Суть норманизма и corpus delicti
Неблаговидное дело возведения этого тезиса в абсолют, развития его в общую идею о природном превосходстве германцев над славянами норманисты-ученые, вне зависимости от того, придерживались они сами этой идеи или нет, обычно предоставляли политикам и журналистам. Впрочем, иной раз она проскальзывала и в ученых трудах профессоров — например, в уже приводившихся высказываниях Шлёцера. Эта идея широко известна и в другом обличье — в виде фашистской «расовой теории», учения о природном превосходстве «нордической расы», северных арийцев, над всеми прочими.
Прежде чем обратиться к проверке обоснованности главного конкретного тезиса норманистов, необходимо раз и навсегда уяснить себе, что на самом деле из этого частного тезиса, даже если бы он оказался верным, по здравой логике вовсе не вытекает та злокачественная общая идея природного национального неравенства, с которой этот тезис оказался тесно связанным в результате длительного совместного бытования в науке. Иначе говоря, связь между этим частным тезисом и общей идеей не логическая, а историческая.
Из того, что на каком-то отрезке времени тот или иной народ оказался позади других и, чтобы быстрее ликвидировать отставание, прибег к заимствованию культурных достижений у соседей, учился у соседей, из всего этого еще вовсе не вытекает, что данный народ и вообще не способен к самостоятельному развитию. В наше время многие народы азиатской части СССР с братской помощью русского народа быстро ликвидировали свое отставание и ныне показывают высокие образцы творческой одаренности и общественной зрелости. [Сей аргумент несет отпечаток своего времени. Ныне, после распада СССР и после самоопределения народов Средней Азии, такого, какое получилось, я бы повторил тезис о творческой одаренности, но вот насчет общественной зрелости некоторых из них, пожалуй, воздержался бы.]
Из того, что на каком-то отрезке времени тот или иной народ не имел своей государственности, находясь под властью пришельцев-завоевателей, тоже еще вовсе не вытекает, что данный народ и вообще не способен к самостоятельному государственному строительству. На наших глазах многие народы, бывшие под пятой чужеземцев, сбросили иностранное иго и создали собственными усилиями независимые государства.
Значит, сам по себе тезис о создании Древнерусского государства норманнами не может обосновать ту идею, против которой, собственно, и поднимали оружие антинорманисты, — идею о роковой природной обездоленности русского народа и о превосходстве германцев над славянами. Этими соображениями определяется и отношение советских ученых к современным норманистам. Вполне очевидно, что сторонники этой бредовой расистской идеи являются нашими политическими врагами. Что же касается ученых-норманистов, которые ясно и искренне отмежевываются от этой идеи, хотя и признают конкретный норманистский тезис в ограниченном значении для узкого исторического периода, то для советских историков-антинорманистов такие ученые являются не политическими врагами, а лишь противниками в идейном и научном споре. (Разумеется, здесь имеются в виду только взаимоотношения по рассматриваемому вопросу, тогда как на деле в каждом конкретном случае могут оказаться и другие разногласия, характер которых здесь не может быть учтен.)
Их тезис сам по себе, при всем пронорманнском звучании, ничего не доказывает.
Тогда, спрашивается, почему именно советских историков так заботит проверка обоснованности самого этого тезиса? Не все ли равно, в таком случае, окажется он правильным или нет?
А вот не все равно. Можно было бы, конечно, ответить и так, что, мол, просто надо выяснить истину в данном вопросе, как и во всяком другом, — и дело с концом. Но это было бы упрощение. Тут основания посложнее. Да, в теории, разоблачая идею о природном неравенстве народов как вредную и несостоятельную, мы делаем упор на неправомерность выведения этой общей идеи из данного частного тезиса, вне зависимости от того, прочен ли самый тезис, — и этого по строгой логике уже достаточно для опровержения идеи. Все же, поскольку в умах людей эта идея была долго связана с данным тезисом и на практике эти субъективные нити очень трудно рвать, постольку для развенчания враждебной нам идеи может пригодиться и разрушение тезиса, служившего ей конкретной базой, — буде, конечно, этот тезис окажется на поверку непрочным.
Это, так сказать, субъективная сторона дела.
