Основные направления деятельности нижегородской полиции
Ревизоры перечисляли замечания и упущения градской полиции. Важнейшие из них следующие: 1) «Канцелярский порядок во всех частях нарушен: по многим делам бумаги не подобраны и не подвязаны». Исполнение резолюций была медленной, а в настольных росписях об исполнении отметки отсутствовали. Неоднократные указы губернского правления по одному и тому же делу оставались без исполнения; 2) В книгах по векселям об исполнении отметок также не было, как и кладовой записки о выдачи денег из кладового шкафа не имеется; 3) «Все ведомости вообще отправляются куда следует несвоевременно»; 4) В книгах приказов об исполнении распоряжений частными приставами в течение положенных семи дней отметок «не наблюдается»; 5) Частные приставы надзор за делопроизводственными столами не исполняют, так как на это не имеют времени, особенно в период ярмарки; 6) «Дежурство по очереди квартальными надзирателями в полиции не наблюдается»1.
В свою очередь губернское правление извещало генерал – губернатора, что оно неоднократно делала полиции «строжайшее побуждение и выговоры, налагая пении… Но таковые меры не имели желаемого успеха». Потому оно за такую «беспечность полиции», признала «изыскать» виновных и предать их на рассмотрение уголовной палаты2.
Нарушение делопроизводственного порядка, как видим, сказывалось и на полицейской службе: от волокиты при рассмотрении правонарушений и заявлений граждан, до элементарной дисциплины внутреннего распорядка.
Ревизии делопроизводства полиции проводились регулярно, однако, улучшение дела удавалось добиваться с трудом. Дисциплинарный порядок зависел от регулярного и действенного контроля со стороны губернской власти. К середине ХIХ столетия данная проблема, в общем-то, во многом разрешилась. Так, в феврале 1847 года военный губернатор М.А. Урусов приказал вице-губернатору М.М. Панову ревизовать делопроизводство градской полиции. В представлении об исполнения поручения говорилось, что «дежурная, входящая, исходящая и разностные книги» велись исправно. За 1846 год остались неразрешенными всего лишь девять дел, а «медленности и неисправных действий» градской полиции по распорядительной и исполнительной полиции «по тщательном обозрении дел не замечено».
Что касается штата полиции, то он состоял из шести служителей, из которых трое находились «при трех пожарных лошадях», один при пожарном инструменте, один - сторож и один - рассыльный. Прежде полицейская команда состояла из трех штатных городовых хожалых унтер - офицеров и шести вольнонаемных служителей. Причем, на период проверки унтер – офицеры уже не служили3.
В отчете военного губернатора М.А. Урусова за тот же год говорилось, что действия градской полиции в большинстве уездных городов «в отношении распорядительном и исполнительном, … найдены в сравнение с предшествующим годом в более удовлетворительном состоянии». Тем не менее, особенно слабой и медленной выявлена была работа арзамасской и васильской полиции. Но благодаря принятым губернатором мерам, «исполненными при его личных указаниях», их работа «значительно улучшилась». То же, в некоторой степени, наблюдалось и в горбатовской полиции. Надзор городничих за тюремными замками, пожарными командами и градскими больницами «несравненно увеличился, чему служат доказательством удовлетворительное положение во всех городам, а в некоторых даже превосходное», констатировал Урусов.
«Постоянно и внимательно следя за действиями земской полиции в распорядительном и исполнительном отношениях, производимого с ними перепискою, личным обозрением и сообщением достоверных сведений», в работе ардатовской, васильской, сергачской и семеновской полициях «обнаружена неудовлетворительность». Особые меры, принятые губернатором по всем уездам, «хотя и имели существенные и действительные последствия, относительно значительного уменьшения числа дел и заметного улучшения по всем предметам», но, несмотря на принятие этих строгих мер, «они в дальнейшем еще от них расстоянии», витиевато заключал военный губернатор. Вместе с тем, лукояновская, горбатовская и макарьевская полиции «обнаруживают особенную быстроту в движении дел, отчетности и правильного производства следствий и незамедлительном представлении их к судебному рассмотрению»4.
Что же касается уголовных дел, то по М.А. Урусову, делопроизводство «по уголовному столу» Нижегородской градской полиции находилось «совершенно беспорядочном и запущенном виде» - до 1500 бумаг за разные годы не разобраны. По этой причине, «происходит бесполезная переписка с разными Присутственными местами и лицами, и частями города», тогда как ими уже были доставлены все нужные сведения. Иногда «по неотысканию бумаг, в неразобранных кучах, требуются вновь уведомления о содержании сделанных сношений»5.
Власть внимательно следила за движением преступности в Нижнем Новгороде и губернии, организуя необходимые условия по борьбе с ней. Из рапортов и ведомостей нижегородского губернатора о происшествиях за 1809 год мы узнаем, что с февраля по октябрь было совершено шесть убийств, из них пять - раскрыты. К сожалению, нам не известны данные о совершаемых преступлениях в последующие годы.
По – прежнему, беспокойство правительства вызывала криминогенная обстановка на Волге. Борьба с преступностью, в особенности с грабежами купеческих судов на водных трактах, торговых маршрутов из Арзамаса в Нижний Новгород, из Нижнего Новгорода в города Макарьев и Балахну, составляла большие проблемы. Известный специалист по истории органов внутренних дел России Н. Варадинов отмечал, что «в 1804 году наиболее частые ограбления по стране были в Нижегородской губернии». Они еще более увеличились в 1813 году, приняв невиданные размеры. Война, неурожай породили дезертирство, бродяжничество, грабежи, число которых приняло громадные размеры (и в том числе болезни, рекрутские наборы, эпидемии»6.
По указу «О мерах по прекращению разбоев в нижней части Волги» от 17 февраля 1823 года предписывалась защита торговых судов и караванов. От этого не должны были устраняться городская и земская полиции. Еще с 1797 года были учреждены разъезды – гардкауты (оберегательные суда), которых до 1804 года насчитывалось четыре, через десятилетие - двенадцать, курсировавших от Костромы до Астрахани и по Каме. Но полицейские меры оказались недостаточными. В указе признавалась необходимость добавить еще шесть судов. В ночное время должны были устанавливаться посты из двух караульных, с добавлением чинов земской полиции7.
Указом «О разделении реки Волги на три полосы дистанции с определением особой полиции» от 20 декабря 1834 года вводился полицейский контроль над судоходством8. 20 октября 1856 года отменяется крейсерское обслуживание Волги «оберегательными» судами (гардкаутами), а предоставляемые средства передавали «для надзора и улучшения судоходной полиции на Волге»9.
Усложнение общественных отношений и наличие в городе всероссийского торга, увеличивала миграцию населения, что приводило к усложнению работы полиции. В начале 30-х годов в некоторых городах страны вводятся должности следственных приставов по гражданским и уголовным делам. В декабре 1835 года два таковых появились и в Нижнем Новгороде10. Это было вызвано тем, что в период проведения Нижегородской ярмарки задерживалось, как правило, 1100-1200 правонарушителей. Надо признать, что работа приставов по гражданским и уголовным делам была достаточно эффективна.
Как уже говорилось, толчком к созданию в России губернской полиции послужила антисанитария в Астрахани. Александр I при обозрении городов «нашел, что во многих из них полиции не имеют должного наблюдения за опрятностью и чистотою»11. Это вызвало распоряжение министра внутренних дел В.П. Кочубея, который 26 августа 1803 года «строжайше подтвердил» полиции, «дабы всякая чистота и опрятность в городах была наблюдаема».
Решением Нижегородского магистрата в марте 1807 года на полицию возлагается регистрация расселения населения в зимнее время по берегу реки Оки, так как весной случались провалы в воду. О непорядках рекомендовано «немедленно сообщать в полицию»12.
