§ 1. Проблемы регионализации
Соответствующую установку хрущевское руководство выдвинуло вскоре после прихода к власти. Ее появление было вызвано следующими обстоятельствами. Бурный рост научного потенциала в первое послевоенное десятилетие имел одну важную особенность. Он в основном осуществлялся за счет развития сложившихся, прежде всего столичных, научных центров. К середине 1950-х гг. в Москве, Ленинграде и в пределах Московской и Ленинградской областей находилось более трети всех научно-исследовательских институтов министерств и ведомств и две трети научных учреждений Академии наук СССР. Это были наиболее мощные организации. На их долю приходилось более 60% всех научных сотрудников отраслевых институтов и 85% научных работников Академии наук429.
Такая территориальная конфигурация научного потенциала не являлась, конечно, оптимальной. Она плохо согласовывалась с произошедшими изменениями в межрегиональном разделении труда, с курсом на хозяйственное освоение огромных пространств. Растущая потребность в адаптации вновь создаваемых технических средств и технологий к специфике природно-экологических условий экономической деятельности стала важным аргументом в пользу укрепления соответствующих исследований. Но это был не единственный стимул к перестройке территориальной структуры научного потенциала. На карте страны появились новые индустриальные центры. Они являлись местом сосредоточения разнообразных, в том числе высокотехнологичных для своего времени производств, нуждавшихся в постоянном научном сопровождения. Лучше всего справиться с этой задачей можно было лишь при наличии разветвленной сети научно-исследовательских структур. В таком случае обеспечивается не только функциональное, но и территориальное единство и, следовательно, повышается эффективность всех стадий научно-производственного цикла. А поскольку его отправной точкой оказывается проведение фундаментальных и прикладных исследований, то неизбежно возникает вопрос о формировании на местах крупных научно-технических комплексов.
Это, однако, не означает, что регионализация научно-технического прогресса ведет к «равномерному» размещению научного потенциала, совпадению его территориальной структуры со структурой промышленного производства. Дело обстоит гораздо сложней. В научно-технической деятельности существует такое понятие, как «искривление», или «относительность пространства»430. Это значит, что институты, конструкторские и технологические организации, промышленные предприятия, размещенные в разных концах страны, могут при наличии необходимых коммуникаций успешно взаимодействовать. Отсюда, кстати, мировая тенденция к концентрации основной части исследовательского потенциала в относительно немногих центрах.
Роль промышленности в таком его районировании трудно, конечно, переоценить. Однако не меньшее значение имеют такие факторы, как наличие развитой социальной (сферы культуры, образования, предоставления различных услуг) и транспортной инфраструктуры, сложившихся традиций, близость к властным и управленческим структурам. Их отсутствие создает труднопреодолимые препятствия для организации полноценной деятельности научных учреждений.
Но наличие объективных предпосылок является лишь неким императивом. Выполнение его требований зависит от условий субъективного порядка. Только в этом случае возможны значимые изменения в территориальном размещении научного потенциала. Так, собственно, и случилось во второй половине 1950-х гг. Социально-экономическая целесообразность рассредоточения научного потенциала наложилась на серьезные подвижки во властной иерархии. Их важной особенностью являлось усиление позиций местных партийно-государственных структур. А так как они были заинтересованы в комплексном развитии подведомственных им территорий, то это помимо всего прочего создавало благоприятные условия для провозглашения курса на «приближение» науки к производству. Однако его инициатором являлось высшее руководство. Оно справедливо считало, что проведение подобной политики будет способствовать ослаблению могущества отраслевых ведомств, являвшихся его главным оппонентом в вопросе о властных полномочиях. Существовал и еще один расчет. Хрущевское руководство надеялось, что «приближение науки к производству» стимулирует ускорение научно-технического прогресса.
Логика такого рассуждения была проста. Территориальная близость исследовательских и производственных структур рассматривалась как необходимое и достаточное условие обеспечения единства, а значит, и высокой эффективности научно-производственного цикла. С этой точки зрения, концентрация научных сил в немногих, прежде всего столичных, центрах квалифицировалась как явно неоправданная, подлежащая немедленному устранению. И нужно было потребовать от управленческих структур перебазировать подведомственные им институты из Москвы и Ленинграда на периферию, в места сосредоточения промышленных предприятий.
Впервые такое требование официально прозвучало в 1955 г. В майском постановлении ЦК и Совета Министров по проблемам внедрения научных достижений в народное хозяйство и в решениях июльского того же года пленума Центрального комитета КПСС содержалось утверждение о «неоправданном» расположении «ряда научно-исследовательских институтов» вдали от их производственной базы. Для «исправления» положения министерствам и ведомством предписывалось принять незамедлительные меры. Причем ключевая роль отводилась здесь «перемещению ряда научно-исследовательских институтов в районы расположения предприятий промышленности, с которой они связаны»431.
Эта установка, как и следовало ожидать, сразу же стала широко пропагандироваться в средствах массовой информации. Одновременно выдвигались конкретные предложения по ее реализации. Наибольший резонанс среди них вызвали идеи, изложенные видными учеными и организаторами науки С. А. Христиановичем, М. А. Лаврентьевым и С. А. Лебедевым на страницах газеты «Правда». В своей статье «Назревшие задачи организации научной работы», отметив избыточную концентрацию научных сил в немногих центрах, они предложили разработать общий план территориального перераспределения научного потенциала. По их мнению, особое место в нем следовало отвести восточным районам страны432.
