Глава 7. Государственные повинности
Г. В. Абрамович, придерживаясь такой же точки зрения, напоминает, что, облагая Новгород данью, Иван III потребовал, чтобы ее платили в размере полугривны с обжи, приравнивая обжу к древней сохе. По просьбе новгородцев дань была снижена до полугривны с трехобежной сохи. С обжи, таким образом, сходило 2,33 деньги новгородские, или 4,7 деньги московские. Следовательно, размер дани с XIII в. до конца XV в. оставался неизменным.1
Окладные единицы, с которых великие князья собирали дань, менялись по номенклатуре и размерам, но размеры самой дани были до конца XV в. действительно устойчивыми. В Новгородских пятинах она увеличилась только к 1536—1545 гг.: в Водской и Бежецкой — на 4 деньги, а в Шелонской и Деревской— на 6 денег (причем повышение распространялось не на все, а только на вновь пожалованные и придаточные обжи). Таким образом, дань на Новгородских землях (обежная дань) в середине XVI в. достигала 8,7, а в некоторых волостях — 10,7 деньги. В Северо-Восточной Руси сохи были иными, но можно полагать, что обложение данью дворов было таким же, как в Новгороде.
Наместничий (волостелин) корм получал всеобщее распространение по мере превращения самостоятельных и полусамостоятельных государств периода раздробленности в области, управляемые назначенными из Москвы наместниками и волостелями. Согласно Двинской уставной грамоте 1397 г., доходы местных правителей и их аппарата состояли из вир и других судебных пошлин, штрафов и таможенных сборов. Сборы кормов представителя местной власти с сох грамотой не предусматривались.2 А в грамотах XV в. такие ежегодные кормы уже фигурируют.
1455—1462 гг. Василий II предоставил Троице-Сергиеву монастырю жалованные несудимые грамоты на села в Радонеже и у Соли Галицкой. Освобождая эти монастырские вотчины от суда волостелей, великий князь одновременно предписал крестьянам давать волостелям по два корма в год: на Рождество «с дву плуг полоть мяса, мех овса, воз сена, десятеро хлебов» и на Петров день (29 июня) барана и 10 хлебов. Если наместникам будет «не люб» корм натурой, они могут его заменить деньгами: полоть мяса—12 денег, за ковригу хлеба — 1, за барана — 10, за мех овса — 6, за воз сена — б.3 Всего с двух плугов получалось 54 деньги в год.
К 1488 г. относится Белозерская уставная грамота. Как и двинские наместники в конце XIV в., белозерские наместники и их приказные люди в конце XV в. получали свои доходы в виде судебных и торговых пошлин и штрафов. Но горожане и крестьяне обязаны были еще давать им по два корма в год, причем давать их должны были все княжеские, боярские, монастырские и черные сохи «без оменки». Льготные сохи грамотчиков тоже не освобождались от этой повинности. Кормы определялись в ковригах хлеба, полтях и частях мяса, баранах, сырах, мехах овса и возах сена, но надлежало платить деньгами — всего с сохи 99 денег (62 — наместникам, 31 — тиунам и 6 — доводчикам). Кроме того, наместникам при вступлении в должность полагалось «на въезд что хто принесет, то им взяти».4
В 1500 г. жалованную грамоту на кормление в Гороховце получили два брата Осоргины. Им назначены были три корма (на Рождество, Велик день и Петров день) в виде тех же продуктов и фуража, которые полагались белозерским кормленщикам. «А не люб будет волостелем корм», и они могли брать деньгами — в год 80 денег. Тиунам полагалось «вполы того», т. е. 40 денег, а доводчикам—10 денег, итого с сохи — 130 денег. В 1506 г. жалованную грамоту на волостельство в одном из станов Бежецкого Верха получил князь Ю. Л. Козловский. Его корм с сохи полностью соответствовал корму Осоргиных.5 А в 1509 г. наместнику, тиуну, доводчикам и праветчику в Ростовце за три корма полагалось по 144 деньги в год с сохи.6
В Новгородских пятинах кормленщикам надлежало в конце XV — начале XVI в. платить по 4—4,5 деньги московские с обжи. Эта норма легко устанавливается на основании писцовых книг. В первой половине XVI в. она сохраняется в тех же размерах. И поскольку нам известно, что крестьянский двор примерно соответствовал в ту пору обже, мы узнаем, сколько в среднем сходило волостелина корма с крестьянского двора.