Есть и объективная. Конкретный тезис норманистов, конечно, не может обосновать их общую идею, поскольку этот тезис затрагивает лишь один отрезок истории восточных славян — период возникновения государственности, — а общая идея имеет в виду весь ход истории восточных славян. Один этот тезис — слишком узкое, недостаточное основание для столь всеобщей идеи. Но если к каждому периоду истории восточных славян подсунуть по аналогичному тезису (а такие попытки были: для периода Киевской Руси на роль норманнов выдвигались византийцы, для периода раздробленности —татары, для петровского времени — немцы, и т. д.), то, глядишь, и строится солидное наукообразное основание для опасной и порочной идеи, стоит только проявить беззаботность и благодушие в отношении к подобным тезисам вообще.
Такая беззаботность и заключается в сентенции: из одного тезиса идею не вывести, значит, он не опасен. Взятые каждый раз в отдельности, в применении к каждому отдельному тезису, эти слова звучат как будто и верно, но на самом деле они верны только в применении к отдельному тезису, абстрагированному от всей истории, а в жизни эти тезисы не существуют в таком очищенном виде. Так что если применить эту сентенцию к каждому отдельному тезису, то в результате мы окажемся перед удивительным открытием, что применили ее ко всем подобным тезисам в совокупности — и просчитались. Один краеугольный камень — не фундамент. Это верно и в применении ко второму такому же, и к третьему, и так далее. Но все вместе они составляют фундамент. Так что один краеугольный камень не фундамент — и в то же время фундамент. В том смысле, что он часть фундамента. Один тезис норманистов — не основа для общей идеи норманизма и в то же время основа для нее: он часть фундамента.
Правда, он может из безобидного камня превратиться в часть фундамента вражеской крепости только при наличии остальных частей — других подобных камней. Более того, достаточно вынуть из фундамента хоть один из них, чтобы все здание рухнуло: ведь если был хоть один период в истории, когда проявились способности данного народа, значит, невозможно приписывать ему природное отсутствие способностей. Но как определить, какой из камней надо выбить? Очевидно, только одним способом — дотошной проверкой прочности каждого из них.
Только одна оговорка. Очень может быть, что непрочными, ломкими окажутся они все. Но если и не все — ничего страшного. Кто верит в наличие творческих сил и способностей у всех народов, кого вся логика современной действительности и совокупность фактов истории убедили в справедливости этой гуманной идеи, того не смутит преобладание иноземных влияний и внешних импульсов на каком-то периоде истории данного народа. Разумеется, это не резон отмахнуться от проверки прочности того тезиса, о котором речь, в уповании на успехи такой проверки по соседству. Что будет, если и коллеги на соседних участках науки проявят такую же леность мысли? А как знать, какой участок окажется плодоноснее других? Нет, это не резон, чтобы отмахнуться. Это лишь обоснование нашей ставки на полнейшую объективность в подходе к решению вопроса, к анализу аргументов. Нам нет нужды искажать истину.
Более того, тенденциозное искажение фактов даже на узких участках науки — не в наших интересах. А что греха таить, и у нас бывало, что иные исследователи для достижения сомнительного эффекта шли на такое искажение. Между тем, какими бы благими побуждениями оно ни вызывалось, сознательное или непреднамеренное, грубое или искусное, оно способно лишь дискредитировать методы нашей исторической науки, подорвать ее престиж и ослабить силу ее основных выводов. А именно за них идет бой. За них, а не за частности.
Наконец, не стоит забывать, что далеко не все норманисты злостно подбирают аргументы, чтобы унизить славян и возвысить норманнов, многие просто сопоставляют факты, как они им видятся; и далеко не все антинорманисты отвергают доказательства значительной роли норманнов на Руси, чтобы досадить иноземцам и отстоять самобытность славян, — есть же и просто слабые места в системе доказательств. Еще эмигрант В. Мошин (1931а: ИЗ) замечал, что нельзя сводить весь спор к борьбе объективной науки с ложно понятым патриотизмом: в антинорманистах оказываются немец Эверс и еврей Хвольсон.
Этими соображениями нам и надлежит руководствоваться, взвешивая аргументы норманистов и антинорманистов на чашах критических весов.
<< Назад Вперёд>>