Очевидно, что эта инициатива, «озвученная» в органе ЦК КПСС, не только отражала взгляды какой-то части научного сообщества. Она могла появиться лишь в одном случае: если и не по прямому указанию сверху, то с одобрения и при поддержке высшего политического руководства. Дело в том, что как раз в это время осуществлялась заметная корректировка региональной политики. Наметившееся еще в начале 1950 гг. перераспределение капитальных вложений в пользу восточных районов было объявлено задачей государственной важности. Успешная реализация такой политики рассматривалась в качестве важнейшей предпосылки выполнения претенциозных планов «коммунистического строительства». Ее основные принципы были закреплены решениями XX съезда КПСС, предусматривавшими форсированное развитие на востоке страны добывающей промышленности, электроэнергетики, металлургии, а также машиностроения433. И в последующие годы хрущевское руководство придерживалось этой установки. Она подкреплялась планами капитальных вложений. Удельный вес Урала, Сибири и Дальнего Востока достиг беспрецедентного уровня, составив почти 24% общесоюзных инвестиций434. В результате темпы роста промышленности Сибири и Дальнего Востока во второй половине 1950-х гг. сблизились с общесоюзными, а затем и превзошли их435. Похожие тенденции наблюдались и в экономике Урала, хотя ее развитие было менее динамичным436.
Естественно, что в таком политико-экономическом контексте идея М. А. Лаврентьева и его соратников о территориальном «перераспределении» научного потенциала в пользу восточных районов пришлась как нельзя кстати. Она выглядела привлекательно и по форме подачи, поскольку создавала впечатление сопричастности «широкой общественности» к выработке стратегических решений. В том же духе проходило обсуждение этой идеи на XX съезде. Назывались институты, подлежащие «перемещению» из Москвы и Ленинграда на периферию. Критиковались министерства и ведомства, не желающие этого делать. По результатам обсуждения органам государственного управления, Академии наук СССР было поручено «безотлагательно» представить предложения о «рационализации» территориального размещения научно-исследовательских учреждений, имея в виду их «приближение к производственной базе»437.
На словах эту установку приняли к «безусловному исполнению». Казалось, что в условиях директивно планируемой экономики осуществить подобный маневр не составит большого труда. Однако на практике все оказалось гораздо сложнее. Министерства и ведомства стали перед трудноразрешимой задачей. На первый взгляд представлялось, что наиболее простым способом «рационализации» сети научных учреждений является перевод целых институтов из Москвы и Ленинграда на периферию. На этом, кстати, настаивало высшее руководство. Но такое перемещение требовало дополнительных затрат, нарушало сложившиеся научно-производственные связи. В конечном итоге оно грозило обернуться срывом плановых заданий, выполнение которых являлось главным показателем успешной работы министерств и ведомств. К тому же, опыт свидетельствовал, что перевозить удавалось лишь одни вывески. Так, при переводе из Москвы в Архангельск Центрального научно-исследовательского института механической обработки древесины из 750 сотрудников только 17 согласились остаться в нем работать, остальные предпочли уволиться438. И такие случаи были не единичны.
Аналогичная ситуация складывалась в системе высшего образования. Здесь также был взят курс на рассредоточение его учреждений. Правда, побудительным мотивом выступало не стремление к территориальной диверсификации научного потенциала, а необходимость расширения масштабов подготовки специалистов с учетом региональной специфики. Однако попытки перебазировать вузы из центра на периферию, как правило, также кончались неудачей. В частности, подобное произошло с широко разрекламированным переводом из Москвы в Красноярск Института цветных металлов. Соответствующее решение приняли в 1958 г., но и три года спустя этот институт еще не работал: для развертывания учебного процесса катастрофически не хватало помещений и преподавателей, поскольку покинуть столицу согласились лишь единицы439.
Не меньше проблем возникло при создании на местах новых институтов. Для этого требовались соответствующие инфраструктура, кадры и время. Причем изыскивать необходимые для них ресурсы министерства должны были самостоятельно и при сохранении плановых заданий. Поэтому они никак не могли понять, зачем тратить такие усилия, не видя в ближайшей перспективе реальной отдачи. А при отсутствии заинтересованности добиться от них согласованных действий оказалось практически невозможно. В результате широковещательные заявления о перестройке территориальной структуры отраслевой науки гражданского профиля оставались простыми декларациями. С началом совнархозовской реформы ситуация, казалось, стала меняться. Выступая на заседании Верховного Совета СССР с ее обоснованием, Н. С. Хрущев заявил, что большинство «отраслевых научно-исследовательских, проектных и конструкторских организаций надо подчинить совнархозам, имея в виду перебазировать некоторые из этих организаций ближе к производству»440. Иначе говоря, совнархозы рассматривались в качестве субъекта, прямо заинтересованного в укреплении научного потенциала на местах и располагающего соответствующими экономическими возможностями.
Но их появление, однако, не облегчило решение задачи «перебазирования». Скорее даже наоборот. Те же Московский городской и Ленинградский совнархозы оказывались в явном проигрыше в случае перевода подведомственных им научных учреждений на «чужую» территорию. Естественно, они предпринимали любые меры, чтобы не допустить ничего подобного. В этом им активно помогали столичные партийные организации. И периферийные совнархозы должны были рассчитывать лишь на силы «своих» территорий, где они могли «рекрутировать» кадры и изыскивать дополнительные ресурсы для развития «собственной» науки. Пользуясь предоставленными им правами, они пошли на массовое создание собственных научных учреждений. В результате только за два года после начала реформы их организовали в два раза больше, чем за предыдущие восемь лет441.
