Глава 4. Тяглые наделы
Писцы в это время не учитывали «лешие пашни», на которых применялась подсечная система земледелия. Думается, что именно по этой причине порайонные средние размеры запашки так сильно различались в конце XV в. В Деревской пятине, в которой, вероятно, подсечное земледелие было развита в большей степени, чем в Шелонской, учтенная полевая запашка была в 2 раза меньше, чем в Порховском уезде Шелонской пятины. А в Заонежских погостах Обонежской пятины, являвшихся районом особенно широкого и устойчивого бытования подсеки, она равнялась всего 4,2 десятины в трех полях.
Таблица 1. Срэдние размеры крестьянской запашки (в десятинах в трех полях)*
В первой половине XVI в. регулярное трехполье и применение удобрения завоевывали все более прочные позиции, в связи с чем подсечное земледелие должно было сокращаться. Этим, по нашему мнению, объясняется хорошо прослеживаемое по табл. 1 увеличение размеров учтенной писцами полевой запашки между 1500 г. и 1536—1545 гг., особенно заметное по цифрам, характеризующим размеры запашки на семью.1 Наряду с ростом крестьянских запашек первая половина XVI в. характеризуется постепенным стиранием порайонных различий. В начале века крестьянский двор в Деревской пятине обрабатывал в среднем в 2 раза, а в 1540-е годы — в 1,5 раза меньше, чем в Шелонской. По всей территории Новгородской земли (без крайне северных ее погостов) величина средних попятинных и поуездных запашек колеблется в пределах от 7,6 до 11,2 десятины в трех полях на семью. Такая нивелировка объясняется тем, что в районах широкого распространения подсечного земледелия эта архаичная система оттеснилась более прогрессивным и учитываемым писцами трехпольем.
Мы видели, что в 1530—1540-х годах в Шелонской пятине размеры запашки на двор сократились по сравнению с концом XV в. Однако и в это время дворы, имевшие по 15 и более десятин запашки, встречаются в писцовых книгах. 3. А. Тимошенкова выявила по писцовой книге 1539 г. в Старорусском уезде Шелонской пятины в дворах, имевших одного главу семьи, целый ряд хозяйств с 15, 18, 21, 24 десятинами пашни; как исключение писцы отмечали дворы с 30—36 десятинами.
Таким образом, мы можем с уверенностью говорить, что наделы, превышающие 15 десятин пахотной земли, не являлись обязательно достоянием сложных семей в Шелонской пятине. Это относится и к Водской, и к Бежецкой пятинам.
Таблица 2. Средчее количество четей пашни (в одном поле) на крестьянский двор по писцовой книге Тверского уезда 1539-1540 гг.*
Даже в Деревской пятипе, в которой средние размеры надела были ниже, чем в этих трех пятинах, в 1540-е годы 12,5% дворов в однодворных деревнях имели по 15 и более десятин пахотной земли, 4% дворов — более чем по 18 десятин.2
До нас дошла писцовая книга 1539—1540 гг. по Тверскому уезду, охватывающая 11 волостей и свыше 4 тыс. крестьянских дворов. Табл. 2 свидетельствует о том, что средний размер запашки на крестьянский двор составлял 8 четей земли в одном поле на поместных землях (12 десятин в трех полях) и 8,5 четей — на черных землях. Это несколько больше, чем в соседних Деревской и Бежецкой пятинах, и ближе к размерам крестьянской запашки в Шелонской и Водской пятинах. Среднее количество земли на двор колеблется по волостям от 5,4 до 13,0 четей, что свидетельствует о большой степени зависимости размеров наделов от местных географических условий.3
Таблица 3. Средняя запашка на двор в селениях различной дворности на поместных землях Тверского уезда в 15.9—1540 гг. (в четях в одном поле)
Данные табл. 3 говорят о зависимости размеров запашки на двор от дворности селений. Если средняя запашка однодворных деревень составляла в среднем по уезду 12 четей (18 десятин в трех полях), то в двухдворных она опускается до 8, а в многодворных снижается до 5—6 четей. Такая закономерность позволяет предположить, что двухдворные, трехдворные и многодворные деревни обычно возникали путем деления однодворных, причем такое деление не всегда сопровождалось одновременным увеличением размеров пахотных полей. Табл. 3 свидетельствует и о том, что размеры починков уступают размерам деревень. Можно заключить, что очистить от леса и подготовить под пашню землю было делом, требующим определенного времени.
