Ю. Б. Рябошапко. Русско-шведские производственно-технические контакты первой половины XVII в.
Хотя некоторые сведения о привлечении на русскую службу шведских подданных-специалистов были введены в научный оборот еще в конце XIX в., специальной работы об этом до сих пор нет. В советской историографии, в работах Б. Ф. Поршнева, О. Л. Вайнштейна и А. А. Арзыматова, показаны основные вехи экономического сотрудничества России и Швеции, в частности финансовая помощь, которую оказывала Россия Швеции, когда последняя вела Тридцатилетнюю войну на территории Германии. Однако производственно-техническое сотрудничество России и Швеции именно как правительственная политика обоих государств не было предметом исследования ни в отечественной, ни в зарубежной историографии.
Разумеется, на Руси и до установления производственно-технических контактов с Западом были свои замечательные специалисты. Испокон веков славились мастера соледобычи из Астрахани, солевары Троице-Сергиева монастыря, мастера по производству отличнейшей селитры — сырья для изготовления пороха — Кирилло-Белозерского монастыря. В Двинском краю трудились широко известные мастера по изготовлению смолы и золы. Лучшие каменщики и иконописцы выходили из Пскова и Новгорода Великого. Последний славился также великолепными резчиками по камню, мастерами по изготовлению разноцветных оконных стекол, которые закупала казна для царских покоев, изделий из серебра. Москвичи были известны как мастера-ювелиры. Многие их изделия, особенно ожерелья, постоянно вывозились за рубеж, в частности в Литву, где охотно покупали русские деревянные чаши, седла, копья, украшения и различное оружие. В XIV—XV вв. северогерманские города, Ливония, а с XVI столетия Англия, Голландия и другие страны закупали в России крупными партиями воск, различные сорта мехов и кожи, пеньку, сало, масло, лен — косвенное подтверждение того факта, что мастерство первичной переработки сырья стояло на Руси весьма высоко. И все же специалистов в России постоянно не хватало. Поэтому еще в середине XV в. перед правящими кругами России встала задача обеспечить отечественную промышленность, а также войско зарубежными специалистами.
Самый интересный период русско-шведского производственно-технического сотрудничества — 30—40-е годы XVII столетия. В это время были заложены основы сотрудничества России и Швеции в различных сферах деятельности.
По-видимому, первая попытка нанять зарубежных специалистов на русскую службу была предпринята еще в годы правления Ивана III. 24 июля 1474 г. в. Венецию был отправлен русский дипломатический представитель Семен Толбузин с поручением нанять там на русскую службу художников, ремесленников, мастеров горного дела и оружейников. Позднее подобные обращения по найму специалистов, в частности к папе римскому, стали настолько типичным явлением, что известный советский историк Р. Ю. Виппер назвал «вечной» просьбу Ивана III о присылке ему архитекторов, инженеров, знатоков рудного дела и металлообработки, а также художников, оружейников и врачей. Насколько острой была на Руси нужда в специалистах различных профилей, свидетельствует хотя бы тот факт, что следующее русское посольство, возглавлявшееся двумя обрусевшими греками — Дмитрием и Мануилом Ралевыми (Рали), — прибыло в Венецию уже в сентябре 1476 г. Поводом для посольства послужила победа русского войска над татарами, одержанная в июне 1476 г. Однако весьма показательно то, что посольство возвратилось в Россию только в 1490 г., причем с большой группой специалистов: каменщиков, литейщиков, оружейных мастеров. В их числе были выдающийся зодчий Пьетро Антонио Солари, его ученик пушечных дел мастер Занантонио и серебряник из Рима Кристофоро с двумя подмастерьями. Активное военно-техническое сотрудничество между Россией и Западом имело место и при Василии III. В частности, советский историк В. Н. Балязин пишет, что, когда русские войска в середине декабря 1512 г. выступили под Смоленск для начала военных действий против польско-литовской армии, сам император Максимилиан направил из Любека в Россию целую группу артиллеристов и оружейников итальянского и немецкого происхождения, «опытных в осаде крепостей».
Следующим качественно новым этапом научно-технического сотрудничества со странами Западной Европы была грандиозная попытка набрать крупную партию зарубежных специалистов, причем целой гаммы профилей, которую предпринял Иван Грозный. Эта акция известна в истории дипломатии как «дело Шлитте». Иван Грозный любил поручать сложные и весьма щекотливые дипломатические миссии тайным агентам, особенно из числа иностранцев. Во-первых, секретность миссий позволяла обеим договаривающимся сторонам идти на соглашения о взаимном сотрудничестве, в то же время в известной степени избавляя их от ухудшения отношений с теми странами Европы и Азии, которые не были заинтересованы в укреплении военно-экономического потенциала России. Во-вторых, в случае дискредитации такого агента можно было официально заявить, что данное лицо не уполномочено действовать от имени государя. Одна из таких миссий выпала на долю немца Ганса Шлитте. Он приехал служить великому князю из Бранденбурга с рекомендацией великого магистра Тевтонского ордена герцога Альберта. Пробыв в Москве несколько лет, Шлитте в 1547 г. был направлен в Германию с официальным заданием нанимать на русскую службу «мастеров и ученых». Данное поручение было изложено в грамоте Ивана Грозного и в инструкциях русского канцлера дьяка Ивана Михайловича Висковатого, возглавлявшего внешнюю политику России в 1547—1570 гг. Наряду с вербовкой специалистов Шлитте должен был весьма активно заниматься «большой политикой»: едва ли не важнейшей задачей, поставленной перед ним, было, как отмечают О. Пирлинг и советский историк И. Б. Греков, вступить с императором Карлом в политическую и религиозную унию.
