Очерки русской культуры XVIII века. Часть первая.

«Наш XVIII век гораздо труднее своих предшественников для изучения»,— говорил В. О. Ключевский¹ Авторы и издатели предлагаемых читателям «Очерков русской культуры XVIII в.» в полной мере смогли убедиться в процессе их подготовки в справедливости этого мнения маститого историка. Трудности определяются в первую очередь усложнением историко-культурного процесса в новое время по сравнению с предшествующим периодом, переходным характером изучаемой эпохи. Кроме того, в последние годы возросли требования к работам по истории культуры в связи со значительным развитием культуроведения, становлением истории культуры как исторической дисциплины — отрасли исторической науки². В свете этих требований острее, чем прежде, осознается потребность в создании целостной картины истории русской культуры³. Созрела как исследовательская и методологическая задача изучения русской культуры в контексте мировой культуры. Явственно обнаружились недостатки «повекового» членения историко- культурного процесса. В частности, для понимания развития русской культуры в XVIII в. приходится учитывать, что многое в ней — и существенно «новое», и «старое» — началось задолго до 1701 г. и не завершилось к 1800 г. В литературе еще не накоплен опыт изложения истории культуры в соответствии с современными научными требованиями.

Цель предлагаемого очерка — наметить некоторые общие закономерности развития истории русской культуры в XVIII в., выявить ее особенности по сравнению с предыдущим и последующим временем.

Мы отметили уже, что не было таких существенных явлений культуры, которые имели бы свое начало либо завершение в хронологических пределах века. Принципиально новое по сравнению с древнерусской культурой возникло в XVII в. (по нашему мнению, примерно во второй его трети); в 60-х—-80-х гг. XVIII в. значительно интенсифицировался и приобрел новое качество процесс складывания культуры русской нации, но он продолжается на протяжении и последующего века, переживая последовательные этапы своего развития⁴.

И все же нельзя не обратить внимания на стойкую традицию выделения XVIII столетия как целостного по своим особенностям в политическом, общественном, культурном, бытовом отношениях. Едва ли еще какое-либо столетие привлекало внимание ученых, публицистов, исторических романистов, просто любителей истории именно как таковое, именно как «XVIII век». Культуру допетровской России обычно объединяют понятием «древняя» (иногда «средневековая»). Культуру XVIII в. привычно отграничивают от «древнерусской», но также и от последующего времени. Напомним хотя бы о характерных названиях бартеневских сборников «Семнадцатый век»⁵ или сборников «XVIII век», издаваемых с 1935 г. ленинградскими литературоведами, объединенными в исследовательскую группу такого же названия⁶ , о многочисленных изданиях по истории литературы, различных видов искусства. Интересно отметить, что в Англии существует «Исследовательская группа по изучению XVIII века в России», издающая свой ежегодник («Newsletter»), организующая международные конференции. Ничего подобного не наблюдается по отношению к другим «векам» русской культуры, хотя это отнюдь не значит, что другие периоды не вызывают интереса — речь идет о восприятии именно «века» в его цельности.

Своеобразие культуры XVIII в. несомненно, порой оно завораживало и исследователей. Преувеличивалось значение реформ Петра I для «разрыва» с древнерусской культурой, что влекло за собой поиски причин столь внезапного и коренного переворота вне закономерностей русского культурно-исторического процесса, во внешних факторах — воле Петра, западных влияниях. Строились концепции истории культуры XVIII в., которые только усложняли и запутывали проблемы этого, и без того полного проблем, столетия.

Таким образом, существование понятия «культура XVIII в.» и соответственно специальное выделение этого времени для научного рассмотрения имеет известное историческое и тем более историографическое оправдание, хотя, конечно, нельзя считать хронологическими гранями рассматриваемого периода точные границы века. В качестве начальной даты мы принимаем 1690-е гг., когда новые явления в культуре начинают складываться в целостную систему, а в качестве конечной— Отечественную войну 1812 г. (с обязательным указанием на их условность).

Война как грань этапа в истории культуры может вызвать недоумение. Но война 1812 г. — особая, это первая в русской истории Отечественная война, первое общее историческое действие русской нации. Еще одна важная ее особенность — она не была изолированным явлением внешней политики двух враждующих сторон, но одним из важнейших звеньев в цепи многообразных событий всемирно-исторического значения, главными из которых были: французская буржуазная революция, наполеоновские войны, борьба народов Европы против внешнего порабощения, переплетавшаяся с борьбой за социальное освобождение и национальную консолидацию, национально-освободительная борьба славянских народов, сопровождавшаяся формированием славянских наций и культурным подъемом.

Понятие «культура XVIII в.», традиционное для «Очерков русской культуры», охватывает не только то, что относится к духовной культуре, а и культуру сельскохозяйственного производства, политическую, культуру, военное искусство, способы деятельности людей того времени в области суда и права,медицины и здравоохранения, изучения природных условий страны, торговли и т. п.

Не одни только результаты, выдающиеся достижения, создаваемые деятельностью людей духовные и материальные ценности, но в первую очередь организация, стимулы, формы, условия и т. д. человеческой деятельности позволяют объединять понятием «культура» столь разнообразные явления, как труд работного человека на мануфактуре, труд издателя журналов и книг Н. И. Новикова или поэта Г. Р. Державина. В частности, такой подход к понятию «культура» позволяет избежать элитарной ее трактовки, когда внимание исследователей (и любителей) направляется преимущественно на те явления, которые им представляются достижениями наиболее выдающихся деятелей культуры. Невольно из сферы культурной деятельности исключается реальная многообразная жизнь всех общественных слоев, в контексте которой только и могут быть адекватно поняты высшие достижения науки, общественно-политической мысли и художественного творчества.

Понятие «русская культура XVIII в.» охватывает собой культуру русского народа в целом в определенный период его истории. Однако это понятие заключает в себе множество противоречий самого различного характера и уровня, как и всякое научное понятие, оно содержит мысль о существенных свойствах, связях и отношениях объективной действительности. В данном случае оно охватывает единой мыслью культуру русского феодального общества, разделенного на антагонистические классы, сословия и другие общественные группы, живущего на пространствах огромной, в различной степени хозяйственно и культурно освоенной территории, по-разному взаимодействующего с культурами различных народов, населяющих Российское государство, и с зарубежными культурами. Более того, русская культура в изучаемое время развивается ускоряющимися темпами и опять-таки неравномерно в разных слоях общества и в разных районах страны. Тенденции и направленность развития культуры разных общественных классов и слоев в XVIII в. также неодинаковы, а порой противоположны. Все это требует разработки понятийного аппарата, при помощи которого можно выразить более гибко и рельефно то противоречивое, динамичное единство, которое мы обозначаем общим понятием «русская культура XVIII в.»

Это понятие должно быть включено в развернутую систему понятий, чтобы выполнять свою научную функцию. Во-первых, его необходимо поставить в ряд понятий, которые помогут связать его с мировым культурным процессом: мировая культура — европейская — славянская — восточно-славянская — русская. Во-вторых, оно естественно войдет в состав понятия «русская культура», охватывающего ее историю со времени зарождения до наших дней и далее — будущее.

Понятие «русская культура XVIII в.» включает в себя частные понятия: культура промышленного, сельскохозяйственного производства, общественная мысль, искусство и др. Еще один круг парных понятий: средневековая (традиционная)—новая культура; культура народности— национальная; дворянская — крестьянская; городская культура—культура усадьбы и т. д. Мы сейчас не предлагаем системы четко соотнесенных друг с другом понятий — она еще не разработана наукой⁷ Речь идет о том, что сложное явление культуры должно быть проанализировано с различных сторон, именно для этого и необходимы различные понятия. Некоторые из них будут раскрыты в данном очерке, все они так или иначе используются авторами всех очерков.


Русская культура XVIII в. привлекала к себе внимание издавна. Ей посвящали специальные исследования или уделяли значительное место в общих трудах, ее оценка играла важную роль во многих концепциях русского — не только историко-культурного, а и общеисторического процесса. К сожалению, историография русской культуры, в частности XVIII в., почти совсем не разработана⁸. При всем внимании и интересе к культуре XVIII в. она не анализировалась как целостность, как система. Имеются многочисленные иногда превосходные (работы по истории литературы, искусства, общественной мысли, исторической науки, образования и т. д., но почти отсутствуют исследования по культуре как особом общественном феномене, не сводящемся к простой сумме составляющих его «отраслей». Это не мешало, однако, многим авторам пытаться строить на основе своего ограниченного анализа именно историко-культурные концепциву У тех ученых, кто создавал общие труды по русской истории или специально по истории русской культуры, «XVIII век» занимал одно из ключевых мест в концептуальных построениях — как время перелома от «древней» к «новой» России.(Наиболее глубокие из дореволюционных историков — С.М.Соловьев и В. О. Ключевский — видели связь явлений, определившихся еще в XVII в., с реформами Петра I и последующим развитием русской жизни. Ключевский рассматривал период начиная с 20-х гг. XVII в. и до 50-х гг. XIX в. как цельный, что дало ему возможность сделать убедительные выводы о роли и значении крепостного права для русской культуры не только в указанное время, но и до начала XX века.

При многих различиях во взглядах, оценках тех или иных явлений культуры XVIII в. ряд основных положений, казавшихся аксиоматичными, разделялся почти всеми писавшими об этом времени в дореволюционную эпоху. Культура XVIII .в. представлялась полным разрывом с национальными традициями, усвоением чуждых, «западных» образцов. Она казалась несамостоятельной, подражательной, в лучшем случае ученической. B зависимости от общественной позиции автора отказ от самобытной культуры и обращение к «Западу» оценивались как необходимое и положительное (прогрессивное) дело и ставились в заслугу Петру I или, наоборот, подвергались «охулению» — по выражению М. М. Щербатова в его памфлете «О повреждении нравов в России», «повредившихся» именно в результате петровских реформ.


Разумеется, было немало оттенков в высказываниях различных авторов, и сами эти высказывания могут быть оценены только с учетом общественно-политической обстановки в стране в тот период, когда они были сделаны, так как очень часто они становились фактами обществеенной мысли и борьбы своего времени в большей степени, чем науки ⁹. Иначе и быть не могло, ибо проблема взаимодействия культур тогда не была поставлена на строго научную почву. Даже Ключевский, всю жизнь размышлявший над проблемами связей русской истории и культуры с «Западом», как бы принял в готовом виде вопрос о «влияниях», не замечая противоречий в своих построениях, того, что не все факты поддаются толкованию с этих позиций ¹⁰ Ни один из авторов не раскрыл с научной глубиной понятия «влияние». Еще существеннее то,, что никто не объяснил, что, собственно, подразумевается под «западноевропейской культурой», при этом не «вообще», а в конкретный исторический период, именно в XVIII в. Поэтому попытки при помощи «западного влияния» понять сложные явления и процессы русской культуры XVII—XIX вв. не дали убедительных результатов Они скорее уводили в сторону от действительного решения проблемы.

