Н.И. Никитин. Взаимоотношения с вольным казачеством и вхождение казачьих областей в состав России
Казачество знало периоды взлетов, когда имя его было одним из славных и грозных в мире, и периоды падений, когда под вопросом оказывалось само существование казачества. И совершенно очевидна прямая связь коренных перемен в судьбах казачества с характером его взаимоотношений с Российским государством.
...В русских источниках «казаки» начинают упоминаться с конца XIV-XV вв., обозначая на севере Руси вольнонаемных работников, а применительно к территориям бывшей Золотой Орды - изгнанников, бездомных бродяг, неимущих скитальцев, а затем и вольных удальцов, искателей приключений, промышляющих разбоем и военным делом. Последнее значение слова «казаки» стало на Руси главным, основным. У татар же долгое время (по крайней мере, до конца XVI в.) казаками называли и низший разряд воинов (легковооруженную конницу), состоявшую на службе у мурз (князей) и ханов2.
Практически с момента первых упоминаний в русских источниках казаки делятся на две неравные группы - служилых и вольных. Вольные казаки, исходя из логики развития самого института казачества, разумеется, были первичны и составляли в нем подавляющее большинство, но в ранних документах оставили наименьший след, поскольку были неподконтрольны (а часто и неизвестны) правительственной администрации - долгое время едва ли не единственному источнику наших сведений о казачестве3. Грань между вольным и служилым казачеством часто бывала весьма зыбкой, ибо на постоянную службу к правителям Руси и сопредельных стран казаки (во всяком случае, первоначально) нанимались, будучи «вольными», а переход их в прежнее состояние был долгое время делом обычным, хотя, может быть, и не всегда законным с точки зрения властей. Но современники прекрасно чувствовали грань, отделяющую казаков вольных от служилых.
Французский наемник на русской службе капитан Жак Маржерет, издавший в 1607 г. в Париже свое знаменитое сочинение «Состояние Российской империи», разделял казаков на служилых (городовых) и «настоящих» - вольных. По его словам, «настоящие казаки... держатся в татарских полях вдоль таких рек, как Волга, Дон, Днепр и другие..; они не получают большого содержания от Императора (русского царя. - Авт.), разве только, как говорят, свободу вести себя как можно более вызывающе»4. Городовые казаки составляли в Русском государстве XVI-XVII вв. особую и довольно многочисленную социальную группу, размещавшуюся главным образом в пограничных «украинных» гарнизонах и подчиненную, подобно стрельцам, пушкарям и другим категориям служилых людей «по прибору», нормам московской юрисдикции, в то время как казаки вольные жили независимыми самоуправляющимися общинами.
Ниже речь пойдет именно о вольных казаках, тех, кто составил историческое ядро казачьих войск России, и прежде всего - Войска Донского.
* * *
Оставаясь на почве реальных, подтвержденных надежными источниками фактов, а не фантазий и домыслов, к сожалению, по сей день окружающих и политизирующих раннюю историю казачества, приходится констатировать, что первые устойчивые сообщества вольных казаков появились в «Поле» (южнорусской лесостепи и степи) не ранее конца XV - начала XVI вв. К концу XVI в. их существование уже вполне очевидно, а основные районы обитания обозначаются довольно четко. Это Днепр ниже порогов, средний и нижний Дон с притоками, Волга от Самарской луки до Астрахани, Яик и Эмба, Терек с Сунжей в среднем и нижнем течении. Правда, территориальное разделение казаков долгое время было в значительной мере условно. Их отдельные отряды часто переходили с Днепра на Дон, с Дона на Волгу, с Волги на Яик и Терек и т. д.5
Если до конца XV в. казаками в южнорусских степях были, главным образом, татары6, то с XVI в. источники отмечают полиэтничность казачества. О ней свидетельствуют уже не только имена и прозвища упоминающихся в документах казаков - как татарские, так и русские, - но и общие характеристики современниками ситуации на степных окраинах. Так, в 1538 г. в письме одному из ногайских мурз московские власти отмечали, что «на Поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, и из наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят». В 1546 г. путивльский воевода сообщал в Москву: «Ныне, государь, казаков на Поле много; и черкасцев, и киян, и твоих государевых, вышли на Поле из всех украин...»7. К концу XVI в. становится очевидным преобладание в казачьих общинах на Днепре - украинцев, а на Дону, Волге, Яике и Тереке русских людей. Такая ситуация нашла отражение в сочинении голландского купца Исаака Массы, который находился в Москве в 1601-1609 гг. и записал, что казаки - люди «различных племен из Московии, Татарии, Турции, Польши, Литвы, Карелии и Неметчины, но по большей части московиты и говорят по большей части по-московски»8.
Тем не менее и позднее, уже при абсолютном преобладании русских и украинцев, в вольные казаки попадало немало представителей неславянских народов - татар, турок, молдаван, греков, кавказских горцев (на Тереке) и др.9 Обычно они довольно быстро растворялись в общей казацкой массе, ничем особо из нее не выделяясь. Исключение, пожалуй, долгое время составляли «разных орд» татары. На Дону до 60-х гг. XVII в. они, видимо, занимали по численности второе (после славян) место, жили там компактными группами (часто с женами и детьми), сохраняя свою, «басурманскую» веру, но при этом «служили» заодно со всеми остальными казаками10.
Как становились казаками выходцы из татарских орд, мы можем только догадываться, исходя прежде всего из этимологии слова «казак» (см. выше): его значение говорит само за себя. Но о том, как русские попадали в казаки, есть прямые указания источников, начиная с XVI в.
В 1502 г. в письме великого князя Ивана Васильевича (Третьего) рязанской княгине Аграфене о ее подданных, рязанцах, в частности говорилось: «А ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество («молодец» - это бытовавший по крайней мере до середины XVII в. русский синоним слова «казак». - Авт.), и ты бы... велела казнить, вдовьим да женским делом не отпираясь». К началу XVI в. относится и грамота великого князя Василия Ивановича крымскому хану, в которой шла речь о казаках, «которые на Дону живут, давно бегая из нашего государства». В 1584 г., русский посол, следовавший в Турцию, отмечал: «На Дону и близко Азова живут казаки, все беглые люди; иные казаки тут и постарились, живучи»11. В учетных документах («десятнях») XVI - начала XVII вв., касающихся служилых людей южнорусских городов, против фамилий многих детей боярских встречаются стандартные записи типа: «сбрел в степь», «сшел в казаки», «на Поле казакует»12. Ну, а применительно к более позднему периоду сообщениями о самовольном и порой массовом уходе русских людей в казаки источники просто переполнены, и эти данные давно введены в научный оборот.
Наиболее красноречивые из них - свидетельства современников, например бывшего подьячего Посольского приказа (ведавшего сношениями и с вольным казачеством) Григория Котошихина, который писал в 1666 г., что донские казаки «породою москвичи и иных городов... и многие из них московских бояр, и торговые люди, и крестьяне, которые приговорены были к казни в разбойных и татинных и в иных делах, и покрадчи и пограбя бояр своих, уходят на Дон...»13. Еще более выразительно обрисовали свою родословную сами донские казаки. В их знаменитой «Повести об Азовском осадном сидении» (1642 г.) есть такие слова: «Отбегаем мы ис того государства Московского, из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и от дворян государевых, да зде прибегли и вселились в пустыни непроходней...»14. И по словам Богдана Хмельницкого, в казаки уходили те люди, которые не могли у себя на родине вытерпеть «холопства»15. Яицкие казаки рассказывали в 1721 г., что их предки, «первыя яицкия казаки», «пришли и заселились здесь на Яике реке... собравшись русские с Дону и из ыных городов, а татара из Крыму и с Кубани»16. По записанному в XVIII в. рассказу казаков Терека, они тоже «начались от беглых российских людей и от разных мест пришельцев от давних годов»17.
Что же касается численного преобладания среди казаков русских людей, то причины этого еще четверть века назад доходчиво объяснил Р.Г.Скрынников: «Земледельческое население Руси было куда более многочисленным, чем кочевое в «диком поле». Дало себя знать также и быстрое развитие феодальных отношений и самодержавных форм власти в России, сопровождавшееся усилением гнета и насилия в отношении низов»18.
