Глава 5. Аренда земли
Но это не значит, что арендные отношения не встречались в средневековой Руси. Они не были, конечно, характерны для основной части крестьянских земель, обложенных тяглом, установленным землевладельцами и основанном на внеэкономическом принуждении. Даже когда крестьяне поряжались на тот или иной участок земли и получали временную льготу, они затем сливались с массой тяглецов и должны были вместе с ними тянуть тягло. Однако те же крестьяне в XV в. брали по добровольному срочному договору пахотные угодья, сенокосы, лес, а также тони, мельницы и варницы.
При судебных разбирательствах поземельных споров Троице-Сергиева монастыря с светскими землевладельцами и черными волостями, относящихся к 1470—1490-м годам, неоднократно выступали крестьяне-свидетели, утверждавшие, что они брали в аренду различные земельные угодья. Так, в 1474— 1475 гг. крестьянин из черной великокняжеской деревни говорил, что он «наймовал» поляну «на три года» у монастырского посельского. А в 1488—1490 гг. монастырский крестьянин показывал, что он «наймовал» леса на пустоши у становщиков черной великокняжеской волости. В судных списках 1490-х годов упоминается крестьянин Гаврилко Ляговин, который говорил, что «наймовал» пустоши в двух разных черных волостях.1 Выступавший в конце XV в. при судебном разбирательстве поземельного спора между Аргуновской волостью и Покровским монастырем крестьянин Ивашко Внук сообщил, что спорный луг он «кашивал, наймуючи у монастыря, а давывал ... найму от него 5 алтын». А крестьянин Тараско уверял, что Ивашко лжет, а тот луг «кашивал» он, Тараско, давая монастырю «найму от него 10 денег».2 Примерно в то же время (конец XV в.) возник спор между черной волостью и Симоновым монастырем из-за земель в Московском уезде. Доказывая, что спорная земля является великокняжеской и находилась в их владении, крестьяне-«знахори» говорили, что волостные «соцкие старые давали ту землю в наем».3
Значительный интерес представляет судный список 1468— 1478 гг., отражающий спор Махрищского монастыря с волостными крестьянами из-за Лаптевской земли. Он был использован Ю. Г. Алексеевым при характеристике черной волости Переяславского уезда, а И. И. Смирновым как убедительное доказательство подвижности феодально-зависимых крестьян XV в. Нас этот список привлекает, поскольку в нем явственно проступает наем-аренда как форма землепользования, отличная от тяглого пользования землей. По уверению представителя черной волости, монастырские крестьяне д. Феденинской в течение многих лет «наимывали» и пахали нанятую у черной волости землю, а «наем» — арендную плату «с того селища лаптевского» старосты клали «всей братье на столец». Судьи сочли эти показания представителя черной волости ложными. Они пришли к выводу, что монастырские люди «не наимывали» черные земли, «а найма с тое земли» старосты «на столец не кладывали».4 К такому заключению судьи пришли в результате расследования. Но возможность аренды при этом, как и при других только что упомянутых судебных разбирательствах, не отрицалась.
О том, что наем земли даже в середине XV в. не являлся фактом исключительным, свидетельствует конфликтная ситуация, возникшая в 1448—1461 гг. в связи с тем, что крестьяне Логина Корытова «поорали» митрополичью землю. Корытов, который, кажется, был служилым человеком главы церкви, обещал, что его крестьяне «дадут наем с той земли, как идет в людях».5
Землевладельцы, за которыми жили крестьяне-арендаторы, отрицательно относились к найму ими чужой земли. В 1597 г. два крестьянина из владимирского полусела Мещерок, принадлежавшего патриаршему помещику Соболеву, взяли в наем принадлежавшую другому патриаршему помещику Фомину пустошь. Занимавшая вторую половину с. Мещерок пустошь эта была столь значительной, что арендаторы платили за нее 2,5 рубля оброка. Владелец двух крестьян-арендаторов хотел запретить им найм чужой земли, но сам ничего поделать не мог и обратился за помощью к патриарху.6
В том же 1597 г. патриарший сын боярский П. Юров отдавал свое поместье — пустошь Калитеево Владимирского уезда монастырским крестьянам в наем. И те крестьяне «пашню пашут, и лес секут, и сена косят».7 Патриарх считал нормальным призыв крестьян-тяглецов на пустоши, которые он давал в поместье своим детям боярским; сдача же в аренду служила основанием для их передачи другим помещикам. Обложение земель вытным тяглом обладало приоритетом перед сдачей их в аренду, на оброк. Однако сдача в аренду патриаршими помещиками, как и другими землевладельцами, несомненно, практиковалась как в XV, так и в XVI в.
