Присматриваясь внимательно к последующим фактам предвоенного периода в новой международно-политической обстановке, видим, прежде всего, что «безобразовская шайка» берет в свои руки дипломатическое руководство не раньше, как после отставки Витте. До его отставки (16 августа 1903 г.) они много шумят за кулисами и «обрабатывают» Николая через посредство Безобразова; царь «колет» им, как выразился Куропаткин, своих министров, контролирует и разведывает действительное положение того или иного вопроса, нащупывает «разномыслие» и «разнодействие» «ведомств»,305 чем только все больше сколачивает блок «триумвиров», но всю дипломатическую кухню попрежнему оставляет в их руках. Все трое министров до последней минуты держатся заодно против Безобразова, а тот обвинял их всех троих одинаково в том, что они «по-своему обрабатывали правду» и фактически вели дело к тому, чтобы в случае войны «бросить всю южную Маньчжурию и занять позиции на севере, в таежных местах», и что, предлагая уступить Корею японцам, они на деле предоставляют Японии сделать из Кореи «обеспеченный плацдарм для действий на континенте против России», чтобы «вытеснить нас со временем из Маньчжурии».306
Далее видим, что на этой дипломатической кухне в после 26 марта 1902 г. не готовится нового и иного дипломатического блюда, чем то, какое варилось и переваривалось, на ней до тех пор. В самом деле в отношении Японии триумвират (и Витте особенно) твердо стал на мысли, что Маньчжурию она, Япония, должна считать для себя «безусловно и навсегда потерянною», но зато «можно было бы временно даже и совсем поступиться Кореею, если только Япония, предоставит нам за это соответствующие компенсации», — иными словами: «нам надо бросить мысль о захвате Кореи — и все тут».307 В отношении англо-американского блока триумвират столь же твердо стоял на мысли, что эвакуация Маньчжурии может быть проведена не иначе, как с тем, чтобы Китай дал России дополнительные обязательства, «гарантии», что интересы русского капитала в Маньчжурии будут «ограждены», т. е. иностранный капитал, никак не связанный организационно с аппаратом самодержавия, в Маньчжурию допущен не будет. А иногда Витте даже опасался, что именно «в результате» кустарного орудования безобразовцев с тамошними концессиями Маньчжурия окажется «переданной в руки иностранцев».308
Мало того, мы уже видели, что как только сорвалось. дело с договором о концессионной привилегии Русско-Китайского банка в Маньчжурии, Витте распорядился о скупке всевозможных маньчжурских концессий и образовал для планомерной постановки этой операции особое Маньчжурское горнопромышленное товарищество. Но, побывав, наконец, в Маньчжурии, осенью 1902 г. Витте сам же и поднял вопрос о необходимости новой железнодорожной концессии на линию от ст. Куанченцзы к Гириню, потому что считал необходимым «предварительно вывода наших полевых войск» «занять» войсками пограничной стражи («охранная стража КВжд») «все главные города Маньчжурии». А Гиринь был главнейшим центром с военным арсеналом и, если станцию в Гирине «расположить на возвышенности, господствующей над городом, и снабдить ее небольшой батареей, она явится грозной позицией, с которой может быть разгромлен весь город». Относительно же полосы отчуждения по КВжд Витте тогда же выступил с проектом ее заселения (только не иностранцами, «которые не должны быть допускаемы вовсе к приобретению оседлости в районе дороги») и даже образования «целых солдатских поселков» из нижних чинов, увольняемых в запас. Немудрено, что во французском посольстве в Петербурге заговорили о «резкой перемене взглядов», происшедшей у Витте под впечатлением виденного им в Маньчжурии, о том, что, по его мнению, «эвакуация ее теперь невозможна» и, если она начата, «было бы полезно найти способы ее замедлить, чтобы свести ее на-нет».309
Эти установки триумвират выдерживал и во всех своих официальных выступлениях на дипломатической почве. Напомним несколько основных фактов, с которыми ему теперь приходилось иметь дело и которые никак не укладывались в рамки этих установок. Первый факт — это тревожные вести с места о том, что шанхайские иностранцы «имеют маньчжурские концессии, купленные ими у китайцев» и, «убежденные теперь, что Россия проиграла дело в Маньчжурии, весною <1902 г.> бросятся туда за получением новых концессий» и о том, что (весной же) японцы, англичане и американцы в Мукденской провинции приступили уже «к подробным изысканиям при помощи опытных техников».310 Второй факт — это, что Англия заключила (23 августа ст. ст. 1902 г.) такой торговый договор с Китаем, по которому в ближайшем будущем на Маньчжурию должна была распространиться компетенция ведомства китайских морских таможен, находившегося в руках англичан, и, значит, предстояло появление в Маньчжурии английских чиновников для службы в связи с делами туземных таможен.311 Третий факт — Япония не обнаруживала готовности (там прекрасно понимали, как и в Петербурге, что временно) разменяться с Россией ролями в Маньчжурии и в Корее, а предложила (в июле 1902 г.) признать за Россией только «железнодорожные интересы» в Маньчжурии, а себе за это требовала полной «свободы действий» в Корее, с отказом России от какого бы то ни было вмешательства в корейские дела и без аналогичного отказа Японии относительно Маньчжурии.312 Четвертый факт, — что «какое-либо соглашение с Японией невозможно теперь без полного ведома и одобрения и даже без более или менее прямого участия Англии». И, наконец, пятое обстоятельство заключалось в том, что с самого начала 1902 г. между Лондоном и Парижем открылись, по инициативе англичан, переговоры о соглашении по всем колониальным вопросам. В перспективе это ставило перед Россией вопрос (если и дальше держаться французского союза) о необходимости переходить в английский фарватер. Но именно об этом вопросе, насколько можно судить по известным нам до сих пор документам, Витте и речи не поднимал ни в частных разговорах, ни в письмах, ни в совещаниях, ни в докладах — нигде, ни даже в своих «Воспоминаниях», много лет спустя.313
А теперь обратимся к дипломатии триумвирата. В январе 1903 г., после того как эвакуация южной Маньчжурии к западу от р. Ляо благополучно была проведена в обусловленный договором срок (осенью 1902 г.), триумвират приступил к обсуждению вопроса об исполнении второго срока эвакуации Мукденской и всей Гириньской провинций, истекавшего 26 марта 1903 г. Триумвират единогласно остановился на следующем решении: 1) ввиду (как выразился Витте) «чрезмерной притязательности» июльского предложения Японии, — «воздержаться пока» от переговоров (формулировал Ламсдорф), «дабы не подать японцам повода предполагать о нашем настоятельном желании притти с ними к соглашению» и, «ожидать от токийского правительства почина в возобновлении переговоров»; 2) предъявить Китаю требование о «гарантиях» нерушимости русских интересов и, в случае согласия дать требуемые гарантии — ограничиться очищением к сроку только Мукденской провинции, летом 1903 г. очистить только южную часть Гириньской провинции, а затем «выждать результатов очищения юга» и условием окончательной эвакуации северной Маньчжурии поставить согласие Китая на сохранение по линии КВжд и по pp. Амуру и Сунгари «известного количества» «регулярных войск» (сверх «охранной стражи»).314
Что значило это решение? Сопоставление обоих его пунктов (японского и китайского) вскрывает основной его смысл. Это была программа, рассчитанная на оттяжку времени до полной готовности достраивающейся железной дороги. Здесь сама «мирная» дипломатия Витте ступала на «путь промедлений, остающихся по большей части необъяснимыми», на чем и играла потом японская дипломатия в своей последней ноте 23 января 1904 г. Что это так, подтверждается тем, что дальше мы не видам никаких попыток заблаговременно приступить к переговорам с Китаем в смысле принятого решения, чтобы, в случае удачи, начать эвакуацию второй очереди в договорный срок — 26 марта 1903 г. Наоборот, соответствующая нота о гарантиях была предъявлена в Пекине 5 апреля 1903 г.315
Попытка безобразовцев протащить через Николая в ноту о гарантиях и требование о предоставлении им лесной концессии на маньчжурском берегу р. Ялу, чего до сего времени так и не добился Матюнин, не увенчалась успехом. В ноту вошли лишь те требования, на которых согласовались Витте о Ламсдорфом. Из 7 пунктов этой замечательной ноты 5 апреля 1903 г. первые три были вполне достаточны, чтобы взорвать пекинские переговоры в ту же минуту. Вот эти три пункта: 1) о неотчуждении территорий в эвакуируемых местностях «под каким бы то ни было видом — уступки, аренды, концессии и проч.»; 2) о неоткрытии для иностранной торговли новых пунктов в Маньчжурии и недопущении в них иностранных консулов — без согласия на то России; 3) о недопущении иностранцев в администрацию Маньчжурии. Не стоило бы, пожалуй, и упоминать рядом с этими тремя об остальных четырех пунктах, среди которых фигурировало требование чисто банковское — о сохранении за Русско-Китайским банком в Нючжуане (главном торговом и уже «открытом порте» южной Маньчжурии в районе англо-китайских железных дорог, через который тогда шла вся американская и английская торговля с Маньчжурией) монополии на хранение доходов морской таможни.316
Ясно, что «если когда-либо был благоприятный момент для Японии добиться удаления России из Маньчжурии, то он представился именно теперь, когда Россия намеревается итти против торговых и иных интересов всех заинтересованных держав» (как гласило донесение в Петербург из «верного источника» о разговорах, пошедших в японском посольстве в Вашингтоне по поводу русской ноты).317 В самом деле. Пункт первый ноты просто метлой выметал из Маньчжурии всех иностранных концессионеров всех мастей и калибров. Пункт второй означал вторжение русской дипломатии в начатые Америкой с Китаем переговоры о торговом договоре, по которому «открывались» для иностранной торговли Мукден и Дагушан и проект которого США заранее «дружески» сообщили в Петербурге.318 Пункт третий был направлен против англичан, сводя на-нет упомянутый выше англо-китайский договор 1902 г. в части его, касавшейся объединения маньчжурских таможен с общекитайским ведомством морских таможен и командирования в Маньчжурию агентов этого фактически английского учреждения.