Таблица 4. Распределение крестьянских дворов по размерам запашки в однодворных селениях на поместных землях Тверского уезда в 1539—1540 гг. (в четях в одном поле)
Распределение крестьянских дворов по размерам запашки можно учесть только в однодворных селениях, так как в писцовой книге размеры запашки указываются не на двор, а на деревню. На основании табл. 4 можно утверждать, что крестьянские дворы были далеко не однородны по размерам запашки. Свыше половины дворов имело запашку от 6 до 12 четей (9—18 десятин в трех полях), 81 двор из 1008 имел запашку в 20 и более четей (30 и более десятин в трех полях), причем среди них было немало дворов с одним главой семьи. В писцовой книге встречаются также случаи, когда запашка намного превышала 30 десятин.
Для суждения о размерах пахотных угодий в Северо-Восточной Руси мы не располагаем таким комплексом массовых сведений, как в Новгородской земле и в Тверском уезде. И тем не менее не приходится говорить о полном умолчании источников. Особый интерес представляет выпись из книг письма П. Г. Заболотского 1498—1499 гг., относящаяся к Опольскому и Боголюбскому станам Владимирского уезда. В сельце Железове Опольского стана было описано 10 крестьянских дворов. В одном из них учтено двое жильцов — глав семейств, а в остальных — по одному. Все 10 дворов были положены в 7 вытей и имели 36 десятин в поле пахотной земли. Таким образом, на выть приходилось немногим больше 5 десятин, а на двор — 3,6 десятины в поле. В выписи указано, что на десятине сеяли «по две четверти ржы, а яри вдвое». Таким образом, крестьянский двор здесь располагал в среднем 10,8 двухчетвертной десятины в трех полях.4
В Опольском стане в симизинском сельце Чокове та же выпись 1498—1499 гг. числила 14 крестьянских дворов и 16 людей— глав семей. «А вытей христьянских 20 без полувыти, а положено христианину по пяти десятин на выть». Кроме того, крестьянам было отдано на оброк 16 десятин в поле. На крестьянский двор, таким образом, в среднем приходилось 7 десятин в поле, или 21 десятина в трех полях.5
К 1495—1511 гг. относится знаменитая грамота митрополита Симона Ю. Масленицкому, устанавливавшая норму наделения крестьян Царево-Константиновского монастыря. В каждом поле крестьянину полагалось по 5 десятин. Вместе с тем предписывалось при наличии свободных земель, «кому будет земли надобе боле того», производить прирезку сверх пяти десятин, «а кому не будет силы пахать пять десятин», сокращать надел.6 Норма в 5 десятин в одном поле была, очевидно, принята в дворцовых и митрополичьих землях при установлении размера выти именно потому, что она соответствовала распространенному размеру дворового надела.
Значительное количество сведений о размерах крестьянской запашки в монастырских вотчинах второй половины XVI в. было собрано Н. А. Рожковым. Воспользуемся теми из них, которые относятся к 1550—1560-м годам, т. е. к периоду, когда явления кризиса еще не проявились (во всяком случае, в значительных масштабах) в Северо-Восточной Руси. Добавим к этим сведениям материалы сотных, опубликованных С. А. Шумаковым, а также сотных, напечатанных в «Актах феодального землевладения и хозяйства».
Из табл. 5 видно, что среднее количество десятин пахотной земли в трех полях на крестьянский двор в докризисный период ни в одной из названных монастырских волостей не опускалось ниже семи десятин. Лишь в трех из двадцати четырех волосток оно было ниже девяти десятин, в семи составляло 9— 12 десятин, в четырех—12—15, в шести—15—20 и в четырех— 20 и более десятин.
Таблица 5. Размеры крестьянской пашни в 1550—1560-е годы (средние на владение)*
Продолжение табл. 5
Поскольку приведенные в табл. 5 данные охватывают всего около 4,5 тыс. дворов, разбросанных по разным уездам, они не позволяют выводить средние размеры тяглой пашни церковно-монастырских крестьян, но дают возможность говорить о нередко встречавшихся в 1550—1560-х годах размерах тяглых наделов. Они свидетельствуют и о том, что полученные путем статистического обследования массового материала Новгородских писцовых книг данные соответствуют тому, что мы наблюдаем по разрозненным материалам Северо-Восточной Руси.