Целый ряд известий о земельной аренде содержат Новгородские писцовые книги конца XV — начала XVI в. Так, в Буряжском погосте Шелонской пятины жил поземщик, арендовавший у землевладельца участок за фиксированную плату, равную одной гривне. Иногда позем выплачивался за пользование одной усадебной и огородной землей, и в этом случае поземщики именовались людьми «без пашни». Среди них встречались рыбные ловцы, ремесленники, «худые люди» без обозначения специальности. Но поземщиками именовали и арендаторов, бравших в наем пахотные угодья. Во всяком случае, иногда они давали землевладельцу половье из хлеба. Кроме термина «позем» для обозначения земельной аренды в Новгородской земле были в ходу термины «бразга» и оброк. А иногда в писцовых книгах отмечается, что люди «пашню пашут, наймуя».8 Все эти термины употреблялись в случаях, когда пахарь, огородник или пользовавшийся усадебным наделом человек брал участок земли по договору за фиксированную повременную плату.
В ряде случаев источник свидетельствует о том, что арендатор является тяглым человеком, привязанным совсем не к тому месту, где он арендует землю. Так, возле Новгорода были монастырские земли, которые отдавались в пользование поземщикам, «писанным тяглью» в Неревском конце. В другом случае в писцовой книге сказано, что поземщики «живут промыслом, ловлею (рыбы.—А. Ш.), а тянут потугом с городчаны».9
В Околорусье на рубеже XV и XVI вв. лежали оброчные земли великого князя, названные писцом «полосами безобежными». Они сдавались землепашцам на один год или на несколько лет за договорную плату-оброк. «А оброку ему давати, — говорится о съемщике Трошке Кастанове, — 5 гривен ноугородцкая». Кем был Трошка Кастанов и где стоял его двор, мы не знаем. Другой же съемщик государевых оброчных полос назван рушанином. За четыре арендуемые полосы он платил 8 гривен 10 денег.10 Жители Старой Руссы брали на оброк участки как в Околорусье, так и в более отдаленных местах Старорусского уезда. Иногда это были значительные угодья (в одном случае 6 обеж, в другом — даже 12,5 обжи).11 Тянувшие «с городчаны» люди не находились под юрисдикцией землевладельцев, у которых они арендовали землю, и не подвергались такому внеэкономическому принуждению, как подвластные этому землевладельцу крестьяне. Это относится не только к горожанам, но и к другим некрестьянам-арендаторам. В роли арендаторов могли выступать и крестьяне, подвластные не тому землевладельцу, у которого они арендовали дополнительно землю. Так, на рубеже XV и XVI вв. крестьянин великого князя Максимко брал у помещика Мити Тимофеева участок в 5 коробей пашни и 100 копен сена (1 обжа).12 В этом и других подобных случаях приходится говорить о феодально-зависимых людях не по арендуемой ими, а по той земле, где они сидели на тягле.
В наем землю сдавали на срок, но не в этом заключалась его важнейшая особенность. Ведь и при заключении крестьянами порядных грамот часто устанавливались сроки пользования земельным участком. Важнейшая особенность найма-аренды заключалась в том, что пашня, сенокосы и другие угодья сдавались за договорную плату, которая обычно называлась оброком.
В широком смысле термин «оброк» означал доход, который землевладелец или государь получал от различных пользователей земельными угодьями (пашней, сенокосом, лесом), а также от людей, пользующихся другими угодьями (мельницы, варницы, борти, тони и др.). О неоднозначности термина говорит то обстоятельство, что одни и те же угодья могли именоваться «безоброчными» и в то же время облагаться оброком. Безоброчными их считали потому, что они не были положены в государев сошный оклад, но владелец земли получал за них оброк. Встречались и иные ситуации: безоброчными называли угодья, которыми крестьяне пользовались самовольно, не давая землевладельцу никакого оброка.13
В узком смысле термин «оброк» имел несколько значений. Во-первых, оброком именовалась рента продуктом и денежная рента в отличие от ренты отработочной. Так, в отдельных послушных грамотах фигурировало требование, чтобы крестьяне помещиков и их приказчиков слушали, «пашню пахали и оброк платили».14 В противопоставлении отработочной ренте-барщине оброк фигурировал до самой реформы 1861 г.
