То, что случилось с русским флотом в Тихом океане в январе 1904 г. (выход из строя 7 судов, из них 4 безвозвратно), сразу же сбило расчеты, на которых был построен русский план войны.523
Считалось, что предотвратить высадку японской армии в Корее и вторжение ее в южную Маньчжурию наличными на Дальнем Востоке русскими силами невозможно, и Куропаткин предполагал (еще в июле 1903 г.), избегая «частных поражений», отступать «по направлению к Харбину» до тех пор, пока подойдут все подкрепления и явится возможность, «перейдя в наступление, разгромить японцев». Тем временем Порт-Артур оставался бы отрезанным «на довольно продолжительное время».524 Но, так как, по заверению Алексеева, русский флот почитался сильнее японского и «возможность поражения» его «не допускалась», то ему отводилось большое место и в обороне Артура от наступления японцев с севера, со стороны перешейка, легко доступного для судовой артиллерии. Как ни сомнительна была такая оценка русского флота в количественном отношении (при одном лишнем: броненосце, он числил в своем составе только 4 броненосных крейсера против 8 японских броненосных крейсеров, 6 бронепалубных против 16 бронепалубных японских и 42 миноносца против 82), январские потери ставили под вопрос судьбу Порт-Артура уже совершенно недвусмысленно. И очень скоро вопрос о выручке крепости с суши врезался клином в ход сухопутной маньчжурской кампании, как планировал его Куропаткин.525
На первых порах, однако, этого обстоятельства Куропаткин не учитывал, и план, набросанный им 2 февраля ст. ст. 1904 г. перед отъездом в армию для Николая, выглядел гладко и гордо. Куропаткин включил в него на первом: месте две задачи для флота: 1) «борьба флотов за главенство на море» и 2) «противодействие» «десанту японцев». Оба. эти пункта на деле повисли в воздухе. По части же сухопутной пунктом 3-м были намечены «оборонительные действия с широким развитием партизанских действий до сборам значительных сил». На деле этот пункт оказался и последним. А два следующие: 4) «переход в наступление и вытеснение японцев сперва из Маньчжурии, а потом из Кореи», и 5) «десант в Японию, разбитие территориальных войск, борьба с народным восстанием и овладение столицами и особою императора» — являлись плодом безудержного юнкерского воображения.526
Для перехода в наступление Куропаткин считал необходимым иметь на театре военных действий армию в 300 тысяч, вдвое больше, чем, по ошибочным довоенным расчетам, ожидалось встретить японцев. Не полагаясь на техническое и моральное превосходство своей армии, естественно, думали подавить противника численностью. Учитывая не полную готовность КВжд и ничтожную ее провозоспособность (3 пары поездов в сутки) и возможность доведения ее до 14 пар в сутки лишь в ходе самой кампании, Куропаткин рассчитывал кончить войну в полтора года. На деле усиление провозоспособности шло значительно медленнее, чем ожидалось, и только к лету 1905 г., т. е. к концу войны, на 16-м месяце, провозоспособность магистрали достигла 12 пар поездов, не дотянув до требуемых 14.527 При этом условии приходилось считаться с повелительной политической необходимостью наступать, не дожидаясь сосредоточения всех сил, и срывать намеченный самим план, растрачивая прибывающие пополнения — потому что всякое отступление воспринималось общественным мнением и заграничной прессой чем дальше, тем больше, как признак слабости правительства и его неспособности добиться решающего успеха. От случая к случаю все очевиднее становилась органическая неспособность царизма справляться с требованиями, которые ставила война. Французский военный атташе видел это с первых же дней. «Война начинается, — писал 12 дней спустя после японской ночной атаки 27 января ст. ст. французский военный атташе полковник Мулэн, — в дурных для России условиях. Следует обвинять за это, прежде всего, национальный темперамент (по дальнейшему видно, конечно, что — правящих групп, — Б. Р.), в котором лень, медлительность и непредусмотрительность являются господствующими чертами, а в данном частном случае и общую уверенность в мире, основанную на желании императора избежать бедствий войны... Эта уверенность поспособствовала поощрению вялости и беспечности всех органов. Забота, которую русское правительство, не желая войны, проявило, кроме того, чтобы избежать всяких слишком активных подготовительных мер, могущих показаться слишком прямой провокацией, еще и еще поспособствовала дурному исходному положению. И на этот раз, как в течение всей своей военной истории, Россия брошена в войну, к которой она недостаточно подготовлена. Но, ввиду удаленности операционного театра, ввиду ненадежных, средств сообщения, связывающих его с метрополией, ввиду массы трудностей, связанных с климатом, с размещением, армии и устройством тыловой службы на иностранной территории, с протяженностью, непрочностью и небезопасностью операционных линий, — этот закоренелый недостаток подготовки еще более тревожен и может иметь последствия, которые, будут давать себя знать дольше и серьезнее».
