на совещание и одни, и совместно с другими ближними людьми, с боярами, дворецкими и пр. Весьма характерно известие Царственной книги о составе Думы Великого князя Василия Ивановича, в которой надлежало обсудить его завещание:
"И... повеле к себе принести тайно Меньшому Путятину (дьяку) духовныя грамоты. И пусти в думу к себе, к духовным грамотам, дворецкаго своего тверского, Ивана Юрьевича Шигону, и дьяка своего, Меньшова Путятина. И нача мыслити князь великий, кого пустить в ту думу и приказать свой государев приказ" (6. 1534).
Такие Государевы думы на случай и в произвольном составе собирались во все времена и всеми князьями. Появление думных чинов под именем "детей боярских, живущих в думе" и "думных дворян" не изменило этого исконного характера Думы. Думные чины призывались в государеву Думу, когда государь этого хотел. Они не были непременными его советниками. Это скорее почетное отличие, чем право.
В качестве таких советников по наряду, а не по праву, являются и те пять дьяков, которые в 1566 г. подают свое мнение с боярами и другими думными чинами. Вот их имена: Иван Клобуков, Путало Михайлов, Андрей Васильев, Ишюк Бухарин, Андрей Щелкалов и Иван Юрьев.
Борис Иванович Сукин весьма от них отличается. Он назван впереди их и полным именем. Он выше их всех и, может быть, потому, что имеет определенное и постоянное назначение присутствовать на суде боярской коллегии. До сих пор не имеется указаний на то, чтобы эта боярская коллегия в XVI веке была постоянным учреждением с постоянным составом. Бор. Ив. Сукин есть первый и единственный, нам известный, постоянный ее член. Когда началось и как долго продолжалось его членство, этого мы не знаем. В начале семидесятых годов он был уже печатником (Карам. IX. Пр. 387 и 819).
Мы указали на преимущества дьяков перед новыми обязанными слугами из высших классов населения (с. 525), но не исчерпывали всех этих преимуществ. Едва ли не главнейшее из них заключалось в том, что дьякам не нужно было давать кормлений. Состоя на службе, они собирают доходы на государя, а не на себя; в их личную пользу шли только дьячьи пошлины. Назначаемые вместе с кормленщиками, они управляют за счет князя. Чрезвычайно любопытный образчик совместного управления дьяков и кормленщиков находим в Новгороде в 1555 - 1556 гг. Мы остановимся с некоторой подробностью на этом явлении, так как оно весьма характерно для возрастающего от году в год значения дьяков в Московском государстве6.
В 1555 г. в Новгороде был наместник, боярин, князь Дмитрий Федорович Палецкий, и при нем два дьяка, сперва Федор Сырков и Казарин Дубровской, а потом место Сыркова занял Федор Еремеев. Наместнику, в руках которого, по старому порядку, был суд, не был пожалован в кормление весь Новгород, а только половина его, т.е. половина судебных доходов, да и то не со всех дел. По старому порядку кормленщик назначал для суда, в первой инстанции, из своих людей тиуна и судебных приставов, неделыциков и пр., которые назывались пошлинниками. Были такие пошлинники и при боярине князе Палецком. Но так как ему шли не все пошлины, а только половина, то для сбора другой половины дьяки, со своей стороны, должны были назначить тоже тиуна и неделыциков, но уже не из своих людей, а из местных детей боярских (№№ 86, 88, 55). Суд производится тиунами, царским и наместничим; чего они решить не могут, восходит к наместнику и дьякам; чего эти не могут решить, о том докладывается в Москву государю.
В конце декабря 1555 г. наместник новгородский должен был вместе с другими воеводами выступить в поход против немцев. Уходя на войну, князь Палецкий увел вместе с собой тиуна и всех своих пошлинных людей. Это все глубокая старина. Но наместничья половина не сливалась вследствие этого с царской. Она сохраняла свою особность. Из Москвы дьяки получили указ, в котором им предписывалось:
"Выбрать тиуна и велеть ему всякия дела наместничьи судити, да недельшиков выбрати, и в недели быти" (88, ср. 86).
Но и этого мало. Из Москвы прислали служилого человека, Ивана Ивановича Жулебина (сына боярского), который должен был исправлять должность наместника. В грамоте о присылке Жулебина находим ясное указание на тот порядок судопроизводства, который наблюдался при наместнике и должен продолжаться и теперь при его заместителе:
"И вы бы, - говорится дьякам, - дела наши делали с Иваном (Жулебиным) по нашему указу. И которые дела учнут тиуны наши (прежний, царский, и новый, назначенный вместо тиуна наместника) судити (это первый суд); а которых будет дел кончати им не мочно, и мы Ивану велели да и вы с Иваном (это второй, высший суд) те дела по суду кончали (бы) и управу им чинили (бы); а в которых будет делех невозможно вам управы учинити, и вы б суда списки нам присылали (это третий, самый высший суд) с приписью своими руками. А которые будет судные дела кончаете Иванова суда (то есть наместничья), и вы бы с тех дел пошлины имали на нас. А которые дела тиуня суда (то есть окончены тиунами), и вы б пошлины велели имати тиуном. Да и над тиуны б есте и над неделщики берегли, чтобы тиуны дела наши делали и пошлины б имали на нас по нашему наказу..." (88).
Что дьяки судили вместе с наместником и во время его бытности в Новгороде, это видно из следующей грамоты, присланной на имя наместника и дьяков:
"Били нам челом из Воцкие пятины Михалко да Гришко Шубины... на Собакиных детей Скобелцына... И ты б им, боярин наш и наместник, и вы, дьяки наши, на Собакиных детей Скобелцына... дали пристава, а велели их поставить перед собою, да в тех бы есте их во всех делех судили, и обыском обыскали, и управу им учинили... Ав чем не возможете им управы учинити, и вы б суда своего список и обоих исцов к нам прислали..." (51. V).