В Радонеже и Соли Галицкой при Василии II наместничий корм, как мы видели, брали с плуга. А из грамоты Новгорода о предоставлении «черного бора» с Новоторжских волостей, относящейся к 1461 г., мы знаем, что плуг шел «за две сохи», соха же соответствовала одному трехлошадному хозяйству.7 Вероятно, уже в это время три однолошадные хозяйства тоже соответствовали сохе. Во всяком случае, несколько более поздние источники подобное соответствие удостоверяют. Предположим, что в Радонеже и Соли Галицкой фигурировал такой же плуг. Поскольку там брали с двух плугов 54 деньги, на один плуг придется 27 денег, на соху—13,5, а на однолошадное хозяйство — 4,5 деньги. Это как раз та норма волостелина корма, которая в конце XV в. приходилась на однолошадное однообежное хозяйство в Новгороде. Совпадение цифр позволяет считать наше предположение об общности параметров плуга в разных районах государства в середине XV в. обоснованным. Московская соха, с которой взимали побор кормленщикам в 1480-е годы и в начале XVI в., отличалась значительно большими размерами, чем соха середины XV в. На митрополичьих землях и землях Троице-Сергиева монастыря в 1490-е годы часто приходилось по 30—32 двора на соху (иногда 26— 29, иногда 33—46).8 С. Б. Веселовский и Б. Н. Флоря уже отмечали, что состав волостелина корма отличается большой устойчивостью.9 И если жалованные грамоты устанавливали этот корм не в 13,5, а в 130 и 144 деньги с сохи, то это говорит об изменении сохи. Если корм с двора взимался в прежних размерах (4—4,5 деньги), то в соху, платившую 130—144 деньги, должно было входить около 32 дворов. А это характерные для конца XV — начала XVI в. параметры сохи. Можно поэтому полагать, что новгородские нормы волостелина корма соответствовали уставным нормам Северо-Восточной Руси.
Действительные поборы волостелина корма несколько превышали уставные. На основании фондов монастырских архивов Б. Н. Флоря установил, что в первой половине XVI в. наместники разных районов получали от населения муку, солод и рыбу. Кроме трех годовых кормов, установленных уставной грамотой, белозерский наместник получал еще один корм из овса и солода «за неделю до Покрова». А когда кормленщик «после почестного корму ... попрошает муки, и солоду, и сена, и овса», надлежало и это требование удовлетворить.10 Судя по платежной книге г. Ладоги, корм, фактически уплачиваемый наместнику с обжи, составил в 1556 г. 8,5 деньги.11 Таким образом, ко времени отмены кормлений он увеличился по крайней мере в некоторых районах.
Заметим, что увеличение шло не за счет повышения уставных норм, а за счет их нарушения представителями местной власти. Эти нарушения и злоупотребления административной и судебной властью вызывали особое недовольство населения. Нельзя считать случайным, что жалованные грамоты, которые удавалось получить привилегированным землевладельцам, содержали освобождение их вотчин от суда наместников, от въезда тиунов, доводчиков и иных людей наместника в польгоченные села и деревни, а также от их появления незванными на пиры и на братчины. А от уставных кормов сохи грамотчиков не освобождались. И в числе мотивов отмены кормлений тоже выступают злоупотребления кормленщиков судебной и административной властью, а не тягость уставных кормов.
Общие размеры дани и волостелина корма в 1540-е годы равнялись в Водской и Бежецкой пятинах 13,3 деньги, а фактический платеж в Ладожском уезде Водской пятины в 1556 г.— 17,2 деньги. По новгородским ценам это равнялось 4,3 пуда ржи.