Обставленная в 1569 г. подробная сотная грамота на принадлежавшие Иосифо-Волоколамскому монастырю села и деревни Рузского уезда дает представление о размерах крестьянской тяглой земли на двор в момент, когда дыхание наступающего кризиса уже начало ощущаться, но последствия его еще не проявились так остро, как в последующие 1570— 1580-е годы. Сотная 1569 г. дает возможность установить запашку двора в отдельных деревнях. В одних селениях она опускалась до 3,6 чети в поле, в то время как в других, лежавших в том же стане, превышала 30 четей.7 Размеры запашки, очевидно, зависели от наличия окультуренных земель и числа жителей в селении и были связаны с отсутствием переделов земли между селениями. Кризис еще не привел к массовому сокращению крестьянами своих тяглых наделов. Во всяком случае, в тех станах, где процент пустых дворов и перелога высок, средняя запашка на двор бывала выше, чем в станах, где пустых дворов мало, а перелога вовсе нет (ср. показатели по Юрьевой слободе и Сестринскому стану). Таким образом,, можно пользоваться табл. 6 для суждения о распространенных в центре страны до кризиса крестьянских дворовых запашках. Выведенный в таблице показатель — 6,9 чети в поле, или 10,3 десятины в трех полях, был близок к полученным для других районов цифрам. Его никак нельзя считать случайным.
Таблица 6. Наделы пахотной земли крэстьянских дворов в вотчинах Иосифо-Волоколамского монастыря в Рузском уезде в 1589 г.*
Чтобы выяснить, в какой мере данные о запашках XV— XVI вв. сответствовали возможностям крестьянского хозяйства и в какой мере они могут быть признаны типичными для нечерноземных регионов, нам представляется полезным остановиться на нормах трудовых затрат, необходимых для обработки земли как после, так и до XV—XVI вв.8
Судя по расчетам, произведенным в 1890-х годах, русский: крестьянин, пользовавшийся плугом или сохой, вспахивал в среднем на одной лошади или на паре быков в течение дня на весенней пахоте 0,5 десятины. На подъеме пара эта норма равнялась 0,33—0,5 десятины.9
Поскольку для XV—XVI вв. мы пользовались единственно дошедшими до нас массовыми материалами Новгородских пятин, для нас особенно ценны материалы, относящиеся к этому району. По данным Центрального статистического комитета от 1889 г., в Новгородской губернии10 в течение одного дня конная упряжка вспахивала под озимый хлеб в среднем 0,45, а под яровой хлеб — 0,42 десятины.11
Эти данные не противоречат другим расчетам пореформенного периода. А. П. Людоговский в середине 1870-х годов считал возможным принять в качестве приблизительной меры работы одноконной упряжки в день на пахоте 0,27—0,6 десятины. А судя по календарю Ф. А. Баталина на 1883 г., при ширине борозд в 4—5 вершков 1 работник мог вспахать сохой, косулей или одноконным плугом от 0,33 до 0,4 десятины.12 Отбрасывая крайние показатели, мы можем принять 7з—1/2 гектара за среднюю норму вспашки земли одним работником с одной лошадью в пореформенной России.13 Приведенные показатели XIX в. можно сопоставить с поземельными мерами, которые определялись на основе учета времени, затрачиваемого крестьянином на вспашку гектара в гораздо более ранние периоды.
Обратимся к регионам, расположенным к востоку от Эльбы, которые характеризовались условиями, схожими с Северо-Западной и Северо-Восточной Русью (имеются в виду как почвенно-климатические, так и социально-исторические условия).
В Германии еще в докаролингские времена появилась, а затем приобрела широкое распространение земельная мера морген. Первоначально она, очевидно, соответствовала участку земли, который можно было вспахать за полдня (morgen— утро). Затем этим термином обозначали участок, который один крестьянин вспахивал в течение целого дня. Термин «моргэн» был очень устойчивым и не выходил из употребления даже в XVIII в. Но к этому времени он стал хоть и различной в разных германских землях, но точной в каждом регионе мерой. Так, в XVIII в. рейнский морген равнялся 0,255, а саксонский—0,553 га. Скрупулезность в определении отношения моргена к гектару свидетельствует о том, что он уже не рассматривался, как приблизительная норма производительности пахаря. Но генетически морген несомненно восходил к подобной норме. В интересующих нас остэльбских германских землях в средние века фигурировал морген в 0,25 и в 0,5—0,65 га, причем норма в полдесятины в течение рабочего дня была широко распространена.14
В Польше в XIII в. к моргу приравнивали площадь, вспахиваемую крестьянином за один день и равную примерно 0,5 га,15 и лишь позднее морг отрывался от своего первоначального эталона. Когда в середине XVI в. в Великом княжестве Литовском был введен устав о волоках, там действовал морг, равный 0,71 га. Это была точная мера земельной площади, видимо, уже переставшая определяться нормой дневной выработки пахаря. .