Хотя во время отсутствия наместника пошлины его собирались на государя, но они отдавались наместнику по его возвращении. 9 марта 1556 г. в Новгород был назначен новый наместник, боярин, князь Мих. Вас. Глинский. Приказано было отдать ему собранные уже пошлины Мы приведем выписку из этой грамоты, так как из нее ясно, что разумелось под половиной Новгорода:
"И яз боярина и наместника своего, князя Михаила Васильевича Глинского, пожаловал, велел ему дати половины Великого Новагорода наместничь весь доход... И вы б, сметя наместничь доход, половину Новагорода, что собрано на меня, царя и великого князя, на весь год... да отдали боярину и наместнику... А которые будут у вас судные дела и списки не вершены, а сужены будут в том же году..., и вы б те дела не вершены отдали боярину же и наместнику...; а велел есмы те дела вершити и половину пошлин с тех дел взяти боярину ж своему и наместнику" (109).
"Половина Новагорода" означает половину пошлин с наместничья суда. Определение пределов наместничья суда выходит за пределы настоящего исследования. Ограничимся указанием на то, что новгородские дьяки, кроме участия в наместничьем суде, имели еще свой суд, в который наместники не вмешивались.
В 1551 г. ивангородской весец возбудил иск в пятидесяти рублях против весчего сторожа, который весил товары "пудом татем" и царевы пошлины крал. Ивангородский наместник передал это дело в доклад новгородскому наместнику, боярину, князю Ив. Курлятеву, а дьяки у князя Курлятева "тот список взяли потому, что то был их суд" (51. XIX). Дьяки, значит, присутствовали на суде наместника, но как только выяснилось, что докладывают дело их специального суда, они прекратили дальнейшее течение его перед наместником и взяли к себе (Ср. 51. XVI).
Дело, о котором идет речь, касалось весчей пошлины и, следовательно, доходов князя с торговли. А мы знаем, что еще в XIV веке дьяки ведали "княжеские прибытки". Этот порядок сохраняется и в XVI. Княжеские доходы состоят и во второй половине этого века в ведении дьяков. На основании многочисленных грамот на имя новгородских дьяков можно составить следующий список финансовых дел, подлежащих их ведомству. Они получают деньги от таможенников (49) и отдают на откуп "пятенную" и "анбарную" пошлину (74), а продажу вина отдают на веру (49), взыскивают недоимки казенных платежей (51. XIII и XXIII; 54, 60, 62. II) и решают споры о крестьянском тягле (51. XVII). Сосредоточивая в своих руках царские доходы, они расходуют их на местные нужды, а остаток препровождают в Москву (51. XXI). Дьяки выдают жалованье стрельцам (68) и старостам (87), заготовляют корма и деньги для продовольствия и содержания войск (70), выдают деньги для приготовления ядер (72); они же составляют сметы для постройки крепостей (82). Так как дьяки ведают всякое обложение, то в их руках находятся писцовые книги; они дают из них выписи, кому нужно (78).
Ведомству новгородских дьяков принадлежали не одни только государевы доходы и расходы, они ведали и поместные дела. Все распоряжения о поместьях присылаются из Москвы исключительно на имя дьяков. Они одни приводят их в исполнение, наделяя, кого следует, участками, отписывая свободные земли на государя и т.д. (52.1 - XXXIX). Обо всех таких переменах делаются соответственные отметки в поместных книгах, которые ведутся тоже дьяками. Сосредоточивая в своих руках такие важные документы, как писцовые и поместные книги, дьяки лучше вооружены для суда по поземельным спорам, чем наместники и их тиуны. Этим объясняется то обстоятельство, что предписания из Москвы о разборе споров о земле иногда присылаются только на имя дьяков (51. 1. XIV; 57, 59, 84). По той же причине распоряжения об отводе мест в Новгороде под осадные дворы, церковнослужителям и пр. присылаются исключительно на имя дьяков (69, 77).
Такова судебная и правительственная деятельность новгородских дьяков XVI века. Она обширнее деятельности наместников того времени, хотя бы на эту должность был назначен первый чин в государстве, боярин. Деятельность дьяков превосходит деятельность наместников и по пространству подчиненной им территории, и по количеству порученных дел. В Новгородской волости был не один наместник, а несколько, по всей вероятности, в каждом городе с уездом был свой особый наместник. Кроме собственно новгородского наместника, акты упоминают еще о корельском, орешковском, ивангородском и ладожском (50, 51. XIX; 54). Каждый из них имел свой корм и свой суд и обращался к новгородскому только как к высшей власти. Дьяки же новгородские судили и управляли во всей области. Они принимали участие во всякой деятельности наместника, как судной, так и правительственной, даже предписания о военных экспедициях присылаются на имя наместника и дьяков (50). Предписания об исправлении десятень и о высылке детей боярских на службу посылаются иногда только на имя дьяков (47). Дьяки ведают, следовательно, и военное управление. Из 133 грамот, отпечатанных в "Доп. к АИ.," только одна не обращена к дьякам. Но она касается не нужд Новгородской области, а похода против немцев и говорит о пищальном и пушечном наряде. Грамота эта адресована на имя князя Палецкого как ратного воеводы, а не как наместника (73 ). Все остальные грамоты обращены к дьякам, и только некоторые из них к наместнику и дьякам. Наместник без дьяков не делает никакого дела, дьяки без наместника делают очень многое7.
Правительственную власть, исходящую из центра вновь возникшего государства, в окраинах его гораздо полнее представляет дьяк, чем старый наместник-кормленщик, хотя бы и боярин.
Кроме двух указанных дьяков, в Новгороде был еще дворцовый дьяк, подобно тому как в Новгороде был особый дворецкий. Дворцовый дьяк стоял ниже Еремеева и Дубровского; имя его пишется после их имен, и иногда с сокращением, Офоня (94).
Дьяки владели вотчинами, а за службу свою награждались поместьями.
