Законность в деятельности полиции
Власти пришли к выводу, что местные судебные органы не справляются с большим количеством дел, а разрешенные ими ситуации страдают от недостатка квалифицированных определений, а потому признали за необходимость участие в этих делах полицейских органов. Полицмейстер, и подведомственные сотрудники должны были разбирать многочисленные случаи правонарушений, воздавая каждому из них соответствующую оценку. Готов ли был полицейский аппарат выполнять соответствующие функции? Безусловно, нет. Впрочем, недостаточна была не только правовая, но и общая грамотность суда и полиции.
Любая успешная деятельность человека немыслима без профессиональных знаний. Это важно для государственных чиновников и особенно служащих в правоохранительных органах, так как от их умения, знания и опыта зависят судьбы граждан. Российское правительство в отношении чинов полиции осознало это не сразу, а лишь спустя двадцать лет после образования Министерства внутренних дел. Первые шаги в этом плане были предприняты Николаем I, предписавшего в 1832 году министру внутренних дел принять необходимые меры по улучшению профессиональной подготовки среднего звена органов внутренних дел. Было ли это осуществлено и как, неизвестно, так как сведения на этот счет отсутствуют?
С целью привлечения к полицейской службе в среднее звено органов внутренних дел, Николай I позволил унтер - офицерами и квартальным надзирателям добиваться первого ХIV классного чина по Табели о рангах. Но для этого кандидат, заручившись свидетельством от непосредственного начальства о своих служебных показателях и характеристикой о безупречной нравственности, допускался к сдаче положенных экзаменов. Под руководством опытных офицеров ему разрешалось заниматься учебной подготовкой к испытаниям, программа которых была утверждена самим императором. Исходя из триады - «православие, самодержавие, народность», в программу вошел курс краткого православного катехизиса, долженствующего выработать в будущем полицейском основные заповеди христианской этики и морали. Экзаменующийся обязан был показать достаточную устную и письменную грамотность, элементарные математические азы, знание правовой статистики и ведения служебной документации. Предусматривались и специальные дисциплины: «порядок при отыскании людей, скрывшихся от полиции» и «правила первоначальных следственных действий». Экзаменационную комиссию возглавлял полицмейстер, а ее членами являлись помощник полицмейстера, преподаватели гимназии и священнослужитель. Не прошедшему испытания предоставлялось право, после дополнительной учебной подготовки, повторные экзамены1.
Однако незначительное материальное содержание полицейских вынуждало их пополнять семейный бюджет незаконными способами. Недаром в то время бытовало мнение, что в полицию шли люди для того, чтобы поправить свое материальное положение. Нижегородец и известный тюрьмовед В.Н. Никитин, вспоминая свою службу в Министерстве внутренних дел, записал примечательный рассказ старого служащего об одном из гвардейских офицеров, который перешел на службу в полицию, чтобы «наживаться». Как человек умный, так ловко все обставлял, что слыл честным человеком2. А санктпетербургский полицмейстер Ф.Ф. Дубисс - Крачак, служивший до этого в армии, писал, что к полиции военные питали пренебрежение и на «полицейского чиновника смотрели, как на вместилище всяческой нравственной гадости». Ему казалось, что полицейский «только и помышляет о том, как бы совершить каждому, кто с ним столкнется, какую-нибудь каверзу»3.
Такой взгляд на полицию так укоренился в общественных и административных кругах, что, как говорил один из старых министерских чиновников, «от нас из полиции ни в какое министерство никого, увы, издавна на должности не принимают, точно зачумленных. Нам и остается отсюда одна дорога – на кладбище»4.
Правда, коррупция в то время поразила весь чиновный аппарат, и полиция в этом плане ничем не выделялась. По признанию Александра I, высказанному им в письме к своему бывшему воспитателю Ф. Лагарпу: «Непостижимо, что происходит, все грабят, почти не встретишь честного человека. Это ужасно!»5.
Вскрытые злоупотребления подвигли Александра I издать 16 августа 1802 года указ «О неприступлении губернаторами пределов власти, назначенных им законами», касавшийся и полиции. Губернаторам приказывалось избегать злоупотреблений властью, призывались оказывать неослабное наблюдение за полицией, чтобы избежать с их стороны злоупотребления и жестокости в отношении задержанных, смотреть за искоренением незаконных поборов и проволочек при ведении дел и неправосудия. Особо подчеркивалось, чтобы начальники губернии «всемерно старались бы о пресечении гнусного лихоимства, отвращая малейшее поползновение к оному во всех подчиненных им»6.
