Одна — это образование вокруг царя в Петербурге так называемой «безобразовской шайки», так тесно связавшейся в традиции с русско-японской войной, что необходимо сказать о ней несколько подробнее. Она составилась в начале 1898 г. из самых ура-патриотических, шовинистических, феодальных элементов на предмет устройства акционерной компании для экплоатации естественных богатств Кореи, — как раз в те дни, когда курс на Корею не был еще оставлен и банковской дипломатией и только что был организован дочерний Русско-Китайскому Русско-Корейский банк.111
Кроме в. кн. Александра Михайловича, весьма предприимчивого царсрсого зятя, считавшегося моряком, но (при наличии еще в живых и в шефах морского ведомства дяди Алексея) никак не находившего себе достойного применения и постоянно искавшего создать себе какое-нибудь «дело», — тут было всего до полутора десятка персонажей, из которых далеко не все, однако, были активны. Тут был граф И. Воронцов, бывший министр двора и один из учредителей скандальной памяти «священной дружины»,112 крупнейший землевладелец, богач и большой барин, державший себя запросто в романовской семье, впоследствии (с 1905 г.) проводивший вторичное «замирение» Кавказа, выделенного для него в особое «наместничество». Тут был В. М. Вонлярлярский, бывший гвардейский полковник, давно уже сменивший мундир на штатское платье, новгородский помещик-лесопромышленник, председатель тамошнего сельскохозяйственного общества, владевший, однако же, и золотыми приисками на Урале и возглавлявший две бумагопрядильни в Петербурге, заделавшийся и членом столичного общества для содействия русской промышленности и торговле, — типичный образец сочетания русского феодального духа с замашками натурального капиталистического предпринимателя, делец и грюндер, жадно устремлявшийся на всякое сверхприбыльное коммерческое дело, хотя бы оно находилось где-нибудь на Чукотском полуострове, лишь бы потом выгодно его перепродать. Вонлярлярский первый и ухватился за корейскую лесную концессию, вывезенную в Петербург владивостокским купцом Бринером для продажи, и сразу же возмечтал раздуть дело до масштабов английских привилегированных «харатейных» компаний (Chartered Company) и, окутав его густой феодальной идеологией, вовлечь в него «соседей по имению», начиная прямо с царя. Тут был Н. Г. Матюнин, лицейский товарищ Вонлярлярского из разорившихся дворян, служивший по министерству иностранных дел на Дальнем Востоке, по которому и был настоящим специалистом в составе «шайки». Он занимал в ней служебную и подчиненную роль то подставного лица, то подвижного агента, то делопроизводителя — на правах как, бы бедного родственника, — хотя он-то именно и прознал первый, что концессию сватают Ротштейну, как первое крупное дело для Корейского банка, и тут же испытал прилив «патриотизма», опасаясь, как бы оно не перешло в «иностранные» руки.
Далее шли — магнаты родового крупного титулованного землевладения, князья (Юсупов, Щербатов, Козловский), графы (Гендриков, Орлов-Давыдов, Ностиц, Сумароков-Эльстон) и будущие придворные чины, егермейстеры и камергеры: И. П. Балашов, впоследствии (в 1903 г.) с шумом и треском, сидя в Порт-Артуре, просадивший на лесозаготовительную операцию на р. Ялу несколько сот тысяч рублей казенных денег и не знавший, как уйти от своих кредиторов, — и всем известный М. В. Родзянко, екатеринославский и новгородский помещик, будущий «народный представитель» и председатель 4-й Думы, в февральские дни 1917 г. так и не пропущенный питерскими железнодорожниками на выручку к своему «венценосцу». Затем А. М. Абаза, племянник известного сподвижника Лорис-Меликова, А. А. Абазы, либерального первомартовского министра финансов и крупнейшего сахарозаводчика и биржевого игрока, тогда же снесенного волной реакции на весьма властный, но не столь доходный, пост председателя департамента экономии Государственного Совета. Племянник же его А. М. Абаза пошел по другому ведомству и вышел хотя и адмиралом, но совсем сухопутным моряком. На его имя должны были быть записаны царские паи Компании. Это был субъект необыкновенно важный и напыщенный, ревнивый к своему званию «управляющего делами» мифического комитета по делам Дальнего Востока, запроектированного в 1903 г., — «медный лоб», как окрестил его Витте.
