5.3. Уголовно-процессуальная праводееспособность удельных крестьян
После упразднения Павлом I нижних инстанций губернских сословных судов и создания объединенных губернских палат суда и расправы, нагрузка на суды резко возросла. Но, с другой стороны, была введена ускоренная процедура рассмотрения дел, упразднены переносы их в высшие инстанции. На решения палат по уголовным делам апелляции не приносились, судебные решения подвергались только ревизии губернатора. Предписывалось особенно быстро решать дела по тяжким уголовным преступлениям (о воровстве, разбое, содержании притонов), поскольку сохраняли силу нормы Манифеста 10 февраля 1763 г., установившие «на решение дел злодеев кратчайший срок». В этих условиях удельный поверенный просто физически не имел возможности принять участие в процессе, потому инструкция предписывала ему «ходатайствовать по всем уголовным делам», за исключением дел «злодеев», т. е. по преступлениям средней тяжести и «маловажным». Стряпчих обязали просматривать материалы уголовных дел крестьян, знакомиться с судебными решениями и подписывать их от имени ведомства66. На всех стадиях рассмотрения дел о преступлениях и проступках крестьян удельная администрация должна была обеспечивать их сопровождение: во время следствия, судебного слушания и на стадии обжалования (кассации). При необходимости свои заключения, ходатайства, апелляции и жалобы по делу (в зависимости от его важности) могли подавать не только удельные стряпчие, но и управляющие конторами, товарищ министра уделов или министр уделов.
Мелкие правонарушения, совершенные удельными крестьянами, рассматривались в уездных земских судах, т. е. в ведомстве земской полиции, которая назначала наказание в виде штрафа, административного ареста, принудительных работ. Удельные десятские и сельские старосты обязаны были немедленно сообщать нижнему земскому СУДУ сельскому приказу, а тот, в свою очередь, удельной конторе обо всех правонарушениях, случавшихся в удельных селениях. До прибытия чиновников земской полиции подозреваемые, задержанные крестьянами или сельскими выборными, заключались под стражу в сельских приказах. Земская полиция обязана была проводить следствие только в присутствии представителя удельного ведомства («депутата»), которого назначала удельная контора. В этом качестве могли выступать удельный стряпчий, помощник управляющего конторой, столоначальник или другой чиновник, но не канцелярский служитель. Однако были случаи, когда место удельных чиновников занимали и совершенно некомпетентные лица67. Закон разрешал земской полиции начать расследование происшествия без удельного «депутата» только «по горячим следам», т. е. в случаях, не терпящих отлагательства, когда промедление грозило сокрытием истины и потерей улик. Но по большинству дел меньшей важности (ссоры, драки, порубка леса, самовольная запашка земель, укрывательство беглых и проч.), наоборот, запрещалось начинать расследование в отсутствие удельного «депутата»68. По окончании дознания и предварительных следственных действий дело передавалось на рассмотрение в уездный суд. Решения уездного суда, влекущие наказание в виде штрафа, кратковременного административного ареста, принудительных общественных работ могли заменяться для крестьян телесными наказаниями. В случае совершения крестьянами более серьезных преступлений, дело передавалось в губернскую уголовную палату, решения которой утверждались губернатором.
С 1808 г. обязанности удельного «депутата» во время следствия и производства уголовных дел стали более определенными. Положение департамента уделов обязывало его наблюдать, «чтобы крестьяне не терпели напрасного изнурения или пристрастия» от следственных и судебных чиновников69. Кроме наблюдения за ходом следствия «депутат» подписывал протоколы допросов удельных крестьян, вносил ходатайства уездному стряпчему об исправлении допущенных следствием недостатков «к оправданию или ...отягощению судьбы крестьян»70. В тех губерниях, где не было удельных контор, закон возлагал на уездных стряпчих обязанность ходатайства по делам удельных крестьян в судах первой инстанции (уездных)71, через них же удельные стряпчие губерний, где существовали удельные конторы, подавали ходатайства по делу в уездном суде. Такие ходатайства, как правило, были направлены на то, «чтобы удельные крестьяне не были напрасно отлучаемы от своих домов, и только те из них содержались бы под стражей, которые по следствию изобличены в преступлении ясными и несомнительными доказательствами»72. Помимо ходатайств стряпчих, закон разрешал представителям удельной администрации «брать на поруки» ведомства «содержащихся под стражей удельных крестьян, долговременно отлучаемых от домов своих, а между тем, по существу дела не подлежащих тяжкому наказанию». Поручителем за крестьян, находящихся под арестом во время судебного разбирательства в губернских городах, выступал управляющий удельной конторой, а за содержащихся в тюрьмах уездных городов — сельские приказы73. Кроме того, во время осмотра тюрем губернским прокурором управляющий удельной контрой и его помощник имели право лично посещать содержащихся под арестом удельных крестьян, а также подавать губернатору и прокурору ходатайства об изменении условий содержания арестантов на стадии предварительного и судебного следствия74.