Вопрос о происхождении казачества в свете вышеизложенного, кажется, должен быть предельно ясен любому здравомыслящему человеку, однако многие идеологи казачьего возрождения вопреки очевидным фактам по сей день продолжают настаивать на автохтонности своих предков19. Недоумение вызывает и позиция некоторых профессиональных историков, которые, не будучи специалистами по ранней истории казачества, тем не менее утверждают, что его происхождение до сих пор «не выяснено», в связи с чем абсолютно беспомощную с научной точки зрения «автохтонную» теорию происхождения казачества пытаются представить как имеющую не меньшее право на существование, чем теория «миграционная»20. И это при том, что последняя основана не на случайном звуковом сходстве этнических и географических названий, не на умозрительных построениях, предположениях, догадках и натяжках, домыслах и околонаучных мифах, переполняющих сочинения дореволюционных и эмигрантских «столпов» автохтонной теории (таких, например, как Е.П.Савельев или П.К. Харламов), а на твердой и надежной источниковой базе и трудах многих поколений высококвалифицированных исследователей - С.М. Соловьева, Н.И.Костомарова, В.О.Ключевского, С.Ф.Платонова, М.К.Любавского, С.И.Тхоржевского, Б.В.Лунина, В.А.Голобуцкого, В.П.Загоровского, Л.Б.Заседателевой, В.Н.Дариенко, Р.Г.Скрынникова, А.Л.Станиславского, Н.А.Мининкова, В.Ф.Мамонова, А.С.Козлова и многих других...
* * *
Надо заметить, что в XVI-XVII вв. среди казаков встречалось немало тех, кто ушел «с Руси» вполне легально - не только без противодействия властей, но нередко и с их согласия. Прежде всего, это были представители господствовавшего класса (дети боярские, дворяне и даже выходцы из обедневших княжеских родов). Одни из них, «погуляв» в «Поле», возвращались, как и многие другие казаки, обратно, другие оставались там до конца дней, причем далеко не всегда на положении лидеров (социальное происхождение не имело значения в казачьей среде)21. Особых препятствий для ухода «в казаки» не должно было быть и у такой многочисленной прослойки русского общества, как «гулящие люди» (так называли тех, кто не был прикреплен ни к посадскому, ни к крестьянскому «тяглу»). Однако большинство вольных казаков все же составляли нелегальные «сходцы», что и нашло отражение в приведенных выше свидетельствах современников.
Как московские, так и польские власти уже в XVI в. неоднократно пытались остановить отток своих подданных на Дон, Волгу и Днепр, угрожая беглецам карами вплоть до смертной казни22. И хотя временами такие угрозы удавалось реально осуществить, прочного успеха они не имели вплоть до XVIII в.
На первых порах казаками чаще всего становились люди, хорошо владевшие оружием - «боевые» холопы (слуги, сопровождавшие своих господ в военных походах), мелкие служилые (стрельцы, пушкари и т. п.), а уже затем посадские люди и крестьяне, да и то главным образом из порубежья, где и мирные жители обычно неплохо знали военное дело. Это были, как правило, люди молодые, «рисковые», смелые и решительные («пассионарные», по терминологии Л.Н.Гумилева и его последователей)23. В «Поле» их влекла не только «вольная», хоть и полная опасностей жизнь, но и общественное устройство казачества, отличавшееся социальным равенством, устойчивыми традициями коллективизма, взаимопомощи и народоправства и имевшее явные аналогии с социальными институтами доклассового общества в период так называемой военной демократии24.
В советской историографии, в целом безудержно идеализировавшей казачество в связи с его «авангардной ролью в классовой борьбе», получил распространение взгляд, согласно которому казаки - это «свободные люди на свободной земле», основными занятиями которых в XVI-XVII вв. являлись скотоводство, рыболовство, охота, бортничество и прочая «промысловая деятельность»25. Некоторые исследователи вообще называли вольное казачество «более организованным отрядом крестьянства»26.
Такие характеристики принять трудно. Еще дореволюционные историки, опираясь на самые разнообразные и вполне надежные источники, убедительно показали, что мирные промыслы играли в жизни вольного казачества XVI-XVII вв. вспомогательную роль, а основным его занятием было военное дело («воинский промысел», как тогда говорили), и этот тезис вновь утверждается в отечественной историографии27. Против него, правда, возражают поборники «автохтонной» теории28, но их позиция не выдерживает критики уже потому хотя бы, что сами казаки, по крайней мере с XVII в., называли свои территориальные объединения «Войсками» («Войско Донское», «Войско Яицкое» и т.д.) и заявляли, что без «воинского промысла» им невозможно «прокормиться и одетись». Это подтверждалось сторонними наблюдателями, а также упорным нежеланием казаков заниматься хлебопашеством. На Дону оно было запрещено вплоть до конца XVII в под страхом смерти, причем с весьма красноречивым объяснением: «Дабы воинским промыслам помешки не было»29.
«Воинский промысел» понимался казаками очень широко: к нему относили и военное наемничество, и набеги для отгона скота у соседей-кочевников, и походы на турецкие и персидские владения за «зипунами» и «ясырём». В том же ряду находился грабеж послов и купеческих судов, случавшийся особенно часто на Волге. Откровенно «разбойные» действия вольного казачества тем очевиднее, чем дальше в глубь веков приходится заглядывать, отсюда вполне логичный вывод некоторых исследователей о том, что на заре своей истории казачьи (или, если угодно, протоказачьи) ватаги практически ничем не отличались от просто разбойничьих30.
Но и применительно к более позднему времени в литературе нередко можно встретить характеристику казаков как «разбойников». Такие воззрения были типичны прежде всего для ряда представителей отечественной (дворянской) историографии первой половины XIX в., считавших казаков «скопищем бродяг, живущих разбоями и грабежами»31. В конце XIX - начале XX в. характеристики усложняются. Например, у С.Ф. Платонова о вольном казачестве XVI-XVII вв. сложилось такое впечатление: «Масса казаческая в хаотическом брожении легко переходила от разбоя к службе государству, от борьбы с басурманами к насилию над своим же братом казаком»32. В некоторых новейших исследованиях из общей массы вольных казаков выделяются наиболее «криминальные» группы (например, «верховые» казаки на Дону)33, отмечаются случаи пополнения рядов казачества чисто разбойничьими отрядами и подчеркивается, что «казаки и разбойники были подчас для современников неразличимы», ибо «легко переходили из одного качества в другое (неудивительно, что разбойничьи шайки были устроены по образцу казачьих общин), а часто совмещали военную службу и «воровской» промысел»34.
Соглашаясь в принципе с подобными характеристиками, хотелось бы, однако, предостеречь от уподобления вольного казачества XVI-XVII вв. банальной уголовщине позднейших времен. Вопрос этот гораздо сложнее. С образом примитивного разбойника-грабителя не вяжутся многие реальные стороны жизни вольного казачества. Так, донские казаки во время походов за «зипунами» к крымским и турецким берегам часто освобождали из неволи «полонянников», кормили их своим «припасом» и даже снабжали всем необходимым в дорогу, если те не хотели оставаться на Дону, причем такая помощь оказывалась не только русским, но и всем христианам вообще. (Лишь с женским «полоном», кажется, поступали иначе: есть сведения, что его «раздавали замуж по городкам»)35. Примечателен также отказ казаков во время Азовского «осадного сидения» брать у турок деньги за «побитый труп»: убирать с поля боя тела павших врагов казаки разрешали бесплатно. А переписка с московским правительством по поводу взятого казаками Азова показывает, что им совсем не чужды были понятия о воинской чести и славе, с менталитетом уголовников не совместимые36.
Касаясь казачьих разбоев и грабежей, нельзя, кроме того, абстрагироваться от тех этических понятий и психологических установок, что господствовали в военной среде в ту или иную эпоху, а они не только в XVI-XVII вв., но и гораздо позднее, вплоть до новейшего времени, несмотря на официальные запреты, вполне допускали (в целях самообеспечения, например) грабеж мирного населения не только вражеской, но и своей страны, что не раз отмечалось как дореволюционными, так и современными исследователями37. Ну, а у зарубежных соседей казаков - турок и татар - промышлять банальными разбоями не гнушались даже высокопоставленные особы (например, крымские послы по пути на родину)38. Как бы то ни было, нельзя не видеть, что в ходе эволюции казачьих сообществ в сторону укрупнения и всё большей организованности (формирование «войск»), а также по мере всё большего их втягивания в орбиту влияния Российского государства и Православной церкви, смягчались и казачьи нравы, хотя процесс этот был долгим и неровным.