Управление в Московском государстве не было организовано по одному образцу. Старое уживалось там весьма долго наряду с нарождающимся новым. Были и в XVI веке города, которые управлялись одними кормленщиками без дьяков, а были и такие местности, в которых кормленщиков вовсе не было и которые управлялись своими выборными старостами, сотскими и целовальниками, как, например, Двина в 1550 г. (Доп. к АИ. I. № 45). Новгородская область, после присоединения Новгорода к Москве, представляла некоторые особенности, которые не встречаются в старинных владениях Московского удела. Она имела в Новгороде свой местный центр, к которому тянули остальные новгородские города, не имевшие непосредственных сношений с Москвой. Это местное центральное управление областью и сосредоточивалось главным образом в руках двух указанных дьяков. Города же, которые не имели своих местных правительственных центров, сносились непосредственно с центральным управлением в Москве. Московские приказные дьяки играли по отношению к ним ту самую роль, какая по отношению к Порхову или Ладоге в Новгородской волости принадлежала новгородским дьякам. Эти разные порядки, по местным и личным соображениям, разнообразились до крайности и сменялись одни другими. В конце XV века в Белозерске находится подьячий, которому приказано получать с белозерских откупщиков тамгу, а в половине XVI века белозерские таможенники должны были сами привозить тамгу в Москву и сдавать ее
"Царевым и великаго князя казначеем, Ивану Петровичу Головину да Федору Ивановичу Сукину, да царевым же и великаго князя дьякам, Юрью Сидорову да Кожуху, Григорьеву сыну, Кроткову" (АЭ. I. № 134. 1497; № 230. 1551).
Выше, когда речь шла о казначеях, мы указали уже, что они ведали государевы прибытки. Да и по состоянию своему они близки к дьякам. В духовных завещаниях князей XIV и XV веков они рабы и отпускаются на волю вместе с дьяками. Брат казначея, Федора Сукина, Борис Иванович, был дьяк.
В 1557 г. таможенные пошлины в монастырском селе, в Веси Егонской, в Бежецком Верху, сдаются на оброк монастырю московскими казначеями; в 1563 г. те же пошлины, в том же месте и тому же монастырю сдаются на оброк московскими дьяками; а в 1591 г. находим указание, что в Москве существует особая Четь дьяка Андрея Щелкалова, в которую поступают таможенные пошлины из поморских волостей (А. Э. I. №№ 263,352).
Московские дьяки также ведали вес и меру, как и новгородские. В 1550 г. были разосланы из Москвы во все города новые медные меры сыпучих тел, старые же меры велено было прислать в Москву.
"К печатнику нашему и к дьяку, к Миките Фуникову Курцову, да к дьяком нашим, к Юрью к Сидорову да к Федорову к Семенову" (Доп. к АИ. I. № 45).
В управлении военными делами принимают участие тоже не одни новгородские дьяки, а и московские. В разряде на 1559 г. читаем:
"7067 года послал государь, царь и великий князь на ливонские немцы зимою царевича Тахтамыша да боярина и воеводу, князь Семена Ивановича Микулинскаго, и иных своих бояр и воевод, а были по полкам: в большом полку царевич Тахтамыш... да в передовом же полку из Острова воевода Федор Васильевич Шереметев... да в передовом же полку у воевод Борис, Иванович сын, Сукин с казанскими и з горными с луговыми людьми..." (Рус. ист. сб. V. 241).
Этот Бор.Ив.Сукин, назначенный в поход с воеводами передового полка и имевший под своим начальством казанских людей, был, как мы знаем, дьяк.
В 1595 г. были посланы из Москвы в Смоленск ставить каменный город дети боярские, князья Вас. Андр. Звенигородский и Сем. Вол. Безобразов, а при них два дьяка, Посник Шиполов да Нечай Перфирьев. Царский наказ о постройке стены дан на имя всех четырех; дьяки принимают такое же участие в постройке города, как и дети боярские:
"И князю Василью, и Семену, и дьякам, Поснику и Нечаю, приехав в Смоленск, сыскати в Смоленску на посаде и в уезде сараи и печи, где делывали кирпич и известь и кирпич жгли, да те все сараи и печи отписати на государя... и где есть камень бутовой и стенной на городовое дело... и где лес на сараи и на дрова... и как которые запасы возити в Смоленск... и сколько к которому делу надо быть каких людей... то им все сметать и росписать подлинно... да та смета дьяку Нечаю Порфирьеву... привести к государю... за дьячьими приписми..." (АЭ. I. № 365).
Новгородское управление XVI века имеет свои особенности, но деятельность новгородских дьяков не представляет исключения. Им и в других местах поручают и суд, и финансы, и военное дело.
Широкая правительственная и судебная деятельность дьяков XVI века, составляющая необходимое следствие возвышения их при Иване III, была замечена современниками и вызывала порицания со стороны лиц высшего класса. Курбский упрекает Ивана Грозного за то, что он верит писарям, которых избирает не от шляхетства, а от поповичей и простого всенародства. Еще резче порицает новые порядки другой московский выходец, Тетерин. Есть у великого князя, писал он в Москву к Морозову, новые верники, дьяки, его половиною кормят, а большую себе берут: их отцы вашим и в холопство не годились, а теперь не только землею владеют, но и головами вашими торгуют8.
И Курбский, и Тетерин говорят об Иване Грозном. В нем видят они виновника новых порядков. Это неверно. Прочное начало возвышению дьяков положено Великим князем Иваном Васильевичем. Но слова порицателей Грозного для нас важны, несмотря на их неточность. Возвышение дьяков началось во второй половине XV века. Но и в XVI веке это явление сравнительно все еще новое. До возвышения Москвы роль дьяков была очень скромная. Правительственным классом были бояре и слуги вольные. С их помощью образовалось Московское государство. И вот с этого-то момента и наступает перелом. Московские государи начинают ломать те подмостки, при помощи которых произошло возвышение их собственной власти, и выдвигать на службу новому государству новых людей. Они присоединяют дьяков к боярам не по теоретическим соображениям о превосходстве коллегиального начала над единоличным, а для того, чтобы создать в дьяках противовес боярам. Вот об этом-то характерном переломе в ходе нашей истории и свидетельствуют Курбский и Тетерин, хотя для их времени это и не была свежая новость. В их время новые порядки сделали уже такие успехи, что реформа стала для всех фактом очевидным.
В первой половине XVII века, а может быть, и ранее появляется и титул думного дьяка9. Мы указали уже, что дьяки-советники своих государей - явление очень старинное. Но в старину это было делом домашней, кабинетной жизни. Теперь же дьяки удостаиваются и соответствующего титула и, таким образом, явно, на глазах всего Московского государства, становятся рядом с детьми боярскими, живущими в Думе, с окольничими и боярами введенными. Они признанные члены Государевой думы, а не тайные советники.