И на этот раз все кончилось (как в 1901 и в 1902 г.), как по-писанному. Англия, США и Япония тотчас же согласились между собой не предпринимать ничего, не предупредив друг друга, протестовали в Петербурге против нарушения «трактатных» прав, а Китаю предложили поддержку относительно «каких бы то ни было условий, не оправдываемых маньчжурской конвенцией» (26 марта 1902 г.), и посоветовали не принимать вообще никаких условий, — что китайское правительство и сделало, заявив, что оно будет обсуждать «любые вопросы о Маньчжурии» — лишь «по эвакуации».319
Разница тут была только, пожалуй, в том, что на этот раз Ламсдорфа поймали просто с поличным. Ламсдорф в Петербурге в беседе с американским послом успокаивал того, что приписываемое России требование «с первого же взгляда кажется смешным» и что «Россия более всего стремится привлечь американский капитал и торговлю», между тем как русский поверенный в делах в Пекине (Плансон) «признался сам в разговоре с двумя коллегами», что добытый американцами текст русской ноты «был действительно им передан китайским министрам».320 То, что писало заграничное «Освобождение» по поводу последней перед войной русской ответной ноты (.19 января 1904 г.): «допустим, что ответ будет содержать уступки по всем пунктам... никто русскому царю больше не поверит... официальная Россия изолгалась» — с равным успехом можно было сказать уже и теперь, ибо это был третий раз, что дипломатию Витте — Ламсдорфа ловили в Маньчжурии на попытке закрыть туда дверь незаметно. Только первые два раза (весной и осенью 1901 г.) это делали при помощи только китайцев и не изобличали, — а на этот раз сделали это и с русской помощью и с надлежащим изобличением.
И война опять постучалась в окно. «Все японские газеты в течение нескольких дней помещали возбужденные статьи, возвещая войну в ближайшее время. Телеграммы из Китая и рейтеровские страстно комментировались английскими газетами в Токио и еще больше возбуждали умы. Военный министр созвал в Токио всех генералов, командующих дивизий, даже с Формозы. Совет министров собирался неоднократно; необычно заездили садовники на аудиенции к микадо», и английский посол считал положение в Токио «очень серьезным».321 Или вот, что, например, было сообщено в эти дни к личному сведению Витте его агентом в Японии о «плане бар. Комура, одобренном микадо»: 1) «узнать волю британского правительства и степень его готовности помочь Японии в случае разрыва с Россией», 2) в случае удовлетворительного ответа, предложить России и Китаю ограничить численность железнодорожной охраны на КВжд, открыть «более важные пункты Маньчжурии одинаково для всех иностранцев и гарантировать свободное проживание японских подданных» там, и 3) в случае неудовлетворительного ответа России, «решиться на крайнее средство — считать Маньчжурию восстановленной в ее прежнем положении, отправить туда японских инженеров, а в случае посягательства на их жизнь или свободу действий снарядить туда военный отряд».322 План этот не был приведен в исполнение, но интересно в нем то, что Комура, намеренно ведя дело к войне и желая исключить возможность половинчатого компромисса, метил тут в «охранную стражу» КВжд, ограничение которой оставило бы Витте совсем безоружным во внутренней борьбе, которую вел он за удаление русских регулярных войск.
