7. Скотоводство
Применительно к скотоводству нечерноземной зоны определяющим фактором, кардинально влияющим на характер его развития, являлись природно-климатические условия. Исторический центр Русского государства XVI—XVII вв., да и большая часть его территории были расположены в лесной зоне, где земледелец отвоевывал пашню у леса, в зоне, где так называемые «ополья», т. е. безлесные пространства, годные для пастбищ, были сравнительно редкими, а главное, всегда использовались для пашенного земледелия. Отсутствие просторов для беспривязной и безнадзорной пастьбы крупных скоплений рогатого и мелкого скота обусловило развитие скотоводства на протяжении ряда столетий как чисто вспомогательной отрасли русского земледелия.
Лесная зона была крайне неблагоприятной для развития скотоводства в сколько-нибудь крупных масштабах и потому, что порождала условия, способствующие постоянному возникновению эпизоотий самой различной этиологии. Это систематически подрывало базу для расширенного, а часто даже простого воспроизводства скота. Еще один фундаментальный фактор, действие которого в полную силу проявляется уже в XVIII в., — непосредственное соприкосновение, развившееся до экономического взаимовлияния лесной и степной зон Европейской России. Для первой половины XVIII в. и даже для более раннего периода эта непосредственная близость зоны традиционного земледелия Нечерноземья с гигантским животноводческим регионом, прямое соприкосновение двух огромнейших экономических областей с резко различной генеральной специализацией было явлением уникальным. Аналогий подобного масштаба Европа не знала.
Столь своеобразная экономико-географическая ситуация имела своим результатом активное и длительное экономическое давление экстенсивного скотоводства лесостепной и степной зоны на уровень развития скотоводства в Нечерноземье. Больше того, близость громадной земледельческой зоны создавала предпосылки для раннего развития здесь торгового животноводства. Естественно, что гигантские гурты многотысячного поголовья малороссийского скота и скота из южных великороссийских губерний, двигавшиеся по бесконечным шляхам и трактам к крупнейшим рынкам сбыта — Петербургу и Москве,— это лишь наиболее яркая форма экономического давления скотоводческих районов. В большинстве случаев оно было менее заметно, так как, вероятно, имело форму многозвеньевых подвижек скота с юга на север, при которых какой-либо конкретный скот не испытывал длительной перегонки по дорогам, сбывался в ближайших к степи районах, которые, в свою очередь, сбывали товарные излишки скота в той или иной форме в более северные, и т. д. В результате в локальных районах Нечерноземья, наиболее благоприятных для животноводства, сдерживалось развитие торгового скотоводства. Лишь там, куда это давление не доходило, в частности в низовьях Северной Двины, в районе Архангельска и Холмогор, в XVIII в. торговое скотоводство было на весьма высоком уровне и развивалось быстрыми темпами.
Одновременно действовал еще и социальный фактор — общинный характер владения сенокосами и пастбищами. Более того, в подавляющем большинстве случаев это владение превращалось в совместное использование угодий и общиной, и феодалом-помещиком. Обильные укосы в этом случае для каждого крестьянина — дело случая. При необходимости заготовки кормов на период почти в 7 месяцев это играло весьма существенную отрицательную роль. «Луга, пишет А. Т. Болотов, — заказываются (от пастьбы. —Л. М.) обыкновенно поздно, косятся почти в одно время, несмотря поспела ли трава или еще не поспела. Разделены (луга. —Л. М.) весьма худо и не во многих местах разрезаны в десятины, а по большей частью хотя и разделены в десятины, но не разрезаны, а копаются на концах ежегодно маленькия ямки, которыя до сенокоса зарастают, а от того перекашиваются иногда ряда на два или на четыре. Как сие обстоятельство ни маловажно... но последствия производит большие». Здесь имеются в виду споры из-за участков, драки и т. п. «В прочих же местах и сего разделения нет. Но для косьбы принуждены все владельцы збираться, делить луг веревками или косить вместе и потом копнами делить» 1.
Скотоводство в черноземных и степных районах имело наиболее благоприятные условия и с точки зрения природно-климатической, и с точки зрения экономической (особенно в период после прекращения набегов степных кочевников и полукочевников, завершившийся освоением Причерноморья и Северного Кавказа). Однако в более длительной перспективе уже в конце XVIII в. потенциальную угрозу ему представлял процесс своего рода «сползания» земледелия во все более южные районы на уникальные по плодородию черноземы. Вместе с тем реальностью это стало лишь примерно к середине XIX столетия.
Итак, что же представляло собой скотоводство нечерноземной полосы России в историко-культурном аспекте. Каков был суммарный, опыт разведения и содержания скота? Каково было соотношение традиций и индивидуального опыта?
Уровень численности в крестьянском хозяйстве домашнего скота определялся главным образом кормовыми ресурсами (летними пастбищами, сенокосами и так называемым гуменным кормом). На Северо-Западе, в южной части Олонецкой провинции и в долине р. Свирь, в 60-х гг. XVIII в. «посредственный» (т. е. нормальный, обычный) крестьянин держал не более двух коров, две или одну лошадь, четыре овцы и четыре свиньи. Козы встречаются у очень немногих. В Кашинском у. Тверской губ. «каждый мужик» имеет одну лошадь, две коровы или корову и телицу, две овцы, одну свинью, десять кур. Козы здесь также редки. Во Владимирском у. в 60-х гг. помещичьи и дворцовые крестьяне имели от одной до трех лошадей, одну корову, от двух до пяти овец, две-три свиньи. У бывших монастырских крестьян было от двух до четырех лошадей, по три—пять коров, три—пять свиней, от пяти до десяти овец, по одной-две козы. У зажиточных бывало и более десяти лошадей, более пяти коров и т. д. В Переяславль- Залёсском уезде уровень численности домашнего скота примерно тот же. Монастырские и государственные крестьяне имели здесь «каждого рода по пять и более» голов скота. У помещичьих крестьян «по неимуществу и бывает по две и по три лошади, тож и рогатого скота, овец и свиней»2.