В XVII веке возвышение дьяков делает дальнейшие успехи. В период полного развития приказной системы они являются непременными членами приказов. Ни дворяне, простые и думные, ни стольники, ни окольничие, ни бояре не были непременными членами приказов. Были приказы без бояр, без окольничих, без дворян и стольников, но не было ни одного, в котором не сидел бы дьяк. Бояре, окольничие, дворяне встречаются в приказах только в единственном числе, дьяки же сидят там и по два, и по три. Но и это не все, были приказы, в состав которых входили только одни дьяки. Такой состав встречаем не в незначительных только приказах, как, например, Панафидный, но и в таких, как Счетный, Посольский и Приказ Тайных дел10. Вот что говорит Котошихин о Приказе Тайных дел:
"А в нем сидит диак да подьячих с 10 человек и ведают они и делают дела всякие царские, тайные и явные. И в тот приказ бояре и думные люди не входят и дел не ведают, кроме самого царя. А посылаются того приказу подьячие с послами в государства, и на посолские съезды, и в войну с воеводами для того, что послы в своих посолствах много чинят не к чести своему государю, в проезде и в разговорных речах... а воеводы в полкех много неправды чинят над ратными людми, и те подьячие над послы и над воеводами надсматривают и царю приехав сказывают. И которые послы или воеводы, ведая в делах неисправление свое и страшась царского гневу, и они тех подьячих дарят и почитают выше их меры, чтобы они, будучи при царе их, послов, выславляли, а худым не поносили. А устроен тот приказ при нынешнем царе для того, чтоб его царская мысль и дела исполнялися все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали" (VII. I).
Один дьяк и десять подьячих определены для наблюдения за деятельностью всех высших чинов в государстве. О результатах своих наблюдений они докладывают прямо царю, помимо бояр и думных людей. Котошихин говорит, что это новое учреждение, устроенное царем Алексеем. В этом ему надо верить. Приказ Тайных дел - учреждение действительно новое, но идея его и практика старые. Ту же роль играли ближние дьяки великого князя в XVI, XV веках и ранее. Они тоже подсматривали, подслушивали и доносили царю о результатах своих тайных наблюдений и тем выслуживались. В XVII веке этот тайный надзор вводится в общую систему приказной организации. Дьяк тайных дел и его подьячие - ближайшие люди к царю, у них право и обязанность нашептывать. Но они не думные люди. Фактически они выше думных людей, так как они ближе к царю, но официально они ниже их. Дьяки тайных дел возводятся в думные, и это для них повышение. В 1672 г. дьяк тайных дел, Федор Михайлов, сделан думным; в 1677 г. такое же повышение выпало на долю дьяка Тайного приказа, Данилы Полянского (Вивл. XX). Сделавшись думными, дьяки эти могли, конечно, сохранить и ту близость к царю, в которой состояли к нему прежде.
Помимо этого тайного вмешательства во все дела, дьяки принимали и прямое участие в решении судебных и правительственных дел государства. Они делали это в качестве членов приказов. Мы указали уже, что с конца XV века они товарищи бояр; далее мы видели, что роль товарищей бояр и наместников сохраняют дьяки и в XVI веке. В приказах XVII века они тоже товарищи думных людей, бояр и окольничих. Это видно из формулы назначения дьяков в приказы. В разрядных книгах читаем:
"Тогож году пожаловал великий государь... указал сидеть... в Большом Приходе дьяку, Тимофею Литвинову, с окольничим, с Никитою с Михайловичем Бобарыкиным" (Двор. разр. III. 1186. 1675).
Или:
"Тогож году пожаловал великий государь во дьяки по-дьячаго Челобитеннаго приказу, Тимофея Насонова. А указано ему сидеть в Челобитенном же приказе с боярином, с Иваном Богдановичем Милославским" (Там же. 1086. 1674).
Дьяки сидят с боярами и окольничими, они не служат им, как секретари, а заседают в приказе, как члены его и товарищи бояр и окольничих.
То же говорит и Котошихин о деятельности дьяков:
"А на Москве и в городех в приказех с бояры, и окольничими, и думными, и ближними людми, и в посольствах с послами бывают они (дьяки) в товарыщах и сидят вместе, и делают всякия дела, и суды судят" (II. 9).
И в главе о приказах:
"А судити указано в приказех бояром, и околничим, и столником, и дворяном, и дьяком, кому в котором приказе ведати приказано, всем вместе" (VII. 38).
Согласно с этим, бумаги в приказ присылались на имя всех его членов:
"Того ж году приехал подьячей Посолского приказу к великому государю, к Москве, с отписки из Литвы... в Посолской приказ: к боярину, к Артемону Сергеевичу Матвееву, да к думному дьяку, к Григорию Богданову, с товарыщи" (Двор. разр. 1500. 1675).
Под товарищами боярина и думного дьяка здесь разумеются простые дьяки, члены приказа.
А вот формула назначения дьяков в города к воеводам:
"Того ж году послан, по указу великого государя, в Ярославль в товарыщи к столнику и воеводе, к Ивану, Александрову сыну, Аничкову, Посольского приказу дьяк, Яков Поздышев" (Двор. разр. III. 1186. 1675).
Начало, установленное Великим князем Иваном Васильевичем для суда бояр и окольничих, в XVII веке проникает всюду. Ни одно сколько-нибудь важное дело не обходится без участия дьяка.
В переговорах с иностранными послами дьяки также говорят речи, как и бояре. А так как речи эти сочинялись вперед в Посольском приказе, то, можно думать, что и бояре говорили со слов дьяков.
На смотрах служилым людям дьяки принимают такое же участие, как бояре, окольничие и иные чины.
"7183 году, сентября в 30 день, был смотр стряпчим и дворяном московским и жилцом, а смотрел, по указу великаго государя, боярин, князь Иван Алексеевич Воротынской, разрядной дьяк, Герасим, Семенов сын, Дохтуров, да думной же дьяк Стрелецкаго приказа, Ларион Иванов, да разрядной же дьяк, Василей Григорьев" (Двор. разр. III. 1049, 1060, 1064, 1199 и др.).
Но случалось, что смотр стольников, стряпчих и дворян московских поручалось произвести одним дьякам. Так было 11 и 12 января 1675 г. (Там же. 1180).
