Договор 26 марта/8 апреля 1902 г., по которому Россия обязалась вывести свои войска из Маньчжурии к 26 сентября/9 октября 1903 г., был плодом очевидного для всех дипломатического поражения, постигшего царизм на пути к укреплению своего «полного влияния» в Маньчжурии. Царская дипломатия, особой оговоркой в договоре 26 марта/8 апреля поставившая эвакуацию Маньчжурии в зависимость от «образа действий других держав», попадала теперь, после заключения англо-японского союза, в сложную для царизма обстановку собственно европейских международных отношений, и увязание России в дальневосточных делах становилось незаменимой и желанной кое для кого картой в большой европейской империалистической игре.
22 месяца (с 26 марта ст. ст. 1902 г. по 26 января ст. ст. 1904 г.), протекшие от подписания договора об эвакуации Маньчжурии до разбойничьего нападения японской эскадры на русский флот в Порт-Артуре, были временем крутой и капитальной перестройки в международных отношениях Европы. Основной факт в этом смысле — поворот Англии к решительному сближению с Францией, направленному против Германии. — обозначился в самом начале 1902 г., и германская дипломатия направила все свои усилия в дальнейшем к тому, чтобы достигнуть такого сближения с Россией, которое дало бы ей возможность разорвать франко-русский союз. Открывавшаяся отсюда для России перспектива в более или менее близком будущем быть затянутой в англо-германский конфликт ставила правительство Николая перед необходимостью крутых решений: или вслед за Францией в пользу союза с Англией или, через разрыв французского союза, в пользу союза с Германией. Для сохранения же независимости своей политики царизму требовалось неимоверное маневренное напряжение как во внешней политике, так и в ведении своих финансов; но в том-то и дело, что самодержавие уже было неспособно высвободиться из зависимости от европейских финансовых рынков, как бы ни хотело оно сохранить нейтральную позицию между борющимися. Царская Россия оказывалась теперь лицом к лицу с перспективой перехода на «полуколониальное положение»: экономическая отсталость России лишала ее возможности проводить вполне независимую внешнюю политику.227
Лихорадочно подготовлявшаяся Японией уже несколько лет большая война с Россией на Дальнем Востоке как нельзя лучше должна была сыграть на руку империалистическим странам, рассчитывавшим использовать царскую Россию как «резерв» мирового империализма. Заключение англо-японского союза, дипломатически подготовленное не без активного участия (в первой половине 1901 г.) германской дипломатии, именно и открывало эту игру: «узел русско-японских отношений находится отныне уже не здесь, — писал из Токио Извольский весной 1902 г., — а в Лондоне и вряд ли какого-либо соглашение между нами и Японией возможно теперь без более или менее прямого участия Сент-Джемского (т. ею британского, — Б. Р.) кабинета».228
Тем самым англо-японский союзный договор становился важнейшим рычагом и европейской политики Великобритании. Внимательно присмотревшись к английским же документам, можно видеть, как искусно сработан был в Лондоне этот дипломатический инструмент.
Действительно, статьи 4-я и 5-я англо-японского союзного договора 17/30 января 1902 г. — в. обмен на «строгий нейтралитет» Англии, в случае «вовлечения» Японии в войну с одной державой (ст. 2-я), и в обмен на участие Англии в войне, в случае присоединения к третьей державе одной или нескольких держав (ст. 3-я) — связывали японскую инициативу как в попытке «отдельного соглашения с другой державой», «не посоветовавшись» с Англией, так и, в случае «угрозы» опасности войны, требованием сообщить Англии о том «с полнотой и откровенностью». В сферу действия договора одинаково входили и Китай, где «интересы» признавались за обеими сторонами, и Корея, где «особенным образом заинтересованной в политическом равно как и в торговом и промышленном отношениях» признавалась одна Япония. Таким образом, формально у Японии не отпадала теперь возможность открыть войну с Россией и из-за одной Кореи без согласия Англии. Зато формально же она могла воевать теперь из-за Кореи одна, не рискуя столкнуться с двумя флотами, ибо участие французского флота создало бы тотчас же casus foederis.229
Переговоры о союзе длились ровно полгода (столько же, сколько потом русско-японские переговоры перед войной), но решительный оборот борьба по конкретным формулировкам приняла только в последние недели перед подписанием договора в Лондоне. Лэнсдоун пытался взять целиком в руки Англии решение вопроса о войне, чтобы не «вовлечь ее в войну вследствие необдуманного действия» Японии «по поводу сравнительно незначительных местных споров», и настаивал на введении в договор пункта, который обязал бы Японию «не только сообщить» Англии, «а договориться с ней об активных мерах, которые должны быть приняты сторонами, прежде чем эти меры будут действительно приняты». Но Гаяси твердо стал на том, что «предварительная консультация была бы фатальной для быстрой акции». Лэнсдоун тогда назвал вещи своими именами и указал, что Япония хочет развязать себе руки для «любых действий, сколько бы безрассудны или провокационы они ни были, чтобы поддержать свои интересы в Корее».230 Гаяси парировал, что Япония «теперь свободна действовать так и не хочет расстаться с этой свободой или чувствовать, что будет брошена Англией одна в случае, если ее акция вовлечет ее в войну с Францией и Россией». И от обязательной «консультации» Лэнсдоуну пришлось отказаться.231
