3. Церковно-монастырское землевладение. Черты феодального режима и их особенности
Натуральный оброк в виде «пятого снопа» был преобладающей повинностью крестьян Пыскорского Преображенского и Соликамского Вознесенского монастырей. Во второй половине XVII в. в этих хозяйствах уже не встречается более высокая норма хлебного оброка предыдущего времени — «третной хлеб». Привлекая крестьян в свои владения, монастыри проявляют поразительную изобретательность, принимают в расчет самые разнообразные обстоятельства, ведя переговоры с новопорядчиками. Условия поряда в каждом случае очень индивидуальны и носят след упорной, настойчивой борьбы старцев за рабочие руки. Перед нами 17 сохранившихся порядных (в списках того времени) Невьянского Богоявленского монастыря за 1653 — 1657 гг643. Стоит их рассмотреть подробнее, чтобы представить практику вербовки крестьян в условиях отдаленной «Сибирской украины».
Важанин Григорий Федоров заключил порядную с монастырем «жити... во крестьянех» на таких условиях. Срок действия документа— 10 лет (с марта 1653 г. по март 1663 г.). Поселившись на монастырской земле, поставив двор (это обязательный пункт порядных), крестьянин обязывался в монастырь «давать... выдел пятой сноп» из урожая хлебов (молотьба и доставка в монастырские житницы возлагаются на порядчика). «А семенами строителю с братьею меня, Григорья, ссужати»,— отмечается в порядной. После клаузулы о житье «без ослушания и без огурства и никаким воровством не воровать» и угрозы наказания за нарушение уговора («смирять монастырским смирением, смотря по вине») идет очень существенный для юридической стороны отношений пункт. «А не дожив до сроку,— говорится далее,— не похощу за монастырем жить, и на мне строителю з братьею взять ряды пять рублев в казну. А после сроку не похощу за монастырем жить, и строителю з братьею двор мой со всеми хоромы по сей записе взять в монастырь, изба, и клеть, и овин». Документ был составлен в монастыре, писал его церковный дьячок Яков Гаврилов644.
Ерофей Никифоров и Федор Филиппов Суховерховы, «родом двиняна», в порядной обязались жить за монастырем в крестьянах 13 лет (с 1 марта 1653 г. по 1 марта 1666 г.). Указано место, где они должны «жить двором своим» («на Калмацком броду... над рекою Бобровкою»). У них были жены и дети. Им надлежало «пахать земля монастырская добрая на своих конях ис пятого снопа». Дальнейшее знакомство с документом показывает, что первые 3 года порядчики будут на льготе и с них пятый сноп взимать не должны. Затем вступает в силу оброчный платеж, причем оговорено, что хлеб сдавать «измолотя, не стравя гадине и не оброня колосу». Семена для посева оба двинянина будут брать в монастыре, затем покрывая их «ис своего хлеба». Указаны размеры двора («изба трех сажен лечатных») и овина («дву сажен печатных»). Если крестьяне в течение всего срока договора не поставят двора и не возведут других построек, они должны уплатить 10 руб. в казну монастыря. В данном случае монастырь сумел добиться включения в порядную очень важного пункта, коим Суховерховы обязывались «не дожив, не збежать». Кроме того, старцы выговорили в течение 10 лет право требовать с крестьян барщинной работы, правда, ограниченной жатвой 1 дес. монастырского хлеба ежегодно. Но и в этой записи обусловлена возможность досрочного ухода порядчиков из монастыря с уплатой огромной неустойки в 30 руб. Ясно, что практически досрочный разрыв с монастырем был едва ли реален. Оставление монастыря после 13 лет крестьянства, как и в других порядных, лишало лиц, их давших, права пользоваться недвижимостью (двором и прочими постройками)645.