* * *
Относительно численности вольных казаков в конце XVI - нaчaлe XVII вв. у разных авторов можно встретить разные цифры, но совершенно очевидно, что при всех колебаниях она была тогда невелика. Так, на Дону, в самой крупной области формирования русского казачества, в это время, по разным данным, насчитывалось от 3 до 9-10 тыс. казаков, на Волге - около 3 тыс., а на Яике и Тереке - еще меньше. Общая же численность вольного казачества (включая запорожцев) к началу XVII в., скорее всего, не превышала 14 тыс. человек39.
Явный недостаток «живой силы» для противостояния окрестным государствам η «ордам» казаки успешно компенсировали умелой, во многом оригинальной тактикой ведения боевых действий, хорошим знанием «воинских обычаев» соседних народов, владением как «русскими», так и «татарскими» боевыми приемами, отчаянной смелостью и предприимчивостью тех, кто предпочел подневольной жизни в центре страны «буйную волю» на полных опасностей окраинах. Правители Московского государства (как и Речи Посполитой) быстро поняли, какую пользу могла принести казачья вольница в противостоянии с татарами и турками и, по крайней мере уже с середины XVI в., стали поддерживать и активно использовать ее в своих внешнеполитических целях, тем более что и сами казаки обычно были не прочь кому-то послужить.
В отличие от Речи Посполитой, где казаки часто нанимались ко всякого рода магнатам, «на Руси» служба казаков частным лицам хотя и отмечалась источниками XVI в.40, но не получила широкого распространения, и главным контрагентом казачьей вольницы с самых ранних времен выступала центральная власть. Между нею и казачеством стали складываться отношения, вначале напоминавшие союзнические, а затем - вассальные.
По договоренности с Москвой казаки сопровождали и охраняли посольства, следовавшие через степи «с Руси» и «на Русь», поставляли разведывательные сведения, «чинили воинский промысел» над враждебными кочевниками, временно включались в состав действующей армии в ходе войн, которые вела Россия (присоединение Казани, Астрахани, Ливонская, русско-польские войны). За это казаки получали от московского правительства в качестве «жалованья» не только деньги и хлеб, но и оружие, порох (или селитру), свинец, сукно, холст, вино и другие «припасы» - вплоть до «струговых труб», необходимых для изготовления морских судов. Таким образом, утверждения казаков, что они служат «великому государю» лишь «с воды да с травы», было, мягко говоря, большим преувеличением41.
«Государева служба» даже при эпизодичности являлась для вольного казачества одним из «промыслов», жизненно важных еще и потому, что «жалованье» за нее предусматривало также право свободного въезда в «русские» города как для свидания с оставшимися там родственниками, так и для торговли, носившей для казаков по специальному «государеву указу» беспошлинный характер. Кроме того, «на Руси» имелось несколько монастырей, где больные, раненые, увечные и просто состарившиеся казаки находили приют, постригаясь в монахи или поселяясь в монастырских слободках на положении бобылей. «На Русь» часто возвращались и обнищавшие семьи погибших казаков, а на богомолье («поклониться по обету святым чудотворцам») нередко отправлялись и вполне дееспособные казаки. Во время поездок «на Русь» по личным делам или служебной надобности (с «посольствами», донесениями и т. п.) казаки вполне легально забирали с собой оставшиеся там семьи, женились, а то и вывозили женщин нелегально, сманив или умыкнув42. Так что вольные казаки дорожили бесперебойностью связи с «метрополией» и вряд ли не понимали, что их благополучие напрямую зависит от состояния «Московского государства». В этой связи надо поправить некоторых наших крупных историков, например С.М.Соловьева, утверждавшего, что казак «не мог согласовать своих интересов с интересами государства, беспрестанно действовал вопреки последним»43. Это явно упрощенный взгляд на отношение вольного казачества к «Московскому государству», но, разумеется, еще большим упрощением было бы отрицание наличия между сторонами противоречий, порой весьма острых.
Так, донские казаки, хотя и называли себя, как все служилые люди на Руси, «холопами великого государя», а Дон - частью «государства Московского»44, но тем не менее до конца XVII в. проводили фактически самостоятельную внешнюю политику.
Судя по дипломатической переписке, они воевали и заключали соглашения с соседями, руководствуясь прежде всего собственными соображениями и интересами. Характерный пример - взаимоотношения Войска Донского с казаками турецкой крепости Азов. Будучи по этническому составу тоже неоднородными, но по большей части, видимо, всё же татарами, азовские казаки издавна враждовали с казаками донскими. Однако порой они заключали перемирия и даже тайные соглашения, по которым обязывались информировать друг друга о планах своих сюзеренов - турецкого султана, с одной стороны, и русского царя, с другой45.
* * *
Московское правительство никогда не оставляло попыток поставить под свой контроль действия казаков по отношению к соседям - прежде всего Крыму и Турции. Наибольшие неприятности московской дипломатии доставляли походы казаков на турецкие города. Открещиваясь от подобных акций, русские власти заверяли власти турецкие, что казаки - «ведомые воры», беглые разбойники, не подчиняющиеся «великому государю» и недоступные его ратным людям из-за кочевого образа жизни и удаленности от российских пределов46. По-настоящему круто московские власти обходились лишь с теми казаками, которых сами считали «воровскими»: кто грабил казенные грузы, «громил» и убивал царских послов и совершал другие государственные преступления. Причем для борьбы с «воровскими» казаками правительство уже в XVI в. часто и успешно использовало вольных же, но верных ему казаков47. Они же привлекались для отражения набегов украинских казаков («черкас»), которые порой (в частности во второй половине 1580-х гг.) «громили» южнорусское порубежье не с меньшей жестокостью, чем татары (например, в 1590 г. «черкасы» обманом захватили, разграбили и сожгли Воронеж, убив и уведя «в полон» множество жителей). Впрочем, «черкасы» хотя и считались подданными польской короны, но эпизодически тоже служили московскому государю задолго до официального перехода Войска Запорожского в российское подданство48.
В конце XVI в. наиболее последовательными и решительными были действия Москвы по отношению к «воровству» волжского казачества, чьи разбои переживались слишком болезненно на реке, становившейся для страны главной транспортной артерией и имевшей огромное значение для внешней торговли. Оказавшись в зоне действия городов-крепостей, построенных на нижней Волге в 1586-1590 гг., волжские казаки не смогли создать прочной войсковой организации, а под ударами царских ратей, посылавшихся на Волгу Иваном Грозным, Борисом Годуновым и Василием Шуйским, сравнительно быстро сошли с исторической арены как самостоятельная политическая сила и влились либо в ряды вольного казачества других рек, либо в состав гарнизонов волжских городов в качестве служилых людей «по прибору»49. Однако не только «опала», но и «прощение вин» было обычным явлением во взаимоотношениях Москвы с вольным казачеством, в том числе и волжским50.
Служить «великому государю» казаки соглашались лишь на определенных условиях. Даже будучи включенными в состав действующей армии, вольные казаки находились вне московской юрисдикции и, по словам уже упоминавшегося Г. Котошихина, судились «во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу»51. Дорожа своей волей, донские казаки до последней трети XVII в. под всякими (в том числе и явно надуманными) предлогами отказывались присягать русскому царю, твердо отстаивали принцип «с Дона выдачи нет», вполне обоснованно оправдывая его невозможностью продержаться без постоянного притока новых людей со стороны, и твердо придерживались представления о добровольном (то есть необязательном) характере своей службы кому бы то ни было52.
До поры до времени это находило понимание у московских властей. Как писал всё тот же Г. Котошихин, «а ежели б им (казакам. - Авт.) воли своей не было, и они б на Дону служить и послушны быть не учали»53. Но такое понимание специфики казачьей жизни было в Москве не у всех и пришло не сразу, что временами порождало серьезные конфликты. Сильно обострились отношения с Москвой у вольного казачества (прежде всего донского) в правление Бориса Годунова. Добиваясь покорности казаков, он нанес им весьма чувствительный удар: запретил под страхом смертной казни въезжать в «русские» города и объявил блокаду Донской земли. Недовольство казаков вызывало и строительство Годуновым в непосредственной близости к Дону новых крепостей. Это во многом и предопределило активную поддержку казачеством самозваных претендентов на российский престол во время Смуты начала XVII в.54
По мнению некоторых историков, «казачество было ударной силой в движениях самозванцев»55. Правда, войсковые объединения Дона, Днепра, Терека и Яика открыто поддержали лишь Лжедмитрия I, а по отношению к Болотникову и Лжедмитрию II провозгласили нейтралитет. Однако многочисленные казачьи низы действовали самовольно и, обходя решение войскового круга о невмешательстве, навыдвигали из своей среды самозванцев («царевичей» Петра, Ивана-Августа, Лавра, Осиновика) и, прикрываясь ими как символами своего движения, включились в борьбу против московских правителей56.