В этот период появляется довольно значительное число дел, связанных с деятельностью нижегородского административно-полицейского аппарата. И эти дела в основном о взяточничестве.
В архиве сохранился любопытный документ «Счет денежной суммы В.С. Шереметеву от бургомистра с. Богородского Семена Кукина». В статье расходов от 23 апреля 1818 года записано: «По убийственному делу в Мамадышах в презент городовому 2 штофа водки – 5 руб., тоже стряпчему 1 штоф – 2,5 руб., сахару – 0,5 фунта». 7 апреля 1819 года старательный бургомистр записал: «Дарено чистопольскому исправнику по случаю вытребования им от нас рекрута во избежание от него притеснения наличными деньгами – 24 руб., фруктов на 1 руб. 80 коп.»7.
Сенатор П.Д. Мансуров, ревизовавший Нижегородскую губернию в 1826 году, указывал на серьезные злоупотребления в земской полиции. В частности, он писал, что набранная из дворянского сословия полиция «действует противно своему назначению»: пользуясь неограниченной властью, налагает подати на жителей губернии. «Сие зло до такой степени укоренилось, что крестьяне перестали роптать на противозаконные сборы», принося их к ним добровольно, думая «оградить себя, таким образом, от больших притеснений»8.
О чем говорить, если подношениями не брезговали и губернаторы. Так, нижегородского губернатора С. А. Быховца современник характеризовал следующими словами: «… коренной подъячий, по всеобщей молве, большой взяточник»9. Не отставали и надзирающие органы. По воспоминаниям современника губернский прокурор Р.П. Ренненкампф «знал дело, но как говорили – «брал»10.
И, несмотря на указания верховной власти стараться скрывать негативные явления в полиции, все же иногда этого не удавалось, и провинившегося ждала судебная скамья. Так, в 1822 году за преступления по должности оказались на ней ардатовский городничий Танагезе и помощник исправника Гавриил Кошкаров11. В 1826 году московские «купеческие дети» Григорий и Василий Крашенинниковы принесли жалобу на балахнинского земского исправника Массария и полицию: на первого в укрывательстве, а последнюю – «в выпуску, представленного ими в оную, должника их санктпетербургского мещанина Пекера». Губернское правление провело расследование и оказалось, что должник Андрей Пекер проживал в доме Массария, а полиция, вместо того, чтобы отослать его в Московский словесный суд, отпустило его. Губернское правление оштрафовали десятью рублями в пользу Приказа общественного призрения членов полиции и секретаря за то, что «оказали послабление должнику Пекеру». В рапорте речь шла о безыменных членов полиции, а о исправнике Массарии вообще ничего не говорилось, Генерал – Губернатор Бахметев посчитал такую меру наказания недостаточной, предложив губернскому правлению за самовольные поступки исправника и членов полиции, «вновь войти в рассмотрение противозаконных их действий». В результате Массарий и члены полиции получили строгие выговоры, «с подтверждением на будущее время исполнять каждому предписанную должность со всевозможною точностию и скоростию по изображенному в законе порядку, под опасением в случае дальнейшего послабления или по чему-либо упущению, отрешению из от должности и преданию строгому суду по законам»12. Через два года государственные крестьяне села Никулина Лукояновского уезда жаловались на земского исправника, что он под видом взыскания с них казенной недоимки, присвоил 290 рублей, что и было подтверждено следствием. Исправник подал в отставку, но нижегородский гражданский губернатор предложи генерал – губернатору оштрафовать исправника, перечисли деньги в пользу богоугодных заведений13. А в 1835 году в Нижний Новгород пришло постановление по бывшему командиру батальона внутренней стражи полковнику Толю с формулировкой: «Полковник Толь осужден военным судом «за беспорядки и злоупотребления по батальону»14.
В том же году губернское правление проявляет озабоченность «нахождением в имении князя Грузинского в Лыскове большого количества беспаспортных и беглых людей». Полиции и городничему предлагалось «учинить строгий надзор». И это оказалось своевременным, так как полицейский аппарат в уезде был уличен в злоупотреблениях. Так, в 1837 году в постановлении уголовной палаты Нижегородского губернского суда отмечалось: «Исправник Макарьевского уезда Веселовский, получив задание на поимку беглых крестьян, собрал шестьсот свидетелей и, не производя обысков, распустил крестьян по домам, предварительно собрав с каждого по сорок копеек. На суде он отмечал, что это прогонные деньги»15.