Эту политику вынуждено было одобрить высшее руководство. По ходу совнархозовской реформы оно, по существу, отказалось от своей установки на массовое перемещение московских и ленинградских институтов на периферию. Такой поворот в региональной стратегии зафиксировал июньский 1959 г. пленум ЦК КПСС, посвященный проблеме ускорения технического прогресса. Подводя итоги состоявшейся на нем дискуссии, Н. С. Хрущев посчитал возможным специально остановиться «на вопросе» перебазирования научных организаций. Он заявил: «Можно пойти по пути переселения институтов. Но вы, товарищи, знаете, что переселение - это как бы перенос старого дома, что нередко трудно сделать. И, кроме того, опыт показывает, что переселение ученых связано с разного рода проблемами. Лучше пойти по другому пути. Давайте создавать лаборатории при заводах, при фабриках, создавать научные институты и другие научные центры при совнархозах, куда наряду с опытными, известными учеными выдвигать больше молодежи»442. Трудно объяснить, почему для такого вывода понадобилось несколько лет безуспешных попыток организовать массовое «переселение» институтов. Отрицательные результат такой политики должен был быть очевиден с самого начала.
В целом совнархозовская реформа способствовала укреплению научного потенциала периферийных районов. Особенно активно этот процесс шел на Урале, а также в Западной и Восточной Сибири. С середины 1950-х по середину 1960-х гг. число расположенных здесь исследовательских организаций выросло в полтора-два раза, что существенно превышало общесоюзные темпы. В результате доля этих районов в общей численности научных учреждений страны выросла в 1,2 раза и достигла 11 %. Иная ситуация наблюдалась в высшем образовании. Удельный вес вузов Урала и Сибири в общесоюзной численности за годы «хрущевского десятилетия» практически не увеличился и составлял около 14 %, хотя сами масштабы организации новых образовательных структур, особенно если сравнивать с предыдущим и последующим периодами, весьма впечатляют443.
Создание новых учреждений наряду с наращиванием потенциала существующих вело к упрочению сложившейся специализации региональных центров научной деятельности. В частности, такие города, как Свердловск, Кемерово, Челябинск, укрепили свои позиции в качестве мест сосредоточения научно-исследовательских учреждений, относящихся к горно-металлургическому комплексу. Тот же Свердловск, а также Новосибирск, Красноярск, Пермь прочно утвердились как центры научно-исследовательской и конструкторской деятельности в ряде отраслей машиностроения. В Уфе заметно усилилась исследовательская база нефтяной и нефтехимической промышленности и т. д. Вместе с тем «бум» научного строительства обошел стороной ряд регионов. В такой ситуации оказалось большинство дальневосточных городов, Оренбургская, Курганская, Тюменская области, Бурятская, Тувинская, Якутская автономные республики. Это усиливало дифференциацию в размещении научного потенциала внутри крупных экономических районов. Его концентрация в «столицах» регионов воспроизводила модель, характерную для страны в целом. И все призывы к дальнейшему «приближению» науки к производству оказывались малорезультативными.
Впрочем, инициированные совнархозовской реформой изменения в территориальной структуре отраслевой науки не носили принципиального характера. И это было вполне объяснимо. Тот же Московский городской совнархоз располагал несравненно большими возможностями, чем любая другая аналогичная структура для организации научных учреждений. И он активно их использовал. В результате даже научные учреждения, относящиеся к так называемой республиканской сети (т. е. подчиненные совнархозам, республиканским министерствам и ведомствам), в подавляющем большинстве концентрировались в столице. В частности, в такого рода учреждениях Москвы в начале 1960-х гг. работало в девять раз больше научных сотрудников, чем в аналогичных организациях Уральского экономического района444. По сопоставимым данным этот разрыв был ненамного меньше, чем до совнархозовской реформы. Та же картина наблюдалась с месторасположением научных организаций так называемого союзного подчинения. Ситуация существенно не изменилась и в последующие годы. Тем более, что в связи с обозначившимся возвратом к отраслевой схеме управления научно-техническим прогрессом возможности совнархозов по созданию новых научных учреждений стали с начала 1960-х гг. заметно сокращаться. Иначе говоря, несмотря на все декларации, территориальное развитие отраслевой науки в хрущевское десятилетие шло эволюционным путем. И ее «приближение» к производству не приняло тех масштабов, на которые ориентировалось высшее руководство.
Сказанное отнюдь не исключало появления на карте страны новых отраслевых центров научно-технической деятельности общесоюзного значения. В первую очередь это относилось к военно-промышленному комплексу и, в частности, к его ракетно-ядерной составляющей. Здесь еще до совнархозовской реформы и даже до выхода майского 1955 г. постановления ЦК и Совмина СССР предприняли реальные шаги по рассредоточению научного потенциала. Они были вызваны рядом обстоятельств. Ставка на стремительное наращивание ракетно-ядерного потенциала требовала значительного расширения научно-исследовательских и конструкторских работ соответствующего профиля. Существующие структуры не могли справиться с этой задачей в полном объеме. Привлечение новых сил становилось залогом ее успешного решения. Свою роль сыграл еще один фактор. Появление параллельных организаций создавало конкурентную среду в сфере разработки стратегических вооружений. Высшее руководство рассчитывало, что это станет важным стимулом для повышения качества «изделий». Так, собственно, и произошло.
