История русского народного хозяйства

В предыдущую эпоху мы могли различать четыре группы земельного владения — земли черные, княжеские (дворцовые), принадлежащие монастырям, митрополиту или иным духовным учреждениям и, наконец, земли частновладельческие (боярские). Уже в этот период замечалось уменьшение черных земель (обоярение), тогда как прочие виды землевладения расширялись. В XVI—XVII вв. происходит крупная перемена в судьбах землевладения. Черные земли исчезают, дворцовые сокращаются, рост монастырских земель первоначально быстрый, затем замедляется и даже приостанавливается. Напротив, усиленно расширяются земли частновладельческие в форме как наследственных вотчин, так и поместий, получаемых в личное пользование. И те и другие земли, однако, даются под условием службы и постепенно сливаются, создается широко разветвленное служилое землепользование, которое поглощает как тот фонд земель, который приобретен вновь с завоеванием и колонизацией окраин, так и прежние черные земли и часть дворцовых земель и останавливает рост земель монастырей и духовенства. Рассмотрим ближе каждый из этих видов землевладения.

П. А. Соколовский утверждал, что в XVI в. черные волости уже совершенно исчезли во многих центральных уездах, например, Московском, Коломенском и Звенигородском и в большей части Новгородской области, составляли незначительную часть в Тверском уезде и сосредоточивались, главным образом, на северных окраинах России в уездах поморских и на северо-восточных краях новгородской земли (Обонежская пятина)"⁸⁸⁶.
Действительно, как мы видели выше, уже в предыдущую эпоху в силу правительственного пожалования черные земли часто переходили в собственность монастырей или бояр. Это продолжалось и в XVI в. Постепенно устанавливался взгляд на черные земли, как на земли государевы, и раздача последних в поместье рассматривалась в качестве одного из способов эксплуатации государевых земель. Черные земли сначала принимают название земель "великого князя", теряя прилагательное "черный", а затем уже обращаются в поместные. "Деревня великого князя, а бывала черная", "царя и великого князя, а ныне в поместье". Но затем уже прямо говорится: "Черная, а ныне в поместье". В волости Суземье Тверского уезда в писцовой книге 1540 г. описаны 40 черных деревень, во время же составления второй книги несколько лет спустя (1548 г.) эти деревни уже отдаются в поместье за князя Ивана Шуйского "по наказу царскому". Иногда они передаются и в вотчину: пожаловал "деревнями черными... со всем тем, что к тем деревням потягло... в вотчину и с судом... впрок ему и его детям"⁸⁸⁷. Такое отчуждение черных земель в руки частных лиц обыкновенно соединено с обеленьем, следовательно, с обременением оставшейся в руках общины земли, которая должна была нести тягло и за отчужденные земли. Община борется с беломестцами, но оказывается в этой борьбе слабой, хозяйственное положение ее ухудшается.

Несмотря на раздачу черных земель в значительных размерах, Н. А. Рожков все же считает мнение о полном их исчезновении в центральных уездах в XVI в. ошибочным; кое-где они сохранились, особенно на востоке и севере центральной области. Гораздо более, однако, распространены были черные земли в Прикамском крае и в особенности на севере, по берегам Белого моря, в Двинском уезде, в Обонсжской пятине. Здесь они играли еще важную роль, хотя не следует упускать из виду, что монастыри: Иечонсгский, Соловецкий, Кирилло-Белозерский, Троице-Сергиев, Сийский и в этих местностях приобретали участки этих земель путем покупки или залога, часто и в качестве дара или царского пожалования. Вследствие этого в различных местностях севера, например, в Обонежской пятине, по мере приближения к концу века черные земли быстро шли на убыль, тогда как поместные и монастырские земли неудержимо росли⁸⁸⁸.

Во многих местностях, где к концу XVI в. еще замечались остатки черного землевладения, Смутное время смело последние признаки его; этот наиболее слабый вид земель должен был особенно пострадать от разорений этой эпохи. Писцовые книги 20-х годов XVII в. не раз упоминают среди "порозжих" земель о таких, которые ранее входили в состав черных волостей, затем запустели и перешли в ведение правительства для раздачи служилым людям.