Иногда неприятные казусы о превышении власти полиции доходили до высших государственных инстанций. Так, министру юстиции Д.И. Лобанову - Ростовскому стало известно «о поступках частного пристава Болотова в содержании рядового Срамченки в съезжем дворе на цепи, прикованного к столу и надетой на него». 31 марта 1826 года министр предписал прокурорам «осмотреть, если ли подобные стулья и прочее с цепями» и потребовать «с строжайшим повелением не изобретать ничего подобного». А на будущее время, продолжал Лобанов - Ростовский, прокурорам «иметь неослабное наблюдение, дабы отнюдь не было допускаемо подобных стульев...»
В исполнение указания министра, нижегородский губернский прокурор Дмитрий Николаев рапортовал, что в градской полиции им обнаружены два таких стула с цепями и один в Нижнем земском суде, приказав при нем их «истребить»16.
Видимо такой способ содержания арестованных был распространен повсеместно и практиковался и нижегородской полицией. Так из одного архивного материала мы узнаем, что невинно задержанныйо по подозрению в поджогах нижегородский семинарист Алексей Косаткин в 1808 году «посажен был на цепь со стулом»17.
В 1843 году Правительствующим сенатом и Министерством внутренних дел был объявлен всероссийский розыск макарьевского исправника Бабанина, совершившего несправедливую расправу над крестьянами18. А в 1845 и 1846 годах за необоснованные экзекуции над крестьянами наказали пристава первого стана Жедринского, обвиненного вместе с исправником Макарьевского уезда Рахмановым в преступлении по должности. В указе Сената по этому поводу говорилось: «Становой пристав Макарьевской уездной полиции Жедринский предан суду за участие с помещиком Моисеевым в жестоком обращении с крепостными крестьянами, наказывая всех подряд крестьян, присылаемых Моисеевым, назначая им двести пятьдесят-триста ударов розгами без всякого к тому повода, сам не зная, за что наказывая». Дело Жедринского рассматривалось Сенатом, который определил: «два месяца ареста, от службы отстранить, к государственным должностям не допускать»19.
Почти аналогичный случай произошел и с исправником Рахмановым, который, не разобравшись с делом крестьянина Иванова, принял решение о его наказании. Постановлением уголовной палаты Нижегородского губернского суда Рахманова от службы отстранили, «без права занимать государственные должности любого уровня»20.
Но превышения полномочий и нерасторопность полицейских продолжались. Спустя всего два года после случая с Жедринским, военный губернатор М.А. Урусов приказал старшему чиновнику особых поручений А.С. Наставину разобраться в градской полиции, почему в тюремном замке содержится дворовый человек госпожи Енгалычевой Никифор Филимонов «без всякого о нем делопроизводства, и, следовательно, напрасно изнуряющийся под стражей в течение более полугода»21.
От того времени до нас дошло еще несколько дел о наказаниях полицейских. Так, за бездеятельность был наказан секретарь городского полицейского управления Нижнего Новгорода Воробьевский, а также бывший квартальный надзиратель А.А.Щепина, которого отдали под суд за утрату дела по взысканию купцом Барбатенковым с крестьянина Вишнякова денег в размере двести десяти рублей. Суд определил: «предоставить возможность хозяину суммы подать иск на Щепина по утрате денег»22.
В 1850 году в уголовную палату нижегородского губернского суда поступил иск полицмейстера Г.К. Зенгбуша к мещанке Сорокиной, якобы, в даче ему взятки в сто рублей по делу о проведении желательного для ограбленной ее сестры - вдовы купца Воронкова следствия. Женщины никак не могли повлиять на активность полиции в проведении следственных мероприятий. Дело об ограблении было непростым, требовало инициативы и знаний сотрудников полиции, прежде всего частного пристава по уголовным делам и полицмейстера, и оно зашло в тупик. Думая, что здесь присутствует материальный интерес, Воронкова дала взятку полицмейстеру. Сорокина просила передать материалы следственных действий полиции в суд. Полицмейстер, чувствуя безнадежность раскрытия ограбления, решил дело переквалифицировать о даче взятки и повернул его в свою пользу, создав имидж борца со взятками. Постановлением суда с Сорокиной было взыскано четыреста рублей, а ее муж наказан тридцатью ударами розгой23.
Особую активность по наведению порядка в полиции, проявлял чиновник особых поручений при министре внутренних дел П.И. Мельников, добившись разрешения на проведение ревизии городских учреждений Нижнего Новгорода, в том числе и правоохранительных органов. В результате проведенной работы, он рапортовал, что когда «копнул Нижегородскую думу и полицию, нашел большие злоупотребления: глупость городского головы и гласных, с одной стороны, мошенничество полицмейстера Зенгбуша, с другой24. П.И. Мельников настаивал на его увольнении. Но губернатор М.А. Урусов не внял его просьбам. В конце концов, настойчивость П.И. Мельникова сделали свое дело, и, как уже говорилось, Зенгбуша отстранили от должности.