То обстоятельство, что нормы дневной выработки пахаря в приблизительно равных по почвенно-климатическим условиям регионах колебалась и в средние века и в XIX в. в основном в одинаковых пределах (0,33—0,5 га) и часто приближалась к полугектару,16 подкрепляет наши соображения о размерах запашки, соответствующих возможностям крестьянина с одной лошадью. Если дневная норма выработки пахаря с одной лошадью и сохой колебалась примерно в одинаковых размерах в период раннего средневековья и в XIX в., то близкими друг другу должны были быть и общие размеры запашки, которые пахарь мог поднять, работая с одной лошадью и сохой. Следует при этом учитывать, что размеры запашки, которые мог обработать пахарь с лошадью и сохой, сильно колебались. Они зависели от многих обстоятельств. На плотных почвах можно было вспахать при прочих равных условиях значительно меньше земли, чем на рыхлых. Затраты труда увеличивались или уменьшались в зависимости от количества борозд на единицу площади. Имела значение и конфигурация участка: если борозды были короткими, затраты труда увеличивались за счет поворотов, если же борозды были длинными— уменьшались. Большое значение, конечно, имели рабочий скот и выносливость и искусство пахаря. Даже при экстенсивном трехполье, о котором у нас сейчас идет речь, обработка земли могла быть более и менее тщательной, в частности варьировалось количество вспашек почвы. Все эти и многие другие обстоятельства влияли на производственные возможности земледельческого крестьянского хозяйства.
Неудивительно, что в литературе фигурируют разные оценки производительности крестьянского земледельческого труда. И все же приводимые специалистами сельского хозяйства и статистиками данные о среднем количестве десятин, которые в течение сезона могла обработать одноконная упряжка, не очень расходятся.
В. Воронцов писал в 1880-е годы, что «по правилам трехпольного севооборота» на одну крестьянскую лошадь полагается 7—10 десятин пашни. Существенный интерес представляет предпринятая в 1890-х годах С. А. Короленко попытка определить размеры посевной площади, обработка которой соответствовала силам крестьянского хозяйства. На основании значительного статистического материала, относящегося ко всей европейской части России, Короленко пришел к выводу, что при господствовавшем экстенсивном хозяйстве трудовые возможности средней крестьянской семьи в шесть человек обоего пола давали возможность обрабатывать около 10,5 десятины пахотной земли в трех полях.17
Основываясь на приведенных выше данных о времени, которое крестьянин затрачивал на вспашку десятины, составители «Материалов о стоимости обработки земли» (1889 г.) пришли к выводу, что в период весенних полевых работ он может вспахать и забороновать 3 десятины в яровом поле п перепадать 3 десятины в паровом поле. Таким образом, ему было под силу обработать участок примерно в 9 десятин в трех полях. А по данным «Свода статистических данных» (1894 г.), не предусматривавшего двоение ярового поля и троение пара, пахарь мог обработать свыше 10 десятин.18
Фактически в силу малоземелья, а иногда и из-за того, что часть пахотной земли оставалась невозделанной, размеры запашки были значительно ниже трудовых возможностей двора. Это касается как Северо-Западного, так и других районов страны. В Старорусском уезде в 1904 г. в малоземельных однолошадных дворах засевалось в среднем 1,5 десятины ржи (примерно 4,5 десятины в трех полях), а в Демянском уезде 4,5 десятины приходилось в среднем на все однолошадные хозяйства.19
Участок в 7—10 десятин пахотной земли можно с известной степенью вероятности считать соответствующим возможностям пахаря с лошадью и сохой. Однако необходимо принимать во внимание два обстоятельства. Во-первых, указанные цифры весьма приблизительны и допускают отклонения, а, во-вторых, фактические размеры пахотных угодий могли быть и значительно ниже и значительно выше возможностей, пахаря.