Формуляр третьей порядной очень сходен с предыдущими, и условия те же. Более тщательно, чем раньше, здесь описаны обязанности по сооружению двора: поставить «изба, против избы клеть и овин поставить же, а в избе нутро зделать наготово, двери и окна затворить». Монастырь взыскивает с порядчика — чердынца Тараса Петрова — 5 руб., если он в положенный срок не поставит двора. Вероятно, обстоятельность этой части договора обусловлена тем, что Тарас Петров был хорошим плотником, коими славился Чердынский уезд. На эту мысль наталкивает и другое соображение: монастырь во что бы то ни стало добивается сооружения двора. Этот пункт фигурирует дважды. Неустойка при досрочном уходе или бегстве определена в 15 руб. Возврат выданных монастырских семян должен быть регулярным «из своего хлеба, а не свопча и до сроку своего»646.
Четвертую порядную дал соликамец Афанасий Титов. В отличие от предыдущих записей тут нигде не упомянуто, что Титов поряжается в крестьяне. Сказано просто: «жить... за Богоявленским монастырем двором своим, пахать земля монастырская добрая ис пятаго снопа 10 лет с нынешнего 161-го году апреля з 25 числа». Более короткий срок (совпадающий с первой порядной) объясняется тем, что в том и в другом случае уже были поставлены дворы «наготово». Старцы всюду следят, чтобы непременно говорилось, что двор стоит или будет поставлен на монастырской земле. Сумма, идущая в пользу монастыря, если порядчик «не похощет» жить у старцев до названного срока, здесь более умеренная — 5 руб. Новым является в этом документе заключительное условие: «А где ся запись выляжет, тут по ней суд и правеж, а хто с сею записью станет, тот по ней и истец»647. Рассмотренные выше 4 порядные относятся к 1653 г.
В следующем году монастырь продолжал заключать порядные договоры. Жить в Ощепкову слободу на курье «пониже Ключевской деревни» пошел на 14 лет Трофим Викулов Лузянин. Льготы он получил 4 года. Сверх обычного условия безоброчного владения пашнями и сенокосами, в эти годы он имел разрешение на ловлю рыбы в курье. Здесь присутствует тот же пятый сноп, но добавлена еще ежегодная повинность ставить «на монастырь» 30 копен сена. Кроме того, в льготное время порядчик должен был жить на монастырском дворе, а затем поставить свой двор. Неустойка в этой порядной — 7 руб648.
«До смерти своей» порядился в крестьяне монастыря Филипп Кириллов, «родом сысолец», обязавшись без всякой льготы платить с 1654 г. пятый сноп. Возможно, этот крестьянин уже какой-то срок был за монастырем и теперь решил остаться тут навсегда (в этой записи отсутствует пункт о дворе). Со своей стороны монастырь ооещает порядчику, что будет его «семенами ссужати и от всяких государевых зделей и от оброков и от всяких сторонних людей... оберегати»649. Такое же обещание дали старцы двум пинежанам — братьям Артемьевым (Леонтию и Петру), которые назвались «прежними половниками» Богоявленского монастыря, а ныне порядились в крестьяне на 15 лет с апреля 1654 г. при трехлетней льготе. Штраф «за дворовое поставление» (точнее, «непоставление» в указанный срок) — 5 руб., неустойка — 20 руб650. Уроженец важских мест Иван Афанасьев дал запись в том же году на 13 лет. Помимо пятого снопа, по истечении трехгодичного льготного срока он был обязан возить на своих конях хлеб с монастырской заимки «по силе своей». Порядчик получил от монастыря «мякотной земли под яровой хлеб две десятина да полдесятины озими в земле. И та полдесятины озими пахать на своих конях и рожь посеять своя»651. Прочие условия совпадали. В 1655 г. двое соликамцев с Зырянки — Кирилл Кондратьев Козлов и Семен Дементьев Кропачев — с женами и детьми стали крестьянами монастыря на 13 лет с обычной льготой в первые 3 года и на известной уже основе уплаты пятого снопа «и поборы монастырские давать с крестьяны вместе ж». Поряд сопровождала такая текущая сделка: крестьяне получали в 1655 г. «озими две десятины да две десятины мякотной земли под яровой хлеб» с условием сеять своими семенами. «А в то место нам, Кириллу и Семену,— писали крестьяне,— две десятины поднять и посеять своею рожью на своих конех и впредь нам до той земли дела нет». Старцы, таким образом, обеспечивали себе поднятие целинного участка силами порядчиков. Штраф за непоставку двора был установлен в 10 руб., досрочный уход оценен в ту же сумму652.