Вторым важным положением, влиявшим на концептуальные построения дореволюционных авторов, следует признать взгляд на государство как на надклассовую силу, «закрепостившую» все сословия и игравшую решающую роль в развитии общественной жизни и культуры. Конкретные оценки, отношение к государственной власти и ее деятельности в области культуры зависели от общественной позиции того или иного авторa. B большинстве случаев споры вокруг культурной политики Петра I и его преемников имели то же значение, что и вокруг проблем, рассмотренных выше, а именно: они были фактами скорее общественной борьбы своего времени, чем науки. Ключевский писал поэтому поводу: «Научный вопрос о значении реформ Петра превращался в шумный журнальный и салонный спор о древней и новой России... историческая перспектива заменялась философскими построениями двух противоположных миров, России и Европы Делалось это без излишнего ученого груза, остроумные догадки принимались за исторические факты, досужие мечты выдавались за народные идеалы»¹¹ .
При различии общественных позиций авторов общим было отсутствие историзма в подходе к культуре XVIII в.Да также в немалой мере недостаточность источников, неосведомленность о многих фактах.

«Мы очень мало знаем наше XVIII столетие», — отмечал Герцен¹², который провел огромную работу для расширения и углубления этих знаний — с освободительных, антисамодержавных позиций «"Потаенный XVIII век" был для конца 1850-х гг. одним из актуальных сюжетов как в вольных, так и в подцензурных изданиях»¹³ , что, несомненно, было связано с общественным подъемом этих лет. Передовая русская мысль вела борьбу против реакционно-монархического истолкования отечественного прошлого, в особенности нового периода русской истории. В XVIII в. искали и находили корни свободомыслия своего времени. Герцен публиковал документы, мемуары — строго засекреченные в России «Записки» Екатерины II, Е. Р. Дашковой. Он напечатал в одном конволюте «О повреждении нравов» Щербатова и—впервые после авторского издания — «серьезную, печальную, исполненную скорби книгу»¹⁴ — «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева.

Если деятели освободительного направления середины XIX в. искали в прошлом близких им традиций, если они пытались это прошлое концептуально осмыслить, то в среде либеральных ученых интерес к духовной культуре (в первую очередь литературе, журналистике, некоторым явлениям общественной мысли) привел к складыванию в 1840—1850-х гг. «библиофильско-библиографического» и «академического» направлений в изучении XVIII в. Сторонники этих направлений «сделали очень много для изучения литературы XVIII в. в фактическом отношении, но оказались совершенно неспособны осмыслить литературный процесс, философски осветить его. Впрочем, и последующие буржуазные историки литературы XVIII в. не внесли в этом плане ничего существенного»¹⁵.

Для исторической литературы, которая с середины XIX в. начинает испытывать всевозрастающий интерес к русской новой истории и культуре, характерно обращение к указанным проблемам. Важнейшее значение имел выход томов, посвященных XVII и XVIII вв., «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева, в особенности 13-го тома, в котором был дан широкий обзор хода древней русской истории и нарисована картина «России перед эпохой преобразований»¹⁶. Соловьев синтезировал «в своем научном творчестве наиболее сильные (и вместе с тем слабые) стороны поднимавшейся тогда буржуазно-либеральной исторической науки» ¹⁷. Одним из серьезных научных завоеваний Соловьева была выработка цельного взгляда на русский исторический процесс, в котором «революция» конца XVII — начала XVIII в. представала как результат, следствие предыдущего развития¹⁸.

Таким образом, (Соловьев более основательно, чем многие до и после него, подошел к проблемам перехода России к новому периоду истории, к причинам преобразований Петра I, заимствованиям достижений передовых стран в области культуры.

История русской культуры XVIII в. занимает большое место в научном творчестве) другого крупнейшего дореволюционного историка, ученика С. М. Соловьева В. О. Ключевского Он много размышлял над ее проблемами, что нашло отражение и в «Курсе русской истории», и в ряде других работ.Есть у него произведения, прямо посвященные историко-культурной тематике XVIII в. Во многом он шел от Соловьева, повторяя, развивая его общеисторические и историко-культурные построения.

Ключевский усматривал в современной ему историко-культурной ситуации продолжение и следствие того пути, на который русская культура вступила еще в XVII в. В этом и сильные, и слабые стороны его концепции. С одной стороны, она позволяет ему выявить внутренние противоречия в развитии культуры, которую он отнюдь не рассматривает в «едином потоке», что было свойственно многим буржуазным историкам. Он полон горячего сочувствия к народу (крестьянству в первую очередь), ненависти к угнетающему его дворянству с его блестящей, но поверхностной, заимствованной культурой. С другой стороны, его концепция приобретает порой черты субъективизма, а оценки роли различных классов, в частности дворянства, в историко-культурном процессе лишаются подлинного историзма, на весь новый период русской истории ложится отсвет политических и культурно-исторических взглядов буржуазного либерала конца XIX — начала XX в.¹⁹

В самом конце XIX в., в 1896 г., появилось первое специальное исследование, посвященное русской культуре: «Очерки по истории русской культуры» в 3-х частях ученика Ключевского П. Н. Милюкова. Характеризуя общий ход исторического развития России, Милюков «считал основными его отличительными чертами крайнюю замедленность всего общественного, и прежде всего социально-экономического прогресса, его предельную элитарность и контрастный характер всего исторического развития России сравнительно с Западом»²⁰ Разделы,, посвященные XVIII в., наименее интересны, в особенности в том, что касается духовной культуры. Увлеченный предвзятой мыслью о полной: несамостоятельности русского искусства, литературы, образования и т. д., Милюков, видимо, никогда не только не изучал их, но и не пожелал посмотреть на них всерьез. Поэтому его высказывания вроде: «Русская архитектура на полтора столетия становится простым сколком с голландской, французской и т. д.» или: «Самыми характерными чертами русской литературы в течение всего почти XVIII столетия оставались условность содержания и формы: ложно-классическое направление и искусственно сочиненный язык»²¹ и т. п. ничем не подтверждаются, не аргументируются и не имеют научного значения. Более основательному рассмотрению Милюков подверг общественную мысль, историю которой он попытался осмыслить в понятиях «национализм» и «критическое воззрение». «Национализм», «националистический» употребляются автором, по его разъяснению, в смысле «относящийся сочувственно к национальным чертам»²².

Несмотря на ряд интересных положений и наблюдений, изложение П. Н. Милюковым истории русской культуры XVIII в. вызывает глубокое чувство неудовлетворенности. Историческое произведение о русской культуре слишком напоминает политический трактат на злобу дня. В нем отсутствует человек как субъект культуры с его своеобразием, обусловленным конкретной эпохой, что было привлекательной чертой творчества Ключевского. Словом, объемистый труд Милюкова может служить источником для изучения общественно-политических взглядов буржуазного либерала конца XIX — начала XX в., но не истории русской культуры, по крайней мере XVIII в.

В 1915—1918 гг. вышел еще один общий «Очерк истории русской культуры» — М. Н. Покровского. Это была первая, во многом несовершенная, методологически непоследовательная попытка марксистской интерпретации истории русской культуры. XVIII век занимает сравнительно небольшое место в построениях автора Русская общественно-политическая мысль оценивается Покровским крайне невысоко. Характерно понимание Покровским Н. И. Новикова как «крупного предпринимателя», рассчитывавшего в своих издательских делах на «буржуазию» (купцов) как на главную публику²³. Покровский разделял распространенный взгляд на подражательность, низкий уровень, оторванность от русской жизни литературы и искусства XVIII в.²⁴

Однако этот взгляд начал уже подвергаться сомнению и критике с различных сторон. Сказывались результаты работы многих поколений исследователей, публикации большого количества разнообразных, источников. «Нет, надо быть справедливым! — писал Г. В. Плеханов.— Следует в полной мере воздать должное нашей литературе XVIII века. И пора отвергнуть ходячее у нас мнение об ее бессодержательности. Она была содержательна, но, разумеется, на свой собственный лад»²⁵.

Плеханов стремился дать в своем труде марксистскую концепцию истории России и русской культуры. Он основывался главным образом на материалах литературы, журналистики, публицистической мысли, искусствa.

Плеханов разделял взгляд буржуазных историков на «закрепощение государством всех общественных сил» в России и постепенное «раскрепощение» дворянства в течение XVIII В.²⁶. Это приводило к существенным искажениям в его оценках развития русского абсолютизма и дворянского класса-сословия XVIII в., в частности и в том, что касалось правительственной политики в области культуры. На плехановском труде отразились и общественно-политическая борьба его времени, меньшевистские взгляды автора²⁷.

Преувеличение роли внешних влияний сказалось на выводах и наблюдениях Плеханова относительно развития русской культуры XVIII в., делая их нередко поверхностными и малоубедительными. Однако даже и преувеличивая внешние влияния, Плеханов настойчиво проводил идею обусловленности их восприятия характером исторического развития России и других европейских стран, а не «свойствами народного духа» и т. п. Он справедливо возразил против огульного употребления понятия «влияние». «Что такое французское влияние?»— задавал вопрос Плеханов. И отвечал: «Французское аристократическое общество оказывало одно влияние, а французские энциклопедисты, и вообще мыслящие представители третьего сословия, влияли совсем иначе». Фонвизинский Иванушка (из «Бригадира») мог заимствовать нелепые рассуждения «разве лишь у светских шаркунов», но отнюдь не у просветителей²⁸.

Плеханов решительно выступил против господствовавшего более столетия взгляда на русскую литературу XVIII в. как на оторванную от жизни, сплошь подражательную и т. д Что касается отражения общественных идей в живописи, архитектуре, музыке и других искусствах, то этого он не касался, не располагая, вероятно, необходимыми материалами. Между тем в конце XIX — начале XX в. здесь было уже сделано немало, наметились новые подходы. Началось даже «увлечение XVIII веком»²⁹, в журналах «Старые годы», «Столица и усадьба» и др. публиковались материалы, репродукции, статьи о русском искусстве XVIII в.

Большое значение для повышения уровня изучения культуры XVIII в. имел 200-летний юбилей М. В. Ломоносова. Была развернута выставка «М. В. Ломоносов и елизаветинское время», издан ее каталог, вышло несколько сборников статей³⁰ , талантливая книга Б. Н. Меншуткина³¹. Столетняя годовщина со дня смерти Державина не только оживила интерес к его творчеству, но и привела к попытке пересмотреть традиционные представления о «псевдоклассицизме» XVIII в.

