Жизнь графа Дмитрия Милютина

   Пока Дмитрий Милютин разрабатывал планы борьбы на Кавказе, здесь, в Петербурге, имя Милютиных громко прозвучало в аристократической среде: Николай Алексеевич Милютин стал центром проведения крестьянской реформы, сколотив друзей и единомышленников, так называемый Милютинский клуб, готовый сделать все, чтобы крестьяне получили не только личную свободу, но и надел земли, способный прокормить его семью.
   Медленно всходила звезда Николая Милютина. Сначала двадцатилетний Николай поступил в Министерство внутренних дел, обратил на себя внимание начальства своим светлым умом и разносторонним образованием, министр внутренних дел Строганов, прочитав записку, составленную Николаем Милютиным, пригласил его на беседу. К его удивлению, записку, «столь зрелый и выдающийся труд», написал совсем молодой человек в свои двадцать два года. Граф Строганов дал Милютину еще одно важное задание и снова получил замечательную записку, которая открыла ему широкое поле государственной деятельности. Новый министр внутренних дел Перовский не произнес ни одной речи в Государственном совете, которая бы не была написана рукой Николая Алексеевича. Точно так же и при министре внутренних дел Бибикове.
   Граф Киселев однажды спросил Бибикова, как работает его племянник Николай Милютин.
   – Лучше его спросите, доволен ли он мною. Я же могу только сказать, что, если бы государь мне велел уйти из министерства и самому назначить себе преемника, я, без всякого колебания, указал бы ему на Милютина.
   Вскоре Николай Милютин стал директором хозяйственного департамента. Он хорошо знал, что Николай Первый не раз говорил о крепостном праве как отжившей категории, но знал и о сопротивлении крупных помещиков, стоявших против отмены крепостного права.
   – Нет сомнения, – сказал Николай Первый в кругу приближенных царедворцев, – что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно, еще более гибельным.
   Николай Милютин был влиятельным человеком в Министерстве внутренних дел. Еще в конце 40-х годов Николай Милютин предпринял реформу по пересмотру Городового положения, следуя в русле замыслов Петра Первого и Екатерины Второй. Николай Милютин разработал такую систему, что все граждане должны выбирать в думу гласных, дворяне – своих, купцы и ремесленники – своих, чиновники и духовенство – своих. Все гласные избирали распорядительную думу, которая избирала городского голову. Вскоре реформа Милютина получила утверждение Николая Первого и была реализована в действительности. Великая княгиня Елена Павловна заметила молодого реформатора и попросила графа Киселева познакомить ее со своим племянником, Николай Алексеевич стал бывать у нее по четвергам. «С этих пор Милютин стал душою того просвещенного кружка, – вспоминал очевидец, – который сосредоточился около великой княгини. Ее дворец сделался чем-то в роде политического клуба. Здесь рассуждали о законодательстве, управлении, финансах, здесь мечтали о возрождении России и прежде всего – об освобождении крестьян. Наступало знаменательное время. Неудачи Крымской войны, очищение Севастополя под натиском неприятеля пробудили общество. Точно электрическая искра пробежала по мыслящей России. Повсюду заговорили о неизбежности введения новых порядков по всем частям управления. Поднялись оживленные толки, ожесточенные споры. Пришла пора новым людям вступить на сцену. Новый император Александр Второй понял настроение общества, и скоро с высоты престола раздался призыв к великому делу освобождения».
   Министр Ланской, как только освободилось место товарища министра, тут же предложил его Милютину. Но у Милютина к этому времени было множество врагов, завистников, клеветников, которые пустили слух, что Милютин – «красный», революционер, отъявленный либерал, готовый выступить против монархического строя. И тут произошел эпизод, который окрасил дальнейшие события. Дворянин Безобразов получил, как и все петербуржцы, обывательскую грамоту, в которой были оглашены его права на собственность и право выбора в городскую думу. Дворянин Безобразов вернул эту обывательскую грамоту с дерзким письмом, что он в этой грамоте не нуждается. Дума составила протокол. Неожиданно для всех эти документы были опубликованы в журнале «Русский вестник». Петербургский генерал-губернатор Игнатьев усмотрел в этих документах вызов дворянству и правительству. Дело рассматривал Комитет министров, дошло до императора: главным виновником скандала был объявлен Николай Милютин – организатор Петербургской думы. Слушая эти споры в Комитете министров, император назвал Милютина подозрительным человеком. После этих слов Николай Алексеевич стал проситься в отставку. Но потом, при встрече с графом Ланским, император попросил министра подробнее рассказать о Милютине. Выслушав министра, Александр Второй спросил:
   – Сергей Степанович, можешь ты за него поручиться?