Во-вторых, оброком именовался государственный налог, которым великий князь заменял иногда платеж дани, яма, подводы и «иных пошлин» (или некоторых из них). Вместо этих повинностей привилегированным землевладельцам предоставлялось право платить с вотчины фиксированный оброк. Так, в 1455 г. серпуховско-боровский князь Василий Ярославич дал оброчную и льготную грамоту, согласно которой пришлые люди и старожилы двух митрополичьих сел Звенигородского уезда освобождались от яма, подводы и других повинностей. А за все эти повинности, именуемые в грамоте данью, надлежало давать «оброком з году на год» по полтине.15 В 1468 г. верейскин и белозерский князь Михаил Андреевич дал жалованную оброчную грамоту Кирилло-Белозерскому монастырю. С двух монастырских слободок и с деревень было разрешено давать в княжескую казну по 10 рублей оброка в год вместо разнообразных повинностей, которые отбывали другие села, слободки и деревни.16
В этой и других аналогичных грамотах XV — первой половины XVI в. речь идет о льготе, которая заключалась не только в замене многих и частых платежей и отработок собираемым 1—2 раза в год и, очевидно, пониженным оброком, но и в избавление от непрестанных наездов и злоупотреблений государевых приказных людей.
В-третьих, конфискованные Иваном III после присоединения Новгорода земли стали именоваться государевыми оброчными землями, потому что жившие на них крестьяне платили ренту-оброк непосредственно великому князю. Большая часть этих земель была в XVI в. роздана помещикам, но на Севере они сохранились под именем оброчных и в XVII в. Крестьяне, сидевшие на оброчных землях, отличались от черных северных крестьян тем, что наряду с многими повинностями, отягчавшими земли этих последних, платили оброк. Из-за этого в середине XVI в. оклад оброчной сошки был почти в 2 раза выше, чем оклад черной сошки.17
В-четвертых, оброком именовали денежную повинность, которую землевладельцы взимали с непашенных крестьян и бобылей, не положенных в вытное тягло.
Все перечисленные разновидности оброка не имеют ничего общего с арендной платой, что особенно важно учитывать, так как многозначность термина «оброк» может привести к смешению понятий. Это прежде всего относится к Северу, где особая категория оброчных земель, возникшая из конфискованных Иваном III у новгородских феодалов вотчин, сохранялась в XVI—XVII вв. и где в то же время часто встречались оброчные земли, взятые крестьянами в аренду. Источники, как пишет А. И. Копанев, свидетельствуют о наличии обеих категорий оброчных земель, причем оброчные — арендные угодья сдавались государственными чиновниками и крестьянам, и посадским людям. Писец Заболоцкий в 1550-х годах раздал крестьянам Двинского уезда на оброк свыше 55 пожен, 23 починка 4 полянки, 3 наволока, 4 пустоши, 5 росчистей и роспашей, 4 займища, 7 пашенок, 10 островов и присад, 11 речек и истоков, 18 озерков, 3 огородных места, 1 деревню, 1 плес, 1 «пустое место, что был волостелин двор», 2 земли.18 Подобная сдача на оброк земель и рыбных ловель не была особенностью Подвинья. Она практиковалась и в других северных районах.
