Нижегородские полицмейстеры первой половины ХIХ века
С именем же первого полицмейстера Нижнего Новгорода начала ХIХ столетия не все ясно. Из одного архивного документа видно, что им стал бывший нижегородский городничий Федор Григорьевич Булыгин, который в ноябре 1804 года именовался полицмейстером2. Его служба в этой должности продолжалась до 1809 года, когда он был переведен городничим в Балахну3. В другом архивном материале сказано, что нижегородским полицмейстером в 1808 году был надворный советник Петр Григорьевич Сорокин4. По утверждению краеведа И.А. Макарова, Федор Григорьевич Булыгин являлся полицмейстером с 1802 по 1807 годы. Но одновременно пишет, что с 1802 года он исполнял должность нижегородского городничего, а в 1807 году переведен на ту же должность в Балахну, оттуда в 1825 году Лукоянове, а через два года Сергаче. А после Булыгина полицмейстером с 1807 по 1809 годы служил Петр Григорьевич Сорокин5.
О полицмейстере Сорокине упоминает документ об октябрьских 1808 года поджогах в Нижнем Новгороде. Злодей буквально терроризировал обывателей, подбрасывая подметные письма с угрозами новых поджогов. В этой связи гражданский губернатор А.М. Руновский предпринял «строжайшие меры», приказав частным приставами немедленно показать «оную записку» всем административным и образовательным учреждениям, а также городским обывателем: «незнаком ли кому почерк сего письма». Полиции предписывалось вести наблюдение за подозрительными людьми, приведя их «в известность». Советовалось особо наблюдать за питейными заведениями, «в коих таковые развратные люди могут упражняться в пьянстве и между разговорами высказать на себя подозрение в злом их умысле». Частные приставы и квартальные надзиратели предупреждались об ответственности за проявленную ими небрежность под страхом «законному суждению»6.
Полицмейстерский дом находилась в Кремле. К 1808 году это было уже ветхое деревянное строение, да к тому же в том же году во время пожара сгоревшее, поэтому квартира ему была отведена в здании бывшей банковской конторы7.
После Булыгина полицмейстерский пост в июне или июле 1810 года занял 38-летний коллежский асессор Егор Степанович Бабушкин, родившийся в старинной нижегородской дворянской семье и получивший домашнее образование. Отец определил его в Нижегородский кавалерийский полк, где Егор Бабушкин дослужился до поручика. В 1801 году перешел на службу ардатовским земским исправником.
Наряду с прямыми своими обязанностями, ему, порой приходилось исполнять совершенно несвойственные для полиции поручения губернатора. Так, в 1809 году ему было приказано «немедленно разведать», нет ли в городе мастеров «на сделание герба… с разными символами купечества» на фронтоне каменного Гостиного двора в Макарьеве»8.
В период Отечественной войны 1812 года по указаниям губернатора Е.С. Бабушкин занимался размещением провиантских чиновников, прибывших из Москвы, извещением дворян и горожан о взносах денег и иных пожертвований на нужды ополчения, а также контролем за вещественными и денежными пожертвованиями, приобретением кож и холста для обмундирования ополченцев. Кроме того, руководил розысками дезертиров и наблюдением за высланными в губернию военнопленными наполеоновской армии.
О полицмейстере горожане отзывались как о чиновнике крутого нрава. «Голандский бык», так Е.С. Бабушкина называли сослуживцы. Он известен краеведам как человек, которому был поручен персональный контроль за находившимся в вынужденной ссылке с марта по сентябрь 1812 года известным государственным деятелем М.М. Сперанским.
Его полицейская карьера оборвалась внезапно: в ночь с 23 на 24 декабря 1813 года в нижегородской удельной конторе похитили шестьдесят тысяч рублей. Бабушкин арестовал по данному делу 67 подозреваемых лиц. Но это его не спасло. Он был привлечен к ответственности «за слабый контроль над бывшими под его присмотром присланными во время неприятельского нашествия из Москвы в Нижний Новгород арестантами, из которых по недостаточному помещению в тюрьмах, находясь на свободе, произвели показанное похищение из удельной конторы денег»9.
В начале 1814 года его перевели в Арзамас городничим. К 1820 году он дослужился до чина надворного советника. Служба в Арзамасе закончилась временным его переводом 27 ноября 1826 года на ту же должность в Балахну. Объясняя министру внутренних дел о причинах такого решения, нижегородский генерал губернатор А.Н. Бахметьев, писал, что «над Бабушкиным производилось – по возникшем жалобам – следствие на которое мог бы он иметь влияние, будучи при должности». Следствие Бабушкин был «виновным не найден», а потому генерал – губернатор в мае 1828 года того же года вернул городничего опять в Арзамас10.
В тридцатые годы Бабушкин вышел в отставку коллежским советником. Был награжден медалью в память 1812 года. Скончался в 1839 году.
После Бабушкина полицмейстерскую должность исполнял Владимир Саввич Смирнов. Он происходил из дворян, имея в Костромской, Тверской, Новгородской и Нижегородской губерниях 196 крестьянских душ. По всей видимости, он был сыном Саввы Сергеевича Смирнова, который в 1787 году являлся асессором нижегородской соляной конторы, а 1802 году был назначен губернским стряпчим11. В 1805 году он становится губернским прокурором и скончался в 1816 году12. Как раз в этот год Владимир Саввович покидает военную службу, ссылаясь на смерть отца.
В.С. Смирнов в службу вступил 8 марта 1801 года в Преображенский лейб-гвардии полк подпрапорщиком (с 1805 года – прапорщик, 1807 года – подпоручик). Участвовал в войне против французов, «проходил походом» через Силезию и Моравию. Участвовал в Аустерлицком сражении 20 ноября 1805 года, получив за храбрость орден Св. Анны 3 степени. В 1807 году был в Пруссии и 29 мая участвовал в сражении под Гербергом, а 29 июня возвратился в Россию. В январе 1810 года по болезни вышел в отставку с чином лейб-гвардии поручиком и 10 июля определен помощником управляющего Саратовской удельной конторы. В том же году становится управляющим. По случаю смерти отца в 1816 году от службы увольняется и 19 января 1819 года по выбору нижегородского дворянства определен в макарьевские исправники, а 25 апреля Высочайшим повелением переводится в Нижний Новгород полицмейстером13. Поговаривали, что в этом содействовал ему нижегородский гражданский губернатор А.С. Крюков и через строителя Нижегородской ярмарки А.А. Бетанкура выпросил ему эту должность.