К августу 1656 г. относится десятый акт. Он примечателен тем, что в монастырь порядился бобыль-устюжанин («монастырской бобыль») Леонтий Петров на 20 лет (льгота 3 года). После льготы Петров будет платить в монастырь «на всякой год оброку по полуполтине и всякие монастырские зделья делать без ослушанья и без огурства и никаким бесчинством не бесчиновать». Неустойка в случае ухода ранее означенного времени указана в 15 руб. Другой монастырский бобыль, Леонтий Лукьянов с Сысолы, дал запись на тех же условиях, что и его предшественник Петров.
Вообще 1656 г. оказался урожайным на порядные с денежным оброком. Савва Кондратьев Брагин в своей записи указал, что идет «пахать земля монастырская». Льгота ему была назначена трехлетняя, после чего «давати мне, Савве, в монастырскую казну своей пахоты з десятины по полтине, поскольку десятин учну пахать в перемену, а в дву по тому ж, и сколько годов учну я жити за Богоявленским монастырем». Здесь отношения феодала и крестьянина максимально упрощены, будучи сведены к своеобразной «сдельщине» в определении общей суммы оброка. Порядчик не связан обусловленным сроком житья за монастырем. В данном случае нет и речи о какой-либо неустойке. Оставление владений монастыря крестьянином грозит лишь потерей двора и прочих построек. На тех же основаниях порядился Иван Яковлев «родом вычегжанин». По полтине за десятину пахоты согласился платить монастырю в течение 10 лет (плюс трехлетняя льгота) давший запись в бобыли двинянин Стефан Дементьев Носко. Но его вариант устройства менее благоприятен в смысле иных условий. Тут вновь мы встречаемся с клаузулой о штрафе за непоставку в срок двора и 15-рублевой неустойке653.
Выделяется из всех пятнадцатый акт. Его дал монастырской братии во главе со строителем Давыдом (кстати, все списки порядных заверены им) Остафий Васильев, «Богоявленского монастыря Невьянской пустыни прежней оброчной крестьянин». Он с семейством (жена и дети), вероятно, возобновляет прежний договор «пахать земля монастырская из оброку 12 годов на монастырской заимке Колмацкий брод» по р. Бобровке и жить «двором своим». Льготный срок установлен в 2 года. Определен размер запашки — по 2 десятины озимого и столько же ярового посева. Оброк назван в размере полтины с десятины ржи. И это сделано со смыслом, чтобы понудить крестьянина к выполнению, хотя бы частичному, барщинных повинностей: «А буде заставят монастырской хлеб за оброк, и мне, Остафью, жать безо всякова прекословья». Обратимость оброчной повинности все же ограничена только самой горячей порой — жатвой. Но этим не исчерпаны еще обязательства порядчика. «А буде я,— говорится далее в акте,— ...учну сиять ярового хлеба в лишке, и с лишново севу оброк давать з десятины по полтине же или жатиже». Подробно описано, что должен построить крестьянин во время льготного двухлетия: двор, избу 3 саженей печатных, «против избы клеть и забор по обе стороны, а от избы до клети забрать сарай, драницы покрыть и овин поставить дву сажен ручных». Крестьянин берет на себя также обязательство «как повестят, заплота мельничная починивать, и мне робить с крестьяны вместе». Эта порядная не обошла и жену Остафия: «А жене моей престь на монастырской обиход по два десятка конопля на всякой год». Кроме того, порядчик обязан огород городить вместе с крестьянами (эта формула во всех порядных встречается), а также «всякие подати, хлеб с Калмацково броду из монастырских житниц с оброчными крестьяны возить в монастырь вместе на своих конех по вся годы». Непоставка двора грозит порядчику 10-рублевым штрафом, а уход ранее срока — 15-рублевой неустойкой. Присутствует распространенное условие о послушании монастырским властям. Уход после срока предусмотрен также на уже известных основаниях654. В рассмотренной порядной, можно полагать, наиболее подробно перечислены повинности старожильческих крестьян монастыря. Сама дифференцированность их в записи (не всегда, впрочем, четкая) указывает на то, что условия вырабатывались нелегко. Одновременно заметно, как монастырская братия стремится прижать крестьянина, привязать его покрепче к хозяйству святой обители.