К тому же в условиях паралича государственной власти не только «Поле», но и центральные районы страны стали превращаться в зону формирования вольного казачества. («Во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножилось, и в кождом городе поделали своих атаманов» - так обозначена суть происходившего В.Н.Татищевым57). Новоиспеченные казаки в большинстве своем, конечно же, сильно уступали по боевым качествам тем, кто выковывал ратное мастерство в боях с татарами и турками, но тем не менее тоже причиняли московским властям немало хлопот, быстро усваивая порядки и нравы вольного казачества.
Поляки активно использовали казачество в своих целях. Они видели в нем в первую очередь разрушительную силу, и многие казаки оправдали надежды врагов Руси. Вместе с отрядами Сапеги и Лисовского казаки заняли древнюю Стромынскую дорогу, смерчем прошли по ней до Киржача и Суздаля. В Новгородском уезде, по словам очевидцев, казаки «чинили насильства и беды такие, что и бесерманы не чинят»58. Растекающиеся по Руси вместе с польско-литовскими интервентами «старые» и «новые» казаки хозяйничали на громадных территориях и либо просто разбойничали, терроризируя прежде всего крестьянское население, либо же вполне официально получали от того или иного правительства на прокорм («в приставство») населенные крестьянами земли в различных уездах и волостях. (Впрочем, иногда небольшие казацкие отряды нанимались жителями городов и монастырями как раз для защиты от разбойников и грабителей). И всё более четко прослеживалась главная политическая цель казачьего движения на основной территории России: заменить собой дворянство в качестве основного служилого «чина» в государстве, то есть по сути дела - «расказачиться»59.
Возрастание сопротивления народа шайкам грабителей, успехи войск Шуйского в борьбе с тушинцами, открытая польская интервенция - эти события открыли возможность союза между казачеством и широкими слоями патриотически настроенного населения. И если Первое народное ополчение распалось из-за распри между казаками и дворянами, то руководителям Второго ополчения удалось добиться сначала нейтралитета, а затем и вооруженной поддержки обосновавшихся под Москвой казаков. А после капитуляции польского гарнизона казаки подмосковных «таборов» на некоторое время оказались наиболее внушительной силой в столице, поскольку дворяне разъехались из ополчения по своим поместьям. Это в значительной мере решило исход выборов на Земском соборе 1613 г. в пользу Михаила Романова, устраивавшего казаков больше, чем другие претенденты60. Дело в том, что Михаил Романов благодаря своей молодости не запятнал себя связями с интервентами, как многие представители московской аристократии. Он происходил из знатной фамилии, которая состояла в родстве (через первую жену Ивана Грозного) с последней «законной» династией и пострадала от Годунова - главного «ненавистника» казачества. К тому же Романовы тесно сотрудничали (в лице Филарета) с Тушинским лагерем, т.е. с теми же казаками.
В то же время крупная казачья группировка, возглавляемая Иваном Заруцким, заняла резко враждебную позицию по отношению к ополчению Минина и Пожарского, ушла от Москвы еще до его подхода и сделала ставку на «царевича Ивана» - сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек. Постепенно Заруцкий был оттеснен на юг, попытался закрепиться в Астрахани, объявив ее жителям, еще не знавшим об избрании Михаила Романова, что Московским государством «литва завладела». Однако попытки этого авантюриста создать в Нижнем Поволжье новый очаг казачьего движения или отдаться под покровительство персидского шаха потерпели крах. Не получив серьезной поддержки астраханцев, Заруцкий при приближении правительственных войск бежал с Мариной и группой сторонников на Яик, был там в июне 1614 г. схвачен и впоследствии казнен61.
А в центре страны вольное казачество, наконец-то посадившее на престол «своего» царя, оставалось грозной силой еще несколько лет. Лишь после разгрома под Москвой в 1615 г. войска атамана Баловня расклад сил резко изменился в пользу правительства, и казачьи своеволия на основной территории страны пошли на убыль. Часть казаков ушла на свои реки, часть была принята на государственную службу в качестве приборных людей, и их разослали в основном по пограничным городам и острожкам, а сравнительно небольшая часть стала помещиками, то есть фактически - дворянами. Практика награждения за службу поместьями применялась в отношении казачества еще в XVI в., особенно в годы Ливонской войны, но во время Смуты была значительно расширена. Многие казаки добровольно шли и на понижение своего социального статуса, поступая в холопы (военные слуги) к боярам и прочим крупным землевладельцам62. Но многие продолжали «кормиться» разбоями, причем с особым ожесточением нападали на дворян, главных своих «конкурентов».
Оставшиеся «на Руси» казаки в большинстве своем были недовольны правительством и обвиняли его в том, что оно не относится к ним как к полноправным служилым людям, не обеспечивает приемлемых условий службы и существования. Это во многом объясняет колебания казачьей массы в 1617-1618 гг. во время похода на Москву королевича Владислава и переход части казаков на его сторону. Однако осенью 1618 г., во время осады столицы, по приговору Боярской думы основные претензии казаков к московскому правительству были устранены. Оно закрыло глаза на прошлое «новых» казаков и начало в массовом порядке «жаловать» их поместьями - меньшую часть (около 1,5 тыс. чел.) по индивидуальным окладам, большую - по коллективным нормам. Вчерашние холопы, крестьяне и посадские люди получили реальную возможность стать полноправными служилыми людьми. «Казачий вопрос» в центре страны был решен63.
* * *
В коренных же своих областях, прежде всего на Дону, казачество после русской Смуты переживало подъем и расцвет, значительно увеличило свою численность, укрепилось организационно. Поставки «с Руси» хлеба, военных «припасов» и прочего жалованья увеличивались, а на основной территории страны казакам по-прежнему предоставлялись торговые льготы и привилегии. По приезде казачьих депутаций в Москву им, по свидетельству Котошихина, оказывались почести, «как чюжеземским нарочитым людем», а царские посланники на Дону должны были, явившись в казачий круг, поклониться и от имени «государя» спросить войско «о здоровье». И, как и прежде, незыблем был принцип: «С Дона выдачи нет!»64.
Тот же принцип, естественно, действовал и в других казачьих войсках, что не мешало и им пользоваться материальной поддержкой Москвы («жалованье» яицким казакам стало выдаваться регулярно также в начале правления Михаила Романова, постоянное жалованье на Терек гребенцам высылалось с середины XVII в.) и активно включаться в ее военные кампании. Например, яицкие казаки приняли деятельное участие в Смоленской войне 1632-1634 гг., особенно отличившись на «приступах» и в охоте за «языками». Сохраняли за собой казаки и право «отъезда» со службы по собственному усмотрению65. Однако и после Смуты далеко не всё было безоблачно в отношениях между сторонами. Казаки по-прежнему мало считались с «государевыми» интересами при организации участившихся набегов на подвластные Турции и Персии земли, что по-прежнему создавало серьезные помехи московской дипломатии.
Московские власти не раз высказывали свое неудовольствие по поводу этих набегов, грозили донцам в случае дальнейшего «непослушания» блокадой, порой на несколько лет задерживали высылку им «жалованья» (в 1625-1627 гг., в 1629-1631 гг.), а в грамоте 1629 г. вообще назвали их «злодеями, врагами креста Христова». Отношения Москвы и Дона особенно обострились в 1630 г., когда правительство Михаила Романова, стремясь склонить Турцию к совместной борьбе против Речи Посполитой, попыталось заставить Войско Донское пойти вместе с турками на «польского короля». Казаки убили явившегося к ним с этим предписанием воеводу И. Карамышева и в ответном послании, изъявив готовность служить русскому царю как и прежде, пригрозили уйти с Дона, «буде мы тебе, государю, и всей земле не надобны». Но вскоре «бунт вассала против сюзерена» закончился, стороны пошли на примирение. Казаки переизбрали войскового атамана, на время снизили военную активность, а Москва призвала их на начавшуюся войну с Польшей (за Смоленск) и возобновила поставки «жалованья». Всё вернулось на круги своя...