Указывая на разбросанность русского флота, в какой застигла его война (3 крейсера во Владивостоке, 1 в Чемульпо, отряд Вирениуса в пути), на незначительность сухопутных сил (ок. 150000, включая охранную стражу КВжд), тоже неизбежно разбросанных, на отсутствие Кругобайкальского звена Сибирского пути, недостачу 370 паровозов на КВжд и необходимость запоздалого снятия рельс для укладки их по байкальскому льду с одной из петербургских окрестных линий, Мулэн выставлял на вид, что «неудовлетворительное состояние (insuffisance) Сибирского пути... было... едва ли не единственным мотивом, позволившим японцам броситься в борьбу с Россией на суше», а «слабость» — «самой явной провокацией». «В результате бесконечная неизвестность тяжело нависла над всем вопросом о снабжении Дальнего Востока войсками, военным материалом всякого рода, паровозами, вагонами и т. п.», и будущее войны рисовалось французу-союзнику в самых мрачных красках. «Великая язва России» — это «воровство», «интендантство, артиллерия, инженерное ведомство, инженеры всех специальностей крадут наперебой. Начинающаяся война составит новую главу в этой мрачной истории. Без этого порока Россия была бы вдвое сильнее... и не была бы разъедаема изнутри злоупотреблениями, которые ускорят ее будущую революцию». Продолжительность войны Мулэн исчислял «может быть в 2 года», побыл уверен, что Россия «выйдет из нее с уменьшившимся престижем, очень обедневшей, очень дезорганизованной с точки зрения морской и военной, без всякой серьезной политической выгоды» — «даже если она будет совершенно победоносной на суше». Но, ведь, и Куропаткин, как дошло до Мулэна из интимного его круга, высказывался там, что «даже совершенно победив, мы не выиграем ничего в этой войне».528 Пока что, во всяком случае, оборот дел на морском театре на первых же порах грозил новой лишней затяжкой войны.
Между тем собственных средств для ведения войны, составлявших на 1 января 1904 г. 350 млн руб. (150 млн свободной наличности и 200 млн руб. эмиссионного права), по-самым скромным подсчетам, могло хватить только до июля 1901 г. Министру финансов Коковцову пришлось ставить вопрос о заграничном займе в марте 1904 г., не дожидаясь невидного близко «поворота военных действий в нашу пользу» — под пересуды парижской печати о возможном падении Порт-Артура.529 Но пока шли эти финансовые переговоры с французами (а Берлин отказал в деньгах до подписания нового торгового договора взамен прежнего, срок которого истекал) — в какие-нибудь три недели события успели повернуться четыре раза, и все не в пользу царизма.
Первое — 31 марта (ст. ст.) два русских броненосца попали на японские мины, и русская эскадра осталась (на. ближайшее время) при 3 (из бывших 7) броненосцах, потеряв (вместе с флагманским броненосцем «Петропавловск») выдающегося флотоводца вице-адмирала С. О. Макарова, который за короткое время своего командования сумел было активизировать работу портартурской эскадры, чем весьма тревожил японское командование, ввиду подготовлявшейся высадки целой японской армии на берегу Ляодунского полуострова.