В районах, расположенных на границе нечерноземной и черноземной зон уровень скотоводства не выше. В Рязанской провинции в 60-х гг. помещичий, «несемьянистой крестьянин» имел две лошади одну корову, 5—6 овец и 5—6 свиней. В Калужской провинции у помещичьих крестьян на тягло (т. е. 2 работника: 1 мужчина, 1 женщина) приходилось по две лошади, одной-две коровы, четыре овцы и одной свинье. В Каширском у. Тульской губ., по сведениям А. Т. Болотова, в 60-х гг. XVIII в. испытывался недостаток лошадей. Коров у многих крестьян было лишь по одной или вовсе не было. Овец на двор насчитывалось от пяти до десяти. При этом шерсти на нужды хозяйства явно не хватало. У редкого крестьянина, замечает Болотов, было три коровы, 15 овец, 8 свиней и 2—3 козы. Многие имели лишь по одной-две коровы, 5—8 овец, 4—5 свиней. Это считалось весьма невысоким уровнем скотоводства не только в Каширском у., но и в Переяславском, где общий уровень скотоводства 60-х гг. оценивался как «умеренный», так как «нет диких полей и больших степных мест». В Рязанской провинции, где на двор было по две лошади, не осуществлялось даже воспроизводство конского поголовья («а лошадей достают покупкою из разных степных мест», и не всякий содержит кобылицу). Нехватку лошадей отмечала анкета по Владимирскому у.3
При таком среднем уровне численности скота товарный выход излишков скота имела лишь часть зажиточного крестьянства. Видимо, в целом несколько более высокий уровень скотоводства был в районе опольев (Владимирского, Переяславского и Калужской провинции). И все же основная цель скотоводства всей этой земли-удобрение полей. В ответах по Переяславской провинции так и писали: "польза от нах... та, что он (крестьянин - Л. М.) получает навоз для удобрения земли весьма нужной" 4.
В южных черноземных губерниях уровень скотоводства был значительно выше. В Орловской провинции у государственных крестьян было от 10 до 30 овец, 10 свиней на двор. В Елецкой провинции «некоторые» (зажиточные) крестьяне имели до 15—20 лошадей, 5—6 коров, 20—30 овец и 15—20 свиней. По расчетным данным, сделанным в 1784 г. по Курской губ., уровень содержания скота у государственных крестьян был следующим. Зажиточные имели в среднем на двор по 10 лошадей, 10 коров, 10 овец и 50 свиней, у средних — по 5 лошадей, 5 коров, 5 овец и 25 свиней, у бедных — по 2 лошади, одной корове, 5 овец и 10 свиней. Уровень скотоводства у помещичьих крестьян губернии был существенно ниже — в среднем на двор по 3 лошади, 3 коровы, 10 овец и 15 свиней5. В Ливенском у. Воронежской губ. по описанию 1781 г. у зажиточных земледельцев были настоящие табуны лошадей (до 60 голов), стада рогатого скота (до 60 голов) и овец (до 300 голов). В Калитвенском у. численность рогатого скота доходила в одном крестьянском хозяйстве до 50, 100 и 200 голов, а овец — от ста и до тысячи голов. В Острогожском у. рогатого скота зажиточные имели по 15, 20 и 30 голов, а овец — по 200, 500, тысяче голов, а у некоторых — по полторы тысячи голов. Во дворах среднего достатка было по 5, 10 и 15 голов рогатого скота и по 50—100 овец. В Заволжье и Оренбургской губ. скотоводство было сильно развито у казачества. Среди них было «много» таких дворов, где было 20 и «гораздо больше» лошадей, и редко встречались имеющие лишь по 3—4 лошади. Государственные и даже помещичьи крестьяне «наибольшей частью» имели по 2—3 лошади и «нередко» от 10 до 20 и более лошадей 6. Вполне естественно, что при таком уровне развития скотоводства товарность его, особенно у зажиточной прослойки, была очень высока.
Основной причиной низкого уровня скотоводства в нечерноземной зоне был недостаток кормов, особенно там, где 200 дней в году скот был на зимнем содержании. Приняв среднюю норму обеспеченности скотом крестьянства в одну единицу крупного скота на человека (на тягло, в частности в Калужской провинции, приходилось в пересчете на крупный скот 4 головы, а в тягле было большей частью 4 человека). При норме зимнего питания в пуд сена в день на единицу крупного скота необходимо было примерно 200 пудов сена. При средней урожайности сенокосов в 60 пудов с десятины на единицу крупного скота требовалось 3,2 дес. сенокосов. Реальная же обеспеченность сенокосами была совсем иной. Вот данные об обеспеченности сенокосами на 80—90-е гг. XVIII в.:
Таблица 8. Обеспеченность сенокосными угодьями в конце XVIII в.