Подобных фактов можно привести немало, но все же было бы заблуждением думать, что в конце XIX — начале XX в. произошел коренной поворот к существенно новому пониманию искусства и литературы XVIII в. Статьи авторитетного в первые два десятилетия XX в. искусствоведа Н. Врангеля пестрели эстетическими определениями XVIII в.: «пряный», «волшебная атмосфера XVIII в.», «мир красивой лжи», «смешение утонченной изысканности и грубой животной страсти» и т. п. Как будто и не было трудов С. М. Соловьева, В. О. Ключевского и многих других русских историков, Врангель продолжает утверждать: «Со времени Петра Великого полчища пришельцев «из пныя земли»... полонили растерянных и ленивых русских людей.., грозным велением русского императора, желанием одного человека сведено на нет, уничтожено, без следа забыто то, чем столетия жили миллионы человеческих существ... начертана твердой рукой линия культуры иностранной ...»³²

Таким образом,{изучение русской культуры XVIII в. носило противоречивый характерно одной стороны, усиление интереса к ней стимулировало публикации источников, расширение тематики исследований. С другой — внимание сосредоточивалось на элитарных явлениях дворянской культуры, впечатления о жизни придворных кругов неправомерно обобщались, русская культура многими авторами по-прежнему противопоставлялась «западной» как чуждая ей или же способная лишь на рабское следование образцам.

В послереволюционное время проблемы культуры приобрели, как никогда ранее, конкретное практическое значение. Достаточно перечитать выступления, статьи В. И. Ленина первых послереволюционных лет, чтобы убедиться, как часто встречается в них слово «культура» Для нас особенно важно отметить, как решительно возражал Ленин против примитивно-прямолинейного толкования положения о двух культурах в каждой национальной культуре, против требований и попыток создать какую-то особую, «пролетарскую культуру», отказаться от культурного наследия³³. Принципиально важными были положения В. И. Ленина о культуре и культурном наследстве Они легли в основу начинавшейся разработки новой советской историографии русской культуры, в том числе и культуры XVIII в. И. Ленин писал, в частности: «Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества»³⁴.

Однако вульгарный социологизм долгое время мешал становлению советского культуроведения. Особенно трудно было именно с XVIII в., который поверхностному взгляду представлялся веком полного господства дворянской культуры, оторванной от потребностей народа, чуждых ему. Именно так литература XVIII в. характеризовалась в популярной в те годы «Истории русской литературы с древнейшего времени до наших дней (в самом сжатом очерке)» П. С. Когана (М., 1928).

Тем не менее следует подчеркнуть, что» уже в 1920-х гг. начали складываться принципиально новые предпосылки для постановки изучения русской культуры XVIII в. Необычайно расширились источниковая база и возможности ее использования широким кругом исследователей; были национализированы и превращены в музеи многие памятники культуры (например, Архангельское, Останкино, Кусково, что позволило создать в 1922 г. общество по изучению русской усадьбы); частные коллекции живописи, скульптуры и т. п. были переданы в государственные хранилища, музеи.

Советские историки направили свое внимание на изучение тех сторон исторического процесса, которые или замалчивались, или решались методологически неудовлетворительно в дореволюционное время. Центральное место заняли проблемы социально-экономической истории,, общественно-экономических формаций закономерностей общественного развития в различные исторические эпохи, судеб непосредственных производителей, классовой борьбы. Это закладывало основы для разработки концепции истории русской культуры. Однако приходится признать, что истории культуры вообще и XVIII в. в частности уделялось явно недостаточное внимание. Положение стало меняться в последние два десятилетия. Необычайно возросло количество монографий, статей, докторских и кандидатских диссертаций, публикаций источников по самым различным отраслям истории культуры XVIII в. не только у нас в стране, но и за рубежом³⁵. Углубляется теоретико-методологический подход к явлениям культуры³⁶, совершенствуется методика научных исследований.

Проблемы связи культуры нового времени и древнерусской, общего и особенного в русской и мировой культурах, самобытности и народности культуры XVIII в. продолжают оставаться научно актуальными. В системе современной исторической науки на основе достижений марксистской методологии с привлечением новых источников созданы предпосылки для более глубокого осмысления этих и иных проблем истории русской культуры интересующего нас времени. Да и сами проблемы приобрели иное звучание и значение. Для советских историков культуры характерно стремление включать историко-культурную проблематику в контекст общеисторического развития эпохи, не ограничиваясь при этом, как было сказано выше, рамками одного столетия и только одной страны. Сама русская культура рассматривается как развивающаяся во времени и пространстве система, единая в своей противоречивости.


Русская культура XVIII в. развивалась в новую всемирно-историческую эпоху, которая началась в Европе в середине XVII в., уходя корнями в более раннее время. Это была эпоха интенсивного складывания в передовых европейских странах капиталистических отношений. Для большинства стран Европы в рассматриваемый период наиболее характерным, определяющим основные общественно-экономические, политические, культурно-исторические процессы было противоборство двух антагонистических систем — феодальной и капиталистической. Соотношение сил между ними быстро и непрерывно менялось при общей тенденции к постепенному перевесу капиталистических отношений. Это имело важные последствия как для каждой страны в отдельности, так и для комбинации сил и взаимоотношений в масштабе континента, а затем и за его пределами. Этапы движения обозначаются успехами становления новой формации. Английская буржуазная революция XVII в., освободительная война севёро-американских колоний. Великая Французская буржуазная революция - событие мирового масштаба, имевшие значение и для судеб России и русской культуры. Однако не в том прямолинейно-поверхностном смысле «влияний» и «заимствований», как это понималось старой историографией. Настаивая на необходимости рассматривать историю нашей страны и ее культуры в контексте общеевропейского развития, можно указать на два возможных и необходимых исследовательских подхода: с точки зрения единства закономерностей исторического процесса европейских стран, особенно рельефно проявившегося именно в новое время, и с точки зрения реальных связей России с другими странами, ее включения в XVIII в. в «концерт европейских держав», как выражались современники.

Ни одна национальная культура не может быть понята как нечто самодовлеющее, только из самой себя. Закономерности развития любой локальной культуры есть частный случай проявления общеисторических закономерностей. Любая конкретная культура существует и движется только как воплощение перекрещивающихся, взаимообогащающих, стимулирующих, противоборствующих, взаимоотрицающих межкультурных общений. Чем богаче и напряженнее культурная жизнь данного этносоциального организма, тем более многообразно ее общение с другими культурами. И более того, чем богаче общение, тем самобытнее и своеобразнее выявляются черты той или иной культуры, весомость ее вклада в мировую культуру³⁷.

При этом необходимо подчеркнуть, что характер общения культур определяется в первую очередь типологическими особенностями взаимодействия культур. Хотя типология культур недостаточно разработана, ясно, что главным, определяющим при отнесении данной культуры к тому или иному типу должна быть принадлежность ее к той или иной общественно-экономической формации. Однако имеют значение и другие факторы— этнические традиции, действующие нередко на протяжении нескольких формаций, религия и т. д. Нельзя не учитывать роль и конкретно-исторической ситуации, в которой развертывается общение. Определение типа культуры — важная исследовательская задача. Установив формационную характеристику культуры, мы выясняем, какие классы являются движущими силами ее развития, находим главное структурообразующее данной культуры, получаем возможности системного подхода к ее изучению. Поэтому естественно и неизбежно обратиться именно к этому кардинальному вопросу — о формационном типе русской культуры XVIII в.

В рассматриваемое время на территории Российского государства господствующей была феодальная формация. В ряде регионов страны (Сибирь, например) жили народности, сохранявшие еще дофеодальные отношения. «Диалог» русской культуры с их культурами имел обоюдоважное значение и заслуживает внимательного анализа. Однако сколько-нибудь серьезного значения для основного направления развития русской культуры это не имело. Казалось бы, нет препятствий к отнесению русской культуры изучаемого времени к феодальному типу. Однако ряд фактов ее истории, по-видимому, противоречит такому решению или во всяком случае требует объяснения. С одной стороны, не вызывает никаких сомнений многовековое существование феодального строя в России, а следовательно, и феодальный характер культуры до середины XIX в. Но, с другой стороны, во второй половине XVII в. (или, по мнению некоторых ученых, в начале XVIII в.— датировка в данном случае не имеет большого значения) в русской культуре происходят настолько значительные изменения, что многие мыслители и историки видели в них коренной разрыв с прошлой культурой, рождение совершенно нового качества. Даже при несогласии с такой крайней точкой зрения естественно может возникнуть сомнение в правомерности отнесения культуры XVIII в. к тому же типу, что и древнерусская или средневековая. Как видим, мы снова подошли к традиционной проблеме о «старой и новой России», о средневековой русской культуре и культуре нового времени.

Решение вопроса о характере и формационном типе русской культуры XVIII в. невозможно без уяснения проблем, связанных с развитием феодальной формации в России в новое время. По этому поводу существует большая литература. Известно, что среди советских историков были и отчасти сохраняются разногласия по вопросам генезиса капитализма, складывания всероссийского рынка, характера абсолютизма и т. д.³⁸.

Мы будем исходить из положения, что в России до 60-х—80-х гг. XVIII в. феодально-крепостнический строй господствует безраздельно. С этого времени начинается медленное, мало заметное даже для самых наблюдательных современников, выявляемое лишь исследовательским анализом разложение феодализма и развитие в его недрах капиталистического уклада. Дальнейший процесс, приведший феодальную формацию к кризису, к буржуазным реформам 1860-х — 1870-х гг., в своем генеральном направлении достаточно ясен (хотя многое здесь и в базисных, и в надстроечных явлениях требует еще конкретно-исторического изучения и теоретического осмысления). Что же касается историка русской культуры последней трети XVIII — начала XIX в., то он испытывает и при изучении этого периода немалые трудности, в значительной степени объясняемые тем, что процессы в области культуры, в особенности духовной, не выводятся прямолинейно и непосредственно из изменений в производственной и базисной сферах.

Примерно два столетия — с середины XVII по середину XIX в.— могут быть, следовательно, объединены в период возникновения и развития капиталистического уклада и утверждения капиталистических отношений в России. Говоря иначе, этот период — последний этап в. развитии феодально-крепостнического строя, когда он, достигнув своего апогея, вступает затем в стадию разложения и кризиса. Таким образом, это переходный период, в котором 60-е — 80-е гг. XVIII в. начинают качественно новый этап. Переходность обусловила многие особенности периода, коллизии в его развитии, противоречия, выявляющиеся, в частности, и в характере культуры. Это же обусловливает его особый интерес для историка, что отметил И. Д. Ковальченко на основе изучения социально-экономических процессов этого времени. В переходную эпоху, пишет он, «наиболее ярко проявляется объективный характер исторического процесса, обнаруживается решающая роль в нем борьбы нового и старого, неизбежность победы нового»³⁹.