Много сведений об аренде земли и удобных для рыболовства водоемов содержат псковские источники XVI в. Среди фигурирующих в писцовых и платежных книгах 1580-х годов огородников и рыболовов были посадские люди, служилые по прибору и причетники, бравшие в наем землю под огороды и воду для рыбной ловли. Можно полагать, что арендаторами являлась и часть огородников, и кочетников-рыболовов «Псковской судной грамоты» XIV в.19
Приведенные факты свидетельствуют о том, что арендные отношения существовали в Северо-Восточной, Северо-Западной и Северной Руси в XV — первой половине XVI вв. и в более раннее время. Поэтому неверно относить истоки аренды к последним десятилетиям XVI в. или к XVII в., а появление аренды нельзя, таким образом, объяснить теми новыми явлениями, которые были связаны со скачком в развитии товарно-денежных отношений или с началом буржуазных связей. В пору развитого феодализма, а возможно, и в период раннего феодализма, рядом с господствующей формой поземельных отношений, основанных на внеэкономическом принуждении и тягле, эпизодически выступали и основанные на срочном договоре и на платеже фиксированного оброка поземельные отношения.20
Но если земельная аренда существовала уже в XIV — первой половине XVI в., то особенно широкое распространение сдача земли на оброк за фиксированную денежную плату или из пятого (или шестого) снопа получила в последнюю треть XVI в.21
Дело заключается не только в масштабах и степени распространения арендных отношений. В последней трети XVI в. н в первые десятилетия XVII в. эти отношения приобрели новые, не свойственные предшествующему периоду, черты.
В докризисный период аренда обычно восполняла нехватку тех или иных угодий в поместье, вотчине или волости. Конечно, земельной тесноты в общегосударственом и даже в региональном масштабе в: XIV—XVI вв. не было. Но в пределах отдельных селений и владений зачастую ощущалась нехватка сенных покосов, рыбных угодий, а иногда даже удобных окультуренных пашен. И крестьяне, не сокращая свой тяглый надел, приарендовывали пожни, тони или оказавшиеся пустыми пахотные участки. В Новгородских писцовых книгах конца XV — первой половины XVI в. среди оброчных угодий редко упоминаются пашни и чаще сенокосы, и это не случайно: покосы иногда были ничтожно малы. Значительное распространение в докризисные времена получила аренда огородной земли вблизи посадов.
И в кризисные годы наем угодий, которых недоставало в волости, поместье или вотчине, и наем пригородных участков, дававших возможность относительно более выгодного сбыта продукции, продолжался и расширялся. Но резкое увеличение количества аренд было связано с особенностями новой хозяйственной конъюнктуры. Распространение земельного найма происходило одновременно с сокращением надельного тяглого землепользования и за его счет. В годы кризиса отчетливо проступает стремление сокращать переобремененные повинностями тяглые наделы или вовсе оставлять их впусте. И землевладельцы, и государство вынуждены были считаться с этой формой крестьянского сопротивления.
В докризисное время крестьяне брали землю на оброк у чужих владельцев (свои предпочитали давать ее в тягло). В то время не встречается практика передачи тяглой земли крестьянина ему же в аренду. А в конце XVI—XVII вв. землевладельцы сдавали в аренду «снимочные», «сбавочные» участки тому самому крестьянину, у которого они ранее были в тягле. Еще чаще своим крестьянам давались на оброк оставленные тяглецами деревни, пустоши. Бывали и такие случаи, когда крестьяне брали в тягло запустевшие наделы, а свои старые наделы пахали из оброка.
В последней трети XVI в. и в первые десятилетия XVII в. крестьяне отчасти компенсировали нехватку надельной земли за счет безоброчных, самовольно используемых и иногда укрытых в лесах участков, а отчасти за счет оброчных угодий. Широкое распространение подобных форм землепользования мы рассматриваем как результат повседневной классовой борьбы русского крестьянства,22 борьбы, которая не так заметна, как открытые волнения и восстания, но в силу своей массовости и непрерывности оказала значительное воздействие на ход социально-экономического развития в кризисные и послекризисные времена. А. Я. Дегтярев и В. М. Воробьев посвятили специальную работу борьбе русского крестьянства с податной политикой феодального государства в XVI—XVII