Применительно к нашим расчетам лишь сенокосы Воронежской губ. по своим размерам отвечали нормальному соотношению численности скота на «умеренном» уровне и кормовой базе. В Саратовской, Симбирской и Оренбургской губ. сенокосов было с большим избытком для «умеренного» уровня скотоводства. В Тамбовской и Пермской губ. кормовая база была примерно вдвое меньше расчетной. Вологодская, Архангельская и Олонецкая уступают им в 4—5 раз. А такие губернии, как Владимирская, Калужская, Тульская, Смоленская, Ярославская, Московская, имели сенокосов в 10—16 раз меньше расчетного уровня. Количество сена, снимаемого с десятины покоса, величина не постоянная—качество покоса год от года менялось. Да и сами сенокосы отнюдь не всюду были обильными. В районе юга Олонецкой провинции и около р. Свирь обычный укос —25 пуд. с десятины. Еще меньше—15 пудов — снимали с десятины в Галицкой провинции. В Переяславль-Залесской провинции в хороший год снимали до 100 пудов с дес., но таких сенокосов было мало. Во Владимирском у. хороший год давал 90 пуд. с дес., а обычный —всего 50 пудов. В Рязанской провинции в хороший сенокос получалось всего до 60 пуд. с дес., «а в прочие года менее». В Каширском у. «в добрый год» получали не более 50 пуд. с дес., а обычно — 30—40 пуд7. Таким образом, 100-пудовый укос, принимаемый некоторыми историками за норму, был практически недосягаемым идеалом, а 60-пудовый — реальным далеко не всюду.
Под давлением этих обстоятельств во второй половине XVIII в. начинается травосеяние. Впервые оно появляется в крестьянском хозяйстве Севера — Вологодской губ. и Шенкурского у. Архангельской губ., где вводилась культура палошника, или тимофеевки8. Однако более широкое распространение травосеяния начинается с помещичьих хозяйств, прежде всего образцово поставленных (например, у А. Т. Болотова, В. А. Левшина). С 80-х гг. начинается практика травосеяния во все более широких масштабах, дававшая в конечном счете очень серьезные результаты. В частности, некоторые помещики Тульской губ. получали по 2 укоса дятловины (клевера)—в итоге более 600 пудов сена с десятины. Посевы же люцерны приводили к укосу до 100 пудов сена с десятины 9.
В 90-х гг. уже многие помещики сеяли кормовые травы, в Московской губ., в Тарусском у. Калужской губ. «охотники начинают сеять в полях травы... клевер, мидянку, люцерну и др.». В Мосальском у. той же губернии — клевер с ячменем или овсом. В Авчуринском имении Д. М. Полторацкого также широко практиковались посевы клевера, как и в Козельском у. в имении Бахметева, и т. д. Вблизи Петербурга в имениях (мызах) практиковали и удабривание лугов навозом, что повышало укосы до 300 пудов с дес.10
Способы хранения сена были сугубо традиционными — стога и скирды. Величина стога колебалась от 100 до 300 пудов. Этот способ хранения большого количества сена был наиболее рациональным. Сено сохраняло свои питательные свойства год и более. По наблюдениям А. Олишева, гибла лишь одна шестая доля сена (снизу стога и сверху). В Галицкой провинции стога формировали на специальных козлах11. Сено хранили также и в сараях, под навесами в специальных сенниках, но, когда его было много, таких помещений не хватало.
Ввиду острой нехватки сенокосов крестьяне широко использовали так называемый гуменной корм — солому яровую и озимую, колос, мякину, муку из «охвостного» семени, т. е. бросового легкого зерна, отруби и т. д. В Олонецком крае коров в осенне-зимнюю пору кормили 2, иногда 3 раза в день крупной соломой (ржаной и яровой), сено и мелкую солому (сечку) давали для «поманки». Лишь отелившихся коров несколько недель кормили мякиной с мелкой соломой, а также обваренным кипятком сеном. Телятам давали сено и мелкую яровую солому. Свиньям в морозы давали репу, а козам — кору от дров.
Лошадей кормили сеном, мякиной и яровой соломой12. Наиболее подробные сведения о кормовых рационах есть по Кашинскому у. Тверской губ. Здесь корм скоту давали трижды в день. Утром и вечером дойных коров кормили и доили не на скотном дворе, а в избе. В эти часы на корм шли мякина ячменная, обваренная кипятком, и сено. Скот во дворе получал овсяную, ячменную, иногда пшеничную солому. В полдень и за час до сумерек скот выгоняли на водопой к реке или ручью, после чего шла на корм яровая солома. Овцы сено почти не получали, за исключением маток с ягнятами. Вечерний корм был также из яровой соломы. Телятам давали, как правило, хорошее сено, овсяную муку, обваренную кипятком или разбавленную сывороткой. Годовалым телятам шел хлебный колос, сухой или замоченный кипятком. Лошадям (их кормили особо) шли сено, мелкая солома. Овес давали редко, только езжалым лошадям (т. е. тем, что в работе)13. Обычай доить коров в избе, держать в избе новорожденных телят и ягнят характерен был для многих районов Центральной России. Шел этот обычай от крайне бережного отношения к скоту, от стремления уберечь от падежа и болезней молодняк, сберечь маточное поголовье.