С точки зрения общеисторических типов, выражающих внутреннее содержание исторического развития культуры и строящихся по признаку социально-экономических формаций, следует отнести русскую культуру XVIII в. к феодальному типу. Действительно, до 1860-х гг. оставались феодальными, при всех модификациях, такие социальные и социокультурные институты, как органы государственного управления, суд, пенитенциарная система, армия, школа, церковь и т. д. Феодальными оставались господствующая идеология, право, мораль, взаимоотношения сословий, система общественных ценностей и др. Однако ограничиться указанием на феодальный тип культуры XVIII в. явно недостаточно. В соответствии с переходностью всего периода культуру этого времени следует также рассматривать как культуру переходного характера (или переходного типа). Борьба старого и нового в ней выявляется необычайно ярко. Как мы уже говорили выше, никто, кажется, не усомнился в отличиях культуры XVIII в. от средневековой, скорее эти отличия преувеличивались. Следовательно, встает задача объяснить и оценить тот эмпирически наблюдаемый, явственный уже для современников факт возникновения и довольно интенсивного развития в русской культуре таких новых явлений, которые делали ее решительно непохожей на традиционную русскую культуру предыдущих столетий и сближающейся многими чертами с современными ей культурами передовых европейских стран.

Для дальнейших рассуждений необходимо ввести понятие, которое помогло бы мысленно вычленить из общего массива русской культуры возникшие новые явления в различных ее отраслях и свести их к определенному единству. Таким понятием может служить «новая культура». Оно сосредоточивает внимание не просто на «новом», которое в жизни возникает постоянно в любом развивающемся социальном организме, но на новой культуре, т. е. на известной системе взаимосвязанных однотипных явлений. Вместе с тем, позволяя вычленить для анализа эти явления, оно дает возможность повременить с выводом о качественной их характеристике до тех пор, пока не проведен необходимый анализ. С понятием «новая культура» соотносится парное понятие— «старая», в данном случае обозначающее ту «средневековую», традиционную русскую культуру, которая существовала уже много веков, развиваясь, но при этом сохраняя ряд основных определяющих черт неизменными. Сразу скажем, что культура, выражаемая понятием «средневековая», не была чем-то однородно-неподвижным. В ней существовали противоречия различного характера и остроты, в частности между народной культурой и официальной⁴⁰. Эти проблемы далеко недостаточно прояснены в науке, поэтому ограничимся обобщенной характеристикой в расчете на то, что читатель найдет обильный фактический материал в «Очерках русской культуры XVII в.» и в других исследованиях⁴¹. Важность вопроса о соотношении новой и традиционной культур для наших «Очерков» вытекает из того, что обе они существовали на протяжении всего интересующего нас периода. Как ни странно, на первый взгляд у них в основании было немало существенно общего, а их взаимоотношения менялись в ходе истории — от полного взаимного неприятия и борьбы до взаимовлияния и взаимопроникновения в процессе становления национальной культуры. Таким образом, дело не только и даже не столько в истоках, сколько в реальной жизни культуры XVIII в. как системы феодальной культуры, в которой «традиционная» и «новая» культура могут быть поняты как взаимодействующие субсистемы, противоречивые взаимоотношения которых составляли ее существенные особенности и определяли во многом ее движение.

Некоторые характерные черты новой культуры выясняются непосредственно при первом же с ней знакомстве. Это в первую очередь ее светскость — черта, отмеченная при самом возникновении новой культуры, в XVII в., и оцененная тогда же как «обмирщение». Распространение светских элементов будет происходить на протяжении всего периода, хотя и не без коллизий. Светскость — результат нарастания противоречий в системе старой культуры.

Перед Российским государством в XVII в. вставали небывалые по трудностям задачи: необходимость выхода из хозяйственного кризиса; тяжелейшая борьба за сохранение государственного суверенитета, за возможность нормального развития в условиях усиления экспансионистской политики государств Северной, Средней и Западной Европы; наконец, задача централизации власти феодального класса. Для этого ко второй половине XVII в. сложились определенные экономические предпосылки. Началось постепенное, медленное, но неуклонное складывание всероссийского рынка, углубление разделения труда в масштабах страны, консолидация тех слоев общества, которые были заинтересованы в государственной стабильности, обеспечении свободного, безопасного и удобного передвижения обозов и судов с товарами, упорядочения торгового законодательства, денежной системы и т. д., защиты своих торговых интересов от конкуренции более развитого и организованного иностранного капитала. Большое значение имело заметное оживление городской жизни — в хозяйственной, социальной (обострение классовой борьбы, выразившееся в городских восстаниях) и идеологической областях.

При безраздельном господстве феодализма реализовать сложившиеся, но все еще слабые предпосылки экономического подъема в условиях, как уже сказано, неблагоприятной для России политической, экономической, военной конъюнктуры в масштабах Европы и, в частности, на юго-западных и северо-западных границах и т. д. можно было только на пути дальнейшего закрепощения крестьян в системе помещичьего владения и, что не менее важно подчеркнуть, в системе государственного феодализма. Эффективной политической формой дворянского господства мог быть абсолютизм.

Символично и неслучайно, что в борьбе за политическое господство столкнулись силы светской и церковной власти. Обе отражали потребности времени. Но силы, стоявшие за светской властью, уже тронулись в сторону возникавшей светской культуры. Церковь представляла в этом столкновении религиозную культуру, ориентирующуюся на вековые традиции, на обособление от неправославного мира. Но те социально-экономические и политические тенденции, о которых мы только что говорили, могли быть приведены в действие силой, опирающейся на более гибкие, совершенные институты, чем те, что существовали во второй половине XVII в. в России и те, которые была бы способна создать православная церковь.

Шел процесс выработки более соответствующих изменяющимся: жизненным условиям способов человеческой деятельности и в области культуры промышленного производства (возникновение мануфактур, например), и в системе политических институтов (попытки усовершенствования войска — введение полков нового строя, отмена местничества и т. п.), и в области книгоиздательского дела (начало издания книг светского содержания), в быту (театральны постановки при дворе, интерес к живописи, в частности портретной), в общественной мысли (обсуждение проблемы человека, например). Расширялись знания об окружающем мире⁴². Параллельно, а во многом и взаимосвязанно с этим происходило падение церковного авторитета, усиленное к тому же церковным расколом. Победа светской власти над церковью сильна помогла утверждению новой культуры, повышению интереса к ней в дворянской и посадской среде. Государственная власть, освободившись от церковной опеки, постаралась поставить новую культуру себе на службу. Петр I и его окружение сознательно приняли новую культурную ориентацию и решительными, порой насильственными, мерами поддержали и ускорили становление новой культуры. Если начиная примерно со второй трети XVII в. можно наблюдать в различных областях общественной жизни возникновение новой культуры в виде отдельных проявлений, нередко вскоре угасавших, то с 1690-х гг. она переживает период интенсивного становления и распространения.

Однако следует иметь в виду, что все, о чем сейчас шла речь, происходило в условиях господства феодально-крепостнической системы. Феодальное государство в принципе не могло отказаться от союза с церковью как институтом, от религии как идеологии. Подчинив себе церковь, абсолютизм сделал все для использования ее в своих интересах. В соответствующем очерке будет наглядно показапо, как на протяжении всего XVIII в. (конечно, и в последующее время), «суеверие священное и политическое», по словам Радищева, подкрепляя друг друга, «союзно общество гнетут» — «на пользу общую». Само понятие светскости должно быть ограничено и в качественном и в количественном смыслах. Светскость новой культуры не означала отрицания ни религии, ни церкви. Во всех областях жизни, в воспитании: в повседневном быту, в искусстве, наконец, в мировоззрении, во всем духовном мире людей XVIII в., за редчайшими исключениями, религия в примитивной или утонченной форме продолжала играть большую роль, что нередко приводило людей к душевным коллизиям. Все это придает немало своеобразия всей культуре XVIII в.

Указанный характер светскости объясняет, почему абсолютизм без колебаний пошел на поддержку, казалось бы, чуждой всему феодальному духу новой культуры, почему она сравнительно быстро распространилась в дворянских кругах. Новая культура вошла в систему феодальной культуры как ее подсистема, она подчинялась задачам феодального общества и государства, обслуживала их потребности. Она помогала укреплению абсолютизма, поставляя государству светски образованных людей, способных обеспечивать своей службой бюрократическую систему, проводить реформы; строить и водить морские корабли, разыскивать и пускать в хозяйственный оборот естественные богатства страны, поднимать престиж государственной власти, строя дворцы и парки, развивая светское искусство. И все же в новой культуре было заложено нечто, не совместимое с феодально-крепостническими отношениями, с феодальной культурой. Выявиться это могло только по мере ее собственного развития вглубь (познание реального мира, стремление овладеть им, что все дальше уводило от системы феодально-религиозного мировоззрения) и вширь (распространение, хотя и медленное, среди все более широких слоев общества). Эти противоречия в полную меру проявились и приобрели опасный для феодально-абсолютистского строя характер, только когда созрели силы, начавшие подтачивать его основы. Это произошло не ранее последних десятилетий XVIII в.

Какие еще черты новой культуры определили ее особенности? Ее светский характер снял, в частности, вопрос об «опасности» общения с людьми иных вероисповеданий, чем была озабочена средневековая церковь. Самая направленность новой культуры на реальную деятельность, на познание мира обусловливали необходимость и желательность культурного взаимообмена с другими народами. Ксенофобная замкнутость, грозившая усугубить отставание России от передовых европейских стран, сменилась жадным стремлением познакомиться с жизнью других народов, расширить свой кругозор. В России люди «нынешних времен обычай имеют, каждый желает свету видеть»,— записал в своем дневнике во время путешествия по Западной Европе князь Б. И. Куракин, сподвижник Петра 1⁴³. Главное здесь состояло в том, что развитие новой культуры, использование ее абсолютизмом содействовало закономерному включению России в экономическую, политическую, культурную системы европейских народов, вступивших в новую всемирно-историческую эпоху капиталистического развития. Прогрессивность этого явления можно оценить в полной мере лишь в широкой временной перспективе, так как речь идет не о временных успехах или поражениях в торговых, военных, научных или иных делах, а о развитии народной жизни и национальной культуры как самобытно-оригинальном выражении общеисторического движения ко все более высокой социально-культурной организации человечества.

Для новой культуры было характерным значительное по сравнению со средневековой ускорение темпов развития, смены стилей, вкусов. Именно в системе новой культуры возникло такое явление, как мода, с ее быстрой и прихотливой изменчивостью. Антиох Кантемир в примечании к одной из своих сатир первым дал определение моды: «... обыкновение в платье и уборах, и самих нравов человеков»⁴⁴, а через сто лет Пушкин уже писал: «Лихая мода, наш тиран, недуг новейших россиян». Но мода —это только внешнее выражение существенных процессов.