Из Белозерской грамоты 1567 г. узнаем о ходатайстве Благовещенского монастыря, чтобы три его деревни и один починок, которые от монастыря "отошли далече", царь велел "взяти на себя", "а противу тех деревень пожаловати бы (нам) их к Благовещенскому монастырю, Ворбозовские ж черные волости деревнями, деревнею Фетининым, деревнею Онуфриевым". Просьба монастыря была исполнена⁸⁸⁹. Много данных имеется относительно превращения черных волостей в дворцовые волости, вотчины и поместья в пределах новгородских пятин. Каждый раз читаем (список писцовых книг 1585 г.): "Да в том же погосте государя, царя и великого князя деревни и починки и пустоши и селища и займища дворцовые новоприписные, а преж теню были в черной волости" — следует перечисление деревень с указанием размеров пашни пахотной, отхожей, перелога, поросшей лесом, числа копен сена и числа вытей⁸⁹⁰. В отводной и отмерной книге 1602 г. говорится: "По той выписи с писцовых книг, в Никольском погосте в Шуе, в Кондопосжой волости, Спасского монастыря Вышеозерского строителю Иосифу с братиею отмирил и вервью отвервмил деревеньские земли на пашню к старому их отводу... со всеми угодьи и с рыбными ловли и с сеными покосы и с лесом и сряду... И всего строителю Иосифу с братьей отдилено в дву деревнях вново 7 дворовкрестьянских, а крестьян в них 12, да двор бюбыльской, а в нем бобылица да внук ее Данилко"⁸⁹¹.

Пустоши черных деревень "черныйлес царя и великого князя" — читаем в писцовых книгах; встречаются 22 пустоши с поросшей лесом пашней в 2300 десятин.

Все это воспоминания о черном землевладении. Во время Смуты эти порозжие земли усиленно раздавались в поместья. Известный деятель смутной эпохи Михаил Салтыков оправдывался в письме к канцлеру Сапеге: "А дворцовых сел и черных волостей никак никому не Завывал"⁸⁹², Наряду с этими следами и воспоминаниями о черных землях в начале XVII в. они и в центральной области еще продолжали существовать в отдельных случаях, например, в Галицком уезде, но и здесь дни их были сочтены, ибо около 1620 г. они были розданы большим боярам и придворным людям⁸⁹³. Сохранились они только в северных областях, где и в XVII в. преобладало черное землевладение над другими видами; в 11 уездах Поморья оно составляло, по переписям 20-х годов XVI в., от 100 до 75% всех земель, в Заонежских погостах — 2/3, в Соликамском уезде всего 25%, хотя в 70-х годах с притоком колонистов черные земли достигали и здесь уже половины всех земель; более низкий уровень их в этом уезде, по сравнению с другими, объясняется тем, что здесь имели обширные вотчины Строгановы. Однако только в этом уезде замечается расширение черных земель в течение XVII в., в других обнаруживается к 70-м годам XVII в., напротив, сокращение процента дворов на черных землях в пользу земель других видов, хотя убывание черной земли пока еще незначительное. Постепенно, однако, они превращаются в монастырские. Указанный выше и начавшийся уже в XVI в. процесс втягивания мелких крестьянских участков в состав монастырских владений продолжался и в XVII в. "Вкладами, куплями и залогами монастырь с какой-то силой магнита тянет к себе мелкими частицами черные земли". "И ныне беспрестанно, — жалуются крестьяне Устюжского уезда в 1627 г., — в черных волостях у тяглых крестьян деревни и пожни и пашни, всякие угодья покупают и за вклады емлют, и что государь, было в тех волостях лучших деревень и крестьян, то они, старцы, все побрали к себе на монастырь"⁸⁹⁴.