* * *
Походы «за зипунами» на крымские, турецкие и персидские владения казаки чаще всего совершали по морю на легких стругах. Эти набеги далеко не всегда были удачны, но богатая добыча в случае благоприятного исхода предприятия оправдывала и риск, и тяжелые людские потери, порой, правда, восполняемые попутно вызволенным из «басурманского» рабства «полоном». В морских походах на Черном море нередким было объединение донцов с запорожцами, а на Каспийском - с яицкими и терскими казаками66. Общим для казаков разных «войск» было и стремление сохранить за собой свободный выход в море через устья «своих» рек, чему, естественно, в меру сил препятствовали как московские власти, так и правители сопредельных стран. Наибольшие помехи морским походам казаков создавали русские Астрахань и Гурьев и турецкие Очаков и Азов. С последним связана одна из самых ярких и драматических страниц истории России.
В 1637 г. 4 тысячи донских казаков под предводительством атамана Михаила Татаринова вместе с 400 запорожцами без ведома Москвы на свой страх и риск осадили Азов, где находился равный им по численности турецкий гарнизон и, подорвав через подкоп одну из крепостных стен, взяли город. Азов был провозглашен столицей Войска Донского, стал главной военной базой казаков на море и важным торговым центром, где военная добыча бойко менялась на нужные «войску» товары. Овладев Азовом, казаки надолго сковали силы врагов России на ее южных рубежах, следствием чего явилось прекращение опустошительных набегов крымских татар на русские земли.
По престижу Османской империи был нанесен сильнейший удар, и в 1641 г. она бросила на отбитый у нее город огромное (по оценкам казаков - 250-тысячное) войско. Азов защищали лишь около пяти с половиной тысяч казаков во главе с атаманом Осипом Петровым. Они категорически отказались от предложения турок покинуть крепость за солидное вознаграждение и в ходе «осадного сидения», длившегося около ста дней и ночей, отразили все 24 вражеских приступа. В ходе осады турки разрушили почти все крепостные стены и башни, но взять город не смогли и отошли, понеся громадные (20, а по некоторым данным, свыше 30 тыс.) потери. У казаков погибло около 3 тыс. человек67.
Войско Донское обратилось в Москву с просьбой принять Азов «под высокую государеву руку», однако созванный по этому случаю в 1642 г. Земский собор не решился на войну с Турцией. Казаки «по указу великого государя» Азов оставили, а турки и татары, мстя за азовский позор, развернули против них на следующий год широкомасштабные военные действия. Донское казачество было обескровлено, его численность сократилась с 10 (накануне «сиденья») до 4 тыс. человек68. Особенно сильный удар был нанесен донцам в 1643 г., когда турецко-татарское войско разгромило их главные силы на Монастырском острове. Там погиб цвет донского казачества, а вражеские набеги на донские селения всё продолжались69. Как сообщали казаки в апреле 1644 г. в Москву, они «людьми на Дону в конец оскудели в... бусурманские... приходы, и в осады, и во многие большие битвы, люд у нас стал повыбит весь, а малым нам людом без твоей государевой помощи без ратных людей противо их бусурманских больших приходов стоять будет не уметь... и в конец будет погибнуть»70.
Московское правительство хоть и отказалось включить Азов в состав Российского государства, но помощь донским казакам оказало большую, по сути дела спасло их от уничтожения. В 1646-1648 гг., когда донцам, по их собственному признанию, «жить стало не под силу» из-за усилившегося нажима турок и татар, и возникла реальная угроза захвата турками всего нижнего Дона, туда были направлены воинские отряды - всего около 10 тыс. человек, специально сформированные для «донской службы» в южнорусских уездах, вооруженные и снаряженные за счет «государевой казны». Бытует мнение, что попытка искусственно увеличить численность донских казаков не удалась71. Полностью с ним трудно согласиться. Из этих 10 тыс. человек впоследствии на Дону осталось около 2 тыс., что при численности уцелевших после Азова казаков в 4 тыс. было совсем не мало. В дальнейшем численность донских казаков опять довольно быстро росла, так что к 1670 г. их стало около 20 тыс. человек. И это намного превосходило численность других казачьих войск России: на Яике в середине XVII в. насчитывалось около 2 тыс. полноправных казаков, а на Тереке - всего 50072.
* * *
А казачество Украины в середине XVII в. достигло зенита своего могущества. В 1648 г. запорожцы, возглавляемые Богданом Хмельницким, подняли восстание против Речи Посполитой и в 1649 г. добились от польского короля увеличения численности «реестровых» (находившихся на содержании государства) казаков до 40 тыс. человек, а также практически полной самостоятельности на территории Киевского, Брацлавского и Черниговского воеводств. Однако после того, как в 1651 г. запорожцы потерпели тяжелое поражение от польской армии под Берестечком, их права были вновь сильно урезаны, и Б.Хмельницкий обратился к русскому царю с просьбой о подданстве73.
Земский собор 1653 г. в Москве и казацкая «рада» 1654 г. в Переяславле одобрили этот шаг, и после долгой и трудной русско-польской войны 1654-1667 гг. к России была присоединена Левобережная Украина, первое время фигурировавшая в московских документах как «Войско Запорожское»74. Место изгнанной шляхты заняла казацкая старшина, быстро превратившаяся в типичных феодалов-помещиков. Таким образом, на Украине казакам удалось добиться того, к чему они стремились в России в годы Смуты - заменить собой низшие слои господствующего класса. Дальнейшая судьба украинского казачества крайне сложна и драматична, и ее рассмотрение не входит в задачи данной работы. Но в связи с событиями на Украине в 1648-1654 гг. надо отметить, что в России в конце 60-х гг. XVII в. тоже стала складываться ситуация, напомнившая некоторым зарубежным наблюдателям движение Б. Хмельницкого. Против местной и центральной власти выступила часть казачества во главе со Степаном Разиным.
Разинщина - очередной, причем принципиально важный рубеж в истории взаимоотношений Российского государства и вольного казачества. Примечательно, что толчком к восстанию послужило попрание царскими воеводами казачьего права свободно «отъезжать» со службы. Старший брат Степана Разина был казнен за попытку увести свой отряд с театра военных действий, и стремлением отомстить «боярам» за смерть брата объяснял позднее свое поведение сам Степан Разин75. Глубинные причины восстания были, конечно, иными; здесь вряд ли уместно их анализировать. Отметим лишь, что одна из этих причин - сильное социальное расслоение на Дону, быстрый рост беднейшего, «голутвениого» казачества в результате притока беглецов «с Руси», где к тому времени резко усилился феодальный гнет. Казачья голытьба и составила основную часть «войска» Разина, отправившегося «за зипунами» на Каспий, а после триумфального возвращения и отдыха на Дону двинувшегося в 1670 г. по Волге на «изменников» - бояр и «мирских кровопивцев».
Это восстание представляло вполне реальную угрозу российской государственности на юго-востоке страны, особенно если учесть настойчивые попытки Разина привлечь на свою сторону крымского хана, азовского пашу и ногайцев76. Заслуживает внимания и другая особенность разинского движения: его очень быстрый переход из чисто казачьего в народное. К Разину примкнуло много всякой «черни», людей «кабальных и опальных», бурлаков, «гулящих», «работных», посадских людей, мелких (приборных) служилых, а после выхода к Симбирску - и крестьян. Но в официальных документах повстанцы назывались «казаками», и на захваченных разницами землях повсюду вводилось казачье самоуправление77. Заметим, что оно и в «коренной» России приживалось легко, ибо было очень близко к привычному социальным низам «мирскому» (общинному) самоуправлению, сохранявшему в стране на протяжении XVII в. еще сильные позиции. В то время на окраинах государства были нередки ситуации, когда «мир» смещал ненавистных воевод и «приказных», брал на себя управление городом и уездом, а жители, подобно казакам, сходились для решения своих дел на «круги»78.