вв. и проанализировали разные формы крестьянского сопротивления, в том числе борьбу за замену тяглого землепользования оброчным.23 Доход землевладельца от оброчного держания, как правило, был ниже дохода от тяглого участка. Издолье на тяглой земле обычно составляло из хлеба четверть, треть, а иногда даже половину. Между тем при издолье на оброчной земле наряду с четвертым часто фигурирует пятый и даже шестой сноп. В том, что землевладелец шел на замену тягла оброком только под давлением необходимости, под воздействием требований крестьян и угрозы их побега, нас убеждает формуляр многих арендных договоров. В них повторяется, что земля сдается в наем только «до жильца», «до тяглеца», т. е. до того времени, когда арендуемый участок удастся перевести в вытное тягло.24
В последние десятилетия XVI в. и в первые XVII в. появилось огромное количество не только пустых, но и порозжих земель, под которыми понимались поместья и вотчины, покинутые как крестьянами, так и землевладельцами. Политика государства по отношению к таким землям заключалась в том, чтобы не допускать безоброчного пользования ими, и поскольку в тягло их никто не брал, то сдавать землю на оброк. Сдавая порозжие земли в аренду, губные старосты должны были составлять «оброчные грамоты», фиксировать срок аренды и определять арендную плату «по пашне и по угодьям». Не очень полагаясь на губных старост, правительство устанавливало в некоторых районах (например, в Новгородских пятинах) определенные расценки. В 1597 г. они были повышены. Если раньше с обжи пахотной земли брали от 4,5 до 10 алтын, то в 1597 г. велено было брать с обжи доброй земли по 20 алтын, средней — полтину, а худой — 4 гривны московские.25 Вотчинники тоже предписывали своим приказным людям решительно пресекать безоброчное держание и назначать возможно более высокую арендную плату. Часто практиковалась переоброчка угодий и их передача тому, кто согласится взять участок за повышенную плату («из наддачи»). Но наддачу удавалось произвести только в тех случаях, когда съемщики на нee соглашались и между ними возникала конкуренция.
Аренда производилась как целой общиной или товариществом крестьян, так и индивидуально. При этом известны отдельные случаи найма участков, значительно превышающих средние крестьянские наделы. В писцовой книге Московского уезда 1573—1574 гг. упоминаются три крестьянина, принадлежавшие Опдрею Бекасову. Они арендовали запустевшее поместье, в котором числилось 62 чети пашни паханой и свыше 600 четей перелога и поросшей лесом пашни. А владелец этих крестьян Ондрей Бекасов сам взял в аренду запустевшее поместье, лежавшее невдалеке от угодий, арендованных его крестьянами.26 В той же книге называются 3 крестьянина, которые взяли на оброк 10,5 пустоши с 30 четями земли паханой, 417 четями перелога и лесопоросшей пашни. Поместье, в котором числилось 6 четей пашни паханой и 144 чети лесопоросшей пашни, а также обширные площади сенокоса и пашенного леса, взял в аренду один крестьянин. А другой крестьянин «с товарищи» арендовал 7 пустошей, в которых было всего 12 десятин пашни паханой, но свыше 200 десятин перелога и пашни, поросшей лесом.27
Скорее всего на пустошах заготавливалось сено, причем масштабы сенокосных угодий свидетельствуют о работе на рынок и о необходимости привлекать рабочую силу. Во всяком случае, семейная кооперация тут явно была недостаточна. Подобные случаи аренды крупных участков отмечаются и источниками XVII в. Мы ограничимся XVI в., чтобы показать, что нельзя их рассматривать как факты, вызванные к жизни только новыми хозяйственными явлениями XVII в. и тем более конца XVII — начала XVIII в. Никак не следует преувеличивать успехи денежного хозяйства и расслоения крестьян в век установления «заповедных» и «урочных» лет. Но нельзя игнорировать того, что в XVI в., как и в XVII, земельная аренда способствовала выделению отдельных крестьян — богатеев. Нельзя игнорировать и того, что в XVI в. и, видимо, в предшествующие столетия аренда земли в пригородных районах способствовала росту местных рынков сельскохозяйственных продуктов. Однако кризис и разорение деревни в конце XVI— начале XVII в. повлияли на крестьянские хозяйства, связанные и не связанные с рынком. Выход из кризиса затянулся на ряд десятилетий, причем безоброчные и оброчные держания крестьян помогли им восстановить хозяйство.