Во Владимирском у. дойных коров кормили, помимо обваренной соломы и мякины, квасной гущей. Мелкий скот и лошади получали солому, сечку, обваренный колос с ржаной мукой или отрубями и, наконец, сено. В Переяславском крае сено мелкому скоту и лошадям давали с примесью соломы (яровая солома здесь именовалась «пушной»). Рогатый скот получал лишь разновидности соломы. В Калужской провинции коровам давали ржаной и ячменный колос, ячменную солому (обычно обваренные кипятком), ржаную сечку с «осыпкой», т. е. обсыпали ее мукой и заливали кипятком. Овцы и козы получали сено и солому, свиньи — мякину. Лошадей здесь кормили сеном, ячневой и овсяной соломой, а овес давали лишь перед дорогой. В Каширском у. коров кормили в основном яровой соломой, лишь в большие морозы давали сено. Овцам шли колосья с мелкой соломой (сечкой), сено тоже лишь в большие морозы и после ягнения. Молодняк держали в избе и кормили «мясивом из овсяной соломы с мукой и сеном». Кормили скот утром и вечером. Днем особо не кормили, а лишь устилали скотный двор (денники) ржаною соломой. Свиньям давали гречишную или иную мякину с отрубями, иногда с примесью ячневой муки14.
В помещичьих хозяйствах этой зоны уровень кормления был гораздо выше. Как правило, скоту вволю давали сена, в частности коровам— около пуда сена в сутки. В инструкциях приказчикам иногда проскальзывают предупреждения о вреде лошадям овса в излишних дозах, о вреде кормежки хлебом (он давал слабость ногам молодых жеребят). И все же общая слабая обеспеченность кормовой базой животноводства Нечерноземья часто сказывалась и на собственно феодальном хозяйстве. Даже в дворцовых хозяйствах часто не хватало овса и сена. В подмосковных владениях соломенная сечка была обычным кормом лошадей. В 1737 г. на «гуменный корм» был переведен рогатый скот15.
В черноземных районах период стойлового содержания скота был существенно короче, больше было сена. Однако здесь также скоту давали яровую солому (ржаную — лишь в неурожайные годы), качество которой здесь было выше, поскольку это был сыромолот, а не солома, копченая в овинах. В ответах на анкету ВЭО довольно четко выражено суждение о том, что копченую солому (особенно ржаную) скот ест неохотно и от нее худеет. Кроме того, в черноземных и степных районах популярным видом корма была барда от винокурения (например, в Острогожской провинции). В ряде районов Орловской губ. в ход шел и весь ассортимент «гуменного корма», т. е. солома, мякина и колос16.
К весне корма в крестьянском хозяйстве не хватало. Поэтому пастьба начиналась очень рано, как только сойдет снег. А в иные годы приходилось и по снегу, еще не сошедшему, гонять скотину в лес на веточки. Не хватало зимнего корма не только в Нечерноземье, но и в ряде черноземных районов (например, в Орловской провинции). В более южных районах скот, в частности лошадей и овец, почти круглый год содержали на подножном корме17.
Уникальные условия для развития главным образом молочного животноводства были в низовьях Северной Двины. Несмотря на суровый северный климат здесь была великолепная кормовая база —широкая, на протяжении 20 км, пойма Двины с заливными лугами по берегам и многочисленным островам. Травы поймы обладали исключительными питательными свойствами и были основным, практически единственным, кормом рогатого скота и зимой и летом. При зимнем содержании в сутки на корову шло примерно около пуда сена. Если была добавка овсяной или ячневой (иногда ржаной) муки, сена шло несколько меньше. Лишь в менее состоятельных хозяйствах в рацион включалась солома и мякина. Правда, то и другое в небольшом количестве: пашен здесь было сравнительно мало. Большая часть сена шла сухим кормом и лишь немного — в запарке. Интересно, что в практике двинского скотоводства имела место регулярная солевая подкормка (около 40 г в сутки). Это было возможно благодаря ближайшему расположению соляных месторождений и дешевизне соли. В летний период скот пасли в основном на островах с прекрасными водопоями без пригона в скотные дворы. Уникальный корм поймы сказывался на качестве рогатого скота, вес которого был почти вдвое больше обычного (300—350 кг), а удойность (по оценке Ф. П. Резникова) составляла 12—20 л в сутки. Доение осуществлялось 2, иногда (в продленные дни) 3 раза в сутки18.
В XVIII в. холмогорское скотоводство имело ярко выраженный племенной характер. Особо благоприятные условия поймы еще с XVII в. дали прочную основу для целенаправленной селекционной работы. Быков здесь, в отличие от всей России, держали и пасли отдельно. Селекция шла в трех основных направлениях. Прежде всего это создание особо рослой крупной породы коров и быков. В практике крестьянского скотоводства формировалось два критерия рослости скота (высота у холки животного и длина от холки до крестца или от холки до бедра). Холмогорский скот, но данным 1757 г., был очень крупным. Если обычный новгородский скот имел высоту у холки 93—111 см, то холмогорский— 120—128 см. Ему уступал даже украинский, так называемый черкасский скот (115—125 см). По живому весу холмогорский скот в среднем на 145 кг тяжелее черкасского и на 235 кг — новгородского. Это было выдающееся явление в области зоотехники и племенного скотоводства19.
Зимой холмогорский скот помещался в хлевах, которые строились под одной крышей с жилым домом. Чаще всего над хлевами располагался сенник. В условиях лютых северных морозов скот был надежно от них укрыт. Зимнее содержание скота в разных зонах России резко различалось. В Олонецком крае скот содержали в закрытых сараях. Зажиточные крестьяне для коров, овец и свиней устраивали более теплые помещения, так называемые мшенники и овчарни.