На Дону после разгрома разинского восстания уже не наблюдалось прежнего расцвета вольностей и «народной демократии». Власть всё больше сосредотачивалась в руках казацкой старшины, которая, в свою очередь, попадала под всё усиливавшийся контроль Москвы. Царь Алексей Михайлович, в отличие от своего отца, вообще не чувствовал себя в долгу перед казачеством, а после Разинского бунта стал считаться с казачьими вольностями еще меньше79. В 1671 г. Войско Донское вынуждено было, наконец, официально принести присягу на верность «великому государю». По ней казаки обязались, в частности, прекратить самостоятельные отношения с сопредельными странами и народами80. И хотя до XVIII в. это обязательство то и дело нарушалось, сам факт присяги означал переход крупнейшего казачьего сообщества от союзнических и вассальных по сути отношений с Москвой к подданству и начало полного политического слияния Донской области с Российским государством81. Завершение этого процесса выходит за хронологические рамки нашей работы, но на еще одном его рубеже остановиться необходимо.
Время, когда, по словам донцов, «все земли нашему казачьему житью завидовали»82, уходило в прошлое, однако бегство «в казаки» из южных и центральных районов России в конце XVII - начале XVIII вв. в силу известных причин (закрепощение крестьян, церковный раскол, петровские реформы и т.д.) лишь усиливалось. В казачьи области в массовом порядке побежали крестьяне - группами по 100,200,300,500 и более человек, причем с женами и детьми, поднимаясь целыми деревнями и селами. Вследствие этого многие из соседних с Войском Донским уездов «запустели», а население «верховых» казачьих «городков» увеличилось в 10-20 раз83. Кроме того, в верховьях Дона, по Хопру, Медведице, Иловле, Бузулуку и Северскому Донцу было построено много новых «городков». «Старые», «домовитые» казаки особенно охотно принимали пришлый люд, ибо в конце XVII в. на Дону стать полноправным казаком было намного сложнее, чем ранее. Должно было пройти 5-7 лет, в течение которых беглецы исполняли в хозяйстве «домовитых» всякую «работу», в том числе занимались распространяющимся на Дону с этого времени хлебопашеством84. Характерно, что аналогичная ситуация с приемом беглых в казаки складывалась на рубеже XVII и XVIII вв. и на Яике85.
С началом войны за Балтику и в ходе петровских преобразований, требовавших всё больше солдат, работных людей и налогоплательщиков, массовая утечка «живой силы» стала для российского правительства уже совершенно неприемлемой. Вопрос о ликвидации старинного казачьего права не выдавать беглых и о еще большем сужении казачьей автономии был предрешен, тем более что после укрепления к этому времени позиций России на Юге возможностей проводить по отношению к казакам более жесткую политику у правительства прибавилось. В 1707 г. последовал царский указ о выдворении с Дона и возвращении на прежние места жительства всех, кто поселился у казаков после 1695 г. Экспедиция на Дон Ю.Долгорукого с целью розыска беглых и последовавшее затем подавление Булавинского восстания осуществлялись с непомерной (пусть и преувеличенной в некоторых работах) жестокостью, привело к огромным, совершенно неоправданным с любой точки зрения жертвам86. Тем не менее неправомерно считать карательную акцию российских властей «подлинным погромом», «геноцидом» казачества или первым в нашей истории «расказачиванием» по аналогии с «расказачиванием» 1919 г., как это делают некоторые историки, писатели и публицисты87. Правительство Петра не ставило своей целью ни физическое уничтожение донского казачества, ни ликвидацию его служилого статуса в качестве «Войска Донского», как это предписывалось директивами большевистского правительства 1919-1920 гг.88
Действия российских властей на Дону в 1707-1709 гг. диктовались сугубо прагматическими соображениями и были исторически обусловленными. Сложно себе представить поступательное развитие нашей страны в XVIII в. без укрепления роли государства в ее жизни, но оно, государство, в XVIII в. уже не могло мириться ни с массовой потерей людей из-за бегства в казачьи области, ни с помехами, чинимыми его дипломатии самовольными действиями казаков на южных границах. Да и сами казаки в силу новых исторических реалий уже не могли рассчитывать на то, чтобы «кормиться зипуном», и после подавления Булавинского восстания взялись, наконец, всерьез за соху.
Другие казачьи области были окончательно подчинены Москве позднее Войска Донского, но их судьба была предрешена тоже в Петровскую эпоху. Новым, пусть и не столь заметным рубежом в процессе этого подчинения стал царский указ от марта 1721 г., передававший функции по управлению казачьими войсками Военной коллегии89. Обозначившаяся в этой связи перспектива стать одним из привилегированных сословий Российского государства была для казачества отнюдь не самой худшей из возможных.
Альтернативой ей была судьба так называемых некрасовцев - казаков, ушедших в 1708 г. при подавлении Булавинского восстания с атаманом Игнатом Некрасовым на Кубань, подвластную в то время Турции. Вначале их было около 2 тыс. семей, в дальнейшем численность некрасовцев возрастала за счет новых беглецов. Все они стали послушным орудием в руках Турции и Крыма. Турки и татары не вмешивались во внутренние дела некрасовской общины, но жестоко пресекали попытки казаков покинуть ее в ответ на неоднократные предложения российских властей получить прощение и вернуться на прежние места обитания. Вместе с кубанскими татарами некрасовцы совершали опустошительные набеги на саратовские, царицинские, пензенские, симбирские, нижегородские, воронежские земли, а также на территорию Войска Донского. Эти акции сопровождались сожжением селений, массовыми убийствами мирных жителей или их угоном и продажей в рабство, причем на родном Дону некрасовцы зверствовали не меньше, чем на других территориях.
Советской историографии была свойственна идеализация некрасовцев. Их представляли как непримиримых борцов с самодержавием, набеги на русские земли рассматривали как проявления «классовой борьбы», а в качестве жертв этих набегов упоминали лишь помещиков да «домовитых» казаков90. Такой подход противоречит как элементарной логике (вряд ли турецкое самодержавие было лучше российского), так и конкретно-историческому материалу, давно введенному в научный оборот и в последнее время вновь ставшего доступным для массового читателя91.
После смерти Игната Некрасова в 1737 г. активность его последователей снизилась, но открытые (военные) и скрытые (шпионаж) действия некрасовцев против России продолжались до самого конца XVIII в. - до потери Турцией Северного Кавказа. Судьба изменников складывалась трагично. При эвакуации с Кубани много маленьких детей и женщин погибло. Часть некрасовцев ушла в горы и впоследствии растворилась среди «черкесов», а переселившееся к туркам большинство продолжало служить султану уже непосредственно в составе его войск. Однако Турция так и не стала для некрасовцев родным домом. Их замкнутые старообрядческие общины с течением времени всё труднее вписывались в реалии новой жизни на чужбине, и численность «игнат-казаков» неуклонно сокращалась. Эпидемии, бытовые лишения, обострение межнациональных и межконфессиональных отношений вынудили некрасовцев в конце концов покинуть Турцию. Большинство вернулось в Россию. Этот «исход» начался в первые десятилетия XIX в., а завершился в основном в начале 1960-х гг. Многие некрасовцы уехали в Америку и рассеялись по свету...92
В течение XVIII столетия донское, яицкое, терско-гребенское и запорожское казачество было практически полностью подчинено государственной власти. Процесс этот проходил нелегко, но в итоге бывшие вольные казаки стали одним из привилегированных сословий Российской империи. В составе русской армии они вписали наиболее яркие страницы в летопись своей воинской славы, а к концу XIX в. стали к тому же верной опорой самодержавия. Правительственная политика в отношении казачества и в XIX в. не оставалась неизменной, а управление казачьими «Войсками» не стало для центральных властей беспроблемным93. Но это были уже проблемы иного уровня и свойства.
1См., например: «Огонек», 1991, № 30. С. 19; «Наш современник», 1992, № 3. С. 137; Козлов СЛ. Кавказ в судьбах казачества (XVI-XVIII). 2-е изд. - СПб., 2002. С. 6.
2См.: Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. 2. Ч. 1. - СПб., 1899. С. 364; Благова Г.Ф. Исторические взаимоотношения слов казак и казах// Этнонимы - М., 1970. С. 143-148; Станиславский A. Л. Гражданская война в России: Казачество на переломе истории. - М., 1990. С. 7.
3Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. - Воронеж, 1991. С. 87.
4Маржерет Ж. Состояние Российской империи. Ж.Маржерет в документах и исследованиях. - М., 2007. С. 151-152.