Феодальные власти сравнительно рано стали переходить от обложения крестьянских деревень, дворов и дымов к более дифференцированному обложению, учитывающему экономические возможности крестьян и прежде всего их запашку. При этом в некоторые периоды (часто более ранние) и в некоторых регионах (обычно в тех, где дольше держались обломки больших семей) принимались во внимание наделы сложных хозяйств, включавших двух и более взрослых работников с женами и детьми и обладавших двумя-тремя лошадьми (или соответствующим числом пар быков). К таким окладным единицам относились гуфа на колонизованных германцами землях к востоку от Эльбы, польский лан, древние русские рала и плуг, первоначальная coxa XIII—XV вв. на Руси и сравнительно поздняя волока Великого княжества Литовского. По подсчетам Д. Л. Похилевича, даже после аграрной реформы XVI в. сложные семьи занимали 50—75% волок.20
Другой вид окладной единицы базировался на принятых в данном регионе и в данное время запашках крестьянских дворов, в которых проживала малая семья (муж, жена, дети) и которые владели одной рабочей лошадью. Сюда относится новгородская обжа и прибалтийский гак.
Обжой как окладной единицей в Новгородской земле пользовались еще до воссоединения в единое Русское государство. То обстоятельство, что в XV в. такая малая окладная единица стала необходимостью, следует, как нам представляется, приписать господствующему положению, которое малая семья приобрела во всех Новгородских пятинах.
Объясняя в 1478 г. Ивану III, что есть обжа, новгородские власти говорили, что это «один человек на одной лошади орет». Мы имеем возможность проверить это утверждение по данным писцовых книг.
Из табл. 7 видно, что по трем пятинам, о которых дошли сравнительно полные сведения, чаще всего один глава семьи или один двор были положены в обжу. А это доказывает, что действительно обжа как окладная единица — это «один человек на одной лошади орет».
Количество пахотной земли на обжу сильно колебалось по пятинам, а также внутри пятин. В Деревской пятине на обжу в среднем приходилось в трех полях 7,05 десятины, в Водской— 11,7, а в Шелонской — 12,8 десятины. Лишь в четырех Заонежских погостах, где шире, чем в других местах, была распространена подсека, под полевыми посевами в трех полях числилось всего от 4,5 до 6 десятин (это средние цифры по погостам).
Таблица 7. Количество обеж на 1 двор и на 1 мужчину (главу семьи) в конце XV — начале XVI в.*
Из сказанного следует, что новгородская обжа—это единица обложения простой малой семьи или двора в районах, где большая часть дворов состояла из малых семей.
Близкой по характеру к обже была окладная единица в Эстонии и Латвии — гак (Haken). В 1983 г. Е. Тарвел опубликовал книгу, посвященную его эволюции и сопоставлению с древними окладными единицами в соседних с Эстонией и Латвией регионах.21 Автор полагает, что уже к началу XIII в. гак стал общеупотребительной единицей землепользования и налогового обложения в Эстонии и представлял собой запашку, которую обрабатывал 1 работник с упряжкой и ралом (ср. обжа — «один человек на одной лошади орет»). В XIII в. гак не стал еще единицей измерения пашни, но совпадал с нормальным (полным) крестьянским двором и соответствовал обычно принадлежащими такому двору угодьями.
Постепенно гак превращался в единицу измерения пашни, причем сначала ее площадь определялась не в квадратных мерах, а в мерах высеваемых на ней семян ржи. Начиная с XVI—XVII вв. площадь, соответствующая гаку, равнялась в северной Эстонии 8, а в южной — 10 га пахотной земли. Эти цифры можно считать обычными для полного крестьянского двора, хотя необходимо учитывать, что они значительно колебались, так как нормы высева не были одинаковыми. Несмотря на колебания размеров гака, Е. Тарвел пришел к выводу, что приблизительные размеры пахотной земли, которые ему соответствовали, можно установить и для средних веков.22
8—10 га примерно соответствовали эстонскому гаку XVI в. и возможностям хозяйства с одной упряжкой. Этот тезис Е. Тарвел подкрепляет сопоставлением прибалтийского гакарала с древним ралом-гаком в Пруссии, Польше и некоторых других странах. Эти меры тоже приблизительны, а размеры их часто спорны. И все же можно полагать, что одному работнику с упряжкой и ралом в средние века в Пруссии соответствовала площадь в 5,5—8,5 га, в Польше — 8,5, в Дании — 9—10 га.23
Таким образом, можно утверждать, что до 1570—1620-х годов наделы пахотных угодий крестьянского двора в Северо-Западной и Северо-Восточной Руси соответствовали его трудовым ресурсам, а если превосходили их, то земля не полностью засевалась, или точнее, говоря, площадь под паром превышала третью часть надела. Впрочем, весьма вероятны случаи, когда крестьяне обрабатывали надел не тщательно, но зато на сравнительно больших площадях.