Второе — 8 апреля 1904 г. подписано было франко-английское соглашение, подготовлявшееся более двух лет и положившее теперь начало прочной антанте, не предвещая для самодержавия сейчас ничего хорошего в сфере международной политики. Правда, вопрос о «сближении» России и Англии теперь ставился уже самим Эдуардом VII, но с оговоркой, что «момент для сближения неподходящ», что подтвердил Бенкендорфу затем и Лэнсдоун. Правда, французы (тот же Камбон) подталкивали самого Эдуарда «личным своим влиянием подействовать на Николая», но Николаю пришлось писать Эдуарду первым — с просьбою «не вмешиваться ни в русско-японский конфликт (т. е, в ход войны. — Б. Р.), ни в его урегулирование». А когда Эдуард Николаю ответил, то обещал он это только условно: «если условия мира сохранят в неприкосновенности гарантированные трактатами права Англии». Бомпар, передавший так содержание этой переписки в Париж, вынужден был признать, что, несмотря на «дружеский» тон, письмо Эдуарда «тем не менее предупреждало Россию, что она не может присоединить Маньчжурию... без согласия Англии». Последняя же оговорка означала наверняка, что Маньчжурию царю теперь же надо добывать на свой риск своими силами.530
Третье событие — на маньчжурском театре: 18 апреля (ст. ст.) японская армия под командованием Куроки, высадившаяся в Корее, форсировала реку Ялу и вышла в Маньчжурию, отбросив русский заслон (генерала Засулича) у деревни Тюренчен на р. Ялу. Это было первое поражение руководства русских войск, не сумевшего извлечь никаких оперативных выгод из высотного расположения своих войск относительно переправлявшегося через реку противника. Правда, и японцы не проявили здесь достаточно смелости, чтобы поставить русских в «катастрофическое положение», зато Куроки, выдвинувшись дальше, чем ему было указано, сковал в дальнейшем свободу действий Куропаткина в южном направлении и обеспечил развертывание японских армий в Маньчжурии. Это было первое испытание сил — и в Англии «после битвы на Ялу возобладал взгляд, что Япония, вероятно, окажется победительницей, во всяком случае не потерпит решительного поражения». Результатом этого экзамена был блестящий успех японского займа в Лондоне.531
И, наконец, четвертое, — 21 апреля началась, без всякого сопротивления со стороны русского флота, высадка японской армии Оку на Ляодунский полуостров у Бицзыво, в тылу Порт-Артура; 22-го едва успел проскочить из Артура на север Алексеев, которому пришлось теперь в своем роскошном поезде болтаться между Мукденом и Владивостоком, нарушая график воинских перевозок, а 23 апреля армия Оку повернула на юг, лицом к крепости, и Порт-Артур был отрезан.
Понятно, что при таких условиях Коковцову приходилось итти с французскими банкирами на небывало для царизма высокий процент по займу (6.5 действительных), а заодно и связать себя обещанием «оказывать Франции предпочтение» в вопросе о русских заграничных заказах — к явному ущербу казны.532 Витте «до последнего момента» «настаивал», чтобы к займу допущены были германские банки. Но французским банкирам Бомпар «рекомендовал» не соглашаться, и они не согласились. Понятно, что французское правительство прибегло к нажиму: в Париже были сведения о «концентрации германской армии на западной границе Германии», и переговоры о чисто французском займе «давали предлог сдержанно напомнить русскому правительству заявления, сделанные им французскому правительству по предмету постройки Седлец-Бологовской стратегической жел. дороги», постройка которой задерживалась «недостатком кредитов». Делькассэ теперь поставил условием, чтобы «часть суммы займа была употреблена на быстрое завершение работ». И 11 млн руб. пришлось включить в бюджет 1904 г. на этот предмет.533 Не лучше, правда, были и условия японского займа в Англии и США в это же время, но для слабых финансов Японии 6–7% в апреле 1904 г. были успехом, сравнительно с 10%, которые требовали с нее американцы в 1902 г. Необычаен был и внешний успех. В Лондоне «члены биржи проявили большой энтузиазм, вице-президент Японского банка, ведший переговоры, был введен на биржу вопреки регламенту и встречен бурной овацией». 5 млн фунтов (из 10) выпущены были в публику и были перекрыты подпиской во много раз. В Нью-Йорке заем был покрыт в 5-кратном размере. Одно только страховое общество «Взаимного страхования» подписалось на 5 млн долларов.534
Французский заем в 350 млн руб., подписанный 29 апреля 1904 г., обеспечил русскому правительству расходы войны до начала 1905 г. Но никто теперь и не думал в Петербурге так скоро кончить войну. В эти же дни там принимали решение уступить немцам в вопросе о новом таможенном тарифе в русско-германской торговле, с тем чтобы официально открыть себе и германский финансовый рынок для продолжения войны до победы, — и Алексеев с царем принялись нажимать на Куропаткина, чтобы он предпринял наступление на армию Оку, пока она еще не совсем закрепилась на подступах к Порт-Артуру. Но отряд генерала Штакельберга535 поспел войти в соприкосновение с противником уже только тогда, когда Циньчжоусские позиции и город Дальний были взяты японцами (13 и 17 мая от. ст.); Оку мог противопоставить русским большее количество сил, и Штакельберг, потеряв до 4000 чел. и 17 орудий, под угрозой охвата, отступил (2 июня) к Гайчжоу. Этот бой у Вафангоу был четвертой военной неудачей русского правительства (после Тюренчена, Цзинь-чжоутина и Дальнего).