В полиции не обходилось и без кумовства, когда ее руководство вставало на защиту своего подчиненного. Например, в 1826 году штаб - ротмистр Н.М. Житков жаловался генерал - губернатору А.Н. Бахметеву на арзамасскую полицию. Дело заключалось в том, что его сестра была замужем за подканцеляристом полиции П.Е. Клауриусом, который «употребил все свои способы к приобретению, принадлежащего ей имения». Арзамасское полицейское руководство, «по уважению» к своему сослуживцу и «под предлогом несоблюдения некоторых форм, устранила себя от всякого по одному действия, и чрез то дала ему способ скрыть и перевести в посторонние руки», принадлежащее сестре имение стоимостью до 200 000 рублей25.
Другой случай произошел в Нижнем Новгороде. Коллежский секретарь А.И. Аникеев жаловался на то, что владелица квартиры, у которой он квартировался, призвала ночью знакомого квартального надзирателя Орлова с полицейскими служителями которые и «бесчеловечно избили» его26.
Из архивных дел не видно, понесли ли наказание виновные полицейские. Но, по всей видимости, жалобы остались без последствий.
Вместе с тем, надо отметить, что иногда губернаторы несправедливо и своевольно наказывали полицейских. Примером может служить поступок нижегородского губернатора Н.И. Кривцова, который в феврале 1827 года, возвращаясь из своей московской деревни, «брал на станциях почтовых лошадей без предъявления подорожной, ехал же чрезвычайно скоро». Почтовые лошади устали и он в селе Глухово Ардатовского уезда потребовал обывательских лошадей. За неисполнения, «приказал притащить к саням своим тамошнего сотского Иванова и ударил его рукою раза 4 или 5 по щекам», а потом велел его отвести в суд, где тот был наказан розгами.
Кривцов отстранил также от должности и предал суду арзамасского исправника С.С. Зарембо - Рациевича, исполнявшего эту должность с 1804 года. Ему инкриминировалось освобождение, находившегося под уголовным судом за фальшивомонетничество крестьянина. Он также обвинялся «в страстной» карточной игре, в результате которой проиграл «большую часть приобретенного им по службе имение, 3 или 4 дома и деревню душ из 30-ти», задолжав партнерам 10 000 рублей.
Но губернатор удалил его не за это, а «за найденную на почтовых станциях неисправность почтовых лошадей и за ложное о том донесение» и сокрытие якобы им двух смертоубийственных дел шестилетней давности, уничтожив следственные дела.
Дело дошло до управляющего Главного штаба Его Императорского Величества П.А. Толстого, проинформировавшего в свою очередь министра внутренних дел, который приказал нижегородскому генерал - губернатору А.Н. Бахметев «собрать сведения об этом деле». Назначенный им проверяющий охарактеризовал исправника как человека «самого благородного». И хотя он занимался игрою в карты, но «единственно по принятому ныне в домах обыкновению, страсти же к сей игре, как утверждают дворяне, не имеет». На основании этого, генерал - губернатор отмел все обвинения против него. За исправником оказалась лишь недоимка в 11 452 рублей, да признан был виноватым в упущениях при производстве некоторых следствий. Но, учитывая, что некоторые из них «рассмотрены, а частью покрыты Манифестом», генерал - губернатор полагал наказать Зарембо – Рациевича штрафом или выговором27.
Но обвинение Кривцовым исправника в деле с фальшивомонетчиков было не голословным. В архиве сохранился на этот счет документ, подтверждающий обвинение Кривцова в освобождении из-под стражи Зарембо - Рациевичем фальшивомонетчика. 4 сентября 1826 года Нижегородская палата уголовного суда обратилась в губернское правление с предписанием «выслать немедленно» к ней арзамасского исправника, для привлечения его к ответственности по делу «о выпуске им из-под стражи» крестьянина села Арати Герасима Котельникова, обвиняемого за подделку серебряных монет. Но Зарембо - Рациевич, сославшись на болезнь, не явился и не представил медицинской справки. На второе уведомление исправник ответил, что он его не получал. 15 июня 1827 года Палата уголовного суда предупредила Зарембо - Рацивича, что дело остается нерешенным и четверо подсудимых содержатся под стражей «более того времени, чем следовало бы, и от сего изнурилися, а казна имела трату денежной казны напрасно».
За это ослушание А.Н. Бахметев предложил губернской палате поступить с исправником «по законам». Зарембо – Рациевича от должности освободить и отдать под суд28.