В частности, в ракетной отрасли на периферии появились два крупнейших конструкторских центра. Первый из них располагался в Днепропетровске. Здесь в послевоенные годы строился автомобильный завод. Однако в 1952 г. он был передан Министерству вооружения. Тогда же развернулось его перепрофилирование на производство ракетной техники. В составе завода организовали конструкторское бюро, которое отвечало за подготовку серийного производства «изделий», разрабатываемых под руководством С. П. Королева в НИИ-88 (ОКБ-1) в Подмосковье. Отсюда же в Днепропетровск пришли ведущие кадры. Вскоре, однако, серийное КБ стало искать самостоятельные пути, отстаивать принципиально иные технические решения. Его коллектив сделал ставку на разработку собственных ракет, использующих высококипящие компоненты топлива. В отличие от «изделий» С. П. Королева, работавших на низкокипящем окислителе (жидком кислороде), это позволяло значительно увеличить сроки нахождения ракеты в заправленном состоянии, повысить ее боеготовность и эксплуатационные характеристики. Устремления молодого коллектива поддержало Министерство вооружений, другие руководящие структуры и ОКБ-586 (КБ «Южное-КБЮ»), которое возглавлял М. К. Янгель; КБ получило полную самостоятельность. К середине 1960-х гг. оно вместе с подмосковным КБ-52 В. Н. Челомея стало обеспечивать разработку всех стратегических ракет наземного базирования, вытеснив из этой ниши «королевскую» фирму445. Такой расклад был закреплен решением специальной правительственной комиссии. Вся космическая тематика отдавалась «на откуп» С. П. Королева и его ОКБ-1. За конструкторским бюро М. К. Янгеля оставалась разработка тяжелых межконтинентальных ракет, а за организацией В. Н. Челомея - легких446.
Несколько позднее КБЮ на Урале начинает формироваться другой крупный ракетный центр. Его развернули на базе конструкторского бюро Златоустовского машиностроительного завода (СКБ-385). Вначале оно также занималось подготовкой серийного производства «чужих» ракет. Но с 1955 г., с назначением его руководителем В. П. Макеева, бывшего сотрудника С.П.Королева, ситуация стала принципиально меняться. СКБ-385 поручили «доводку» первой отечественной ракеты морского базирования, разработанной под руководством С. П. Королева в ОКБ-1. В 1959 г. она была принята на вооружение, и с этого времени утверждается основной профиль нового ракетного центра. Он становится головной организацией страны по созданию и развитию специального направления отечественного ракетостроения - морских ракетных комплексов.
Однако в начале 1960-х гг. СКБ-385 «отличилось» и в области разработки сухопутной оперативно-тактической ракеты. Ее летные испытания завершились в 1962 г., и она «пошла в серию». Эта ракета (Р-17), получившая по натовской терминологии индекс SS-1C, или Scud В, производилась на протяжении 28 лет. Ее высочайшая надежность, подтвержденная при использовании в ряде вооруженных локальных конфликтов, снискала мировую известность447. И все же середина 1950 - начало 1960-х гг. стали для СКБ-385 (КБМ) прежде всего временем организационного становления. Значительно, в первую очередь за счет молодых специалистов, увеличилась численность сотрудников СКБ. Если на начало периода их насчитывалось около 400 человек, то к его концу - почти на порядок больше. Одновременно были налажены кооперационные связи с различными научно-исследовательскими институтами, конструкторскими бюро и промышленными предприятиями. Это обеспечивало комплексный подход при разработке морских баллистических ракет и морских комплексов, их размещении на подводных лодках и эксплуатации на флоте448.
Увеличение объема работ потребовало соответствующего расширения экспериментальной базы СКБ-385. Однако на имеющихся в Златоусте площадях эту задачу было очень трудно решить, возможности для этого отсутствовали. Поэтому начались поиски нового месторасположения. И выбор пал на район города Миасса в той же Челябинской области. Здесь с 1955 г. велось строительство завода по производству ракет и научно-исследовательской и испытательной базы - дублера головного учреждения отрасли, расположенного в Московской области НИИ-88. Одновременно с возведением производственных площадей строился жилой поселок. И все это руководство СКБ-385 предложило передать ему.
Естественно, что принятие такого решения требовало согласования на «самом верху». Важную роль в этом сыграл приезд в Златоуст в 1958 г. Л. И. Брежнева, бывшего тогда секретарем ЦК КПСС по оборонной промышленности. Выслушав руководителей конструкторского бюро, он согласился с их аргументами, и уже в следующем году СКБ-385 передислоцировали на Миасскую площадку449. Для ее освоения сразу же выделили значительные ресурсы. В результате в кратчайшие сроки СКБ-385 получило уникальную лабораторно-экспериментальную и производственную базу, ставшую надежной основой развития отечественной школы морского ракетостроения.
Конечно, ее деятельность напрямую не была связана с комплексным развитием Урала и Сибири. Но последствия появления в регионе мощного центра конструирования ракетной техники трудно переоценить. Во-первых, это стало важным шагом на пути укрепления научно-технического потенциала восточных территорий. Во-вторых, способствовало качественному преобразованию ряда расположенных здесь производств, работавших по заданиям и заказам СКБ-385. Благодаря этому сотрудничеству такие предприятия, как Красноярский машиностроительный завод, Златоустовский машиностроительный завод и другие по своему техническому уровню вышли на самые передовые позиции в мире.
Еще одним шагом в перемещении на восток «большой науки» отраслевого профиля стало создание второго оружейного ядерного центра - НИИ-1011. Название «институт» не вполне точно отражало его масштабы. По существу, это был комплекс исследовательских и конструкторских организаций, а также опытных производств. По затратам на техническое оснащение, общему числу сотрудников, бюджету он не уступал комплексу академических институтов, созданных при Н. С. Хрущеве под Новосибирском и получивших мировую известность как Академгородок. Но в отличие от Новосибирского научного центра СО АН СССР все сведения о НИИ-1011 держались в глубокой тайне. О его существовании даже специализированные зарубежные службы до конца 1980-х гг. имели весьма смутные представления.