Забегая вперед, отметим, что заключить соглашение об унии, т. е. вступить в теснейший религиозно-политический союз, Шлитте так и не удалось. Зато уже в январе 1548 г. московский посол добился встречи с императором Карлом V, находившимся на Аугсбургском съезде. При поддержке императора Ганс Шлитте сумел нанять 123 человека, среди которых были военные специалисты и четыре теолога. Однако, когда он прибыл в Северную Европу, протестантские Любек и Ливония стали активно препятствовать проезду в Москву «католиков», очевидно используя в качестве предлога для отказа о выезде в Россию специалистов тот факт, что среди нанятых были ученые-богословы. Сам же Шлитте был задержан. И хотя в 1550 г. ему удалось бежать из Любека и возобновить свою деятельность, репутация его была испорчена, а набор зарубежных специалистов сорван. Неудача постигла и другого тайного эмиссара Ивана Грозного — «московского канцлера» Иоганна Штейнберга, сменившего Шлитте летом 1550 г. Так осталась невыполненной первая программа широкого набора зарубежных специалистов различных профилей. Однако и в этой, крайне неблагоприятной внешнеполитической обстановке Иван Грозный не стал откладывать решение проблемы обеспечения отечественной промышленности специалистами до лучших времен. Недальновидности отдельных монархов Северной Европы Грозный противопоставил гибкость и силу интеллекта в разрешении, казалось бы, безнадежного вопроса. В 1556 г. он послал новгородским дьякам грамоту, которой запретил продавать «немецких пленников» за рубеж, строго наказывая за это «детей боярских и всяких людей». Дьякам предписывалось выявлять среди пленных мастеров по добыче серебра, по изготовлению изделий из серебра, золота, меди, олова, а также знающих другие ремесла. Этих пленных ремесленников дети боярские должны были доставлять в Москву, за что их следовало награждать. Не исключено, что среди выявленных пленных специалистов были не только наемники из стран Западной Европы, но и мастера шведской национальности. Однако использование специалистов-пленных отнюдь не стало главной и единственной формой производственно-технических контактов с Западной Европой. Известно, например, что уже в следующем, 1567 г. в Москву из Англии выехали: доктор, аптекарь, инженер с помощником, золотых дел мастер, «пробирер» и другие мастера. Таким образом, правительство Ивана Грозного прилагало энергичные усилия к тому, чтобы в кратчайший срок покончить с отставанием тех отраслей русской промышленности, в которых страны Европы сумели вырваться вперед, особенно в области получения драгоценных металлов: измученной Ливонской войной России нужно было в кратчайший срок пополнить казну. Очевидно, именно этим объясняется фигурирование специальности золотых дел мастера и в грамоте Ивана Грозного новгородским дьякам 1556 г., и в перечне специалистов, приехавших в 1557 г. из Англии. Позднее правительство Ивана Грозного неоднократно поднимало перед западноевропейскими правительствами вопрос о предоставлении московским представителям права свободного найма специалистов на русскую службу. Это обстоятельство нашло свое отражение и в ряде договорных актов, заключенных между Россией и Швецией в XVI—XVII вв. Впервые мы находим упоминание об этом в тексте Дерптского перемирия, заключенного 25 ноября 1564 г., в 8-й статье которого был предусмотрен беспрепятственный пропуск в Россию иностранных специалистов. Через восемь лет аналогичная статья (статья 4) появляется в Подкрепленной грамоте, написанной 15 января 1572 г. в Великом Новгороде шведскими послами во главе с епископом Павлом. Этой статьей разрешался свободный проезд через владения Шведского государства «служилым людям», докторам и ремесленникам на русскую службу. По-видимому, появление этой статьи было прямым следствием изложенного выше инцидента с Шлитте.