   – Как за самого себя, – тут же ответил Ланской.
   Но в душе Александра Второго чуточку осталось то недоверие, которое внушили ему приближенные царедворцы, и, решая вопрос о назначении на должность товарища министра внутренних дел, он сначала предложил его князю Дмитрию Оболенскому, но тот решительно отказался, указав на Милютина как на полноправного претендента на этот пост. Вскоре после этого появился указ императора назначить Николая Милютина временно исправляющим должность товарища министра внутренних дел.
   Александр Второй назначил генерала Якова Ивановича Ростовцева ответственным за объединение и согласование всех губернских комитетов по крестьянскому вопросу и выработку единой общей линии для доклада императору, ведь каждый комитет выработал свои предложения, бывало и самые противоположные.
   Получив у императора частную аудиенцию как товарищ министра, Николай Милютин в ходе беседы с императором предложил оказать помощь Ростовцеву созданием особого совещания из представителей разных министерств, помещиков из разных губерний. Это предложение понравилось Александру Второму. Таким образом возникла редакционная комиссия под председательством генерала Ростовцева, который и должен был подобрать членов комиссии. Ростовцев обратился к Милютину. «Теперь-то посыпались радостные искры из-под молота «кузнеца-гражданина», – вспоминал его современник. – Он сделался настоящим вождем редакционной комиссии, куда поспешил собрать из разных уголков России выдающихся провинциальных помещиков, которые уже заявили себя в губернских комитетах светлым умом, глубоким знанием народного быта, благородной борьбой за крестьянские интересы».
   Прежде всего возникло имя Юрия Федоровича Самарина, крупного помещика, написавшего совсем недавно записку, в которой излагаются взгляды и надежды, что русское общество наконец-то откажется от крепостного права и пойдет по иному пути. Эту записку читали почти все в образованном кругу петербургского общества: великая княгиня Елена Павловна, великий князь Константин Николаевич, наконец слава этой записки дошла и до императора. Юрий Федорович не только писал, но и в своих владениях пытался что-то сделать по западному образцу.
   Николай Алексеевич писал ему в этот период: «Отбросьте все сомнения и смело приезжайте сюда. Мы будем, конечно, не на розах: ненависть, клевета, интриги всякого рода, вероятно, будут нас преследовать. Но именно поэтому нельзя нам отступить перед боем, не изменив всей прежней нашей жизни…» Самарин принял предложение Милютина, процитировав стихи Хомякова:

 
Не брошу плуга, раб ленивый,
Не отойду я от него,
Доколе не прорежу нивы,
Господь, для сева твоего!..
 

   В апреле 1859 года началась заключительная стадия работы редакционной комиссии: «Весенними птицами слетелись они со всех концов России, – писала Мария Аггеевна Милютина, – в одну группу, покидая жену и детей, кто свой безвыездный деревенский угол, все свои частныя дела и занятия, приезжая (безвозмездно) в Петербург, где ожидало их столько мук всякаго рода, столько без-сонных ночей, проведенных за работой, такая напряженная борьба, такая странная неблагодарность!»
   Дмитрий Милютин много слышал о работе редакционной комиссии, глухо доносились до него споры, разногласия и внутри комиссии, и за ее пределами, особенно в среде помещиков-крепостников, слышал и о блестящем таланте государственного деятеля Николая Милютина и о его славе истинного вождя среди сотрудников и членов комиссии крестьянского движения. Знал Дмитрий Милютин и о взрыве негодования среди дворянства, что отмена крепостного права даст землю крестьянам, чтобы, работая на ней, можно было прокормить семью. Реакционные помещики готовили письмо императору с просьбой разогнать губернские комитеты и редакционную комиссию и создать комиссию отмены крепостного права на началах безземельного крестьянского освобождения.
   Братья давно не виделись, обнялись, и после обычных расспросов началась долгая беседа о текущих делах – Дмитрий рассказывал о своем, а Николай о жгучих делах подготовки крестьянской реформы.