Помимо платежей деньгами и натурой (волостелин корм не всегда переводился на деньги) крестьяне обязаны были выполнять многочисленные повинности — службы. Ям упоминается в источниках XIII в. Это была повинность, обслуживавшая татарских завоевателей («татарский ям»), великокняжеских чиновников и промышленников. В качестве натуральной повинности ям вместе с подводой упоминается в жалованных грамотах 1440-х годов. А в конце XV в. в связи с устройством казенных ямов появляются ямские деньги. Они упоминаются в грамоте волоцкого князя Федора Борисовича 1500 г.,12 а в первой половине XVI в. в источниках Северо-Востока, Северо-Запада и Севера Руси.
Однако ямские деньги не вытесняют натуральный ям, который в некоторых грамотах первой половины XVI в. стоит наряду с ямскими деньгами. В одной из грамот разъясняется, какая повинность обозначалась термином «ям»: она заключалась в том, что ямщики брали у крестьян для ямской службы лошадей и подводы.13 Это не значит, что понятие «ям» было однозначно. Весьма вероятно, что в первой половине XVI в., как и в более раннее время, в порядке отбывания яма тяглецы должны были выделять не только лошадей и подводы, но и временных ямщиков. А в грамоте 1533 г. Кирилло-Белозерскому монастырю кроме яма названа натуральная повинность — ямское стояние.
Г. В. Абрамович полагает, что натуральная ямская повинность требовала много времени и средств, тогда как ее денежный эквивалент был невелик. Поэтому замена ямской повинности денежной податью была в первой половине XVI в. привилегией, предоставляемой лишь в виде исключения. Надбавкой к старым денежным податям был примет. Г. В. Абрамович обнаружил упоминание о нем в земляном списке Бежецкой пятины конца XV в.14 В грамоте Троице-Сергиеву монастырю от 1513 г. он фигурирует в качестве добавки к ямским деньгам и в этом качестве выступает сравнительно редко в первой половине и часто во второй половине XVI в.
Известны случаи, когда дань, ям и примет заменялись фиксированным оброком. Возможно ли определить тягость этих повинностей размерами фиксированного оброка? Обратимся к показаниям источников. В грамоте Кирилло-Белозерскому монастырю от 1533 г. имеется статья об установлении оброка «за дань, и за ям, и за примет... с сохи по два рубля, опричь посошного корму и ямского стояния».15 В этом монастыре, согласно сотной 1544 г., на соху приходилось 69,4 двора.16 Таким образом, основные повинности были заменены налогом, который равнялся в среднем 6,2 деньги с двора. Почти одновременно с Кирилло-Белозерским соответствующую грамоту получил Иосифо-Волоколамский монастырь. В 1534 г. Иван IV заменил оброком дань, ям, примет и наместничий и посошный корма, которые взимались с деревень Чеклово, Мамоново и Татариново Рузского уезда, ежегодным фиксированным оброком — «по полтине денег».
Согласно позднейшей сотной (1569 г.), в д. Чеклево числилось 10 крестьянских дворов. Если бы полтину платила только эта одна деревня, то на двор приходилось бы по 10 денег. На самом деле оброк со двора был ниже, так как в его платеже участвовали еще две деревни, размеры которых нам неизвестны. На с. Ивановское с 18 деревнями вместо государственных повинностей положен был годовой оброк в 1 рубль. А по сотной 1569 г. в этом селе числилось 13 крестьянских дворов и 260 четей средней земли. Сколько дворов было в прилегающих деревнях, мы не знаем, а земли в селе с деревнями числилось 834 чети.17 На четь земли приходилось 0,25 деньги оброка. И если наделенность дворов землей была в селе и деревнях примерно одинаковой, то с двора сходило всего по 3,25 деньги. Не может быть сомнения в том, что оброк, назначенный упомянутым монастырям, был значительно легче замененных им повинностей. Это вполне естественно: ведь введение оброка являлось льготой монастырям.18
Среди других повинностей XV — первой половины XVI вв. значительную роль играли посошная служба и городовое дело. Сюда входило и выделение ратных людей, и предоставление кормов и подвод ратным и приказным людям, и строительство городских укреплений, и подвоз к городу извести и леса, и исполнение других требований «великого князя дело делати». Эти повинности восходили к древним временам, но возрастали в связи с расширением государства.