И, наконец, сам А. М. Безобразов — душа всей шайки, ее «идеолог» и говорун, часами способный услаждать своим урапатриотическим, безудержным, разухабистым красноречием своего «хозяина», как запросто между собой называли в «шайке» царя.
Безобразов — это настоящий прототип черносотенца, организатора банд, из тамбовских помещиков и однополчан Вонлярлярского, который и выпустил его в качестве агитатора в. высшие сферы. Знал его хорошо с этой стороны и Воронцов, у которого Безобразов был «правой рукой» еще по «священной дружине». Он слыл даже у своих близких за «полупомешанного»; его «своеобразный слог и привычка употреблять необыкновенные слова для выражения самых простых мыслей» даже их ставили просто «втупик». Он вечно что-нибудь «бескорыстно» изобретал и тут же проваливался, считая себя специалистом в любой сфере, в том числе и в области международной политики.
Классовый инстинкт — сбитого с толку, озлобленного агрария, искавшего реванша в сфере грюндерских комбинаций, — действовал в нем, при всем том, математически точно. В вопросах внутренней политики этот инстинкт находил у него выражение совсем в щедринском стиле в глаголах, вроде «разгромить», «раздавить», «повесить», «набить морду» — это был язык общий всей военной касте, веками воспроизводимой феодальным классом. Особливо, когда шло дело об «инородцах». Эта манера вошла у него в быт. Но вот он попадает в чисто буржуазную сферу, в обстановку коммерческого предприятия (мы забегаем несколько вперед, в Маньчжурию уже 1903 г.), которым руководят он сам и такие же, как он, «соседи по имению», и дело разваливается, потому что идет в убыток, к великой радости русских же буржуазных конкурентов. Кто виноват? Конечно, не такой же, как он, Балашов, хотя именно Балашов, сидя в Порт-Артуре, «не умеет разобраться в причинах того, что заготовка товара обходится дороже, чем можно его продать». Нет, «в этой коммерческой несообразности безусловно наиболее ответственны», по мнению Безобразова, простые агенты, двое подрядчиков — «инородцев», ведущих параллельно свое собственное подобное же дело, выросшие из ничего, в условиях разнуздавшейся в Маньчжурии капиталистической стихии, — и на Безобразова пахнуло «маньчжурцем», Китайским банком, и самим «Ноздрей», как звали в просторечии безобразовцы Витте за некоторый дефект в его носе. Против этих внутриклассовых врагов и конкурентов Безобразов признает только городового. Он грозит им «ответственностью в административном порядке», угрожает «взять на себя производство экзекуции виновных в злоупотреблениях, какой не бывало на Дальнем Востоке», руководствуясь только «личным убеждением», не прибегая к прокуратуре, «нагоняя спасительный страх на мошенников» и «не останавливаясь перед тем, чтобы стереть в порошок кого бы то ни было, обманувшего меня (Безобразова, — Б. Р.), как исполнителя предначертаний государя».113
Лютой, истошной была ненависть Безобразова (как и Вонлярлярского) к Витте, как представителю глубоко враждебной «системы», которая «тяжело ложилась на производительные силы страны» и «породила массу недовольных и обездоленных» и в то же время делала Витте «всесильным» в отношении царя. Эта «система» при полном единении между «шайкой» и ее «хозяином», магически, однако же, сковывала (через Витте) словесную «решимость» царя произвести собственный пробный опыт «завоевания малокультурных стран» (в данном случае пока Кореи) теми же «новыми способами», какими действовал теперь европейско-американский империализм, в том числе и Витте с Русско-Китайским банком, на всем востоке. Только этот опыт Николаю предлагали произвести не на основе «показной зависимости» от правительства