§ 2. Зигзаги реформ
Однако на деле ликвидация Спецкомитета означала серьезную трансформацию системы управления научно-техническим прогрессом. Произошло понижение статуса структур, ответственных за руководство его приоритетными направлениями. Спецкомитет в силу своих полномочий и над ведомственного характера смог обеспечить необходимую концентрацию сил и координацию усилий многочисленных исполнителей для осуществления впечатляющих прорывов в развитии науки, техники, технологии. Теперь же эта задача возлагалась на отраслевые министерства. Но даже Министерство среднего машиностроения, образованное 26 июня 1953 г. на базе Первого, Второго и Третьего главных управлений353, являлось всего лишь одним из ведомств. И хотя его руководство было подконтрольно только Председателю Совета обороны, т.е. Первому секретарю ЦК КПСС и Председателю Совета Министров, оно не могло самостоятельно решать проблемы межотраслевого характера. Ну а совокупность отраслевых технических политик была не способна восполнить отсутствие общей стратегии развития приоритетного сегмента научного потенциала страны.
Упразднение Спецкомитета обернулось еще одной проблемой. Она спровоцировала «бегство» исследователей из атомного проекта. Причины этого явления были весьма разнообразны. Но вряд ли их можно сводить к тому, что в проекте осталась лишь «инженерная работа по внедрению и усовершенствованию, которая не требовала незаурядных усилий со стороны теоретиков»354. Нужда в последних, конечно, не отпала. Однако многие из них, пришедшие из академической науки (да и формально числящиеся там), ориентировались на проведение широкого спектра исследований. Они опасались, что закрепление в Средмаше серьезно ограничит их возможности в выборе направлений работы. К тому же по ряду общих вопросов ядерной физики в Советском Союзе действительно наметилось отставание от исследований, проводимых в Соединенных Штатах. На это еще в начале 1950-х гг., как уже упоминалось, обращал внимание главный «бомбодел» академик Ю. Б. Харитон. Следовательно, ученые, «вернувшиеся» из атомного проекта в академические институты, могли найти достойное применение своим знаниям и опыту.
Процесс оттока научных кадров из Минсредмаша вызывал серьезную озабоченность у оставшихся разработчиков. В 1958 г. научный руководитель и главный конструктор НИИ-1011 (второго ядерного центра) член-корреспондент РАН К. И. Щелкин писал в ЦК КПСС, что «в последние годы из МСМ и вообще с работ, связанных с атомным и водородным оружием, ушло подавляющее большинство известных крупнейших ученых, например, академики И. Е. Тамм, Н. Н. Боголюбов, М. А .Лаврентьев, Л. Д. Ландау, члены-корреспонденты АН СССР Г. Н. Флеров, Е. К. Завойский, А. А. Ильюшин, И .М. Франк, В. Л. Гинзбург... и многие способные молодые ученые». Ситуация, по мнению К. И. Щелкина, усугублялась тем, что «все институты Академии наук, ранее занимавшиеся проблемами, связанными с разработкой оружия, теперь прекратили эти работы». В результате «резко сократилось» количество людей, «занимающихся наукой в области вооружения, замедлился приток молодежи из академических институтов в КБ-11 и НИИ-1011».
Далее К. И. Щелкин делал вывод, что ослабление научно-исследовательской работы «в области усовершенствования атомного и водородного оружия и прекращение поисков новых направлений физического оружия» может, если не принять действенных мер, «привести к печальным неожиданностям». Пока, считал он, «ослабление научной работы мало сказывается на разработке оружия. Упадок науки отразится на работе конструкторов позже, когда истощатся старые, почти не пополняемые научные запасы»355. Судя по всему, этот прогноз не оправдался. Были приняты меры по укреплению научных направлений, связанных с разработкой ядерного оружия. Но они осуществлялись преимущественно в рамках Минсредмаша, отгороженного от других научных структур, в том числе академических, жесткими ведомственными барьерами. В результате тенденция к разделению научного потенциала на оборонные и гражданский секторы получила новый импульс. В отсутствии надведомственного органа, осуществляющего их координацию, это препятствовало взаимному перетоку идей, кадров и в конечном счете снижало эффективность затрат, которые несло государство по развитию атомной энергетики как в мирных, так и в военных целях.
Устранение Л. П. Берии и ликвидация Спецкомитета имели еще одно важное следствие. По сути, эти события положили начало реорганизации структуры властных отношений в стране. Ее политическим содержанием являлось перераспределение полномочий между партийным и государственным аппаратом. Последний начал утрачивать былые позиции. И центр тяжести в принятии стратегических решений стал перемещаться в партийные инстанции. Если раньше центральный партийный аппарат был отстранен от подготовки решений по развитию ракетно-ядерной тематики, радиоэлектронике, то теперь их проблемы оказывались в сфере его компетенции. Причем последняя, по мере укрепления позиций Первого секретаря ЦК Н. С. Хрущева, демонстрировала явную тенденцию к расширению. С организацией в 1954 г. отдела оборонной промышленности ЦК повседневная практика «наблюдения и контроля» за развитием приоритетного сектора научно-технического потенциала стала реальным фактом.
Аналогичные последствия имели место в связи с роспуском отраслевых бюро Совмина СССР, отвечавших за развитие крупных народнохозяйственных комплексов. В частности, прекратило свою деятельность бюро по военно-промышленным и военным вопросам, руководившее работой министерств авиационной промышленности, вооружения, военного и военно-морского министерств. В то же время, в феврале 1955 г., в качестве постоянно действующего органа был создан Совет Обороны. По сути, он стал высшей инстанцией при решении вопросов, связанных с разработкой важнейших образцов вооружения и с организацией соответствующих исследований. Для их проработки при Совете Обороны создавались специальные структуры. Так был образован Военный научно-технический комитет по атомному, водородному и ракетному оружию. Показательно, что его председателем так же, как и Председателем самого Совета Обороны, стал Первый секретарь ЦК Н. С. Хрущев356.
В последующие годы партийное влияние продолжало стремительно нарастать. Этому способствовало устранение в начале 1955 г. с поста Председателя Совмина СССР Г. М. Маленкова, отстаивавшего прежнюю систему управления страной. С разгромом так называемой «антипартийной группы» в июне 1957 г. первенство партийного аппарата над государственным стало неоспоримым357. Отныне все сколь-нибудь значимые решения в сфере науки и техники утверждались Президиумом или Секретариатом ЦК и оформлялись как совместные постановления с Советом Министров СССР, а центральный партийный аппарат получил возможность оказывать решающее воздействие на ход их подготовки и реализации.
Масштабы его новых полномочий наглядно иллюстрируют воспоминания B. A. Bepникoвcкoгo358, об организации - НИИ-1011 (ВНИИ технической физики). Этот институт, а вернее, комплекс научно-исследовательских организаций конструкторских бюро и опытных производств создавался по решению правительства. Ядро его коллектива формировалось из сотрудников КБ-11 (Арзамас-16), первого оружейного ядерного центра. Пока для нового института возводилась производственная база в Челябинской области, его коллектив работал на старом месте, в Арзамасе-16. Понятно, что такое положение рассматривалось как временное. Однако сроки строительства нового ядерного центра постоянно срывались, что ограничивало возможности его коллектива решать поставленные перед ним задачи. Попытки руководства института решить проблему в рамках своего ведомства - Министерства среднего машиностроения - не давали должного результата. И тогда, в 1957 г., оно обратилось со своими претензиями в центральные партийные органы. Реакция последовала практически сразу же. Буквально через месяц в отделе оборонной промышленности у его заведующего И. Д. Сербина состоялось совещание с участием руководства Минсредмаша, на котором обсуждалось состояние строительства НИИ-1011. Совещание проходило достаточно жестко. В его конце министр среднего машиностроения Е. П. Славский сказал, что будут приняты все меры и через год коллектив института целиком перебазируется на Урал. В ответ на это заявление секретарь ЦК КПСС Н. Г. Игнатов заметил: «Не надо горячиться. При сложившемся состоянии строительства через год такую работу не завершить». На это Е. П. Славский ответил: «Я знаю, где нахожусь, и несу ответственность за свои слова». И действительно, в течение следующего года на новое место были перебазированы практически все подразделения института359. Трудно себе представить, чтобы такая сцена имела место в бытность Спецкомитета и Первого главного управления.
Расширяли свои полномочия в сфере управления научно-техническим прогрессом и местные партийные органы. Правда, их влияние на развитие атомной промышленности оставалось минимальным. Но в других отраслях оборонной промышленности оно весьма ощутимо возросло. Мощный импульс этому процессу дала совнархозовская реформа. Ослабление отраслевой вертикали управления нужно было чем-то компенсировать. И руководство оборонного комплекса вышло с предложением о значительном повышении ответственности местных партийных органов за быстрейшее создание и внедрение в серийное производство новейших образцов военной и специальной техники, усиление их контрольных функций. Секретариат ЦК партии посчитал эти доводы убедительными. В декабре 1957 г. он принял постановления о создании отделов оборонной промышленности в ЦК КП Украины и 23 обкомах и крайкомах партии в Российской Федерации и УССР360.