В некоторых регионах боярские и монастырские крестьяне должны были молотить государев хлеб, кормить великокняжеского коня, косить его сено и выполнять некоторые другие чисто дворцовые работы. Оценить их невозможно не только потому, что они не имели денежного выражения, но и потому, что они бесконечно варьировались по районам и по времени. При таких обстоятельствах определить общие размеры государственных повинностей, падавших на плечи крестьян в XV — первой половине XVI вв., тоже невозможно. Однако есть все основания считать, что повинности эти не были разорительны. Во всяком случае, побеги, запустение и сокращение тяглых наделов не были столь распространены.
1550-е годы были временем значительных перемен в податной политике государства. В это время всеобщее распространение в Северо-Восточной Руси получила большая соха, кормления были заменены кормленным окупом, стала широко распространяться замена яма ямскими деньгами. Со второй половины XVI в. вводятся пищальные и емчужные деньги, учащаются случаи перевода на деньги посошной ратной службы, тарханщики перестают освобождаться от городового дела и посошной службы.
С. Б. Веселовский, изучивший писцовую документацию, установил существование трех общих постоянных налогов конца XVI — начала XVII в. для поместных, вотчинных и монастырских земель: откуп за наместничий корм; деньги ямским охотникам на подмогу и на прогоны; полоняничные деньги. Деньги за наместничий корм именуются в источниках по-разному: то просто корм или кормовые деньги, то белый корм, та деньги за наместничий белый корм, то деньги за наместничий корм. По мнению С. Б. Веселовского, налог в 252 деньги заменил не все корма наместников. Оставались оброки за доходы наместников и их пошлинных людей. Но Веселовский не относит их к числу постоянных налогов. Деньги на подмогу и прогоны ямским охотникам и полоняничные деньги во второй половине XVI в. взимались «по розводу, по колько в котором году государь укажет взяти с сохи». Однако в конце XVI в., вероятно в 1590-е годы, был установлен единообразный оклад, равный 10 рублям. В конце века был установлен и оклад полоняничных денег в 2 рубля. Оклад всех трех постоянных налогов, падавших в конце XVI в. на соху поместных, вотчинных и монастырских земель, равнялся, таким образом, 13 рублям 56 деньгам.19 В расчете на четверть средней земли выходит 2,7 деньги в поместно-вотчинных и 3,8 деньги — в монастырских владениях.
Для ряда уездов С. Б. Веселовский приводит дополнительные сведения о налогах. Так, в Арзамасском уезде платили с сохи 18 рублей 60 денег, а мелкие боярщины—даже по 20 рублей с сохи. Увеличение объясняется включением в оклад поборов за губные и тюремные расходы, за кабацкие дрова и другие местные расходы. В Рязанском уезде к трем основным налогам прибавлялось 174 деньги реликтового татарского корма, поворотных наместничьих и другие налоги. Всего получалось 14 рублей 30 денег с сохи. В Вологодском уезде платили по 144 деньги с сохи «закладным мурзам и языкам на корм». Всего с сохи сходило 14 рублей. Вместе с включенными в оклад этих уездов местными налогами плата с чети повышалась на поместно-вотчинных землях до 2,8—4 денег и на монастырских — до 4—5 денег.20
Для Новгородских пятин мы располагаем данными о платежах 1552—1556 гг. за емчугу—1 рубль 60 денег, за городовое дело и посошных людей — 1 рубль 40 денег с сохи. Считая в Новгородской сохе 300 четвертей, получаем 1,7 деньги с четверти тяглой земли.21 Там же, где местные поборы деньгами были такими, как в Арзамасском и Рязанском уездах, а за емчугу, городовое дело и посошных людей брали столько же денег, сколько в Новгородских пятинах в 1552—1556 гг., приходилось на четь земли 3,5—5,7 деньги на поместных землях и 5,7—6,7 деньги — на монастырских. Сюда еще следовало бы добавить пищальные деньги. Подобные расчеты проблематичны, во-первых, потому, что пищальные и емчужные деньги собирались не ежегодно и не повсеместно, а когда собирались, то их оклад сильно колебался. Во-вторых, городовое дело даже в начале XVII в. выступало на поместно-вотчинных землях, как правило, в форме натуральной повинности.22
Существенное значение для оценки государственного обложения имеют указные грамоты новгородским дьякам 1550— начала 1560-х годов и новгородские платежные книги 1570— 1580-х годов. Наиболее ценен их анализ, произведенный Г. В. Абрамовичем.23 Мы далее воспользуемся его расчетами, но для большей сопоставимости с материалами Северо-Восточной Руси будем их рассчитывать не на новгородские обжи, а на общерусские чети пашни.