Последние две порядные датируются 1657 г. Обе они даны пришлыми людьми (один пинежанин, другой вычегжанин) на 13 лет с условиями, уже нам знакомыми, включая платеж «пятого снопа» после льготных лет655.
Итак, знакомство с порядными Невьянского Богоявленского монастыря за четыре смежных года показывает, что закрепостительные тенденции в условиях призыва крестьян присутствуют. Они прослеживаются и по материалам порядных записей в крестьяне Тобольского Знаменского монастыря656. В 1668 г. гулящий человек Филипп Развалихин порядился в крестьяне Далматова монастыря с условием после договора «идти на волю», оставив монастырю часть имущества657. Более заметны эти тенденции, когда на новый срок договаривается уже работавший ранее ка тех или иных условиях у старцев порядчик. Хлебный оброк составляет главную повинность крестьян. Приобретает значение и оброк деньгами. Там, где только возможно, монастырь стремится выговорить право привлекать крестьян на барщинные работы. Однако делается это довольно осторожно и осмотрительно. Ни одна порядная не имеет перечня полного цикла барщинных работ на монастырь — они как бы распылены между отдельными порядчиками. Это также характерная черта рассмотренных источников, свидетельствующая о трудностях в монастырском хозяйстве. Настойчивые усилия братии монастыря направлены к тому, чтобы трудом новопорядчиков обеспечить условия для их возможных преемников в случае ухода до или после договорного срока (статья об оставлении монастырю двора и прочих построек).
Общий вывод, как мы полагаем, вытекает такой: в монастырском владении мы не наблюдаем классического типа крепостной зависимости. Право ухода, хотя и обставленное разными рогатками, остается неотъемлемой частью прибора в крестьяне. Обусловленный срок житья и форма документа тоже говорят в пользу этого вывода. Все это составляло специфику феодальных отношений в изучаемом районе — в районе, подвергавшемся усиленной крестьянской колонизации. Вот почему трудно согласиться с теми исследователями, которые склонны слишком сближать положение монастырских крестьян Западной Сибири с крепостным состоянием их в монастырских и помещичьих имениях Европейской России.
Сопоставление рассмотренных выше актов с порядными в крестьяне к помещикам в Европейской России со всей убедительностью о том свидетельствует. В этих последних непременно присутствует варьирующаяся бессрочная формула «крепок... во крестьянстве»658. Не составляет исключения и поступление в крестьяне к монастырям — тут также имеется условие о крестьянской «крепости»659. Например, «вольный человек» Лука Юрьев порядился в Спасо-Преображенский Мирожский монастырь (март 1629 г.) и дал обязательство: «впредь я, Лучка, по сей записи Мирожскому монастырю во крестьянстве крепок, вольно им меня, где сыщут (в случае побега.— А. П.), в ту свою вотчину взяти по сей записи изо крестьянства и из бобыльства»660. Знакомство с порядными в монастырские крестьяне Европейской России за вторую половину XVII столетия вполне согласуется с данным наблюдением661. В еще большей степени это относится к оформлявшим ссудные записи в крестьяне у светских феодалов662.
