Глава 14
После того как император принял на себя командование армией, он стал редко бывать в Царском Селе, и министры тратили много времени на поездки в штаб и обратно. Император часто инспектировал войска и несколько раз оказывался под обстрелом.
Императрица время от времени посещала Ставку, всегда в сопровождении мадам Вырубовой. Хрупкий мальчик, наследник престола, жил там с отцом. Большинство людей, понимавших, что происходит, глубоко сожалело о таком положении дел, при котором монарх оказался оторванным от правительства. Это было чревато постоянным возникновением политических проблем; незначительное улучшение состояния дел в армии слабо утешало.
Премьер-министр хотя и был человеком достойным и преданным, но принадлежал к другому поколению и считал, что империя сможет оставаться сильной только в том случае, если самодержавие сохранит свои позиции. Уже само существование Думы крайне беспокоило его. Между двумя группировками Кабинета министров долгое время велась борьба, и отношения между его членами были чрезвычайно натянутыми. В конце концов указом императора Дума была распущена. Эта мера вызвала повсюду огромное раздражение, ее тоже приписали влиянию «оккультной партии». В тот период времени в министерство входили люди, отличавшиеся безупречной честностью и преданностью короне, их расхождения касались только метода, при помощи которого можно было наиболее быстро достичь желаемого результата: победы в войне и укрепления власти императора.
Горемыкин стоял за сильную власть и считал все уступки либеральной политике проявлением слабости, к тому же он опасался, что одна уступка повлечет за собой другую. Группа наиболее талантливых политиков, в которую входили военный министр Поливанов, министр иностранных дел Сазонов, министр финансов Барк и возглавлял которую министр земледелия Кривошеин, придерживалась мнения, что император должен сотрудничать с парламентом и выполнять старые обещания, которые дал десять лет назад, подобными действиями он только обретет силу. Оптимисты прочили Кривошеину пост премьер-министра в будущем, если ему удастся отстоять свои идеи в настоящем. Но Горемыкин, имевший в глазах императора больший вес, чем все прочие, обладал достаточным влиянием, чтобы отодвинуть его на задний план. Императрица оказывала ему поддержку, и группа Кривошеина после короткой борьбы потерпела полное поражение. Кривошеин немедленно подал в отставку, и, хотя император попросил его отказаться от подобного шага, после десятидневного ожидания он снова решительно подал в отставку. Остальные его единомышленники остались в кабинете, считая это своим патриотическим долгом во время войны, но они прекрасно понимали, что их путь отныне будет нелегким.
Это был второй значительный успех реакционной партии, влияние «оккультистов» действительно вылилось в действие. Все либералы готовились к грядущей борьбе, ощущая, что им придется вести ее со скрытым противником, подрывающим их репутацию и выставляющим их поступки в невыгодном свете. Некоторые критиковали Кривошеина за то, что он покинул партию в такой трудный момент, в то время как его почитатели считали, что он совершил единственно возможный для себя поступок. Он сразу же отправился на фронт во главе одной из организаций Красного Креста, где проделал превосходную работу. Разногласия кабинета, вызвавшие отставку Кривошеина, стали для правительства последним поворотом на дорогу, ведущую к беде.
Начало осени я провела за городом, вернулась в Петроград к ноябрю и декабрю, чтобы подготовить рождественские подарки от нашего женского полкового комитета и отправить их кирасирам, находившимся тогда на польском фронте. Они очень деятельно провели осень, поскольку на кавалерию легла тяжелая обязанность прикрывать наше отступление, которое по-прежнему продолжалось, хотя и более медленно и с меньшими трудностями с тех пор, как армия стала получать кое-какое обеспечение. Муж на несколько дней присоединился ко мне в столице, куда приехал по военным делам, он попросил предоставить ему аудиенцию у его величества, по стечению обстоятельств приехавшего в тот момент в Царское Село. Он должен был предстать перед монархом в первый раз с тех пор, как принял командование собственным его величества Кирасирским полком; а поскольку до этого долго пребывал на посту адъютанта прежнего главнокомандующего, от которого получил свою теперешнюю должность, и был известен своей преданностью последнему, Михаил испытывал некоторую неловкость в ожидании встречи с новым главнокомандующим.