Обращаясь к новгородским материалам, мы сразу замечаем, что размеры налогов значительно изменились на протяжении второй половины XVI в. Представление об их стабильности, сложившееся у С. Б. Веселовского на основании писцовой документации, не выдерживает проверки, а выведенная им на основании этой документации оценка трех постоянных денежных поборов оказывается явно заниженной.
Начнем с самого значительного налога того времени — ямских денег с приметом и примыкавших к нему дополнительных денежных сбросов на подмогу ямским охотникам. В Новгородских пятинах на четь пашни приходилось в деньгах московских:
Согласно приведенным выше данным С. Б. Веселовского, в 1590-е годы деньги на подмогу и прогоны ямским охотникам равнялись 10 рублям с большой сохи, или 2 деньгам с чети средней поместной и вотчинниковой земли. А по новгородским платежницам к этому времени деньги на подмогу и прогоны ямским охотникам составляли 8,7 деньги, и кроме них регулярно взимались ямские деньги с приметом в размере 20 денег с четверти. Так получалась сумма, превышающая показатель С. Б. Веселовского.
Во вторую половину XVI в. возрастали и налоги на посоху и городовое дело и на емчугу в тех случаях, когда эти натуральные повинности заменялись деньгами. Общее увеличение государственных денежных повинностей в номинальном и реальном выражении видно из табл. 13.
Таблица 13. Размеры государств энных налогов в Новгородских пятинах
Исходя из обычной доходности чети пашни, получаем процент урожая, который шел на оплату государственных повинностей:
Еще на начало 1550-х годов приходится увеличение государственных повиностей. А с первой половины 1550-х до начала 1570-х годов, как свидетельствуют приведенные данные, они увеличились более чем в 2 раза. И все же жесточайший кризис 1570—1580-х годов нельзя объяснить только этим увеличением. Поскольку сейчас у нас речь идет о налогах, отметим отсутствие твердых норм и строгой регламентации их размеров. Мы уже знаем, что три постоянных налога были более или менее точно определены при составлении писцовых книг. Их размеры даже в 1590-е годы не были особенно велики. Именно на них и было основано заключение С. Б. Веселовского об окладе трех постоянных налогов, равном 13 рублям 56 деньгам с сохи и 2,7—3,8 деньги с чети. На деле брали не по этой норме, а каждый год и в каждой местности по-разному, причем брали не только деньгами.
В грамотах второй половины XVI в. упоминаются натуральные повинности, от которых освобождались крестьяне грамотчиков, но которые должны были выполнять тяглецы, не пользовавшиеся льготами. Так, в грамоте Ивана IV от 1563 г. кроме ямских денег, под которыми понимались деньги ямским охотникам на подмогу и на прогоны, названы такие виды посошной службы, как «на ямах подводами стоять» и в ямских слободах дворы делать, а также кормление княжеского конл и косьба сена на князя. В грамоте 1564 г. упомянута еще «подвода». И в грамоте от 1578 г. повторяется формула об освобождении от посошной службы на ямах, а также от таких работ, как «мостить мосты по дорогам» и «пруды делать».24
В 1545 г. власти Иосифо-Волоколамского монастыря жаловались на то, что с их сел и деревень в Волоцком, Клинском и Ржевском уездах «по сошному письму наряжают посошных людей в города украинные, и хлеба молотити и вести, и лесу возити, и извести на Москву вести, и на всякие дела людей с сох наряжают». Подобные жалобы повторялись после перестройки налогообложения, произошедшей в начале 1550-х годов. В 1563 г. власти Иосифо-Волоколамского монастыря писали, что «приказщики и посыльники порудили» тарханные грамоты Василия III и заставляют крестьян монастыря выполнять посошные службы и платить дани.25
Упомянутые виды посошной службы не носили характер регулярной повинности, но в некоторых случаях были длительны и тяжелы. Так, власти Иосифо-Волоколамского монастыря в 1563 г. писали, что крестьяне «с подводами у ямов безпрестани стоят», и от тягостей даней и служб монастырские вотчины запустели.26 Именно неравномерность и произвольность налогов и трудовой повинности, которую то тут, то там требовало правительство, вызывали особое недовольство крестьян и побуждало их к побегам туда, где поборы были не столь тяжелы. Урегулированность и упорядоченность производственных отношений и ограничение эксплуатации обычаем, традициями или законом являлись важным условием устойчивости строя. Говоря о докапиталистической ренте, К. Маркс писал: «Урегулированность и порядок являются именно формой общественного упрочения данного способа производства и потому его относительной эмансипации от просто случая и просто произвола».27