По окончании Ливонской войны 1558—1583 гг. и так называемой «зимней войны» 1590—1593 гг. правительства России и Швеции довольно скоро ощутили острую потребность в производственно-техническом сотрудничестве: уже осенью 1594 г. решение этой давно назревшей проблемы было перенесено из правительственных канцелярий в посольские шатры, разбитые под Ивангородом, в деревне Тявзино. Как и в Дерптском перемирии 1564 г., в пункте 2 статьи 19 Тявзинского мирного договора 1595 г. был специально оговорен свободный проезд в Россию докторов, рудометов, брадобреев и «служилых людей» для поступления на русскую службу. Указанный пункт Тявзинского договора не претерпел каких-либо изменений и во время заключения Столбовского договора 1617 г. и, согласно статье 23 последнего, продолжал оставаться в силе. По статье 19 Столбовского мира обе стороны обязывались не пытаться уговаривать подданных другой стороны остаться. В то же время в статье 18 говорилось: «Но те, которые добровольно на той или другой стороне хотят остаться или хотят служить, могут делать это совершенно свободно и открыто». Однако русские подданные, оказавшиеся на территории, завоеванной Шведским государством, упрямо шли к русской границе, невзирая на опасности и лишения. Что же касается шведов, то если в конце XVI в. они поступали на русскую службу при чрезвычайных обстоятельствах, оказавшись в русском плену, то уже в 20-х годах XVII столетия у многих шведских подданных прослеживается совершенно явное желание поступить на службу к русскому государю во что бы то ни стало. Страстно желая вкусить известную всей Европе щедрость русской казны, не скупившейся на дары, и жалованье для тех, кто владел редкими в России специальностями, некоторые шведы покидают родные поместья, уходят с королевской службы, как, например, Христофор Шторм, — короче, сознательно идут на немалые потери и трудности. Таким образом, статья 18 Столбовского договора была, по существу, лазейкой, оставленной русскими посольскими дьяками для того, чтобы русские власти получили юридические гарантии права вербовать шведских военнопленных на русскую службу.
Однако прошло немало времени, прежде чем русско-шведские производственно-технические контакты перестали быть всего лишь отдельными случаями перехода шведских подданных на русскую службу, став на деле одной из основных форм экономического сотрудничества России и Швеции.
На практическую основу производственно-техническое сотрудничество России и Швеции было поставлено только в первой трети XVII столетия. В 1628—1632 гг. Швеция вступила в Тридцатилетнюю войну; как раз в это время в Западной Европе, чьи поля топтали солдатские сапоги, резко повысился спрос на хлеб, в особенности хороших сортов. Правительство царя Михаила Федоровича Романова, проявив большую государственную мудрость и дальновидность, пошло навстречу просьбе короля Густава II Адольфа, распорядившись 10 марта 1628 г. о беспошлинной продаже хлеба Шведскому государству1. Зерно высшего качества, закупавшееся по дешевой цене и притом беспошлинно в России, вывозилось через Архангельск в Голландию (главный хлебный рынок Европы), где продавалось по значительно более высокой цене. Чистая прибыль от перепродажи русского хлеба являлась существенной финансовой помощью правительству Густава II Адольфа. Эти средства использовались для борьбы Шведского государства со странами католического лагеря. А тем временем русское правительство готовило войну против главного и давнишнего врага Швеции — Речи Посполитой с целью освобождения Смоленска и других русских земель, захваченных Польшей в начале XVII в. В этих условиях России было чрезвычайно важно укрепить союзнические отношения со Швецией. Русский хлеб, а точнее, сверхприбыли от его перепродажи очень понравились шведским политикам. В январе 1629 г. в Москве начались русско-шведские переговоры о долгосрочном торговом соглашении (см. № 12—17). Очевидно, желая создать благоприятную атмосферу к началу московских переговоров, Посольский приказ провел серию подготовительных мероприятий до организации строительства шведского гостиного двора, выстроенного в самом начале 30-х годов в Москве в Гнездниковском переулке, где и поныне сохранился Шведский тупик (см. № 1, 20—22). Во-первых, его постройка с момента столь бурного возобновления русско-шведской торговли стала остро необходима, а во-вторых, позволяла к моменту начала переговоров в Кремле продемонстрировать правительству Швеции желание русской стороны соблюдать и дух, и букву Столбовского договора, статья 15 которого как раз предусматривала предоставление шведским подданным купцам гостиных дворов в Москве и Пскове, а русским купцам — соответственно в Ревеле, Выборге и Стокгольме. В-третьих, начав постройку шведского гостиного двора, Посольский приказ, естественно, ждал, что через некоторое время последуют ответные шаги шведской стороны в плане улучшения режима русско-шведской торговли на территории Шведского государства.
В апреле 1629 г. королевские приказчики П. Деладал и Ю. Вилькенс вывезли через Архангельск в Швецию крупную партию русского хлеба. 25 числа русское правительство дало разрешение вновь произвести в текущем году беспошлинную закупку 50 тысяч четей ржи для Швеции, а также дало согласие на переговоры об установлении на ряд лет определенного объема торговли со Швецией (см. № 16, 17). Эти шаги русского правительства создали благоприятные предпосылки для налаживания сотрудничества со Швецией и в производственно-технической сфере. В условиях очень напряженной обстановки в Европе, учитывая рост захватнических устремлений Речи Посполитой, правительство России было вынуждено уделять оснащению своей армии особое внимание. Начинается прямо-таки планомерное наращивание военно-экономического потенциала России, закупается вооружение, главным образом в Голландии и Швеции. Однако эти закупки не могли в полной мере удовлетворить нужды русской армии; одновременно с закупками в начале 30-х годов XVII столетия строятся первые отечественные железоделательные и оружейные заводы. Их пуск подстегивается подготовкой крупной военной реформы — введением полков «нового строя», для которых требовалось современное огнестрельное оружие. Вот почему вопрос о приглашении шведских специалистов особенно остро встал как раз в 1630-х годах. Швеция в XVII в. считалась ведущим центром европейской металлургии. Поэтому вполне естественно, что на первых русских металлургических мануфактурах стал заимствоваться именно шведский опыт: на русские заводы приглашаются шведские мастера в области литейного производства и металлообработки.