Кстати, за спасение 69 человек во время свирепствующей 30 апреля 1824 года бури, частный пристав Хомяков был награжден орденом Св. Владимира 4 степени13.
В Отечественной войне 1812 года нижегородская полиция участия не принимала, но в своей деятельности ощутила на себе все ее экономические и социальные последствия, в особенности обострившуюся преступность - кражи, ограбления и пр. Указом Правительствующего сената на полицию был возложен надзор за иностранными выходцами, склонными к бродяжничеству (последствия плена и пр.). Рекомендовалось приписывать их к городским и сельским обществам, направлять на военную службу, переводить в работные люди или приписывать к помещикам по месту их появления14.
Виновных направляли в тюрьмы. В Нижнем Новгороде это был Кремль. С 1811 года существовало два расположенные рядом тюремных отделений: мужское и женское, что приводило к неприятным казусам. В Арзамасе и Макарьеве остроги совершенно разрушились и переделаны: в Арзамасе в свободный каменный флигель, в Макарьеве - каменные монастырские больницы. В остальных восьми уездах тюрьмы помещались в простых деревянных избах, без дворов для прогулки арестантов и без всяких подразделений по роду преступлений. Помещения были ветхими, что способствовало побегам. В 1813 году губернской администрацией были составлены типичные проекты тюрем в пяти городах15.
Нижегородской полиции пришлось вести наблюдение и за сосланными в губернию в 1812 года подозрительными иностранцами и военнопленными французской армии. Губернаторам предписывалось, чтобы они приказали градским и земским полициям строжайше наблюдать за пересыльными: больных «отлучать» от здоровых, а пленным не соприкасаться с местными жителями. Военнопленные должны были вести себя «тихо и добропорядочно, не причиняя жителям не малейших обид»16.
Много пленных направляли на жительство в Арзамас. Так, 9 августа 1813 года из Тамбова прибыла партия из 58 военнопленных: одного штаб - офицера, 48 обер - офицеров и девяти служителей. На следующий день туда же препроводили одного штаб - офицера, 25 обер - офицера, двух офицерских жен и пятерых служителей. В сентябре также из Тамбова прибыла партия в числе одного штаб-офицера, 91 обер - офицеров, 3 офицерских жен и 8 офицерских служителей17.
Французы доставляли арзамасцам немало хлопот, в особенности тем, у которых они стояли на постое. Несмотря на выделяемое государством содержание, некоторые военнопленные промышляли воровством, выкапывая в ночное время из обывательских огородов картофель и похищая другие овощи. Были замечены они и в нарушении правил обращения с огнем. Посыпались многочисленные жалобы, и местный городничий дважды делал нарушителям замечания, однако это не подействовало. Например, 23 августа 1813 года городничему жаловался отставной солдат Семен Галанин, что трое квартирантов обер-офицеров в пьяном виде вломились в комнату его квартирантки Натальи Распопиной, «намереваясь сделать ей гнусный поступок». Вставшего на ее защиту Галкина, один из офицеров схватили за горло и вытолкнул из избы. Пьянство было продолжено с десятком офицеров, пришедших из других квартир. Городничий с квартальным надзирателем и унтер-офицерам инвалидной команды, потребовал от квартирантов удалиться, но они отказались подчиниться, ругаясь «матерными французского диалекта словами» и даже ударили надзирателя. О происшествии доложили губернатору, который предписал отправить наиболее буйных французских офицеров на север губернии, в уездный город Семенов18.
Современник события - французский капитан Шерон вспоминал впоследствии, что городничий ненавидел французов и воспользовался подвернувшимся случаем. После жалобы одного из жителей (мемуарист не уточняет ее причину) он явился на квартиру и начал оскорблять офицеров, а двое из них даже получили несколько ударов палками. Те, якобы снесли обиду, боясь наказания и ссылки в Сибирь, а потому высылка в Семенов была воспринята ими с большим удовлетворением, как спасение19.
Трудно судить, кто в данном случае прав, и действительно ли городничий Юрлов ненавидел французов. Жительствующий в Арзамасе коллежский советник Гибаль жаловался Министру народного просвещения о его притеснениях и причинении ему и сыну обид. Он также обвинял Юрлова в жестоком обращении с пленными. 16 сентября 1813 года Министр внутренних дел, сообщая об этом нижегородскому губернатору, писал, что просьба коллежского советника Гибаль препровождена им министру полиции и просил уведомить об этом жалобщика20.
20 сентября 1813 г. министр народного просвещения направил отношение на имя главнокомандующего в С.Петербурге и одновременно исполняющему должность министра полиции князю С.К. Вязмитинову. В нем говорилось, что содержатель лучшего в Москве пансиона, коротко ему известного по службе и своими благородными качествами, 70-летний старец при приближении неприятеля оставил Москву, в которой потерял все свое имущество и отправился на жительство в Арзамас. Здесь он намеревался продолжить содержание пансиона, т.к. он вывез из Москвы девять своих воспитанниц. Но едва он там обосновался, как надворный советник Юрлов «начал всячески притеснять его», запретив хозяевам домов отдавать в наем для него квартиры, которых «в таком городе удобных для большего заведения и без того немного». Более того, «без всякой причины» побил его сына только за то, что тот по просьбе находящихся в Арзамасе пленных французских офицеров, которых городничий также избил до крови, «начал было пересказывать по-русски их объяснение». Министр просил С.К. Вязмитинова оказать покровительство «сему почтенному старику и доставить ему всякое удовлетворение, которое могло бы его успокоить».
В заключении он присовокуплял с оговоркой, что хотя это и «постороннее для него обстоятельство», тем не менее, он считал, что «с пленами офицерами не следовало бы городничему поступать столь жестоко».
Министр полиции приказал нижегородскому губернатору «все строжайшие исследования и в подробности с возвращением просьб г. Гибаль» обо всем ему донести». В отношении же Юрлова, если «все здесь на него выводимое окажется справедливым, предать суду и законному наказанию»21.
Об этих событиях вспоминал и князь И.М. Долгоруков, проезжавший в то время через уездный город, отразив это в своих мемуарах под названием «арзамасская сумятица». Говоря о пленных французах, он писал, что «все они по воле гуляли в городе», и надзор за ними был поручен городничему Юрлову. Вот как он его характеризовал: «мужик очень обстоятельный, пожилой и 20 слишком лет уже правит эту должность; следовательно, казалось бы, и выучиться должно своему ремеслу». Хотя в городе была малочисленная полиция, но состоящая в большинстве своем из старых изувеченных служак. «Пленным вздумалось подурачиться» и к ним присоединился старший сын содержателя пансиона (имеется в виду Гибаль – Авт). Французы сошлись в трактире, перепились и «слово за словом, начались соблазнительные поговорки». Об этом донесли городничему, который «вломился» в трактир и стал уговаривать буянов. Но французы «кулаками зачали доказывать господину городничему, что право всегда на стороне того, у кого физическая и множественная сила: побили его порядочно, и разошлись просыпаться по квартирам». Мемуарист писал, что в губернии «долго и много об этом толковали: кто дивился, кто ужасался, а я находил, что это очень естественно», поясняя, что когда «80 человек головорезов сведут в одном городе и поручат присмотру нескольких калек, то, кажется, другого последствия и ожидать не должно»22.
Чем дело закончилось для арзамасского городничего, архивный документ умалчивает.
Несмотря на эти неприятные казусы, пленных продолжали направлять в Арзамас. 31 октября из Чернигова туда поступила партия из 5 штаб - офицеров, 34 обер - офицеров, одной офицерской жены, 53 нижних чинов и трех солдатских жен. В январе 1814 г. Арзамасский нижний земский суд информировал губернские власти, что в Выездной Слободе квартировалось 40 нижних чинов французской армии23.