Но монарх встретил его чрезвычайно любезно, вернулся к их разговору, состоявшемуся в госпитале более года назад, и сказал, как он доволен тем, что «его» кирасиры оказались в столь превосходных руках. Затем его величество стал задавать вопросы, интересуясь подробностями жизни полка. Он тотчас же согласился выполнить все просьбы Кантакузина, направленные на то, чтобы повысить эффективность полка, и среди прочего отдал распоряжение прислать в полк два автомобиля в качестве его личного подарка, один для перевозок, другой в распоряжение командира. После продолжительного разговора, когда мой муж отсалютовал ему, император пожал ему руку и, пожелав удачи ему и его полку, простился самым любезным образом. Когда муж подошел к двери и открыл ее, его величество внезапно окликнул его и попросил вернуться. Кантакузин подошел к императору и остановился в ожидании приказаний. «Вам не кажется, что вы слишком молоды, чтобы командовать таким значительным соединением, как мои кирасиры?» – спросил монарх. И муж ответил: «Не знаю, ваше величество. Вам решать», полагая, что его ждут какие-то перемены. Он был всего лишь полковником, а занимал пост бригадного генерала. «Мне кажется, что вы слишком молоды, и ранг у вас слишком низкий, – продолжал император. – Мы должны незамедлительно исправить положение вещей, так что произвожу вас в звание генерал-майора и поздравляю с тем, что вы теперь принадлежите к моей свите!» Кантакузин был совершенно ошеломлен, когда одна честь последовала за другой. И именно в тот момент, когда он думал, что будет пользоваться меньшим расположением, чем другие, из-за своей прошлой карьеры. Но монарх, возможно, напротив, пожелал привлечь к себе кое-кого из старых приверженцев великого князя; а может, он припомнил историю взятия Каушена и тяжелое ранение Михаила и воздал ему должное за прошлые заслуги и за тяжелые бои, в которых тот принимал участие в последние пять месяцев.
Стоило императору приложить усилия, как его глаза, голос и улыбка начинали излучать огромное обаяние. В первое время его командования все с симпатией говорили о его интересе, доброте и интеллигентной манере в управлении людьми. Они создали ему определенную личную популярность, которая продолжалась до тех пор, пока он не попал полностью под влияние «оккультной» группы, после чего он стал настолько инертным и рассеянным, что его поведение и изменившийся внешний вид породили слухи, будто приспешники Вырубовой подмешивают ему наркотики.
Горемыкин в конце концов ушел, поскольку возникла необходимость созвать Думу, которую он распустил, а кабинет стал совершенно неуправляемым. В феврале Дума вновь начала заседать, и император, воодушевленный внезапным желанием произвести демонстрацию перед представителями народа, неожиданно появился во время ее торжественного открытия. Он приехал из штаба и единственный раз появился в парламенте, где его бурно приветствовали.
Штюрмер, человек, о котором почти ничего не знали, был назначен премьер-министром, к тому же ему вручили портфель министра внутренних дел. Первоначально говорили, будто Штюрмер придерживается умеренных взглядов, и надеялись, что здесь проявилось желание его величества пойти на возможный компромисс. Но вскоре обнаружилось, что он кандидат императрицы, и он сразу же стал всего лишь инструментом в руках «оккультной партии».
Последние месяцы зимы я провела у тихого очага своего загородного поместья и узнавала о текущих событиях только из газет и писем своих столичных корреспондентов. Их письма были исполнены искреннего беспокойства, и я поняла, что не все благополучно. В марте я вернулась в город и обнаружила, что напряжение в значительной мере усилилось.