и «интимно-финансовой зависимости от группы иностранных капиталистов», как то безобразовцы подозревали у Витте с банком (и вообще во всей его «финансовой политике»), а на основе «умелого распределения имущественных прав и приобщения наиболее дружественных из числа иностранных претендентов к участию в тех материальных выгодах, которые достанутся на долю» проектируемой безобразовцами компании. Но компания эта должна была состоять из «безусловно преданных правительству» и готовых «сослужить службу русскому царю» «благонадежных» «только русских подданных христианских вероисповеданий» под руководством и покровительством самого царя. Представители феодальной линии в политике хотели, организационно и органически не сливаясь, поставить представителей империалистической политики открыто себе на службу — пока только в Корее — для проведения «русского начала, а может быть даже для самого насаждения русских идей».114
Это был другой вариант нападения на «иностранные капиталы», окончательно разработанный в виде проекта устава Восточно-Азиатской промышленной компании к марту 1900 г., ровно на другой год после варианта, описанного выше, — на этот раз в сфере внешней политики.115
За всем этим, после аренды Порт-Артура и формального отказа, по договору (15 апреля 1898 г.) с Японией, от каких-либо политических преимуществ в Корее, возникла у безобразовцев и еще одна «конфиденциальная цель» обследовать и использовать площадь лесной концессии, протянувшейся по всей длине маньчжурско-корейской границы, для «организации операционной базы с ее коммуникационными линиями» с целью оградить Порт-Артур и его тыл от вторжения японской армии сухим путем из Кореи. На организацию разведывательной экспедиции и покупку концессии Николай отпустил 250 тыс. руб. из сумм своего «кабинета» (т. е. личных), которые и были благополучно истрачены к моменту представления устава этой «Восточно-Азиатской промышленной компании» на рассмотрение комитета министров (5 июня 1900 г.). Долгожданный безобразовцами «психологический момент», наконец, настал, и Николай распорядился «внести» устав в комитет. Но боксерское восстание в Китае было уже в полном разгаре. Витте нажал — и получил от императора разрешение: «не вносить это дело в комитет покуда не успокоятся события на Дальнем Востоке».116
Это не было еще, разумеется, решительным поражением безобразовцев. Но и Витте выиграл здесь только отсрочку — с помощью «служебной эквилибристики», — к великому негодованию главарей «штаба» «безобразовской шайки», открывших теперь бешеную травлю «господина Витте и его системы» в романовском дворце на политической почве.
111 Материал документальный для характеристики безобразовцев имеется в следующих изданиях: 1) Русско-японская война. Изд. Центрархива, Л., 1925, стр. 134 с.; 2) Б. Б. Глинский, пит. соч., стр 247 сл., 268 сл., 292 сл.; 3) Кр. архив, т. 17 и 18, переписка безобразовцев между собой в 1904 г. и переписка Витте с Сипягиным 1900–1901 гг.; 4) Кр. архив, т. 2, дневник Куропаткина за 1902–1903 гг.; 5) Витте. Воспоминания, т. I, стр. 141 сл. и 195 сл. — Ср.: Россия в Маньчжурии, стр. 384 сл., 427 сл.; также мои работы: Концессия на Ялу, сб. «Русское прошлое», Пгр., 1923, стр. 87–108; Витте накануне русско-японской войны, сб. «Россия и Запад», Пгр., 1922; Р. Аварин. Империализм в Маньчжурии, I, стр. 61 сл.
112 Тайной охранно-шпионской организации для борьбы с революционерами после 1 марта 1881 г.
113 Телеграмма Безобразова Вогану от 25 октября 1903 г. в деле № 119/3 Канц. Особ. Комитета Дальнего Востока (Центр. Гос. ист. арх. в Ленинграде).
114 Россия в Маньчжурии, стр. 383 сл.
115 Там же, стр. 388 сл.