Эта неудача явилась яркой иллюстрацией столкновения двух русских схем войны. Алексеев с царем добивались на первом плане освобождения крепости Порт-Артур с суши и воссоздания сплошного фронта от Мукдена до Порт-Артура. Они не верили теперь в устойчивость изолированной крепости и опасались за участь флота в непригодной для него гавани (тогда не имевшей даже дока). Это их прежняя политическая схема, на которой строилась и вся политика Витте, пока он стоял во главе триумвирата: Маньчжурия — России, Корея — Японии. Куропаткин теперь, «даже рискуя падением Порт-Артура, не намерен был итти на выручку его, пока не сосредоточит всех войск».536 За этим стояла тоже прежняя его политическая же схема — прямого присоединения только северной Маньчжурии и соответственно его истинный, рабочий (а не тот фанфарный, который приведен выше) план войны, докладывавшийся им Николаю еще в феврале 1903 г.: предлагая держать сильный флот в Балтийском море, он уверял тогда царя, что «мы от Японии отстоимся и с сухопутными силами, и чем дальше на материк по Маньчжурии заберется к нам Япония, тем поражение ее будет решительнее... Порт-Артур же... будет в силах выдержать осаду полтора года, а, пока собирается наша сухопутная рать, может прибыть на Дальний Восток и наш флот из Балтийского моря».537
Теперь переписка между Алексеевым, Николаем и Куропаткиным о наступлении к Артуру протянулась весь май, и операция Штакелъберга явилась как бы сыном двух матерей: русские опоздали и вступили в бой, имея меньше сил (30 вместо 40 тыс.), чем того требовал от Куропаткина Алексеев. И вся операция оказалась запоздалой. Это была, по убеждению Куропаткина, «воистину авантюристическая стратегия», которую ему приходилось проводить в угоду «адмиральским бредням». Куропаткин утешался лишь тем, что «нет худа без добра, что мы, под давлением Алексеева, поддержанного Петербургом, сунулись вперед неготовыми и получили новый урок», он даже мечтал, чтобы теперь японцы напали на маньчжурскую армию «всеми силами» и отбросили ее из южной Маньчжурии «на долину, где наши неуклюжие обозы начнут нам приносить пользу, наши орудия перестанут составлять тяжелое бремя, каковое они составляют в горах, и огромные транспортные средства, которые мы не можем создать, не понадобятся». Отсюда понятно, почему Куропаткин, по его собственному признанию, и «не поощрял Штакельберга к упорному сопротивлению».538
Так мысль спасти Порт-Артур от блокады не удалась. В мае же месяце высадились на южноманьчжурском берегу (в Дагушане) еще две японские армии (Ноги и Нодзу). Из них одна была оставлена вести правильную осаду фортов Артура (генерал Ноги, 60 тыс.), а две других (генералов Нодзу и Оку) начали медленно теснить русских к северу. Это сейчас же дало соответственный отклик в Париже. На другой день после отступления Штакельберга прикомандированный к русской армии французский генерал (Сильвестр) писал из-под Ляояна (3/16 июня): «Положение самое непрочное. Что можно сделать с одними сибирскими войсками? Сформированные из запасных, они, на мой взгляд, являются второ — или третьеразрядными, вследствие их недостаточной обученности с точки зрения большой войны и их импровизированной организации: кадры, штаб, стрельба, артиллерия. Это — милиция, солдаты которой превосходны, но все же это милиция... Артиллерия неудовлетворительна как по количеству, так и по составу персонала (ибо батареи располагают новым материалом только слишком непродолжительное время, чтобы его хорошо знать). Повторяю, здесь необходимо иметь 4–5 корпусов европейской армии», «но и на 3 корпуса нельзя рассчитывать раньше 25–30 августа». Наоборот, японская армия представлялась Сильвестру и теперь «превосходной, прекрасно обученной, хорошо командуемой и в полной боевой готовности», «специально в Маньчжурии».539 Именно в эти же июньские дни и директор французской кредитной канцелярии в Париже стал делать намеки русскому финансовому агенту в Париже на то, что царскому правительству следовало бы для покрытия расходов войны поискать на будущее «другой какой-нибудь источник, например, Берлин».540