55 Лунин Б.В. Очерки истории Подонья-Приазовья. Кн. 2. - Ростов н/Д, 1954. С. 273; Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. - М., 1955. С. 273; Заседателева Л.Б. Терские казаки. - М., 1974. С. 181; Зенченко М.Ю. Южное российское порубежье в концеХУ1 - начале XVII в. (опыт государственного строительства). - Μ., 2008. С. 59.
6См.: Голобуцкий В.А. Рец. на кн. Г.Штёк- ля «Возникновение казачества» // ВИ, 1957, № 2. С. 172-175; Станиславский А.Л. Указ. соч. С. 7-8.
7Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. 2-е изд. - Новосибирск, 1986. С. 117-118; Загоровский В.П. Указ. соч. С. 89.
8Масса И. Краткое известие о Московии начала XVII в. - М., 1937. С. 77.
9Тхоржевский С. Донское войско в первой половине семнадцатого века // Русское
прошлое. Сб. 3. - Пг.-М., 1923. С. 14; 20 Лунин Б.В. К истории донского казачества. - Ростов н/Д, 1938. С. 23-25; История Дона с древнейших времен до отмеы крепостного права. - Ростов н/Д, 1973. С. 115; ЗаседателеваЛ.Б. Указ. соч. С. 90; Козлов Си4. Указ. соч. С. 20.
10Тхоржевский С. Указ. соч. С. 22; Куц О.Ю. Татары на казачьем Дону (по материалам 1630-60-х гг.) // Исследования по истории средневековой Руси. К 80-летию Ю.Г.Алексеева. - М. - СПб., 2006. С. 398-414.
11Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до XX века. - М., 1996. С. 312-313; Скрын- ников Р.Г. Указ. соч. С. 130.
12Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI- XVII вв. - СПб., 1910, С. 96; Очерки традиционной культуры казачеств России. Т. 1. - М. - Краснодар, 2002. С. 170.
13Котошихин Г. О России в царствование Алексея Михайловича. - СПб., 1906. С. 135.
14Воинские повести древней Руси. - М.- Л., 1949. С. 68.
15История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. II. - М., 1966. С. 425.
16Рознер И.Г. Яик перед бурей. - М., 1966. С. 6. Казачьи предания о заселении Яика выходцами с Дона, видимо, отражали какие-то исторические реалии, однако документальные данные свидетельствуют, что большинство обосновавшихся на Яике казаков пришло из великорусских областей, лежащих по Волге (см.: Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. - М., 1955. С. 272).
17Козлов С.А. Указ. соч. С. 29.
18Скрынников Р.Г. Указ. соч. С. 117.
19См., например: Вареник В.И. Происхождение донского казачества. - Ростов н/ Д, 1996; Казачий путь. Сб. статей и документов. - Ростов н/Д, 2001.
20См.: Казачий Дон. Очерки истории. Ч. 1. - Ростов н/Д, 1995. С. 13; Безотосный В. Кто такие казаки // «Родина», 2004, № 5. С. 8; Трут В.П. Казачество: происхождение, сущность, реалии, перспективы // Алмазов Б. Мы казачьего рода. Кн. 1. - Хельсинки, 2008. С. 526-533.
21Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI- XVII вв. - СПб., 1910. С. 96; Васенко ИГ. Заметки к истории служилого класса в Московском государстве // «Дела и дни», 1920, № 1. С. 38-39; Пронштейн А.П. Войско Донское накануне Булавинско- го восстания // Вопросы военной истории России. XVIII и первая половина XIX веков. - М., 1969. С. 320; Станиславский АЛ. Восстание 1614-1615 гг. и поход атамана Баловня // ВИ, 1978, № 5. С. 124; Скрынников Р.Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII в. - Л., 1985. С. 136; его же. Сибирская экспедиция Ермака. С. 125-126; Мамонов В.Ф. История казачества России. Т. 1. - Екатеринбург-Челябинск, 1995. С. 79.
22Зенченко М.Ю. Указ. соч. С. 60.
23Казачий Дон...Очерки истории. Ч. 1. С. 27, 50-51, 72.
24См.: Никитин Н.И. О формационной природе ранних казачьих сообществ (К постановке вопроса) // Феодализм в России. Сб. статей и воспоминаний, посвященных памяти акад. Л.В.Черепни- на. - М., 1987. С. 236-245.
25Степанов И.В. Крестьянская война под предводительством С.Т.Разина. - М., 1957. С. 24; Рознер И.Г. Яик перед бурей. - М., 1966. С. 6; Мавродин В.В. По поводу характера и исторического значения крестьянских войн в России // Крестьянские войны в России: проблемы, поиски, решения. - М., 1974. С. 43; Чистякова Е.В., Соловьев В.М. Степан Разин и его соратники. - М., 1988. С. 9.
26Швецова ЕЛ. Предисловие к сб. документов «Крестьянская война под предводительством Степана Разина» (т. 1. — М., 1954). С. 6.
27Тхоржевский С. Указ. соч. С. 13; Павленко Н.И. К вопросу о роли донского казачества в крестьянских войнах // Социально экономическое развитие России (К 100-летию со дня рождения акад. Н.М.Дружинина). - М, 1986. С. 63; Станиславский A.JI. Гражданская война... С. 26-27; Казачий Дон. Очерки истории. Ч. 1. С. 41,50; Мамонов В.Ф. Указ. соч. С. 79; Изюмов А.И. Уральская казачья община // ВИ, 1998, № 3. С. 129.
28См., например: Алмазов Б. Мы казачьего рода. Кн. 1. - Хельсинки, 2008. С. 118- 119.
29См.: Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 109; Караулов МЛ. Терское казачество. - М., 2007. С. 34; Тхоржевский С. Указ. соч. С. 13, 22; Пронштейн А.П., Минин- ков НЛ. Крестьянские войны в России XVII-XVIII веков и донское казачество. - Ростов н/Д, 1983. С. 209-210; История России с начала XVIII до конца XIX века. - М., 1996. С. 77-78.
30Шенников А.Л. Червленый яр. - Л., 1987. С. 54, 59, 61, 64.
31См.: Пронштейн А.П., Мининков Н.Л. Указ. соч. С. 6.
32Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 113.
33Зенченко М.Ю. Указ. соч. С. 63-64.
34Станиславский A.Л. Гражданская война... С. 26-27; Миненко Н. Хождение за «Камень» // «Родина», 2000, № 5. С. 67.
35Тхоржевский С. Указ. соч. С. 13-14, 22; Очерки традиционной культуры казачеств России. Т. 1. С. 218.
36См.: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. V. - М., 1990. С. 206; Караулов МЛ. Указ. соч. С. 40, 42-43; Воинские повести древней Руси. - М. - Л., 1949. С. 72.
37См., например: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IV. - М., 1989. С. 21; Караулов МЛ. Указ. соч. С. 41; Шкваров А.Г. По закону и казачьему обыкновению. - Хельсинки, 2008. С. 28-29.
38Мамонов В.Ф. Указ. соч. С. 66-67.
39Тхоржевский С. Указ. соч. С. 12-15; Заседателева Л.Б. Культура и быт русского и украинского населения Северного Кавказа в конце XVI-XIX в. // Кавказский этнографический сборник. VIII. - М., 1984. С. 56; Назаров В.Д. К истории начального периода Первой крестьянской войны // Генезис и развитие феодализма в России. - Л., 1985. С. 186; Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. С. 124-125.
40См.: Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 112; Мамонов В.Ф. Указ. соч. С. 81.
41Тхоржевский С. Указ. соч. С. 23-24; Тушин Ю.П. Русское мореплавание на Каспийском, Азовском и Черном морях (XVII век). - М., 1978. С. 54-55; Казачий Дон. Очерки истории. Ч. 1. С. 80-81, 140.
42Тхоржевский С. Указ. соч. С. 18, 24; Дариенко В.Н. Община на Яике в XVII - первой 4eTBep™XVIII в. // Ежегодник по аграрной истории. Вып. VI. - Вологда, 1976. С. 57; Очерки традиционной культуры казачеств России. Т. 1. С. 217— 218.
4343 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IV. - М., 1989. С. 399.
44Станиславский АЛ. Гражданская война... С. 8.
45Тхоржевский С. Указ. соч. С. 10, 20-21, 22-23; Мамонов В.Ф. Указ. соч. С. 69-72.