14 июля 1631г. торгово-политический агент шведского правительства Иоганн Мёллер предложил русскому правительству согласиться на предоставление права свободного приезда и отъезда шведским мастерам по крашению шелка, изготовлению тафты и полубархата, железоделательного производства, и — что в тот момент было остро необходимо — оружейникам («из руди железа и всякую ратную збрую делати»). Желая еще более заинтересовать Посольский приказ своим предложением, Мёллер подчеркнул, что все издержки производства зарубежные специалисты возьмут на себя («А станут оне делати на своих проторех»). Однако при этом шведский агент сделал весьма существенную оговорку, оставляя за временно эмигрирующими из Швеции мастерами право продажи своей продукции за пределы Русского государства, хотя и с выплатой в царскую казну экспортной пошлины. По словам Мёллера, шведские специалисты собираются ехать в Россию вследствие роста дороговизны на их родине: очень дороги продовольствие и жилье («потому что ныне в немецких землях всякии ественные запасы дороги и двори дороги»; № 41).
Предложение И. Мёллера следует признать ловким дипломатическим ходом: предоставляя России на таких условиях мастеров различных специальностей, шведское правительство могло рассчитывать на выгоду во много раз большую. Во-первых, усиливался военно-экономический потенциал России — союзницы Швеции в борьбе против Речи Посполитой. Во-вторых, предоставление России помощи специалистами, позволяло Швеции претендовать на дальнейшее получение финансовой поддержки русского правительства. В-третьих, трудоустроив нуждающихся шведских подданных мастеров, правительство Швеции создавало для своей страны своего рода выездной государственный резерв специалистов. В-четвертых, оговорка Мёллера позволяла в любой момент использовать этот отряд квалифицированных мастеров для пополнения военно-экономического потенциала Шведского государства путем экспорта в Швецию продукции мастеров-эмигрантов, не говоря уже о том, что в случае необходимости шведское правительство могло оказывать давление на правительство России угрозой отзыва шведских специалистов. Наконец, это была бы прекрасная и притом почти (если не практически) легальная сеть шведской агентуры. Известен, например, шведский подданный и лазутчик «по совместительству», живший в г. Яме (отошедшем по статье 8 Столбовского договора 1617 г. к Швеции), «Костя Ларионов сын Кока», которому доверял доставку своей корреспонденции другой шведский резидент — Петр Крузбьорн. Нуждался в агентах и Мёллер. Ведь ему наряду с чисто дипломатическими и внешнеторговыми функциями было предписано выполнять и обязанности резидента в современном значении этого слова, и кое-что ему, по-видимому, удавалось выведывать.
В Посольском приказе предложение Мёллера встретило полное одобрение. В ответе, последовавшем через четыре дня, 18 июля 1631 г. (срок невиданно короткий!), в частности, говорилось, что на шведских специалистов будут посланы вызывные грамоты («... и по царского величества указу грамоты о мастеровых людех пошлют»; № 42). Вначале на практическую основу ( в смысле помощи специалистами) были поставлены военно-технические контакты, позволившие очень скоро перейти к более широкому производственно-техническому сотрудничеству. Начало обоим взаимосвязанным процессам было положено в 1630 г. переходом на русскую службу со шведской талантливого военного администратора шотландского полковника Александра Лесли-младшего. А. Лесли-младший был сыном одного выдающегося генерала шведской армии, будущего фельдмаршала Александра Лесли-старшего, правой руки самого Густава II Адольфа. Как пишет Б. Ф. Поршнев, шведский король хотел, чтобы оба Лесли (отец — командуя силезской группировкой шведской армии, а сын — иностранной группой войск русской армии) одновременным ударом разгромили польское войско. Лесли-младший прибыл в Москву в 1630 г. с рекомендательным письмом Густава II Адольфа. Русский буржуазный историк Д. В. Цветаев отмечает, что до поступления на русскую службу блестящий полковник со своей женой уже успели попасть во время осады Смоленска в русский плен, но были обменены. Очевидно, именно знание Лесли-младшим России вообще и русской армии в частности было вторым (после соображений насчет боевого «дуэта» отца и сына) аргументом, заставившим Густава II Адольфа остановить свой выбор на Лесли-сыне. Практически Лесли-младший являлся главой шведской военной миссии в России. Наряду с крупными военными специалистами, пишет Б. Ф. Поршнев, он привез в Россию группу ремесленников, в том числе мастера широкого профиля — голландца Юлиса Коэта («Юлия Куета»), знавшего и добычу различных руд, и «золотое дело», и что было особенно важно для России в период подготовки к войне с Польшей — литье легких чугунных пушек. Д. В. Цветаев пишет, что наладить их производство (эта задача была возложена на А. Лесли наряду с иными, не менее важными: нанять в Швеции и других странах 5 тысяч