Едкий, но во многом справедливый в своих характеристиках современников Ф.Ф. Вигель, вспоминая о Смирнове, писал в своих записках: «Невозможно, чтобы подлость могла идти так далее, чем у него: он даже не брал никакого труда ее скрывать; нужным людям делаться нужным, вот было его правило». Он искусно умел навязывать услугу нужному ему лицу, но был дерзок и терпим с теми, кто зависел от него. Его ненавидели дворяне и жители города, которые уверяли, что как только в Нижнем Новгороде появлялось какое-нибудь сильное при дворе лицо, так в городе сразу что-то загоралось, и «наперед приготовленными к тому средствами тотчас потухало; а он, вымаранный сажей, как бы из огня, спешил явиться к вельможе, чтобы его успокоить»14.
Свою полицейскую карьеру начал ретиво. Так уже 19 ноября, т.е. через семь месяцев, он открыл во время Нижегородской ярмарки открыл фальшивомонетчиков, подделывавших золотые полуимпериалы и ассигнации. За что был награжден бриллиантовым перстнем. 25 марта 1820 года «за отличное усердие, деятельность и бескорыстие оказанные в раскрытии на ярмарки партии мошенников», был отмечен орденом Св. Владимира 4 степени. А 12 декабря 1821 года по Высочайшему повелению» за отличное распоряжение, коим соблюден наилучший порядок при двух последних Нижегородских ярмарках», награждается чином надворного советника. «За устройство города, за взыскание значительного числа прежних лет недоимок и за много других отличий по службе» 30 ноября 1822 года представлен к ордену Св. Анны 2 степени.
В 1823 году нижегородский губернатор А.С. Крюков ходатайствовал об определении В.С. Смирнова на должность губернского прокурора. Министр юстиции на представлении отметил: «иметь в виду сего чиновника»15.
В архиве удалось выявить объявление полицмейстера к хозяевам домов Нижнего Новгорода, относящегося к 1820 году. Смирнов предупреждал владельцев домов о соблюдении должной чистоты и устройства против их строений, во дворах, а также сообщать полиции о всех приезжающих и остановившихся и выехавших из города людей. В противном случае за неисполнение предписания нарушителям грозил денежный штраф или нарекание16. В 1823 году в городе Семенове и окрестных селениях были открыты «делатели и переводчики» золотых и серебряных фальшивых монет. Дело возникло по предложению губернатора А.С. Крюкова, поручивший полицмейстеру расследовать его. Смирнов «узнал», что фальшивые деньги из Семенова и уезда, препоручив дело письмоводителю полиции Лукину. Последний и раскрыл дело о фальшивомонетчиках в Семенове и деревне Зименки и Пуриховском ските17.
На следующий год был задержан беглый рекрут Козлов, расплатившийся за покупку яблок фальшивым оловянным полтинником. Когда его привели в Рождественскую часть, он выбросил из окна кошелек с 21 оловянными рублями и 5 полтинниками. На допрос он сознался, что фальшивые деньги получил от крестьянина села Развилья Семеновского уезда Агапова18.
В 1821 году с полицмейстером произошел неприятный случай. На него напал, задержанный на ярмарке беспаспортный Алексей Воробьев. Во время содержания под стражей, он стал оказывать неповиновение, призывая арестантов к неповиновению не ходить на городскую работу. Он был вызван на полицейский двор для объяснения и там, схватив двухфунтовый кирпич, запустил в полицмейстера. При этом он кричал: «я убийца и не одного уже убил, а полицмейстера убить мне ничего не стоит». По донесению об этом, приехал губернатор, Воробьев, вынув из-за пазухи обломок кирпича, намереваясь бросить его в него, но был удержан стражниками. Уголовная палата приговорила арестанта к наказанию 50 ударами кнутом и ссылкой на каторгу19.
В 1824 году В.С. Смирнов вышел в отставку и после этого в двух губерниях был вице - губернатором, а позднее служил управляющим Главным казначейством в Петербурге.
После этого полицмейстерскую должность с конца 1824 года до октября 1826 года временно исполнял Густав Максимович Клуген, переведенный в Нижний Новгород из Астрахани. В рапорте гражданского губернатора генерал - губернатору А.Н. Бахметеву от 29 июня 1826 года речь шла о нем как о распустившем полицию до того, что «при настоящем управлении ею, главнейшим затруднением служит развлечение членов полиции, занятиями вне оной». Из этих витиеватых фраз следует, что полицейские отвлекались от службы по личным или другим частным делам полицмейстера. И действительно, в рапорте указывалось на то, что полицмейстер использовал личный состав в личных целях20.
Клуген был обвинен в денежных растратах, а также уличен в задержке части заработной платы и других денежных субсидий на содержание нижегородской полиции21. В частности, по приказанию губернатора А.С. Крюкова Городская дума в 1826 году должна была отпустить полицмейстеру 8500 руб. на покупку амуниции для нижних чинов полицейской команды. Дума отпустила 6000 руб., но Клуген уверял, что получил только 3500 рублей. Претензии Думы к Клугену заключались в том, что если бы она закупала сукно сама, то это было бы экономнее, так как полицмейстер закупал по повышенным ценам. Но полицейская команда подтвердила, что от него «рубашечного холста нисколько не получала». Что же касается жалованья полицейским, то Клуген уверял, что на это «выделил из собственных своих денег» более 2000 руб., требуя их вернуть.
В октябре 1826 года Клуген подает рапорт об отставке, но прошло несколько месяцев и только 27 апреля 1827 года Губернское правления уволило незадачливого полицмейстер, переместив его в комиссариатское ведомства нижегородского генерал – губернатора.
С отставкой Клугена в архивных документах просматривается некоторое несоответствие. Так, управляющий Министерством внутренних дел 21 декабря 1826 года сообщил о его отставке, но 15 апреля 1827 года министр предписывает нижегородскому гражданскому губернатору уволить его22. Вместе с Клугеном лишились должности частный пристав Хомяков и секретарь Воробъевский23.