Обладая значительными денежными и личными средствами, имея в своей среде опытных "стряпчих", специалистов юридического дела, располагая при этом связями и в местных воеводских канцеляриях, и в московских приказах, монастыри, по-видимому, не боялись процессов с черными волостями. Тяжбы этих монастырей и сидящих на их земле крестьян с крестьянами черных земель в XVII в. весьма многочисленны. Так, Пудожский погост подает жалобу на соседний Муромский монастырь, старцы и крестьяне которого изгоняют пудожских крестьян из большого черного леса, находившегося между погостом и монастырем, которым прежде они пользовались полюбовно (1644 г.). Вяжицкий монастырь ведет тяжбу с крестьянами одной волости в Заонежье по поводу земельного захвата, совершенного крестьянами монастыря (1646 г.). Сийская волость спорит с Сийским монастырем, прежние игумены которого завладели землями и покосами волости (1649 г.). На тот же монастырь жалуется другая волость по поводу насильственного завладения крестьянами монастыря рыбными ловлями и угодьями (1649 г.). Сурокина пустынь завладела крестьянскими покосами и поскотинами (1653 г.). Климецкий монастырь в течение всего XVII в. судится с крестьянами. Пыскорский монастырь даже ведет процессы против своих же создателей и благотворителей — Строгановых⁸⁹⁵.

Другим источником, из которого пополняется постоянно расходуемый фонд поместных земель, являются дворцовые земли, последние жаловались в значительном количестве и монастырям. Когда в 1550 г. была выделена избранная тысяча лучших детей боярских и наделена поместными землями в окрестностях Москвы, то на это пошли земли, составлявшие исконную родовую собственность царского дома⁸⁹⁶. После завоевания Казани было испомещено в этой области большое количество служилых людей (в 1566—1567 гг.). Но и после этого на земли царя, не розданные в поместья, приходилось 22% всей площади земли, в Свияжском уезде они превышали даже третью часть. Значительную часть дворцовые земли составляли в некоторых степных уездах, как, например, Веневском (22%), тогда как в Епифанском государевы земли, не розданные в поместья, к концу XVI в. равнялись не более чем 5%⁸⁹⁷. Много земель, первоначально поступивших во дворец, было распределено между служилыми людьми в Новгородской области. После третьего своего похода в Новгород в 1476 г. Иван III производил беспрерывные конфискации вотчин, принадлежавших боярам, владыке и монастырям, "понеже нам, великим князем, господарьство свое держати на своей отчине Великом Новгороде без того нельзе".

В 1478 г. было взято на великого князя 10 владычных волостей, половина земель у 6 монастырей, Новоторжские волости и земли новгородского служилого князя Василия Шуйского, а также владения сосланных в Москву новгородцев, а "животы их всех велел на себя отписати". Это был первый вывод новгородцев и первая конфискация, за которыми вскоре последовали дальнейшие. В 1481 г. был снова арестован ряд новгородских бояр и земли их конфискованы; то же произошло в 1484 г., как результат новгородского "братоненавидения" и "обговора" самих же новгородцев. "Тоя же зимы поймал князь великий больших бояр новгородских и боярынь, а казны их и села все велел отписати на себя, а им подавал поместья на Москве по городом; а иных бояр, которые коромолу держали от него у тех велел заточити по городом в тюрьмы". "Того же летал князь великий перевел из великого Новагорода в Володимиръ лучших гостей Новгородских 50 семей", — продолжает Никоновская летопись под 1487 г. Наконец, за покушение на убийство великокняжеского наместника в 1489 г. перевели из Новгорода, по словам летописи, более 7000 житьих людей на Москву, а на их место были переведены москвичи, которых великий князь "жаловал" в Новгороде Великом землями новгородцев⁸⁹⁸.

Конфискованные земли поступали "во дворец", а оттуда переходили к вновь переселяемым под Москву служилым людям. В 1478, 1484 и 1489 г. конфисковано было около 80% всех земель, но только третья часть их осталась в руках великого князя. По писцовой книге Бежецкой пятины 1564 г., великокняжеские земли охватывали пятую часть всех поселений, оброчные земли в это время были уже розданы. Вообще, несмотря на усиленную раздачу дворцовых земель в поместья, запас последних все же был всегда в XVI в. значителен, так как каждый раз пополнялся вследствие опал и казней Грозного, учреждения опричнины, в особенности же присоединения и колонизации новых земель — новгородских, приволжских, южных. Положение изменилось, однако, в следующем столетии, когда отписка частных вотчин на государя составляла уже явление исключительное, происходила лишь в отношении выморочных земель и ни в коем случае не могла возместить постоянного расхода дворцовых земель, который составил не менее 1,5—2 млн десятин.