Даже из скудной английской документальной публикации ясно видно, что обе стороны вели разговор о спровоцированной Японией войне. Когда Лэнсдоун, для которого ближайшая суть договора заключалась в английских интересах в Китае, спросил Гаяси, «будет ли японское правительство рассматривать столкновение России по поводу Маньчжурии, как повод к войне и, возможно, обращению к нашей поддержке», Гаяси вызывающе ответил, что, «если безопасность Кореи будет гарантирована, Япония, вероятно не пойдет на войну из-за Маньчжурии или Монголии или других отдаленных частей Китая... и мы (англичане, — Б. Р.) могли бы, если нам угодно, итти на войну из-за них. Япония была бы обязана притти нам на помощь, если бы Франция присоединилась к России, но невероятно, чтобы Япония провоцировала бы новую войну по подобному поводу».232 Гаяси тут явно набивал себе цену, прекрасно понимая, что Англия не может одна вести войну в Маньчжурии. И Лэнсдоун взял реванш, предъявив ультимативное требование, чтобы в договор были вставлены слова (ст. 1-я), что военные действия для защиты обоюдных интересов обусловливаются «агрессивными действиями» третьей державы: «мы хотим поставить вне всякого сомнения, что casus foederis может возникнуть только в случае, если третья держава явится нападающей». А это, разумеется, на деле с другого конца опять сажало Японию на английскую цепь, поскольку и все предварительные переговоры ее с Россией ставились ясно под контроль Англии (ст. 1-я). Мало того, так как другим поводом прибегнуть к оружию, по ст. 1-й, были внутренние «беспорядки» в Китае и Корее, то Лэнсдоун и здесь вставил: «делающие необходимыми вмешательство... для защиты жизни и собственности <японских> подданных» — «чтобы было ясно, что интервенция Японии будет рассматриваться как допустимая только в случае, если «беспорядки» будут действительно серьезного характера».233
На деле, таким образом, не только соглашение между Россией и Японией, но и война между ними едва ли была возможна теперь без более или менее прямого участия Сент-Джемского кабинета. У Лондона в руках оказывался двусторонний инструмент, который он мог пустить в ход либо одним, либо другим концом.
В этом именно смысле и объяснил Лэнсдоун позицию Англии французскому послу 12 февраля нов. ст. 1902 г.: «это простая мера предосторожности», «мы остаемся нейтральными... зрителями русско-японских распрей». «Мы охотно устроились бы иначе, но мы всегда находили у русских дверь на запоре». Лэнсдоун жаловался, что несколько раз он предлагал русскому послу в Лондоне «поискать вместе с ним соглашения по пунктам, где интересы двух стран соприкасаются в Китае, Корее, Персии, на границах Индостана» и «никогда Сталь (русский посол в Лондоне, — Б. Р.) не соглашался хотя бы на какое-либо начало переговоров, и что, выбившись из сил, английское правительство было вынуждено обеспечить себя гарантиями в другом месте». И у француза (Камбона) осталось впечатление, что инициатором «этой бесполезной конвенции 30 января» была Англия и что «это — предупреждение по адресу России».
Но, как в свое время, рассказывая об упомянутых попытках Лэнсдоуна, сознавался и Сталь, «в действительности в Петербурге не хотят соглашения с Англией, боясь какого-либо предложения, организующего более или менее замаскированный кондоминиум». И правы, потому что «по своей натуре» (s'est plus fort qu'eux), англичане «всегда перетягивают одеяло на свою сторону».234
Это «предупреждение» поняли теперь и в Петербурге. Но «кондоминиум» и теперь оставался чужд видам дипломатии русского империализма. И Ламсдорф, в поисках противовеса англо-японскому выступлению, заговорил теперь о необходимости «сплочения других держав» не только с Парижем, но и с Берлином.
227 Documents diplomatiques francais, V, № 113 (депеша д'Амада из Лондона 9 мая 1904 г.: «с самого начала здесь заявляли, что кто бы ни победил, Россия будет надолго ослаблена и не в состоянии быть угрозой в Европе и на индийской границе»). — Там же, № 122 (депеша Бомпара из Петербурга 12 мая 1904 г.: «русская дипломатия франко-английским соглашением была поставлена перед дилеммой: она должна или следовать за нами, идя на сближение с Англией, или гарантировать себя сближением с Германией»). — Die Grosse Politik, т. 19, ч. I, №6052 (телеграмма Бернсторфа из Лондона 6 сентября 1904 г.: «даже те органы печати, которые пишут крайне резко против России, делают это с задней мыслью, что ослабленная империя царя легче может быть приведена к уступчивости в острых вопросах и, следовательно, к твердому ограничению ее азиатских интересов — посредством угроз, чем посредством любезности». — Т. Dennett. Roosevelt and the Russo-Japanese War. 1925, стр. 62 (цит. из «Fortnightly Review», Febr. 1, 1904; «если вы думаете, что Германия, раньше или позже, должна оказаться горазда более ужасным врагом, чем вы когда-нибудь имели, вы должны задуваться над вопросом, в какой мере вы можете желать ослабления России»).
228 Россия в Маньчжурии, стр. 354–350 (депеша Извольского из Токио от 5 мая 1902 г.).
229 Текст англо-японского договора см. ниже, приложение 16.
230 Разрядка моя, — Б. Р.
231 British documents, II, № 116.
232 Разрядка, моя, — Б. Р.
233 British documents, II, №№ 117, 122, 123. — Разрядка моя, — В. Р. — См. приложение 16.
234 Documents diplomatiques: II, № 81 (депеша Камбона из Лондона 12 февраля 1902 г.), и I. № 493 (депеша Жофруа из Лондона 9 ноября 1901 г.) — Ср.: История дипломатии, II, стр. 127 и 158, об английских предложениях широкого соглашения с русским правительством 1898 и 1902 гг., оба раза отвергнутых в Петербурге.
<< Назад
Вперёд>>