Принципиальное решение о создании нового оружейного центра Совет Министров СССР принял в марте 1954 г. Сегодня называют несколько причин, подвигших высшее руководство на такой шаг: стремление повысить устойчивость процесса разработки средств вооруженной борьбы в случае чрезвычайных ситуаций; опасение отстать в ядерной гонке от США, где уже действовал второй центр; наличие в КБ-11 ученых, добившихся крупных результатов и стремившихся к самостоятельной работе. Но главным, по всей видимости, было желание создать не просто новый объект, а объект-конкурент, чтобы, по образному выражению академика Л. П. Феоктистова, «старый кот не дремал»450. Собственно говоря, так же поступали в области ракетостроения (свидетельством чему являлась организация тех же КБЮ и КБМ), в конструировании других образцов военной техники.
Через три месяца после выхода постановления СМ СССР в КБ-11 состоялось, по воспоминаниям одного из ветеранов отрасли В. И. Жучихина, специальное заседание451. В нем приняли участие министр среднего машиностроения В. А. Малышев, его заместители Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, а также ведущие ученые, задействованные в атомном проекте. Заседание было посвящено вопросам организации, формирования коллектива и создания материально-технической базы нового центра. Решались на нем и кадровые вопросы. По предложению И.В.Курчатова научным руководителем и главным конструктором нового НИИ выдвинули заместителя Ю. Б. Харитона член-корреспондента АН СССР К. И. Щелкина. Не менее тщательно обсуждался вопрос о дислокации нового центра. Поскольку предполагалось, что он будет разрабатывать особо крупные по мощности и габаритам заряды, то все согласились, что размещать его нужно где-то за Уралом. Рассматривались районы Новосибирской и Томской областей, Красноярского края, но эти варианты не прошли из-за больших материальных и временных затрат на обустройство коммуникаций, удаленности от ведущих научно-технических центров страны.
В конце концов остановились на предложении А. П. Завенягина организовать новый центр на Урале между Свердловском и Челябинском. Близость этих крупных индустриальных центров, развитая инфраструктура создавали хорошие стартовые условия для развертывания здесь масштабного строительства. В расчет принималось и то, что они уже располагали достаточно развитой научной базой, которую можно было использовать для решения отдельных задач. Немаловажную роль в выборе такого местоположения сыграла близость проектируемого центра к предприятиям по производству делящихся материалов: комбинату № 813 (Свердловск-44) и комбинату № 817 (Челябинск-40). Также совсем недалеко, в районе г. Сим Челябинской области, с 1952 г. велось строительство завода № 933 по серийному производству ядерных боеприпасов и ядерных зарядов. Все это создавало реальные предпосылки для создания на Урале мощного комплекса предприятий, встроенных в единый научно-производственный цикл - от разработки до серийного изготовления ядерного оружия452.
Итогом проведенного совещания стало постановление Совета Министров СССР, принятое в конце июля 1954 г., о задачах нового НИИ и сроках его создания. Во исполнение этого постановления до конца года провели изучение района расположения будущего института, выработали предложения по его структуре и руководящим кадрам. В марте 1955 г. Совет Министров вновь вернулся к вопросу об организации нового оружейного центра в связи с уточнением возложенных на него задач. В развитие принятого решения был издан приказ министра среднего машиностроения, которым к этому времени стал А. П. Завенягин. Он гласил, что «в целях усиления работ по разработке новых типов атомного и водородного оружия и создания условий роста научно-исследовательских и конструкторских кадров в этой области... определить основными задачами НИИ-1011 МСМ разработку авиационных атомных и водородных бомб различной конструкции и специальных зарядов для различных видов атомного и водородного вооружения». Одновременно определялись мероприятия, обеспечивавшие исполнение данного приказа: устанавливались ассигнования на капитальное строительство и научно-исследовательские работы, утверждались руководство и главные специалисты института, определялся порядок его комплектования и т. д.453
Затяжной старт в создании нового центра, потребовавший неоднократного обсуждения в высших инстанциях, свидетельствовал о неоднозначном отношении к этому замыслу. Есть определенные свидетельства, что руководитель Минсредмаша В. А. Малышев был смещен со своего поста за недостаточное внимание ко второму объекту454. Тем не менее и впоследствии проблемы решались весьма непросто. Но другого, вероятно, трудно было ожидать в столь масштабном начинании. В кратчайшие сроки предстояло создать уникальный научно-технический комплекс, включающий теоретические и конструкторские подразделения, опытное производство, сектор внешних испытаний, различные обеспечивающие и вспомогательные службы, что предполагало оперативное решение весьма непростых задач.
Прежде всего требовалось сформировать дееспособный коллектив института. Его ядро составили бывшие сотрудники КБ-11, изъявившие желание перейти на работу в новый центр. Таковых оказалось 350 человек. Это были опытные, знающие кадры. Ряд из них стояли у истоков создания еще первой атомной бомбы. Однако их, естественно, не хватало для формирования полноценного коллектива. Нужно было привлекать научные, инженерные и рабочие кадры со стороны. В основном они подбирались на предприятиях и в организациях Министерства среднего машиностроения, в том числе расположенных на Урале комбинатах № 813, № 816 и № 817 (Свердловск-44, Свердловск-45, Челябинск-40). Часть сотрудников пришла из академических учреждений: Института прикладной математики, физического института, физико-технического института и др. Большое пополнение составляли выпускники ряда вузов страны, средних специальных и профессионально-технических учреждений. В 1957 г. коллектив института насчитывал уже более трех тысяч человек, а в 1960 г. его численность превысила 6,5 тыс. сотрудников455.
Одновременно шло строительство города для нового института. Пока возводились его производственные и жилые объекты, большая часть коллектива располагалась на территории КБ-11, а также на ряде других предприятий и организаций. В 1958 г. основные подразделения института переехали на собственную базу. А к 1960 г. для него были построены производственные здания общей площадью 85 тыс. кв. м, включая два специализированных завода, обеспечивавших экспериментальные работы и выпуск опытных образцов оружия. Производственные объекты возводились в комплексе с жильем и социально-бытовой инфраструктурой. Так при институте возник новый город с населением 20 тыс. человек. Общие капитальные затраты к этому времени составили 850 млн рублей (в масштабе цен до 1 января 1961 г.)456.