Губернское правление потребовала взыскать с Клугена сукно и прочие вещи на 2291 руб. 22 коп. Но тот возразил, и в прошении на Высочайшее имя указывал, что им израсходовано на полицию 8291 рубль 22 ½ коп., а Дума отпустила лишь 6000 рублей и что он поставил вещи по существующим тогда ценам и с утверждения губернатора24. Дело тянулось с 10 ноября 1826 года до 2 июля 1830 года.
Нижегородский генерал-губернатор А.Н. Бахметев на полицмейстерскую должность рекомендовал своего чиновника по особым поручениям Д.О. Путвинского. Министр внутренних дел воспротивился этому. Но Нижегородский генерал-губернатор убеждал его, что он знает своего чиновника как «весьма опытного по полицейской части деятельного, расторопного и в короткое время открывшего довольно много важных дел, словом такого чиновника, какой необходимо нужен для Нижнего Новгорода, где по многолюдному стечению народа во все летнее время и в продолжении ярмарки». Именно потому Нижний Новгород «требует полицмейстера отлично деятельного и отлично способного» и что его протеже как раз таким и является. «Много есть людей достойных и могущих быть хорошими полицмейстерами, но только не в Нижнем», подчеркивалось в губернаторском отношении. «Имея целью одну пользу службы,- продолжал он, - я выбрал Путвинского потому, что он способность свою доказал в короткое время»25.
Действительно, Демьян Осипович Путвинский был незаурядной личностью на тогдашнем губернском чиновном небосклоне. В 1826 году ему было 41 год. Начал службу в январе 1804 года, как полагается, в армии. Но уже через два года переходит в штат Санкт-Петербургской полиции квартальным поручиком, в 1808 года квартальный надзиратель. За усердную и отличную службу награжден золотыми часами, а «за исправное использование секретного поручения Министерства полиции» отмечен бриллиантовым перстнем. Специализировался на раскрытии фальшивомонетчиков, за что неоднократно награждался денежными пособиями и орденами. Пробыв в столичной полиции без малого 20 лет и дослужившись до следственного пристава, он, вероятно, по предложению А.Н. Бахметева переезжает в Нижний Новгород на должность чиновника по особым поручениям при генерал-губернаторе.
Бахметев познакомился с Путвинским в феврале 1817 года, когда тот прибыл в Нижний Новгород для расследования доноса секретаря нижегородской казенной палаты Е.Н. Крылова о злоупотреблениях в «Нижегородском губернском правительстве»26.
Однако Министр внутренних дел, ссылаясь на то, что на полицмейстерскую должность определяются военные чины и притом по назначению Комитета 18 августа 1814 года (Комитет о раненных, ставивший целью оказать покровительство раненным воинам -Авт.) или по особому высочайшему повелению, продолжал не соглашаться с Бахметевым.
Противился назначению и начальник главного штаба И.И. Дибич, который рекомендовал на должность Нижегородского полицмейстера А.Е. Махотина, который неоднократно был в сражениях и лишился правой руки во время войны 1812 года. Подполковник А.Е. Махотин характеризовался им как достойный чиновник, «добрые правила» которого оправдают рекомендации генерала27.
Пока шла эта переписка, исполнял должность полицмейстера Львов (вероятно Николай Павлович Львов, будущий в 1843-45 годах нижегородский полицмейстер). Но он пробыл недолго, так как 13 октября 1826 года генерал-губернатором назначается исполняющим обязанности полицмейстера Д.О. Путвинского. Он ретиво принялся за дело. Вскоре уже докладывал губернскому начальству, что подведомственное ему учреждение находится «в крайнем беспорядке и запущении», т.к. скопилось до 700 неразрешенных, да столько же запущенных дел. Он приводил и следующие данные: в 1826 году в полицию поступило 14550 дел, а разрешено было только 12200 дел, «в числе которых значительная часть с делами следственными, требующими особого занятия и соблюдения законного порядка при отправлении их в судебных местах». По его мнению, это во многом зависело от крайне малого штатного расписания полиции, состоящей из полицмейстера и трех частных приставов. Он испрашивал еще двух приставов по уголовным и гражданским делам. Настаивал на предоставлении им компетенции, предусмотренной Уставом благочиния28.
Наряду с серьезными вопросами по устройству полиции, наведения дисциплины и расследования уголовных дел, ему приходилось заниматься и довольно казусными, не лишенного юмора, делами. Например, в 1826 году генерал – губернатор предписал Путвинскому произвести следствие «О медведе, который искусал часового, бывшего на крепостной стене»29. Видимо этим «правонарушителем» являлся дрессированное животное из Сергача, в котором, как известно» существовала «Медвежья академия» для обучения медведей, которых водили для забавы по ярмаркам, торжищам, селам и городам.
Тем не менее, несмотря на хлопоты генерал - губернатора, все же Нижегородским полицмейстером была назначен креатура Дибича - А.Е. Махотин, приступивший к своим обязанностям 11 мая 1827 года.
Это была наиболее колоритная фигура среди нижегородских полицмейстеров первой половины ХIХ века. В отличие от своих предшественников - потомственных дворян (Е.С. Бабушкин, В.С. Смирнов), А.Е. Махотин был сыном солдата30.
Знакомство в Воронеже с будущим нижегородским губернатором Н.И. Кривцовым, привело к тому, что 11 мая 1827 года Махотин прибыл в Нижний Новгород, где его ждала должность полицмейстера. Личные качества А.Е. Махотина положительно сказались на его работе. Однако начало своей полицейской карьеры было ознаменовано жалобой нижегородского мещанина Василия Ивановича Башкирова, который в «покорнейшем прошении» на имя генерал – губернатору А.Н. Бахметеву 23 июня 1828 года писал, что полицмейстер отправил его без суда в Рабочий дом, изъяв вещи, и разные документы, а также 1495 рублей.