В Тверской губ., как, видимо, и в большинстве районов Центра, коров, телят и даже овец держали частью в жилых избах, частью — в мшенниках. Остальной скот оставался на скотном дворе, над которым на зиму крыли соломенную крышу. Корм распределяли по яслям, колодам, прутяным плетюхам или просто кучами поверх застилаемой для навоза соломы. Примерно такие же услдвия были и во Владимирском у., где в стужу скот находился «в огороженных заборами и плетнями, покрытых соломою дворах». Овец, свиней и годовалых телят держали в теплых омшанниках, а коров «для обогрева» и дойки помещали в избу. В Рязанской провинции «каждый крестьянин содержит скот зимою под навесами. Где есть лесные места, то сии навесы огорожены бывают забором, а в безлесных — плетнем и от ветру и снегу1 скважины затыкают мохом и соломою». В Каширском у. ставили «вокруг крестьянского двора полусараи или навесы и плетенки», распределяя каждый вид скота в особое место. Такие же полусараи— навесы — были и южнее (в районе Саратова, в Острогожской провинции). В крупных скотоводческих хозяйствах юга строили специальные загонные дворы. Как правило, эти дворы были крытыми с настилом помоста. В них содержали и кормили лошадей. В Острогожской провинции встречались загонные дворы и без настилов, и даже без крыш20. Короткий зимний период, зимы без длительного снежного покрова позволяли некоторым скотоводам вообще держать зимой лошадей и овец под открытым небом. Особенно часто это встречалось в районах, пограничных с Украиной, где овец, например, большей частью держали зимой на воле. Отсюда и украинский обычай— стричь овец лишь раз в году, весной. В то же время наличие у русских крестьян крытых и сравнительно теплых овчарен позволяло им стричь овец дважды — осенью и весной, что давало более мягкую шерсть21.
Содержание скота в помещичьих хозяйствах было совсем иным. Почти всюду в имениях были теплые скотные дворы с отдельными омшанниками для овец, телят и свиней. Лошадей держали в специальных конюшнях с денниками, просторными стойлами с двойными дверями (плотными и решетчатыми). Матки и жеребята стояли в отдельных денниках22.
Плотность населения, сложнейшая система землепользования, сопровождавшаяся «черездесятинщиной», сокращение размеров пастбищ, резкие между ними отличия по ведущим типам трав — все это диктовало необходимость в нечерноземной полосе поднадзорной пастьбы скота, т. е. с пастухом. Этот обычай довольно цепко держался среди русского поселения и в южных районах. Так, в Оренбургских степях башкирский скот гулял вольно, а гурты и стада скота русских— казачьи и крестьянские — паслись с пастухами (и лошади, и коровы)23.
Тем не менее поднадзорный выгул скота в условиях Нечерноземья не спасал скот от эпизоотий, которые были столь часты, что нередко приводили к тяжелому ущербу поголовья на громадных пространствах этой зоны. Обилие лесов, низких сырых мест, погодные условия— все это способствовало болезням и падежу скота. Крестьянские традиции скотоводства, идущие издревле, были направлены лишь на создание условий максимальной изоляции территорий со скотом, пораженным той или иной болезнью, от соседних. Но с увеличением плотности населения это имело все меньший успех. Обычное лечение скота — наборы диких лечебных растений (пижма, горошек, глухая крапива, дикая рябина, молодой дубовый лист и др.), кровопускание, окуривания и т. п., с помощью которых пытались лечить болезни, которые назывались в XVIII в. «мотилица», «лихая», «чилчик» и др.24 Успех был, однако, в редких случаях, часты были падежи от бескормицы в неурожайные годы. Эпизоотии поражали в равной мере и крестьянский и помещичий скот. Разница была лишь в том, что в ряде случаев более упитанный и крепкий скот помещичьих хозяйств нес меньший урон во время падежа. То же самое было и со скотом во дворцовом хозяйстве. Известны крупные падежи лошадей и дворцового скота в 1720—1721, 1737—1738 гг. В 40-х гг. XVIII в. почти ежегодные падежи (1745, 1746, 1747, 1748, 1749 гг.) нанесли очень большой урон дворцовому коневодству и скотоводству25. Есть сведения, что с 1744 г. падежи шли ;почти беспрерывно вплоть до 1767 г. А. Т. Болотов в 60-е гг. вообще пришел к выводу, что почти постоянные эпизоотии вынуждали крестьянство ограничиваться лишь минимумом скота26.
Хотя черноземные и степные районы также подвергались эпизоотиям, однако ущерб здесь был значительно меньше. Больше всего страдал рогатый скот, меньше всего — овцы, крупные эпизоотии которых были в южных районах раз в 20—25 лет. Частично объяснение этому лежит в природно-климатическом факторе — большей сухости климата, постоянных ветрах, отсутствии низких заболоченных пространств и т. п. Однако в историко-культурном плане наибольший интерес представляет опыт организации скотоводства этих районов. Речь идет о хуторском принципе скотоводства. Хуторская система порождена опытом крупного скотоводства южных великорусских и украинских районов. При этой системе крупные поселении, до нескольких сотен и более дворов, сочетаются с рассеянными по периферии многочисленными хуторами. Как правило, на хуторе было несколько (иногда до десятка) жилых строений и большие хозяйственные постройки для скота. Пашенных угодий на хуторах практически не было или было очень мало. Такая система создавала максимальные условия изоляции друг от друга на случай эпизоотии крупных овечьих гуртов, стад крупного рогатого скота и конских табунов. Хуторская система существовала не только в районах Украины, многочисленные хутора были в южных уездах Курской и Тамбовской и особенно Воронежской губ. и др.
Думается, что хуторская система скотоводства сформировалась и под влиянием организации племенного отбора, в частности в коневодстве. Конские табуны были разбиты на сравнительно некрупные косяки, где паслись кобылицы с трехлетними жеребчиками. «Крестьяне в табуны свои старых жеребцов не пускают», — писал знаток коневодства Ф. Удолов27. Естественно, что в подлинном смысле слова племенного дела в крестьянском коневодстве еще не было, но хуторская система создавала оптимальные условия поддержания нормальной плодовитости кобылиц, широкого применения ручного спаривания и т. д.