Одним из крупных центров размещения военнопленных французской армии стал Семеновский уезд, в который было сослано несколько сот человек. Впервые они здесь появились в начале 1813 года, а уже к 1 декабрю контингент ссыльных достиг 366 человек солдат.
До нас дошли рапорты семеновского земского исправника, который ежемесячно пунктуально отправлял в губернский город списки вновь прибывших иноземцев, отмечая их фамилию и имя, чин, возраст, национальность, воинское подразделение, место и время пленения. Так, в декабре 1813 года, к 366 военнопленным было прислано еще 27 человек и одна женщина. Но к январю следующего года их осталось 344 человека24.
Высланный после арзамасского инцидента в Семенове француз Шерон донес до нас любопытные сведения о своем житье в этом уездном городе. Жили пленные впятером. Особо он отмечал дешевизну продовольствия, так что на офицерское жалование можно было даже ежедневно пировать. Подружились они с местным городничим, «добрым малым» и представителями уездного дворянства, которые приглашали их к себе в гости. Один из таких приемов Шерон описал. Сначала приглашенным подали чашку кофе, а потом угостили водкой, которые все должны были пить из одного кубка, приветствуя друг друга. Водку сменила полынная настойка, и после этого пригласили к столу, на котором находился большой длинный пирог, начиненный огурцами, цыпленок и пиво. Закончилось пиршество французским вином и пуншем. После этого городничий пригласил присутствующих к себе домой, куда их повезли на колясках. Там также состоялась трапеза из рагу, соленых грибов и огурцов. Все это сопровождалось донским вином, водкой и настойками.
После пиршества французов повезли в красивый загородный дом, где их угостили различными вареньями, хорошим арбузом и, конечно же, обильным вином и пуншем. Вернулись пленные в свои квартиры около полуночи25.
Другим пунктом поселения являлся Сергач, в котором к январю 1814 года находилось 67 военнопленных. Из них один подполковник, 48 офицеров двое нижних чинов. Среди пленных был один швед, 10 голландцев и два голландца. Кроме того, там же находились три жены французских офицеров26.
Но в Нижегородскую губернию высылались и иностранцы, проживавшие до войны в нашем Отечестве и впавшие под подозрения властей. 12 июля 1812 года из Москвы был направлены в Нижний Новгород, а оттуда в Макарьев 40 подозрительных «наполеонистов».
До Нижнего Новгорода судно добиралось 56 дней и прибыло 17 октября. Один из высланных режиссер французского театра Арман Домерг вспоминал: «Здешний губернатор, находившийся также в неизвестности относительно нашей участи, объявил сначала, что не знает, что ему делать с нами». А потому до выяснения вопроса их оставили на судне. «Но тут скрывалось низкое корыстолюбие», продолжал мемуарист, т.к. только скрылся губернатор к ним подошел чиновник московской полиции под предлогом осмотра, но при этом «секретно предложил» одному из высланных за тысячу рублей выхлопотать у губернатора разрешить им жить в городе. Некоторые из наиболее богатых сделали складчину и через день всех сорока прибывших выпустили на берег, которым не без труда удалось в городе найти квартиры27.
Действовал ли полицейский - взяточник с разрешения губернатора А.М. Руновского или это была его инициатива, сказать сложно.
За два дня до прибытия ссыльных, губернатор направил «ордер» местному полицмейстеру Бабушкину о приеме иностранцев. Приказывалось позволить им «занять в здешнем городе посредством вольного найма квартиры». Полицмейстер должен был иметь сведения о месте жительства высланных, а квартальным надзирателям «иметь за ними строгий надзор о поведении их». И если будет замечено «какое - либо подозрение, равно и о связях их» доносить немедленно.
17 октября все прибывшие в Нижний Новгород дали полиции подписку, обязуясь без ведения полиции «ни под каким предлогом отсюда не выезжать», в противном же случае будут отвечать по законам.
Через десять дней полицмейстер рапортовал о принятии их под надзор полиции. В конце своего донесения он замечал: «И хотя доныне ни один из тех иностранцев не замечен в подозрительном поведении или дурных связей, но тем паче вперед поступки и образ жизни их не могут остаться без строжайших замечаний и исследований, а особливо касательно сношений их или корреспонденции, а чтобы никто из них не мог отсюда каким – либо образом отлучиться, то в наблюдение за сим и хозяина квартир обязываются подписками». Высланные были размещены в домах на Покровской, Ильинской, Печерской улицах, в Благовещенской слободе, Тихоновском, Троицком и Предтеченском церковных приходах, а также в квартале Рождественской части.
23 октября губернатор информировал макарьевского городничего Шушерина, что «по чрезмерному стеснению здешнего города», высланных из Москвы иностранцев он направляет в город Макарьев, где их содержать в градской больнице под надзором полиции.
Через пять дней обоз с высланными направили в уездный город. Губернатор «рекомендовал» нижегородскому полицмейстеру Бабушкину для их сопровождения «нарядить одного из частных приставов», а конвойную команду «истребовать» от командира гарнизонного батальона полковника Шиллера.
В тот же день 28 октября губернатор извещал макарьевского городничего об отправлении к нему иностранцев и предписывал их «содержать под строгим надзором полиции», и если заметит, что иностранцы переписываются с кем - либо, то «при самом начале оной письма их, равно и к ним скромным образом удерживать» и доставлять губернатору. Надзор поручался квартальному надзирателю Михайлову28.
В Макарьев прибыло 39 иностранцев, т.к. один из них учитель – швейцарец Людвиг Фаио был оставлен в Нижнем. Высланным иностранцам разрешалось получать корреспонденцию от родственников и знакомых, которая тщательно проверялась полицией. Им строго запрещалось прохаживаться по обширному «тюремному» двору и они свои прогулки совершали по крытой галерее, расположенной по фасаду здания во всю ее ширину. Но постепенно ссыльные приобрели большую свободу. Летом некоторые из пленников стали незаметно перелезать через стену и уходить в лес на прогулку. Возник конфликт с городничим, написавший об этом донос вышестоящему начальству. Это повлекло за собой посещение двух губернских чиновников, но, увидев, что широкие ворота открыты настежь, а ссыльные спокойно занимаются каждым своим делом, «чиновники засмеялись в лицо городничему». Проверяющие оказались не так придирчивы, но зато корыстолюбивы: состоятельные иностранцы собрали около 1000 руб. и получили возможность «поехать повеселиться в Нижний Новгород».
Не отставал от губернских чиновников и макарьевский городничий, который также «нашел предлог к новым вымогательствам», открыв за мзду для них двери больницы29.
Макарьевские затворники находились под охраной одного унтер - офицера и шести рядовых местной инвалидной команды, а в ночной период она увеличивалась еще на два человека. Но на время наступающей ярмарки городничий считал караула недостаточным и поэому «обязанностью своею посчитал» испросить у губернатора «не благоугодно ли будет» при прибытии нижегородской внутреннего гарнизона команды на ярмарку, чтобы караул был занят ею, и тем самым удвоить охрану иностранцев не только Городничий торопил губернские власти, рапортуя, что «усиление караула необходимо вследствие уже начавшегося стечения народа и особенно потому, что у инвалидов содержащих караул за иностранцами нет другого орудия, кроме тесаков»30.