Приходилось, очевидно, пускать в оборот и старые исконные дворцовые земли⁸⁹⁹. Периодом щедрой траты дворцовых земель была, в особенности, эпоха 1612—1625 гг. Во время "Московской разрухи" грамоты на вотчины и поместья усердно раздавались и Василием Шуйским, и Тушинским и польско-русским правительством в Москве, и правительством всей земли под Москвой, и в польском лагере под Смоленском, и в шведском лагере в Новгороде⁹⁰⁰. Согласно докладной выписке о вотчинах и поместьях 1613 г., в 14 уездах было роздано в Смутное время около 60 тыс. десятин дворцовых земель ближайшим участникам борьбы за национальную независимость, из них почти 2/3 на поместном праве. Это обусловливалось необходимостью снабдить служилых людей, земли которых запустели, поместьями и невозможностью пользоваться для этого одними поросшими пустыми землями. "Нетокмо на Москве, и в Новгороде Великом и в Казани, бояре и воеводы поместья дают и для того, чтоб тем на Москве людей удержать и без помещиков поместных земель не запустошить"⁹⁰¹. Однако наряду с таким снабжением служилых людей населенными дворцовыми селами имело место и расхищение последних дворянами и детьми боярскими, у которых впоследствии были "пойманы" "воровские дачи" и самовольные захваты — приходилось "сыскивать лишки". Некоторые дворяне успели собрать значительные пространства земли и усердной службой Тушинскому вору⁹⁰². По одному только Арзамасскому уезду находим за один лишь 1610 г. (при Тушинском воре) 35 грамот об отказе поместий, а за менее чем трехлетнее правление ополчений имеется по тому же уезду 75 грамот о пожалованных поместьях⁹⁰³. В дальнейшем различные "осадные сидения" и другие заслуги во время войн с Польшей и Швецией, как и вообще стремление к испомещению служилых людей приводили к расходованию дворцовых земель. В одном лишь замосковном крае оно в 20-х годах распространилось на 22 уезда, причем большая часть этих земель попала к провинциальным служилым людям мелкими участками. Результатом столь сильной убыли дворцовых земель явился указ 1627 г., согласно которому "вперед с нынешнего числа государевых дворцовых сел и деревень в вотчины и в поместья боярам и окольничим и дворянам, и стольникому и стряпчим и из городов детям боярским и атаманом, и казаком отнюдь никому не давать для того у что па государев обиход и на всякие дворцовые расходы и государевым дворцовым людем всех чипов и ружником и оброчником па жалование денег и хлеба не доставает много, а исполнять неоткуды". Но так как царь сам может забыть о своем указе, то прибавлено: "А хотя будет их государской приказ будет по чьему челобитью велят выписать кому дворцовое село или деревню к отдаче и сей их государской приказ памятовать и докладывать... и велети сей государской указ в поместном приказе записать и государевых дворцовых сел и деревень и пустошей в поместье и в вотчину никому не давать"⁹⁰⁴. Но несмотря и на эту прибавку, царь сам же нарушал свой указ, когда дело шло о передаче дворцовых земель сильным людям, а Соборное Уложение и вовсе отменило закон 1627 г. Все же раздача их практиковалась в сравнительно невысоких размерах и только с 1680 г. она снова усилилась, но уже не по мелким участкам служилым людям, а в крупных размерах боярам, придворным чинам и любимцам, напоминая эпоху бесцеремонной траты дворцовых и государственных имуществ в пользу фаворитов XVIII в. В 1682—1711 гг. пожаловано было дворцовых земель 1/2 млн. десятин пахотей, 51 тыс. дес. покоса и 33 тыс. десятин леса, не считая обширных неизмеренных лесных пространств. Все это были уже не поместья, а вотчины⁹⁰⁵.

Вотчины получали и монастыри. И тут рука царей не оскудевала, хотя их приобретения из дворцовых земель далеко не могут сравниться с тем, что получали светские землевладельцы. Потому-то развитие духовного и светского землевладения в рассматриваемую эпоху не обнаруживает одинаковых черт.