Помещичьи хозяйства этих районов во второй половине XVIII в. все больше переходили к организации конских заводов. Вплоть до 60-х гг. конские заводы были преимущественно у казны. Наиболее крупные из них — Хорошевский и Бронницкий под Москвой, Даниловский и Сидоровский в Костромской губ., Гавриловский, Шешковский и Всегодичский во Владимирской, Скопинский и Богородицкий в Тульской и Рязанской губ. и др. К 60—70-м гг. XVIII в. поголовье конских казенных заводов достигало 7—8 тыс. голов. Наряду с селекцией отечественных пород (Богородицкий, Скопинский и др. заводы) на них были лошади шведской, немецкой, английской, испанской, итальянской, арабской, кабардинской, черкесской, персидской и др. пород. В середине XVIII в. было уже около 20 частных, заводов. В 80-х гг. в Московской губ. было 20 заводов, в Ярославской — 6, в Смоленской—10, в Тверской — 44, в Рязанской — 12, в Тульской — 24, в Курской — 29, Орловской — 50 и т. д. В 1776—1777 гг. в Бобровском у. Воронежской губ. был создан Хреновский конный завод А. Г. Орлова, где к концу века с молодняком числилось до 3 тыс. голов. В Воронежской и Тамбовской губ. также было большое число помещичьих конских заводов. Были такие заводы и в Поволжье. Частные заводы занимались в основном отечественными породами, но в. наиболее крупных шла работа с английскими, арабскими лошадьми и т. п. (например, в Авчуринском имении Д. М. Полторацкого).
На заводах вводились и усложненные рационы кормления животных. Применялись витаминные концентраты в виде толченой сосновой иглы. Весной жеребцов кормили горохом, бобами, сухим ячменем, миндалем, парным коровьим молоком. Ожеребившихся маток кормили неделю пареным овсом, поили теплой водой с овсяной мукой, давали соль. Жеребятам давали пареный толченый овес с теплой водой и молоком, трижды в день — лучшее сено и т. д.28.
Цена породистых лошадей достигала нередко нескольких сотен рублей. Обычные российской породы лошади из помещичьих табунов были сравнительно недороги, хотя значительно дороже крестьянских. Это были рослые и сильные животные. В Калужской провинции, в частности, «помещики от небольших (до 50 голов. — Л. М.) своих конских заводов лошадей продают в Москве от 20 до 70 руб., крестьяне продают лошадей в ближайших городах от 2 до 15 руб». Здесь были и русские, и немецкие, и украинские породы. В Олонецком крае обычная рабочая лошадь стоила 12—20 руб. В Каширском у. крестьянская лошадь стоила 5—7 руб. Столь разная цена зависела от разного качества поголовья, так как в крестьянском хозяйстве выращивали и крупных, и мелких животных, и сильных, и сравнительно слабых29.
С поголовьем рогатого скота в крестьянском хозяйстве в большинстве районов племенной работы не велось, хотя скот был по качеству весьма неравноценный. В нечерноземных районах породы были преимущественно дойные, в отличие от южных черноземных и степных районов, где у коров молоко было часто водянистым и держали их для телят, т. е. для расплода. Это было типичное мясное скотоводство. Телят в Нечерноземье поили молоком лишь в первые недели, иногда до 4—5 мес., постепенно отучая от молока. В степных районах телята и ягнята росли на материнском молоке минимум полгода, а чаще до годовалого возраста. Вследствие этого скот южнорусских областей и Украины был более рослый, что естественно для мясного скотоводства.
При общем развитии северного холмогорского скотоводства как скотоводства элитного (отличавшегося формированием строго определенной масти: пестрочерной и черной с белой головой), предназначенного на товарном рынке сбыта для, улучшения молочного животноводства, в XVIII в. (далее это не прослеживается) была и побочная линия развития, связанная с мясным откормом телят, отбракованным от племенной группы. Это телята с менее развитым костяком, меньшим аппетитом и др. Таких телят (а также барашков) по «давнишней привычке» крестьяне отпаивали свежим молоком до 30—40-недельного возраста, это была единственная их пища. Для изоляции от другого корма телят держали в специальных ящиках или чуланах, в результате при убое получали мясо исключительной белизны. Годовалые телята достигали веса 17—20 пудов30.
Господствующей породой в овцеводстве была овца русская обыкновенная. Она шла как на мясо, так и на шерсть. Стрижка русских овец проводилась дважды: весной и осенью, что делало шерсть более мягкой, хотя и не столь длинной. Шерсть этой породы овец шла на грубые шерстяные сукна, которые главным образом выпускали русские мануфактуры. Во второй половине XVIII в. уже существовала впоследствии знаменитая романовская порода овец, овчина которой обладала выдающимися качествами. В 80-х гг. романовские купцы уже закупали в уезде «бараньи деланные овчины» и «мерлушчатые тулупы», которые шли на Петербургский рынок. Казенные овчарные заводы держали, кроме русских овец, породу «черкасских белых»31, шерсть которых очень ценилась. Один из крупнейших суконных мануфактуристов 80-х гг. XVIII в. И. Осокин считал, что «самые лучшие из русских овец белых и других шерстей находятся в южных урочищах реки Камы по левую сторону ее течения», т. е. в так называемых «закамских горах» Урала. Частично эта порода была и в Татарии. И. Осокин насчитывал у русских овец шерсть семи сортов и шести цветов. Лучшим сортом был подшерсток, или, как его называли в XVIII в., «пуш» молодых русских овец, который был даже лучше шерсти испанских овец. «Пуш» старых овец, по мнению И. Осокина, также мало уступал испанской шерсти 32.