Конечно, отсутствие вначале собственной производственной базы существенно осложняло работу нового ядерного центра. Тем не менее уже в то время его коллектив выдвинул весьма продуктивные идеи. Это подтвердили испытания ядерных зарядов, созданных на их основе. Полученные результаты оказались столь значительными, что в 1958 г. ряд сотрудников института был удостоен Ленинской премии, учрежденной годом ранее. В их числе находились научный руководитель НИИ-1011 член-корреспондент АН СССР К. И. Щелкин, а также два будущих академика Л. П. Феоктистов и Е. И. Забабахин.
Всего же за 1955-1960 гг. в институте были созданы и поступили на вооружение четыре термоядерных заряда в составе двух авиабомб, крылатой ракеты и головной части ракеты морского базирования со стартом с подводной лодки. Они являлись первыми зарядами нового типа, переданными в серийное производство. Кроме того в институте велись масштабные фундаментальные работы. Были открыты и исследованы новые типы кумуляции энергии, получены интересные результаты в области физики плазмы, разработаны теоретические основы одного из методов измерения мощности подземного ядерного взрыва457. Становилось ясно, что понесенные затраты начинают себя оправдывать.
Накопленный в институте задел позволил ему в самом начале 1960-х гг. выдержать важный экзамен. 1 сентября 1961 г. закончился мораторий на ядерные испытания, объявленный советским правительством в ноябре 1958 г. Настало время проверки развиваемых в коллективе новых идей. Они были апробированы в ходе наземных и воздушных испытаний, проведенных институтом со дня окончания моратория до конца следующего года. И хотя вначале не обошлось без сбоев, результаты оказались впечатляющими. По словам Б. В. Литвинова, молодой коллектив доказал, что ему «по плечу решение самых сложных проблем»458. Иначе говоря, «воздушная сессия» свидетельствовала, что на Урале появился не просто дублер КБ-11, а мощный научно-исследовательский и конструкторский центр, по творческому потенциалу и производственно-экспериментальной базе сопоставимый со своим «старшим братом». Причем с самого начала коллектив института стремился к проведению собственной, в значительной мере независимой технической политики. Наиболее важными стали работы, направленные на миниатюризацию систем, обеспечение их высокой эффективности, улучшенных технических и эксплуатационных характеристик. Было выработано критическое отношение к развитию систем противоракетной обороны. Институт сдержанно отнесся к программе создания супербомб с громадным энерговыделением, всячески поддерживаемой хрущевским руководством. Но даже в этом классе зарядов разработки института характеризовались повышенной эффективностью459.
Жизнь подтвердила правильность такой ориентации. К середине 1960-х гг. стало ясно, что у ядерных зарядов с огромным энерговыделением нет будущего. Они требовали непропорционально больших затрат ядерных материалов, создавали трудноразрешимые проблемы с их доставкой. Серьезные ограничения возникали и в связи с заключением Московского договора о запрещении ядерных испытаний в воздухе, космосе и под водой. Разрешались лишь подземные испытания. Но сверхмощные заряды не годились для этих целей. Выход из сложившейся ситуации заключался в переходе к менее мощным ядерным зарядам с заданным отношением энерговыделения к массе. Имевшийся в НИИ-1011 научный задел позволил в кратчайшие сроки справиться с такой задачей. В 1963 г. он осуществил успешный переход к физическим схемам и конструкциям ядерных зарядов, ставших основой того поколения, которое и сегодня составляет фундамент ядерного вооружения России460.
Начало 1960-х гг. ознаменовалось еще одним важным событием в жизни института. По некоторым свидетельствам, его руководство вынашивало планы организации на базе института крупного Уральского научного центра461. Таким образом оно предполагало использовать потенциал работающих над созданием оружия сотрудников для решения самых сложных фундаментальных проблем. Похоже, это соответствовало действительности. Так, в мае 1960 г. в адрес Н. С. Хрущева было направлено письмо. Его подписали ведущие сотрудники Института: член-корреспондент АН СССР К. И. Щелкин, член-корреспондент АН СССР Е. И. Забабахин, д. ф.-м. н. Н. Н. Яненко и другие. Они констатировали, что атомная промышленность и энергетика размещены в основном на Урале и в Сибири, а научно-исследовательские и проектно-конструкторские организации - в Москве. Следовательно, делали вывод «подписанты», налицо явная диспропорция. И ее необходимо устранить в духе решений ЦК КПСС о приближении науки к производству.
Конкретные предложения руководства института сводились к следующему. Во-первых, создать на Урале комплекс физических и учебных институтов. Этот комплекс должен быть по необходимости крупным, представлять основные направления современной физики и иметь уникальную технику. Во-вторых, привлечь из Москвы опытных специалистов для организации в НИИ-1011 центра по проблемам управляемого термоядерного синтеза. Для закрепления кадров коренным образом улучшить материально-бытовые и культурные условия их жизни462.
