Введение и краткое резюме
Однако такой вывод был бы ошибочным, поскольку вопрос о жизнеспособности и эффективности народнохозяйственного планирования относится к числу «вечных» вопросов экономической теории, вновь и вновь приобретающих актуальное значение при определенном стечении исторических обстоятельств. Явная неудача рыночных реформ в России, ставшая общепризнанным фактом к 1998 г., а также ситуация во многих странах Азии и Латинской Америки возвращают этому вопросу практическую остроту.
Спор «рынок или план» продолжался полтора столетия, приобретая различную политическую окраску. Марксизм обещал построить плановое хозяйство на отрицании рынка, его «неоклассические» оппоненты утверждали, что такое хозяйство вообще невозможно. В начале этого века произошел раскол между самими «неоклассиками»: Э. Бароне, ученик знаменитого критика марксизма В. Парето, математически доказал в 1908 г., что централизованный план может быть эффективен при условии имитации плановиками рыночного ценообразования. Его аргументацию модифицировали в 1930-е гг. в практическом плане А. Лернер, Ф. Тейлор и О. Ланге, надеявшиеся соединить план и рынок в системе «рыночного социализма» (21).
Всем им резко возражал Л. Мизес, полагавший, что плановая бюрократия закрывает всякую возможность эффективного хозяйствования, а его последователь Ф. Хайек дополнил эту аргументацию указанием на то, что плановая экономика — это «дорога к рабству» (22).
Кто оказался прав в этом споре — Маркс, Бароне, Лернер или Мизес? Если сделать обзор работ многочисленных западных ученых, полвека изучавших историю плановой системы в СССР и Восточной Европы, то вывод, вероятно, будет достаточно неопределенным (23). Да, плановая система оказалась жизнеспособной настолько, что одно время для части наблюдателей казалась предпочтительнее рыночной. В рыночной экономике многих стран Европы и Азии после второй мировой войны были успешно применены некоторые инструменты плана. Правильно и обратное: плановая система все в большей степени вынуждена была использовать многие инструменты, методы и опыт рыночной системы. Но в целом она показала себя в итоге бюрократизированной, расточительной и неэффективной по сравнению с современной рыночной системой. И на определенных этапах истории была использована как рычаг социально-политического порабощения.
К этому можно добавить теперь еще кое-что. Капитализм так и не воспитал в лице рабочих собственных «могильщиков». Наоборот, выяснилось, что, повышая свои требования к капитализму, расставаться с ним рабочие не хотят. А вот плановая система вырастила легионы рабочих и директоров, которые заколотили ее в гроб. Подобно тому, как КПСС воспитала из 18 миллионов членов почти столько же своих недоброжелателей — от рядовых до высших функционеров.
И все же, все же, все же... (как сказал поэт). Вопрос остается — была ли современная судьба плановой системы предопределена тем, что ей выпало служить специфически историческим институтам «советского типа» или же потерпел крушение сам принцип планирования?
В первые послевоенные десятилетия непредвзятому анализу возможностей и провалов плана препятствовала своеобразная эпидемия планирования, охватившая многие страны. С 1980-х гг. имело место обратное поветрие. Мы полагаем, что научному ответу на поставленный вопрос способно помочь исследование послевоенной истории советской плановой системы под определенным углом зрения. А именно: предстоит выяснить, что было предпринято для развития, совершенствования этой системы, что получалось в итоге и почему. Интерес к истории хозяйственных реформ в СССР с годами не ослабевает, а даже имеет тенденцию усиливаться в западной историко-экономической литературе (что подтверждает, в частности, историографическое исследование В.В. Дроздова «Экономические реформы в СССР (1953-1985) — взгляды зарубежных ученых» (М.: ТЕИС, 1998).
Несколько забегая вперед, скажем, что за послевоенный период в СССР были предприняты колоссальные, поистине титанические усилия улучшить плановую систему (2, с. 6; Приложение А-2). Только благодаря этому она просуществовала так долго. Убедившись в ее бесперспективности, ее начали весьма решительно, но осторожно «спускать на тормозах» с начала 1984 г. (13). Разумеется, по-византийски маскируя отступление громкими декларациями об «укреплении централизма». И если бы не образовалась гремучая политическая смесь Горбачев — Ельцин, послужившая детонатором взрыва противоречий внутри правящей элиты СССР, плановая система могла бы скончаться вполне естественной смертью где-то за пределами 2010 г.