В результате разорения и запустения 1570—1580-х и 1600— 1610-х годов резко сократилась не только общая площадь обрабатываемой в Северо-Восточной и Северо-Западной Руси тяглой земли, но и размеры учтенной писцами запашки на крестьянский двор. Это сокращение размеров тяглых наделов крестьян давно вскрыто историками. Высчитав средние размеры пашни на двор во многих монастырских владениях, Н. А. Рожков пришел к выводу о значительном ее уменьшении после 1570-х годов. Правда, В. И. Сергеевич признал расчеты этого автора совершенно неубедительными и даже обвинил его в «полной неопытности по части статистических выкладок».24 При всей резкости этого заключения следует заметить, что отсутствие строго сопоставимых по территории данных действительно не позволило Рожкову определить размеры сокращения крестьянских наделов.
Статистическая обработка Новгородских писцовых книг позволяет нам привести данные о средних размерах тяглых наделов, выведенных на строго сопоставимых территориях пятин.
Как видим, средние тяглые наделы двора в 1580-е годы катастрофически сократились по сравнению с 1540-ми годами. А там, где можно проследить, выясняется, что в 1560-е годы этого сокращения не было.
Сокращение размеров тяглых наделов прослеживается по описаниям Тверского уезда. Выше приводились данные, полученные путем статистической обработки тверской писцовой книги 1539—1540 гг.25 В 1580-х годах были описаны расположенные в Тверском уезде дворцовые земли Симеона Бекбулатовича. Частично в его владении оказались селения, описанные в 1539— 1540 гг. как поместные земли разных владельцев. И хотя обе писцовые книги строго сопоставимыми не являются, о динамике размеров крестьянских наделов они позволяют судить.
Таблица 8. Средние размеры крестьянской тяглой пашни на двор (в десятинах в трех полях)*
Так, в 1580-х годах на пяти вытях с. Березники с деревнями (в волости Воловичи) сидело 56 крестьянских дворов. Поскольку на выть здесь полагалось 5 десятин доброй, 6 — средней и 7 — худой пахотной земли в поле, о владении двора ока зывалось менее двух десятин (в трех полях). А в том же с. Березники с деревнями в 1539—1540 гг. на двор приходилось по 11,5 десятины в трех полях (7,7 четей в одном поле). В воло стях Тверского уезда на землях Симеона Бекбулатовича приходилось по 7, 8, 9 и даже по 11 дворов на выть. В распоряжении крестьянского двора, таким образом, оказывалось по 2—2,5 десятины тяглой земли в трех полях.26
В Переяславль-Залесской вотчине Троице-Сергиева монастыря размеры тяглой пашни крестьянского двора снизились с 9,4 в 1562 г. до 3,7 десятины в 1593 г., а в Костромской вотчине этого монастыря с 13,5 в 1562 г. до 4,5 десятины в 1593 г.27 В Белевской вотчине Спасо-Белевского монастыря в 1563—1564 гг. на двор приходилось по 22,7 десятины, а в 1584—1585 гг. — по 6,9 десятины пахотных угодий.28
Это сокращение размеров тяглых наделов протекало с разной интенсивностью и не было повсеместным. В дворцовом с. Ярогомжь Белозерского уезда в 1564 г. числилось 42 двора и 223 чети пашни в поле. На двор в трех полях, таким образом, приходилось почти 8 десятин. Ко времени переписи 1588 г. часть этой дворцовой волости отошла к Кирилло-Белозерскому монастырю. В этой части на крестьянский двор приводилось по 8,1 десятины. В оставшейся за дворцом части волости запашка тоже почти не сократилась: она равнялась 7,3 десятины на двор в трех полях.29
Таблица 9. Запашка на двор в дворцовых волостях Вологодского уезда в 1589—1590 г.*
В ряде дворцовых волостей Вологодского уезда в 1589— 1590 гг. средняя запашка крестьянского двора была несколько выше, а в ряде других — значительно ниже, чем в белозерском дворцовом селе.
На основании табл. 9 нельзя сказать, снизились ли крестьянские тяглые наделы на вологодских дворцовых землях в 1570—1580-е годы. Но если снижение и имело место, оно не привело к такому низкому уровню наделенности пашенной землей, какой мы наблюдаем в Деревской и Бежецкой пятинах или во многих тверских волостях Симеона Бекбулатовича.