В Макарьеве с 1640 года успешно действовала ярмарка, постепенно превратившаяся во Всероссийское торжище. Но в 1816 году она сгорела, и 17 марта 1817 года правительством принимается решение о переводе ее в Нижний Новгород31. Большая роль в этом принадлежала гражданскому губернатору Степану Антиповичу Быховцу. 23 марта 1817 года на Нижнем Базаре в доме купца Климова в Нижнем Новгороде открывается правление Нижегородской Всероссийской ярмарки, как отмечалось в распоряжении нижегородского губернского правления, «о чем знать всем градским и земским полициям»32.
К ярмарке был приписан Костромской батальон внутренней стражи. Позднее заключен договор на охрану ярмарки в период ее проведения с Оренбургским казачеством. Организованы сторожевые команды, подготовлены рядские старосты.
20 июля 1817 года состоялось открытие первого сезона ярмарки. К 1821 году - это уже крупный комплекс, который в дальнейшем получил целостный архитектурно-строительный ансамбль. В 20-30-40 - е годы на ярмарку приезжало около пятнадцати тысяч купцов из разных стран мира. Ежедневно она собирала десятки тысяч посетителей33.
Как отмечалось в периодической печати: «От Арзамаса до Нижнего Новгорода все шло и ехало на Нижегородскую ярмарку. По всему этому пути с расстояния верст в пять-шесть были расположены казачьи пикеты (в народе, «бекеты») из соломенного шалаша, одного или двух казаков-оренбуржцев и придаваемых им в помощь четырех-пяти крестьян из ближайших селений. Тут же устраивались вышки по типу пожарной каланчи для обзора. Еще были памятны разбойничьи подвиги на Волге и Суре. Но гардкауты и пикеты теперь уже не были особенно необходимы на водах»34.
Издатель журнала «Отечественные записки» П.С. Свиньин, посетивший Нижний Новгород в 1820 году, также писал: «Для безопасности караванов и обозов, тянущихся на ярмарку и обратно, учреждена по дорогам цепь казачьих пикетов, через каждые три, четыре версты, с таким расчетом, чтобы они могли подавать друг другу сигналы». Казаки объезжали свою дистанцию и ночью. «Кроме двух или трех казаков, при каждом пикете находится по одному или по два крестьянина, наряженных земскою полицией близ лежащих селений»35.
Местность по арзамасскому тракту пользовался недоброй славой, как и около Арзамаса Брехово болото. Не доезжая Нижнего Новгорода грабежи происходили около Борисово, Митино и Мызы36.
В связи с Всероссийским торжищем увеличивается штат силовых структур. В 40-е годы века в губернии дислоцировано более шести тысяч военнослужащих: четвертый учебный полк 205 человек; Тарутинскй егерский полк – 4099; внутренняя стража – 1195; ярмарочная команда – 58; жандармерия – 34; инженерное ведомство – 75; полиция – 245; кантонисты – 596; бессрочные служащие – 189; отставные солдаты – 659; артиллерия – 5 военнослужащих37. Кроме этого, в Кремле находился неранжированный четвертый карабинерный полк, который комплектовался исключительно еврейскими мальчиками, набираемыми на службу с десяти-двенадцати лет38.
К концу указанного десятилетия численность вооруженных сил в губернии составляла 8017 человек.
Наряду с поддержанием порядка и борьбы с правонарушителями на ярмарке, полиция поверяла у приезжающих наличие таможенного клейма, фабричных знаков или печатей, контролировала платный проход и проезд по плашкоутному мосту с правого на левый берег Оки.
По завершении первых торгов нижегородский полицмейстер в докладной записке губернатору и городскому магистрату отмечал, что за различные административные правонарушения на ярмарке было задержано более пятисот человек, двадцать восемь человек привлечены к суду за мошенничество (фальшивомонетничество, дача взятки полицмейстеру и пр.)39.
Для осуществления надзора за поддержанием порядка, пикетирования торжища и его окрестностей, главных дорогах, ведущих к нему, в помощь полиции на ярмарку ежегодно направлялись оренбургские казаки (12 офицеров и 562 рядовых)40.
В период работы Всероссийского торжища на полицию налагалось наблюдение за противопожарной безопасностью. По указу императора «О несодержании огня в лавках гостиного двора Нижегородской ярмарки» полиции предписывалось «строго наблюдать за соблюдением противопожарных мероприятий - ведь от пожара большие убытки»41. В 1822 году было постановлено держать огонь не только во временных помещениях, но и в лавках Гостиного двора до 23 часов. При посещении Николаем I Нижнего Новгорода в 1836 году он повелел «зорю бить» в тоже время, при этом обходя с барабанным боем весь Гостиный двор. И после этого огня в лавках и помещениях «ни под каким видом не пользовать». С того времени повелось, что полицмейстер ежегодно давал печатные объявления относительно употребления огня на ярмарке, в которых изъяснялась Высочайшая воля по данному вопросу42.
Разъездной полиции проводился досмотр за осадкой речных судов, прибывавших на ярмарку, т.к. перегруз мог привести к происшествиям. В инструкции на этот счет отмечалось, что «потачка в этом деле полицейских чиновников хозяевам судов наказуемы не только отрешением от должности, но и уголовной ответственностью за это действие»43. Но особо беспокоило губернскую власть привлечение на ярмарку различного рода мошенников, воров и вообще подозрительных лиц.
Наряд с несомненными положительными процессами, изменившими облик губернского центра и всей губернии, были и негативные, выражавшиеся в постоянных гульбищах граждан в трактирах, гостиницах и прочее. Особенно волновало развившееся пьянство среди населения. Так, губернские власти, исполняя решение МВД и Министерства финансов о питейном сборе, обобщили данные о наличии питейных заведений и продаже вина за 1819-1824 годы. Выяснилось, что в Нижегородской губернии существуют 223 питейных заведения, которые без Нижегородского уезда и губернского центра продали 409 000 ведер вина44. По уездам это выглядело так:
Из таблицы видно, что в Нижнем Новгороде и Нижегородском уезде питейных заведений было 68 и в них посетителями выпивалось 102 120 ведер вина. Из других уездов первенство занимал Балахнинский уезд - 38 110 ведер, а аутсайдером был Семеновский - 23 810 ведер.
Указом 1819 года «О введении десятинного разделения питейных мер» устанавливались новые меры измерения винных емкостей. Счет емкостей шел таким образом: ведро, полуведро, четверть, десятая часть ведра, двадцатая, пятидесятая (чарка), сотая (полушка)45. Данная мера считалась необходимой для общей оценки продажи вина в государстве.
Однако сведения о продаже вина в губернии оказались далеко не полными. Ведь только на Нижегородской ярмарке продавалось более 460 000 ведер кизлярских вин, не считая производство других крепких напитков. Объемы продаж вина и пива возрастали. Так, на Нижегородской ярмарке в 1845 года продано пива и меда на 121 000 рублей и выпито от 750 000 до 840 000 бутылок46.
Пьянство особенно было развито в уездных городах Арзамасе, Макарьеве, Лыскове, Горбатове и более всего в губернском центре. Все это приводило к увеличению правонарушений разного вида. Например, святотатств стало больше, и совершались чаще в городах, нежели в селениях. Убийства наблюдались преимущественно в Нижнем Новгороде (по причине огромного стечения народа во время ярмарки) и в тех уездах, где жили татары, весьма склонные к краже лошадей. Разврат более замечался в Балахнинском и Семеновском уездах. По этой причине здесь рождалось значительная часть незаконнорожденных детей и большое число подкидышей. В Арзамасе также было много подкинутых детей. Объяснялось это затворничеством женщин, и рождение ребенка вне брака вызывал страх и стыд.
А что же полиция? По свидетельству современника, нижегородского губернского предводителя дворянства Н.П. Болтина, исправник и становой пристав, обязанные наблюдать за законной продажей хмельных напитков в уезде, «не смеют разинуть рта и скрепя сердце должны смотреть на грабеж, производимый откупщиками, в противном случае рискуют быть исключенными из службы как беспокойные люди»47.