Важным процессуальным нововведением стало освобождение удельных крестьян от повторных допросов в суде первой инстанции, если удельный стряпчий заверял протоколы их первичных допросов во время предварительного следствия. Подпись удельного чиновника служила «удостоверением в .истине их [крестьян] показаний», и протоколы становились основой следственного дела. Повторный допрос допускался только в случае открывшихся в ходе судебного разбирательства обстоятельств, исследование которых было необходимо для вынесения справедливого судебного решения75. В уездном суде или губернской уголовной палате крестьяне присутствовали лично только, как правило, для выслушивания судебного решения по их уголовному делу. Крестьянина сопровождал удельный стряпчий, который должен был консультировать подсудимого на предмет возможного обжалования решения суда. Если учесть, что в судопроизводстве Российской империи господствовала письменная форма уголовного процесса без состязания сторон и «судоговорения», можно сделать вывод, что и в уголовном суде право крестьянина на личную защиту фактически перешло в руки чиновника, что, однако, не может оцениваться однозначно отрицательно.
Российский закон долгое время не допускал защиты личности на стадии предварительного следствия, но в 1825-1826 гг. практика назначения «к следствию» специальных лиц, знающих законы и судебные процедуры, распространилась сенатскими указами на все «свободные» сословия. Постоянно действующих «депутатов» имело духовенство, коронные крестьяне, купцы, мещане76. В обязанности таких «депутатов» от сословий входило юридическое сопровождение «подведомственного» подследственного. Прибыв на место проведения следствия, он также мог требовать ознакомления с протоколами допросов или иными следственными документами, проведения дополнительного расследования, а также должен был наблюдать за тем, чтобы к подследственным не применялись, помимо установленных законом, меры, отягчающие их положение. Подобные обязанности в отношении удельных крестьян с самого основания удельного ведомства исполняли удельные стряпчие (удельные «депутаты»). Но они, в отличие от иных «депутатов», являлись государственными служащими, принадлежали коронному ведомству и несли юридическую ответственность за свои действия перед государством. Удельные «депутаты» регулярно информировали свое начальство о ходе судебных дел крестьян, департамента уделов рассматривал окончательные заключения по всем уголовным делам, представляли («по начальству») свое мнение министру уделов77.
В 1809 г. всем податным категориям населения было запрещено обжаловать решения судов по уголовным делам. В 1823 г. это запрещение сняли, однако право апелляции и обжалования было крайне ограничено. Уголовное законодательство разрешало подавать апелляцию на решение суда до приведения приговора в исполнение только по «маловажным преступлениям». В этом случае правильно поданная апелляция приостанавливала исполнение приговора и влекла за собой пересмотр дела в вышестоящей судебной инстанции. После приведения в исполнение приговора, предусматривавшего телесное наказание или ссылку, осужденным разрешалось подавать жалобу только с места отбытия наказания. Если уголовная палата или Сенат признавали подачу жалобы необоснованной, жалобщик подвергался дополнительному наказанию78.
По порядку ведения процесса крестьяне могли подавать кассационные жалобы как лично, так и через удельного стряпчего, но обязательно за подписью управляющего удельной конторой79. В 1826 г. удельным стряпчим, участвующим в процессе и допущенным к оглашению приговора, было разрешено подавать отзывы на приговоры уголовных палат по делам о преступлениях удельных крестьян в порядке кассации80. При передаче дела из уездного суда в уголовную палату, удельный стряпчий допускался к знакомству с делом в канцелярии палаты и мог подавать замечания о производстве дела в суде первой инстанции, подписанные управляющим конторой81. Если уголовное дело удельного крестьянина доходило до рассмотрения в порядке обжалования до Сената, министр уделов был обязан представить в Сенат свое заключение по делу82.