Дьяков посылали и в XVII веке в походы товарищами ратных воевод. В разряде на 1674 г. читаем:
"Сказано по полкам бояром и воеводам на службу вели-каго государя, в большом полку: боярин и воевода, князь Юрья Алексеевич, да с ним в товарищех околничей, князь Володимер Дмитриевич Долгоруков, да с ними ж дьяки: Александр, Ворфоломеев сын, Алексеев да Михайло Прокофьев да Тимофей Литвинов" (Двор. разр. III. 990).
Дьяки везде: на суде, в посольствах, при сборе и расходовании государевой казны, в войсках.
Дьяки непрестанно находятся и при государе. В важных случаях они говорят именем его речи. В 1619 г. просительная речь Михаила Федоровича, обращенная к отцу его, митрополиту Филарету Никитичу, о принятии им на себя звания патриарха, была произнесена в присутствии царя, властей и бояр думным дьяком, Иваном Грамотиным (Двор, разр. I. 403).
Дьяки делают царю доклады по всяким делам. В разрядной книге на 1663 г. читаем:
"И государь царь и Великий князь Михаил Федорович... приказал думному дьяку, Томилу Луговскому, сыскати в Разряде челобитье князя Богдана Косаткина Ростовскаго... и сказать про то бояром, чтоб бояре о том поговорили, а что приговорят, и о том велел государь доложить себя" (Кн. раз. 1.981).
Или в 1675 г.:
"И великий государь указал, по челобитью столника, Михаила Морозова, взнесть то судное дело вершеное в доклад к себе, великому государю, в верх думному дьяку, Герасиму Дохторову" (Двор. разр. III. 1288).
В поездках государя из Москвы его сопровождают дьяки. Они служат посредниками в сношениях московских приказов с царем. В конце июня 1675 г. государь выехал на Воробьевы горы. В его отсутствие приехал из Литвы с отписками подьячий Посольского приказа, Пр. Возницын. Из Посольского приказа боярин Матвеев отправил того подьячего:
"В поход к великому государю, на Воробьеву гору; и велел отписки подать и самому явиться в походе думному дьяку, Дементью Башмакову, да тайных дел дьяку, Даниле Полянскому" (Двор. разр. III. 1500).
А ведь при царе на Воробьевых горах, конечно, были бояре и притом ближние. Дела же идут не через них, а через дьяков, из которых второй даже не имеет титула думного. Но это дьяк тайных дел, а он мог быть ближе думного.
Дьяки объявляют царские указы (Двор. разр. I. 574; III. 992).
Думные дьяки приглашаются в Государеву думу и суть члены боярской судной коллегии. Вот что говорит Котошихин о месте, которое занимают они в Царской думе:
"И как царю лучится сидети с теми бояры и думными людми в думе о иноземских и о своих государственных делех, и в то время бояре и окольничие и думные дворяне садятца по чинам, от царя поодаль, на лавках, бояре под боярами, кто кого породою ниже, а не тем, кто выше и преж в чину, окольничие под боярами против того ж, под околниними думные дворяне потому ж, по породе своей, а не по службе, а думные дьяки стоят, а иным временем царь велит им сидеть, и о чем лучитца мыслити, мыслят с царем, яко обычай и инде в государствах" (II. 5).
Как люди мелкие, худородные, дьяки занимают последнее место в Думе, они стоят, когда остальные члены сидят; но они принимают участие в прениях - "мыслят" с царем, а иногда приглашаются даже сесть в присутствии царя. Если, обыкновенно, они стоят, то это потому, что в Думе присутствует сам царь. Не могло же в начале XVII века прийти в забвение, что с небольшим сто лет тому назад приказные дьяки были холопы и отпускались на волю из милости.
Гораздо более свободная роль принадлежала дьякам в судной боярской коллегии, в заседаниях которой царь не присутствовал. Думные дьяки принимали там деятельное участие в прениях, брали на себя инициативу и, случалось, проводили свое личное мнение в противность мнению остальных членов. Любопытный образчик дает боярский суд по делу Ивана Чихачева. Чихачев, назначенный быть в рындах при приеме шведского посла, сказался больным и на прием не приехал. По государеву указу наряжен был суд. Обвиняемый явился к ответу на двух костылях. Бояре спросили его, почему он не приехал по наряду? "Лошадь ногу изломила, как государь тешился за лосями, потому и в город не мог приехать", - отвечал Чихачев. Этот ответ не удовлетворил думного дьяка, Томилу Луговского. "Ты, - сказал он, - отбаливаешься от князя Афанасья Шеховскаго и вот почему в город не поехал!" Чтобы понять это замечание, надо знать, что Чихачев назначен был рындой ниже Шеховского. Дьяк угадал настоящую причину болезни подсудимого. Он, действительно, не принял назначения по соображениям чести. Видя, что нельзя скрыть настоящей причины ослушания государева указа, Чихачев тут же стал бить челом о суде с князем Аф. Шеховским, меньше которого ему быть не вместно. Бояре нашли, что можно ему быть меньше князя Афанасья и приговорили было Ивана Чихачева за князя Афанасьево бесчестье бить кнутом. Но думный дьяк, Томило Луговской, не согласился с таким решением, он сказал боярам: долго того ждать! А потом подошел к Чихачеву, взял у него из рук костыль и стал тут же бить его по спине и по ногам. Эта короткая расправа весьма понравилась боярской коллегии. Один из почетнейших ее членов, боярин Иван Никитич Романов, взял у Чихачева другой костыль и стал бить его тоже по спине и ногам, а другие приговаривали: "Не по делу бьешь челом, знай свою меру". Вслед за этой расправой состоялось новое столь же единодушное решение: Чихачеву велено быть по прежнему указу в рындах ниже кн. Аф. Шеховского (Двор. разр. I. 435. 1620). Смелость, с которою думный дьяк поднял руку на московского дворянина, достаточно говорит о роли, принадлежавшей дьякам в Московском государстве вообще и в боярском суде, в частности11. Надо полагать, что дьяки в боярской коллегии сидели, а не стояли; сидели же они в приказах в присутствии бояр.
Когда у государя был званый стол, дьяки, думные и простые, приглашались в качестве гостей, и в числе сравнительно не меньшем, чем иные чины. При двух боярах, например, и одном окольничем находим двух думных дьяков и от трех до пяти простых; число приглашенных дворян достигало при этом до 18 человек (Двор. разр. I. 525, 535, 872 и др.).