К прямым обязанностям полиции относилось сохранение спокойствия и тишины в городах, особенно в ночную пору. В архиве сохранился проект ночного обхода по Нижнему Новгороду, относящемуся к 1848 году. Их осуществляли городовые унтер - офицеры и прикомандированные к ним нижние чины военнослужащих. Патрулирование начиналось с 21 часа. Город делился на четыре пункта, в каждом из них дежурил городовой и четыре рядовых солдат. Кремлевская часть состояла из двух пунктов. А Рождественская и Макарьевская по одному. Обход должен был делаться не менее двух раз за ночь. Патрульные обязывались обращать особое внимание «не скрываются ли во вновь строящихся зданиях, под мостами, в пустых судах и баржах подозрительные люди». Они должны прислушиваться, «не слышно ли где особенного шума, крика, призывающего на помощь» или не видно ли драк на улицах или признаков воровства. При всех этих случаях, патруль обязан тотчас же «подать помощь», стараясь задержать виновных и представить их в ближайший частный дом48.
Сохранились сведения о полиции в некоторых уездных городах. Например, в Арзамасе с почти шеститысячным населением в разные годы первой половины ХIХ века в ней служило от 8 до 18 человек постоянного состава. Кроме этого существовала и инвалидная полицейская команда из ветеранов войны 1812 года. Она помогала основному составу полиции обеспечивать охрану общественного порядка на улицах и рынках города.
Одной из забав арзамасцев были кулачные бои с крестьянами села Выездное. И хотя существовали на эти увеселения запреты, принятые еще при Елизавете Петровне в 1749, 1751 годы и не раз повторенные в последствии, тем не менее, полиция смотрело на них сквозь пальцы. Известный литератор и член правления Московского университета М.Л. Назимов, проведший детские годы в Арзамасе, вспоминал, что в кулачных боях принимало непосредственное участие более пятисот человек, а полиция в составе пятнадцати будочников и городской инвалидной команды были, к сожалению, лишь в числе наблюдателей49.
В Арзамасе и окрестных селах росло число краж и ограблений50. Этим же отличались уездный центр Ардатов, крупное село Кулебаки, в которых неоднократно происходили ограбления на базарах и рынках, нападения на семьи и поджоги домов. Так, в первой половине 1828 года группа крестьян из села Новый Усад не только напала на поместье графини Митиной, но и длительное время доставляла озабоченность арзамасской и ардатовской полиции. Разбойная группа увеличилась до 15 человек за счет армейских дезертиров и местных крестьян. Только благодаря усилиям батальона внутренней стражи, присланного из губернского центра, арзамасская полиция могла отрапортовать о поимке преступников51.
Во время посещения в 1834 году губернатором М.П. Бутурлиным Арзамаса, до него дошли сведения о грабителях в селе Вад. Он лично убедился в беспечности полиции и выяснил организаторов ограблений - Алексашина и Серова. Оказалось, что руководитель арзамасской полиции Рудаков прикрывал разбойную шайку. Преступники были обезврежены, а причастные к их покровительству полицейские взяты под стражу52.
Через год губернатору вновь пришлось обратиться к Арзамасу, в котором по полученным сведениям развилась страсть игры в карты в городском магистрате и среди чинов городской полиции. Расследование было поручено штаб-ротмистру Галузину, который, изучив положение дел, доложил по инстанции следующее: «Игры между чиновниками бывают весьма часты, но не азартные (как в столицах), которые и служат единственным времяпрепровождением»53.
С развитием экономики и расширившихся социальных связей в 40-начале 50-х годов, преступность то возрастала, то снижалась, и это отразилось на Нижегородской губернии. В отчете Нижегородского военного губернатора за 1847 год говорилось, что воровство и мошенничество по сравнению с предыдущим годом уменьшилось на 149 случаев. Грабежей и разбоев было два случая, а конокрадство «несколько увеличилось»54.
По сводкам балахнинской полиции в 1848 году ею было зафиксировано: грабежей – два, пьянства - 25 человек (23 мужчин и 2 женщины), задержано без паспорта 23 человека. Краж выявлено не было, убийств, и самоубийств - не случалось, нищенства - не наблюдалось55. Правда, ничего не говорилось об общем количестве правонарушений, и какой процент из них был раскрыт.
Известный общественный нижегородский деятель и исследователь А.С.Гациский, работавший в администрации нижегородского губернатора А.А.Одинцова и изучавший уголовную статистику в регионе, отмечал, что за 1854-1863 годы по важнейшим видам имущественных преступлений зарегистрировано 5741 преступления: краж – 4461; грабежей – 310; убийств – 228; поджогов 762 с тенденцией к росту указанных выше преступлений. По этим показателям Нижегородская губерния находилась на лидирующих позициях в стране56.
Чтобы проследить, какая часть правонарушений количественно и качественно имело место быть в губернии, следует обратиться к годовым отчетам Министерства внутренних дел. Так, в отчете за 1857 год отмечено 40,1 тыс. преступлений (из них только краж – 24,1 тыс. и 7,7 тыс. случаев конокрадства). Раскрыто 21,3 тыс. преступлений. Разбойные нападения, грабежи по стране - 588 (из них тридцать три были установлены по Нижегородской губернии). Зарегистрировано в России более десяти тысяч пожаров, убыток от них составил на двадцать два миллиона рублей. От пожаров (двести пятьдесят-триста случаев в год) в Нижегородской губернии население и государство потерпело убыток на более чем восемьсот тысяч руб.57.
Особенное беспокойство вызывали конокрадство. Так, с 1846 по 1852 годы в губернии было зарегистрировано одна тысяча случаев конокрадства, с ущербом государству и частным лицам более чем в тридцать тысяч рублей58. При Министерстве внутренних дел и в полицейских управлениях губернских городов Европейской части России создается институт комиссаров по борьбе с конокрадством.
В 1846 году губернатор циркулярно довел до сведения уездных судов, городовых магистратов и ратушей, что градским и земским полициям вменено в обязанность «принимать самое строгие и деятельные меры к искоренению конокрадства», производя по ним следствия «как можно быстрее и строже»59.
Однако конокрадство не уменьшалось. Цитируемый уже нами Н.П. Болтин писал, что деревенские обыватели беззащитны «от шаек известных всему околотку конокрадов, которые, проживая в селениях безнаказанно делают свои набеги на достояние мирных сельских жителей и тем разоряют несчастных крестьян». Несмотря на преследования конокрадство и специально поставленных правительством комиссаров для преследования данного преступления, оно не только не уменьшилось, но и «получило какую-то законность: так что вор не считает для себя опасным скрывать своего постыдного ремесла, а явно еще кичась им перед другими, с наглостью требует от сельского обывателя или денег, или угощения вином, или выкупа за украденную у него вещь, в противном случае угрожая его выжечь или обокрасть», резюмировал предводитель дворянства60.
К середине века, через губернские ведомости стала доводиться до общественности информация о пойманных преступниках. В одном из таких «объявлений» летом 1861 года отмечалось, что около деревни Оранки Нижегородского уезда пойман разбойник Г.С. Рузавин, который в течение пятнадцати лет занимался поджогами, грабежами и убийствами, проезжих по дорогам Арзамасского и Казанского трактов, наводя ужас на села и деревни в окрестностях уезда. Рузавин участвовал также в поджоге села Борисово, в котором сгорело 64 дома, 16 надворных построек на общую сумму двадцать семь тысяч рублей. При преследовании он и бежавшие с ним два разбойника защищались огнестрельным оружием против исправника, становых приставов и сотских. Преступник был взят вместе с одним из сообщников, а другой из них Васильев погиб в перестрелке.