4646 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. V. - М., 1990. С. 205-206, 212, 215; Тхоржевский С. Указ. соч. С. 21.
47Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IV. С. 280-281; Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 112-113.
48Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IV. С. 280-282; Загоровский В.П. Указ. соч. С. 207; Зенченко М.Ю. Указ. соч. С. 57, 66-68.
49Гераклитов А.А. История Саратовского края в XVII-XVIII вв. - Саратов-М., 1923. С. 190-191, 244; Тхоржевский С. Указ. соч. С. 11; История казачества Азиатской России. Т. 1. - Екатеринбург, 1995. С. 23; Козлов СЛ. Указ. соч. С. 9- 10; Зенченко М.Ю. Указ. соч. С. 60-61.
50Тхоржевский С. Указ. соч. С. 20-21; Сергеев В.И. Источники и пути исследования сибирского похода волжских казаков // Актуальные проблемы истории СССР. Сб. трудов. - М., 1976. С. 33-35.
51«А кого, - писал Котошихин, лучитца им казнити за воровство, или за иные дела, и не за крепкую службу, и тех людей, посадя на площади или на поле, из луков или ис пищалей розстреляют сами; так же будучи на Москве или в пол- кех, кто что сворует, царского наказания и казней не бывает, а чинят они меж собою сами ж...» (Котошихин Г. Указ. соч. С. 135).
52Тхоржевский С. Указ. соч. С. 15; Любав- ский М.К. Указ. соч. С. 322; Томсинский С.Г. Очерки истории феодально-крепостнической России. - М. - Л., 1934. С. 137; Станиславский А.А. Гражданская война... С. 10-12.
53Котошихин Г. Указ. соч. С. 135.
54Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 210; Тхоржевский С. Указ. соч. С. 11; Пушкарев С.Г. Донское казачество и Московское государство в XVII в. // ВИ, 1994, № 11. С. 110; Станиславский АЛ. Гражданская война... С. 17-18.
55Зенченко М.Ю. Указ. соч. С. 158.
56Тюменцев И.О. Смутное время в России начала XVII столетия: движение Лжедмитрия II. - М., 2008. С. 134-135, 573-574.
57Цит. по: Тюменцев И.О. Указ. соч. С. 189.
58История внешней политики России. Конец XV-XVII век. (От свержения ордынского ига до Северной войны). - М., 1999. С. 207, 210.
59Станиславский А.Л. Гражданская война... С. 31,44-45,103-136; Тюменцев И.О. Указ. соч. С. 574, 576.
60Станиславский A.Л. Гражданская война... С. 85-91; Пушкарев С.Г. Указ. соч. С. 111.
61Станиславский A.Л. Гражданская война... С. 50-78; История России с древнейших времен до конца XVII века. - М., 1996. С. 489.
62Станиславский А.Л. Гражданская война... С. 96-102, 112, 136-145, 158-163, 166; Загоровский В.П. Указ. соч. С. 252.
6363 Станиславский АЛ. Гражданская война... С. 166-170; История России с древнейших времен до конца XVII века. С. 490-491.
64Котошихин Г. Указ. соч. С. 135; Тхоржевский С. Указ. соч. С. 26-28.
65Бентковский И.В. Гребенцы. - М., 1899. С. 22-24; Тхоржевский С. Указ. соч. С. 23, 27; Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. С. 272, 275; Рознер И.Т. Антифеодальные государственные образования в России и на Украине в XVI-XVIII вв. // ВИ, 1970, № 8. С. 51.
66Тушин Ю.П. Указ. соч. С. 86-129; Казачий Дон. Очерки истории. Ч. 1. С. 142-143.
67Воинские повести древней Руси. - М.- Л., 1949. С. 59-81; Попов М.Я. Азовское сидение. - М., 1961; История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. II. - М., 1966. С. 329-331; История внешней политики России. Конец XV-XVII век. С. 241.
68Пронштейн А.П., Мининков И.А. Указ. соч. С. 82.
69Селищев Н.Ю. Казаки и Россия. - М., 1992. С. 52.
70Цит. по: Пушкарев С.Г. Указ. соч. С. 115.
71Дружинин В.Г. Попытки московского правительства увеличить число казаков на Дону в середине XVII века. - СПб., 1911. С. 3-8; Мининков НА. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.) Автореф. докт. дисс. -Ростов н/Д, 1995. С. 17.
72Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Указ. соч. С. 82, 208; Дариенко В.Н. Указ. соч. С. 49; Козлов С.Л. Указ. соч. С. 20.
73См.: Ефименко А.Я. История украинского народа. - Киев, 1990. С. 193-255; История Украинской ССР. Т. 1. - Киев, 1953. С. 232-278; Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. С. 677-687.
74Тхоржевский С. Указ. соч. С. 26.
75Сахаров А.Н. Степан Разин - предводитель Крестьянской войны // Крестьянские войны в России XVII-XVIII веков: проблемы, поиски, решения. - М., 1974. С. 156.
76Там же. С. 159-160.
77Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сб. документов. Т. 1. С. 7; Сахаров А.Н. Указ. соч. С. 158.
78См.: Александров В.А., Покровский Н.Н. Власть и общество. Сибирь в XVII в. - Новосибирск, 1991; Никитин Н.И. О традициях казачьего и общинного самоуправления в России // «Известия Сибирского отделения РАН». История, филология и философия. 1992. Вып. 3.
79Тхоржевский С. Указ. соч. С. 12, 28.
80Пронштейн А.П., Мининков НЛ. Указ. соч. С. 216; Пушкарев С.Г. Указ. соч. С. 117.
81Мининков Н. Враги или злодеи? Отношения между Доном и Москвой при Михаиле Романове // «Родина», 2004, № 5. С. 71-72.
82Очерки истории СССР. Период феодализма. XVII в. С. 268.
83Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. - М., 1993. С. 170-171; Любавский М.К. Указ. соч. С. 317-318; Пушкарев С.Г. Указ. соч. С. 117-118; Подъяпольская Е.П. Известия о роде Булавиных // Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв.: проблемы, поиски, решения. - М., 1974. С. 69; Буганов В.И. Крестьянские войны в России XVII-XVIII вв. - М., 1976. С. 139.
84Пронштейн А.П. Указ. соч. С. 315-316;Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Указ. соч. С. 208-212; Буганов В.И. Указ. соч. С. 120; Павленко Н.И. Указ. соч. С. 73-74.
85Дариенко В.Н. Указ. соч. С. 55-56.
86Подъяполъская Е.П. Указ. соч. С. 69-70; Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Указ. соч. С. 276, 280; Буганов В.И. Указ. соч. С. 122, 147-148.
87Казачий Дон: Очерки истории. Ч. 1. С. 86; Шишов А.В. Казачьи атаманы. - М., 2008. С. 91; Алмазов Б. Указ. соч. С. 493.
88Ср.: Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Указ. соч. С. 286; Казаки России. Кн. 2. Донское казачество в Гражданской войне. (Сб. документов. 1918-1919 гг.). Ч. 1. - М., 1993. С. 264-277; Казаки // Шпион. «Альманах писательского и журналистского расследования», 1994, № 1. С. 38-44; Трут В. Истребить поголовно // «Родина», 2004, № 5. С. 95-97.
89Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Указ. соч. С. 286.
90См. там же. С. 276-277.
91Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Т. 1. - Екатеринодар, 1910. С. 603-610; Селищев Н.Ю. Указ. соч. С. 123-127; Козлов С.А. Указ. соч. С. 162-174.
92Казачий словарь-справочник / Сост. Г.В. Губарев. - Калифорния, 1968. С. 209- 212; Люшин И. Мы пошли к своему языку... // «Вокруг света», 1980, № 11; Смирнов И.В. Некрасовцы // ВИ, 1986, № 8; Российское казачество. Научно-справочное издание. - М., 2003. С. 224, 226.
93См.: Казачий Дон: Очерки истории. Ч. 1. С. 94-109; Карпенко А.Н. Донское казачество в ходе осуществления реформ второй половины XIX века. Автореф. канд. дисс. - М., 2008; Колычев С.В. Военно-гражданские реформы Александра II в Уральском (Яицком) казачьем войске в 1874-1877 гг. и их социальные последствия. Автореф. канд. дисс. - М., 2008.
<< Назад Вперёд>>