Вскоре был сделан следующий шаг в укреплении позиций местного партаппарата. 10 апреля 1962 г. ЦК партии принял постановление «О руководстве Ленинградского горкома КПСС партийными организациями научно-исследовательских институтов»361. На первый взгляд, оно касалось частного вопроса. Однако на деле это постановление было знаковым. По существу, в нем формулировались принципы организации партийного контроля за развитием научно-технической деятельности на местах. В его сферу включались практически все стороны жизни научных учреждений. Местным партийным органам вменялось в обязанность «добиваться концентрации» их сил и средств на «главных направлениях», «обеспечивать безусловное выполнение» плановых заданий, осуществлять координацию исследований, бороться с «параллелизмом и узковедомственным подходом к делу», не допускать «включения в планы малоактуальных тем».
Понятно, что квалифицированно осуществлять все эти функции хотя бы в силу кадровых ограничений партийный аппарат не мог. Однако для такого рода претензий создавались благоприятные условия. В результате не только в высших эшелонах, но и на местах возникало своего рода двоевластие, множились примеры некомпетентного вмешательства в сферу управления научно-техническим прогрессом. Конечно, не всегда представления и амбиции местного партаппарата играли определяющую роль в принятии и реализации тех или иных решений. Так, попытки Новосибирского, Иркутского и других обкомов скорректировать планы создания научных центров Сибирского отделения АН СССР не увенчались успехом. Но это свидетельствовало не об их слабости или отсутствии соответствующих полномочий, а отражало возможности руководства СО АН СССР отстаивать свои позиции на самых верхах партийной иерархии.
Властные полномочия партийного аппарата поначалу расширялись за счет центральных экономических органов и Совета Министров в целом. Отраслевые министерства, напротив, на первых порах даже упрочили свои позиции. 11 апреля 1953 г. и 4 мая 1955 г. их наделили дополнительными правами362. Это мотивировалось необходимостью своевременного и качественного выполнения возложенных на них заданий. В результате министерства получили больше самостоятельности в определении планов производств и поставок продукции, норм затрат материальных и трудовых ресурсов, расходования финансовых средств. Заметно расширились их возможности в проведении собственной научно-технической политики. Им дали право в пределах общей суммы утвержденных ассигнований самостоятельно увеличивать или уменьшать объем средств, направляемых на те или иные разработки. А по согласованию с министерством финансов они теперь могли сами решать вопросы создания, реорганизации и ликвидации проектных организаций, научно-исследовательских институтов, учебных комбинатов и нормативно-исследовательских станций.
Одновременно в хозяйственных министерствах вводилась должность заместителя министра по новой технике. В их подчинение передавались общеотраслевые научно-исследовательские и технологические институты, центральные библиотеки и бюро информации. Это, в общем, способствовало более эффективному научно-техническому сопровождению действующего производства, но в то же время вело к упрочению ведомственных начал в системе отраслевого управления. Правда, для усиления общегосударственного руководства техническим прогрессом воссоздавался Госкомитет Совета Министров СССР по новой технике (Гостехника СССР)363.
Расширение самостоятельности министерств заметно облегчало жизнь высшим хозяйственным руководителям. Таким образом новая администрация рассчитывала заручиться их безусловной поддержкой. Но ослабление государственного контроля за деятельностью министерств не компенсировалось усилением «партийного руководства». В результате произошло нарастание узковедомственных устремлений, что вело к снижению эффективности использования материальных и человеческих ресурсов.
Негативные последствия такого нововведения проявились достаточно быстро. После выхода майского 1955 г. постановления о расширении самостоятельности отраслевых министерств они, а также Академия наук, по управленческому статусу приравненная к союзно-республиканскому министерству, стали в массовом порядке организовывать новые институты. В то же время для большинства из них не создавалось элементарных условий для научно-исследовательской работы. В частности, вновь организованный Институт физики атмосферы АН СССР располагал лишь полутора квадратными метрами площадей на одного сотрудника, а Институт эволюционной физиологии - одним квадратным метром. Естественно, что при такой материально-технической обеспеченности трудно было ожидать от этих институтов сколько-нибудь значимых научных результатов. Аналогичным образом поступали отраслевые министерства. И формально их нельзя было в чем-то обвинить, поскольку они действовали в «установленном порядке». Ведомственным устремлениям пытался противостоять центральный партийный аппарат. Так, отдел науки ЦК квалифицировал подход Академии к созданию новых институтов как ошибочный, противоречащий решениям XX съезда КПСС. Он предлагал от имени ЦК «обратить внимание» Президиума АН СССР на «недопустимость» подобной практики»364. Очевидно, что такие «представления» могли скорректировать действия какого-либо конкретного ведомства. Однако для ограничения «ведомственного эгоизма» требовались иные подходы. И их, казалось, нашли в пересмотре всей системы управления народным хозяйством страны.
Ядром этой акции стала так называемая совнархозовская реформа. Ее инициатором выступил Н. С. Хрущев. В январе 1957 г. Президиум ЦК КПСС рассмотрел его записку «Некоторые соображения об улучшении организации руководства промышленностью и строительством». А в следующем месяце пленум ЦК КПСС принял решение вынести эти предложения на сессию Верховного Совета СССР, предварительно опубликовав тезисы доклада Н. С. Хрущева для «всенародного обсуждения». Однако развиваемые в них идеи вызвали неоднозначное отношение в высшем руководстве. В марте 1957 г. В. М. Молотов направил в ЦК записку, в которой указывал, что проект тезисов «явно недоработан, страдает однобокостью и без существенных исправлений может внести серьезные затруднения в аппарат управления». Но его мнение не приняли во внимание. Тезисы доклада Н. С. Хрущева опубликовали без всяких изменений365. Состоявшаяся 7-11 мая 1957 г. 7-я сессия Верховного Совета СССР приняла на их основе закон «О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством».
В соответствии с этим законом предусматривалась ликвидация отраслевых министерств и учреждались территориальные структуры управления промышленностью и строительством - советы народного хозяйства экономических административных районов. Правда, определенное исключение было сделано для военно-промышленного комплекса, в котором система министерств сохранялась. Однако и их полномочия заметно уменьшались. Большинство предприятий и организаций этих министерств передавались в непосредственное подчинение совнархозам. За самими министерствами закреплялись функции планирования соответствующих отраслей промышленности и обеспечения технического руководства производством. Пожалуй, лишь Министерство среднего машиностроения сохранило в полном объеме прежнюю компетенцию366: видимо, все же возобладала точка зрения, что эксперименты с атомной промышленностью могут обернуться непредсказуемыми последствиями.
Проведение этой реформы объяснялось экономической необходимостью. Так по крайней мере утверждалось и в официальных документах, и в выступлениях ее инициатора - Н. С. Хрущева. Однако если смотреть с общеисторических позиций, стремление избавиться от пут «предельной централизации и регламентации» в руководстве народным хозяйством все же не явилось главным побудительным мотивом осуществления совнархозовской реформы. В ее основе прежде всего лежали политические причины. С одной стороны, она хорошо согласовывалась с десталинизацией режима, сопровождавшейся показательными призывами к децентрализации управления и упованием на общественную инициативу. С другой стороны, «сталинская пирамида власти», на вершине которой оказался Н. С. Хрущев, формировалась не им самим и не под него. И такое положение было чрезвычайно опасным для нового лидера. Существовали, вероятно, два варианта выхода из сложившейся ситуации. Первый, эволюционный, заключался в медленных, постепенных перестановках в системе управления страной, перекраивании ее по сталинскому образцу и подобию, но уже «под себя». Этот вариант, как в частности показывал опыт с расширением прав отраслевых министерств, оборачивался новыми проблемами и требовал политических компромиссов.
Второй путь, более радикальный, заключался в резком подрыве прежней системы руководства народным хозяйством, демонтаже ее основных структур. Одновременно автоматически решался вопрос и с тем «человеческим материалом», который эти структуры заполнял. Таким образом, убивались сразу «два зайца»: подрывалась мощь центрального государственного аппарата управления - этого оплота «отраслевого вождизма» - и осуществлялась кадровая «зачистка» высших эшелонов власти в интересах набиравшего силу партаппарата. Руководители, не признававшие безоговорочного авторитета нового вождя, фактически устранялись от дел. Какие при этом возникали коллизии, хорошо показано в книге А. Бека «Новое назначение». Ее главный герой - министр Онисимов (его прототип -И. Ф. Тевосян) - был смещен со своего поста и отправлен в почетную ссылку за границу. Но в жизни случались и более драматические ситуации. Возможные (и очень скоро проявившиеся) негативные последствия совнархозовской реформы уже тогда были видны многим. По крайней мере в ходе ее обсуждения на Президиуме ЦК ряд крупных хозяйственников (председатель Госэкономкомиссии М. Г. Первухин и его заместитель А. Н. Косыгин, первый заместитель Председателя Совмина СССР М. З. Сабуров и другие) высказывали такие опасения. Особенно непримиримую позицию занимал председатель Госплана Н. К. Байбаков, за что и поплатился своим постом. Сначала его перевели в Госплан РСФСР в качестве председателя, а затем в назидание другим отправили руководить Краснодарским совнархозом367. Сопротивление совнархозовской реформе было вменено в вину участникам «антипартийной группы». На июньском 1957 г. пленуме ЦК утверждалось, что ее члены - Г. М. Маленков, Л. М. Каганович, В. М. Молотов и другие - зашли «настолько далеко, что даже после одобрения... в процессе всенародного обсуждения и последующего принятия Закона на сессии Верховного Совета СССР» они продолжали «борьбу против реорганизации управления промышленностью»368. В то же время, реформу активно поддерживали представители центрального и местного партаппарата. Это, впрочем, не помешало А. Н. Шелепину, выходцу из этих кругов и активному защитнику реформы, объявить, когда снимали Н. С. Хрущева, о ее ошибочности, большом «вреде» для «производства и науки»369.