Рузавин был предан военному суду и военно-служебной комиссии при нижегородском губернаторе. На основании статей 20, 83, 604, 631, 632, ст.1 части 5 Устава военного уложения (1856 года) Григорий Рузавин приговорен к смертной казни через расстрел. Приговор приведен в исполнение 10 августа 1861 года в присутствии волостных старшин Нижегородского уезда61.
На полицию возлагалась и борьба с бродяжничеством и нищенством. Особое внимание уделялось цыганам. В целях прекращении их бродяжничества, указом Правительствующего сената от 20 апреля 1809 года приказывалось приписывать их к помещикам. Но одновременно с этим рекомендовалось обеспечить нормальное проживание цыган, желающих изменить традиционные условия жизни. В 1814 году вновь делается предписание о запрещении цыганам вести кочевой образ жизни и приписки их к мещанским обществам62.
Статистических данных о проживании данной категории населения не существовало. Лишь позднее статистический комитет при Нижегородском губернском правлении отмечал к началу 50-х годов ХIХ века от трехсот до четырехсот цыган.
О количестве наказываемых за бродяжничество людей можно судить по данным Нижегородской губернии. В апреле 1828 года нижегородский генерал – губернатор А.Н. Бахметев приказал Губернскому правлению немедленно составить «самую аккуратную ведомость о числе беспаспортных бродяг и не помнящих родства» и сосланных в Сибирь на поселение людей с 1820 по 1828 годы.
Из рапорта Правления видно, что за указанный период из Нижегородской губернии было сослано в Сибирь 850 человек. Причем, самая большая высылка произошла в 1825 (230 человек) и 1826 годах (229 человек). Отправлено на военную службу 106, крепостные работы – 18, строительство Черноморского порта – 39 и на Севастопольский порт – 264 человека. Кроме того, из других губерний через Нижний Новгород проследовало в Сибирь в 1823 году – 4610 колодников, 1824 году – 6866, 1825 году – 5724, 1826 году – 6420, 1827 году – 5449 человек63.
Долгое время бродяжничество квалифицировалось как деяние, влекущее за собою не столько карательную репрессию, сколько меры, направленные на возвращение беглого к его хозяину. Уголовных репрессий против бродяг не знало российское законодательство и ХVIII века, лишь с изданием закона 22 марта 1828 г. начинается криминализация бродяжничества64.
В начале ХIХ столетия политика власти к нищим претерпели некоторые изменения: отношение к ним стало более гуманным, в особенности это проявилось в правление Александра I, при котором восстанавливаются и крепнут Приказы общественного призрения. Тем не менее при нем продолжают появляться охранительные указы, как например, «О мерах к пресечению бродяжничества нищих» от 20 июля 1809 года65.
Нижегородский губернатор 12 августа 1809 года проинформировал губернское правление о приемлемых мерах к пресечению бродяжничества и нищенства, предложив сделать предписание городской и земской полиции «к точному и непременному исполнению» императорского повеления.
Полиция должна была немедленно всех нищих забрать и переписать с обозначением пола и возраста, каким помещикам они принадлежат, препровождая задержанных к месту их прежнего проживания.
На рассылку нищих по месту жительства полагалось на каждого не более пяти копеек в сутки. Если же городские и сельские общества не соглашались с таковым «прокормлением», то содержание задержанных предлагалось использовать за счет полиции, с последующим истребованием истраченных денежных сумм от Приказов общественного призрения. Полиция обязывалась также предупреждать помещиков, волостные правления и общества, чтобы водворенные нищие на прежнее место жительства должны ими содержаться, а здоровым нищим предоставить средства к пропитанию трудом и чтобы они «ни под каким предлогом» не позволяли им шататься по городам и селениям для прошения милостыни. Дабы это исполнялось, в вотчины, волостные правления и другие ведомства направить по экземпляру указа от 23 января 1801 года, и за неисполнение его виновные грозились быть наказанными за ослушание закона.
Полиция должна была через каждые две недели сообщать губернатору о задержанных и водворенных на место жительства нищих, а также об арестованных за повторное бродяжничество.
На основании данного предписания, городничий Сергача Львов 19 августа рапортовал о выявленных в городе одиннадцати нищих в возрасте от 34 до 96 лет66. Остальные уездные полицейские и земские суды ограничились лишь извещением о получении губернаторского предписания.
Согласно Губернским установлениям и Устава по пресечению преступлений, на полицию возлагалась обязанность «бродящих с калеками и увечными детьми нищих немедленно задерживать». При этом полиции приказывалось «производить розыск»: откуда взяты дети и каким образом произошло их увечье. И если нищие будут изобличены в изуродовании детей или «в растравлении имевших у них ран, или вообще в бесчеловечных с ним поступках», то виновные должны предаваться суду. Детей же и калек надлежало возвращать по принадлежности, за счет общества или помещиков67.
Но нищенство не прекращалось. По мнению А.П. Мельникова, нищенский промысел был вызван и близким расположением знаменитой Макарьевской ярмарки. Вот он как описывает нищенскую братию на ней в начала ХIХ столетия: «Сборщики на церковное строение и нищие стояли вереницей в два ряда по дороге от монастырских ворот к гостиному двору, у стен монастыря сидели, лежали и стояли разные калеки, убогие и кликуши. Такая же вереница тянулась и от северных ворот по дороге к городу Макарьеву»68.
31 июля 1813 года Нижегородское губернское правление заслушало предложение губернского прокурора С. С. Смирнова об указе 12 января 1801 года по искоренению нищенства. Прокурор информировал присутствовавших, что в Нижнем Новгороде «нищих разного рода людей весьма много», которые ходят пор улицам и дворам «без всякого зазора». Особенно много нищих из окружных мордовских селений. «В отвращение хождения нищих», прокурор предлагал учинить строгое предписание градской и земской полиции, чтобы она приняла «деятельнейшие меры» по предотвращению хождения нищих по городу, поступая с ними по закону «без малейшего послабления».
По мнению Губернского правления, балахнинская полиция за нищими бдительного «смотрения не имеет» и за такое «слабое отправление должности», ей был учинен выговор. При этом строжайше подтверждалось, чтобы она «всемерно употребила деятельность к пресечению такого бродяжничества нищих», руководствуясь существующими узаконениями69.
3 мая 1826 года Нижегородский генерал - губернатор А.Н. Бахметев «заметил» множество нищих шатаются по Нижнему Новгороду и по другим местам «для испрашивания милостыни», и местное начальство не обращает на это «важный предмет должного внимания». «Особо непростительно то, - продолжал он, - что допускать ходить по миру не только престарелых и увечных, но совершенно здоровых и способных к работам, и даже детей малолетних».
Так как подобное бродяжничество строго запрещено многими указами в особенности указ от 23 мая 1825 года, напоминал генерал - губернатор, то он «счел долгом» подтвердить губернскому правлению, «дабы оно на основании высочайших узаконений учинило немедленно зависящее от него распоряжение о искоренении на будущее время бродяжничество нищих, где оно существует, и наблюдало за точным исполнением своих предписаний градским и земским полициям, подвергая в противном случае виновных строжайшему взысканию по законам».
Учитывая это, губернского правление наистрожайше подтвердило градской и земской полиции «к искоренению на будущее время бродяжничества нищих», употребив бдительнейшее наблюдение, «дабы отнюдь нигде допускаемо не было ходить по миру людям и просить милостыню». Если же «противное сему откроется», то приказывалось виновных предавать суду. За неисполнение высочайшего предписания полицейским грозила отрешение от должности.