Эти пожалования вместе с вкладами и завещаниями по душе составляют по-прежнему главный способ приобретения монастырских земель, которые продолжают расти и множиться в течение XVI в. Лишь за ними следует и теперь по своему значению покупка недвижимостей. Так, Троице-Сергиев монастырь владел к концу XV в. свыше 2,5 тыс. поселений, из коих не менее 2/3 перешло к нему в течение XVI в. Среди этих вновь поступивших земель около 3/4 составляют вклады, есть и пожалования и завещания, куплено же монастырем сравнительно очень немного земель. Подобным же образом увеличивали свои владения и северные монастыри в течение XVI в., как например, Николаевский-Корельский, Михаило-Архангельский, Антониев Сийский. Все они богатеют от щедрот царских и от вкладов вотчинников⁹⁰⁶. Кирилло-Белозерский монастырь, по-видимому, чаще других прибегал к покупке земель, но и в этом случае не следует упускать из виду, что "без всяких убытков и расходов монастырь стал владельцем почти половины своих земель"⁹⁰⁷.

Только новгородские монастыри и владыка сильно пострадали от конфискации земель, произведенной Иоанном III в конце XV в. До конфискации монастырские владения по количеству дворов, людей и обж равнялись 19%, архиерейские 10—11%, после отнятия земель первые упали до 9—10%, вторые уменьшились еще более — в 5—6 раз, составляя менее 2% всего количества земель. Впоследствии монастырское землевладение в этой области еще более сократилось: по писцовой книге 1576 г. оно равнялось всего 2%, т.е. почти совсем исчезло⁹⁰⁸.

Однако Новгородская область составляет исключение. Во всех других местностях мы замечаем, напротив, прирост монастырских земель на счет дворцовых и черных земель, в особенности же вотчин служилых людей, отдававших свои земли "вечного ради спасения" в монастыри, эти "привилегированные мастерские наемной молитвы", как их называет Ключевский. По словам Флетчера, монахи владеют весьма значительными поместьями и некоторые из монастырей имеют огромные доходы от своих земель, больше всех Троицкий монастырь⁹⁰⁹. В результате вотчины уходили "из служилых рук в монастыри", вынуждая правительство "для поддержания военно-служебной годности своих слуг возмещать их вотчинное оскудение усиленными поместными и денежными окладами"⁹¹⁰.

В Московском уезде в 13 станах, по книгам 1585—1586 гг., 40% пахотной земли в поместьях и вотчинах пустовало, а из остальных 60% было за помещиками 6%, за вотчинниками — 16%, за монастырями — 37%, так что из всей обрабатываемой пашни 60% находилось в руках монастырей. По счету 1623—1624 гг., порозжих земель было 19%, за помещиками — 20, за вотчинниками — 17%, монастырям же принадлежало 44%, т.е. свыше половины "живых" земель и больше, чем у вотчинников и помещиков, вместе взятых. Так что в центре государства процветало не боярское землевладение, а монастырское. Служилые люди "пустошили свои поместья и вотчины, монашество же продолжало копить земли ". "Широкое развитие монастырского землевладения, — прибавляет С. Ф. Платонов, — во всем Замосковье не требует доказательств"⁹¹¹.

Характерную черту этого землевладения составляло то, что однажды попавши в руки монастырей, земли уже не могли уходить от них, ввиду принципа неотчуждаемости или "неподвижности" монастырских земель. Раз земля давалась монастырю "вечного ради спасения и небесных благ наслаждения ", которое должно было обеспечиваться вечным поминовением души вкладчика, "доколе святая обитель стоит " и даже "доколе мир стоит", то и самые вклады, конечно, должны были быть вечными и выкуп их родичами становился невозможным. Церковь усердно проводила это учение, тем более что монахи, по ее словам, являлись лишь хранителями и распорядителями чужой собственности, отданной Богу, и, конечно, ни родичи, ни кто-либо другой не могут уже ее взять назад. Церковь и заставляла вкладчиков в их данные и вкладные вносить запрещение выкупа переданных монастырю вотчин, причем дарители должны были заявлять, что "всему роду до той вотчины дела нет", угрожая родичам, которые пытались бы произвести такой выкуп, судом в будущем мире. "А роду моему ни ближнему ни дальнему того села у Живоначальные Троицы не выкупити, а кто насильством выкупит то село, и мне с ним суд будет пред Богом". Что же касается наследников, то завещатель, отдавая свой двор, нередко просил лишь игумена с братией, чтобы они "пожаловали, жены его не выкинули вон из того двора до ее смерти, или предоставлял их милосердию "жену его наделити, как им, государям, Бог известит Для того, чтобы выкуп сделать невозможным, завещатели в своих "душевных грамотах" нередко устанавливали и несоразмерно высокие цены за выкуп ("цена написана велика от вотчичев ухитряючи") вплоть до 300 руб. за одну пустошь (почему позже наследникам было представлено право требовать переоценки, если духовная не была еще запечатана и утверждена) или предоставляли монастырю нараспашку и лесную расчистку взять деньги "по их властелинской скалке", а крестьян вывезти. А сверх того монастырь брал особую отпись от тех родичей, которые могли бы воспользоваться своим правом выкупа, что им до тех земель дела нет, вел с родичами процессы о выкупе, даже прямо обращался к царю с челобитьем запретить выкуп и обычно добивался своей цели⁹¹².