Действительно, переход к территориальному принципу управления промышленностью и строительством серьезно нарушил научно-производственные связи, оставил отраслевую науку без руководящего стержня. Институты и обслуживаемые ими предприятия были организационно разобщены. Сплошь и рядом они оказались в ведении различных совнархозов. Лишь около 100 научно-исследовательских и проектных организаций перешли в централизованное подчинение (Госплану СССР и другим центральным структурам). Руководство остальными осуществляли более 170 различных инстанций: сохранившиеся отраслевые министерства и комитеты, совнархозы, другие ведомства370.
Проблему организационной разобщенности научных и производственных структур каждый совнархоз пытался решать самостоятельно. Пользуясь предоставленными им правами (в объеме союзных министерств371), они в массовом порядке стали создавать исследовательские, проектные и конструкторские организации для обслуживания «своих» предприятий. Как правило, они представляли собой небольшие учреждения. Нередко численность занятых в них научных сотрудников не превышала 10-12 человек при полном отсутствии кадров высшей квалификации. Если учитывать слабую материально-техническую базу, разнородную по важности и профилю исследовательскую тематику, то становится понятно, почему продуктивность многих таких учреждений была крайне низкой372.
Значительная часть руководителей ведущих научных учреждений с самого начала хорошо понимали, какие угрозы таит для отраслевой технической политики переход к территориальному принципу управления. В ЦК КПСС и лично на имя Н. С. Хрущева поступали многочисленные обращения, предлагавшие сохранить министерства хотя бы для руководства головными научно-исследовательскими институтами, конструкторскими бюро, наиболее крупными предприятиями. Подчеркивалось, что в случае их подчинения различным совнархозам нарушится единство научно-производственного цикла. В частности, по мнению начальника Особого конструкторского бюро, имевшего открытое наименование Научно-исследовательский институт электрофизической аппаратуры, Е. Комара лишь благодаря централизованному руководству удалось обеспечить растущие потребности атомной науки и производства современным электрофизическим оборудованием, ничем не уступающим зарубежным аналогам. Теперь же, по его мнению, с ликвидацией Министерства электротехнической промышленности, отвечавшего за эту работу, создавалась реальная угроза утраты комплексного подхода к разработке теории, проектированию, наладке и пуску сложнейшей аппаратуры373.
Однако перспектива снижения технического уровня производства не принималась всерьез. На подобные обращения партийным аппаратом (отделом машиностроения ЦК) давался стандартный ответ: «вопрос решен», «все предусмотрено». Но отрицательное влияние совнархозовской реформы на научно-технический прогресс было настолько очевидным, что спустя каких-то полтора-два года после ее начала обозначилась тенденция к восстановлению отраслевого принципа управления. К действовавшим в оборонном секторе государственным отраслевым комитетам Совмина СССР (так с декабря 1957 г. стали называться сохранившиеся министерства) прибавились аналогичные структуры в базовых отраслях промышленности. Сначала был создан Госкомитет по автоматизации и машиностроению, затем - по черной и цветной металлургии, по топливной, лесной, целлюлозно-бумажной, деревообрабатывающей промышленности и т. д.
На них так же, как и на госкомитеты в оборонной промышленности, возлагалась ответственность за техническое руководство развитием соответствующих отраслей. Так, Комитету по автоматизации и машиностроению предоставили право планировать, координировать и контролировать ход выполнения важнейших научно-исследовательских, опытно-конструкторских работ в области машиностроения, приборостроения, автоматизации и комплексной механизации производства в общегосударственном масштабе. По согласованию с совнархозами он мог давать соответствующие задания организациям и предприятиям, находящимся в их ведении. Кроме того в непосредственное подчинение комитета передавался ряд институтов, конструкторских бюро, опытных производств, за развитие и деятельность которых он нес всю полноту ответственности374.
С начала 1960-х гг. перемещение основных управленческих полномочий в сфере научно-технического прогресса на уровень совнархозов было окончательно блокировано более мощным обратным процессом. Помимо отраслевых комитетов Совмина СССР (в 1963 г. перешли в ведение ВСНХ) похожие структуры создавались при Госплане СССР. Причем их общее число стремительно росло. Так, при передаче Комитета по автоматизации и машиностроению Госплану СССР его разделили на пять отраслевых комитетов. Затем один из них был преобразован в два новых комитета. В результате если в 1962 г. насчитывалось 12 отраслевых комитетов, подчиненных Госплану и ВСНХ, то в 1963 - 20, а на начало 1965 г. - уже 291375.
Вновь организуемым комитетам в массовом порядке передавались отраслевые институты, изымаемые из подчинения совнархозам. Так, уже в начале 1961 г. в ведении последних в Российской Федерации осталось всего 168 научных учреждений. В них числилось около 5% научных сотрудников, имевшихся в отраслевом секторе науки республики. В абсолютных цифрах это было не намного больше, чем в научных учреждениях, подведомственных Госкомитету Совета Министров СССР по радиоэлектронике376.
Но на этом дело не закончилось. Ноябрьский (1962 г.) пленум ЦК вновь подчеркнул необходимость передачи научно-исследовательских и проектных институтов, конструкторских бюро с их опытной и экспериментальной базой в ведение отраслевых госкомитетов377. Партийная установка, как и прежде, реализовывалась без учета конкретных обстоятельств. В частности, Научно-исследовательский институт электрофизической аппаратуры, который недавно силой «загоняли» в Ленинградский совнархоз, перешел в подчинение Государственному комитету по атомной энергии. А вскоре тот же комитет получил шесть мощных конструкторских бюро, подведомственных ранее различным совнархозам378. В результате руководство наукой, за исключением академического и вузовского секторов, организация и внедрение новой техники и технологий в производство окончательно перешли в руки госкомитетов. Аналогичный процесс наблюдался во всех отраслях промышленности. По существу, это был возврат к отраслевой схеме управления в научно-технической сфере. И произошел он раньше, чем в народном хозяйстве в целом. Только в 1965 г., с воссозданием отраслевых министерств, руководство и промышленностью, и отраслевой наукой вновь оказалось в одних руках. Ведомственная структура управления народным хозяйством возродилась в полном объеме.
Реформы второй половины 1950-х гг. не обошли стороной и Академию наук. По существу, она являлась мощным специализированным ведомством, своего рода министерством науки. По этой причине новое политическое руководство, пытавшееся «до основания» разрушить сложившуюся при Сталине ведомственную систему управления народным хозяйством, весьма прохладно относилось к Академии. Однако ликвидировать ее или даже реорганизовать было весьма непросто. Огромный авторитет и признанные заслуги, многолетняя история и прочные традиции не позволяли обойтись с ней, как с рядовым министерством. Поэтому сначала она даже не подвергалась публичной критике. В то же время в самой Академии необходимость реформ признавалась многими видными учеными. Их не устраивала чрезмерная централизация управления, сложные отношения с идеологией и международная изоляция. Имелись различные взгляды на меру практической ориентации академических исследований. Эти проблемы стали обсуждаться на Президиуме Академии наук сразу после смерти Сталина. Относительно определенной децентрализации управления особых разногласий не возникало. И с одобрения правительства были приняты решения о расширении полномочий директоров институтов, повышении роли тематических отделений и Общего собрания Академии в планировании и осуществлении контроля за ходом выполнения работ.
Но по вопросу практической ориентации академических исследований согласие давалось с трудом. Влиятельная группа ученых настаивала на том, что главная задача Академии - решение фундаментальных научных проблем. Особенно активно эту позицию отстаивали участники атомного проекта. Видимо, они рассчитывали институционально закрепить свое право на независимый научный поиск, осуществляемый ими в стенах Академии. Но подобные идеи вызывали возражение. В академических кругах, в первую очередь представлявших технические науки, их считали контрпродуктивными. В конечном счете нашли некий компромисс: Академии предлагалось сосредоточиться в основном на фундаментальных вопросах науки, а отраслевым и межотраслевым научно-исследовательским институтам, специальным кафедрам вузов вести работы по применению новых научных открытий в производстве. Это был черновой набросок реформы организации советской науки. Он предусматривал четкое административное разделение функций прикладных и фундаментальных исследований и, следовательно, механизмов их планирования и контроля. Однако никаких изменений в составе академических институтов не предполагалось. Не было и речи о передаче части из них в ведение органов хозяйственного управления. Главный смысл реформы заключался в узаконении равноценности фундаментальных и прикладных исследований, а затем, отдельно для каждого случая, для каждой задачи следовало рассматривать, кто, кому и в какой степени должен подчиняться379.