солдат и офицеров, закупить для них в Швеции 10 тысяч мушкетов и 5 тысяч шпаг), начатое в Москве Юлисом Коэтом, должен был опять же Лесли-младший. Задача облегчалась тем, что, как уже отмечалось выше, Ю. Коэт знал технологию производства легких пушек. Очевидно, по его совету было решено дополнительно нанять в Швеции кузнеца, станочника, колесника и мастера по литью пушечных ядер из железа, условившись с ними о месячной плате с гарантией свободного выезда из России. Любопытно, что предприимчивый Лесли (возможно, не без влияния его сверхпрактичной супруги) успевал думать не только о солдатах и пушках: среди привезенных им специалистов был, в частности, мастер Ефим Фимбрац, изготовлявший золотые атласы, бархаты и кружева. Так, в заботах о налаживании в России производства легких пушек, прерываемых думами о производстве бархата и кружев, начал полковник Лесли-младший «медовый месяц» русско-шведских производственно-технических контактов первой половины XVII в. Этому, по-видимому, в какой-то степени способствовала весьма оживленная торговля между Россией и Швецией стратегическими товарами. Помимо хлеба, Россия продавала Швеции в 1630-х годах высшего качества селитру, служившую сырьем для производства пороха, взамен покупая шведские мушкеты, пистолеты, шпаги, а также пушки, латы и другое военное снаряжение (№ 54, 60, 68, 69, 78—84). Эти взаимные и весьма интенсивные поставки послужили обеим странам хорошей основой для того, чтобы в небывало короткий срок перейти к новой форме производственно-технического сотрудничества XVII в. — помощи шведскими подданными, — специалистами разных профессий. Правда, поначалу эта помощь не носила характера ярко выраженного правительственного курса, а выглядела скорее как выезд на русскую службу отдельных шведских специалистов по их личной инициативе. Однако, если бы шведское правительство было в тот момент заинтересовано в недопущении усиления военно-экономического потенциала России, ему, вероятно, не стоило бы большого труда саботировать подобные выезды в Россию (что имело место в 1640-х годах, о чем см. ниже). Между тем в 30-х годах XVII в. мы наблюдаем обратное. Так, в 1638 г. в Россию приезжает шведский мастер А. Коэт («Кует», родственник Юлиса Коэта?), который в челобитных на имя царя Алексея Михайловича, в соответствии с русским этикетом XVI—XVII вв., назван по-холопьи уничижительно «Антонко Елисеев сын Кует». Коэту повезло: добившись получения государева указа и жалованной грамоты на открытие мануфактуры, он основал в России завод по изготовлению стеклянной посуды. Будучи человеком энергичным, хватким и не лишенным размаха, он в том же году выехал за рубеж, по-видимому в Германию («в Немецкую землю»), откуда привез в Россию пятерых мастеров-стеклодувов. Однако в мае 1639 г. умер главный специалист его завода («лучшего скляничного мастера в животе не стало»). Это вызвало остановку производства, несмотря на то что весь технологический цикл был полностью отлажен для работы с максимальной производительностью («А завод, государь, весь сполна заведен»). Задержка производства и заставила А. Коэта хлопотать о разрешений ему второго выезда за рубеж для нового набора иностранных специалистов уже через год после первого. Остановка завода А. Коэта свидетельствует о том, что на этом предприятии в течение года не было подготовлено ни одного достаточно квалифицированного специалиста (даже из числа иностранных мастеров- стеклодувов) , способного заменить умершего главного специалиста. А ведь подавляющее большинство специалистов завода наверняка были иностранного происхождения. Что же говорить о подготовке отечественных стеклодувов? Их, по-видимому, и вовсе не готовили на заводе А. Коэта: иностранные мастера могли уклоняться от наставничества вследствие боязни вырастить конкурента, из-за которого можно на склоне лет потерять место.
С начала 40-х годов XVII в. русско-шведские производственно-технические контакты все более приобретают черты правительственного сотрудничества в области целого ряда производств. 11 ноября 1640 г. на русскую пограничную заставу прибыл шведский мастер Пауль Михельсон, который заявил, что едет в Москву к царю Михаилу Федоровичу, «что он умеет железо делать». Михельсон имел подорожную, написанную по-шведски в Стокгольме от имени шведской королевы Кристины. Порядок следования вопросов, заданных шведскому мастеру, свидетельствует о том, что русская промышленность нуждалась прежде всего в специалистах по выплавке железа, а также по изготовлению пруткового и листового железа (№ 79). Шведский железный прут был хорошо известен во всех странах Европы. Прутковое железо шведского производства было не только постоянной, но и важнейшей статьей русского импорта из Швеции на протяжении всего XVII столетия. Судя по тому, что сначала было названо производство прута и листа, а затем уже — выплавка железа, особый спрос был именно на специалистов по изготовлению такого железного прута.