В объяснении Махотин рапортовал, что он заметил в портерной лавке Василия Башкирова людей, распивающих пиво. На его замечание, почему Башкиров дозволил себе незаконную распивочную продажу, тот «сделал ему дерзкие отзывы и кончил грубостями, не совместимыми ни в каком порядке службы». За это Башкиров и был отправлен в Рабочий дом на одну неделю. В результате проведенного полицией расследования, было обнаружено «производимую Башкировым под чужим именем торговлю в ренском погребе», принадлежавшем Княгиничеву и «стачку к их прикрытию сего подлога». Башкиров обвинялся в подложной торговли в ренском погребе и допущении в портерной лавочке «распивочную продажу питий». Что же касается отправки его в Рабочий дом, то это было сделано «для отвращения подобных поступков» и согласуется с основами Устава благочиния.
Генерал - губернатор, согласившись с наказанием Башкирова, но предписал гражданскому губернатору вернуть ему деньги, имущество и документы31.
А.Е. Махотин неоднократно поощрялся за образцовую организацию полицейской работы. Так, во время посещения в 1836 году Нижнего Новгорода Николаем I, император с похвалой отозвался о руководстве нижегородской полиции. В указе от 7 января 1837 года отмечено, что «по монаршей милости полицмейстер Махотин, приставы частных и следственных дел поощрены. Им пожаловано по одному рублю, фунту мяса чарке водки. Полицмейстеру Махотину орден Святой Анны второй степени, приставам Кастальскому и Заворыгину ордена Святого Станислава четвертой степени и годовой оклад жалованья»32.
А.Е. Махотин стал известен нижегородцам внедрением в сельское хозяйство губернии картофеля. Нижегородские крестьяне очень подозрительно относились к предложенной губернским начальством идее разводить неведомый корнеплод, их вполне устраивала привычная репа. Выход из тупикового положения предложил Махотин, изучивший психологию сограждан и предложивший сыграть на врожденной черте русских крестьян без спроса брать чужое. Вокруг опытного поля он расставил сторожей, которые должны были создавать видимость охраны, и ни в коем случае не ловить воров. Результат этого психологического эксперимента превзошел все ожидания. Сначала на поле за "запретным плодом" полезли мальчишки из окрестных деревень, а вслед за ними и взрослые. Очень скоро местное население оценило по достоинству вкусовые качества заморской новинки и без дополнительной агитации принялось рассаживать на своих огородах33.
Но главным итогом его деятельности в Нижнем Новгороде и Нижегородской губернии стало создание ядра профессионалов полицейского дела, в том числе и сыска.
Такие сотрудники нижегородской городской полиции, как Иван Садовский, Василий Щеглов, Иван Соколов, Петр Коломенский, Василий Семенов, Федор Вознесенский, Михаил Малиновский прослужили в ней по двадцать и более лет. В земской полиции таковых насчитывалось более 25 сотрудников, а квартальные надзиратели из Арзамаса Алексей Степин и Константин Полетаев отдали службе более 30 лет34. Распоряжением губернатора от 1850 года за выслугу лет в полиции было награждено 65 человек.
Нижегородским краеведам А.Е. Махотин известен по расследованию древа потомков Кузьмы Минина. Первоначальный махотинский список потомков спасителя Отечества был составлен в феврале 1842 года. Изысканиям главного полицмейстера должен был содействовать старший преподаватель Нижегородской гимназии П.И. Мельников (будущий писатель Андрей Печерский). Тот раскритиковал полицмейстерское изыскание, которое он охарактеризовал как неподкрепленное «никакими верными актами не имеет никакой важности в историческом отношении, тем более, что она основана только на фамильных преданиях».
Однако вице - губернатор М.М. Панов взял под защиту Махотина, и в письме к всесильному начальнику III отделения А.Х. Бенкендорфу охарактеризовал его как человека усердного и исполнительного. Но «по множеству и беспрерывности занятий служебных - с успехом действовать в сем деле, требующем продолжительных тягостных изысканий, навыка и специальных предмету сведений», едва ли может, заключал вице - губернатор.
Однако Махотин продолжил расследование, и в мае 1843 года представил губернатору «учиненное им изыскание о потомстве Минина и именной список всех оставшихся в живых потомкам», который в свою очередь был направлен АХ. Бенкендорфу.
П.И. Мельников развил энергичную деятельность, изучая старинные акты и переписываясь с Махотиным, прося предоставить ему имеющиеся у него сведения. В свою очередь и Махотин часто обращался к Мельникову за справками по мининской родословной, над которой он продолжал работать35. Правда, дело закончилось ничем: потомков Кузьмы Минина так и не обнаружили.
Что же касается насмешливых рассказов некоторых краеведов о том, что Махотин как очень исполнительный человек с неуемной энергией, при своих изысканиях выстроил шеренгу купцов, желавших быть потомками известного нижегородца, то эта чистая фантазия. Как и то, что якобы на махотинском списке император сделал весьма неприличную для полицмейстера резолюцию36.
Чем дольше Антон Ефимович Махотин находился на посту полицмейстера, тем крепче связала его дружба с губернатором М.Д. Бутурлиным. Но и у полицмейстера оказался враг, губернский прокурор Б.И. Бер, по доносу которого министр внутренних дел направил двух агентов для расследование. А.Е. Махотин был изобличен во взяточничестве. Однако никто, в том числе и враги, не отрицали заслуг Махотина, высоко ценя его знания и профессиональный опыт, поэтому полицмейстера не отправили в отставку. По свидетельству современника и будущего сенатора М.В. Веселовского Антон Ефимович был женатый на нижегородской купчихе. «Он был без руки, которой по рассказам, лишился, хотя и на войне, но не во время сражения, а тогда, когда вместе с отрядом, садился есть кашу. Его очень любили за его доброту и простодушие»37.
А.Е. Махотина перевели на службу полицмейстером в город Рязань. Здесь он, прослужив около четырех лет, вышел в отставку в чине генерал-майора и вернулся доживать свой век в ставший родным Нижний Новгород, где занимался попечительской деятельностью о тюрьмах. Без малого два десятка лет он отправлял преступников за решетку, а под конец жизни стал заботиться об их судьбе после осуждения.
Дворянский герб, полученный его сыном Николаем, стал знаком признания заслуг двух поколений семьи Махотиных. Герб в виде пурпурного щита с изображением языков пламени и вытекающего из них феникса. Щит окружала лента с девизом: "Верность долгу".