Предлагаемые меры были согласованы с аппаратом ЦК и одобрены Общим собранием Академии. Поэтому казалось, что они будут легко утверждены высшим руководством. В мае 1959 г. Академия вышла с соответствующей инициативой в Президиум ЦК КПСС. Однако реакция его членов оказалась неожиданной. Н. С. Хрущев, а за ним А. Н. Косыгин и Л. И. Брежнев подвергли Академию резкой критике за то, что она ослабила «связь с жизнью», стала «трудноуправляемой», имеет в своем составе «целый ряд таких институтов, которым, по существу, место в промышленности, где они могли бы приносить большую пользу и работать с большей ответственностью, чем они это делают, находясь в системе Академии наук»380. По-видимому, «наезд» на Академию, с одной стороны, отражал неудовлетворенность высшего руководства общим состоянием дел с научно-техническим прогрессом и веру в действенность административно-организационных решений. С другой стороны, резкая критика Академии позволяла переложить ответственность за инновационную невосприимчивость производства на саму науку, реабилитировать и «генеральную линию», и действующий хозяйственный механизм.
Непосредственных оргвыводов на заседании Президиума ЦК сделано не было. Академии наук предложили самой представить план собственной реорганизации. Это требование еще раз прозвучало на июньском 1959 г. Пленуме ЦК. В своем выступлении Н. С. Хрущев заявлял, что «настала пора перестроить работу... Академии наук». Он определил и магистральное направление ее реорганизации, подчеркнув «неразумность» положения, когда в Академию «включены вопросы металлургии, угольной промышленности»381. Через несколько дней после Пленума на личной встрече с руководителями АН СССР А. Н. Несмеяновым и А. В. Топчиевым Н. С. Хрущев уточнил свою позицию. Он поставил вопрос о разделе Академии наук на несколько структур. Другая его идея заключалась в укреплении научной базы совнархозов за счет передачи им филиалов АН СССР382.
Для проработки конкретных путей реализации «высоких указаний» Секретариат ЦК создал специальную комиссию. Одновременно приняли меры по подготовке общественного мнения. В духе времени дело пытались представить так, что требования о реструктуризации исходили как бы от самих ученых. В начале августа 1959 г. газета «Известия» в «порядке обсуждения» опубликовала статью академика Н. Н. Семенова «Наука сегодня и завтра». Ее главный вывод сводился к необходимости «освободить Академию от научных учреждений, занятых преимущественно прикладными проблемами383.
Она, как и следовало ожидать, вызвала неоднозначную реакцию. В течение двух последующих месяцев в «Известиях» и других газетах публиковались статьи, в которых высказывались аргументы как «за», так и «против» такой реорганизации Академии. Несогласие с позицией Н. Н. Семенова в основном высказывали представители Отделения технических наук - академики И. П. Бардин, А. А. Благонравов, И. И. Артоболевский, А. Л. Минц и другие. Иную точку зрения отстаивали академики А. И .Алиханов, М. И. Кабачник, И. Е. Тамм, М. М. Шемякин. Они считали оправданным «вывод» институтов прикладного профиля из системы Академии384. Но на самом деле вопрос о ее коренной реорганизации был уже предрешен «на самом верху». И чтобы блокировать крайние варианты этой реорганизации, руководство АН СССР согласилось «разгрузить» Академию, пожертвовав научными учреждениями, непосредственно связанными с производством.
Этот замысел после длительного и трудного согласования в различных инстанциях воплотился в вышедшем 3 апреля 1961 г. постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по улучшению координации научно-исследовательских работ в стране и деятельности Академии наук СССР»385. Согласно принятому решению структура и функции Академии серьезно пересматривались. Отныне она освобождалась от ответственности за состояние научно-технических исследований. И хотя Отделение технических наук просуществовало еще два года, официально сфера деятельности АН СССР была ограничена естественными и гуманитарными науками. Одновременно из состава Академии выводился ряд институтов, прежде всего технического профиля. Они передавались государственным комитетам, министерствам и ведомствам. Такая же участь постигла филиалы Академии наук. Их переподчинили организованному тогда же Государственному комитету Совета Министров Российской Федерации по координации научно-исследовательских работ. При этом главная задача филиалов определялась как «изучение природных ресурсов и развития производительных сил соответствующих районов», а финансирование их деятельности возлагалось на республиканские органы. Правда, за Академией оставалось материально-техническое снабжение, научно-методическое руководство филиалами386. Но в сложившихся условиях оно становилось эфемерным.
Процесс «вывода» продолжался до 1963 г. За это время Академия лишилась половины своих научных учреждений, в том числе 51 института и 7 филиалов, в которых работала треть ее сотрудников387. Причем кандидаты на «вывод» определялись достаточно субъективно. Потери понесли практически все отделения. При этом критерий близости к производству использовался весьма формально. Так, в составе Академии остались Институт атомной энергии им. И.В.Курчатова и Институт теоретической и экспериментальной физики, которые практически целиком работали по тематике Минсредмаша, переименованного в 1963 г. в Государственный производственный комитет по среднему машиностроению. Позже их также вывели из Академии и передали Государственному комитету по использованию атомной энергии. Произошло это в 1965 г., но уже совсем в других условиях и с иным обоснованием.
С реорганизацией Академии были не согласны многие ученые. Но видимых протестов, конечно, не наблюдалось. Действовавшая общественно-политическая система не допускала таких действий. Она предполагала лишь выражение публичного согласия с решениями, принятыми «на самом верху». Поэтому состоявшееся в июне 1961 г. Всесоюзное совещание научных работников, по информации отдела науки, вузов и школ ЦК КПСС «единогласно одобрило» проведенную реструктуризацию. А ведь в нем участвовало две с половиной тысячи человек, в том числе 137 действительных и 119 член-корреспондентов АН СССР388. С обоснованием целесообразности Перестройки Академии неоднократно публично выступал новый президент АН СССР М. В. Келдыш389. Трудно сказать, в какой мере он и другие научные лидеры были искренни в своих суждениях. Можно лишь предположить, что такая позиция строилась по принципу выбора меньшего из двух зол. Дело в том, что высшее руководство в лице Н. С. Хрущева продолжало вынашивать планы «упразднения Академии». И ее лидеры, идя на частичные уступки, пытались выйти из-под удара.
Об остроте ситуации свидетельствовало заявление, сделанное Н. С. Хрущевым всего за несколько месяцев до его смещения. На совещании в ЦК КПСС он принародно объявил: «Мы разгоним к “чертовой матери” Академию наук»390. К счастью, сделать это он не успел. Но инициированная им реорганизация академической науки имела негативные последствия. Она привела к снижению теоретического уровня по ряду важнейших направлений научно-технического прогресса и в конченом счете отрицательно сказалась на его темпах в ключевых отраслях производства. Не случайно при смещении Н. С. Хрущева на октябрьском 1964 г. Пленуме ЦК это было вменено ему в вину391.
С вузовской наукой ситуация складывалась иначе. Хрущевские реформы коснулись ее в меньшей степени. К тому же они были более конструктивными. Ключевая проблема, которую пыталось решить высшее руководство, заключалась в повышении отдачи имеющегося потенциала. Правда, доля высшей школы в общей численности научных работников продолжала сокращаться. Еще в середине 1950-х гг. она превышала 50 %, а десять лет спустя профессорско-преподавательские кадры составляли всего около трети всех научных сотрудников392. Такой результат стал следствием сознательной политики. Академический и отраслевой секторы науки развивались опережающими темпами. Тем не менее высшая школа оставалась местом сосредоточения крупных и, по формальным показателям, наиболее квалифицированных исследовательских сил.
Наличие ученых различных специальностей создавало благоприятные условия для проведения в вузах междисциплинарных работ различного типа, начиная с фундаментальных и кончая сугубо прикладными. Вместе с тем высшая школа испытывала постоянный недостаток средств для проведения полноценной научной работы. Бюджетное финансирование оставалось весьма скромным. До 90 % научных исследований приходилось на долю хозяйственных договоров с предприятиями. Это были, как правило, мелкие работы на срок не больше годы, а их тематика формировалась на основе предложений самих преподавателей - «под исполнителя»393. В рамках жестко централизованной системы предприятия и не могли заказывать другие работы.
Ограниченные масштабы и сложившийся порядок финансирования хорошо согласовывались с кафедральной организацией научной работы. Однако она затрудняла реализацию крупных и тем более междисциплинарных проектов. Даже в случае заметного увеличения финансирования трудно было рассчитывать на получение желаемой отдачи. Индивидуальные усилия отдельных, даже крупных ученых не могли заменить специализированные структуры, отвечающие за организацию исследовательского процесса. Это являлось важным аргументом в пользу сохранения сложившейся системы организации научной работы.
Однако растущее обособление науки от высшего образования имело негативные последствия: от исследовательской деятельности устранялась значительная часть высококвалифицированных ученых, в учебном процессе плохо учитывались последние достижения науки и техники, студенты не получали необходимой практики работы с современными приборами и оборудованием. Это противоречие, в общем-то, хорошо осознавалось, но как блокировать растущее размежевание науки и образования - полной ясности не было.