Поскольку у Михельсона не было «государевой проезжей грамоты», ему было указано «стоять за заставою» до получения правительственного ответа. По-видимому, Михельсон был одним из тех двух шведских мастеров по изготовлению железа, которых завербовали люди Петра Марселиса. Последний был одновременно и купцом, и приказчиком шведского и голландского правительств, и русским заводчиком. В челобитной, поданной в Посольский приказ в середине декабря 1640 г., Марселис просил, чтобы ему в Новгород прислали государеву грамоту с разрешением на проезд в Москву двух шведских мастеров «железного дела». Вскоре на челобитной появилась помета: «Дать государева грамота; будет приедет в Новгород, велеть пропустить к Москве» (№ 80). Итак, просьба Марселиса была удовлетворена. Однако и у русских мастеров было чему поучиться. С достижениями русской металлургии, в особенности цветной, шведские правящие круги познакомились еще в период польско-шведской интервенции начала XVII в. Причем не только познакомились, но и по достоинству ее оценили. Многие изделия русских литейщиков и кузнецов (пушки, церковные колокола, пивные котлы) были изготовлены столь добротно, что шведские наместники (ландсхёвдинги) временно занятых территорий Русского государства не жалели ни сил, ни средств для скорейшей их доставки в Швецию со всеми мерами предосторожности2.
Знали в Швеции, сколь сильны русские мастера и в других отраслях промышленности. Зимой 1641 г. в Посольский приказ поступила «отписка» новгородского воеводы А. В. Хилкова о московском кожевнике, выделывающем в Стокгольме кожи по русскому способу. Из донесения выясняется, что 23 января в съезжую избу явился житель новгородского посада «Оверка Васильев сын Бородулин», который сообщил, что в прошлом году за рубеж отправился ладожский посадский человек Томила Барыгин. Имея на руках проезжую грамоту, он провез с собою через границу московского мастера Гришку Кожевника. Далее в челобитной говорилось: «...и ныне де, государь, тот Гришка в Стекольне живет житьем и кожи делает задубные свейского агента Петра Крузбиорна у отца его, у Петра Круса, и учит учеников, а у твоих де, государь, у торговых людей промыслы отнял». Тогда новгородские власти взялись допрашивать Томилу Барыгина (№ 81), который сообщил следующее. Получив в Новгороде проезжую грамоту, т. е. что-то вроде средневекового заграничного паспорта, он отправился в плавание. В районе деревни Хотович, находившейся в 12 верстах от Новгорода, судно, на котором находился Барыгин, нагнало небольшое суденышко. Его владелец Яков привез на судно человека, о котором сказал, что его зовут Гришкою. Томиле Яков пояснил, что Григорий — из Ивангорода, а нанят им на год для починки селитряных бочек, однако проезжей грамоты у Григория нет. Поверив Якову, Томила довез их до заставы, расположенной в районе устья р. Волхов. На заставе Яков повторил свой рассказ о Григории заставному голове Петру Обольнянинову, который, также поверив ему, пропустил за рубеж вместе с Яковом и Томилой также и Григория. Прибыв в Стокгольм, Григорий там остался. Легенда у Гришки Кожевника, сочиненная, надо полагать, шведским резидентом П. Крузбьорном, была прекрасной, продуманной до мелочей (№ 81). Эти-то правдоподобные мелочи и ввели в заблуждение, казалось бы, умудренных житейским опытом купца Т. Барыгина (если только он говорил правду) и заставного голову П. Обольнянинова. Следствием всего этого была передача секретов отечественной технологии выделки кожи (очевидно, высокого качества) целой группе начинающих шведских кожевников, чья деятельность с течением времени могла в значительной степени покрыть потребности шведских мануфактур в этом виде сырья для производства кожевенных изделий. А это, в свою очередь, нанесло бы существенный урон прибылям царской казны от экспортных операций в Швеции.
До получения государева указа Томилу Барыгина было решено, по образному выражению челобитчиков, «вкинуть в тюрьму». Челобитная была зачитана государю, который повелел допросить одного шведского представителя в России: «с ево ли ведома москвитин Гришка Кожевник в Свию поехал, и о том бы он отписал, чтоб ево оттуды прислали в Новгород». Что же до Томилы Барыгина, то его ожидали суровые испытания; в Новгород было решено послать грамоту с предписанием: «выняв ис тюрьмы, роспросить накрепко у пытки и пытать велеть, по чьему велению того Гришку Кожевника провез в Свию и для чего и с каким делом и хто с ним о том умышлял, и обо всем роспросити подлинно да о том ко государю отписать, а ево, Томилка, вкинуть до указу в тюрьму». Царь повелел также допросить заставного голову Петра Обольнянинова, почему тот пропустил московского кожевника, и в случае вины Обольнянинова подвергнуть его наказанию (№ 81). Столь суровое отношение царя и руководства Посольского приказа к утрате секрета русской технологии выделки кожи было отнюдь не случайным, а закономерным следствием того факта, что экспорт юфти и других видов кож был на протяжении длительного времени не только важной, но и постоянной статьей государственного дохода. В период Тридцатилетней войны Швеции требовалось очень много юфти. Из нее изготовлялись и солдатские сапоги, и безрукавки под латы, и т. д. Не случайно же русские купцы наряду с высокосортной юфтью вывозили в начале 70-х годов XVII в. и заведомо дефектную, о чем открыто заявлялось таможенникам при предъявлении товара (№ 198). Именно в силу устойчивости спроса на юфть и ее прибыльности этот сорт кожи в середине XVII в. был объявлен «указным» товаром наряду с пенькой, салом и другими традиционными товарами русского экспорта, издавна пользовавшимися повышенным спросом на внешнем рынке. Теперь уже юфть можно было вывозить за рубеж только с согласия русского правительства.