16 июня 1845 года А.Е. Махотина сменил 43-летний кавалерийский подполковник Генрих (Андрей) Кондратьевич фон Зенгбуш, происходивший из остзейских немцев лютеранского вероисповедания, хотя в Нижнем его считали иудеем. Являлся кавалером орденов Св. Анны 2 и Св. Владимира 4 степеней. За польскую компанию имел польский знак 4 степени, а за штурм Варшавы награжден серебряной медалью.
После окончания Рижской гимназии, в 1822 году поступил в штаб гвардейского корпуса. Служебную карьеру начал 16 мая 1822 года унтер - офицером в лейб-гвардии кирасирском Его Императорского Величества полку. 13 июня 1823 года назначается юнкером эскадрона, а 6 декабря того же года корнетом. Служба шла по восходящей: 28 января 1827 года - поручик; 28 января 1831 года - уже штаб - ротмистр; 8 ноября 1833 года - ротмистр; 8 марта 1834 года - командир эскадрона. Потом наступает перерыв, когда офицер с 13 января 1835 года «по домашним обстоятельствам» освобождается от службы.
По предписанию министра внутренних дел 27 июня 1838 года назначается в г. Тифлис городничим, а 27 июня 1842 года переводится на ту же должность в Коломну. Одновременно с этим, с 31 августа 1843 года исполняет функции директора коломенских богоугодных заведении. 16 ноября 1844 года по высочайшему приказу определяется членом коломенского уездного попечительного о тюрьмах комитета. 16 марта 1844 года ему присваивается воинское звание подполковника кавалерии. 12 декабря 1848 года за отличие по службе становится полковником.
16 июня 1845 года Зенгбуш переводится в Нижний Новгород старшим полицмейстером. За сохранение тишины и спокойствие на Нижегородской ярмарке 1846-1848 годов ему объявлена признательность министра внутренних дел. 12 декабря 1848 года награжден знаком «15 лет безупречной службы»38.
В год вступления на службу, нижегородскую полицию ожидало невиданное пополнение из 300 рекрутов-евреев. Из-за полной непригодности к службе новобранцев, их направили на укомплектование полицейских и пожарных команд Нижегородской губернии. Но министерский опыт оказался неудачным. Предполагалось, что новобранцы станут хорошими стражами порядка. Однако рекруты переняли привычки тех, с кем им надлежало бороться. Так, в 1849 году одна группа полицейских рекрутов попала под следствие о краже лошади у священника Покровского. От суда их спасло только то, что очень быстро добыча была продана, да и следователи не слишком усердствовали в поисках истины. Конокрады в мундирах отделались только испугом. В декабре 1851 года попался на краже Давид Кац, за что получил пятьсот шпицрутенов, а затем и рекрут Нахем Герец.
Слух об опыте использования еврейской молодежи на полицейской службе в Нижнем Новгороде стал известен далеко за его пределами. Так, в одном из известных исследований по истории административно-полицейских учреждений в России, опубликованном в середине ХIХ века, читаем: "Нижегородский губернатор доносил, что нижние полицейские чины, состоя большей часть из евреев, своей деятельностью посеяли страх и смятение в городе"39.
Зенгбуш не только не сумел должным образом воспитать рекрутов, но и донельзя распустил полицейских-ветеранов и охранявших ярмарку казаков, которые стали вести себя как настоящие мародеры. Безусловно, что молодежь, воспитанная по армейским уставам, не вполне подходила к выполнению полицейской службы, и из этого возникали конфликтные ситуации. Должный же контроль со стороны руководства нижегородской полиции за еврейской молодежью не осуществлялся. При отсутствии воинской дисциплины, где каждый казак или молодой рекрут ходил на пост по собственному желанию, воры и мошенники чувствовали себя вольготно, как никогда.
При Зенгбуше стали повседневными грабежи, получившие название "ночной покупки". Вот один из таких эпизодов. «Ночью у Лыковой дамбы подходили к вам двое, или трое человек, и предлагали купить пальто, или шубу. Да какое пальто или шубу? - спрашивал прохожий, когда ничего не было видно у них в руках. Да то, которое на тебе, отвечали ему. А если не купишь, так мы и сами с тебя снимем. При таких обстоятельствах по необходимости приходилось откупаться от них рублями тремя, а иногда больше, смотря по ценности костюма. Вас потом предупреждали, что у следующей дамбы на арестантской площади, вам снова будут предлагать пальто, так скажите, что уже купили, что, действительно, там и было так, и после ответа "что я уже купил", ему говорили: "А, уж купил, так проходи с Богом!"»40. Полицмейстер ничего не смог поделать с этим хорошо организованным злом - шайка оставалась неуловимой.
Апофеозом правоохранительной деятельности Г.К. Зенгбуша стало дерзкое ограбление архитектора Л.В. Фостикова. Накануне бандитского налета какой-то доброхот предупредил будущую жертву. Полученное анонимное письмо Фостиков передал полицмейстеру и попросил у него защиты. Тот уговорил архитектора не препятствовать преступникам, впустить их в дом, отдать им все, что они потребуют, для того, чтобы он, полицмейстер, мог их взять с поличным и потом отправить в Сибирь. Л.В. Фостиков безропотно выполнил все требования: впустил воров в квартиру, отдал им вещей на три тысячи рублей, а вот Г.К. Зенгбуш попал впросак. Чтобы уйти от полицейской погони воры воспользовались лавкой с двумя выходами, о которых не знали преследователи. Через один выход злоумышленники с награбленным имуществом вошли, а через другой (на соседской улице) тут же выбежали и уехали в поджидавшей их пролетке. Пока полицейские ломились в ворота - грабители с богатой добычей были уже на другом конце города41.
В мае 1850 года П.И. Мельников (будущий писатель Андрей Печерский) - чиновник особых поручений при нижегородском военном губернаторе был причислен к Министерству внутренних дел. В этой новой должности ему в том же году было поручено министром Л.А. Перовским ревизовать городское управление Нижнего Новгорода. Вспоминая об этом, П.И. Мельников писал А.С. Гацискому, что «когда я копнул Нижегородскую Думу и полицию, нашел огромные злоупотребления: глупость головы и гласных с одной стороны, мошенничество полицмейстера Зенгбуша с товарищи – с другой». Сначала он довел об этом министру, а потом по секрету рассказал и губернатору М.А. Урусову, который «взбесился» и у него с Мельниковым «произошло столкновение»42.