Оброчная форма эксплуатации крестьян была свойственна и другим сибирским монастырям (Верхотурскому Николаевскому, Тобольскому Знаменскому, Троицкой Рафаиловой пустыни и др.)663, а также владениям Тобольского Софийского дома664. Ниже мы будем иметь возможность затронуть тему о применении наемного труда в феодальных вотчинах Западной Сибири. Сейчас же важно заметить, что барщинные, отработочные повинности не получили широкого распространения в сибирских монастырях. Причина этого явления кроется в социальном облике западносибирской деревни, в которую лишь были вкраплены владения монастырей. Воздействие внешней среды, не способствовавшей глубокому проникновению крепостнических отношений, в свою очередь влияло на миграционные процессы. Таким образом, жизнь «редактировала» формы ренты в направлении, более благоприятствующем оброчной системе или привлечению наемной рабочей силы для обслуживания собственно монастырского хозяйства, прежде всего полевого.
Похожая картина нарисована А. Н. Сахаровым, изучавшим патриаршее хозяйство XVII в. в различных районах Европейской России665.
Кроме более или менее типичных, свойственных всем феодалам приемов привлечения рабочей силы в свои владения, духовные феодалы имели только им присущие специфические пути. Надежда на относительно спокойную старость приводила за монастырские стены так называемых вкладчиков. Их труд широко эксплуатировался монастырями. В свою очередь, они несли определенные обязательства по отношению к вкладчикам, так как те уже вложили нечто материальное в монастырскую казну. Но не об этой группе лиц сейчас будет разговор. Ее положение освещено в литературе достаточно обстоятельно. Нас интересует другая категория монастырского населения, которую называли «трудниками». На каких началах эти люди появлялись в монастырских хозяйствах и что их там привлекало? Проверка населения западносибирских монастырей с допросами, кто когда и как оказался крестьянином или «трудником», позволяет выяснить кое-что любопытное в смысле способов привлечения работников. Рассказы «трудников» Далматова Успенского монастыря (их было в 1670 г. 20 чел.) вскрывают подоплеку прихода в эту обитель. Не все опрошенные дали исчерпывающие ответы. Тогда же, когда рассказ более подробен, он убеждает в том, что главная причина появления в монастыре — это обещание «тружатца». Человек заболел, стал сомневаться в своих силах. В старину один из путей «лечения» — обращение к богу и святым. Надежда на исцеление сопровождалась добровольным или вынужденным обещанием работать в той обители, где возносил молитвы скорбящий. Если, на счастье, болезнь отступала, в силу вступало обещание — и человек становился «трудником» монастыря. Надо полагать, не только обращение к небесным силам, но и какие-то способы врачевания применялись старцами. Отсюда понятны ответы «трудников»: «за скорбью» обещал «тружатца» и т. д666. Это — эксплуатация религиозных чувств и одновременно свидетельство нравственного долга людей, которым ничего не составляло, выздоровев, куда-либо уйти. Но они оставались и работали многие годы. Трудно предполагать, что тут речь идет о скрытой форме холопства.
Ранее говорилось, что церковно-монастырское землевладение завоевало на Урале и в Западной Сибири определенные позиции, но они не были столь значительными в сравнении с другими местностями России. Запрещение земельных вкладов тормозящим образом сказалось на росте владений церквей и монастырей. Только отдельным феодальным хозяйствам удалось сохранить в XVII в. относительно крупную земельную собственность (Пыскорский монастырь в Перми Великой, Тобольский архиерейский дом и Далматов монастырь за Уралом). Но следует помнить, что Пыскорский монастырь был силен не столько своими земельными владениями, сколько солеваренным промыслом. Особое положение митрополичьей кафедры также не вызывает сомнений. В большинстве своем все «молодые» церковные учреждения редко достигали на восточных окраинах большого успеха в приобретении земель и зависимых крестьян. Даже в пору «медового месяца» романовской монархии, когда щедрой рукой раздавались земли светским и духовным феодалам, на долю церковников Урала и Западной Сибири перепало совсем немного. В 1614 г. церковный староста Покчинского прихода Перми Великой пожаловался на захват пожни игуменом соседнего монастыря. Эту пожню крестьяне «приложили» к церкви Благовещенья, но вовсе не собирались передавать ее монастырю. В Москве дело пошло наперекор игумену, и на место поступила грамота о возвращении участка667.