Такие условия встретили меня в Петрограде; и, когда Вивиани и Тома[93] приехали для переговоров со стороны наших французских союзников, они увидели, как страна и правительство борются с трудностями в условиях войны. В честь этих выдающихся французов устраивалось множество развлечений, и я с большим интересом встретилась с ними на двух политических обедах. После их отъезда ждали прибытия Китченера[94], но, к несчастью для Англии и для нас, этот великий человек утонул в пути вместе со знаменитым дипломатом О'Бэрном[95], прожившим среди нас семнадцать лет и ставшим нашим истинным другом. Он говорил на нашем языке и хорошо знал страну; о его гибели глубоко сожалели многие наши министры, имеющие положительные устремления, а также его личные друзья.
Затем мы, в свою очередь, послали за границу делегацию от парламента, в ее составе поехал Протопопов[96]. Рапорт, представленный им императору по возвращении из поездки, положил начало его стремительной, словно метеор, карьере. Покровский[97] также осуществил поездку на экономическую конференцию в Париж и вернулся, значительно упрочив свою репутацию, а успешные переговоры Барка во время краткосрочного посещения Лондона и Парижа по возвращении сделали его позицию сильной, как никогда.
В отсутствие Покровского и Барка Сазонов однажды утром прочел в газете рескрипт благодарностей и отставок, где говорилось о выводе его из кабинета! Ко всеобщему изумлению, его заменили Штюрмером, совершенно не имевшим опыта для подобного поста. А когда вслед за этим последовало назначение Протопопова на пост министра внутренних дел, поднялся возмущенный шум.
В течение лета и ранней осени назначения Раева[98] в Святейший синод и Рейна[99] министром здравоохранения стали своего рода декларацией со стороны приверженцев Распутина о своем намерении свести оппозицию по отношению к ним в Кабинете министров до минимума. Военного министра Поливанова тоже вскоре сместили, и на его место был назначен Беляев[100], обязанный своей карьерой протекции Сухомлинова. Это были те члены кабинета, которым предстояло предстать перед лицом Думы в день ее первого заседания 1 ноября.
Императрица время от времени посещала Ставку, всегда в сопровождении мадам Вырубовой. Хрупкий мальчик, наследник престола, жил там с отцом. Большинство людей, понимавших, что происходит, глубоко сожалело о таком положении дел, при котором монарх оказался оторванным от правительства. Это было чревато постоянным возникновением политических проблем; незначительное улучшение состояния дел в армии слабо утешало.
Премьер-министр хотя и был человеком достойным и преданным, но принадлежал к другому поколению и считал, что империя сможет оставаться сильной только в том случае, если самодержавие сохранит свои позиции. Уже само существование Думы крайне беспокоило его. Между двумя группировками Кабинета министров долгое время велась борьба, и отношения между его членами были чрезвычайно натянутыми. В конце концов указом императора Дума была распущена. Эта мера вызвала повсюду огромное раздражение, ее тоже приписали влиянию «оккультной партии». В тот период времени в министерство входили люди, отличавшиеся безупречной честностью и преданностью короне, их расхождения касались только метода, при помощи которого можно было наиболее быстро достичь желаемого результата: победы в войне и укрепления власти императора.
Горемыкин стоял за сильную власть и считал все уступки либеральной политике проявлением слабости, к тому же он опасался, что одна уступка повлечет за собой другую. Группа наиболее талантливых политиков, в которую входили военный министр Поливанов, министр иностранных дел Сазонов, министр финансов Барк и возглавлял которую министр земледелия Кривошеин, придерживалась мнения, что император должен сотрудничать с парламентом и выполнять старые обещания, которые дал десять лет назад, подобными действиями он только обретет силу. Оптимисты прочили Кривошеину пост премьер-министра в будущем, если ему удастся отстоять свои идеи в настоящем. Но Горемыкин, имевший в глазах императора больший вес, чем все прочие, обладал достаточным влиянием, чтобы отодвинуть его на задний план. Императрица оказывала ему поддержку, и группа Кривошеина после короткой борьбы потерпела полное поражение. Кривошеин немедленно подал в отставку, и, хотя император попросил его отказаться от подобного шага, после десятидневного ожидания он снова решительно подал в отставку. Остальные его единомышленники остались в кабинете, считая это своим патриотическим долгом во время войны, но они прекрасно понимали, что их путь отныне будет нелегким.