В условиях постоянно менявшейся внешнеполитической обстановки потерять такой десятилетиями проверенный источник дохода было весьма ощутимо для русских купцов и Посольского приказа, что, очевидно, и вызвало царский гнев. Естественно, встает вопрос: не ударил ли этот инцидент по доходам русской казны? Оказывается, практически нет. Русские юфти продолжали пользоваться в Швеции повышенным спросом и в середине 60-х, и в начале 70-х, и в конце 80-х годов XVII столетия (№ 170, 198, 292, 293), т. е. спустя 30 лет с начала деятельности в Стокгольме московского мастера Григория Кожевника и его шведских учеников. А яловичные кожи шведские купцы вывозили из России и в 90-х годах XVII в. (№ 316). И хотя нам неизвестны другие аналогичные факты тайного вывоза в Швецию русских специалистов, тем не менее можно предположить, что подобные случаи могли иметь место и до и после описанного выше, поскольку в Швеции спрос на юфть и другие сорта кожи русского производства продолжал оставаться неизменно высоким на протяжении второй половины XVII столетия: Но было бы неверным считать, что лишь русские власти не допускали передачи производственных секретов за рубеж. Аналогичную политику проводили и правящие круги Шведского государства. Это видно из челобитной русского купца и заводчика голландца Андрея Виниуса с товарищами в Посольский приказ. В этом документе, поданном не позднее 15 июля 1641 г., Виниус просит государя Михаила Федоровича послать царскую грамоту королеве Кристине с просьбой разрешить свободный найм и вывоз мастеровых людей из Швеции на тульские заводы (№ 84).
Дело в том, что, хотя королева Кристина и предложила нанимать на русскую службу шведских мастеровых и, как отмечалось выше, отпустила в Россию мастера «железного дела» Пауля Михельсона (№ 79), в дальнейшем такому найму шведских специалистов в области производства железа чинились всяческие препятствия, сопровождавшиеся арестами и угрозами, наказания русских вербовщиков. Из челобитной А. Виниуса следует, что для найма специалистов «железного дела» за рубеж выехала целая группа его агентов, получивших задание нанимать мастеровых людей не только в Швеции, но и в других западноевропейских странах. Целью миссии было «вольных людей по уговору нанять и сюды, в Российское государство привесть» (№ 79). Должно быть, не желая в тот период усиливать военно-экономическую мощь Русского государства, а возможно, и опасаясь, что, наладив в России производство железа, Швеция уже не сможет экспортировать в Россию свое железо и вооружение из него, шведское правительство избрало тактику проволочек. Вначале русским уполномоченным пришлось длительное время ждать разрешения королевы Кристины на найм и вызов «вольных людей». Однако шведский канцлер с ответом не спешил. Потеряв терпение, люди Марселиса начали действовать на свой страх и риск. По-видимому, заграничные агенты Марселиса — Христьянка Шимеляр и Юдка Косов использовали связи А. Виниуса, но в еще большей степени — крупнейшего тульского заводчика П. Марселиса, имевшего те же титулы и международные полномочия, что и Виниус, но более богатого. Не исключено, что они имели целый штат собственно вербовщиков, выполнявших функции выездных маклеров. Последние, надо полагать, прекрасно знали промышленные районы Швеции, где можно было за хорошие деньги найти мастеров, согласных работать за пределами своего государства. Очевидно, не желая портить отношений со шведскими заводчиками, люди заграничного аппарата Марселиса предпочитали проводить прикидочную вербовку среди «вольных гулящих людей», т. е. не работавших по найму в момент вербовки, а либо имевших собственные маломощные мастерские, либо просто бывших подмастерьями в таких мастерских, которым было очень тяжело конкурировать с крупными железоделательными мануфактурами. Тем не менее, едва начав действовать, агенты Марселиса и их вербовщики тотчас почувствовали сильное сопротивление шведских деловых кругов. По-видимому, еще в России Марселис и его ближайшие помощники выработали конкретный план вербовки зарубежных специалистов. Не исключено, что последний был заранее рассчитан на возможные проволочки со стороны шведских властей. Вначале вербовщикам поручалось объехать города промышленного типа, где можно подыскать для найма мастеров, не имевших работы, «которые не в службе, в запас приискать» (№ 79). Такая форма найма имела ряд достоинств. Во-первых, она была единственно возможной до получения официального разрешения шведских властей на вербовку. Во-вторых, форма предварительного подбора мастеровых людей позволяла не слишком обострять отношения с владельцами шведских мануфактур, которые могли быть заинтересованы в наличии резерва рабочей силы. При предварительном отборе нанимавшихся ни один из них не мог сказать, что его непременно наймут. В-третьих, такая форма вербовки позволяла не спеша отобрать среди возможных кандидатур достойнейших. Тем временем агенты Марселиса, и в частности Шимеляр, оставаясь в Стокгольме, должны были добиваться от высокопоставленных лиц разрешения на свободный отъезд из Швеции вербуемых на русскую службу мастеровых людей.