Из документов нельзя установить: был отдан Зарембо - Рациевич под суд или по просьбе того же генерал - губернатора отделался лишь штрафом или выговором. Почему произошла такая метаморфоза с военным губернатором в отношении арзамасского исправником, приходиться только гадать. Что же касается гражданского губернатора Кривцова, то он из-за своих «похождений» по вверенному ему региону от должности был освобожден.
В 1827 году губернский прокурор А.В. Бестужев возбудил дело о злоупотреблениях в арзамасском земском суде, которое напрямую коснулось и Зарембо–Рациевича, по причине жалоб крестьян губернатору на их стеснения исправником. Было выявлено, что он обирал крестьян на пять годовых праздников по 1 руб. 50 коп с каждой ревизской души, на содержание сотских и их разъезды, за освобождение от починки моста взял с крестьян 2000 руб. При расследовании некоторые крестьяне признались, что они «действительно дарили чиновников земской полиции как деньгами, так и вещами». Дело затянулось, вмешался Сенат, который в 1829 году указал губернской уголовной палате рассмотреть дело немедленно29. Но система своих не выдавала и дело заволокитили.
Зарембо-Рациевич «благожелательно» отнесся к фальшивомонетчику, но другие нижегородские полицейские и чиновники в данном направлении сработали успешно, и за это получили заслуженные награды. К примеру, в том же 1826 году «за отменно - усердную службу, за благоразумное открытие делателей фальшивой монеты», чиновник особых поручений при губернаторе князь Кугушев награждается орденом Св. Анны 2 степени. А «за совокупное открытие» с ним «деятелей фальшивой монеты» и «за искусное и беспристрастное обследование уголовных и других происшествий» семеновский земский исправник был отмечен орденом Св. Анны 3 степени30.
Тогда же А.Н. Бахметев отметил службу сергачского исправника Беклемищева, который «благоразумными своими распоряжениями» раскрыл убийство беглого солдата Ивана Ионова и, кроме того, поймал троих военных дезертиров. Военный губернатор предложил губернскому правлению в поощрения другим полицейским «сей отличный подвиг» исправника «опубликовать по всей Нижегородской губернии»31.
Но при награждениях иногда случались и неприятные казусы. Например, в 1834 году сергачский городничий Булыгин, за безупречную свою службу просил представить его к ордену Владимира 4 степени. Но оказалось, что он вместе со стряпчим Крапивиным когда - то взял с крестьянина Владимирской губернии взятку32.
Губернский суд и полиция постоянно проверялись вышестоящими структурами в отношении законности их служебной деятельности. Так, при ревизии судебных учреждений товарищем министра юстиции В.А. Шереметевым было отмечено много дел о должностных преступлениях (взятка) стряпчих нижегородского губернского суда и полиции. Проверяющим был сделан вывод: «Просить военного губернатора побудить судебные места принять дальнейшие меры к скорейшему решению впредь поступающих дел под опасением за всякую медленность строжайшей законной ответственности»33.
Дело дошло до того, что народ перестал доверять полиции. Особенно это стало очевидным к середине ХIХ века, когда широкие массы населения страны убедились в неспособности руководителей полицейских управлений объективно рассматривать дела.
Надзор за полицией действительно был необходим. В.И. Даль в письме губернатору А.Н. Муравьеву отмечал: «Чиновники Ваши и полиция делают, что хотят, любимцы и опричники не судимы. Произвол и беззаконие господствует нагло, гласно. Ни одно следствие не производится без посторонних видов и всегда его гнут на сторону неправды. В таких руках закон – дышло: куда хочешь, туда и поворотишь…Безразличное смешение служебных дел с личными и частными, решение их домашней расправой, по влиянию и воле ходатаев, все это навле5кает на себя общий, неумолчный ропот…Вот почему прямым, честным и добросовестным людям служить нельзя»34.
Понимал это и губернатор - декабрист, который стал добиваться, чтобы сотрудники полиции были примером соблюдения элементарных норм вежливости, служебного этикета. Нарушившие их получали справедливые взыскания. Так, один из таких «ревностных» служак, «увлекшись за пределы своей обязанности», невежливо обратился к одному из граждан «с резким замечанием». По распоряжению военного губернатора за такой проступок он был арестован.
По поводу инцидента, Муравьев писал в губернских ведомостях: «Это обстоятельство поставляется на вид нижегородской полиции, дабы она впредь удерживала неблаговидные порывы своих членов, наблюдая за тем, чтобы она, в действиях своих по сохранению порядка и благочиния, не выступала от круга своих обязанностей, соблюдали бы со всеми должную вежливость и не давая неуместных наставлений, там, где они настоятельностью случая не вызываются»35.