Похоже, однако, что данные предложения не вызвали энтузиазма ни в Минсредмаше, ни в высших эшелонах власти. В результате их инициатор - член-корреспондент РАН К. И. Щелкин - был вынужден покинуть пост научного руководителя и главного конструктора НИИ-1011. Что касается министерства, то в его позиции была своя логика. Развитие фундаментальных научных исследований, напрямую не связанных с разработкой оружия, грозило «размыть» тематику НИИ-1011. В конечном счете это могло негативно сказаться на решении конкретных задач, возложенных на Минсредмаш. Но с общегосударственных позиций проблема выглядела иначе. Предлагаемая диверсификация усилий обещала обеспечить в перспективе более рациональное использование уникального интеллектуального потенциала. Не случайно отказ от организации в ядерных центрах исследований «по фундаментальным проблемам для гражданских направлений», по оценке одного из бывших министров атомной энергии, а ныне научного руководителя ВНИИЭФ (Арзамаса-16), являлся «стратегической ошибкой»463. Если признать такое суждение справедливым, то в данном случае ответственность за эту ошибку несло высшее политическое руководство.
Отказ от формирования на базе НИИ-1011 многопрофильного физического центра плохо согласовывался с заявлениями о необходимости интеграции «оборонных» и «гражданских» исследований, территориального сближения науки и производства. Тем не менее -такова была реальность. И в этой ситуации ни деятельность, ни связи института не могли иметь сколько-нибудь выраженной региональной ориентации. Его партнерами являлись предприятия и организации Минсредмаша, академические институты, конструкторские бюро ракетной, авиационной, радиотехнической и других отраслей промышленности, расположенные в разных частях Советского Союза. Иначе говоря, в организации работы доминировал ведомственно-отраслевой подход. В соответствии с ним и определялся состав смежников.
Основная часть последних, естественно, относилась к оборонному сектору промышленности. Здесь же реализовывались наиболее масштабные и долговременные программы сотрудничества. Так, в 1961 г. правительство определило, что легкие баллистические ракеты наземного базирования конструкции КБ-52 (ЦКБМ) В. Н. Челомея оснащаются боевыми частями и ядерными зарядами НИИ-1011. АКБ-11 - взаимодействует с КБ «Южное» М. К. Янгеля и ОКБ-1 С. П. Королева. Этим решением как бы закреплялась специализация ядерных оружейных центров. Однако она не исключала состязательности при реализации конкретных программ. В частности, НИИ-1011 проиграл КБ-11 конкурс ядерных зарядов для ракет УР-100К и УР-100Н В. Н. Челомея. Но в разработке ядерных боеприпасов для ракет этой серии приоритет принадлежал НИИ-1011. С 1964 по 1990-е гг. он разработал семь ядерных боеприпасов, включая моноблоки с зарядами мегатонного класса, «средние» и «легкие» малогабаритные боевые блоки для разделяющихся головных частей.
Похожие случаи имели место при конструировании тяжелых баллистических ракет. Разработанный в КБ-11 для них в начале 1960-х гг. ядерный заряд оказался весьма сложным. Поэтому за основу взяли его схему, модернизированную в НИИ-1011. В соответствии с ней параллельно велась дальнейшая работа в двух центрах. В НИИ-1011 она увенчалась созданием ядерного заряда для ракеты Р-36, разработанной в КБ «Южное» и принятой на вооружение в 1967 г.
Однако, пожалуй, наиболее тесное взаимодействие у НИИ-1011 сложилось с миасским СКБ-385 (КБ машиностроения) В. П. Макеева. Оно началось с создания ядерного заряда для баллистической ракеты Р-13, стартующей с подводной лодки. Она успешно прошла натурные испытания и в 1958 г. была передана в серийное производство. Совместная работа положила начало многолетнему и плодотворному сотрудничеству двух организаций. Заряды для макеевских ракет создавались и в КБ-11 (ВНИИЭФ). Но большинство боевых блоков являлось разработкой НИИ-1011 (ВНИИ приборостроения). Именно взаимодействие уральских центров породило так называемое слитное проектирование: ядерные заряды, ядерные боеприпасы и головные части создавались с учетом взаимных особенностей464.
В одной связке с ними действовали расположенный в Свердловске НИИ «Автоматики» (главный конструктор - будущий академик Н. А. Семихатов). Эта организация, вначале именовавшаяся СКБ-626, была создана в 1952 г. А в январе 1954 г. специальным постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР за ней закрепили разработку систем управления баллистическими ракетами, предназначенными для вооружения подводных лодок. Уже на начальном этапе НИИ «Автоматики» стал крупнейшим в своей отрасли научно-техническим центром. В конце 1950-х - начале 1060-х гг. его коллектив «научился» конструировать системы управления с учетом очень жестких ограничений, определяемых малой размерностью морских баллистических ракет и экстремальными условиями старта (из надводного и подводного положений). Тогда же впервые в мировой практике была обоснована идея коррекции траектории полета ракеты по естественным и искусственным внешним ориентирам с использованием для этого бортовой аппаратуры и оригинального алгоритмического и программного обеспечения465.
К взаимному сотрудничеству основных участников этого «ансамбля» подталкивало стремление доказать свою конкурентоспособность с уже признанными центрами создания ракетно-ядерного оружия. И все же фактор территориальной близости сыграл определенную роль в установлении между ними прочных творческих связей и выработке общих взглядов на принципы проектирования «изделий». В результате уже в 1960-е гг. ими были созданы системы оружия с уникальными характеристиками. Помимо создания высокоэффективных ракетных комплексов это сотрудничество обеспечивало взаимообогащение всех участников и соответственно повышение научно-технического уровня их разработок466. Большую роль в организации межотраслевого взаимодействия сыграл Совет Главных конструкторов, возглавляемый В. П. Макеевым, куда входили представители и НИИ-1011, и НИИ «Автоматики».
