Само собой разумеется, что выступление Германии, России и Франции против Японии имело целью отнюдь не охрану «неприкосновенности» Китая, а подготовку почвы для получения компенсации от «благодарного» китайского правительства. На этот раз речь пошла бы не о каких-либо торговых договорах, которые «открывали» бы новые «порты» для иностранной торговли, а о специальных соглашениях относительно ввоза в Китай иностранного капитала в промышленных целях.
Для Китая начиналась новая эра империалистической эксплоатации, железнодорожного и промышленного предпринимательства на основе широкого банковского участия и посредничества и национальных монополий — время борьбы великих держав за «сферы влияния» и за концессии. Отклоняя Николая от двух прямых аннексий (на крайнем севере Маньчжурии между Сретенском и Благовещенском и по северо-восточному побережью Кореи, как подсказывал Лобанов), лишь бы не уступить Японии Маньчжурию, и, очевидно, резервируя ее для русского капитала, Витте ввергал царизм в самое пекло этой империалистической борьбы.55
Нет ничего удивительного в том, что это решительное выступление царской дипломатии предварялось и сопровождалось в России сочувственным хором воинствующих мотивов в официозной и рептильной реакционно-помещичьей печати, вроде «Гражданина», «Света», «Московских ведомостей» и «Нового времени». Не отставали от нее в этом вопросе и биржевые круги. Еще с января 1895 г. «Новости» ратовали за необходимость вмешательства держав с целью «парализовать» успехи Японии, и тут же заодно предлагали воспользоваться «вполне удобным случаем» — «разом и без хлопот покончить с Китаем, разделив его между главными заинтересованными европейскими державами». Но ничем по существу, кроме разве крикливо-патриотической формы, не отличалось отношение к текущим задачам царской политики на Дальнем Востоке и буржуазно-либеральной «профессорской» прессы («Русских ведомостей» и «Русской мысли»). Трактуя, например, о желательности, в связи с Сибирской ж. д., «оживления» Сибири «своевременными реформами» в духе «законности» для охраны «частной предприимчивости», «Русская мысль» (в марте 1895 г.) находила «основания думать, что новорожденному японскому шовинизму не будет предоставлено широкое поле действия» — в «твердой и благоразумной политике нашего отечества». Прямо высказываясь за «желательность» вмешательства держав для ревизии Симоносекского договора, тот же орган (в апреле) пробовал оспаривать и оставленный в покое царской дипломатией пункт о «независимости» Кореи, ибо «в таком случае (т. е. если бы Корея была объявлена «независимой» и фактически подпала бы под влияние Японии, — Б. Р.) исчезла бы надежда приобрести незамерзающий порт на Великом океане». Это, впрочем, не помешало «Русской мысли» (в мае 1895 г.) приветствовать «полный успех» тройственного ультиматума, «предоставлявший теперь возможность путем дипломатических переговоров приобрести незамерзающий порт... и укрепить вполне наше политическое и военное положение». А из «Русских ведомостей», в продолжение той же мысли, достаточно будет прибавить аналогичное пожелание «поднять промышленные силы нашей тихоокеанской окраины и тем прочнее установить свой престиж в Азии и облегчить путь своей культурной задаче» (15 апреля 1895 г.).56 Как видно из этой короткой справки, Витте добивался описанного решительного шага от царской дипломатии, имея за спиной достаточно разнообразную «общественную» поддержку — хотя бы и с оговоркой, что для того времени приходится в известной мере считаться с весьма условной «свободой» внешнеполитических высказываний в тогдашней периодической прессе.57
Однако ближайшую задачу в намеченном плане царская дипломатия видела пока не в поспешном приобретении порта, а в том, чтобы добиться от китайского правительства разрешения на прокладку железнодорожного пути до Владивостока, взамен трудного и пустынного тогда амурского участка, — по Маньчжурии. Задача эта была потруднее, чем у французов, добывших (в июне 1895 г.) согласие Китая на продолжение своих Аннамских ж. д. в провинцию Юньнань и монополию на рудники в Юньнани, Гуанси и Гуандуне; то было как никак на юге, вдали от Пекина, а здесь, в русском притязании, противники России могли увидеть угрозу самой столице Китайской империи.58
Витте предупреждали и свои — приамурский генерал-губернатор генерал Духовской и директор азиатского департамента министерства иностранных дел граф Капнист, — что он предпринимает неслыханный и связанный «с громадным политическим риском» опыт «военно-этапной» дороги по чужой территории, что дело никак не обойдется без военного занятия Маньчжурии, что, наконец, оно никак не связано с экономическими интересами русского капитала сейчас и что последнему с Маньчжурией нечего будет и делать. Но подобные возражения, коренившиеся в феодальной ограниченности, не считавшейся с наступлением новой империалистической эры, Витте парировал, как истый империалист (в записке 31 марта 1896 г.), указаниями на то, что «между главнейшими европейскими державами, а также и Японией идет напряженное соперничество из-за экономического и политического влияния над странами Востока, и наши соперники (Англия, Франция, Германия и Япония) напрягают все усилия к тому, чтобы прочно утвердить свое влияние в Китае» посредством «получения от пекинского правительства различных привилегий», «железнодорожных концессий, а также подрядов на поставку железнодорожных материалов». Витге отсюда и делал вывод, что «при таком положении дела Россия по необходимости должна следовать образу действии я своих экономических соперников», во избежание того, чтобы в их руки не попали «главнейшие железнодорожные линии северных провинций Китая, не исключая и Маньчжурии».59