7 июля генерал - губернатор высказал губернскому правлению неудовольствие за то, что, несмотря на подтверждение об искоренении нищенства, просящие милостыню в городе и других местах «шатается множество». Из этого делался вывод о худом исполнении полицией начальственного предписания. Бахмететев вновь подтверждал губернскому правлению, чтобы оно «непременно пресекло бродяжничество нищих», а виновных в том полицейских подвергать «всякий раз строгому взысканию».
Отвечая на бахметеьевское предписание, Нижегородское губернское правление признало его справедливым, объясняя, что оно «еще и в последний раз подтвердило здешнему полицмейстеру и всем прочим городским и земским судам», чтобы каждые по своему ведомству сделали «точнейшее разыскание о бродяжничестве нищих» и впредь для прекращения нищенства приняли бы «деятельнейшие и самонадежнейшие меры, под опасением в таком случае, если и после сего доходить будет до губернского правления сведения о допущении такового бродяжничества», то с виновными будут поступать «по всякой строгости законов»70.
В июне того же года Бахметев писал макарьевскому уездному исправнику: «Дошли до меня слухи, что в Макарьевском уезде много находится беспаспортных бродяг», предписав ему «к открытию оных употребить действительнейшие меры», задерживать и препровождать их «куда следует, для поступления по законам как с ними, так и с держателями их». Генерал - губернатор замечал, что если исправник «слабо будет действовать» и не опросит бродяг, то также будет подвергнут «законной ответственности».
На это исправник ответствовал, что за полуторогодичную свою работу на данной должности, он «всемерно старался», дабы в вверенном ему уезде нигде беспаспортные бродяги «не укрывались и проживания не имели». Он рапортовал, что за это время им было «переловлено разного звания беглых людей 85 человек», в том числе и грабителей. Всего же им было представлено земскому суду 163 задержанных71.
А в июле генерал - губернатор поручает чиновнику особых поручений Путвинскому «иметь бдительное наблюдение, дабы во время Нижегородской ярмарки не происходило на ней никаких злоупотреблений, и не было бродяг и нищих»72.
Но, несмотря на это, борьба с нищенством в основном сводилась к запретительно - репрессивным мерам, но законодательные предписания оставались мертвой буквой. Указами не затрагивались коренные причины появления нищенства, и в лучшем случае обращалось внимание на их функционирование.
Профессиональные сельские нищие стекались в города, рассчитывая на щедрые подаяния и незнание степени их нужды местными жителями. К профессиональным нищим следует отнести калек и слепых. Среди них немало было симулянтов, использовавших разнообразные вещества, предметы, с помощью которых они принимали уродливый вид. Главным средством их промысла служили духовные стихи, распевавшиеся на базарах, ярмарках, в местах богомолья. Слепцы - нищие разделялись на партии, имевшие своих главарей. Такие партии представляли собою как бы отдельную семью, ведущую большую часть года бродячий образ жизни, переходя из деревни в деревню. Исследователь нищенства - слепцов в Семеновском уезде Нижегородской губернии Г. Демьянов писал, что «нищие - слепцы, руководимые опытными вожаками, прекрасно знают время сельских ярмарок, базаров, почему стараются попасть на эти сборища, очевидно, надеясь на большой сбор». Такие нищие никогда не входили в компанию с обыкновенными нищими, держась особняком. По мнению Г. Демьянова, слепцы - нищие являлись преимущественно уроженцами Костромской и Нижегородской губерний. Причем, такие нищие в основном действуют в Семеновском и Макарьевском уездах Нижегородской губернии, где широко был распространен раскол. По наблюдению исследователя, бродячие слепцы принадлежали к секте, приемлющих тайное священство, к австрийской секте, редко - единоверцы, а православные являлись исключением. Репутация слепцов среди местного населения не говорила в пользу их нравственных качеств. Устоявшийся взгляд населения на них как на людей, способных к преступлению. Особенно крайне развращающее и безнравственное влияние нищие - слепцы оказывали на детей73.
Определенные сдвиги в деле предварительного следствия и дознания произошли в 1835 году, когда в штат нижегородской полиции специальным распоряжением было определено два следственных пристава74. Отныне большая часть преступлений могли рассматриваться не в судебных местах, а в полиции. Однако желаемого результата правительство не достигло: решения принимались некачественные, да и полицейские чиновники и следователи, пытались избавиться от лишней обузы.
Кроме следственных приставов расследование в уездных городах производили околоточные надзиратели и земские суды. Следствие подразделялось на предварительное и формальное.
Губернские правления получили из Правительствующего сената соответствующее разъяснение об их обязанностях по наблюдению «за подведомственными им полицейскими местами, чтобы они в точности исполняли то правило, что по розыскным статьям полиция должна извещать лишь в случае, если будет найден отыскиваемый факт преступления» и чтобы в случае «недостатков по розыску», полиция была «подвергаема ответственности на законных основаниях».
Однако, как отмечалось в официальном печатном органе МВД, городская и земская полиция большей частью отступали от установленных правил, отписываясь, что в местах, им подведомственных, разыскиваемого лица не оказалось. А затем после подобных донесений вовсе прекращали розыск. Тогда как по силе закона должно такое происходить лишь в том случае, если отыскиваемое лицо будет найдено. Расследование затягивалось, отчего происходила одна бесполезная и обременительная переписка75.
Затягивание следственных действий городской и земской полицией происходило и в результате их нераспорядительности. В объяснениях по этому поводу нередко можно было прочитать на ссылку, что производство дела приостановлено по причине «отлучки прикосновенных к ним лиц»76.
Противодействуя такому безразличному отношению местных правоохранительных органов, министерство стремилось доводить до них опыт столичных (Москвы и Санкт-Петербурга) полиций, где стала формироваться основа будущего полицейского сыска как специального органа. Так, распоряжением по столичной полиции «О задержании шайки грабителей в Санкт-Петербурге» отмечалось, что с ноября 1856 года в Санкт-Петербурге часто происходили ограбления в отдаленных и глухих местах, а с февраля 1857 года и в центре города. На группу ямщиков вышли пристав следственных дел Охтеевской части Барсуков, стряпчий полицейских дел Московской части Колчевский, старший помощник надзирателя, полный энергии и ревности к службе Путилин (И.Д. Путилин - первый начальник санкт-петербургской сыскной полиции, легенда российского сыска - Авт.), которые после долгих поисков выявили группу из семи человек. Люди, задержанные Барсуковым и Путилиным, составляли две отдельные группы, но имели тесную связь. Часто сходились, сообщали сведения, делили награбленное, имели общих соучастников Толкучего рынка, табачных лавок, подземных этажей Пассажа. Шайка из двадцати четырех человек была раскрыта, ее деятельность прекращена77.
Однако созданная система не оправдала себя, показав явно неудовлетворительное состояние следствия.
Отделение следствия от полиции произошло 6 июня 1860 года, когда в 44 губерниях были введены должности судебных следователей, с одновременным изданием им соответствующего «Наказа» и «Наказа» полиции о производстве дознания по преступлениям и проступкам.
В приложенных к указу документах устанавливался порядок производства следствия, определялись взаимоотношения следователя с полицией и судебными учреждениями, регламентировались и другие стороны деятельности судебных следователей. Полиции была отстранена от судебного следствия, и ей оставлено лишь производство дознания по маловажным правонарушениям.
В 1861 году в популярном российском журнале «Отечественные записки» рассказывалось об опыте становления системы судебных следователей и их взаимодействия с полицией на примере Нижегородской губернии. В разделе «Современная хроника России» опубликовано письмо публициста Скандовского, в котором отмечалось: «Судебные следователи в Нижнем Новгороде подбираются с юридическим образованием и несудимостью. Чем следователя встречают препятствия от нижегородской полиции: слабой грамотностью. Полицейские следователи пользуются самым безотчетным произволом. Главная причина в их неспособности и лени плюс ничтожное содержание: все это приводит к взяткам. Следствия тянутся годы. Это ведет к самым несуразным вещам»78.