Губернатор считал, что «такое обстоятельство в поведении отдельного полицейского, поставляет на вид всей нижегородской полиции, дабы она впредь удерживала неблаговидные порывы своих сотрудников, наблюдая за тем, чтобы те в действиях своих по сохранению порядка и благочиния не выступали из круга своих обязанностей, а соблюдали бы вместе со всеми должную вежливость, и не давали бы неуместных наставлений там, где они настоятельностью случая не вызываются»36.
28 января 1861 года Муравьев обратился с примечательным циркуляром и к исправникам. В нем говорилось о совместных с начальником губернии обязанностях - «ибо мы связаны друг с другом ответственностью». «Цель нашего назначения есть - продолжал правитель губернии, - доставление людям, вверенным нашему управлению, возможного благосостояния, что тесно сопряжено с обязанностью защищать обижаемого, заступаться за вдову и сироту, ограждать невинного от притеснения, охранять тишину и спокойствие, наставлять на прямой путь уклоняющихся и преследовать зло, в каком бы виде оно не являлось, не взирая ни на какое лицо. Все это мы должны исполнять по званию христианина и гражданина… «Может ли с успехом преследовать зло человек, сам к тому же злу причастный?», задавался вопросом губернатор. Как можно охранять тишину и спокойствие, если «вместо употребления нравственной силы внушения и убеждения» полицейский находился в тех же отношениях к подведомственным лицам, в каких «состоит укротитель зверей к своему зверинцу?» «Палки да розги, розги да палки, драние и таскание за бороду, биение по зубам вот, однако ж, за некоторым исключением, обыкновенный язык земской власти!» Это наводило временный трепет, но не приводило к осознанию и убеждению в вине. «Без сознания же и убеждения одни наказания для примера мало приносят пользы, а раздражают и ожесточают», делал вывод Муравьев.
Какое может подчиненный иметь уважение к начальнику, если видит, что он, «в противность закона», входит, например, в сделки с подрядчиком по подводной, дорожной и другим повинностям, берет с крестьян поборы съестными припасами. «Не справедливо ли почли бы крестьяне те, подобного начальника за такого же грабителя, как и своего брата мужика, уличенного в грабеже, с тою только разницею, что признали бы в лице начальника, грабителя привилегированного и сильнейшего, в лице же уличенного мужика – грабителя слабейшего?»
Очертив в общих чертах «отвратительную картину» корыстолюбивых деяний и обыкновенных отношений земской власти к подчиненным, губернатор предложил исправникам «некоторые соображения, клонящиеся к изменению безобразной картины…».
Пока начальник с подчиненным «добровольно не отложит сословные преимущества свои», пока орудие кары должностного лица «не заменятся языком снисходительного внушения и терпеливого вразумления», пока начальник не будет служить примером честности, бескорыстия и правдолюбия, невозможно добиться доверия людей, не будет успех, подчеркивал Муравьев.
Квинтэссенция муравьевского обращения выражалась в следующих требованиях: смена взгляда на охрану общественного порядка в отношении крестьян, сословных преимуществ перед ними ни у кого не должно быть; орудие кары применять лишь в крайних случаях; начальник должен быть примером для подчиненных, заслужить их уважение и любовь; руководитель уездного управления обязан отвечать перед населением за государственные дела, раскрытие преступлений и проступков; исключить поборы с населения; отказаться от каких-либо действий «противных нравственной чистоте».
В заключение Муравьев откровенно пригрозил исправникам, что если кто из них не откажется от традиционных притеснений и поборов («ибо кто от другого получает плату, тот обязан ему и служить»), то «немедленно будет удален от должности».
От новых исправников губернатор ожидал «службы вполне сообразной с вышеизложенными требованиями». Свои наставления он приказывал объявить служащим земских судов и в особенности становым приставам, которые «вследствие добавочного по заслугам содержания, могут жить безбедно и свои обязанности исполнять рачительно». В заключение обращения Муравьев сказал, что ему «лестно будет служить с такими товарищами, которые вместе со мною стараться будет удовлетворять требованиям совести и доверию правительства»37.