В пришекснинских дворцовых «езовых» (рыболовецких) волостях писцовая книга 1585 г. отмечает значительное количество пустых дворов и селений и немалое количество десятин перелога и пашни, поросшей лесом. Однако, по свидетельству писцов, причинами запустения были голод и моровое поветрие 1570-го года. А о сокращении средней дворовой запашки писцовая книга не говорит. В среднем по волостям запашка равнялась от 4 до 8,25 десятины в трех полях. Но эти колебания, очевидно, существовали и до начала кризиса.30
Об уменьшении размеров тяглых наделов крестьян в 1570—1580-х годах в переяславль-залесских и костромских владениях Троице-Сергиева монастыря уже говорилось.31 В некоторых других вотчинах этого монастыря средняя по волости дворовая пашня в 1593—1594 гг. равнялась 4,5 — 7 десятинам в трех полях. Здесь, таким образом, тоже можно подозревать уменьшение запашек. Но та же опись 1593—1594 гг. позволяет выявить и такие троицкие волости, где дворовые наделы равнялись 7,5—8,7 десятинам, т. е. почти соответствовали возможностям хозяйств с одной малой семьей и одной лошадью.32
Среди земель Кириллова монастыря, расположенных в Белозерском уезде, наряду с уже упомянутым с. Ярогомжь, имевшим в 1588 г. по 8,1 десятины пашни на двор, находилось с. Богоявленское с деревнями, в котором в 1586—1587 гг. на двор приходилось всего по 3,2 десятины, и волость Волочек Словенский, в которой на двор приходилось в 1577 г. по 4 десятины.33 Однако утверждать, что здесь размеру крестьянских наделов в 1570—1580-е годы уменьшились, мы не можем. Ведь и в середине XVI в. средние посевы монастырских крестьян Белозерского уезда составляли всего 4,65 десятины в трех полях.34
На основании приведенных данных можно установить, что такой существенный признак кризиса 1570—1580-х годов, как уменьшение крестьянских тяглых наделов, проявлялся далеко не с одинаковой силой во владении одного и того же вотчинника и даже в расположенных по соседству волостях. А в ряде дворцовых и монастырских вотчин он и вовсе не прослеживался. Очевидно, объяснять кризисные явления лишь такими общими для того или иного региона причинами, как война и связанные с войной тяготы, или моровое поветрие и связанный с ним голод, не следует. Сокращение запашек во многом зависело от сложившегося в волостке уровня эксплуатации. Тяглые наделы обычно сокращались там, где землевладелец изымал не только весь прибавочный, но и часть необходимого продукта.
Особенно значительное сокращение крестьянами своих тяглых наделов произошло в первые десятилетия XVII в., когда писцовые книги часто фиксируют за двором пашню, не достигающую по своим размерам полудесятины.35
1Размеры запашки на двор тоже возросли везде, кроме Шелонской пятины, где их сокращение было следствием сокращения населенности двора и не свидетельствует, таким образом, о каком-либо хозяйственном упадке.
2АИСЗР, И, с. 46.
3ПКМГ, т. 1, отд. II, с. 40—140. — Эта писцовая книга до сих пор не была подвергнута статистической обработке. Поэтому в работе И. И. Лаппо фигурирует ошибочное определение запашки в 5—7 десятин на двор в трех полях (Лаппо И. И, Тверской уезд в XVI в. М, 1894, с. 25—26).
4АФЗХ, I, с. 152.
5Там же.
6Там же, с. 182.
7Для черноземной полосы некоторые данные приведены В. Д. Назаровым в статье «Из истории крестьянского хозяйства России в XVI в.» (Общественно-политическое развитие феодальной России. М., 1985, с. 15).
8Шапиро A. Л. Средневековые меры земельной площади и размеры крестьянского хозяйства в России.— В кн.: Проблемы отечественной и всеобщей истории: Сб. статей к 150-летию Ленинградского университета. JI.,. 1969, с. 59 и след.
9Свод статистических данных, касающихся экономического положения: сельского населения Европейской России. СПб., 1894, с. VIII.
10Территория Новгородской губернии в 1880-е годы не совпадала с территорией Новгородских пятин. Но значительная часть Водской, Шелонской и Деревской пятин оказалась в составе Новгородской губернии.
11Материалы по вопросу о стоимости обработки земли в Европейской России. — Временник Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел, № 10. СПб., 1889, с. 20—25.