В 1853 году произошло примечательное столкновение полицмейстера и с П.И. Мельниковым. Как известно, будущий писатель активно боролся со старообрядцами в Нижегородской губернии. В том году он доносил в министерство, что в нижегородских пределах скрывается старообрядческих лжеепископ Софроний. Министр предписал губернатору отыскать и задержать его. Губернатор приказал Зенгбушу «сделать немедленно тщательнейшее разыскания» лжеепископа. В свою очередь П.И. Мельников потребовал от полицмейстера прибыть к нему, чтобы вместе отправиться в дом купца Панина, где по его сведениям и прятался лжеепископ. Полицмейстер расценил такое требование как превышение власти и подал жалобу в министерство. Министр поручает губернатору «отобрать объяснение» от полицмейстера и выяснить «каким образом решился он не исполнить законного требования коллежского советника Мельникова», обязав Зенгбуша «на будущее время не уклоняться от содействия по делам, касающимися раскольников, под страхом строжайшей ответственности».
В объяснении полицмейстер писал, что в 17 часов к нему пришел рядовой полицейской команды Аполлонов с объявлением, что Мельников вошел в квартиру Зенгбуша и закричал: «Где Зенгбуш? Ступай – ищи его и скажи, чтоб через ½ часа явился ко мне». Полицмейстер заявлял, что «хотя подробные действия господина коллежского советника Мельникова, унижающее и личность и звание мое в глазах моих подчиненных, оскорбили меня до чрезвычайности», но все таки, он тотчас же послал к нему вестового с сообщением, что «он дома и ожидает его требования». Жили они рядом в несколько саженях. Посланец Мельникова не застал и передал поручение его письмоводителю.
От этой выходке Мельникова полицмейстер на следующий день доложил губернатору в виде общего рапорта, а не жалобы. Зенгбуш считал напрасно себя обвиненным Мельниковым перед министром и просил губернатора, в уважение своего 30-летней беспорочной службы, не лишать его «начальственного покровительства» и довести до сведения высшего начальства все это дело «по правде».
Губернатор направляет полицмейстерское объяснение в Министерство внутренних дел. Оттуда 20 ноября 1853 года напомнили, что Зенгбуш мог приносить жалобу на действие Мельникова по существующему административному порядку, но «не имел право не исполнить требования и ожидать повторения», так как последствием этого стало то, что разыскиваемый скрылся. Министр расценил поступок полицмейстера, как важное упущение и предложил губернскому правлению рассмотреть это дело и поступить по закону43.
П.И. Мельников вспоминал, что Перовский поручил ему «из дел министерства составить нечто вроде биографии Зенгбуша и характеристики нижегородской полиции. Результатом было назначение Зенгбуша в Арзамас городничим44».
Проверка положила точку на карьере полицмейстера, который, как бы сейчас сказали, был обвинен в коррупции. Сенатор М.П. Веселовский вспоминал, что Зенгбуш «не отличался бескорыстием» и вся полицейская служба при нем «была организована таким образом, что низший делал приношения – высшему, а тот – поставленному над ним. В этой общей картине, конечно, встречались исключения…, но господствующий тон ее состоял в системе «закусывания от казенного пирога». Нижегородское же общество смотрело на это «очень благодушно». «Сами руководители часто, прямо или косвенно занимались «кормлением казенного воробья» и, следовательно, от всей души одобряли господствующий порядок», заключал Веселовский45.
Но Урусов поддержал Зенгбуша, переведя на службу городничим в уездный город, а после того как губернатора перевели в Витебск, он взял бывшего полицмейстера с собой.
После увольнения Зенгбуша, около года должность начальника губернской полиции исполнял младший полицмейстер граф Максим Дмитриевич Стенбок, ранее служивший младшим полицмейстером. Этот гвардейский майор был награжден многими государственными наградами за участие в военных операциях. В памяти нижегородцев граф оказался запечатленным как блестящий аристократ, но мало знающий и вникающий в полицейское дело. 15 июля 1848 года граф М.Д. Стенбок был назначен на службу в Казань.
По предписанию нижегородского военного губернатора от 17 июля 1848 года полицмейстером назначается младший полицмейстер Нижнего Новгорода подполковник «состоящий по кавалерии» 48-летний Аполлон Андреевич Запольский. Кавалер орденов Св. Станислава 2-ой ст. и Св. Владимира 4 ст. с бантом, он так же был отмечен серебряной медалью за взятие г. Варшавы и Знаком отличия Царства Польского 4 степени. Имел и Знак беспорочной службы за 15 лет.
По окончании учебы в партикулярном пансионе, 19 июля 1818 года службу начал в Лейб-гвардии Павловском полку подпрапорщиком, а с 15 февраля 1819 года получает звание прапорщика. 24 июня 1822 года назначается бригадным адьютантом во 2 бригаду Гвардейской пехотной дивизии. 4 сентября 1823 году переводится в Лейб - гвардии кирасирский Его Императорского Величества полк. 6 апреля 1824 года получает звание поручика и 5 февраля 1827 года назначается полковым адъютантом. На следующий год становится штаб - ротмистром, а с 1 января 1831 года - ротмистр, «с обращением во фронт». 16 ноября 1833 года «по домашним обстоятельствам» увольняется от службы в чине полковника «со старшинством». Но 10 октября 1834 года вновь определяется на службу в тот же полк ротмистром. 20 сентября 1838 года переводится в Драгунский Его Высочества наследника цесаревича полк с назначением «по кавалерии с состоящем при провиантском Департаменте военного министерства». На основании Положения 1 января 1841 года уволен в бессрочный отпуск с переводом в Оренбургский уланский полк – 5 июня 1843 года. 26 марта 1846 года назначается чиновником Нижегородской градской полиции, с «отчислением по кавалерии»46.
При нем произошли два примечательных случая - дерзкое ограбление и грандиозный пожар. В ночь на 20 января 1854 года в шести верстах от города Василя разбойники напали на следовавшую в Москву Омскую почту «с денежною корреспонденцию на 245 000 руб.». Через восемь дней грабителей поймали с 192 000 рублей. Что же касается остальных сумм, заключавшихся «в сериях», то по признанию задержанных, они по невежеству их сожгли. Грабителей было трое, оказавшиеся солдатами из местных крестьян, которых присудили к наказанию шпицрутенами, а затем сосланы в каторжные работы.