Губернатор через подведомственные ему губернские ведомости стремился показать и положительные стороны работы полиции. Так, в 1860 году появилась небольшая статья А. Пахомова под названием «Образец честности». Она открывалась сакраментальными словами: «Часто отзываются с невыгодной стороны о полиции и говорят, что народ так привык к недобросовестным поступкам полицейских служителей, что считает их делом самым обыкновенным и естественным». Такое мнение о блюстителях общественного порядка имело под собой почву, так как полиция становилась причиною многих беспорядков, часто давая повод к самоуправству. «Но к счастью есть факты, - продолжал автор, - доказывающие, что такое мнение публики не может считаться, безусловно, верным». Как пример, он «долгом посчитал поделиться» приятным впечатлением, который произвел на него «подвиг» одного из служителей нижегородской полиции, хожалого 1-ой Кремлевской части 1-го квартала унтер – офицера Александра Индельмана, который нашел потерянные девять рублей серебром, не присвоил их, а передал по начальству. Автор статьи «от души пожелал», чтобы поступок унтер – офицера «послужит ему в пользу, а другим в пример»38.
Какой уровень доверия у населения был к нижегородским полицейским, если озвученный пример был назван «подвигом»!?. Правда, следует учитывать, что для унтер - офицера девять рублей серебром была большая сумма, и он своим поступком совершил действительно нравственный подвиг.
На прощальном обеде 22 октября 1861 года по поводу убытия из Нижнего Новгорода губернатора А.Н. Муравьева, губернский предводитель дворянства Н.П. Болтин, коснувшись устройства земской полиции, сказал, что она благодаря губернатору облагорожена и поставлена» им так, что «едва ли подобная ей по своей деятельности и направлению найдется в настоящую минуту в других губерниях…»39.
Несмотря на эти и иные увещевания, губернский полицейский аппарат продолжал оставаться не на должном уровне. В этом плане можно согласиться с одним из губернаторов, который в специальной записке в Министерство внутренних дел, говоря о неудовлетворительном положении местной полиции, советовал искать проблему в порядке ее управления и пополнения кадрами. В частности, он писал: «Министерству внутренних дел правительство дает в качестве исполнительных чинов, да и то только для городских полиций, одно отребье армии, а затем для исполнения всех распоряжений полиции, для охраны порядка и спокойствия между 60 миллионами жителей, тому же министерству представлено отребье всего населения, назначаемое на то обществом под именем сотских и десятских»40.
Приведенные в основном негативные факты, не были в то время каким-то исключением и только присущие нижегородской полиции. Подобные казусы можно было привести множество, так как бюрократическая среда исследуемой эпохи была сверху донизу пронизана взяточничеством и лихоимством.
Характеризуя отечественную бюрократию, историк Ю.В. Готье обращаясь к злоупотреблениям чиновников, делал неутешительный вывод, что их, за небольшим исключением, «совершали все, начиная от высшего чина областной канцелярии, губернского секретаря, до последнего копииста воеводской канцелярии глухого пригорода; совершали как привычное дело по примеру столичных учреждений». Рассказами о взяточничестве «можно наполнить книги, но это были бы книги с очень монотонным содержанием, одинаково относящимся и к ХVII, и к ХIХ столетиям»41.
Итак, с учреждением Министерства внутренних дел создается новая организационная структура полиции. Непосредственная координация ее деятельности была возложена на Департамент полиции. Министерство проводило серьезную работу по отслеживанию ситуации о состоянии общественного порядка.
В 30- годы происходят серьезные сдвиги в организации и деятельности полиции: передача в ее компетенцию не только дознания, но и следствия, укрепление земской полиции. Серьезно повышаются полицейские функции по защите экономики от правонарушений в этой сфере. Происходит более четкое обозначение основных направлений борьбы с правонарушениями, преступностью и нормативно-правовое регулирование деятельности полиции. В компетенцию полиции передаются достаточно многочисленные дела по административно-правовой юрисдикции. Фактически в российском государстве создается новая отрасль - полицейское право.
Вместе с тем, особенно в 30-40-е годы, в связи с определением стратегии правоохранительной деятельности, проявился и личностный фактор, мешавший нормальному проведению в жизнь принципа законности в правоприменительной деятельности, вылившиеся в основном во взяточничестве и превышения служебных полномочий.
В первой половине ХIХ века нижегородской полицией был пройден путь от создания органов общественного порядка не только в городах, уездах, но и сельской местности губернии. Складывалось это непросто: несмотря на предусмотренные законом штаты, недокомплект их в течение всей первой половине ХIХ столетия ощущался остро, так как была большая текучесть кадров, в основном в нижнем полицейском звене. Причина заключалась в недостаточном материальном обеспечении полиции, которая во многом содержалась за счет жителей, и это вызывало трения между городским обществом и руководством правоохранительных органов. Неудовлетворительное денежное содержание компенсировалась поборами с населения. Впрочем, это было присуще всему чиновному аппарату императорской России. Губернские власти боролись с этими проявлениями нарушения законности полиции, но делали это не систематически, а время от времени, когда нельзя было утаить от общества наиболее вопиющие случаи злоупотреблений. Латентная коррупция процветала на всех этажах губернской власти, которая стремилась скрыть от населения взяточничество и лихоимство, защищая корпоративные бюрократические интересы.