В предшествующей главе мы проследили, как разрушались освященные обычаем и традицией порядки отбывания владельческих повинностей. В годы опричнины произвол помещиков особенно процветал. В настоящей главе мы попытались показать, как обычай и законодательные установления уже в первой половине XVI в. нарушались представителями великокняжеской администрации. С 1550-х годов правительство все чаще нарушает собственные нормы поборов. Сохранившиеся платежные книги свидетельствуют о сборах налогов, превышающих установленные размеры, о требованиях натуральных повинностей, казалось бы, замененных деньгами. Произвол приказных и ратных людей должен был быть пресечен после введения губных и земских учреждений, однако в годы опричнины он вспыхнул с новой силой.
И. И. Смирнов обратил внимание на обыскные книги начала 1570-х годов, в которых неоднократно встречаются такие записи: «опритчина живот пограбила, а скотину засекли»; «опричиныи живот пограбили, а самого убели»; «опричныи живот пограбили, скотину засекли, сам безвестно збежал».28 Конечно, кризис нельзя приписывать только разбою опричников. Общая атмосфера произвола и превышения традиционных поборов с крестьян помещиками и государством способствовала наступлению кризиса 1570—1580-х годов.
А когда кризис наступил в Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, катастрофически сократилось тяглое население и тяглые наделы, налоги и повинности на каждую четь жилой пашни подскочили особенно резко. Об этом наглядно свидетельствует табл. 13. При этом учтем, что таблица не может отразить тягость натуральных поборов и злоупотребления администрации. Для понимания причин закрепощения податной гнет и разные формы борьбы с ним крестьян (особенно в форме побегов) представляют первостепенный интерес.
В конце XV — начале XVI в. общий доход среднего двора от хлебопашества оценивался в Шелонской и Водской пятинах в 222—280 денег, а в Деревской пятине — в 120—122 деньги. Повинности составляли по пятинам и категориям владений (помещичьи и государевы оброчные крестьяне) от 21 до 38%.29 Эти цифры не дают точного представления о нормах эксплуатации, так как здесь не учтены доходы, получаемые от животноводства, огорода, леса и реки. Вместе с тем не все повинности можно учесть и перевести на деньги. В «Аграрной истории» было высказано предположение, что норма эксплуатации держалась в. Новгородских землях того времени на уровне 25—30% совокупного продукта, вырабатываемого крестьянами. Такая норма эксплуатации оставляла для средних крестьянских хозяйств во всех пятинах возможность простого воспроизводства, а в некоторых группах хозяйств (особенно государевых оброчных) и накопления. В первой половине XVI в. размеры повинностей существенно не менялись, а дворовая запашка новгородских крестьян возрастала. Во второй лоловине XVI в. положение резко ухудшилось.
В 1590-е годы владельческие повинности в Троице-Сергиевом монастыре забирали 29—37% всего труда, вложенного крестьянами в хлебопашество. Очевидно, общая норма эксплуатации монастырем здесь была близка к этим показателям. А на землях мелких и средних вотчинников и помещиков она была еще выше. Сейчас мы можем учесть и государственные налоги. Вспомним, что уже к первой половине 1580-х годов относится отмена тарханов, и поборы с крупных монастырей и других грамотчиков приблизились к поборам с остальных феодалов. Около 19% труда в хлебопашестве уходило в 1590-е годы на выполнение государственных повинностей. Общая норма эксплуатации крестьян достигала половины или превышала половину труда, вложенного ими в основную отрасль своего хозяйства. Таким образом, не только весь прибавочный, но и часть необходимого продукта отнималась у непосредственных производителей.