Ускорение темпов развития истории — одно из важнейших и характерных признаков новейшего времени. «Основная причина этого громадного ускорения мирового развития есть вовлечение в него новых сотен и сотен миллионов людей», — писал В. И. Ленин⁴⁵. В России в. XVIII в. началось это вовлечение масс в мировое развитие. Реформы начала века, строительство новых городов, в том числе новой столицы—Петербурга, освоение пространств Сибири, Дальнего Востока, Причерноморья, Крестьянская война 1773—1775 гг. и т. д. — все это были. важнейшие факты развития русского и других народов нашей страны. Передвижение масс людей по просторам страны способствовало ломке местных традиций и образованию общенациональных, вырабатывало общий язык, сближало и взаимно обогащало культуры разных народов, помогало преодолевать узость кругозора, ограниченность. Конечно, это ускоряло процесс развития культуры. Ускорение стимулировалось и накоплением «овеществленной» культурной деятельности: знаний, книг, библиотек, школ, архитектурных сооружений, предметов искусства и т. д. В свою очередь, это рождало новые культурные потребности, искавшие себе удовлетворения.

Рассмотренные процессы определяли и структурные изменения культуры: менялась иерархия ее отраслей, иерархия ценностей (что взаимосвязано). Все большее значение стали приобретать такие отрасли культуры, которые или не существовали в системе средневековой культуры, или занимали низшие ступени в ее иерархии. Имеем в виду, в первую очередь, науку, новое значение и видоизменение способов и характера межлюдского общения, информации, театральное дело, поэтическое творчество, портретную живопись и многое другое. Естественно, что значительно потеснились все виды культурной деятельности, связанные с религией и церковью (хотя следует помнить об относительности этих изменений). Соответственно менялась и структура производства и потребления культурных ценностей, рождались в связи с ее развитием новые, видоизменялись старые общественные группы. Средневековая культура не знала таких общественных групп, как,, например, журналисты или подписчики на газеты, журналы и книги. В XVIII в. трудно назвать деятеля культуры, который не был бы связан с книжным делом, в широком смысле этого термина, — как издатель журналов или книг, автор статей или рецензий и, разумеется, как подписчик и читатель. Характер чтения изменился количественно и качественно. Печатная и рукописная книги XVIII в. —ярчайший фактор и одновременно результат развития и распространения новой культуры.

Постепенно менялся характер связей «общество — культура». Развитие новой культуры помогало формированию самосознания классов и сословий в XVIII в., в первую очередь дворянства. Овладение дворянством новой культурой способствовало дальнейшей поляризации классов и сословий. Но одновременно шел и противоположный процесс— консолидации великороссов благодаря разнообразному освоению страны, территории их расселения, распространению школьного образования— от начального до университетского (создание Московского университета в 1755 г., Казанского и Харьковского в 1804 г.), разнообразной информации, в особенности через периодическую печать, формированию нового литературного языка и т. д.

На определенном этапе, примерно к последней трети XVIII в., развитие новой культуры начало сливаться, взаимопроникаясь с еще более важным и намного более сложным процессом складывания культурной общности нового качества — национальной русской (великорусской) культуры. Завершающие этапы формирования русской национально-буржуазной культуры выходят далеко за пределы нашего периода⁴⁶. Однако уже к XVIII в. были сделаны значительные шаги по этому пути и возникли серьезные научные проблемы.

Итак, подход к культуре XVIII в. как единой не только не исключает, но скорее предполагает осознание ее гетерогенности, сложной структуры, определяемой различиями и даже антагонизмами классов, сословий и других общественных групп. Весьма заметными были различия, порой противоположность и враждебность между средневековой, продолжавшей играть значительную роль в XVIII в., и новой культурой, а соответственно, между теми, кто принял новую или сохранил прежнюю культурную ориентацию во второй половине XVII в., но особенно в период петровских преобразований. Культурная ориентация совпадала обычно с политической. В последующее время дворянский класс-сословие, овладев новой культурой, поставив при помощи абсолютизма ее себе на службу, использовал ее для своей консолидации как правящего класса-сословия, повышения уровня своего господства. Сложнее обстояло дело с другими классами — в первую очередь с крестьянскими массами.

Культура русского крестьянства XVIII в. почти совсем не изучена. В данном издании будет сделана одна из первых попыток дать обобщенное представление не только о материальной, но и о духовной культуре крестьянства: выяснить его эмпирические знания о природе, юридические и исторические знания, круг и характер чтения, формы общения и способы передачи культурной информации, роль календарных праздников и т. п. Это даст возможность поставить вопросы о традиционном и новом в русской крестьянской культуре XVIII в., о роли и значении ее для формирования национальной культуры.

Сейчас мы только кратко обозначим проблему отношения крестьянства к новой культуре. При кажущейся ясности она требует, на наш взгляд, внимательного анализа. Пока что в литературе имеются .лишь отдельные высказывания и наблюдения. Еще в 1822 г. Пушкин сформулировал резкое отличие «образов жизни» ставшего на путь новой культуры дворянства и народа. «Народ упорным постоянством, удержав бороду и русский кафтан, доволен был своей победою и смотрел уже равнодушно на немецкий образ жизни обритых своих бояр»⁴⁷. Пушкин обдумывает явление с двух разных точек зрения: «Фразу как бы начинает историк, просвещенно иронизирующий («победа... бороды и кафтана»), но заканчивает — «сам народ», насмехающийся над историком и ему подобными «обритыми боярами» (выражение чисто народное)»⁴⁸. В культуре находили отражение — иногда прямое, чаще косвенное — сопротивление крестьянства и вообще эксплуатируемых слоев народа усилению крепостничества, борьба дворянства за укрепление своего политического господства. В период петровских преобразований «новое пробивало себе дорогу так же свирепо и беспощадно, как цеплялось за жизнь отжившее старое»⁴⁹. Но позиции тех, кто держался за старину, должны быть оценены различно. Та часть феодального класса, которая не хотела принять новой политической и культурной ориентации, масса духовенства, сопротивляясь новому, тянули страну назад, наносили ущерб национальным интересам. Характерно, что впоследствии, когда, в значительной степени благодаря проведенным Петром I реформам, феодальный класс консолидировался в дворянский класс-сословие, успешно овладел тем в новой культуре, что соответствовало его интересам, сопротивление ей со стороны дворянства или прекратилось, или приобрело принципиально новые черты.

Крестьянство нередко выступало противником новой культуры, упорно держалось за свои культурные традиции. Этот факт не может быть оценен одной какой-либо формулой, он требует многостороннего подхода и анализа. Условия хозяйства и жизни массы крестьян были рутинными, более того, эта рутинность, низкий уровень насильственно сохранялись как одно из условий и одновременно следствий крепостнической, «барщинной» системы хозяйства. Поэтому, естественно, новая культура не вызывалась потребностями крестьянского производства. Последнее вместе с другими факторами обусловливало воспроизводство сложившейся в течение веков традиционной крестьянской материальной и духовной культуры. Она была по-своему развитой и обеспечивала жизнедеятельность всего крестьянского мира, его общинных, семейных ячеек и индивидуумов, удовлетворяла духовные их потребности.
Можно ли поставить знак равенства между понятиями «средневековая» и «крестьянская» культура? Такой вопрос встает в связи с отмеченным выше сохранением и постоянным воспроизводством на протяжении интересующего нас периода явлений, традиций, уходящих корнями в средневековье.

На этот вопрос мы отвечаем вполне отрицательно, хотя и видим некоторые сложности его решения. В период средневековья культура не была чем-то монолитным, в ней различались народная культура и «ученая», в основном клерикальная. «Народная культура этой эпохи— новая и почти не разведанная еще в науке тема. Идеологам феодального общества удалось не только оттеснить народ от средств фиксации его мыслей и настроений, но и лишить исследователей последующих времен возможности восстановить черты его духовной жизни... Аристократическая, элитарная трактовка средневековой культуры, принимающая в расчет мысли лишь тех «высоколобых» — богословов, философов, поэтов, историографов, — прочно утвердилась и господствует по сей день»⁵⁰. Это сказано по поводу раннего западноевропейского средневековья, но может быть, с некоторыми поправками⁵¹, распространено и на русскую средневековую культуру.

Понятие «средневековая культура», которое мы прилагаем к хронологическому средневековью, а также и к определенным пластам культуры XVIII в., охватывает все-таки в первую очередь именно феодальную культуру, в которой преобладают интересы, социокультурные институты, господствуют мысли феодального класса. Крестьянская культура, основанная на земледелии, общинной организации жизни, складывалась до феодальной эпохи и не исчезла с ее концом. Мир крестьянской материальной и духовной жизни не принимал в XVIII в. «новую культуру» не в силу своей реакционности, но потому, что ему пока еще нечего было делать со знаниями, которые давала светская наука, с наслаждениями, которые приносили светская музыка, театр, живопись и прочее. Для крестьян новая культура представлялась дворянской, а следовательно, враждебной. Она ассоциировалась в их глазах с усилением крепостничества. Крепостничество во много раз утяжеляло крестьянскую жизнь, всегда связанную с не очень благоприятными природными условиями для земледелия, зависимостью от качества земли, погодных условий. Систематическое недоедание, особенно в неурожайные годы, плохие гигиенические условия, большая смертность, особенно детская⁵², — все это, усугубленное бесправным, приниженным положением, конечно, способствовало консервации традиционных форм жизни и культуры, которые помогали крестьянству приспосабливаться к нелегким природным и социальным условиям. Для освоения и развития «нового» не оставалось ни времени, ни сил.

Однако для уточнения картины необходимо сказать о неоднородности русского крестьянства в изучаемое время и о различном его отношении к новой культуре и участии в ее развитии. Повторим, что неизученность вопроса вынуждает ограничиваться лишь самыми общими положениями (некоторый конкретный материал читатель найдет в ряде очерков). Нельзя забывать, что из крестьянского сословия вышел М. В. Ломоносов, возвышающийся над любым русским деятелем культуры XVIII в. Вспомним, что он совершенно сознательно, преодолевая все трудности, «сделал» себя человеком нового культурного типа. Его односельчанин Ф. И. Шубин стал одним из самых крупных русских скульпторов. Хотя эти примеры можно умножить, все же это исключения, а не правило. Кроме того, следует иметь в виду, что Ломоносов был сыном зажиточного помора и происходил из той части страны, которая не знала крепостного права. Ни Ломоносов, ни Шубин, ни подобные им деятели науки и искусства не были представителями «крестьянской культуры», притом что Ломоносов не забывал своего происхождения, гордился им, хорошо знал крестьянскую жизнь и разрабатывал меры повышения ее экономического, культурного, нравственного уровня.

Не только в северо-западных, но и в других районах страны складывались, хотя и очень медленно, условия для более разнообразной деятельности крестьян. Посещение рынков и ближайших торгов, ярмарок, посещение городов, в том числе и столичных, для доставки оброка помещику — все это несколько расширяло горизонты жизни крестьянства, давало пищу для наблюдений и размышлений. Не случайно помещики старались ограничить посещения рынков крестьянами, считая, что это их отвлекает от работы и «развращает»⁵³. Конечно, многое в городской культуре отталкивало крестьянина, вызывало ощущение совершенно чужой, не русской жизни. Все же можно уверенно предположить, что знакомство с новой культурой проходило не бесследно, хотя выявлять эти следы чрезвычайно трудно из-за скудости источников. То, что известно из истории последующего времени — не только до реформы 1861 г., но и значительно позже, — говорит о медленности и трудности процесса.