Объективная оценка значения института удельных стряпчих, к которым перешли важные права крестьян в судебном процессе, невозможна без учета общей картины уголовного судопроизводства в Российской империи первой половины XIX в. В процессе господствовало инквизиционное начало, в обвиняемом отрицались права юридической личности. Прокурор осуществлял только функции надзора за законностью. Судьи были жестко связаны в своих решениях теорией формальных доказательств. Судебный процесс, где отсутствовали стороны, представлял собой, по определению известного дореволюционного криминолога И. Я. Фойницкого, не живой судебный спор, а «безличное исследование, движущееся волей одного закона», а «все, участвующие в процессе лица, обязываются по долгу службы стремиться к раскрытию материальной истины, достижение которой объясняется государственным интересом». В этих условиях материальная истина была связана не столько с установлением справедливости, сколько «формальной правды», за которой вполне могла скрываться вопиющая «неправда», «обрушивающаяся всей своей тяжестью на невиновного и выгодная для тех виновных, которые, несмотря на массу косвенных улик, были наглы и тверды в запирательстве»83.
В дореформенном суде, где по-прежнему процветали волокита, взяточничество, подлоги, невежество судей и канцелярских служителей, где судебная процедура отличалась запутанностью, многоступенчатостью, формализмом и крючкотворством, фактически главным участником процесса явился не судья, а секретарь. Эти мелкие чиновники «под покровом бюрократических форм могли всякое дело направить или затянуть в силу личных отношений в своекорыстных целей. Секретарями в большинстве случаев были люди опытные и находчивые, прекрасно разбиравшиеся в делах и являвшиеся незаменимыми руководителями тех судебных мест, в которых они служили»84. Очевидно, что крестьянин, оказавшись без поддержки в суде один на один с таким «профессионалом», вряд ли мог рассчитывать на успех своего дела. В этих условиях участие в процессе удельных чиновников, представлявших крестьян, становилось просто необходимым, хотя и служило еще одним проявлением тотальной административной опеки, пронизывавшей все общественные отношения крепостнической России.
В 1840-е — 50-е гг. необходимость реформы суда и судопроизводства осознавалась не только обществом, но и правительством. В министерство юстиции, второе отделение с. е. и. в. канцелярии, непосредственно царю поступали многочисленные записки и проекты по этому вопросу85. Однако все они были обречены на неудачу, поскольку верховная власть не связывала реформу суда с коренными преобразованиями общества, а высшие правительственные чиновники, отвечавшие за ее проработку (Д. Н. Блудов, В. Н. Панин), были сторонниками не радикальных, а паллиативных мер, затрагивавших только некоторые звенья существующей судебной системы. В частности, обеспечение защиты прав личности на следствии и суде связывалось ими с укреплением института «депутатов» для представления интересов различных сословий и ведомств в суде.
Удельные чиновники, в отличие от иных «депутатов», сохранили право представлять интересы подведомственных крестьян на всех стадиях уголовного процесса. Но если их полномочия в гражданском процессе полностью заменяли крестьянина, то при рассмотрении уголовных дел личная праводееспособность крестьянина частично сохранялась (он лично выступал в процессе как подсудимый или свидетель), а роль удельного чиновника сводилась к наблюдению за условиями предварительного заключении, подаче прошений на имя губернского прокурора, составлению апелляций и жалоб. Своевременно поданная апелляция на решение уголовной палаты могла отсрочить исполнение наказания до рассмотрения дела в высшей кассационной инстанции86. Но, несмотря на это, главной фигурой в уголовном процессе по делам удельных крестьян по-прежнему выступал удельный стряпчий.
Особым процессуальным институтом в российском праве XIX в. являлось «оставление в подозрении». Суд, не найдя прочных доказательств ни вины подсудимого, ни его невиновности, прибегал к своеобразной отсрочке вынесения приговора. Не осужденный, но «оставленный в подозрении» крестьянин возвращался в свою деревню, передавался под надзор старосты и сельского общества, которое, в случае «неодобрения в поведении», имело право составить мирской приговор и выслать подозрительное лицо с места жительства. Например, в феврале 1858 г. департамент уделов рассматривал дело о 43-х «оставленных в подозрении» удельных крестьянах нескольких приказов Московской удельной конторы. Все они в течение 20 лет в разное время проходили по уголовным делам и губернскими палатами уголовного суда были «оставлены в подозрении» (а некоторые — «в сильнейшем подозрении») совершения инкриминированного деяния (покушение на убийство, ограбление, поджог, подделка документов и денежных знаков, мошенничество и проч.). Проведенная департаментом уделов проверка показала, что большинство из этих крестьян «одобряются в поведении», но некоторых следует считать неблагонадежными и «сделать распоряжение об удалении из жительства». Департамент уделов поручил управляющему удельной конторой «предложить на обсуждение мирских обществ... как прежнюю их [крестьян] подсудимость, так и настоящее поведение, и если общества не пожелают оставить их в жительстве, в таком случае, об удалении их из онаго составили бы установленным порядком приговоры, которые и представить в Департамент»87.