Это был второй значительный успех реакционной партии, влияние «оккультистов» действительно вылилось в действие. Все либералы готовились к грядущей борьбе, ощущая, что им придется вести ее со скрытым противником, подрывающим их репутацию и выставляющим их поступки в невыгодном свете. Некоторые критиковали Кривошеина за то, что он покинул партию в такой трудный момент, в то время как его почитатели считали, что он совершил единственно возможный для себя поступок. Он сразу же отправился на фронт во главе одной из организаций Красного Креста, где проделал превосходную работу. Разногласия кабинета, вызвавшие отставку Кривошеина, стали для правительства последним поворотом на дорогу, ведущую к беде.
Начало осени я провела за городом, вернулась в Петроград к ноябрю и декабрю, чтобы подготовить рождественские подарки от нашего женского полкового комитета и отправить их кирасирам, находившимся тогда на польском фронте. Они очень деятельно провели осень, поскольку на кавалерию легла тяжелая обязанность прикрывать наше отступление, которое по-прежнему продолжалось, хотя и более медленно и с меньшими трудностями с тех пор, как армия стала получать кое-какое обеспечение. Муж на несколько дней присоединился ко мне в столице, куда приехал по военным делам, он попросил предоставить ему аудиенцию у его величества, по стечению обстоятельств приехавшего в тот момент в Царское Село. Он должен был предстать перед монархом в первый раз с тех пор, как принял командование собственным его величества Кирасирским полком; а поскольку до этого долго пребывал на посту адъютанта прежнего главнокомандующего, от которого получил свою теперешнюю должность, и был известен своей преданностью последнему, Михаил испытывал некоторую неловкость в ожидании встречи с новым главнокомандующим.
Но монарх встретил его чрезвычайно любезно, вернулся к их разговору, состоявшемуся в госпитале более года назад, и сказал, как он доволен тем, что «его» кирасиры оказались в столь превосходных руках. Затем его величество стал задавать вопросы, интересуясь подробностями жизни полка. Он тотчас же согласился выполнить все просьбы Кантакузина, направленные на то, чтобы повысить эффективность полка, и среди прочего отдал распоряжение прислать в полк два автомобиля в качестве его личного подарка, один для перевозок, другой в распоряжение командира. После продолжительного разговора, когда мой муж отсалютовал ему, император пожал ему руку и, пожелав удачи ему и его полку, простился самым любезным образом. Когда муж подошел к двери и открыл ее, его величество внезапно окликнул его и попросил вернуться. Кантакузин подошел к императору и остановился в ожидании приказаний. «Вам не кажется, что вы слишком молоды, чтобы командовать таким значительным соединением, как мои кирасиры?» – спросил монарх. И муж ответил: «Не знаю, ваше величество. Вам решать», полагая, что его ждут какие-то перемены. Он был всего лишь полковником, а занимал пост бригадного генерала. «Мне кажется, что вы слишком молоды, и ранг у вас слишком низкий, – продолжал император. – Мы должны незамедлительно исправить положение вещей, так что произвожу вас в звание генерал-майора и поздравляю с тем, что вы теперь принадлежите к моей свите!» Кантакузин был совершенно ошеломлен, когда одна честь последовала за другой. И именно в тот момент, когда он думал, что будет пользоваться меньшим расположением, чем другие, из-за своей прошлой карьеры. Но монарх, возможно, напротив, пожелал привлечь к себе кое-кого из старых приверженцев великого князя; а может, он припомнил историю взятия Каушена и тяжелое ранение Михаила и воздал ему должное за прошлые заслуги и за тяжелые бои, в которых тот принимал участие в последние пять месяцев.