Энергичный преосвященник Сибири, первый ее архиепископ Киприан, ратуя за обеспечение вновь создаваемых монастырей своей епархии земельными пожалованиями, добился не того, на что рассчитывал. Царская грамота, выданная из Приказа Казанского дворца 28 июля 1621 г., хотя и санкционировала мероприятия Киприана по церковному «строению» в Сибири, повелевала впредь наделять монастыри пашней и сенокосом «из порозжих земель»668. Не приняло правительство и ясного намека стариц Покровского девичьего монастыря в Верхотурье. Они в 1645 г., послав челобитную в своих нуждах, сетовали, что им устроить крестьян «нечем», явно напрашиваясь на дополнительное пожалование земельных угодий669. Когда в 1632 г. возник, видно, не новый спор между Гаенской черной волостью и Троицкой Варламовой пустынью, что «меж Чердыни и Кайгородка, что над Камою рекою», в Москве отнеслись весьма прохладно к слезным жалобам старцев на крестьянские притеснения. Воеводе Перми Великой поручалось разобраться в этом деле и на суд «поставить с очей на очи» чернеца Иону и выборных крестьянских представителей, решив спор «до чего доведется»670.
От 1700 г. имеется список со сказки, данной архимандритом Богословского монастыря Дионисием и строителем Плесинской Варламовой пустыни Андрианом чердынскому воеводе в связи со сбором даточных людей по случаю войны с Турцией. Нарисованная ими картина, пусть даже сгустившая несколько краски, дает представление о довольно жалком состоянии хозяйства этих обителей. Из 12 дворов монастыря запустело 4. В жилых дворах были не крестьяне, а погодные половники из тяглых «государевых» крестьян («нищие, нужные, пристарелые»). Из 6 половничьих дворов Варламовой пустыни жилых было только 3. Вследствие этого в обеих обителях «работают старцы собою малое число и наемными тяглыми людьми». Что особенно прискорбно, с точки зрения старцев, так это отсутствие крепостного населения: «И крестьянских дворов и крестьян и бобылей за теми монастырями нет и не бывало»671.
В течение всего XVII в. причт Ныробской церкви Николая Чудотворца домогался, чтобы правительство уделило внимание материальному обеспечению священнослужителей. По разным поводам подавались челобитные царю. Их в Москве не оставляли втуне. И то только потому, что Ныробская церковь была не совсем обычной. На ее погосте покоился прах боярина Михаила Никитича Романова, брата всесильного Филарета. Тем самым Ныробская церковь, как одна из патрональных, могла рассчитывать на особое покровительство династии Романовых. Оно время от времени оказывалось ей. Небольшая деревня около церкви (менее десятка жилых дворов) была «обелена» царской грамотой. Однако при составлении писцовых книг М. Кайсарова в них не отметили ее особого положения, почему налоги с крестьян продолжали взыскивать. Удовлетворяя челобитья служителей Ныробской церкви, правительство не проявляло особой щедрости. Число дворов на погосте тем временем не прибывало672.
С неудовольствием в Москве узнали о самочинных действиях верхотурского воеводы Ф. Г. Хрущева, который без правительственной санкции «пожаловал» земли по р. Пышме тобольскому митрополиту. Центральная власть отменила воеводское решение в 1676 г. и предписала отобрать угодья в казну, а митрополичьих крестьян выселить в законные владения кафедры. Более того, распоряжение Сибирского приказа приобрело характер более широкой акции по проверке владельческих прав церковных феодалов Западной Сибири. Воеводам уездов поручалось провести расследование о земельных приобретениях сверх писцовых книг 1659 г. Софийского дома и монастырей. Обнаруженные лишние земли предусматривалось отписать «на государя»673. В 1659 г. состоялся вывод крестьян из-за Тобольского Знаменского монастыря, поселившихся на его землях за время с 1621 г674. Не смог в конечном итоге вклиниться на тяглые земли Кунгурского уезда в конце XVII в. другой духовный феодал — Иона, епископ вятский и великопермский. Окрестное население воспротивилось переводу туда крепостных крестьян Ионы и стало добиваться у царя отмены епископской затеи675.