В том же году 18 мая в Кунавине произошел пожар: сгорело 10 каменных и 122 деревянных дома, оцененных в 156 000 рублей47.
Летом 1855 года нижегородским полицмейстером становится гвардейский полковник Павел Вильгельмович Лаппо-Старженецкий. Сначала отставному полковнику из города Гродно была предложена должность городничего города Арзамаса, но с отставкой М.Д. Стенбока, он, не приступая к делам арзамасского городничего, принял должность нижегородского полицмейстера48. Один из современников оставил его портрет: "Мужчина - молодец, высокого роста, красивый блондин, обладатель большой силы"49. Он быстро поднял должную дисциплину в полицейском аппарате, каждый день лично проверял службу городовых и полицейских-будочиков. Возмущался любым нарушением служебной дисциплины. Злые языки даже говаривали, что полицмейстер собственноручно поколачивал нерадивых городовых. Драматический артист А.П. Ленский, гастролировавший в то время в Нижнем Новгороде, свидетельствовал, что он был «взяточник и дантист, сворачивающий скулы правому и виновному»50. Историк Нижегородской ярмарки А.П. Мельников писал, что полицмейстер периодически наезжал «в один знаменитый вертеп», хозяин которого «должен был от времени до времени платиться всей суточной валовой выручкой»51.
Нижегородский краевед Д.Н. Смирнова, говоря о полицмейстерах середины ХIХ века А.Е. Махотине, Г.К. Зенгбуше, П.В. Лаппо-Старженецком писал: «Один брал одной рукой, другой двумя, третий – лапой загребал»52. Среди нижегородских краеведов до сих пор бытует присказка, что крылатое выражение «Дать в лапу», связано с Лаппо – Старженецким. Однако оно широко было распространено и в других регионах страны.
В историю Нижнего Новгорода Лаппо вошел тем, что во время приезда наследника - цесаревича (будущего императора Александра II) в Нижний спешно вызывал полицейский резерв из других городов, боясь оскорбить эстетические чувства наследника, так как многие местные полицейские были с поврежденными челюстями и беззубыми ртами - признак дисциплинарного воспитания полицмейстера.
Лаппо был заядлый театрал и даже входил в дирекцию городского театра. Но слишком часто вмешивался в дела управляющего Новосильцева и совершенно рассорился с ним. Был человеком очень общительным, любил русскую литературу. Когда в Нижнем Новгороде вынужденно проживал поэт Т.Г.Шевченко, полицмейстер свел с ним знакомство, причем не только по служебной необходимости, но и по интересу к литературе и поэзии, о чем, кстати, упоминал в своем дневнике Т.Г.Шевченко, называя его «любезнейшим» человеком, присутствовавший на прощальном обеде поэта53.
Особой заботой полицмейстера явилась реорганизация городской пожарной команды, которую он сделал образцовой. Сам Лаппо выезжал на каждый городской пожар и командовал его тушением, и этим стяжал известность среди нижегородцев54. В одном объявлении, расклеенном по городу, он убеждал горожан сидеть во время пожаров дома и не смотреть на чужое горе. В другом - обывателям рекомендовали десять способов ловли поджигателей домов55.
Однако у него не слишком благоприятно сложились отношения с назначенным в Нижний Новгород губернатором А.Н. Муравьевым - бывшим декабристом.
В 1858 году в Нижний Новгород назначается полицмейстером гвардейский полковник Михаил Иванович Цейдлер, причисленный из гвардии к Министерству внутренних дел и товарищ по учебе М.Ю. Лермонтова по школе гвардейских подпрапорщиков. Его отец, знаменитый гражданский губернатор И.В. Цейдлер, прославившийся исследованиями о декабристах. А сын как полицмейстер занимался в Нижнем Новгороде не только обеспечением охраны общественного порядка, но и пытался его благоустроить. В 1861 году старательно добивался у военного губернатора А.Н.Муравьева разрешения об устройстве вокзала, на Нижегородской ярмарке парка, галерей, помещений для бильярда, буфета и чтения газет, а также украсить Всероссийское торжище качелями и увеселительными балаганами. Прибывающим на ярмарку российским и зарубежным гостям предлагались прекрасные условия для отдыха.
Но что касается такого важного мероприятия как доведения до населения Манифеста о даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей, то его обнародование 12 марта в Нижнем Новгороде осуществил подполковник Н.Е. Хвальковский, который в отчете об этом событии назван нижегородским полицмейстером56. Почему он назван полицмейстером, не понятно, так как он считался младшим полицмейстером. Вызывает и вопрос: почему это не было поручено Цейдлеру?
Нижегородцы помнили полицмейстера как весьма флегматичного человека. Приводится анекдотичный случай, когда к Цейдлеру пришел горожанин с заявлением о краже коровы. Тот выслушал, подумал и предложил купить другую корову57. М.И. Цейдлер был известен в России как талантливый скульптор.
Позже, в январе 1865 года М.И. Цейдлер был отозван в Министерство внутренних дел, с повышением чина. Нижегородский генерал - губернатор А.А.Одинцов в благодарственном письме выразил ему от себя лично и всех граждан Нижнего Новгорода чувства искренней благодарности. В нем были и такие слова: «За добросовестное исполнение этой должности на протяжении более пяти лет, не щадя своего здоровья»58. Такая оценка труда губернатором, свидетельствовала о том, что Михаил Иванович не испортил, а приумножил достижения своего предшественника, благодаря интеллекту и любви к ставшему ему родным городу Нижнему Новгороду.
Из периодической печати мы также узнаем неприятный случай, происшедший с помощником М.И. Цейдлера - младшим полицмейстером А. Полторацким, который однажды, разогнавшись в карете, попросил кучера ехать еще быстрее59. В результате был задавлен человек, получивший множественные повреждения60. Дело дошло до министра С.С. Ланского, который сообщил об этом губернатору А.Н. Муравьеву*/. Но благодаря усилиями губернского руководства, неприятный эпизод был замят.