Обнадеживающие результаты давала так называемая “физтеховская система”. Ее отличительной чертой являлись массовое привлечение к преподавательской деятельности сотрудников отраслевой и академической науки и нетрадиционная организация учебного процесса. Она предусматривала специализацию студентов в базовых институтах и индивидуальную работу с ними на завершающем этапе обучения. Это позволяло использовать в учебных целях материальную базу научных учреждений, а также знания и опыт ученых, работающих, как правило, на переднем крае науки. Однако «система физтеха» имела ряд ограничений. Во-первых, она могла реализовываться лишь в самых крупных научных центрах для подготовки специалистов по отдельным направлениям науки и техники. В частности, ее практиковали в Московском инженерно-физическом и Московском физико-техническом институтах, ряде факультетов технических вузов, готовящих специалистов в области ядерной энергетики, ракетостроения и подобных направлений. Во-вторых, «система физтеха» не решала проблемы более широкого включения кадров высшей школы в исследовательский процесс. Все это явилось побудительным мотивом для поиска иных подходов.
В апреле 1956 г. Совет Министров СССР принял постановление «О мерах улучшения научно-исследовательской работы в высших учебных заведениях»394. Оно предусматривало создание в вузах отраслевых (хозрасчетных) и проблемных (финансируемых из бюджета) лабораторий, работающих под руководством ведущих ученых из числа профессорско-преподавательского состава. На проблемные лаборатории возлагалось проведение исследований в соответствии с утвержденными направлениями. К ним в первую очередь относились «актуальные вопросы» физики, радиотехники и электроники, полупроводников, вычислительной техники, химии и химической технологии, автоматизации. Отраслевые лаборатории ориентировались на проведение исследований, «непосредственно способствующих развитию технического прогресса». А роль главного заказчика их работ отводилась соответствующим ведомствам395. Одновременно упорядочивались планирование и координация научных исследований, контроль за выполнением установленных заданий. В вузах, прежде всего ведущих, разрешалось организовывать научно-исследовательские сектора, вводились должности проректоров по научной работе.
Принятое постановление привело к взрывообразному росту исследовательских подразделений в высшей школе. Только в 19 университетах РСФСР в 1958-1965 гг. было организовано 41 проблемная и 20 отраслевых лабораторий396. Заметно выросло финансирование вузовской науки. Оно стало более стабильным, что позволило улучшить качество планирования исследований. За десятилетие расходы на научную работу в высшей школе увеличились в 8 раз. Однако даже такой рост принципиально не изменил ситуации. По-прежнему отраслевая и академическая наука «осваивали» львиную долю средств. Они же обеспечивали основной прирост знаний и области фундаментальных исследований, реализовывали подавляющее большинство научно-технических программ и проектов. По всей видимости, такая ситуация не устраивала руководство высшей школы страны. И в начале 1960-х гг. оно вышло с рядом далеко идущих инициатив. В частности, министр высшего и среднего специального образования РСФСР В. Н. Столетов предложил наделить Минвуз республики правом координировать естественнонаучные и гуманитарные исследования, ведущиеся в России. Он также настаивал на передаче его министерству филиалов Академии наук397. Однако это предложение «не прошло». Академии наук при поддержке Госкомитета по координации научно-исследовательских работ удалось «отбить» претензии Минвуза России. За ним закрепили координирующие функции лишь в отношении вузовской науки. Такие же права получил и союзный Минвуз. По сути, все вернулось на свои места.
Однако, с точки зрения «руководящих кругов», возможности высшей школы так и не использовались должным образом. «Поправить дело» было призвано очередное постановление ЦК КПСС и Совмина СССР, вышедшее 20 февраля 1964 г. Оно констатировало, что высшая школа все еще «недостаточно активно участвует» в исследовательском процессе, и «признавалось необходимым» «значительно поднять» ее роль в «решении важнейших научных проблем». Однако намечаемые меры не отличались особой новизной. Они в основном сводились к требованию организации новых отраслевых и проблемных лабораторий, а также «совершенствованию» руководства. Особо подчеркивалась необходимость привлечение высшей школы к выполнению «важнейших комплексных и межотраслевых научно-исследовательских работ. Но ни о каком расширении ее прав в планировании и координации этих работ речи не шло. В то же время вузы получали определенную свободу маневра в привлечении дополнительных ресурсов. Министерствам, ведомствам, совнархозам и Академии наук при заключении хоздоговоров с высшими учебными заведениями разрешалось передавать последним ассигнования, фонды заработной платы и лимиты по труду обслуживающего и инженерно-технического персонала398.
Это было отступление от декларируемого курса на жесткую централизацию в планировании и организации научных исследований. Но подобные противоречия в ходе хрущевских реформ встречались сплошь и рядом. И, видимо, их трудно было избежать. Научные учреждения страны подчинялись десяткам министерств и ведомств, а затем еще и совнархозам. Эти управленческие структуры утверждали планы исследований, масштабы их финансирования и материально-технического обеспечения, порядок использования полученных результатов. Такой принцип организации не давал особых сбоев при развитии тех или иных сфер знаний. Однако проблемы, нуждавшиеся в межведомственном согласовании, порождали серьезные трудности. В строго централизованной системе для их решения требовалась санкция вышестоящих органов. Но возможности последних как управленческих структур были, естественно, ограниченны. Волей-неволей приходилось допускать наличие горизонтальных связей и в какой-то мере стимулировать заинтересованность в их установлении.
Признание «легитимности» прямых отношений между производителями и потребителями научных знаний сопровождалось попытками ужесточения централизаторских начал в управлении научно-техническим прогрессом. Особые надежды в решении этой проблемы связывались с созданием специализированной структуры, ответственной за развитие науки и техники в общегосударственном масштабе. По замыслу, ей предстояло, с одной стороны, разгрузить высший эшелон управления в лице ЦК КПСС и СМ СССР от решения частных задач, а с другой - осуществлять повседневный контроль за выполнением стратегических установок «партии и правительства».
В общем, эта идея была не нова. Она, как уже отмечалось, активно обсуждалась в первые послевоенные годы. Тогда же попытались найти подходы к ее решению посредством создания Гостехники СССР. Но она просуществовала недолго. Тем не менее в 1955 г. Гостехнику воссоздали вновь. По свои правам и функциям она мало отличалась от своей предшественницы конца 1940-х гг. По-видимому, неудачный опыт работы последней не смущал реформаторов, хотя трудно понять, почему новая структура должна была действовать лучше старой. Гостехника просуществовала два года. А с переходом к территориальному принципу управления промышленностью и строительством на ее базе 10 мая 1957 г. образовали Государственный научно-технический комитет Совмина СССР (ГКНТ)399. На него возлагалось «дело изучения» и «пропаганда» достижений отечественной и зарубежной науки, передового производственного опыта, «контроль за развитием и внедрением новой техники в народное хозяйство»400. На деле же прав у этого комитета не стало больше, чем у его предшественников. И реально он, как и его аналоги в союзных республиках, не оказывал существенного влияния на процесс разработки и реализации научно-технической политики.
Это хорошо понимало руководство. Не случайно с самого начала оно пыталось обосновать необходимость непосредственного подчинения государственному научно-техническому комитету научно-исследовательских и конструкторских организаций. Особенно активно такие предложения «продвигал» российский госкомитет. По мнению его председателя Ф. Требина, их реализация позволила бы улучшить планирование научно-технической деятельности и решить проблему внедрения401.
Но развиваемые ГКНТ идеи не получили поддержки. Главная причина заключалась в том, что они плохо согласовывались с замыслом совнархозовской реформы, направленной на ограничение центрального аппарата управления, в том числе его функциональных структур. Однако растущая рассогласованность действий многочисленных субъектов научно-технической политики в условиях взрывообразного роста научного потенциала была очевидна. Это стимулировало возрождение прежних идей об организации общегосударственного, обладающего необходимыми властными полномочиями органа, ответственного за отбор перспективных научных направлений, планирование под них необходимых ресурсов и координацию деятельности исполнителей.
Подобные предложения вызывали неоднозначную реакцию. Управленческие структуры, в чьем ведении имелись научные учреждения, относились к ним весьма настороженно. В большей мере они воспринимались представителями Академии наук и центрального партийно-государственного аппарата. Но даже заведующий отделом науки ЦК В. А. Кириллин считал, что речь может идти об ограниченном числе научных проблем и направлений402. После продолжительного обсуждения и согласований в различных инстанциях эти идеи материализовались в постановлении ЦК КПСС и Совмина СССР «О мерах по улучшению планирования и координации научных исследований в стране и деятельности Академии наук СССР», принятом 3 апреля 1961 г403. В соответствии с ним на базе Научно-технического комитета был создан Госкомитет Совета Министров СССР по координации научно-исследовательских работ. Комитет сразу же приступил к подготовке перечня важнейших проблем, на разработку которых в первую очередь намечалось ориентировать научно-исследовательские учреждения страны404. Однако его координационные планы во многом носили формальный характер. Комитет действовал «по согласованию» с отраслевыми ведомствами и совнархозами. Иначе говоря, у него отсутствовали реальные административные права в отношении непосредственных исполнителей. Последние были также независимы от Комитета в вопросах финансирования и материально-технического обеспечения. В результате его координационная деятельность сводилась преимущественно к благим пожеланиям. Даже формально компетенция Комитета не распространялась на тематику, разрабатываемую организациями военно-промышленного комплекса. Академия наук также обладала самостоятельностью в выборе направлений поисковых исследований.