Во второй половине XVII в. аренда остается весьма заметным явлением экономической жизни русской деревни. До нас дошли многочисленные сведения о найме земли в вотчинах Безобразова, Морозова, Одоевского, Волынских, монастырей Троице-Сергиева, Спасо-Прилуцкого, Кирилло-Белозерского, Иверского, Покровского-Суздальского, Спасо-Ефимьевского, Соловецкого и др., а также в государевых дворцовых и патриарших волостях и на черных землях.28 3. А. Тимошенкова установила, что в 1655 г. свыше половины всех крестьянских дворов Старорусского уезда, а в Воскресенском, Петровском и Офремовском погостах даже 80—96% дворов арендовало пустоши. А ведь кроме пустых селений-пустошей крестьяне брали в аренду пустые участки в живущих деревнях. В 1680-е годы процент дворов, приарендовывавших в уезде землю, оставался очень высоким.29
Каковы же причины и следствия значительного распространения арендных отношений во второй половине XVII в.? Поскольку в середине века была введена подворная система обложения государственными повинностями, можно было бы предположить, что у крестьян исчез стимул к сокращению тяглых наделов за счет увеличения оброчных. Ведь на размерах дворового оклада число десятин тяглой земли не отражалось. Однако раскладка государственных повинностей точно так же, как оклад и раскладка владельческих повинностей, производилась с доли выти, которая была установлена для каждого двора. А в соответствии с долей выти (или другой соответствующей выти окладно-раскладочной единицы) определялся земельный надел. Нам известно, что и во второй половине XVII в. крестьяне обращались к землевладельцу с челобитными об убавке их вытного тягла и соответствующего ему тяглого надела. И во второй половине XVII в. крестьяне стремились к пользованию более для них выгодной формой оброчного держания земли. И эти стремления часто достигали результата, несмотря на меньшую выгоду, извлекаемую землевладельцем из аренды.
Вместе с тем во второй половине XVII в., как и в XVI в., и даже в большей мере, чем в XVI в., аренда могла способствовать обогащению отдельных арендаторов и заведению ими рассчитанного на рынок и пользующегося наёмным трудом хозяйства. А. Н. Сахаров обратил на эту сторону арендных отношений XVII в. первостепенное внимание и интерпретировал их как признак начального этапа генезиса капитализма в сфере аграрного производства. А. Н. Сахаров писал, что именно в это время аренда привела «к формированию хозяйств», «тесно связанных с рынком, переходящих к расширенному производству». Он считал, что мобилизация земель крестьянством в XVII в. явилась в условиях развития товарно-денежных отношений важным этапом в создании предпосылок для будущего буржуазного расслоения деревни».30 А. Я. Дегтярев и В. М. Воробьев справедливо заметили, что «до этого будущего, как показали столетия последующего развития, было еще очень и очень далеко».31 Даже в условиях самой примитивной отработочной ренты может происходить «увеличение имущества и, говоря относительно, богатства у обязанных нести барщину или крепостных». А при продуктовой ренте появляется даже возможность того, чтобы непосредственный производитель эксплуатировал чужой труд.32 Между тем генезис капитализма мог еще никак не прослеживаться.
Оставаясь в рамках XVII в., мы не должны допустить, чтобы редкие и к тому же не новые факты более крупной аренды закрыли от внимания массовые мелкие аренды, являвшиеся средством уменьшения бремени повинностей.
К середине XVII в. относится характерная челобитная крестьян Тотемского уезда. В ней говорится, что волостные крестьяне, разбежавшиеся некогда от непосильного тяглого бремени, стали возвращаться на свои пустые жеребьи, когда услышали, что с пустых жеребьев «до государева указу» податей «имать не велено». При этом иные крестьяне «учали пахать для бедности по половине и по четверти своих жеребьев». А некоторые «бедные крестьянишка» взяли у воевод земли «на оброки до жильцов».33 Более льготная арендная форма держания была особенно необходима крестьянской бедноте.
Н. А. Горская полагает, что об индивидуальном вненадельном землепользовании, которое приобрело значение для начального этапа генезиса капиталистических отношений в сфере аграрного производства, можно говорить лишь применительно к концу XVII — началу XVIII в. А аренду, широко распространенную в монастырских вотчинах XVII в., Горская расценивает как «естественный и необходимый спутник» развитого феодального надельного землепользования в стране с еще далеко не исчерпанными для культурного освоения территориями.34 Н. А. Горская считает вненадельное землепользование средством полного использования меняющихся трудовых ресурсов крестьянского хозяйства. В промежутки между общими определениями вытного тягла и вытного надела дворов в них могло увеличиться число работников, и чтобы в результате этого не снижался уровень эксплуатации, землевладелец выделял двору дополнительный участок в форме оброчного держания. Подобная ситуация действительно иногда возникала. Можно даже заметить случаи, когда землевладелец принуждал крестьянина взять участок на оброк. Но, как правило, оброчные угодья крестьяне брали добровольно, по договору со своим господином или с чужим землевладельцем. Конечно, со сданных на оброк угодий землевладелец получал доход, который можно считать спутником надельного землепользования. Однако его существенная особенность заключалась в том, что, будучи отданным в тягло, участок был бы более доходным. И если землевладелец соглашался сдать участок на оброк «до тяглеца», так только потому, что тяглецов невозможно было заставить его взять. Противодействие крестьян не всегда можно было преодолеть даже с помощью могучих средств внеэкономического принуждения, бывших в руках феодалов.