Кроме овец русских пород, в Европейской России еще со времен Петра I разводили овец английской породы. Стада этих овец в 60-х гг. столетия были «в некоторых местах вдоль по Медведице реке»33. Шерсть их высоко ценилась на рынке (на месте фунт стоил 20—25 коп., а все руно украинской овцы примерно в это же время стоило 22 коп.). Довольно распространена была и так называемая «шленская» (шлезвигская) порода овец. По данным И. Осокина, в России разводили овец и испанской породы.
Таким образом, по уровню развития скотоводства, практическому опыту, организационным и зоотехническим основам различные регионы России резко отличались друг от друга в зависимости от природно-климатических и экономических условий. В нечерноземной полосе и в некоторых черноземных губерниях в большинстве своем господствовала традиционная система разведения и содержания скота, унаследованная от предшествующих столетий. Развитие скотоводства было здесь целиком подчинено принципам натурального хозяйства, критерию целесообразности. Стремление достигнуть какого-то реально возможного оптимума заставило прибегать к таким усложненным приемам, как зимнее содержание молодняка и коров в жилом помещении. Крестьянин шел на прямые осложнения своего быта во имя целесообразности, не считаясь с затратами труда и неудобствами. Тот же принцип целесообразности превращал обмолот зерна в изнурительную процедуру сбора до последней крохи так называемого гуменного корма для скота. Лишь в сфере помещичьего хозяйства идет процесс резкого возрастания индивидуального опыта, четко прослеживается усиление роли интродукции.
Совсем иную картину, совсем иной механизм, регулирующий методы содержания скота, мы видим в южных черноземных и степных районах. Здесь в большинстве своем совокупность зоотехнических и экономических приемов организации скотоводства была уже подчинена в конечном счете законам товарного производства. Действовали новые критерии в оценке накопленного обществом опыта, отборе более ценных идей и технологий.
От традиционного опыта скотоводства эпохи натурального хозяйства в XVIII в. здесь уже мало что уцелело, хотя в хуторской системе организации скотоводства и были существенные элементы архаики, получившие совершенно новую социально-экономическую основу. Тут уже критерий уровня развития культуры скотоводства получил широкую сферу влияния, реально воздействуя на способ содержания скота и организации скотоводства через рычаги рыночной конъюнктуры. Реальным итогом этого был гигантский поток продуктов скотоводства на север, причем в самом разнообразном виде, начиная от живого скота и кончая мясом, салом, шкурами, кожами, шерстью.
Купечество юга Московской, а также Тульской, Калужской, Рязанской, Орловской, Курской, Тамбовской, Воронежской, Пензенской, Саратовской, Оренбургской и других губерний в качестве важнейшей статьи своих торговых оборотов имело посредническую торговлю рогатым скотом, овцами и лошадьми. Среди крупнейших посреднических рынков были такие, как Кашира, куда выгонялось из малороссийских и южнорусских губерний в год до 16 тыс. голов скота для отправки в живом весе на рынки Москвы и Петербурга и столько же забивалось для первичной обработки. Через Зарайск прогонялось до 12 тыс. голов скота в Москву и Петербург с частичной переработкой на мясо, сало, кожи и т. п. Через Коломну проходило до 45 тыс. голов рогатого скота, большая часть которого перерабатывалась на 34 салотопенных заводах. Одной солонины коломенские купцы заготавливали до 400 тыс. пудов. Крупными центрами посреднической торговли скотом были Рязань, Калуга, Серпухов, Можайск и др. В меньших масштабах — Епифань, где, кроме того, был большой конский торг, Мещовск, Лихвин, Венев, Сапожок, Крапивна, Одоев, Перемышль, Козельск, Боровск, где главным образом производились торговые операции с лошадьми, и т. д. Ежегодная продажа в Воронеже достигала 30 тыс. голов крупного и 5 тыс. голов мелкого скота. Купечество Острогожской провинции в крупных размерах закупало в провинции и в донских юртах лошадей, рогатый скот и овец и перепродавало их великороссийским купцам. Овечью шерсть везли непосредственно в Москву34. Крупный торг рогатым скотом и лошадьми был в г. Бирюч. В Калитву на 4 ярмарки пригоняли табуны калмыцких, казацких и русских лошадей, рогатый и мелкий скот. В переработанном виде на рынки Воронежской губ. к 1797 г. поставляли свыше 150 тыс. пуд. овечьей шерсти, 525 тыс. овчин, 232 тыс. пудов говяжьего мяса, 68 тыс. пудов сала, 40 тыс. пудов коровьего масла и т. д. Продукты животноводства, поступавшие на рынок из Курской губ., в 80-е гг. достигали объема в 600 тыс. руб. Не меньшая доля продуктов скотоводства шла из Тамбовской и через Тамбовскую губ. В Тамбове был крупный торг «табунами лошадей», т. е. оптовая посредническая торговля. Большие партии скота и лошадей продавали в Борисоглебске. В Лебедянь на ярмарки «пригоняют в продажу заводских и табунами казачьих лошадей в бесчисленном количестве». В Козлове «главный торг рогатым скотом, который закупают в Малороссии и в Донской степи». Большая посредническая торговля велась на рынках Пензенской губ. На рынки Поволжья шел поток скота, лошадей и овец из Заволжья, Казахстана. Поволжские города— Дмитровка, Сызрань, Курмыш, Ардатов, Арзамас, Муром — принимали большие партии скота, лошадей и продукты переработки для посреднической торговли. Только в одном Оренбурге к концу века в год через рынок проходило от 30 до 60 тыс. баранов и овец, до 10 тыс. лошадей. По данным комиссии А. Р. Воронцова, через Оренбург и Троицк в 80-е гг. XVIII в. проходило до 4 тыс. лошадей и от 150 до 355 тыс. овец ежегодно35.