Витте отстаивал здесь превентивную политику, учитывавшую и предвосхищавшую будущие возможности и потребности русского капитализма в перспективе именно его империалистического развития. А на текущий день у него был уже и первый показательный пример, внушавший надежду, что аппарат крупнейших русских банков способен мобилизовать капитал вслед строящемуся Сибирскому пути: как раз в мае 1895 г. образовалось Российское золотопромышленное общество с капиталом в 5 млн руб. на 60% из русских акционеров, с двумя крупнейшими банками (СПб.-Международным и Учетно-ссудным) во главе, и на 40% из французских банкирских домов и контор — для работы по всему протяжению Сибири.60 Почему бы не пошел русский капитал теперь на дешевый желтый труд по пятам и Маньчжурской ж. д.? И почему бы не организовать под эгидой самодержавия и иностранный капитал, и тем заинтересовать его в дальнейших политических успехах царизма на Дальнем Востоке?
Действительно, как состояние денежного рынка в мировом масштабе, так и обострение политической активности империалистических держав к моменту, о котором идет речь, оказывались весьма благоприятны для большой игры, которую в помощь официальной дипломатии самодержавия повел тут министр финансов.
Китайское правительство тотчас после Симоносекского мира вышло на берлинский, парижский и лондонский денежные рынки в поисках большого займа для уплаты Японии издержек войны. Именно антагонизм названных национальных рынков помог русскому правительству вмешаться в дело и облегчить французские условия займа предложением русской правительственной гарантии уплаты процентов Китаем. Уже в июне 1895 г. Китай имел французский заем в 100 млн руб. и, только благодаря русской гарантии, избежал учреждения интернационального контроля над своими финансами, как проектировали было (по образцу Турции и Египта) вначале заправилы французской, германской и английской групп.61 А вслед затем сейчас же французские банки — участники займа — были вовлечены в Петербурге в дело организации Русско-Китайского банка, который должен был развернуть работу на всем пространстве к востоку от Урала и особенно в Китае. Из основного капитала банка в 6 млн руб., 5/8 брали на себя парижские банки и 3/8 — СПб.-Международный банк, связанный с германскими банками. Руководство банком сохранялось, однако же, за русским правительством, так как французы получили только 3 из 8 мест в его правлении, а пятеро русских фактически были назначены министром финансов. Французам была обещана зато полная правительственная поддержка банку в случае каких-либо международных затруднений на территории Китая. Вместе с французским Индо-Китайским банком, действовавшим уже на юге Китая, Русско-Китайский банк, раскинувший сразу же свои отделения в Пекине, Шанхае и Ханькоу (центре русской чаеторговли), явился нешуточным орудием политического франко — и русско-английского соперничества в борьбе за восточные рынки.62
В первую очередь через Русско-Китайский банк только и оказалось возможным провести дело о маньчжурском звене Сибирского пути. Весна 1896 г., когда Витте удалось получить согласие приехавшего в Петербург Ли Хунчжана на проведение Китайской восточной ж. д., была вообще временем больших успехов русской дипломатии, не желавшей довольствоваться уже одним только «коридором» к Владивостоку. В одни и те же дни в мае — июне 1896 г. в Петербурге спешили закрепить все возможные исходные пункты программы-максимум относительно Дальнего Востока — в переговорах одновременно с Китаем, Японией и Кореей — с тем, чтобы начисто исключить возможность вторичного появления Японии на материке.
С Китаем был подписан союзный договор (22 мая ст. ст.) о русской военной поддержке ему и Корее против Японии на условии предоставления Русско-Китайскому банку концессии на постройку железной дороги к Владивостоку по маньчжурской территории (о русской правительственной ж. д. китайцы и слышать не хотели).63 С Японией, при содействии французов, был подписан договор (28 мая ст. ст.) о совместном протекторате над Кореей, т. е. о лишении Японии преимуществ фактического военно-административного господства в Корее, доставшихся ей в 1894–1895 г., и о признании руссофильского корейского правительства, образовавшегося под давлением России в начале 1896 г.64 С Кореей же состоялось секретное от Японии соглашение о введении русского военного инструктажа и русского руководства финансовым управлением страны (июнь).65 Наконец, если на этот раз никак не было оформлено право на проведение ветви от магистрали КВжд к одному из южноманьчжурских портов, то не потому, что об этом и не заговаривали (Витте затрагивал этот вопрос с Ли Хунчжаном), а потому, что не захотели принять для нее узкую колею, как настаивали китайцы. Когда же вскоре в Корее кто-то из иностранцев получил концессию на узкоколейку, из Петербурга потребовали не строить дорог с нерусской колеей и в Корее.66 Было ясно, что царизм имеет в виду укрепить свое влияние в Маньчжурии и в Корее — в первую очередь при помощи сплошной железнодорожной сети и банков (для Кореи проектировался тогда тоже свой банк).