В 1963 г. была предпринята попытка более четко профилировать деятельность Комитета. В соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР «О дальнейшем улучшении руководства развитием науки и техники в стране», вышедшем 5 марта, ему предлагалось сосредоточить усилия на координации научно-исследовательских работ комплексного и межотраслевого характера. Их планы следовало составлять «совместно» с Госпланом СССР «на основе предложений» советов министров союзных республик, Академии наук, министерств и ведомств, государственных отраслевых комитетов. Руководство и координация научно-исследовательской и опытно-конструкторской деятельности, имеющей внутриотраслевое значение, закреплялись за госкомитетами по отраслям производства, министерствами, ведомствами и совнархозами, а естественными и гуманитарными науками - за Академией наук. Кроме того Комитету опять-таки «совместно» с Госпланом СССР, СНХ СССР, Министерством финансов и Госстроем давалось право определять общую численность и отраслевое распределение занятых в сфере науки, объемы ее финансирования и материально-технического обеспечения, масштабы капитальных вложений и титульные списки на строительство научно-исследовательских учреждений405.
В общем, на словах Комитету предоставлялись весьма широкие полномочия. Однако на деле его роль в лучшем случае сводилась к экспертизе поступающих в правительство предложений. Приоритеты научной деятельности задавались отраслевыми ведомствами, Академией и совнархозами. Они же обосновывали темпы, территориальные и отраслевые пропорции развития научного потенциала, согласовывая их в первую очередь с Госпланом и Минфином. За Комитетом оставалось лишь оформление соответствующих планов. Но даже здесь его права были ограничены. Предложения по численности, финансированию, материально-техническому обеспечению и капитальному строительству научных учреждений «специального назначения» (т.е. относящихся к военно-промышленному комплексу) включались им в обобщенном виде в общегосударственные планы без всякой проверки406.
Разумеется, компетенция Комитета по координации не распространялась и на содержательные аспекты деятельности научных учреждений оборонного профиля. После смерти И.В.Сталина ключевая роль в планировании и координации их работы стала принадлежать отраслевым ведомствам. По мере необходимости, когда речь шла о стратегических решениях и межотраслевом взаимодействии, они непосредственно выходили на высшее руководство в лице Президиума ЦК, Совета Обороны, Совмина СССР. Очевидно, что при таком порядке объем задач, с которым приходилось сталкиваться последним, намного превосходил их управленческий ресурс. Не решал проблемы и рост полномочий отдела оборонной промышленности ЦК. Правда, де-факто произошло расширение компетенции «несистемных» структур. Так, возросла роль Совета главных конструкторов, возглавляемого С. П. Королевым, в координации усилий в области создания ракетно-космической техники. Но в целом можно считать, что упразднение специализированных надведомственных органов обернулось снижением обоснованности принимаемых решений, усилением субъективизма при оценке тех или иных предложений в определении приоритетов.
Очевидные изъяны в системе управления явились побудительным мотивом для очередной перестройки руководства оборонными отраслями промышленности. В декабре 1957 г. для координации их деятельности была создана Комиссия Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам407. Ее возглавил бывший министр оборонной промышленности Д. А. Устинов, ставший тогда же заместителем Председателя Совета Министров СССР. Комиссия была создана на базе Спецкомитета СМ СССР, образованного в 1955 г. Этот орган появился в связи с реорганизацией Минсредмаша. Тогда из состава последнего вывели ряд главков, отвечавших за разработку средств доставки ядерного оружия408. По сути, они являлись воспреемниками бывшего Третьего главного управления. На новый Спецкомитет возлагалась ответственность за обеспечение Советской Армии ракетным и реактивным оружием, а с его преобразованием в Военно-промышленную комиссию она стала курировать и разработку других видов вооружения. Сначала Комиссия занималась согласованием действий министерств (госкомитетов) оборонной, авиационной, радиотехнической и судостроительной промышленности. Для проработки принципиальных вопросов организации исследовательских и конструкторских работ по соответствующей тематике при Комиссии был создан научно-технический совет, что ограничило широко практиковавшееся представление генеральными конструкторами предложений, иногда недостаточно проработанных, непосредственно в высшие инстанции. В дальнейшем в сферу компетенции Комиссии вошли вновь организованные госкомитеты электронной промышленности и общего машиностроения (космос и баллистические ракеты), а уже в конце 1960-х гг. - Министерство среднего машиностроения (атомная промышленность) и Министерство машиностроения (боеприпасы). В ее работе наряду с руководителями соответствующих отраслей участвовали заместители министра обороны и председателя Госплана, Президент Академии наук и командующие видами вооруженных сил, заведующий отделом оборонной промышленности ЦК и секретарь ЦК, курирующий это направление409.
Состав Комиссии давал ей большие полномочия при определении приоритетов, планировании и координации деятельности научных организаций оборонных отраслей промышленности. Здесь концентрировались огромные силы: в середине 1960-х гг. на долю таких организаций приходилось свыше 30% научных сотрудников, насчитывавшихся в Российской Федерации410. Кроме того, по имеющимся свидетельствам, решения Комиссии являлись обязательными для всех министерств, ведомств, совнархозов и отдельных организаций независимо от прямой подчиненности последних411. Поэтому по заданиям Комиссии работали многие ученые из академических институтов, вузов, отраслевых научных учреждений гражданского профиля. Все вместе они осваивали, по различным оценкам, от 60 до 80% средств, выделяемых в стране на науку412.
Вместе с тем власть ВПК была строго ограничена. Подготавливаемые решения приобретали силу закона только после их оформления в виде постановлений ЦК КПСС и Совмина СССР. Важнейшие проблемы стратегического значения Комиссия выносила на обсуждение Совета Обороны. Не распоряжалась она и распределением материальных средств и бюджетных ассигнований. Для их получения требовалось постановление ЦК или личное распоряжение Председателя Совета Министров, что с назначением Н. С. Хрущева на эту должность означало одно и то же. Кадровые вопросы также находились вне власти Комиссии. Этим занимался Секретариат ЦК КПСС, а ее повседневная деятельность жестко контролировалась отделом оборонной промышленности Центрального Комитета413. По многочисленным свидетельствам его бессменному заведующему И. Д. Сербину зачастую принадлежало «последнее слово» при принятии ключевых решений.
И все же Военно-промышленная комиссия являлась надведомственным органом, имевшим реальные полномочия в сфере управления научно-техническим прогрессом. Однако ее создание закрепило привилегированное положение оборонных исследований. Отныне двухсекторность научного потенциала получила организационное оформление на государственном уровне. И все последующие решения о выделении в системе управления наукой единого координирующего органа остались благими пожеланиями. Государственный научно-технический комитет, как и его преемники, фактически занимался лишь «гражданской» тематикой. Но даже здесь его претензии на выполнение планирующих и контрольных функций встречались отраслевыми комитетами, Академией наук, совнархозами с непониманием и раздражением, а в военно-промышленном комплексе они попросту игнорировались. Не случайно, по оценке одного из заместителей С. П. Королева, Комитет являлся «никому не понятной» структурой, назначение же на пост его председателя бывшего оборонщика К. Н. Руднева рассматривалось почти как ссылка414.
Такое отношение, конечно, не добавляло Госкомитету по координации особого авторитета. Показательно, что на одном из очередных заседаний Президиума ЦК по вопросам планирования народного хозяйства Н. С. Хрущев вообще высказал сомнение в целесообразности его существования415. Одновременно он предложил - по ряду свидетельств с подачи организатора Сибирского отделения АН СССР М. А. Лаврентьева - создать при правительстве своеобразный «мозговой центр». По его замыслу, это должен был быть небольшой по составу научный совет, включавший ведущих ученых страны. Его функции ограничивались бы оказанием помощи правительству в определении приоритетных направлений научно-технического развития, проработке путей и способов использования научных достижений в различных отраслях производства. Совет организовывался на общественных началах, а его предложения намечалось реализовывать через государственные управленческие структуры, прежде всего Госплан416.
Однако создание консультативного научного совета при правительстве не дало ожидаемого эффекта. Ему удалось собраться лишь несколько раз, и каких-либо значимых решений он не инициировал, а вскоре после отставки Н. С. Хрущева его и вовсе распустили. Дело в том, что данную идею встретили «в штыки» многие авторитетные партийные и государственные органы. В условиях складывающейся практики «бюрократического торга» при принятии решений они не могли примириться с существованием прямых каналов влияния на лидера страны «несистемных» структур417.