Настоящее исследование базируется не только на опубликованных источниках (официальных изданиях, работах экономистов, воспоминаниях государственных деятелей), но и на беседах с некоторыми бывшими руководителями КПСС и членами правительства, активно участвовавшими в проведении реформ в течение почти четырех десятилетий 1950-1980-х гг. (записи этих бесед приводятся в ЧАСТИ 2 «ИНТЕРВЬЮ»).
Помимо изложенной выше проблемы об исторической судьбе плановой системы советского типа в данной работе рассматривается и ряд более конкретных историко-экономических вопросов, которые требуют переосмысления в свете мучительных и неудачных реформ последних полутора десятилетий советско-российской истории.
В их числе вопрос о самой природе планирования: была ли советская система действительно плановой или же только центрально-управляемой? Наш ответ состоит в следующем. План всегда был инструментом в системе советского управления. Но соотношение между плановыми и управленческими решениями менялось на разных этапах трансформации централизованной системы. Общая тенденция состояла в том, что из основы управления план постепенно превратился в средство координации разнохарактерных программ и управленческих решений, диктуемых ведомствами, центральными и региональными партийными органами. Исторического подхода требует и другой вопрос — о реальных мотивациях управленческой элиты. В послевоенные десятилетия для большей ее части идеологические мотивы приобретали все более формальный характер, а соображения личной карьеры становились главными (см. ЧАСТЬ 2-2). Однако личный интерес бюрократа служил опорой плановой системы только до тех пор, пока этот бюрократ извлекал для себя выгоду из приверженности прагматическому принципу централизма (ЧАСТЬ 2-5).
Исследование обнаружило и явно недостаточный общий уровень экономической компетентности правящей элиты. В исследовании прослежено двоякое проявление этой некомпетентности. На протяжении всего послевоенного периода большинство в руководстве КПСС и в правительстве выступало (активно либо пассивно) за укрепление централизованной системы хозяйства, против ее децентрализации. Что же касается реформаторов (Хрущева, Косыгина, Горбачева с Рыжковым), которые, по существу, вынуждены были навязывать свои реформаторские решения консервативному большинству, то при всех различиях между ними каждому из них явно недоставало понимания сложности и глубины задач реформирования централизованной системы. Реформаторы сами оставались в плену идеологии централизма (ЧАСТЬ 2-5).
В итоге все советские реформы, несмотря на начальные благоприятные результаты некоторых из них, завершались провалом. Тем не менее каждый этап этих реформ по-своему расшатывал и подрывал централизованную систему.
Какова была при этом роль советской экономической науки, особенно ее математической ветви? Было ли ощутимым влияние работ западных авторов на проводившиеся реформы? Данные вопросы не были объектом данного исследования. Однако следует иметь в виду, что уже с середины 1950-х гг. книги ведущих западных (особенно американских) экономистов по проблемам капитализма издавались на русском языке значительными тиражами, а по проблемам советской экономики — для нескольких сот руководящих работников и «спецхранов» научных библиотек.
Они, несомненно, оказывали влияние, но постепенное и опосредованное. Это влияние сказывалось в том, что научно подкреплялось стремление большинства советских экономистов и хозяйственников подчеркивать значение эффективности товарно-денежных отношений, цен, прибыли в плановой системе, росло число противников этой системы, ослаблялось непримиримое противопоставление социализма капитализму, среди руководства зарождались сомнения в бесспорности «преимуществ социализма».
Экономисты-математики в наибольшей мере выступали проводниками западной экономической теории. Их влияние сказалось прежде всего в практике ценообразования, где они сумели убедить руководство в необходимости учитывать степень относительной дефицитности разных видов продукции, а также в практике использования математических моделей в планировании. Большинство экономистов-математиков в принципе не были против централизованного планирования, хотя и критиковали изъяны его действовавших форм и методов.
<< Назад Вперёд>>