В рассматриваемом вопросе есть еще один — громадной важности—аспект: крестьянская культура становилась одним из самых полнокровных источников, которые питали складывающуюся национальную культуру. К сожалению, и здесь мы вынуждены констатировать неизученность механизмов впитывания, усвоения, переработки национальной культурой того, что было создано многовековой деятельностью народа — всех его слоев, но в первую очередь крестьянства, новой культуры, творившейся главным образом образованными слоями общества, культур других народов — и родственных славянских, и более или менее далеких географически и по историческим судьбам.

Под национальной мы понимаем культуру, достигшую определенной степени общности (внутреннего единства), необходимой и достаточной, чтобы стать одним из ведущих факторов в процессе формирования нации. Ключевое понятие в этом определении — общность. И до •складывания нации русские (великороссы) представляли собой известную общность — русскую народность (сложившуюся в XIV—XV вв.) со своей «культурой русской народности». В нации эта общность поднималась на более высокий уровень и приобретала новое качество. Нация я национальная культура могут быть поняты только в движении, в их противоречивом развитии. Трудно назвать точные даты начала процесса, невозможно говорить о его завершенности, ибо нация — живое, развивающееся, противоречивое единство⁵⁴. Национальным в культуре может быть названо, по нашему мнению, только то, что выражает процесс сплочения нации, способствует ему, отвечает общенациональным интересам. И наоборот, все, что разъединяет, что препятствует складыванию национального единства, не может быть включено в понятие национальной культуры. Исходя из этого нельзя представлять себе складывание национальной культуры как механическое включение в нее культурных явлений, особенностей различных народных слоев и групп. Процесс формирования национальной культуры шел не только стихийно, но и вызвал в русском обществе усиленную, вполне сознательно целенаправленную работу мысли и практическую деятельность. Одним из важнейших направлений здесь было изучение, распространение, усвоение культуры народных масс, в первую очередь крестьянства, в интересах развития национальной культурной общности. Подчеркнем длительность и этого процесса, который в известном смысле, не завершился и в наши дни (приобретя, разумеется, качественно иное содержание). Начало же его падает на последние десятилетия XVIII в. Тогда же начался пересмотр отношения к средневековой русской истории и культуре, усилился интерес к проблемам национального характера, национальных традиций. В соответствующих очерках будут приведены и проанализированы факты отражения указанных явлений в исторической мысли, издательской деятельности (издания народных песен, пословиц, поговорок, сказок и т. д.), художественной литературе, музыкальном творчестве русских композиторов, в дискуссиях, которые велись на страницах журналов.

Несомненно влияние на общественное сознание таких крупнейших событий отечественной истории, как Крестьянская война под предводительством предводительством Е. Пугачева и Отечественная война 1812 г. Как ни различны были эти события по своему характеру, в них заключалось нечто существенно общее с точки зрения проблем, о которых мы сейчас говорим. Крестьянин выступал в них не как индивидуум, крепостной помещика или государства, но как соучастник общего дела, имеющего значение для судеб всей нации, всей страны. С каких бы позиций не решался мыслящими людьми крестьянский вопрос, после «пугачевщины» он вошел в национальное самосознание, а крестьянин уже воспринимался как личность и крестьянство как известная общность (понятие об общественных классах не сформировалось в изучаемое время даже в такой передовой стране, как Англия)⁵⁵ со своими собственными нуждами, интересами, взглядами, наконец своей культурой. Отечественная война 1812 г. с новой стороны показала роль крестьянства как основы нации. Но одновременно война высветила невыносимость дальнейшего раскола русского народа на рабов-крестьян и господ-помещиков, что становилось одним из главных препятствий в формировании нации и национальной культуры. Здесь — корни патриотической революционности декабристов.

Развитие национального самосознания нашло одно из выражений в усилении интереса к отечественной истории, к культурному наследству предыдущих веков. Проблема культурного наследства хотя и не была четко сформулирована, но возникла именно в последней трети XVIII в. Вопрос об отношении образованного общества того времени к культуре прошлого начал изучаться лишь недавно. Однако уже есть интересные факты и выводы. Все большее внимание исследователей привлекают факты, которые свидетельствуют в пользу идеи о единстве русского историко-культурного процесса, единства, понимаемого, разумеется, как изменчивое и противоречивое. «Культурное наследие было живым не только в Петровскую эпоху, но... преемственность и одновременно борьба с ним будут проходить на протяжении всего XVIII века»⁵⁶. При этом совершенно справедливо, на наш взгляд, в наследство, воспринимавшееся XVIII веком, включаются не только традиции древнерусской культуры, но и культуры второй половины XVII в., когда уже рождалась новая культура, вступавшая в сложные взаимоотношения с традиционной. Обращает на себя внимание в этом смысле археографическая деятельность Н. И. Новикова. Она является одновременно и выражением тенденции к усвоению и осознанию важности для складывающейся национальной культуры традиций истории и культуры прошлого, и одним из проявлений национального самосознания и культуры в изучаемое время. Со свойственным ему размахом и организаторским талантом Новиков объединил вокруг дела публикации памятников отечественной старины множество различных людей, увлеченных русской историей (М. М. Щербатов, Г.-Ф. Миллер, П. К. Хлебников, Н. Н. Бантыш-Каменский, А. Ф. Малиновский и др.).

Постепенно в сознании людей рубежа XVIII—XIX вв. начинает складываться понятие историзма⁵⁷. Это делает их представления о своем времени и о ходе русской и мировой истории более объемными, сообщает им историческую глубину, помогает более верно оценить прошлое и осознать настоящее. В России и за рубежом было тогда немало людей, «которые думали и писали, что до времен Петра Великого Россия не имела никаких книг, окроме церковных, да и то будто только служебных»,— утверждал Н. И. Новиков. Его публикации исторических документов имели одной из целей «обличение несправедливого мнения тех людей»⁵⁸.

Ускорившийся процесс формирования национального самосознания вызвал обострение идейной борьбы в русском обществе, что отразилось в самых разных областях культуры.

В последней трети XVIII —начале XIX в. в русской культуре происходят существенные изменения, не вполне, как нам кажется, оцененные в исторической литературе. Интенсификация процесса складывания национальной культуры была вызвана, несомненно, глубинными изменениями социально-экономического характера. Большое значение имели крестьянский протест против феодально-крепостнической экспансии и его восприятие в дворянском и вообще образованном обществе. И в бытовой жизни, и в общественной мысли, и в литературе, искусстве нарастает внимание к положению крестьянина, к его личности. Постепенно наполняется новым содержанием понятие «народ». Начинает вырабатываться сознание, что существует национальное единство, включающее в себя не только привилегированные слои, а и крестьян, купцов, разночинцев. Но это, естественно, рождало вопрос о взаимоотношениях социальных групп, в первую очередь вопрос об отношении «просвещенных» людей (т. е. дворян) к крестьянам. Точнее, вопросов возникало множество, среди них такие например: необходимо ли и в какой мере просвещать крестьян? Что следует сделать раньше — дать свободу крестьянам или сначала просветить их? Может ли крестьянин обладать собственностью — движимой или недвижимой?

Помещики стали больше вникать в сельское хозяйство, ближе столкнулись с проблемами крестьянского труда, острее почувствовали связь своего благоденствия с трудом крестьян, необходимость как-то рационально регулировать свои взаимоотношения с крестьянами. Сочиняются и издаются различные советы и наставления помещикам о том, как целесообразнее организовать сельское хозяйство, руководить крестьянскими работами, поведением крепостных, их бытом⁵⁹. Под пером авторов этих, вполне крепостнических, сочинений крестьянин представал существом ленивым, нерадивым не только в помещичьем, но и в своем домашнем хозяйстве, требующим неусыпного наблюдения и руководства. В передовой публицистике крестьянин рисуется совсем иным, а причины его бедности объясняются не его леностью, но жестокосердием владельцев. «О вы, худые жестокосердные господа! Вы дожили до того несчастия, что подобные вам человеки боятся вас, как диких зверей...» — так восклицает автор наиболее смелого до радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» выступления в печати по крестьянскому вопросу—«Отрывка путешествия в... И... Т...», опубликованного в новиковском «Живописце». Впрочем, идеал большинства гуманных дворян— патерналистские взаимоотношения с крестьянами. Н. И. Новиков высказывает пожелания «поселянам» па новый 1770 год в журнале «Трутень»: «Я желаю, чтобы ваши помещики были ваши отцы, а вы их дети. Желаю вам сил, здравия и трудолюбия. Имея сие, вы будете счастливы. А счастие ваше руководствует ко благосостоянию всего государства»⁶⁰. Важной здесь является мысль о благосостоянии государства как результате «счастия», т. е. материального довольства, крестьян. Все же, как видим, даже Новиков смотрит на крестьян как на «детей», т. е. как на существа хотя и обеспечивающие благосостояние государства и заслуживающие человеческого к себе отношения, но все же по умственному своему развитию стоящие не на уровне просвещенных и гуманных господ. Такой подход, типичный для большинства даже передового дворянства додекабристского периода, оставался в пределах феодального мышления. Это являлось одним из серьезных препятствий для складывания национальной культуры: помещик и крестьянин продолжали оставаться духовно чуждыми друг другу.

Однако нельзя, по-видимому, недооценивать складывавшейся системы отношений и взглядов передового общества к крестьянству и вообще народным массам. Обычно в литературе сосредоточивают внимание на том или ином мыслителе или деятеле своего времени, анализируются его высказывания, сопоставляются с другими. Но уже накоплен впечатляющий материал, позволяющий говорить именно об устойчивом общественном интересе к крестьянству. Он выражался и в постановке и общественном обсуждении крестьянского вопроса, в интересе к крестьянской жизни и культуре, в появлении произведений художественной литературы и искусства на крестьянскую тему, с крестьянами как действующими лицами и т. д. Взгляды, жизненная позиция того или иного представителя общества (даже и передового) могли быть умеренными, нерешительными, непоследовательными, в особенности в том, что касалось поисков решения острых вопросов жизни. Но складывалось новое системное качество, закладывалась глубокая традиция национальной культуры, которая с особой силой проявится в XIX в. Это был уже прорыв за рамки феодальной идеологии и культуры. И совершенно закономерно связать с этой системой отношений, взглядов, чувств, нравственных норм и возникновение русского просветительства, и революционной мысли А. Н. Радищева, и, наконец, вообще складывание русской национальной культуры. При этом необходимо учитывать, что все указанные явления находились в состоянии сложного динамического единства.