1Труды ВЭО, 1766, ч. И, с. 170—171.
2190 Труды ВЭО, 1770, ч. XIII, с. 12—13; 1774, ч. XXVI, с. 11; 1769, ч. XII, с. 97— 101; 1767, ч. VII, с. 85; Рубинштейн И. Л. Указ. соч., с. 282.
3Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 53, 75, 101; 1769, ч. XI, с. 97; 1766, ч. II, с. 147, 168—169, 187; 1769, ч. XII, с. 107—108.
4Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 86.
5Рубинштейн Н. Л. Указ. соч., с. 283—284.
6Там же, с. 288—289; Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 123—124, 135.
7Труды ВЭО, 1769, ч. XIII, с. 29; 1768, ч. X, с. 87; 1767, ч. VII, с.98; 1769, ч. XII, с. 106; 1767, ч. VII, с. 65-66; Экономический магазин, 1784, ч. XVIII, с.36-44
8Рубинштейн Н. Л. Указ. соч., с. 280.
9Сивков К. В. Новые явления в технике и организации сельского хозяйства в России во 2-й пол. XVIII в. — В кн.: Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы, 1956 г. М., 1961, с. 155.
10Рознотовский А. Новое земледелие на правилах И. X. Шубарта. М., 1794, с. 348, 360; Сивков К. В. Указ. соч., с. 156; У долов Ф. Экономические правила.., ч. III. О скотоводстве. — Труды ВЭО, 1771, ч. XX, с. 160.
11Труды ВЭО, 1769, ч. XII, с. 107; 1767, ч. VII, с. 65—66; 1766, ч. II, с. 119; 1768, ч. X, с. 87.
12Труды ВЭО, 1770, ч. XIII, с. 9—12.
13Труды ВЭО, 1774, ч. XXVI, с. 12—14.
14Труды ВЭО, 1769, ч. XII, с. 97—101; 1767, ч. VII, с. 86; 1769, ч. XI, с. 89—90; 1766, ч. II, с. 148—149.
15Индова Е. И. Дворцовое, хозяйство в России в первой половине XVIII в. М., 1964, с. 244.
16Труды ВЭО, 1768, ч. VIII, с. 162; 1767, ч. VII, с. 60; Экономический магазин, 1784, ч. VIII, с. 36—44.
17Труды ВЭО, 1774, ч. XXVI, с. 14—16; Болотов А. Т. Замечания о неравенстве в нашем отечестве, а больше еще в карачевских местах скотоводства с земледелием. — Экономический магазин, 1784, ч. XVIII, с. 36—44.
18Резников Ф. И. Скотоводство в низовьях Северной Двины в XVII— XVIII вв.— В кн.: Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР. Сб. IV. М., 1960, с. 129.
19Там же, с. 115—135.
20Труды ВЭО, 1770, ч. XIII, с. 10—12; 1774, ч. XXVI, с. 12; 1769, ч. XII, с. 98—100; 1767, ч. VII, с. 53; 1766, ч. II, с. 147, 1767, ч. VII, с. 35; 1768, ч. VIII, с. 172, 177.
21Гильденштедт И. А. Путешествие.., с. 79.
22Удолов Ф. О содержании конский заводов. - Труды ВЭО, 1767, ч. VI, с.168-70.
23Труды ВЭО, 1767, ч. VII, с. 135.
24Труды ВЭО, 1795, ч. II, 29, 30; 1791, ч. XIV, с. 293,317; 1768, ч. VIII, с 179 и др.
25Индова Е. И. Указ. соч., с. 122—126.
26Труды ВЭО, 1768, ч. VIII, с. 92; Болотов А.Т. О удоьрении земель. - Труды ВЭО, 1770, ч. XII, с. 21.
27Удолов Ф. О содержании конских заводов, с. 181.
28Индова Е. И. Указ. соч., с. 115—118; Рубинштейн Н. Л. Указ. соч., с. 390—392; Сивков К. В. Указ. соч., с. 152; Удолов Ф. О содержании, конских заводов, с. 192.
29Труды ВЭО, 1769, ч. XI, с. 108; ч. XIII, с. 32; 1766, ч. II, с. 168—169; 1767, ч. VII, с. 70.
30Резников Ф. И. Указ. соч., с. 117; Труды ВЭО, 1792, ч. XVI, с. 261—263.
31ЦГВИА, ф. ВУА, oп. III, д. 18861, л. 151; Индова Е. И. Указ. соч., с. 110—124.
32Труды ВЭО, 1791, ч. XIV, с. 184—192; 1767, ч. VII, с. 43.
33Труды ВЭО, 1795, ч. И, с. 171—186.
34ЦГВИА, ф. ВУА, oп. III, д. 18 860, л. 37—38, 82; д. 18 861, ч. X, л. 13 об.; Рубинштейн Н. Л. Указ. соч., с. 289, 399; Труды ВЭО, 1768, ч. VIII, с. 181.
35Рубинштейн Н. Л. Указ. соч., с. 398, 400.
<< Назад Вперёд>>