   – Сначала мы опасались, – заговорил Николай Алексеевич, – когда узнали о назначении Ростовцева, а потом убедились, что он вполне приемлем, особенно тогда, когда он произнес знаменитую фразу, облетевшую весь Петербург: «Вы хотите дать крестьянам свободу птиц? Мы тоже хотим дать им свободу птиц, но с гнездом». Вот о гнезде-то и идет полемика и в комиссии, и в обществе.
   – Главное, сколько от большого куска помещичьей земли достанется крестьянам. Ведь раньше дворянам давали поместья и земли за службу Отечеству, но вот уж почти сто лет дворянам не обязательно служить, а доходы они по-прежнему получают и проживают их за границей, якобы они лечатся у заграничных докторов. Это незаконно… – Дмитрий Милютин много раз слышал о таких помещичьих выездах и резко их осуждал.
   – Крепостники тоже над этим думали. Сколько земли дать крестьянам и как оценить эту землю, урезать размеры земли и повысить оброчные и выкупные платежи – вот что предложили крепостники типа Безобразова. Но у нас другие планы. Мы за то, чтобы крестьяне получили столько земли, чтобы обеспечить свой быт и обязанности перед правительством и помещиком. Комиссия решила оставить земельные наделы, которые сами помещики выделили им до отмены крепостного права. Определили высший размер и низший. Дебаты были яростные вокруг всех этих проблем, споры не укладывались в дневное время, приходилось работать по ночам.
   – Да, и эти слухи доходили до меня, – бросил реплику Дмитрий Алексеевич.
   – Приходилось шаг за шагом отстаивать интересы крестьянина. Может быть, ты помнишь, в юности моей был случай, когда я приехал в повозке с кучером на какой-то бал, много развлекался, танцевал, ухаживал за своей любимой в надежде, что она будет моей невестой, и совершенно забыл о своем кучере, который чуть не замерз на морозе. Приехали домой, и только маменька напомнила об этом ужасающем случае в моей жизни. Если бы ты знал, как я раскаивался после этого. С этих пор интересы крестьянина в моей деятельности прежде всего, после этого я и стал антикрепостником.
   – Ты бы не мог поподробнее рассказать, как происходили дебаты? Кто были членами комиссии? Где собирались? Ты ведь знаешь, Николай, иной раз меня охватывает писательский зуд, и я пишу какие-то записки, то ли дневники, то ли воспоминания о важнейших делах нашей жизни.
   – Мне тоже бы хотелось сесть за стол и что-то написать, но совершенно нет времени. Эта комиссия вымотала меня чуть ли не до конца… А события действительно интересные, исторически значимые…
   Николай Алексеевич встал и, обернувшись в другую сторону, показал брату на горы документов, прочитанных и изученных не только им, но и членами комиссии.
   – Члены комиссии нашлись чуть ли не сразу, как только начали их собирать. Ростовцев полностью доверил формирование комиссии мне. И прежде всего возникла фигура Юрия Самарина, потом князя Черкасского, Соловьева, Семенова, Гирса, Любощинского, Павлова и Булыгина – представители всех министерств, люди с опытом и талантом. Но против нас члены главного комитета – князь Орлов, граф Блудов, граф Адлерберг, князь Гагарин, граф Панин, князь Долгоруков, Ланской, Княжевич, князь Меншиков, граф Строганов, генерал Игнатьев… Почти все они, за редким исключением, были яростными крепостниками и стояли явно за безземельную отмену крепостного права. Попробуй с ними поборись. В нашей комиссии были такие же, это фельдмаршал князь Паскевич, граф Шувалов и князь Барятинский, которые выступали с резкими обвинениями членов комиссии, ратуя за безземельное освобождение, вскоре они вышли из комиссии. А мы собирались сначала у Ростовцева, в доме 1-го Кадетского корпуса, на Васильевском острове, а потом, с мая до осени, на даче Каменного острова. А Хозяйственное отделение, на котором председательствовал я, собиралось у меня, на даче Аптекарского острова, на берегу Невки, во флигеле казенной дачи нашего министерства. Выносили стол и спорили среди душистой сирени, начиная с восьми вечера и чаще всего до пяти утра, тогда спохватывались и ужинали. Мария Аггеевна мучилась, не хватало посуды, подсвечников, стульев недоставало, но работали без устали. Окрестные работники и крестьяне, извозчики, лодочники скоро разузнали, какого рода эти собрания, и пользовались всяким случаем, чтобы каким-нибудь трогательным образом выразить нам свое участие и благодарность. А вот смерть Якова Ивановича Ростовцева и приход на его место графа Панина, боюсь, подорвет все наши усилия. Мы возлагали надежды на министра Сергея Степановича Ланского, он даже написал записку императору, что он полностью принимает позицию Ростовцева, он не изменит состава редакционной комиссии, ни образа действий, ни вашей воли, он надеется привести начатую работу к успешному окончанию за два месяца. Но император назначил председателем графа Виктора Никитича Панина.