Конечно, партнерские связи НИИ-1011 не ограничивались оборонным сектором. Так, ведущие уральские предприятия внесли весомый вклад в оснащение нового института уникальным оборудованием. Постепенно налаживалось сотрудничество с научными организациями региона. В частности, для выполнения научно-исследовательских и конструкторских работ по заданиям НИИ-1011 привлекались сотрудники Уральского филиала АН СССР, Челябинского и Уральского политехнических институтов, ряда отраслевых организаций гражданского профиля. И хотя объем совместных работ был весьма ограничен, появление на Урале ядерного оружейного центра оказало положительное влияние на общий уровень научно-технической деятельности в регионе.
429 См.: XX Съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. М., 1956. Кн. 1. С. 86; Кн. 2. С. 34.
430 См.: Каныгин Ю.М., Ботвин В.А. Проблемы развития и использования научного потенциала крупных городов. Киев, 1980. С. 62-64.
431 КПСС в резолюциях ... Т. 8. С. 505-509.
432 Правда. 1956. 14 февраля.
433 КПСС в резолюциях... Т. 8. С. 263.
434 РГАЭ. Ф. 339. Оп. 1. Д. 1089 а. Л. 8.
435 Экономические проблемы развития Сибири. Новосибирск, 1974. С. 33-34.
436 История народного хозяйства Урала (1946-1985). Ч. 2. Свердловск, 1990. С. 23, 88
437 XX съезд Коммунистической партии Советского Союза: Стенографический отчет. М., 1956. Кн. 2. С. 34.
438 См.: Лахтин Г.А. Организация советской науки: история и современность. С. 127.
439 Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала Сибири (середина 50-х - 60-е гг.). С. 112.
440 Заседания Верховного Совета СССР четвертого созыва. Седьмая сессия (710 мая 1957 г.). Стенографический отчет. М., 1957. С. 46.
441 Там же. С. 15.
442 Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. 24-29 июня 1959 г. Стенографический отчет. М., 1959. С. 466.
443 Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала Сибири. С. 103-104; 128-130.
444 Оценка поданным: РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 337. Д. 2572. Л. 8, 31-35.
445 См.: Уткин В.Ф., Мозжорин Ю.А. Ракетное и космическое вооружение // Советская военная мощь от Сталина до Горбачева. С. 175-181.
446 Российский Федеральный ядерный центр. ВНИИТФ. К 50-летию уральского ядерного центра имени академика Е.И. Забабахина. Снежинск, 2005. С. 265, 305.
447 См.: Бардов Н.В., Бобрышев Ю.А., Миронов Н.Ф., Тарасов Ю.Г. Начальный этап становления КБ машиностроения // Баллистические ракеты подводных лодок России. 2-е изд. Миасс, 1997. С. 77-92.
448 См.: Канин Р.Н., Клейман В.Л., Тамбулов Н.Ф. Становление отечественной школы морского ракетостроения // Баллистические ракеты ... С. 93-98.
449 Клейман В.Л., Косой Л.М., Лукьянов О.Е. Генеральный конструктор Виктор Петрович Макеев // Баллистические ракеты... С. 20-21.
450 Лев и Атом. Академик Л.П. Феоктистов: автопортрет на фоне воспоминаний. М„ 2003. С. 242.
451 См.: Раскрывая первые страницы. К истории города Снежинска (Челябинска-70) / Сост. Б.М. Емельянов. Екатеринбург, 1997. С. 13-15.
452 См.: Литвинов Б.В. Атомная энергия не только для военных целей. Екатеринбург, 2002. С. 114-115.
453 Архивная служба РФЯЦ-ВНИИТФ имени академика Е.И. Забабахина. Выписки из приказов Министерства, главка и переписки Института за 19551969 годы.
454 См.: Лев и Атом... С. 242-243.
455 Архивная служба РФЯЦ-ВНИИТФ имени академика Е.И. Забабахина. История создания и развития РФЯЦ-ВНИИТАФ им. академика Е.И.Забабахина. Т. 1. Кн. первая. С. 54.
456 Архивная служба РФЯЦ-ВНИИТФ имени академика Е.И. Забабахина. Т. 1. Книга первая. С. 30.
457 Архивная служба РФЯЦ-ВНИИТФ имени академика Е.И. Забабахина. История создания, разработки и производства атомного оружия. Т. 2. Кн. первая. С. 6-9.
458 Литвинов Б.В. Атомная энергия... С. 133-134
459 Аверин А.Н., Авраменко М.И., Андрияш А.В. и др. Российский Федеральный ядерный центр - Всероссийский НИИ технической физики имени академика Е.И. Забабахина. Научно-информационный обзор. 2-е исправленное и дополненное. Снежинск, 2005. С. 4.
460 Литвинов Б.В. Атомная энергия... С. 136.
461 Щелкни Ф. Апостолы атомного века. Воспоминания. Размышления. М., 2003. С. 84.
462 Архивная служба РФЯЦ-ВНИИТФ имени академика Е.И. Забабахина. Выписки из приказов Министерства, главка и переписки Института за 19551969 годы.
463 Щелкни Ф. Апостолы атомного века... С. 103.
464 См.: Российский Федеральный ядерный центр ВНИИТФ... С. 266-267; 301-303.
465 См.: Бельский Л.Н. Научно-производственное объединение автоматики (НПОА) // Екатеринбург. Энциклопедия. Екатеринбург, 2002. С. 385-386; Горкунов Э.С., Бельский Л.Н. Вспоминая Н.А.Семихатова // Вестник Уральского отделения РАН. Наука. Общество. Человек. 2003. № 2 (4). С. 55-56.
466 См.: Литвинов Б.В. Атомная энергия не только для военных целей ... С. 150-157; Семихатов Н.А. Опыт взаимодействия предприятий разработчиков при создании морских ракетных комплексов // Баллистические ракеты подводных лодок России. Миасс, 1997. С. 158-167.
<< Назад Вперёд>>