Зато в Берлине теперь обеими руками ухватились за проект посылки русского флота из Балтийского моря на Дальний Восток, и Вильгельм всеми средствами эпистолярного красноречия поддерживал Николая в надежде на спасительность этого предприятия для отрезанной крепости, а следовательно, и всей войны — тем более, что и попытки воссоединения владивостокского крейсерского отряда с порт-артурской эскадрой (предпринятые без всякой возможности из Мукдена точно согласовать сроки выхода, их из портов) не удались. Владивостокский отряд в составе трех сильных крейсеров вышел 2 июня 1904 г. и удачно добрался до Симоносеки, потопив на пути даже несколько японских транспортов, но, не встретив своих, дальше один итти не рискнул. А порт-артурская эскадра собралась выйти только 12 июня, но, встретив превосходные силы адмирала Того, вернулась в Артур.541 А тут и Эдуард VII, приехавший в эти дни в Киль с визитом к Вильгельму, заговорил о возможности повести дело к миру и даже о своем «желании скорого окончания войны». Он не рассчитывал «на русские успехи ни на море, ни на суше, и самое разумное, что могли бы сделать русские, это возможно скорее и на наиболее приемлемых условиях заключить мир». Он даже сказал, что мог бы взять на себя «посредничество». Что Эдуард VII тут отражал какое-то действительное течение не только в английских, но и в японских правящих кругах, можно судить потому, что и Камбон теперь сообщал Делькассэ со слов «людей, занимавших значительное положение в лондонском деловом мире»: Япония будто бы, как только возьмет Порт-Артур, охотно перейдет к обороне и «ищет только случая начать мирные переговоры», ввиду «дурного состояния финансов, ежедневно возрастающих расходов на развитие военных операций и изношенности флота», а «в кругах Сити», связанных с Японией, «договариваются до того», что Япония «пойдет на оставление Порт-Артура за Россией, с условием чтобы он перестал быть крепостью».542
В таких обстоятельствах и при возможности такого демарша из Лондона не поддержать своего «друга» в финансовой сфере со стороны Вильгельма было бы просто неумно. Поэтому в один день с заключением торгового договора 15 июля ст. ст. 1904 г., без всякой оглядки на то, что 11 июля русские войска покинули Ташичао,543 рейхканцлером Бюловым была подписана и нота, разрешавшая России заключить заем на германском рынке в любое время до 1 апреля 1905 г.
Этот ход немцев, разумеется, создавал для царизма счастливое положение в двояком отношении: 1) у него являлась некоторая свобода выбора источника финансовой поддержки в войне, и 2) так как необходимость прибегнуть к займу должна была наступить только к самому концу года, то 6 месяцев царизм получал для достижения военных успехов, которые ликвидировали бы финансовые колебания в пользу союзника и в Париже.
Момент выбора между Францией и Германией наступил, однако, не в начале 1905 г., а еще в октябре 1904 г. — в связи с выходом балтийской эскадры (так называемой 2-й тихоокеанской эскадры Рождественского) из Либавы на Дальний Восток (2 октября). Это была карта, которую германский империализм подтолкнул Николая бросить на стол в такой момент, когда за спиной у царизма было несколько новых неудач как на внутреннем, так и на внешнем фронте, и были признаки, что антантовская буржуазия параллельно с русской непрочь была бы извлечь царизм из маньчжурской трясины.