В 1678 г. было дано указание выявить прирост земельных площадей и населения во владениях Софийского дома и монастырей. Крестьян, бобылей и других лиц, поселившихся за время, прошедшее после переписных книг 1659 г., предполагалось выслать в пределы Томского разряда и определить в государственные крестьяне676. Не отрицалась идея приписки «новоприбылых» крестьян к слободам западносибирских уездов677. Получение в Сибирском приказе в 1668 г. отписки тюменского воеводы И. И. Ладыгина о новопришлых людях в Тюменском Преображенском монастыре послужило основанием для напоминания насчет непозволительности призывать жителей в монастырские владения сверх переписных книг 1662 г. письменного головы Кирилла Дохтурова678. В 1710 г. за монастырем значилось всего 55 дворов679.
Игумен Туринского Николаевского монастыря в 1681 г. просил, чтобы ему разрешили прибирать «охочих» людей в крестьяне на монастырские земли, доказывая, что братия состоит из старых и увечных людей и сама прокормиться не может. Ответ из Москвы последовал примечательный: разрешалось прибрать не более 10 семей крестьян. Воевода Туринска Иван Федорович Погожево получил указание проследить, чтобы это ограничение было соблюдено680.
В этом смысле особенно выделялось царствование Петра I. На грани XVIII в. Петр I запрещает строительство новых монастырей за Уралом681. Часть западносибирских монастырских владений в начале XVIII в. отписывается в казну, а крестьяне превращаются в приписных к заводам682. Эти меры вызвали острое недовольство тобольского митрополита Филофея. Он не рисковал перечить верховной власти, но чувствовалось, что у него накипело на душе, когда речь заходила о положении церковнослужителей в его епархии. Верхотурский воевода А. И. Калитин в 1703 г. обратился к митрополиту по совершенно рядовому вопросу — о благословении на постройку церкви при Алапаевских заводах. Ответ Филофея был исполнен в духе еле сдерживаемого негодования властей духовных на власти светские. Митрополит ехидно вопрошал воеводу: «...на чем при той церкви священнику и причетникам церковным питатися, о том, господине, нам не извещаешь в своем писании нималого». «И твоя милость первие повели известити нам, смиренным,— продолжает святитель,— откуду священник с причетники сыты будут? Довольно священницы в нашей епархии нищету терпят, великого государя руги давать им не велено, а земель в дачех церквам нет»683. Это письмо отразило невеселые умонастроения церковников.
Землевладение духовных феодалов клонилось к упадку, как бы ни старались его поддержать «святые отцы». Данное обстоятельство также могло иметь влияние на затруднения с приобретением новых рабочих рук для монастырского хозяйства, а в свою очередь и на характер вотчинного режима монастырских владений. Сколь бы ни стремились старцы и пастыри этих краев подражать своим собратьям в районах давнего заселения, это им удавалось в очень ограниченных пределах. Тем самым выявляется еще одна характерная черта феодальных отношений на изучаемых территориях.
640Н. Н. Oглобин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592—1768 гг.), м. 1. М., 1895, стр. 294, 304. Ср. ГАТОТ, Тобольский мужской Знаменский монастырь, д. 1, л. 17.
641АИ, т. III, № 148, стр. 239—240.
642СП, кн. 487, лл. 127, 130 об., 143, 148 об. (здесь упомянуты также половники), 185—186 и др.; кн. 853, лл. 88 об.—91 об., 151 об.—154 и др.