Вся эта перманентная перестройка «руководящих органов» только усложняла работу по управлению научно-техническим прогрессом. Особенно это чувствовалось в гражданском секторе экономики. Несмотря на множество директивных структур, никак не удавалось своевременно отслеживать многие потенциально возможные технико-технологические прорывы и вовремя производить соответствующее перераспределение ресурсов. Сами предприятия в условиях действовавшей системы централизованного планирования делать этого не могли, да и не хотели. Такая ситуация побуждала к поиску экономических методов повышения народнохозяйственной эффективности научно-исследовательских работ. В июне 1959 г. возможность их использования обсуждалась на пленуме ЦК КПСС. Своим постановлением он признал целесообразным возобновить хоздоговорные отношения между производством и наукой при одновременном сокращении бюджетных ассигнований последней418.
В развитие этой установки 1 апреля 1961 г. Совет Министров СССР принял решение «О переводе отраслевых научно-исследовательских и конструкторских организаций на хозяйственный расчет». Отныне большая часть их снималась с бюджетного финансирования. Свои исследования и разработки они должны были осуществлять по заказу и за счет средств министерств, ведомств, совнархозов, отдельных предприятий. Таким образом планировалось обеспечить заинтересованность научных организаций в качественном и своевременном выполнении востребованных производством работ. С другой стороны, предполагалось, что заказчик будет считать свои деньги, тратить их на то, что жизненно необходимо, стремиться в кратчайшие сроки компенсировать понесенные затраты путем внедрения в производство полученных результатов419. Новый порядок, по замыслу его инициаторов, позволял решить еще одну задачу: санкционируя возможность установления устойчивых горизонтальных связей, он разгружал высшее управление от частных задач и позволял им сосредоточиться на разработке и реализации стратегии научно-технического развития.
Постановление не носило всеобъемлющего характера. Академическая наука выводилась «за скобки» и сохраняла бюджетное финансирование. Ее институтам устанавливался обязательный объем хоздоговорных работ в размере 3% от общего финансирования. Предполагалось также, что на бюджете останется часть отраслевых научно-исследовательских учреждений. Критерием сохранения бюджетного финансирования становилось отнесение соответствующих исследований к поисковым работам в приоритетных областях или к работам общегосударственной важности. В первую очередь, конечно, речь шла об исследованиях оборонного профиля. Впрочем, роль высших арбитров отводилась самим госкомитетам, министерствам, совнархозам, в подчинении которых находились соответствующие институты. Зачастую принятые ими решения оборачивались приговором тем направлениям исследований, которые не сулили ведомствам быстрой выгоды и финансирование которых, по их мнению, являлось бесперспективным. Такое мнение неоднократно звучало из уст работников и директоров отраслевых институтов. Подобные высказывания свидетельствовали, что, хотя при подготовке упомянутого постановления пытались как-то застраховать науку от потерь в поисковых исследованиях, добиться этого в полной мере не удалось420.
Принятое постановление активно проводилось в жизнь. Причем упор, как этого и стоило ожидать, делался на количественную сторону вопроса. Уже в 1965 г. две трети научно-исследовательских работ финансировалось по хоздоговорам. Но это отнюдь не свидетельствовало об их эффективности с точки зрения народнохозяйственных интересов. Введенная форма экономических связей науки и производства, повторявшая в основных чертах порядок, существовавший в 1930-е гг., основывалась на принципе «плата за процесс». Заказчик по ходу работы поэтапно перечислял деньги исполнителю. Причем ее результат (ее достоинство или бесполезность) не влияли на размер оплаты. Предприятия же безболезненно расставались с деньгами, поскольку затраты на научные исследования в плановом порядке относились на себестоимость продукции421.
Но дело было даже не в отсутствии хозрасчетной сущности в отношениях между заказчиками и исполнителями. В рамках действовавшей социально-экономической модели хозрасчетные методы по определению не могли обеспечить принципиального обновления технической базы и изменения межотраслевых пропорций, снять препятствия на пути внедрения фундаментально новых открытий и изобретений. Ведь для этого нужно перераспределять ресурсы между отраслями, вести реконструкцию и создавать новые производства, налаживать его материально-техническое обеспечение и т. д.422 Однако в условиях плановой экономики и господства государственной собственности эти задачи автоматически замыкаются на высшие органы государственной власти и управления и могут решаться лишь посредством административного нажима. В результате хозрасчетная система давала обманчивый эффект. По отчетам, благодаря ей процесс внедрения научных достижений в производство шел весьма успешно. На деле же хоздоговорные отношения были малопродуктивны, способствовали воспроизводству сложившегося технологического уклада.
На качестве хоздоговорных работ отрицательно сказывалось отсутствие у научных работников материальной заинтересованности в их выполнении. До второй половины 1960-х гг. объем и перечень хоздоговорной тематики устанавливался институтам в плановом порядке, а полученные средства они не могли использовать для увеличения фонда оплаты труда, поощрения конкретных исполнителей423. В этом проявлялась общая недооценка роли материального стимулирования, отсутствие понятных критериев в определении его уровня.
Существовавший порядок, по сути, отражал не столько объективные потребности (и возможности) народного хозяйства, сколько представления высшего руководства о приоритетах социальной политики. А здесь после смерти И. В. Сталина наблюдались заметные изменения.
В значительной мере эти изменения были связаны с усилением тенденции к уравнительности. В частности, установленный во второй половине 1940-х гг. относительно высокий уровень оплаты труда в сфере науки с самого начала вызывал у многих нарекания, а в новых общественно-политических условиях распространенные в общественном сознании стереотипы уравнительности стали проявляться в виде открытых протестов. Это выражалось в многочисленных обращениях к руководству с требованием пересмотреть существующую систему оплаты труда, выгодную для отдельных социальных групп, в том числе ученых. С другой стороны, новое руководство, во-первых, в большей мере, чем прежнее, оказалось подвержено уравнительной идеологии и, во-вторых, было вынуждено скорректировать целевые установки своей стратегии, придав ей большую социальную направленность. Широковещательные заявления об уже скоро грядущем изобилии требовали практических действий. В такой ситуации на первый план выходила проблема общего повышения жизненного уровня населения, что легче всего было сделать, «обрезав» привилегированные слои.
В конечном счете это обернулось пересмотром уровня и принципов оплаты труда в сфере науки. Принятое в июне 1957 г. постановление правительства «Об оплате труда работников науки» предусматривало резкое снижение окладов ведущих ученых. Уровень же заработной платы основной массы научных сотрудников оставили без изменений. Однако в других отраслях народного хозяйства она в эти годы росла достаточно высокими темпами. В результате если в 1950 г. средняя зарплата в науке была на треть выше, чем в промышленности, то в 1965 г. этот разрыв сократился до 10%424. Одновременно уменьшились различия в оплате труда и в самой науке между высокооплачиваемыми и низкооплачиваемыми сотрудниками.
Снижение относительного уровня и дифференциации заработной платы наряду с бурным ростом численности занятых снижало притягательность научного труда. Это сокращало возможности привлечения в науку перспективных работников, негативно сказывалось на их производственной активности. Проблему пытались решить более широким использованием мер морального поощрения. Как и прежде, важная роль здесь отводилась так называемому социалистическому соревнованию. С конца 1950 гг. развернулась широкая кампания «за коммунистическое отношение к труду». Ставилась задача его превращения «в первую жизненную потребность» человека. Такой способ мотивации давал определенные результаты. Однако они не носили долговременного характера. Не случайно с середины 1960-х гг. проблема создания действенных механизмов материального стимулирования научно-технического прогресса оказалась в центре внимания высшего руководства страны.
Моральное поощрение труда научных сотрудников строилось на солидном идеологическом фундаменте. Именно при Н. С. Хрущеве были сформулированы основные принципы концепции науки как производительной силы общества, столь популярной в последующие годы425. Ее широкая пропаганда, включение «отдельной строкой» в третью программу КПСС способствовали росту социального престижа науки. С другой стороны, данная концепция служила обоснованием для сохранения идеологического контроля за научной деятельностью. Это оборачивалось рецидивами обскурантизма, прямым навязыванием ученым тех или иных теоретических интерпретаций, искажающих саму суть научного познания426.
Конечно, таких масштабных идеологических кампаний, как в 1948-1953 гг., уже не проводилось. Однако - об этом, в частности, свидетельствовало «второе пришествие т. д. Лысенко» - научное сообщество не было гарантировано от прямого вмешательства в процесс научного поиска427. Тем не менее непосредственное идеологическое давление постепенно ослабевало. Это было связано как с определенной либерализацией общественно-политической жизни, так и с повышением авторитета науки, осознанием ее растущей роли в укреплении экономического и оборонного потенциала страны. В результате большинство естественнонаучных и технических дисциплин постепенно расширяло степень своей автономии. До тех пор пока ученые не занимались политическими вопросами, такими, как права человека, международные отношения и реформа советской системы, они могли не опасаться значительного вмешательства в свою профессиональную деятельность428.
Эти, пусть и небольшие, изменения благоприятно сказались на интеллектуальном климате. Другим их следствием стало уменьшение отчуждения научного сообщества от власти. Не случайно в хрущевский период научная среда «отличилась» в выдвижении ряда общественно значимых инициатив. Достаточно отметить роль академика И. В. Курчатова в развитии международных научных связей, «почин» академиков М. А. Лаврентьева, С. Л. Соболева и С. А. Христиановича, создавших крупный научный центр в Сибири — первое территориальное отделение Академии наук и т. д.