Всего дьяков в Московском государстве было около ста человек. Эта цифра, указанная Котошихиным, подтверждается и официальным списком бояр и других чинов на 7184 (1676) г. Число думных дьяков в XVII веке колеблется от 3 до 8. По книгам на 1627 и 1629 гг. их было 3, в 1668 - 5, в 1640 и 1676 - 8; Котошихин насчитывает 4, по одному в Посольском, Разрядном, Казанском дворе и Поместном приказе. Всего в 38 приказах, находившихся в городе Москве, по счету Котошихина, дьяков было до 70 человек12. В 13 лет, протекших с отъезда Котошихина в Польшу (1664), число московских приказов несколько изменилось; в списке бояр и др. чинов на 1676 г. их насчитывается всего 35, но распределение дьяков по приказам остается почти то же, в 35 приказах сидят 68 дьяков.
Из общей котошихинской цифры 100 дьяков около 30 находилось по городам. В списке на 1676 г. в городах показано 35 дьяков13. Всего будет 103 дьяка у дел, да кроме того, было еще не у дел 17 человек, да один показан больным. Эти 17 человек находились в запасе и могли быть ежеминутно куда-нибудь посланы. Таким образом, все центральное управление Московского государства и местное, в главнейших пунктах, сосредоточивалось в руках 121 дьяка. Если принять в соображение, что крайними пунктами Московского государства при Алексее Михайловиче были: на западе Псков и Смоленск, на севере - Архангельск, на востоке - Тобольск, на юге - Киев, Астрахань и Терки, то нельзя не признать, что у сотни дьяков, которая находилась у дел, дела было довольно.
За свою службу дьяки получали государево жалованье поместьями и деньгами. Мера его, как и для других чинов, не была определена штатами, а зависела от усмотрения государя. По боярской книге на 7135 г. (1627) думный дьяк Лихачев получал 250 р., а Телепнев, тоже думный дьяк, получал старый оклад в 100 р., а в думных дьяках не был верстан. Этот старый приказный оклад остается за ним и в 1629 г. Некоторые приказные дьяки получали более Телепнева. Дьяк Болотников по книге на 1627 г. получал 200 р. Другие приказные гораздо менее: Данилов 100 р. да за ярославскую службу ему прибавили 20 р.; Матюшкин при назначении в дьяки получил 80 р., а потом дошел до 100 р.; Никиф. Шипула, посольский дьяк, начал с 70 р. Всех более получал думный дьяк Грамотин - 300 р.; этот оклад остался за ним по опале и ссылке на Алатырь.
Размер поместья дьякам определяется Уложением, но только для Московского уезда. Они уравнены здесь с окольничими и получают по 150 четвертей (XVI. I). Обыкновенный размер дьяческих поместий значительно превышал эту норму. Дьяк Данилов в 1627 г. имел 800 четвертей, а за ярославскую службу ему прибавили еще 100; дьяку Матюшкину при назначении дали 700 четвертей, а потом прибавили 100 (Моск. арх. М-ва юст.).
На лестнице служебной чести думные дьяки занимают место после стряпчего с ключом; дьяки по приказам после дворян московских.
За дьяками идут подьячие. Общее число их Котошихин определяет в 1000 человек. Они делились на старых и молодых. Молодые употреблялись для письма, а старые, как давно состоящие в должности подьячего и потому опытные и дело знающие, для более важных назначений. Они участвуют на смотру служилых людей, отвозят государеву казну, досматривают с дьяками больных служилых людей, а иногда назначаются и к исправлению должности дьяка. В 1675 г. были отправлены писцы в Московский уезд:
"Московский дворянин Сергей, Федоров сын, Аксаков да с ним: подьячий старый поместнаго приказа, Александр Титов, справою вместо дьяка, да три человека молодых подьячих поместнаго ж приказу для письма"14.
Подьячие были тоже землевладельцы. Указ царя Бориса 1601 г. предоставляет и подьячим право вывозить "крестьян". Они получают поместное и денежное жалованье. Из боярской книги на 1627 г. видно, что подьячие приказов получали денежного жалованья по 37, 40, 50 и 60 р., поместного по 350 и 500 четвертей.
Дьяки, наши первые приказные люди, зародившись в пределах государева двора и для целей дворцового управления, мало-помалу проникают во все важнейшие отрасли суда и администрации. В то же время старинный правящий класс, бояре и дети боярские, поступая в придворные должности, превращается в бояр введенных, окольничих, дворецких, стольников, стряпчих, дворян и получает в дьяках товарищей своей судной и административной деятельности. Но эти два класса не смешиваются. Между новым классом дьяков, вышедшим из дворни государевой, и потомками старых вольных слуг есть великая разница. Потомки вольных слуг, воины по ремеслу, имеют отеческую честь и считаются ею; дьяки, дворовые писцы по происхождению, отеческой чести не имеют. Это потому, что первоначальная должность их мелкая; они и в XVII веке считаются "худым чином". Люди, состоявшие в худом чине, не могли по этому чину иметь высокой чести, им нечего было передать и своим детям.
Отсюда и преимущества дьяков, и недостатки их положения. Великое преимущество худого чина состоит в том, что дьяки проникают всюду; это потому, что они могут быть младшими товарищами как родовитых людей, так и самых худородных. Но, занимая везде последнее место, они незаметны; о них забывают иногда упомянуть; самое имя дьяка нередко исчезает в более широком наименовании "товарища". Согласно с таким темным положением дьяка, в эту должность назначают людей мелких, худородных. Ряды их пополняются не только детьми духовенства, но и посадскими людьми, и даже пашенными крестьянами15. Есть случаи назначения дьяков из дворян. В 1649 г. бежецкий дворянин, Сем.Ив. Заборовский, был назначен думным разрядным дьяком; в 1675 г. дворянин Вас.Гр.Пестриков был назначен дьяком Дворцового судного приказа (Двор. разр. III. 108, 113. 1278). Но мы знаем, что термин дворяне со второй половины XVI века обнимает людей очень разного происхождения. Между ними есть потомки детей боярских и даже князей, а рядом с ними - потомки старинных дворовых людей, и не только княжеских, но и митрополичьих, епископских, боярских. В дьяки назначались люди неважные по происхождению или захудалые16.