Осознавался ли обществом последних десятилетий XVIII.— начала XIX в. процесс складывания национальной культуры? В полной мере, разумеется, нет, тем более в привычных нам сейчас понятиях и терминологии. Однако уже отмеченные явления внимания к народной жизни, взаимоотношениям различных народных слоев, интереса к родной истории позволяют говорить об активной работе общественной мысли в этом направлении. Можно указать и на другие факты, еще более приближающие нас к ответу на поставленный вопрос. Судя по периодике поэзии (особенно Г. Р. Державина) отчасти драматургии и другим источникам, животрепещущей становится проблема патриотизма в разных ее аспектах: формирование любви к отечеству в процессе социализации, борьба с уродливостями галломании («Бригадир» Д. И. Фонвизина, журналы Н. И. Новикова и многое другое), отношение к культурам других стран и народов (П. А. Плавильщиков в «Зрителе», Новиков в предисловии к «Древней российской вивлиофике» и т. д.), прославление подвигов русских солдат и полководцев (М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин). Но мы придаем особенное значение возникшему тогда же вопросу о различии между патриотизмом истинным и ложным. Перед Ломоносовым он еще не вставал. Радищев поставил его со всей определенностью. Он выступил со статьей,, в самое название которой был вынесен вопрос о том, «что есть истинный сын отечества». Так, Радищев сразу же указал на то, что могут быть и истинные, и неистинные «сыны отечества», иными словами, истинные и неистинные патриоты.

Такая постановка вопроса была чрезвычайно актуальной для своего времени. Формирующаяся нация на новом уровне начинала все более осознавать самое себя, говоря иначе, формировалось национальное самосознание. Перед мыслящими русскими людьми вставали вопросы о месте России и русской нации среди других народов в настоящем и прошлом, о степени развития в России просвещения (синоним «культуры» в то время), о национальном характере русских, о системе общечеловеческих и национальных духовных и культурных ценностей. Задумывались они над вопросом, который вскоре, уже в XIX в., станет одним из главных — о путях развития России, о характере этого развития (впервые «концептуально» и остро столкнутся в спорах о путях России западники и славянофилы). Попытки решения или даже только постановки этих вопросов в изучаемое время делались в обстановке напряженных идейно-нравственных исканий, идеологической борьбы. Для понимания всего этого необходимо учитывать высокий уровень культуры образованного русского общества, состоявшего не только из передовых в идейно-политическом смысле людей, но и из консервативно настроенных (типа М. М. Щербатова), и из реакционеров. Сразу же оговоримся, что мы не видим в последней трети XVIII — начале XIX в. четко оформившихся, осознанно противостоящих друг другу «лагерей», если не брать, конечно, полярные точки — столкнувшихся в непримиримой идейной и политической борьбе императрицы Екатерины II и революционера А. Н. Радищева. В целом в обществе антагонизмы не поднялись на такой уровень определенности и осознанности. Это, в частности, предостерегает от излишне жестких формулировок, требует осторожности в выводах. Но высокий уровень культуры образованной части общества сомнений не вызывает: достаточно обратить внимание на то, как в полемике представители различных точек зрения оперировали аргументами, ссылками» опиравшимися на труды мыслителей античности, нового времени, своих современников, т. е. пользовались богатствами идей и культуры европейского мира.

Вернемся к статье Радищева. Отвечая на вопрос, что есть сын отечества, Радищев начал с утверждения: «Не все рожденные в отечестве достойны величественного наименования сына отечества». Этого наименования не достойны крепостные крестьяне — рабы. Такая точка зрения не противоречила как будто общепринятому в дворянских и. официальных кругах наименованию «сынами отечества» только дворян. Мысль «или Отечество быть может у рабов?» также была высказана в русской литературе именно в том же 1789 г., когда написана была радищевская статья. В трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский» эти слова произносит непреклонный республиканец Вадим, презирающий людей, «лобызающих свой ярем». Хотя здесь речь шла не о крестьянах, мысль эта заслуживает внимания и сопоставления с радищевским утверждением. Радищев исключает из круга патриотов не только крепостных. Последние не могут быть достойны имени сынов отечества потому, что они лишены суверенности как личности, они «...суть не что иное, как движимые мучителем машины, мертвые трупы, тяглый скот!», они «...походят на человека только видом, в прочем обременены тяжестью своих оков». Недостойны называться патриотами и те, кто погряз в роскоши, разврате, насилии над ближним, кто готов уничтожить тех, «кои осмеливаются произносить слова: человечество, свобода, покой, честность, святость, собственность...»

«Человек, человек потребен для ношения имени сына отечества!»— восклицает Радищев. Но «человек» — это тот, кто свободен, кто обладает полной суверенностью своей человеческой личности, в системе духовных ценностей которого понятия «человечество» (т. е. человечность, гуманность), «свобода», «честность», «святость», «собственность»⁶¹.
Мы обратились к статье Радищева в связи с вопросом о формировании национального самосознания и о направлении, в котором оно развивалось. Констатировав наличие в общественной мысли представления о том, что не все живущие в отечестве могут считаться патриотами, что, следовательно, патриотизм определенного слоя людей — не истинный, попробуем выяснить, чем было вызвано такое представление и откуда такая полемическая страстность в статье Радищева, да и в приведенных словах княжнинского Вадима. Ответ следует, видимо, искать в особенностях формирования русской национальной культуры в условиях крепкого еще феодального строя и отсутствия сформировавшейся, осознавшей себя как класс буржуазии.

Феодальная социально-экономическая и политическая система оказалась на протяжении всего изучаемого периода достаточно жизнеспособной и гибкой, чтобы применить в своих интересах, использовать для своего укрепления и развития новую светскую культуру, казалось бы, не совместимую с феодальным строем, его идеологией и культурой. Более того, новая культура развивалась в XVIII в. не столько в противовес и вопреки феодально-крепостническим отношениям, сколько в рамках этих отношений при прямой, в петровское время могучей, поддержке абсолютизма и тех слоев дворянства, которые вместе с Петром I приняли новую культурную и политическую ориентацию. В этом было заложено несомненное противоречие. Оно выявлялось в самых различных сферах культуры: и в медленном (в особенности в сравнении с объективными насущными потребностями страны) развитии и распространении народного образования, науки и научных знаний, в слабом проникновении научных и технических достижений в промышленное и сельскохозяйственное производство, в невнимании правящих слоев к взращиванию, поддержке, поощрению отечественных деятелей на поприще культуры. Обращение к иностранным ученым, специалистам, художникам было полезной мерой, оно давало более быстрый результат, но этот результат был весьма ограниченным, неполноценным, и он мог быть лишь временным решением проблем, стоявших перед страной.

К тому же он нес в себе и издержки — не только материальные, но главным образом морального характера, тормозя, чем далее, тем сильнее, развитие национальных черт духовной культуры, развивая преклонение перед всем иностранным без разбора у одних, неверие в свои силы и возможности у других.

Новая культура имела слишком узкую базу, она охватывала слишком небольшой круг людей, почти не затрагивая крестьянство и другие низшие слои населения, мало проникая в области производства, политической культуры и т. д. Церковь и религия, хотя и были потеснены новой культурой, сохраняли огромное значение в духовном мире людей всех сословий, в быту, в строе человеческих отношений и т. п.

Но это и было одной из важнейших причин, почему абсолютизм и дворянство охотно усваивали многое в новой культуре. Ее светский характер при ограниченности распространения не представлялся опасным для идеологических основ строя. Новая культура могла успешно развиваться в рамках феодализма еще и потому, что она базировалась на доведенном до предела разделении общественного труда, когда основная масса народа обрекалась на непрерывный изнуряющий труд при постоянном воспроизводстве традиционной материальной (производственной в первую очередь) и духовной культуры.

Несмотря на все эти ограничения существование и развитие новой культуры, .постепенно складывавшейся в систему, таило в себе угрозу феодальному строю, находясь в противоречии с основами его идеологии и культуры. В последней трети XVIII в. начался уже интенсивный процесс формирования национальной культуры — процесс глубокий и мощный, захватывавший в свою орбиту все национально общезначимое и из традиционной общенародной культуры, и из того, что было достигнуто в новой. Посредством новой культуры шли в значительной степени усвоение и переплавка в национальное достижений культур других народов и стран, в первую очередь европейских. Но процесс формирования национальной культуры не мог по самой своей сущности ограничиваться какой-то одной общественной прослойкой. Он вел к сближению народа на новой социально-экономической основе и был несовместим с феодально-сословным строем, с крепостническими порядками, мировоззрением, моралью, культурой. Формирование нации и национальной культуры могло идти успешно только вопреки феодализму, только преодолевая его сопротивление. Складывающаяся буржуазная (национальная) культура была направлена против феодализма, и эта антифеодальная направленность сплачивала различные элементы формирующегося буржуазного общества, которые впоследствии вступят в борьбу друг с другом⁶².

В России последних десятилетий XVIII и начала XIX в. сохранялось господство класса феодалов, а русская буржуазия еще не конституировалась в класс с собственным самосознанием, особыми требованиями в области экономики, политики и культуры. Поэтому указанные процессы , следует понимать, во-первых, лишь как тенденцию,, а во-вторых, следует учитывать особую роль передовых людей из дворянства, которые в силу сложившихся исторических условий нередко становились выразителями национального, в конечном счете буржуазного, развития. В связи с этим необходимо хотя бы вкратце сказать о некоторых весьма знаменательных явлениях в дворянской культуре последней трети XVIII—начала XIX в. Для понимания истории русской культуры XVII—XVIII вв. без понятия «дворянская культура» не обойтись. Иногда в литературе культуру всего XVIII в. и отчасти XIX в. называют дворянской. Читателю уже несомненно ясно, что мы с этим согласиться не можем.

«Дворянская культура» —понятие, охватывающее явления, связанные с конституированием и существованием дворянства как сословия в его противопоставлении другим сословиям и группам общества. Эти явления могут быть выделены без особых усилий: дворянское воспитание и обучение с определенным кругом изучаемых предметов (обязательно танцы, фехтование, иностранные языки и т. д.), со сложившейся к началу 1730-х гг. системой домашнего обучения, смотров недорослей, казенных сословных учебных заведений, частных пансионов; манеры, одежда, характер общения между членами сословия; понятие «чести», дуэли и т. п. Разумеется, реальная культура дворянства не может быть полностью охвачена и охарактеризована одним понятием. Дворянство было сложно по своему составу, тенденция к сплочению его как сословия, к обособлению от других сословий хотя и была сильна и проявлялась в жизни, но она не могла осуществиться полностью, она вступала в противоречие с другими тенденциями в русском обществе и культуре — с тенденциями к формированию общенациональных связей, национальной культуры. Более того, внутри самой дворянской культуры противоречия были сильны и все более обострялись по мере того, как процесс разложения феодально-крепостнического строя углублялся и начинал осознаваться в обществе.