Русско-Китайский банк и образованное им Общество КВжд, работая параллельно, фактически и должны были осуществить «экономическую аннексию» (Ленин, соч. т. XIX, стр. 208) очерченного района. Русское правительство купило у банка все акции Общества (на 5 млн руб.) и в дальнейшем брало на себя все облигационные займы, выпускавшиеся Обществом для ведения постройки и эксплоатации дороги (до русско-японской войны казна, таким образом, вложила в КВжд до 400 млн руб.). Но банк оставался банкиром дороги, и между ними с самого начала установилась прямая организационная связь благодаря тому, что в правлениях обоих сидели в большинстве одни и те же люди, фактически назначенные министром финансов.67 Комбинат дороги и банка составил на чужой территории как бы государство в государстве — со своими судами, военной охраной, населенными пунктами городского и сельского типа, денежными знаками, железнодорожными тарифами, школами, даже таможенной привилегией, в силу которой товары, следующие по ж. д., уплачивали в китайскую казну только 2/3 обычной пошлины. Развивая в любом виде свои подсобные предприятия и свое основное дело, этот созданный царизмом мощный экономический организм для борьбы с иностранной конкуренцией вооружен был всеми средствами экономического и внеэкономического принуждения.
55 1895–1900 гг. обычно трактуются как период «борьбы за концессии», период «политики сфер влияния» и т. п. (см., напр.: О. Franke, цит. соч., стр. 105–145. — М. Baw. The foreign relations of China, стр. 37–62.
56 Заимствуем эти выдержки из обзора печати, приведенного А. Л. Поповым в «Красном архиве», т. 52 (Первые шаги русского империализма на Дальнем Востоке).
57 Фр. Энгельс. Внешняя политика русского царизма (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. И, стр. 36).
58 Сб. дог. и дипл. док. по делам Дальнего Востока, стр. 14 сл. — О. Franke, цит. соч., стр. 109–110.
59 Записка Духовского в «Красном архиве» (т. 52), записка Капниста и ответ Витте: Россия в Маньчжурии, стр. 97 сл. — Разрядка моя, — Б. Р.
60 Россия в Маньчжурии, стр. 482 и 591 сл.
61 Как немцы, так и французы предполагали условием займа учреждение администрации китайского долга, по образцу турецкого, с выделением в управление этой «администрации» соответствующих доходов китайской казны. Вмешательство России избавляло Китай от этой перспективы, заменяя «администрацию» русской гарантией. См. Россия в Маньчжурии, стр. 86 сл. — См. приложение 2.
62 Россия в Маньчжурии, стр. 90–92, 215 сл., 484 сл.
63 Там же, стр. 111 сл. — См. приложение 6.
64 Там же, стр. 139–144. — Текст русско-японского договора («Сеульский меморандум») — в «Сб. дог. и дипл. док. по делам Дальнего Востока» (стр. 146 сл.). Ср.: Me Kenzie. The Tragedy of Korea, 1908, стр. 49–77 (о хозяйничанье в Корее в 1895 г. японского генерала Миура, организовавшего зверское убийство королевы). — Ср.: Documents diplomatiques francais, I, № 399 (депеша Дюбайля от 16 сентября 1901 г.) — См. приложение 5 и 7.
65 Текст соглашения с Кореей («ответные пункты корейскому послу» 16 июня 1896 г.) см.: Россия в Маньчжурии, стр. 144 сл. — В. Аварин (Империализм в Маньчжурии, т. I. 2-е изд., ГИД 1934, стр. 33) утверждает, что Николай согласился принять Корею под протекторат России «частным образом (без ведома министров)», — ссылаясь на воспоминания русского дипломата Р. Розена, выпущенные им в глубокой старости в американском издании (R. Rosen. Forty years of diplomacy, I, New York, 1922, стр. 125–126). Но в деле № 20 3-го Отд. Канц. министра финансов имеется текст «ответных пунктов», присланный к Витте при письме министра иностранных дел Лобанова от 16 июня 1896 г. с сообщением, что они «высочайше одобрены». Это лишний раз показывает, насколько можно верить памяти Розена и как не следует полагаться на его сообщения без проверки. — См. приложение 8.
66 Россия в Маньчжурии, стр. 151–152.
67 Там же, стр. 44–45 и 119–121. — См. приложение 9. — Состав правлений см. ниже в гл. восьмой.
<< Назад
Вперёд>>