   – Я слышал, – сказал Дмитрий Милютин, – мне передавали слова графа Панина, что он согласился возглавить редакционную комиссию только потому, что он во всем согласен с императором. Великая княгиня Елена Павловна передала беспокойство мыслящих людей общества Александру Второму, но он ее успокоил: «Вы не знаете графа Панина, его убеждения – это точное исполнение моих приказаний».
   – Вряд ли можно с этим согласиться… Его назначение вызвало у нас какой-то ужас, мы все хотели подать в отставку, но потом отказались, может, все оставим, как задумали, ведь есть же император, который всегда нас поддерживал. Но граф Панин – человек с тяжелым, угрюмо-тусклым взглядом из-под нависших бровей, это узкий и упрямый формалист и мертвый канцелярист, а главное – у него четырнадцать тысяч крепостных.
   «Я всю жизнь подписывал вещи, несогласные с моими убеждениями», – сказал этот министр юстиции своим друзьям-крепостникам в укор на согласие стать председателем нашей комиссии.
   – Пусть рассуждает и изобличает себя как формалиста, – угрюмо произнес старший Милютин, – лишь бы не мешал готовить реформу.
   – Этим-то он и занимается, предложив кое-что поправить в готовых докладах, а это решительно меняло всю крестьянскую реформу. В частности, он предложил изменить в нашей формуле, что все земельные наделы поступают впредь до выкупа в бессрочное пользование крестьян, он же предложил убрать выражение «в бессрочное владение». Я, Самарин, Черкасский резко возразили против этой поправки: если мы внесем эту поправку, то помещик может отобрать надел, если он в определенный срок не будет выкуплен. Если допустить изменение столь важного пункта, как «бессрочное пользование», сказали Самарин и Черкасский, то мы можем оказаться под тяжким гнетом опасения, что все наши работы могут быть уничтожены. После наших горячих выступлений эта коварная вылазка крепостников была отбита. Точно так же возникла и дискуссия о размерах земельного надела, Панин предлагал уменьшить земельные наделы до самых ничтожных размеров. Но и этот вопрос мы оставили без изменения, но сколько это стоило нам сил и нервов…
   – Но ты ведь знаешь, Николай, что ваш доклад поступит в Главный комитет, а там чуть ли не все члены комитета – ваши оппоненты-крепостники.
   – Надеемся на императора, он ведь много раз выступал за отмену крепостного права. Но кто его знает, может, что-то и потеряем…
   «Хорошо было бы иметь полную подробную историю редакционной комиссии, – вспоминала Мария Аггеевна Милютина, – этого поля сражения, на котором встретилось столько различных мнений и разыгралось сражение, порешившее будущность русского крепостного народа! Живое описание главных руководителей разнородных групп и партий, различных мнений и стремлений, ожесточенных споров, упорства и неизбежных компромиссов, влияние двора, интриг большого света – словом, всего, что отсутствует в печатных трудах комиссии и официальных бумагах, но не могло не отражаться в стенах заседаний, все это, рассказанное талантливым пером очевидца, составило бы интересную страницу в нашей современной истории» (Из записок Марии Аггеевны Милютиной // Русская старина. 1899. № 1–4). Кроме того, об этой интересной странице в русской истории написал один из активных деятелей подготовки «крестьянского дела»: (Записки сенатора Я.А. Соловьева о крестьянском деле // Русская старина. 1880. Т. XXVII. Февраль; 1881. Т. XXX. Март, апрель; Т. XXXI. Май; 1882, Т. XXXIII. Январь, март, октябрь, ноябрь).