Если в международной сфере царизм мог рассчитывать прежде всего на финансовую поддержку Франции и Германии, их правительств и их буржуазных верхов, то на что мог опереться царизм внутри страны, пускаясь в авантюру войны, кроме зубров-помещиков, кучки магнатов банковского капитала, представителей торгово-промышленной буржуазии, особенно непосредственных поставщиков-спекулянтов и кое-как еще державшейся «наивной» «веры в царя-батюшку» в забитых и невежественных народных массах.489 Что касается этой последней, то это была опора, обреченная на слом именно в самом ходе войны, что и отмечал Ленин, говоря, что крестьянство «просвещается с такой быстротой, которой не подозревают многие, привыкшие измерять просвещение только школьной меркой» — именно «со времени войны с Японией».490 Нетрудно показать, что в не так уж малой части господствующих классов авантюрный характер политики самодержавия, неясность и очевидная нелепость «целей войны», особенно же поражения, следовавшие одно за другим, делали войну «непопулярной» с самого начала. Но и та часть буржуазии и помещиков, которая готова была итти за самодержавием ради укрепления его в «победоносной» войне, вовсе не хотела итти с ним вместе до полного поражения.
Среди господствующих классов с самого начала были группы, открыто высказывавшиеся против войны. Например, это была совсем не дамская болтовня и не просто слушок, а, в условиях плевинского режима, настоящая «пресса», когда проживавшая в Москве жена в. кн. Сергея, Елизавета Федоровна, так «определила» Куропаткину «настроение Москвы» (по собственному ее выражению, как «обезьяна, заучивающая все, что говорят кругом»): «войны не хотят, цели войны не понимают, одушевления не будет», «все и всех тревожит, что там (на Востоке, — Б. Р.) делают и еще более тревожатся за будущее», полагая, что «нужно вернуться к нашим делам». Ведь не студенческая же Москва говорила здесь генерал-губернаторшиными устами (разговор был 6 декабря 1903 г.).491
То же и в Киеве; «Киевлянин», газета, весьма далекая от либеральных земских кругов, орган русской буржуазии и русских помещиков на Украине, безупречный по части монархизма, писал перед войной: «настояния Японии <о Маньчжурии> не заключают в себе ничего унизительного ... из-за чего же может быть война? Русское общество этого не понимает и не может дать себе ответа на этот тревожный вопрос» (24 декабря 1903 г.). И там же: «мы сделали огромную ошибку, забравшись в эту восточную прорву, и теперь нужно направить все усилия к тому, чтобы возможно скорее оттуда выбраться», и далее предлагалось продать КВжд (4 января 1904 г.).492
А вот голос и столичного буржуа, князя Ухтомского, редактора «С.-Петербургских ведомостей», украшавшего собою председательское кресло в правлении Русско-Китайского банка. Через несколько дней после начала военных действий немецкий корреспондент его спросил: «почему русская публика апатична <к войне>?» — «Да потому, — отвечал Ухтомский, — что не может быть и войны, менее популярной, чем настоящая. Мы абсолютно ничего не можем выиграть, принося огромные жертвы людьми и деньгами». Дальше уже шло прямое отречение от политики царизма и в прошлом: «в настоящем эпизоде виновата исключительно Япония, которая хочет войны, давно к ней подготовилась, вся пропитана ненавистью к России и горит военным одушевлением. Но до настоящего положения вещей дело не дошло бы, если бы здесь занимались культурной, а не предпринимательской политикой».493 Воевать директор и идеолог Русско-Китайского банка, как видим, совсем теперь не хотел.