Время становления уголовного сыска и получения общей и правовой грамотности сотрудников полиции еще не пришло. Этот объективный процесс смены одних экономических и социальных отношений в другие - созревал, но еще не назрел. Более того, руководством государства обостряются вопросы борьбы с политическими преступлениями. В функциях полиции появляется задача административного надзора за этой категорией лиц. Так, если под надзором полиции в 1841 году находилось 1355 человек, то к 1855 году этот показатель увеличен в семь раз79.
1 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 3. Д.4. Л. 4-5
2 Там же. Л. 26 об.
3 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4.Д. 1548. Л. 17-18об.
4 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 2000. Л. 9-14об.
5 ЦАНО. Ф. 2. Оп.4. Д. 2018. Л. 5-5об.
6 Журнал Министерства внутренних дел. 1860. №3. С.39
7 ПСЗ. Т.ХХХУIII. №29317
8 ПСЗ. Собр.II. Т.IХ. №7685
9 ПСЗ II. Т.ХХХI. №31275
10 ПСЗ. Собр.II. Т.Х. №8706
11 ЦАНО. Ф. 5. Оп.41. Д. 253 (1803 г.). Л. 1-2
12 ЦАНО. Ф.116. Оп.34. Д.3384. Л.94
13 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 6. Д. 93. Л. 19об.
14 ЦАНО. Ф.116. Оп.33. Д.3703. Л.538
15 К.Ф. Прошлое нижегородских тюрем //Нижегородские губернские ведомости. 1901. №13
16 ЦАНО. Ф.2. оп. 4. Д. 150. Л. 29 – 29 об.
17 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 170. Л. 59-61 об., 64-66, 130-133об., 188-189 об., 213
18 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 170. Л. 121-122об., 127, 143-144 об.
19 Хомченко С.Н. Военнопленные армии Наполеона в Нижегородской губернии в 1812 – 1814 гг http//www.Adjudant.ru/Iib/homO2.htm
20 ЦАНО.Ф.2.Оп.4. Д.151. Л. 199
21 ЦАНО.Ф.2.Оп. 4. Д.151. Л.222-222об., 223-224
22 Долгорукий И.М. Изборник. 1764-1823. М., 1919. С. 176-177
23 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д.170. Л. 253, 256-257 об.; Д. 232.Л.3
24 ЦАНО.Ф.2.Оп.4. Д. 232. Л. 2, 7
25 Cheron A., de Memoires inedits sur Ia campagne de Russe. Paris. 2001. P. 37- 70
26 ЦАНО. Ф.2.Оп.4. Д. 150.Л. 4-5 об.
27 Французские первопоселенцы Москвы. М., 2005. С. 292
28 Драницын Н.И. Нижегородская губерния в 1812 году (Материалы по истории Нижегородского края) // Нижегородские губернские ведомости. 1900. Ч.н. 12 июля
29 Французские первопоселенцы Москвы. Указ. раб. С. 302-306
30 Драницын Н.И. Нижегородская губерния в 1812 году (Материалы по истории Нижегородского края) // Нижегородские губернские ведомости. 1900. Ч.н. 12 июля
31 ЦАНО. Ф.489. Оп.286. Д.282. Л.1-3
32 Там же. Ф.116. Оп.34. Д.3769. Л.334
33 Шумилкин С. Нижегородская ярмарка. Нижний Новгород, 1996. С.66
34 М-цкий М.П. Полвека назад //Нижегородские губернские ведомости. 1898. №10
35 П.С. Поездка на Нижегородскую ярмарку. // Отечественные записки. 1820.Часть. IV. Кн. VIII. С. 196
36 Мельников А.П. Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки (1817 – 1917). Н.Новгород, 1993. С. 57
37 Вооруженные силы в Нижегородской губернии //ННГВ. 1847. Часть неофициальная. №48. С.489
38 Об этом см.: Пудалов Б.М. Евреи в Нижнем Новгороде (Х1Х – начало ХХ вв.). Н.Новгород, 1998. С.22-24. Для евреев, проживающих в России к этому времени город Нижний Новгород становится единственным пунктом призыва на военную службу
39 ЦАНО. Ф.116. Оп.34. Д.3861. Л.901-906
40 Отъезд оренбургских казаков с нижегородской ярмарки //Нижегородские губернские ведомости. 1858. №39. 20 сентября
41 ЦАНО. Ф.116. Оп.34. Д.3976. Л.893.
42 ЦАНО. Ф. 2. Оп.4. Д. 1493. Л. 1об.
43 ЦАНО. Ф.344. Оп.1. Д.3. Л.15
44 ЦАНО. Ф.5. Оп.44. Д.47. Л.2-3
45 ЦАНО. Ф.116. Оп.34. Д.3815. Л.312
46 Нижегородские губернские ведомости. 1846. №6
47 ДНГУАК. Т.Х. В память 19 февраля 1861 года. С. 124-125
48 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 1974. Л. 2-3об.
49 См. об этом: Назимов М.Л. В провинции и в Москве. 1812-1828 гг. //Русский вестник. 1876. №7. С.76-78
50 ЦАНО. Ф.2013. Оп.602. Д.1754. Лл.1-28
51 Там же. Л.4
52 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1835 г. Л.1140
53 ЦАНО. Ф.342. Оп.4. Д.480. Л.14
54 ЦАНО. Ф.2. Оп. 4. Д. 2000. л. 98об.
55 ЦАНО. Ф344. Оп.1. Д.18. Л.16.
56 Гациский А.С. Материалы для уголовной статистики Нижегородской губернии за десять лет //Нижегородский сборник. Т.1. Нижний Новгород, 1869. С.163
57 Журнал Министерства внутренних дел. 1859. №6. С.39-40
58 Там же. 1854. №2. С.150
59 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 6. Д. 388. Л. 2
60 ДНГУАК. Т.Х. В память 19 февраля 1861 года. С. 122-123
61 ЦАНО. Ф.2013. Оп.602. Д.1928. Л.2
62 ЦАНО.Ф.2.Оп.43. Д. 175 (1814 г.). Л. 304
63 ЦАНО. Ф.3. Оп.3. Д. 11. Л. 5- 7
64 ПСЗ II. – Т. 3. - № 1893
65 ПСЗ I. Т. 30. №23748
66 ЦАНО. Ф. 5. Оп. 42. Д. 567. Л. 8-9, 17 об.
67 Сборник циркуляров и инструкций Министерства внутренних дел с учреждения министерства по 1 октября 1853 г. С. 284
68 Мельников А.П. Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки (1817-1917). Н.Новгород, 1993. С. 49
69 ЦАНО. Ф. 5. Оп. 42. Д. 432. Л. 3,7
70 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 17
71 ЦАНО. Ф.3. Оп.3. д. 11. Л. 1-2об.
72 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 3. Д. 18.. Л. 1
73 Демьянов Г. Нищие – слепцы в Семеновском уезде Нижегородской губ // Нижегородские губернские ведомости. 1895. Ч.н. 18 октября
74 ПСЗ II. Т.Х. Отд.2. №8706
75 Журнал Министерства внутренних дел. 1857. №7. С.92
76 ЦАНО. Ф. 2. Оп.6. Д. 461. Л.1
77 Санкт-Петербургские ведомости. 1857. 18 марта
78 Отечественные записки. 1861. №5. С.162
79 Журнал МВД. 1857. №2. С.98.
<< Назад Вперёд>>