Из краткой истории о нижегородских полицмейстерах следует вывод, что на эти ответственные должности назначались исключительно бывшие военные. Это согласовывалось с существующими тогда законоположениями. Не все из них справлялись с высокой своей должностью, попадали под подозрения во взяточничестве и превышения служебных полномочий. Но среди них встречались и лица, добросовестно исполнявшие свои полномочия и даже любимыми нижегородским обществом.
1 ДНГУАК. Т. VII. Отд. II. С. 311
2 ЦАНО. ф.5. Оп.41. Д.152 (1803г.). Л.2
3 ЦАНО. Ф.27. Оп.638. Д.433.Л.1
4 ЦАНО. Ф. 27. Оп. 638. Д. 380. Л. 4
5 Макаров И.А. Нижний Новгород Имена…Указ. соч., С. 82
6 Цит. по: Парийский С. «О случившемся в Нижнем Новгороде двух пожарах в 1808 году и об открывшемся подозрении в причинении оных на учеников здешней семинарии»// ДНГУАК. Т.ХIII. Вып. III. С. 43-44
7 ДНГУАК. Т.ХIII. Вып. 3. С.39
8 ЦАНО. Ф. 489. Оп. 286. Д. 148. Л. 17
9 Лушин А.Н. Нижегородские полицмейстеры. Нижний Новгород, 1998. С.5; См. так же: Макаров И. Губернаторы и полицмейстеры. Н.Новгород, 2005. С. 445-459
10 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 3. Д. 496
11 ДНГУАК. Т. ХII. Вып. I. Отд. II. С. 42
12 См. Макаров И.А. Нижегородские прокуроры: 272 года на страже закона. Н.Новгород, 2003. С. 68-72
13 ДНГУАК. Т. ХVII. Вып. II. Отд. II. С. 12-13
14 Вигель Ф. Ф. Записки. Кн. II. М., 2003. С. 947
15 ДНГУАК. Т. ХVII. Вып. II. Отд. II. С.13
16 ЦАНО. Ф. 639. Оп. 124. Д. 2301. Л. 1-2
17 ДНГУАК. Т. II. Вып. 15. Отд.III. С. 99
18 ДНГУАК. Т. ХVII. Вып. II. Отд. II. С. 18.
19 ДНГУАК. Т. ХVI. Вып. I. С. 214
20 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 3. Д.4. Л. 10об.
21 ЦАНО. Ф. 116. Оп.34. Д. 4153. Л. 100-117
22 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 89. Л. 74 об., 80
23 ЦАНО. Ф. 116. Оп.34. Д. 4153. Л. 35 об.
24 ЦАНО. Ф. 5. Оп. 45. Д. 269 (1826 г.). Л. 1 -2, 21 – 21 об., 41 -45, 83-83 об.
25 ЦАНО. Ф.3.Оп.1. Д.89. Л. 73,75об.
26 ДНГУАК. Т. VII. Отд. II. С. 35
27 Там же, Л.73, 79об.
28 ЦАНО. Ф.3.Оп.1. Д.4. Л.45об.
29 ЦАНО. Ф. 3. Оп.3. Д. 33. Л. 1
30 См.: Макаров И.А. Указан. раб. С.189
31 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 3. Д. 501
32 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1837. Л.466
33 Смирнов Д.Н. Очерки жизни и быта нижегородцев в ХУII-ХIХ вв. С.448
34 ЦАНО. Ф.118. Оп.26. Д.2016. Л.35.
35 ЦАНО. Ф. 2. Оп.6. Д. 345; Ф.2013. Оп. 602. Д. 1985; ДНГУАК. Т.ХIII. Вып. IV. Материалы по истории Нижегородского края. Дело о потомках Козьмы Минина. Н.Новгород, 1912. С. 1-64
36 Смирнов Д.Н. Указан. соч. С.448
37 ОР ГНБ. Ф. 550. Д. F. IV. 861. Л. 149
38 ЦАНО. Ф. 5. Оп.46. Д. 99 (1851 г.). Л. 54об.-61
39 Анучин Е. История развития административно-полицейских учреждений в России. СПб, 1872. С.210
40 Макаров И.А. Нижегородские полицмейстеры. //Нижний Новгород. 2000. №2. С.192
41 См. подробно: Глориантов В.И. Нижний Новгород в былое время //Русский архив. 1907. №1. С.277-287
42 ДНГУАК. Т. IХ. В память П.И. Мельникова. Н.Новгород, 1910. С. 218
43 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 4580. Л. 1-2, 10, 17 – 21, 28-28об.
44 ДНГУАК. Т. IХ. С. 218
45 ОР ГНБ. Ф. 550. Д. F. IV. 861. Л. 261 об, 289 об.
46 ЦАНО. Ф.5.Оп. 46. Д. 99 (1851) Л.102об.- 109
47 ЦАНО.Ф.2. Оп.6. Д. 529. Л. 54-54 об.
48 ЦАНО. Ф.343. Оп.1. Д.204. Л.24
49 Мартынов А.Ф. Нижний Новгород и его ярмарка //Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. Т.1. С.124
50 Ленский А.П. Воспоминания. // Русская мысль. №4. Отд. II. С. 15
51 Мельников А.П. Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки (1817-1917). Н.Новгород, 1993. С. 141
52 Смирнов Д.Н. Полицмейстеры //Горьковская коммуна. 1945. 14 августа
53 Тарас Шевченко в Нижнем Новгороде Сборник под редакцией Н.М. Добротвора. Горьковское областное изд-во. 1939. С. 76
54 Героизм нижегородского полицмейстера П.В.Лаппа-Старженецкого на пожаре в Нижнем Новгороде //Нижегородские губернские ведомости. 1857. №45
55 Смирнов Д.Н. Указ. раб. С.450
56 Нижегородские губернские ведомости. 1861. Часть неофициальная. 25 марта.
57 См.: Мартынов А.Ф. Указ. статья. С.124
58 Лушин А.Н. Нижегородские полицмейстеры. Нижний Новгород, 1998. С. 8
59 Иванов В. Происшествие 17 января 1860 года //Нижегородские губернские ведомости. 1860. №4
60 Объяснения А. Полторацкого в газете «Нижегородские губернские ведомости» //Нижегородские губернские ведомости. 1860. №5
<< Назад Вперёд>>