Наконец, и сам Куропаткин, сумевший объединить вокруг себя симпатии и надежды господствующих классов, веривших в конечный успех самодержавия, «с полной откровенностью» писал царю (28 ноября), что «война с Японией будет крайне непопулярна в России, что противоправительственная партия воспользуется этой войной, чтобы увеличить смуту», и еще до ляоянского поражения объяснял отсутствие «воодушевления» в армии тоже «неясностью целей войны» (а в дневнике своем попросту писал, что война «ненавистна»).494
Раскололись даже рептилии. Мещерский, издатель «Гражданина», и за кулисами интриговал и в газете выступал против безобразовщины, предостерегая против неуступчивости и войны. «Новое время», подпевая Плеве, возражало, что «для поддержания внутреннего порядка и спокойствия необходим престиж государства в его международной жизни». А «Московские ведомости» занимались выгораживанием Николая: «будет ли война», — спрашивал катковский последыш Грингмут и отвечал: «какой бессмысленный вопрос после того, как царь сказал, что войны не хочет». Это было симптомом раскола и паники в самой романовской семье, где кое-кто понимал, что «вопрос о войне может стать династическим» (о чем, например, «с ожесточением» говорил Куропаткину принц А. П. Ольденбургский — сумбур-паша), а упоминавшийся не раз царский зять отрекался теперь (уже в октябре 1903 г.) от всякой связи с Вонлярлярским и Безобразовым.495
Нечего и говорить о том растущем лагере русской либеральной буржуазии и помещиков, органом которого выступало за границей «Освобождение». Там вопрос ставился о «проклятой Желтороссии» без всяких цензурных стеснений. Но это вовсе не была оппозиция ради оппозиции. Там была своя контр-программа. Струве спрашивал (19 июля 1903 г.): «почему Россия охраняет неспособную к государственному развитию Турцию и судорожно удерживает ни к чему ненужную Маньчжурию... ведя политику, из-за которой расползается дружба с Францией и угрожает конфликт с Японией, Англией и Америкой?». «Если уж искать рынков для русской промышленности, то не на Дальнем Востоке, а на близком, на Балканах, в Малой Азии, в Персии». А когда в «патриотическом» угаре первых дней после ночного нападения японцев столпы либеральной интеллигенции сунулись было «к стопам» с верноподданническими адресами, и Арсеньев и Стасюлевич (из «Вестника Европы») пропарадировали в депутации петербургского земства в присутствии Плеве, недавно разгромившего тверское земство. «Освобождение» бросило им в лицо: «тверское земство стоит Порт-Артура и г. фон-Плеве для России опаснее японцев» (Листок освобождения, 18 февраля 1904 г.). Давая лозунг: «отечество в опасности, но не от японцев, а от Плеве в союзе с японцами», — либеральная буржуазия ставила задачей «на разительных фактах войны... везде, при всяком случае развивать конституционную пропаганду» (там же, 11 февраля).496 Либералы уже теперь готовились вытаскивать романовскую монархию из беды в первый подходящий для разговора об этом момент.
489 Ленин, Соч., т. IV, стр. 159; т. VII, стр. 78.
490 Ленин, Соч., т. VIII, стр. 95.
491 Кр. архив, т. 2, стр. 92.
492 Киевлянин, № 355, от 24 декабря 1903 г. и № 4 от 4 января 1904 г. (цитируем по «Листку освобождения», № 54 от 19 августа 1904 г.).
493 Освобождение, № 17/41, от 5 февраля 1904 г. (статья «Предпринимательская политика», разговор кн. Э. Э. Ухтомского с корреспондентов «Франкфуртер Цайтунг», стр. 301).
494 Кр. архив, т. 2, стр. 90. — Апушкин. Русско-японская война. СПб., 1910, стр. 98 (доклад Куропаткина от конца июля 1904 г.: «у нас нет воодушевления вследствие неясности целей войны»). — Кр. архив, т. 69–70, стр. 102.
495 Кр. архив, т. 2, стр. 44. — Освобождение, № 3/27 от 19 июля 1903 г. (передовая). — Листок Освобождения, № 5, от 10 апреля 1904 г., стр. ) (цитата из «Московских ведомостей» от 10 января 1904 г.). — Кр. архив, т. 2, стр. 91, 93, 94.
496 Освобождение, № 3/27 от 19 июля 1903 г. (передовая): «пожар восточноазиатский может надолго ослабить значение России на Ближнем Востоке и окончательно переместить решающее влияние на нем в руки западных держав, которые, взяв на себя дело турецких реформ, отнимут у России эту естественную сферу ее культурного, политического и экономического влияния». — Листок Освобождения, от 18 февраля 1904 г., стр. 1. — Там же, от 11 февраля 1904 г., стр. 3.
<< Назад
Вперёд>>