12Людоговский А. П. Основы сельскохозяйственной экономии
и сельскохозяйственного счетоводства. СПб., 1875, с. 278; Баталин Ф. А. Календарь и справочная книжка русского сельского хозяина, ч. II. СПб., 1883, с. 54—55.
13Десятина в 2400 кв. саженей равна 1,0925 га.
14Stichling P. Die kulturgcsehichlliche Bedeulung dcr Feldmasse.— Zciischrift fur Vermessungswcsen, 195], Juli, H. 7, S. 207—208; M с i t-z e n A. Siedlung und Agranvesen der Weslgcrmanen und Ostgcnnancn, dcr Kelten, Romen, Finnen und Siavcn, Bd. I. Berlin, 1895, S. 77.
15Srcniowsky S. Uwagi о lanacli — Kwartalnik historii kullurv malerialnej, 1955, N 2, s. 306.
16Мы видели, что в Германии был распространен и морген в 0,25 га, но его размеры первоначально, очевидно, определялись работой пахаря в течение полудня.
17В-. В. [Воронцов]. Разделение труда земледельческого и промышленного в России. — Вестник Европы, 1884, кн. 7, с. 346; Короленко С. А. Вольнонаемный труд в хозяйствах владельческих и передвижение рабочих в связи с статистико-экономическим обзором Европейской России. СПб., 1892, с. X, XVII.
18Материалы по вопросу о стоимости обработки земли в Европейской России, с. 20—25; Свод статистических данных, касающихся экономического положения сельского населения Европейской России, с. VIII.
19Материалы для оценки земельных угодий Новгородской губернии. Старорусский уезд, выл. 4. Новгород, 1908, с. 330; Демянский уезд. Новгород, 1888, с. 217.
20Похiлевич Д. Л. Селянська громада в захщних воэводствах великого князiвства Литовского теля аграрной реформы Сигизмунда-Августа.—Учен. зап. Львовск. ун-та, т. X. Сер. Историческая, вып. 3, 1948» с. 108—109.
21Tarvel Е. Der Haken. Die Grundlagcn der Landnulzung und der Bcsteuerung in Estland im 13—19 Jahrhundert. Tallin, 1983.
22Ibid., S. 38—39.
23Ibid., S. 50, 59, 67, 147, 339.
24Рожков Н. А. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI в. М., 1899, с. 146; Сергеевич В. И. Древности русского права, т. III. СПб, 1911, с. 482.
25См. с. 49—50 настоящей книги.
26ПКМГ, ч. 1, отд. II, с. 293, 301—303, 309, 320, 324, 327 и др.
27См. табл. 5 на с. 53 настоящей книги; Рожков Н. А. Сельское хозяйство... с. 148—150.
28Шумаков С. А. Сотницы, грамоты и записи, вып. 1. М., 1902,, с. 8С: 94.
29Шумаков С. А. Обзор грамот Коллегии экономии, вып. 2. М., 1900, с 121, 124—125.
30Барашкова В. С., Дмитриева 3. В., Прокофьева Л. С. Пришекснинские езовые дворцовые волости в XVI в. — В кн.: Проблемы истории крестьянства европейской части России (до 1917 г.). Пермь, 1982, с. 54—56.
31См. с. 62 настоящей книги.
32ПКМГ, т. 1, отд. I, с. 53—95, 277—290, 608—611, 655—659, 731 — 924; отд. II, с. 1—39, 404—410, 417—420.
33Шумаков С. А. Обзор грамот Коллегии экономии, с. 124, 144, 160.
34Дмитриева 3. В. Земельные наделы монастырских крестьян Белозерского уезда в XVI—XVII вв. — В кн.: Вопросы истории сельского хозяйства и крестьянства Европейского Севера, Верхнего Поволжья и Приуралья до Великой Октябрьской социалистической революции. Киров, 1979, с 58.
35Так было еще до введения живущей чети. Е. И. Колычева обратила внимание на каширскую книгу 1580-х годов, «позволяющую утверждать, что даже в конце XVI в. в „живущие" выти включалось какое-то количество перелога» (Колычева Е. И. Некоторые особенности сеньориальной ренты в России XVI в. — В кн.: Феодализм в России. Чтения, посвященные 80-летию Л. В. Черепнина: Тезисы докладов и сообщений. М., 1985, с. 21). Думается, что в годы кризиса, когда на одной выти сидело по несколько (иногда даже больше десяти) дворов, в составе вытного участка перелог мог числиться лишь в виде исключения.
<< Назад Вперёд>>