Комура, очевидно, не знал, что Витте незадолго до того, спустя семь дней после незадачливой ноты 5 апреля, дал уже Куропаткину 13 апреля свое согласие на учреждение военных постов по линии КВжд и по pp. Амуру и Сунгари — в случае окончательного отказа Китая предоставить России требуемые гарантии. Это была уступка, которой практически Витте, наконец, признавал поражение своей «мирной» политики и готов был открыто нарушить свой договор 26 марта 1902 г. об эвакуации, а отсюда недалеко оказалось и до «захвата», который он дал согласие Куропаткину произвести в северной Маньчжурии в ноябре 1903 г. уже после своей отставки, мечтая вернуться на свой прежний финансовый пост.323
305 Дневник Куропаткина. Кр. архив, т. 2, стр. 58.
306 Русско-японская война. Изд. Центрархива, стр 148–159.
307 Пролог русско-японской войны, стр. 214 и 216 (всеподданнейший доклад Витте в 1902 г.). — Россия в Маньчжурии, стр. 412 (письмо Витте к Воронцову от 9 мая 1903 г.).
308 Кр. архив, т. 2, стр. 39. — Россия в Маньчжурии, стр. 417 сл.
309 Там же, стр. 412–414. — Documents diplomatiques, II, № 465 (депеша Бутирона в Париж 30 октября 1902 г.): кроме экономического мотива, у Витте сыграло тут роль и то, что «русское дело отныне скомпрометировано, миллионы истрачены впустую, русский престиж в Азии в высшей степени ослаблен — чего бы не хотел Витте», и потому он «рассуждает, что будет ли Корея русской или нет, Маньчжурия должна быть русской». Когда он торопил покончить с маньчжурским вопросом и заключить договор 26 марта 1902 г., он был под впечатлением англо-японского союза; теперь он считает, что есть «другая тактика, которой нужно следовать», чтобы остаться господином в Маньчжурии.
310 Телеграммы Покотилова из Пекина от 9 и 15 февраля 1902 г. в деле № 98.
311 Сб. дог. и дипл. док. по делам Дальнего Востока, стр. 609 (англо-китайский договор 23 августа/5 сентября 1902 г.).
312 Обзор сношений по корейским делам. Изд. министерства иностр. дел., стр. 87.
313 Die Grosse Politik, т. 17, № 5186, телеграмма Меттерниха из Лондона от 17/30 января 1902 г.
314 Там же, стр. 418.
315 Телеграмма Плансона из Пекина от 5 апреля 1903 г. в деле К» 107, ч. I. — Еще в конце 1901 г. когда впервые прошел поезд по КВжд, а сдача дороги в эксплоатацию была отложена до конца 1903 г., французский представитель в Петербурге обращал внимание на то, что «эта отсрочка на 2 года совпадает с намеченными сроками эвакуации Маньчжурии: русское правительство хочет быть свободным, независимым от всякого иностранного надзора в течение этого времени» (Documents diplomatiques, I, № 532).
316 Там же, стр. 420 прим. — Т. Dennett. Roosevelt and the Russo-Japanese War. New York, 1925, стр. 126: ввоз в Нючжуан американский на 7–8 млн таэлей, английский — на 5 млн и японский — на 2 млн таэлей.
317 Депеша Кассини от 23 апреля 1903 г. в деле № 107, ч. I.
318 Россия в Маньчжурии, стр. 422. — Ср.: Английская синяя книга. Маньчжурия и Корея. Материалы по Дальнему Востоку. Изд. Комитета Дальнего Востока, стр. 74 сл.
319 Глинский. Пролог русско-японской войны, стр. 276. — Английская синяя книга, №№ 79–82, 87, 88. — Documents diplomatigues, III, № 206 (телеграмма Дюбайля в Париж из Пекина 29 апреля 1903 г.).
320 Английская синяя книга, №№ 91, 92, 97 и депеша Кассини из Вашингтона от 23 октября 1903 г. в деле № 107, ч. I.
321 Documents diplomafiques, III, № 222 (депеша Армана из Токио 5 мая 1903 г.).
322 Письмо К. Алексеева к Витте от 11 мая 1903 г. в деле № 107, ч. I.
323 Письмо Витте к Ламсдорфу от 11 апреля 1903 г. в деле № 107, ч. I, стр. 425, прим. — Записки ген. Куропаткина о русско-японской войне. Итоги войны. Берлин, 1909, стр. 173 сл. — Кр. архив, т. 2, стр. 90, 99.
<< Назад
Вперёд>>