643ВПИ, оп. 1, стб. 14, лл. 11 и далее. См. также ВВИ, карт. 5, № 10, л* 1 (запись 1652 г.); карт. 11, № 16, л. 13 (список с порядной 1647 г.).
644ВПИ, оп. 1, стб. 14, л. 11-11 об.
645ВПИ, оп. 1, стб. 14, лл. 12—13.
646Там же, лл. 14—15.
647Там же, лл. 16—17.
648Там же, л. 20.
649Там же, лл. 21—22.
650Там же, лл. 23—24.
651Там же, лл. 26—27.
652ВПИ, оп. 1, стб. 14, лл. 28—29.
653Там же, лл. 31—36.
654Там же. лл. 37—38.
655Там же, лл. 39—41.
656Ср. В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия Сибири (XVII век). М., 1956, стр. 386—389.
657А. А. Кондрашенков. Крестьяне Зауралья в XVII—XVIII веках, ч. 1. Южно-Уральское книжное изд-во, 1966, стр. 78.
658М. Дьяконов. Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве, вып. 1. Крестьянские порядные. Юрьев. 1895, стр. 5, 10—11 и др.
659Там же, стр. 12, 13 и др.
660Там же, стр. 15.
661Там же, стр. 54—55, 59, 62 и др. Ср. Г. Н. Образцов. Оброчные и порядные заниси Антониево-Сийскому монастырю.— «Исторический архив», т. VIII. М., 1953, стр. 80—197. На бессрочный характер порядно-поручных записей в крестьяне Спасо-Прилуцкого монастыря указывает Л. С. Прокофьева (Л. С. Прокофьева. Вотчинное хозяйство в XVII веке. По материалам Спасо-Прилуцкого монастыря. М.— Л., 1959, стр. 155—156).
662А. Г. Манъков. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века. М.— Л., 1962, стр. 231—232 и др.
663В. И. Шунков. Очерки по истории земледелия в Сибири, стр. 384.
664СП, кн. 434, лл. 23 об.— 24, 70—70 об. и др.; Н. Н. Оглоблин. Указ. соч., ч. 1, стр. 85, 263.
665А. Н. Сахаров. Русская деревня XVII в. По материалам патриаршего хозяйства. М. 1966, стр. 48—72, 73—87, 88—115 и др.
666СП, кн. 434, лл. 154—169 об.
667Такие запрещения в законодательстве встречаются за XVII в. нередко (см. СГГД, Ч. IV, № 110, стр. 352—357; ПСЗ, т. II, № 731, стр. 175—178 и др.).
668АИ, т. III, № 103, стр. 140—143.
669Там же, № 247, стр. 407—408.
670Там же, № 202, стр. 356—357.
671Архив ЛОИИ, Соликамские акты, карт. 6, № 1512.
672АИ, т. III, № 149, стр. 241—243; В. Н. Берх. Путешествие в города Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей. СПб., 1821, стр. 152— 157, 173—175.
673ВПИ, on. 1, стб. 7, лл. 106—112.
674А. А. Савич. Из истории монастырской колонизации и хозяйства на Урале XVI—XVII вв.— «Пермский краеведческий сборник», вып. 4. Пермь, 1928, стр. 166 и сл.
675В. Н. Шишонко. Пермская летопись, период пятый, ч. 2. Пермь, 1887, стр. 73.
676ДАИ, Т. VIII, № 48, стр. 192—194.
677Там же, стр. 195, 199, 210.
678СП. стб. 794, лл. 82 об. и далее.
679ГАТОТ, Тюменский Преображенский монастырь, д. 153, ч. 2, лл. 3 об. и далее.
680ДАИ, т. VIII, № 48, стр. 211.
681АИ, т. V, № 275, стр. 501—502.
682Б. Б. Кафенгауз. История хозяйства Демидовых в XVIII—XIX вв., т. I. М.— Л., 1949, стр. 123 и далее.
683ПОКМ, Коллекция 11101, № 76.
<< Назад Вперёд>>