Вместе с А. Н. Сахаровым и Н. А. Горской мы признаем неоднозначность арендных отношений XVII в., но в то же время считаем необходимым отметить, что возникшая до XVI в. и получившая наибольшее распространение в последней трети XVI в. и в XVII в. аренда имела существенные особенности по сравнению с основанным на внеэкономическом принуждении тяглым надельным землепользованием. И эти особенности могут быть поняты только в свете повседневной борьбы крестьян с тяготами эксплуатации.
1АСЭИ, I, с. 321, 416, 476, 487.
2АФЗХ, I, с. 247.
3АСЭИ, II, с. 414—415.
4АСЭИ, I, с. 247.
5АФЗХ, I, с. 162, 189.
6АФЗХ, III, с. 162.
7АФЗХ, I, с. 178, 181.
8НПК, IV, ст. 37; VI, ст. 851.
9НПК, III, ст. 2, 831.
10НПК, V, ст. 215, 245.
11АИСЗР, I, с. 147.
12НПК, V, ст. 245.
13Самоквасов Д. Я. Архивный материал, отд. 1. М., J905, с. 158 и др.
14Производный от существительного «оброк» глагол «изоброчить» означал обложить повинностями, а прилагательное «оброчный» означало обложенный оброком.
15АФЗХ, I, с. 93.
16АСЭИ, II, с. 115.
17Копанев А. И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. Л., 1978, с. 67.
18Там же, с. 68.
19Об этом см. с. 155 настоящей книги.
20По наблюдениям историков Западной Европы, аренда существовала там уже в период генезиса феодализма (История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма, т. 1. М., 1985, с. 309—310).
21Подробнее об этом см.: Раскин Д. И., Фроянов И. Я., Шапиро А. Л. О формах черного крестьянского землевладения в XIV— XVII вв. — В кн.: Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972, с. 40; АИСЗР, II, с. 78, 110, 132—135 169 231, 257—259 и след.
22Шапиро А. Л. О производственных отношениях в русской феодальной деревне и их разнообразии. — В кн.: История крестьянства Северо-Запада России в XVII—XIX веках. Л, 1983, с. 8.
23Воробьев В. М., Дегтярев А. Я. Борьба русского крестьянства с податной политикой феодального государства в XVI—XVII вв. В кн.: Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1983, с. 151.
24Тимошенкова 3. А. Арендные отношения в Старорусском уезде в 50—80-е годы XVII в. — В кн.: История крестьянства Северо-Запада России в XVII—XIX веках, с. 28.
25РИБ, т. 38. М., 1926, с. 118 и след.
26ПКМГ, т. 1, отд. I, с. 1.
27Там же, с. 114, 156, 225.
28Раскин Д. И., Фроянов И. Я., Шапиро А. Л. О формах черного крестьянского землевладения... с. 40. См. также: Сахаров А. Н. Русская деревня в XVII в. М., 1966, с. 117—127; АИСЗР, II, с. 132—135; III, с. 104, 109, 198; Горская Н. А. Монастырские крестьяне Центральной России в XVII в. М., 1977, с. 84—206; Тимошенкова 3. А. Арендные отношения... с. 26—37.
29Тимошенкова 3. А. Арендные отношения... с. 31—32.
30Сахаров А. Н. Русская деревня в XVII в., с. 149—150.
31Воробьев В. М., Дегтярев А. Я. Борьба русского крестьянства... с. 154.
32См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 356, 359.
33Акты писцового дела (1644—1661 гг.). М., 1977, с. 63.
34Горская Н. А. Монастырские крестьяне... с. 206.
<< Назад Вперёд>>