Порок полицейской системы исследуемого периода заключался еще и в том, что на руководящие должности назначались военные, не имеющие опыта в правоохранительной области, к тому же рассматривавшие свое чиновное положение для поправления своего материального положения. Пример нижегородских полицмейстеров, тому подтверждение.
Общество, социально-экономические и политические отношения требовали от правительства новых подходов к правоохранительной и правоприменительной практике. Все это нашло свое отражение и в организации, структуре и деятельности нижегородской полиции. Однако проблемы развития государственных учреждений, права, правосознания, законности в деятельности полиции настоятельно требовали коренного улучшения всех звеньев системы правоохранительных органов.
1 Полиция и милиция России / А.В. Борисов и др. М., 1995. С. 78
2 Никитин В.Н. Воспоминания. // Русская старина. 1906. Октябрь. С. 60
3 Дубисс – Крачак Ф.Ф. Из записок петербургского полицмейстера. // Исторический вестник. 1903. Февраль. С. 492-493
4 Русская старина. 1906. Октябрь. С. 58
5 Цит. по: Иконников В.С. Граф Мордвинов. СПб., 1873. С.78
6 ПСЗ I. Т. ХХVII. № 20372
7 ЦАНО. Ф. 763. Оп. 608. Д. 425. Л. 6, 10
8 Из прошлого. – Записки флигель – адъютанта Мансурова о состоянии Нижегородской губернии в 1826 году // Нижегородская земская газета. 1907. №17. С. 490-491; ДНГУАК. Т. VII. Отд. III. С. 659
9 Фадеев А.М. Воспоминания. 1790-1867 гг. Ч.1. Одесса, 1897. С. 32
10 ОР ГНБ. Ф.550. Д. F. IV. 861. Л. 260
11 ЦАНО. Ф. 176. Оп. 94 (1822 г.). Л. 376
12 ЦАНО. Ф.3. Оп. 3. Д. 510
13 ЦАНО. Ф.№. Оп.3. Д. 506
14 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1835 г. Л.25-26.665
15 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1835. Л.588; Д.1837. Л.412
16 ЦАНО.Ф. 5. Оп. 45. Д. 367 (1826 г.). Л. 1- 1об.
17 ДНГУАК. Т. ХIII Вып. III. С. 46
18 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1843 г. Л.164
19 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1845 г. Л.705
20 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1845 г. Л.239-241
21 ЦАНО. Ф. 2. Оп. 4. Д. 2018. Л. 6 об.
22 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1843 г. Л.315. Там же. Д.1844 г. Л.682.
23 ЦАНО. Ф.176. Оп.94. Д.1850 г. Л.797.
24 См: Макаров И.А.. Указан. раб. С.198.
25 ЦАНО. Ф. 3. Оп.3. Д. 133. Л. 1 об.
26 ЦАНО. Ф. 3. Оп. 3. Д. 71. Л. 3
27 ЦАНО. Ф. 3. Оп.1. Д. 169. Л. 1-12, 110 об.
28 ЦАНО. Ф. 5. Оп. 45. Д. 259 (1826 г.). Л. 2, 25 об -27 об.
29 ДНГУАК. Т. ХVII. Вып. III. С.61-62
30 ЦАНО. Ф. 3. Оп.1. Д. 101 (1826 г. ) Л. 2
31 ЦАНО. Ф. 5. Оп.45. Д. 353 (1826 г.). Л. 1
32 ЦАНО. Ф. 180. Оп. 640 а. Д. 13. Л. 1-2
33 ЦАНО. Ф.118. Оп.26. Д.1951. Л.74-75
34 Парийский С. Из прошлого. Столкновение В.И. Даля с борским становым приставом//Волгарь. 1913. 15 июля
35 Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1860. 26 ноября
36 Нижегородские губернские ведомости. 1860. №48
37 Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная.1861. 4 февраля. С.31-35
38 Нижегородские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1860. 27 февраля
39 ДНГУАК. Т. Х. В память 19 февраля 1861 года. С. 120
40 Цит. по: Шелкопляс В.А. Полицейская реформа в России в 60-х годах ХIХ века. Минcк., 1981. С. 11
41 Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М., 1913. Т.1. С. 308-309
<< Назад Вперёд>>