Стоило императору приложить усилия, как его глаза, голос и улыбка начинали излучать огромное обаяние. В первое время его командования все с симпатией говорили о его интересе, доброте и интеллигентной манере в управлении людьми. Они создали ему определенную личную популярность, которая продолжалась до тех пор, пока он не попал полностью под влияние «оккультной» группы, после чего он стал настолько инертным и рассеянным, что его поведение и изменившийся внешний вид породили слухи, будто приспешники Вырубовой подмешивают ему наркотики.
Горемыкин в конце концов ушел, поскольку возникла необходимость созвать Думу, которую он распустил, а кабинет стал совершенно неуправляемым. В феврале Дума вновь начала заседать, и император, воодушевленный внезапным желанием произвести демонстрацию перед представителями народа, неожиданно появился во время ее торжественного открытия. Он приехал из штаба и единственный раз появился в парламенте, где его бурно приветствовали.
Штюрмер, человек, о котором почти ничего не знали, был назначен премьер-министром, к тому же ему вручили портфель министра внутренних дел. Первоначально говорили, будто Штюрмер придерживается умеренных взглядов, и надеялись, что здесь проявилось желание его величества пойти на возможный компромисс. Но вскоре обнаружилось, что он кандидат императрицы, и он сразу же стал всего лишь инструментом в руках «оккультной партии».
Последние месяцы зимы я провела у тихого очага своего загородного поместья и узнавала о текущих событиях только из газет и писем своих столичных корреспондентов. Их письма были исполнены искреннего беспокойства, и я поняла, что не все благополучно. В марте я вернулась в город и обнаружила, что напряжение в значительной мере усилилось.
Такие условия встретили меня в Петрограде; и, когда Вивиани и Тома[93] приехали для переговоров со стороны наших французских союзников, они увидели, как страна и правительство борются с трудностями в условиях войны. В честь этих выдающихся французов устраивалось множество развлечений, и я с большим интересом встретилась с ними на двух политических обедах. После их отъезда ждали прибытия Китченера[94], но, к несчастью для Англии и для нас, этот великий человек утонул в пути вместе со знаменитым дипломатом О'Бэрном[95], прожившим среди нас семнадцать лет и ставшим нашим истинным другом. Он говорил на нашем языке и хорошо знал страну; о его гибели глубоко сожалели многие наши министры, имеющие положительные устремления, а также его личные друзья.
Затем мы, в свою очередь, послали за границу делегацию от парламента, в ее составе поехал Протопопов[96]. Рапорт, представленный им императору по возвращении из поездки, положил начало его стремительной, словно метеор, карьере. Покровский[97] также осуществил поездку на экономическую конференцию в Париж и вернулся, значительно упрочив свою репутацию, а успешные переговоры Барка во время краткосрочного посещения Лондона и Парижа по возвращении сделали его позицию сильной, как никогда.
В отсутствие Покровского и Барка Сазонов однажды утром прочел в газете рескрипт благодарностей и отставок, где говорилось о выводе его из кабинета! Ко всеобщему изумлению, его заменили Штюрмером, совершенно не имевшим опыта для подобного поста. А когда вслед за этим последовало назначение Протопопова на пост министра внутренних дел, поднялся возмущенный шум.
В течение лета и ранней осени назначения Раева[98] в Святейший синод и Рейна[99] министром здравоохранения стали своего рода декларацией со стороны приверженцев Распутина о своем намерении свести оппозицию по отношению к ним в Кабинете министров до минимума. Военного министра Поливанова тоже вскоре сместили, и на его место был назначен Беляев[100], обязанный своей карьерой протекции Сухомлинова. Это были те члены кабинета, которым предстояло предстать перед лицом Думы в день ее первого заседания 1 ноября.
<< Назад Вперёд>>