Однако реализация этого плана на всех его этапах столкнулась с массой непреодолимых трудностей. Шведский канцлер намеренно не сообщал королеве Кристине просьбу агентов Марселиса (и это несмотря на то, что Марселис был торговым агентом Швеции в России!) разрешить свободный найм и вывоз шведских специалистов, так что Шимеляру оставалось лишь скрепя сердце ждать. А в глубинке дело обстояло и того хуже. В частности, когда вербовщик Шимеляра — Янко прибыл в шведский город Гремсгольм (Грипсхольм?), то едва он приступил к подбору шведских мастеров на русскую службу, как был арестован по доносу «некоторых торговых людей» и отправлен в Стокгольм. Найм специалистов был сорван и запрещен под угрозой суровых репрессий («и быти им в великом наказанье»; № 84). Таким образом, несмотря на заверения ряда высокопоставленных королевских представителей, шведские власти, когда дошло до реализации их же предложений, полностью сорвали вербовку шведских мастеров «железного дела» для тульских заводов.
В середине XVII в. шведские власти не были заинтересованы в передаче России каких-либо производственных секретов. Однако в определенных внутри- и внешнеполитических ситуациях они давали разрешение на найм шведских подданных специалистов на русскую службу. Делалось это в тех случаях, когда, находясь в силу тех или иных объективных факторов в большой зависимости от поставок дефицитных товаров русского производства и в первую очередь стратегического сырья (селитра, смола и т. д.), шведские политики были вынуждены, несмотря на противодействие шведских деловых кругов, уступать пожеланиям русской стороны и соглашаться на выезд в Россию шведских специалистов. Когда же критическая ситуация проходила, деловые круги Швеции тотчас оказывали сильное давление на свое правительство, которое, точно флюгер, быстрехонько переориентировалось в сторону консервации производственно-технических контактов с Россией (нисколько не беспокоясь о том, что это может ухудшить русско-шведские отношения), следствием чего являлись экономические санкции русского правительства, заставлявшие правящие круги Швеции возвращаться к прежней политике добрососедских отношений с Россией. Противодействуя вывозу в Россию шведских подданных специалистов, правящие круги Швеции применяли богатый арсенал тактических приемов — от скрытого и явного саботажа до грубого шантажа. Из России в Швецию русские подданные специалисты обычно не выезжали. Тайный вывоз московского мастера Григория Кожевника был редким исключением и не мог изменить уровень кожевенного производства в Швеции. Практически высшим достижением научно-технического сотрудничества между Россией и Швецией в первой половине XVII в. следует признать предоставление России в начале 40-х годов права найма шведских специалистов железоделательного производства.
Долгая и упорная борьба правительства России за получение права свободного найма зарубежных специалистов, длившаяся около трех столетий, завершилась в сношениях со Швецией убедительной победой русского дипломатического искусства. 21 июня 1661 г. оба государства заключили Кардисский мирный договор, статья 18 которого провозгласила свободу проезда и найма на русскую службу специалистов «из окрестных государств». Статья носила двусторонний характер, т. е. русское правительство, в свою очередь, обязывалось не чинить препятствий тем иностранным специалистам, которые пожелают проехать через территорию России для поступления на шведскую службу. Действие статьи распространялось на медиков, а также специалистов самых различных областей знания. Эта статья определила дальнейшее развитие русско-шведского производственно-технического сотрудничества вплоть до начала XVIII столетия.
1 Русско-шведские экономические отношения в XVII в. Сб. документов. Сост.: М. Б. Давыдова, И. П. Шаскольский, А. И. Юхт. М.—Л., 1960, № 10. Далее при ссылке на документы этого сборника их номера даются в скобках. По сведениям А. С. Мулюкина, хлеб с 1600 г. был объявлен в России «заповедным» товаром, т. е. свободная оптовая продажа его иностранным подданным была строжайше запрещена. За рубеж зерно продавалось только с разрешения русского правительства.
2 Якубов К. И. Россия и Швеция в первой половине XVII в. — «Чтения в Обществе истории и древностей российских», кн. I. М., 1898, с. 41-42, 57.
<< Назад