1Милюков П. Н. Спорные вопросы финансовой истории Московского государства.— В кн.: Отчет о 33-м присуждении наград графа Уварова. СПб., 1892, с. 38. [Рец. на кн.:] А. С. Лаппо-Данилевского. Организация прямого обложения в Московском государстве. СПб., 1890; Абрамович Г. В. Государственные повинности владельческих крестьян Северо-Западной Руси в XVI — первой четверти XVII века.— ИСССР, 1972, № 3, с. 71.
2АСЭИ, III, с. 21.
3АСЭИ, I, с. 189—190.
4АСЭИ, III, с. 38.
5Там же, с. 150, 202.
6Акты XIII—XVII вв., собранные и изданные А. Юшковым, ч. 1 М., 1898, с. 63.
7АИСЗР, I, с. 61.
8АСЭИ, I, с. 532, 568; АФЗХ, I, с. 29, 41, 54, 148—152.
9Веселовский С. Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; J1., 1947, с. 269; Флоря Б. Н. О некоторых источниках по истории местного управления в России XVI века.— АЕ за 1962» г. М., 1963, с. 95.
10Флоря Б. Н. О некоторых источниках... с. 96.
11Самоквасов Д. Я. Архивный материал, т. 1, отд. I. М., 1905, с. 177—181.
12АФЗХ, II, с. 30.
13Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики. М., 1970, с. 126, 129.
14Абрамович Г. В. Государственные повинности... с. 72—73.
15Каштанов С. М. Очерки русской дипломатики, с. 60—61.
16Рассчитано по сотной 1544 г., изданной Л. С. Прокофьевой (Северный Археографический сборник, вып. 2. Вологда, 1972, с. 184—204).
17АФЗХ, II, с. 124, 376, 130, 382.
18Характерно, что в разных селениях Иосифо-Волоколамского монастыря на двор и четь пашни падал неодинаковый льготный оброк. Так, на 143 двора из селений, не упомянутых нами выше, приходилось не по 3,25, а по 7,5 деньги со двора (там же, с. 127 и 365 и след.). Это обстоятельство лишний раз доказывает, что размер оброка не был равен размеру повинностей, на смену которых он приходил.
19Веселовский С. Б. Сошное письмо, т. 1. М., 1915, с. 137, 141.
20Там же, с. 143—144.— В дворцовых селах Нижегородского уезда в конце XVI в. шло с сохи дани, ямских денег и примета — 20 рублен* емчужных — 13 рублей, полоняничных — 2 рубля и за наместничий корм — 252 деньги, а всего 36 рублей 56 денег, или 3,6 деньги с четверти пашии. По другим дворцовым селам С. Б. Веселовский приводит менее полные данные (там же, с. 104—106, 110).
21ДАИ, I, с. 144. Г. В. Абрамович (ИСССР, 1972, № 3, с. 76) определил платеж за емчугу в 1552—1556 гг. в 8,7 деньги и за посоху и городовое дело в 8 денег с обжи. При этом он считает обжу равной 1/30 новгородской сохи и 10 четвертям. Однако в 1552—1556 гг. еще не была повсеместно введена десятичетвертная обжа. В Деревской и Обонежской пятинах на обжу приходилось значительно менее десяти четвертей (АИСЗР, II, с. 11). Поэтому здесь приводится расчет не на обжу, а на четверть.
22 Веселовский С. Б. Сошное письмо, т. 1, с. 143.
23Абрамович Г. В. Государственные повинности... с. 65—84; АИСЗР, I, с. 20—24.
24АФЗХ, II, с. 321, 335, 407.
25АФЗХ, II, с. 186, 314.
26Там же, с. 314.
27Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25, ч. II, с. 356—357.
28С м и р н о в И. И. Классовые противоречия в феодальной деревне в России конца XVI в. — В кн.: Карл Маркс и проблемы истории докапиталистических формаций. М.; Л., 1934, с. 94.
29АИСЗР, I, с. 363—367.
<< Назад Вперёд>>