Противоречия внутри дворянства и его культуры приведут (в числе других причин) к декабризму, к выступлению «лучших людей из дворян» против основ дворянского сословного строя, против взрастившей их культуры, против собратьев по классу. Но уже в изучаемое время становятся ясными и расслоение в дворянстве, и расхождения в дворянской культуре. Она как бы размывается, утрачивает энергию, лучшее, жизнеспособное в ней захватывается в орбиту общенациональной культуры, а ее ограниченность, поверхностность подвергаются острой критике изнутри (достаточно назвать сатиры А. Кантемира, В. В. Капниста, пьесы Д. И. Фонвизина). Передовая часть общества особенно резкими чертами изображала отрыв дворянской культуры от национальной почвы, т. е. именно то, что мешало формированию национальной культуры. Но, кроме того, множество самых различных свидетельств говорит об усиливающемся неприятии интеллигенцией такой специфической, даже «ведущей» части дворянской культуры, как культура императорского двора и его окружения. Традиция сатирического изображения придворных была заложена еще Антиохом. Кантемиром, уподоблявшим их «плясалыцикам веревочным». В последней трети века «дворская жизнь» предстает как больная, способная отравить заразой соприкоснувшегося с ней человека, его восприятие жизни и самой природы («Ужель тебе то неизвестно, что ослепленным жизнью дворской природа самая мертва», — вкладывает Г. Р. Державин программное заявление в уста своего друга Н. А. Львова).

Противопоставление «дворской» культуры и городской жизни сельскому уединению в кругу близких людей, семьи, поэтизированному миру сельской дворянской усадьбы становится излюбленной темой поэтического творчества, переписки, бесед. Особенно ярко и талантливо эти черты проявляются в творчестве дворянской интеллигенции, группировавшейся вокруг Н. А. Львова, Г. Р. Державина, В. В. Капниста, а также Н. М. Карамзина. Это явление, в свою очередь, противоречиво— здесь и отход от сословной узости дворянской культуры (не только отход от культуры «дворянской», но и обращение к миру крестьянской культуры, что мы отмечали выше), и ее развитие в форме усадебной культуры. Архитектурное, парковое, театральное, музыкальное, живописное творчество во многих усадьбах не только стояло на большой высоте, но и выражало передовые тенденции культуры. Однако именно здесь с особой остротой развертывается противоречие культурного исторического процесса эпохи: складывание национальной культуры в условиях начинающегося разложения феодально-крепостнического строя.

Если бы явилась необходимость выразить в одном слове главное в русской культуре изучаемого времени, то этим словом мы, не сомневаясь, выбрали бы — движение. В XVII в. из кризиса и противоречий средневековой культуры родилась новая, позволяющая хотя бы частично этот кризис преодолеть, а России сделать серьезную заявку на активное участие в общеевропейском культурном развитии. Преображались русские города, рождались новые, возникла наука, появились невиданные прежде социокультурные институты, складывался человек нового типа, выдвинулись деятели культуры европейского масштаба. Движение продолжалось. Вопреки феодально-крепостническому строю, все больше тормозившему развитие, складывалась качественно более высокая культурная общность — национальная культура. Но и она была полна противоречий, в ней зрела культура Радищева и будущих декабристов, стремившаяся эти противоречия решать революционно.

---

¹Ключевский В.О. Соч., Т.7. М., 1959, с.147.
²Круглый стол "Истории СССР": Предмет и метод истории.- История СССР, 1979, №6, с.95-150
³См.; Ким М.П. Главная задача - создать обобщающий труд по истории советской культуры.- История СССР, 1976, №5, с.241-243.
⁴См.: Дмитриев С. С. К вопросу об образовании и основных этапах развития русской нации. — Вестн. Моск. ун-та, сер. История, 1955, № 11; Он же. Образование русской нации. — Вопросы истории, 1955, № 7.
⁵Семнадцатый век. Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым. М., 1868— 1869.
⁶XVIII век. Сб., 1—14. Л., 1935—1983.
⁷См.подробнее: Краснобаев Б.И. О некоторых понятиях истории русской культуры второй половиня XVII - первой половины XIX в. - История СССР, 1978, №1, с. 56-73.
⁸См.: Краснобаев Б. И. Русская культура второй половины XVII — начала XIX в. М., 1983, с. 25—40. (Прим. ред.).
⁹Характерно в этом смысле известное научно-публицистическое сочинение А. Н. Beселовского «Западное влияние в новой русской литературе», выдержавшее пять изданий. См. предисловие ко второму изданию книги: Веселовский А. Указ. соч., Изд. 5-е. М., 1916, с. V.
¹⁰См. подробнее: Краснобаев Б. И. В. О. Ключевский о русской культуре XVII— XIX вв. — История СССР, 1981, № 5, с. 131—149.
¹¹Ключевский В. О. Соч., т. 4. М„ 1956, с. 204.
¹²Герцен А. И. Собр. соч., т. XII. М., 1955, с. 362.
¹³Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия. Секретная политическая история России XVIII—XIX вв. и Вольная печать. М., 1973, с. 98.
¹⁴«О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева, с предисловием Искандера. Лондон, 1858.
¹⁵Берков П. Н. Введение в изучение истории русской литературы XVIII в., ч. 1. Очерк литературной историографии XVIII в. Л., 1963.
¹⁶Соловьев С. М. История России с древнейших времен, кн. VII. М., 1962.
¹⁷Сахаров А. М. Историография истории СССР. Досоветский период. М., 1978, с. 117.,
¹⁸Соловьев С. М. Указ. соч., с. 440.
¹⁹См. подробнее: Краснобаев Б. И. В. О. Ключевский о русской культуре XVII— XIX вв.
²⁰Ковальченко И.Д., Шикло А.Е. Кризис русской буржуазной исторической науки в XIX - начале XX века (Итоги и задачи изучения). - Вопросы истории, 1982, №1, с. 30.
²¹П. Н. Очерки по истории русской культуры, ч. 2. Пг., 1916. с. 217, 192.
²²Там же, ч. 3, 1903, с. 418.
²³Покровский М.Н. Очерк по истории русской культуры, ч.II, изд. 2-е, М., б.г., с. 98
²⁴См. подробнее: Краснобаев Б.И. Русская культура второй половины XVII — начала XIX в. с. 35, (Прим. ред. ).
²⁵Плеханов Г. В. Соч., т. XXI. М.—Л., 1925, с. 238.
²⁶Там же, т. XX, с. 135 и др.
²⁷См.: Сахаров А. М. Указ. соч., с. 238—242.
²⁸Плеханов Г. В. Соч., т. XXII, с. 44.
²⁹См., например: Бенуа А. Мои воспоминания, т. I. М., 1980, с. 655; Сборник любовной лирики XVIII века. Спб., б. г., с. 5.
³⁰См., например: Ломоносовский сборник. Архангельск, 1911; Ломоносовский сборник. Спб., 1911.
³¹Меншуткин Б.Н., М.В. Ломоносов. Жизнеописание. Спб. 1911. (изд. 2-е, доп. М.-Л., 1937; изд. 3-е. М.-Л., 1947)
³²Врангель Н. Иностранцы в России. — Старые годы, 1911, июль—сентябрь,
с. 5—7.
³³См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41. с. 336-337.
³⁴Там же, с. 304-305
³⁵См.: Clendenning Ph., Bartlett R. Eighteenth century Russia: A select bibliography of works published since 1955. Newtonville, 1981.
³⁶См., например, выступления участников «Круглого стола» по проблемам метода ж предмета истории культуры. — История СССР, 1979, № б, с. 95—150.
³⁷Совершенно справедливо пишут В. Д. и Д. С. Лихачевы: «Своеобразие и индивидуальное лицо культуры создается не путем самоограничения и сохранения замкнутости, а путем постоянного и требовательного познавания всех богатств, накопленных другими культурами и культурами прошлого». —- Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971, с. 5).
³⁸ См., например: Ковальченко И. Д., Сахаров А. М. Итоги и задачи изучения аграрной истории России в современной советской историографии. — В кн.: Сельское хозяйство и крестьянство СССР в современной советской историографии. Кишинев, 1977.
³⁹Ковальченко И. Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в..
М., 1967, с. 3.
⁴⁰Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.
⁴¹См., например: Робинсон А. Н. Борьба идей в русской литературе XVII в. М., 1975; Демин А. С. Русская литература второй половины XVII в. М., 1977.
⁴²См.: Очерки русской культуры XVII в., ч. 1—2. М., 1979.
⁴³Куракин Б. Дневник и путевые записки 1705—1710 гг. — В кн.: Архив кн.
Ф. А. Куракина, т. I. Спб., 1890, с. 130.
⁴⁴Кантемир А. Сатира II. На зависть и гордость дворян злонравных. Примечание к стиху 159. — В кн.: Кантемир А. Собрание стихотворений. Л., 1956, с. 83, 72.
⁴⁵Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 174.
⁴⁶См.: Дмитриев С. С. К вопросу об образовании и основных этапах развития русской нации, с. 59—61.
⁴⁷Пушкин А. С. Заметки по русской истории XVIII века. — Полн. собр. соч.,
т. 11. М., 1949, с. 14.
⁴⁸Эндельман Н. Пушкин и декабристы. М., 1979, с. 82.
⁴⁹Павленко Н. И. Петр I. М., 1975, с. 75.
⁵⁰Гуревич А. Я. Указ. соч., с. 8.
⁵¹См., например: Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России. Период феодализма. М., 1977.
⁵²См.: Ломоносов М. В. О сохранении и размножении российского народа. — Полн. собр. соч., т. 6. М—Л., 1952, с. 381—403.
⁵³См.: Друковдев С. В. Экономический календарь, или Наставление городским и деревенским жителям в разных частях экономии... М., 1780.
⁵⁴Дмитриев С. С. К вопросу об образовании и основных этапах развития русской нации, с. 36—37.
⁵⁵Ерофеев Н. А. Промышленная революция в Англии и идея классов. — В кн.: История социалистических учений. М., 1981, с. 134—158.
⁵⁶Моисеева Г. Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России XVIII в. Л., 1980, с. 12.
⁵⁷См.: XVIII век. Сб. 13. Проблемы историзма в русской литературе. Конец XVIII— начало XIX в. Л., 1981.
⁵⁸Древняя российская идрография... Спб., 1773, с. 5 (предисловие Н. И. Новикова издателя).
⁵⁹См., например: Друковцев С. В. Указ. соч.; Друг крестьян, или Разные мнения и предложения о сельском благоучреждении; о разных полезных заведениях; о попечительности нравов; о сельских забавах; и о воспитании крестьян. М., 1793.
⁶⁰Трутень, 1770, января 12 дня, л. 2
⁶¹Радищев А. Н. Полн. собр. соч., т. 1. M.—Л, 1938, с. 216.
⁶²См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 9.

<< Назад   Вперёд>>