В одном из приказов ведения Московской удельной конторы — Карповском — под общественным надзором в то же время состояли 125 крестьян, «оставленных в подозрении» решениями суда. По результатам проверки выяснилось, что подавляющее большинство (101 человек) «со времени своей подсудности не были замечены во вредных действиях, а некоторые, обратившись к хлебопашеству, промыслу, другим крестьянским занятиям, по свидетельству местного Головы и других опрошенных лиц, совершенно исправились», но 16 крестьян по-прежнему «ведут жизнь предосудительную, завлекают в порок других», а потому «удаление их из общества крестьян принесло бы несомненную пользу»88. В отношении последних Департамент также предложил управляющему передать вопрос о дальнейшем пребывании этих правонарушителей под удельным управлением на решение сельского общества. Приговоры сельского общества об удалении неблагонадежных крестьян не подлежали пересмотру, ревизии, обжалованию. Крестьянин, в отношении которого принимался такой приговор, в первой половине XIX в. не имел никаких процессуальных прав. Таким образом, уголовно-процессуальная правосубъектность удельных крестьян определялась не только законом, но и обычаем, который также весьма жестко ограничивал правовые возможности удельных крестьян получить справедливую защиту своих прав.
После обнародования указа от 23 июля 1858 г. отношение ряда губернских властей и судов к участию в процессе по делам удельных крестьян удельных чиновников резко изменилось. Последним с большим трудом удавалось исполнять обязанности по оказанию правовой помощи крестьянам. Департамент уделов счел необходимым поддержать предложение управляющего Нижегородской удельной конторой В. И. Даля представить на утверждение императору дополнения к указу облегчавшие удельным чиновникам выполнение функций ведомственных юрисконсультов. Соответствующий указ был принят 4 февраля 1859 г.89
Подводя итог, отметим, что спектр процессуальных прав, которыми обладали удельные крестьяне до 1808 г., включая право личного участия в судопроизводстве и отправлении правосудия, право выбора сельских заседателей, право нанимать поверенных и самим выступать в качестве поверенных посторонних лиц и своих же крестьян и проч., позволяет оценить их правовое положение в суде как близкое к статусу лиц свободного сельского состояния и существенно отличавшееся от положения частновладельческих, абсолютно бесправных, крестьян. Но после принятия Положения департамента уделов 1808 г. процессуальная правосубъектность удельных крестьян претерпела существенные изменения. Департамент уделов стремился к установлению максимального контроля за прохождением тех дел крестьян в судах, которые так или иначе затрагивали интересы ведомства, а длительные сроки следствия и суда и их запутанное течение пагубно сказывалось на состоянии крестьянского хозяйства и платежеспособности крестьян90. Удельный стряпчий, обязанность которого декларировалась как оказание крестьянам всевозможной юридической помощи, представлял в суде ведомство, а не лично крестьянина. В суде по делам крестьян он действовал не как их доверенное лицо, а по поручению и свидетельству конторы, то есть, удельный стряпчий выступал в суде не как помощник стороны (крестьянина), как, например, действует в современном суде адвокат, а был ее заместителем. При этом неизбежно замещалось не только лицо, но и его интересы. Права крестьян в суде оказались производными от воли законодателя, главы императорского дома, и департамента уделов как его уполномоченного органа, хотя нельзя, конечно, полностью исключить случаев, когда интересы администрации и подведомственного крестьянина совпадали, и последний действительно мог рассчитывать на квалифицированную защиту в суде.
Существенное ограничение процессуальной правосубъектности удельных крестьян стало естественным следствием развития принципов управления удельными крестьянами «по праву помещичьему». Подобно крепостным крестьянам их лишили права избирать и быть избранными сельскими заседателями судов, лично участвовать в гражданском процессе по своим делам, приглашать поверенных, принимать доверенности от односельчан. Процесс ограничения прав удельных крестьян в сфере судопроизводства протекал на фоне обособления удельного ведомства от центральных, губернских и уездных органов управления и суда и был его логическим продолжением. Удельное ведомство стремилось завершить правовую изоляцию крестьян, используя, в том числе и механизмы общественного надзора за их поведением. В сфере действия обычного права процессуальное положение крестьянина вообще не регламентировалось, и он всецело зависел от общественного мнения. Процессуальная правосубъектность удельных крестьян в середине XIX в. в наибольшей степени противоречила их юридическому статусу «свободных сельских обывателей», а потому подверглась изменениям накануне отмены крепостного права в первую очередь.