И должность дьяка худая, и назначаются на нее люди худые. Поэтому-то и местничество не могло привиться к дьякам. Есть случаи местнических споров дьяков с дворянами и даже окольничими, но дьяки в этих спорах опираются не на дьячестве своем, а на иных основаниях, например, на происхождении от детей боярских. Вышепомянутый думный дьяк, Сем. Ив. Заборовский, в 1663 г. был приглашен к царю на обед, но после окольничего Ос. Ив. Сукина. Он обиделся этим, уехал от стола "и бил челом государю в отечестве о счете на окольничаго Осипа Сукина". Очень характерно это челобитье; мы находим там такое место:
"Осипов прадед Сукина, Борис Сукин, был при царе Иване Васильевиче дьяк и в иных худых чинах бывали родители его".
Не менее характерен ответ Сукина, который тоже бил челом на Заборовского "О безчестьи и об оборони; а говорил, что де Семен Заборовской перед ним, Осипом, человек молодой, а бьет челом на него, Осипа, не по своей мере; а прежде сего на окольничих думные дьяки не бивали челом. А дед де его, Осипов, Борис, во дьяках не бывал, и тем его Семен безчестит. А тот Борис, что был во дьяках, и тот не их, Сукиных; и никто роду его, Осипова, в таких обышных чинах не бывали; а прадед де его, Осипов, при государе, царе и Великом князе Иване Васильевиче всея Русии был боярин".
Потомок дьяка отрекается от своего предка. Заборовский, сам думный дьяк, утягивает своего противника дьячеством. Но Борис Сукин был, в свое время, то же, что теперь Заборовский. Чем же думный дьяк Заборовский лучше думного дьяка Сукина? Происхождением; он дворянин и, может быть, природный сын боярский, а Сукины - дьяческая фамилия. Челобитье Заборовского и в глазах царя не было, кажется, совершенно не основательно. Это видно из того, что Алексей Михайлович сперва разгневался было на Заборовского и запретил ему съезжать со двора и свои царские очи видеть, но очень скоро (на другой же день) смягчился и допустил к себе опального. Когда же Заборовский снова стал бить челом на Сукина, царь велел сделать выписку в Разряде и доложить себе. Указа, однако, по этому делу не последовало (Двор. разр. III. Прил. 374).
В 1623 г. происходил спор о местах между двумя стряпчими, отцы которых были дьяками. 3 декабря государь принимал кызылбашского гонца. По этому случаю были назначены рынды, и во второй паре стряпчие, Степан, Васильев сын, Телепнев да Михайло, Васильев сын, Ларионов. Ларионов обиделся и бил челом государю на Телепнева,
"Что ему менши быть его не вместно, потому что отец его, Василей, был сын боярский и служил по Дмитрову, а Василей Телепнев был подьячей, а из подьячих дьяк, и государь бы пожаловал, велел сыскать".
Чрезвычайно характерен государев ответ:
"И по государеву указу сказано Михаилу Лорионову, чтоб он со Степаном Телепневым был, а быть ему с ним пригоже, потому что отец его, Василей Телепнев, был у государя думной дьяк посолской, а его отец, Михайлов, Василей Ларионов, рядовой дьяк, а се они оба люди неродословные и счету им нету: где государь велит быть, тот так и будь".
Несмотря на роль, какую играли дьяки в XVII веке, они продолжают оставаться неродословными, отеческой чести у них нет и счету им нет. И это не правительственная только точка зрения, а и самих дьяков. В обоих приведенных нами случаях никто не ссылается на честь дьяка. Наоборот, все спорщики согласны в том, что дьяк худой чин. Это утверждает и сам думный дьяк Заборовский и тем бесчестит потомка дьяка, окольничего Сукина17.
Московская отеческая честь не родовая только, но и служилая, а потому дьячество не мешало выслуге. Дьяки производятся в высшие чины. Думный дьяк Лар. Дм. Лопухин был сделан думным дворянином; думный дьяк Сем. Ив. Заборовский сперва возведен в звание думного дворянина, потом окольничего, а наконец, и боярина (Нов. XX. Алф. Ив.).
От московских дьяков в наше время и памяти не осталось. А для Москвы они были новостью, а не древностью. Наша история за последние два столетия далеко ушла от московских порядков. Но она не стояла недвижно и до Петра Великого. Москва второй половины XV, XVI и XVII веков еще менее походит на Русь домосковскую, чем на империю Российскую времен Екатерины II. Но и Екатерининское время на наших глазах отходит уже в вечность. Реформы второй половины истекшего столетия опять двинули нас в новое, хотя еще и не вполне определившееся будущее.
1Рум. собр. I. №№ 25, 34, 39, 42, 86, 96, 121, 144. 1328 - 1594.
2ПСЛ. VIII. 234. 1498; АИ. № 180. 1571. Федор Стромилов, может быть, сын дьяка Алексея Стромилова, писавшего завещание Великого князя Василия Дмитриевича (Рум. собр. I. № 42).
3Фед.-Чех. № 9. Грамота не имеет года, но она, по крайней мере, на четыре года старше Судебника, так как упоминаемый в ней князь Андрей Васильевич Старший умер в 1493 г.
4ПСЛ. VIII. С. 183. Летопись не приводит фамилий послов, а называет их только по именам: Федор Давыдович и Иван Борисович. Иван Борисович должен быть Бороздин, назначенный в бояре в 1476 г. и умерший в 1501; Федор Давыдович должен быть Хромой; назначен в бояре в 1471 г., умер в 1483 г.
5В разрядных книгах на 1547 г. Сукин отмечен дьяком (Лихачев. Разрядные дьяки XVI века. С. 121). Что он оставался дьяком и в 1566 г., это следует из того, что он назван после печатника. Думные дворяне всегда назывались ранее печатника, а дьяки, хотя бы и думные, - после. То обстоятельство, что Сукин в посольских делах 1543 - 1544 гг. называется "ближним дворянином", ничего не доказывает. В посольских делах русские уполномоченные очень часто называются высшими титулами, им не принадлежащими. Так, окольничий П.М.Плещеев назван в 1504 г. боярином, а окольничий К.Г.Заболотский боярином и дворецким (Сб. Имп. Рус. ист. о-ва. XXXV. 413). Придаваемый в посольских же делах дьякам титул "великий" также не имел никакого определенного значения внутри московской территории.