Но на одном энтузиазме нельзя, конечно, строить эффективную научную политику. Здесь требуется прагматичный подход: четкое определение реальных целей и использование системных последовательных способов их достижения, - а его как раз и недоставало хрущевской администрации. И положительный эмоциональный заряд научного сообщества был в основном растрачен на словесные декларации. Разумеется, представления «о безграничных возможностях» советской науки оказались иллюзорными. Росло понимание, что перманентные организационные перестройки, сопровождавшиеся голословными призывами, не способны обеспечить высокие темпы научно-технического прогресса. Одновременно все шире распространялось неверие в способность каких-либо преобразований изменить что-то к лучшему. Это серьезно подрывало реформаторский потенциал общества.
351 Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. С. 461.
352 Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 224, 257, 292-293, 324.
353 Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления, их руководители. 1923-1991. Историко-библиографический справочник / Сост. В.И Ивкин. М„ 1999. С. 50.
354 Иванов К.В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954—1961 гг. // Науковедение. 2000. № 1. С. 189-190.
355 Архивная служба РФЯЦ-ВНИИТФ имени академика Е.И. Забабахина. Выписки из приказов Министерства, главка и переписки Института за 1955— 1969 гг.
356 Президиум ЦК КПСС... Том. 1. С. 305, 884.
357 Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. Новосибирск, 2000. С. 157.
358 В.А. Берниковский - один из ведущих специалистов института, был начальником сектора внешних испытаний, главным инженером, главным конструктором ВНИИТФ.
359 См.: Раскрывая первые страницы... К истории города Снежинска (Челябинска-70) / Сост. Б. Емельянов. Екатеринбург, 1997. С. 63.
360 Безбородов А.Б. Власть и научно-техническая политика в СССР середины 50-х - середины 70-х гг. М., 1997. С. 86.
361 КПСС в резолюциях... Т. 8. С. 353-359.
362 Директивы КПСС и Советского правительства по хозяйственным вопросам. Сб. документов. Т. 4. М., 1958. С. 7-16, 398-399.
363 Директивы КПСС и Советского правительства ... С. 419.
364 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 35р. 5777. Д. 47. Л. 159-160.
365 Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского Пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 731.
366 Закон о дальнейшем совершенстве организации управления промышленностью и строительством. 10 мая 1957 г. // Заседание Верховного Совета СССР четвертого созыва. Седьмая сессия (7-10 мая 1957 г.). Стенографический отчет. М„ 1957. С. 291-297.
367 Хрущев С.Н. Рождение сверхдержавы: Книга об отце. С. 191.
368 Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма... С. 458-459, 564.
369 Президиум ЦК КПСС... Т. 1. С. 221-227; 865.
370 Рабинович Е.И. Обзор развития организационной структуры науки в СССР // Основные принципы и общие проблемы управления наукой. М., 1973. С. 83-84.
371 Законодательные акты по вопросам народного хозяйства СССР. Т. 1. М., 1961. С. 34.
372 РГАНИ. Ф. 7. Он. 3. Д. 1283. Л. 151-152.
373 Там же. Ф. 5. Он. 40. Р. 7201. Д. 51. Л. 1-3, 28, 65.
374 Законодательные акты по вопросам народного хозяйства. С. 71-72.
375 Веденеев Ю.А. Организационные реформы государственного управления промышленностью СССР: историко-правовое исследование (1957-1987 гг.). М., 1990. С. 31-33.
376 Оценка по данным: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 337. Д. 2574. Л. 81; Д. 2575. Л. 27.
377 Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского союза. 19-32 ноября 1962 года. Стенографический отчет. М., 1963. С. 450.
378 См.: Круглов А.К. Штаб Атомпрома. С. 154, 166.
379 См.: Иванов К.В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954-1961 гг... С. 192-194.
380 Козлов Б.И. Академия наук СССР и индустриализация России. Очерк социальной истории. 1926-1963. С. 224.
381 Пленум Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. 24-29 июня 1959 года. Стенографический отчет. М., 1959. С. 465-467.
382 Козлов Б.И. Академия наук СССР и индустриализация России... С. 224225.
383 Известия. 1959. 9 августа.
384 Иванов К.В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954-1961 гт... С. 196.
385 Справочник партийного работника. Вып. 4. М., 1963. С. 397-403.
386 ГА РФ. Ф. А-416. Оп. 1. Д. 24. Л. 36-40.
387 Комков Г.Д., Карпенко О.М., Левшин Б.В., Семенов Л.К. Академия наук СССР - штаб Советской науки. М., 1968. С. 200.
388 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 35р. 5804. Д. 154. Л. 90-97.
389 Вестник АН СССР. 1963. № 7. С. 9.
390 См.: Афиани В.Ю., Илизаров С.С. «...Мы разгоним к “чертовой матери” Академию наук», - заявил 11 июля 1964 г. первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев // Вопросы истории естествознания и техники. 1999. № 1. С. 167— 173.
391 Президиум ЦК КПСС... Т. 1. С. 865.
392 См.: Чемоданов М.П. Концепции роста науки и фактор интенсификации. Новосибирск, 1982. С. 190-101.
393 Лахтин Г.А. Организация советской науки: история и современность. С. 72.
394 Высшая школа: Сб. основных постановлений, приказов и инструкций. Ч. 1. М„ 1965. С. 358-360.
395 Высшая школа: Сб. основных постановлений, приказов и инструкций. Ч. 2. М„ 1968. С. 116.
396 Беляев Е.А. Организация научных исследований в университетах (на материалах СССР и США) // Организация научной деятельности. М., 1968. С. 90.
397 ГА РФ. Ф. А-408. Оп. 1. Д. 818. Л. 193-195.
398 Справочник партийного работника. Вып. 6. М., 1966. С. 339-343.
399 Государственная власть СССР. Высшие органы власти и управления... С. 107.
400 Законодательные акты по вопросам народного хозяйства... С. 32.
401 ГА РФ. Ф. А-408. Оп. 1. Д. 20. Л. 85-86.
402 Правда. 1959. 13 марта.
403 Справочник партийного работника. Вып. 4. М., 1963. С. 397-403.
404 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 37. Д. 87. Л. 56-76.
405 КПСС в резолюциях... Т. 8. С. 396-402.
406 РГАНИ. Ф. 7. Оп. 3. Д. 1283. Л. 148.
407 Президиум ЦК КПСС... Т. 1. С. 283, 1023.
408 Круглов А.К. Штаб Атомпрома. С. 117.
409 См.: Строев Н.С. Военная авиация // Военная советская мощь от Сталина до Горбачева. М., 1999. С. 279-280; Nuclear Weapons Databook. Vol. IV. Soviet Nuclear Weapons. By Thomas B. Cochran, William M. Arkin, Robert S. Norris and Jeffrey J. Sauds. New York, 1984. P. 69-70.
410 Без учета научно-педагогических кадров. Оценка по данным: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 44. Д. 2943. Л. 5-7.
411 См.: Жирнов Е. «Эти серые пиджаки будут нами командовать!» // Коммерсанты Власть. 2005. № 45. С. 89-90.
412 Thomas, John R. A Current Assessment of Soviet Science. In Thomas J.R. and Kruse Vancienne, U.M., eds. Soviet Science and Technology: Domestic and Foreign Perspectives. - Washington, D.C., 1977. P. 64-65; Варшавский А. Социальноэкономические проблемы российской науки: долгосрочные аспекты развития // Вопросы экономики. 1998. № 12. С. 70.
413 Черток Б.Е. Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны. 3-е издание. М., 2002. С. 311-313.
414 Там же. С. 359.
415 Президиум ЦК КПСС... Т. 1. С. 679.
416 Президиум ЦК КПСС... Т. 1. С. 679-680.
417 См.: Водичев Е.Г. Путь на восток... С. 36-37.
418 Партия - вдохновитель и организатор развернутого строительства коммунистического общества (1959-1961 годы). Документы и материалы. М., 1963. С. 215.
419 Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 4. М., 1968. С. 226-230.
420 Водичев Е.Г. Управление наукой в СССР во второй половине XX века -факторы инерции и точки роста // Традиции и новации в духовной культуре Сибири ХУП-ХХ вв. Новосибирск, 2003. С. 116.
421 Лахтин Г. Развитие хозрасчета в сфере науки // Вопросы экономики. 1989. №8. С. 115.
422 См.: Рассохин В.П. Механизм внедрения достижений науки. Политика, управление, право. М., 1985. С. 106-107.
423 Экономический эксперимент в СО АН СССР // ЭКО. 1974. № 6. С. 136.
424 Оценка по данным: Чемоданов М.П. Концепции роста науки и фактор интенсификации. С. 194.
425 Водичев Е.Г. Управление наукой в СССР во второй половине XX века... С. 113.
426 См.: Балакин В.С. Отечественная наука в 50-е - середине 70-х гт. XX вв. (Опыт изучения социокультурных проблем). Челябинск, 1997. С. 56-75.
427 См.: Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала Сибири... С. 28.
428 Грэхем Лорен Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М., 1991. С. 24-25.
<< Назад Вперёд>>