64ПСЗ-I. Т. XXIV. № 17906, Ст. 167, 182.
65РГИА. Ф. 515. Оп. 5. Д. 955.
66ПСЗ-I. Т. XVI. № 11750. Ст. 1; ПСЗ - I. Т. XXVI. № 19400. Ст. 9.
67Так, управляющий Вологодской удельной конторой Боровцин в 1815 г. неоднократно направлял в качестве удельного депутата далее приказных писарей, одному из которых, канцеляристу Андрееву, назначенному на должность самим управляющим, было не более 13 лет. — История уделов за столетие их существования... — Т. 2. — С. 459.
68ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020, Ст. 166; СЗРИ. - СПб., 1842. - Т. II. Учреждения губернские. Ст. 5237,5238; Т. XV. Свод законов уголовных. Ст. 1023. С 1829 г. часть так называемых «маловажных» дел была вообще изъята из ведения земской полиции и суда и целиком отдана под судебно-полицейскую юрисдикцию удельного ведомства (см. об этом параграф 3 Главы 2). — Свод удельн. пост. Ч. I. Ст. 470; СЗРИ. - СПб., 1842. - Т. XV. Свод законов уголовных. Ст. 1679.
69ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 162.
70Там же. Ст. 163; Свод удельн. пост. Ч. I. Ст. 464, 467.
71СЗРИ. - СПб., 1842. - Т.XV. Свод законов уголовных. Ст. 1030.
72ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 164; Свод удельн. пост. Ч. I. Ст. 472.
73ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 170; СЗРИ. - СПб., 1842. - Т. XV. Свод законов уголовных. Ст. 1013.
74ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 169; СЗРИ. - СПб., 1842. - Т. XIV. Учреждения и уставы о содерж. под стражей и ссылке. Ст. 15.
75ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 165; СЗРИ. - СПб., 1842. - Т. XV. Свод законов уголовных. Ст. 1156.
76ПСЗ-II. Т. I. № 12, 177.
77Свод удельн. пост. Ч. I. Ст. 319.
78ПСЗ-II. Т. XXI. Отд. I. № 19640. Ст. 1342, прим. 2; Ст. 1338; Чельцов-Бебутов М. А. Курс уголовного и процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса... - СПб., 1995. - С. 742; Миронов Б. Н. Социальная история России. - СПб.,1999. - Т. 2. - С. 52.
79СЗРИ. — СПб., 1842. — Т. XV. Свод законов уголовных. Ст. 1335; Свод удельн. пост. Ч. I. Ст. 476.
80ПСЗ-II. Т. I. № 177.
81ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 167, 168; Свод удельн. пост. Ч. I. Ст. 477.
82СЗРИ. - СПб., 1842. - Т. XV. Свод законов уголовных. Ст. 1307.
С точки зрения официальной юриспруденции того времени столь широкое участие удельных чиновников в уголовном и гражданском судопроизводстве полностью обеспечивало реализацию права удельных крестьян на судебную защиту. Например, проф. С. Баршев относил к важнейшим судебным действиям, без которых «совершенно невозможно никакое беспристрастное отправление правосудия», именно то, что входило в обязанности удельного стряпчего, а именно: получение подсудимым и его защитником точных сведений «о всех важных, по их влиянию на судьбы первых, судебных действиях», принесение жалобы, ознакомление с окончательным приговором «с подробным объяснением причин, на которых оп основывается», прочтение и утверждение «рукоприкладством» судебных протоколов и проч. — См.: Баршев С. О преимуществе следственного процесса перед обвинительным // «Юридические записки». — 1842.-Т. 2.-С. 143.
83Цит. по: Бочкарев В. Дореформенный суд // Судебная реформа. — Т. I. — М. 1915.-С. 218.
84Там же. С. 213.
85См.: Плетнев В. Работы но составлению проектов судебного преобразования до 1861 г. // Судебная реформа. - М., 1915. - Т. I. - С. 270-302.
86ПСЗ-II. Т. 1.№ 177.
87РГИА. Ф. 515. Оп. 21. Д. 664. Лл. 3 - 7 об., 23 - 27, 72.
88РГИА. Ф. 515. Оп. 21. Д. 664. Л. 71.
89ПСЗ-II. Т. XXXIII. № 33329, № 33964.
90ПСЗ-I. Т. XXX. № 23020. Ст. 165, 170, 175.
<< Назад Вперёд>>