Родной брат дьяка Бориса Ивановича Сукина, Федор Иванович, из казначеев был возведен Иваном Грозным прямо в бояре, с обходом чина окольничего. Это показывает, насколько Грозный мало стеснялся соображениями об отеческой чести служилых людей.
6Приводимые далее сведения о деятельности новгородских дьяков мы берем из первой официальной книги новгородских грамот, отпечатанных в "Доп. к АИ" I. под № 47 и с № 49 по № 112. Из этого чрезвычайно важного собрания в "Актах" отпечатано до 133 грамот. Для сокращения цитат мы будем обозначать в тексте только № грамоты.
7В начале декабря 1555 г., когда был решен поход на "свейских немцев" и для этого был прислан в Новгород воевода, боярин, князь Пет. Мих. Щенятев, а другим воеводой назначен новгородский наместник, боярин, князь Дм. Фед. Палецкий, новгородские дьяки получили указ о послушании боярам:
"И которыя наши дела у бояр наших будут, и вы бы те дела наши у бояр наших, у князя Петра Михайловича да у князя Дмитрия Федоровича, делали и в наших делах их слушали" (76).
Это специальный указ, он предписывает исполнение предписаний ратных воевод во время войны, а не наместника в качестве местного правителя.
8Соловьев. История. VII. 45. Люди XVI века не очень хорошо знали нашу старину. Тетерин жалуется на то, что новые верники берут себе половину доходов. Он думает, что это новость. А это было весьма в ходу еще в XIV веке. В завещании Великого князя Московского, Симеона Гордого, написано:
"А хто моих бояр иметь служити у моее княгини, а волости имуть ведати, дають княгине моей прибытка половину".
Трудно думать, чтобы такой дележ дохода был первый и единственный случай. Не Симеоном Гордым он выдуман, и не с ним, конечно, прекратился.
9В договорной записи с польским гетманом Жолкевским, 1610 г., упоминаются "думные дьяки, Василий Телепнев и Томило Луговский" (Рум. собр. П. №№ 199 и 200). Указание на .дьяков Государевой ближней думы Андрея да Василья Яковлевичей Щелкаловых" конца XVI века приведено г-ном Лихачевым (167). Оно также находится в договорной записи с послами польского короля.
В Шереметевский сводный список первые думные дьяки занесены очень поздно. Они появляются там только под 1655 г.: Алмаз Иванов, Сем. Ив. Заборовский и Лар. Дм. Лопухин.
10Состав приказов от времени до времени менялся. По Котошихину, в Посольском приказе не было боярина, а в 1675 г. там уже сидит боярин, Арт. Серг. Матвеев; и наоборот, по Котошихину, в Разряде сидит окольничий, думный дьяк да два простых, а по разрядам в 1626 - 1627 гг. там окольничего не было и все дела направлялись только к двум дьякам: думному Федору Лихачеву да Михаиле Данилову (Двор. разр. III. 1500; I. 849, 956). Но в 1626 г. и по разрядам в Посольском приказе сидят только дьяки, думный Максим Грамотин, да приказный Максим Матюшкин, о боярине же не упоминается (Двор. разр. I. 814), чем вполне подтверждается свидетельство Котошихина.
11Это не единственный случай ручной расправы думных дьяков с дворянами. Думный дьяк Сыдавной-Васильев в 1617 г. бил по щекам Фед. Лев. Замятию за челобитье на князя Гагарина о местах и Мих. Ив. Лодыженского за отказ ехать в Тулу к Вердеревскому. Известия двор, разрядов об этих случаях (I. 264 и 287) очень кратки, но трудно думать, чтобы это битье по щекам имело значение исполнения какого-либо приговора царя или Думы. Это, надо полагать, случаи самовольной расправы сильного человека, на которого лучше было не жаловаться. Трудно сказать, чем могла кончиться жалоба на самовольную расправу дьяка; но дворянин, ослушавшийся царского указа по соображениям отеческой чести и не доказавший своей правоты, легко мог попасть на конюшню, если бы дело его подверглось рассмотрению формальным порядком.
12В некоторых приказах Котошихин не указывает точной цифры дьяков, а говорит, что их было 2 или 3; общее число дьяков, таким образом, будет колебаться между 65 и 70. Итог приказам у Котошихина подведен в сумме 42, но в 4 приказах из этих 42 дьяков не было. Это хозяйственные приказы, состоявшие в ведомстве Большого дворца; они управлялись низшими чинами, ключниками, а один - дворянином. Вот почему для показания распределения дьяков по приказам мы берем 38 приказов, в которых действительно были дьяки, а не 42.
13Вот распределение дьяков по городам по книге 1676 г.: в Белгороде - 5, Смоленске - 4, в Новгороде, Пскове, Казани и Астрахани - по 3, Тобольске - 2, в Свияжске, Симбирске, Терках, в Нижнем, в Ярославле, на Вологде, в Костроме, у Архангельского города, на Верховьи, в Олонце, Севске, Путивле и Киеве по одному (Список на 1684 г. в Моск. арх. М-ва юстиции).
14Двор. разр. III. 1080, 1210, 1365.
15В 1641 г. последовал указ, которым воспрещалось принимать в подьячие "поповых и дьяконовых детей, и гостинныя и суконныя сотен торговых, и черных сотен посадских всяких, и пашенных людей и их детей" (АИ. III. № 92. XXXI).
16Г-н Лихачев в "Ответе суровому критику" приводит два случая происхождения дьяков из княжеских фамилий, относящиеся еще к XV веку (37). Это чрезвычайно ценное указание. Но общий состав дьяков этим нисколько не меняется. В среду дворовых людей бояр постоянно поступали дети боярские. Но от этой примеси дворовые люди не становились же благородными; так и дьяки от примеси князей. Боярские дети, поступавшие во дворню бояр и женившиеся на их рабынях, принадлежали к захудалым отпрыскам высшего сословия и только по крови были его членами; так и князья, поступавшие в дьяки. Это мелочь, хотя и знатного происхождения, а не большие люди. По выражению летописца, "они были родом велики да закоснели" (Ответ. 38).
17Дворц. разр. I. 575. Случай думного дьяка Караулова с дворянином Баклановским записан слишком коротко и не дает оснований для каких-либо заключений (Двор. разр. III. 1565).
<< Назад Вперёд>>