523 В этой и последующих главах мы касаемся событий, происходивших на театре войны, лишь в той мере, в какой это необходимо для выяснения дипломатической истории русско-японской войны.
524 Записки ген. Куропаткина о русско-японской войне. Берлин, 1909, стр. 371 сл. 378.
525 В. Черемисов. Русско-японская война. Киев, 1907, стр. 12, 14. — Апушкин, цит. соч., стр. 34–35.
526 Русско-японская война. Работа Военно-исторической комиссии, т. I, СПб., 1910, стр. 277. — Апушкин, цит. соч., стр. 45.
527 Записки ген. Куропаткина. Берлин, 1909, стр. 197, 222, 226, 233.
528 Documents diplomatiques, IV, № 301 (донесение военному министру Андрэ 20 февраля 1904 г.).
529 Русские финансы и европейская биржа, №№ 1, 2, 34, 5, 14.
530 Documents diplomatiques, V, №№ 73, 107 и 155 (28 апреля — 20 мая 1004 г.).
531 Н. А. Левицкий, цит. соч., стр. 71–72. — Против 30 тыс. японцев фактически введено было в действие только 8 тыс. русских (из 20 тыс.). — Die Grosse Politik, 19/II № 6345 (Бернсторф из Лондона Бюлову, 17 мая 1904 г.).
532 Русские финансы и европейская биржа, №№ 20–22 и 46. Кр. архив, т. 41–42, стр. 176 сл. — По французским сведениям, 2/3 заграничных русских заказов приходилось на долю Германии, 1/3 — на долю Франции. К ноябрю 1904 г. французские заказы исчислялись в 40 млн (постройка 11 контрминоносцев, 1 крейсера и поставка ручных гранат). — Documents diplomatiques, V, № 443 (депеша Бутирона из Петербурга 11 ноября 1904 г.).
533 Documents diplomatiques, V, №№ 97, 102, 135 (от 5–16 мая нов. от. 1904 г.).
534 А. Канторович. Америка в борьбе за Китай. М., 1935, стр. 165. — Documents diplomatiques, V, № 130 (телеграмма Камбона из Лондона 14 мая 1904 г.). — В Лондоне подписка на заем была 28-кратная (Die Grosse Politik, 19/II, № 6345 — Бернсторф Бюлову 17 мая 1904 г.).
535 Того самого генерала с отдельным поездом, женой и коровой, который прославился своим изречением: «не мое дело разбирать раненых от мертвых», и не уступил места у платформы санитарному поезду для такого разбора. — Кр. архив, т. 41–42, стр. 185. — Переписка Вильгельма II с Николаем II, стр. 61.
536 Апушкин, цит. соч., стр. 74 (слова адъютанта Куропаткина). Куропаткин исходил из мысли, что «Порт-Артур хорошо укреплен и снабжен запасами на 16 месяцев» (Кр. архив, т. 68, стр. 78). А Алексеев теперь заявлял, «что Порт-Артур продержится всего 2–3 месяца», тогда как еще 12 февраля признавал желательным, «чтобы японцы напали на Порт-Артур, ибо эта крепость надолго задержит японцев» (там же, стр. 81–82).
537 Кр. архив, т. 2, стр. 28.
538 Там же, т. 68, стр. 81–83. — Ср.: Кр. архив, т. 41–42, стр. 181–183.
539 Documents diplomatiques, V, № 227.
540 Русские финансы и европейская биржа. Изд. Центрархива, М., 1926, № 23 (телеграмма русского финансового агента в Париже Коковцову от 19 июня 1904 г.).
541 Переписка Вильгельма II с Николаем II, стр. 62. — Апушкин, дат. соч., стр. 101–102.
542 Die Grosse Politik, 19/I, № 6038 (записка Бюлова 26 июня 1904 г.). — Documents diplomatiques, V, № 266 (депеша Камбона 11 июля 1904 г.).
543 Россия в Маньчжурии, стр. 495. — Апушкин, цит. соч., стр. 87.
<< Назад
Вперёд>>