Были, впрочем, и среди духовенства люди, которые находили такое любостяжание со стороны монастырей "мерзостным", возмущались бесстыдством "прошаков" и требовали, чтобы чернецы жили по пустыням и кормились бы своим рукоделием, а не владели вотчинами. Выразителем их являлся Нил Сорский. Но на церковном соборе 1503 г., где этот вопрос был поставлен, огромное большинство было на стороне не его, а его противника, Иосифа Волоцкого, который отвечал Нилу: "Если у монастырей сил не будет, то как честному и благородному человеку постричься, а если не будет доброродных старцев, откуда взять людей на митрополию, и архиепископы, епископы и на другие властные места?" Этот вопрос был решен. Под требованиями Нила не оказалось "реальной почвы", жизнь была против него. Не лучше была судьба и других "нестяжателей", последователей Нила, — Вассиана Патрикеева и Максима Грека. И они за отрицание права монастырей владеть селами были приговорены к заточению. Их проповедь была признана дерзким посягательством на вековые права церкви, хулою на св. отцов, "еретическим мудрованием"⁹¹³.

И государственная власть пыталась бороться с накоплением земель в руках духовенства. Еще Василий III (около 1523 г.) постановил в отношении ряда городов (Твери, Торжка, Белоозера, Рязани, Оболенска, Микулина) и князей (Суздальских, Ярославских, Стародубских), чтобы вотчин "пo душам в монастыри без докладу (без царева великого князя ведома) не давали". Речь шла вообще о сохранении вотчин в роду, ибо тем же указом людям тех же городов и тем же князьям запрещено продавать свои вотчины сторонним людям мимо вотчичей без доклада государю. Но едва ли указ имел какое-либо практическое значение. Собором 1551 г. он был подтвержден и расширен: "вперед архиепископом и епископом и монастырем вотчин, без царева и великого князя ведома и без докладу, не покупати ни у кого, а князем и детем боярским и всяким людям вотчин без докладу не продавати же." В противном случае "у тех, кто купиту деньги протшли, а у продавца вотчина; а взяти вотчина на государя, царя и великого князя безденежно". Запрещение купли-продажи распространяется, следовательно, не только на монастыри, но и на архиереев, касается всяких вотчинных земель и возлагает ответственность в равной мере как на продавца-вотчинника, так и на покупателя — монастырь: первый лишается денег, второй вотчины. Точно так же вотчины, которые "без государева ведома даны по душе", "безденежно имати на государя".

Было бы, однако, ошибочно заключать из этого, что речь идет о секуляризации монастырских земель. Напротив, они этим приговором закреплены и признаны за монастырями. "А которые вотчины свои в монастыри по душам до сего государева приговору давали: и тем вотчинам вперед за монастыри и быти, потому что те вотчины даваны в монастырь до сего государеву приговору"⁹¹⁴. Только впредь продажа вотчин и вклады в них не допускаются без особого разрешения царя. О других же способах приобретения недвижимостей вообще не упоминается, как и не говорится о других видах земель. На соборе 1551 г. вопрос о церковных и монастырских вотчинных затронут был со всех сторон, но ни с одной не разрешен окончательно⁹¹⁵.

Вскоре после этого, в 1562 г. был и указан способ замены отдачи земель по душе иным средством обеспечения вечного поминовения — денежными вкладами. Если бездетный служилый князь в духовной грамоте "душу свою напишет с тое вотчины строити", то исполнение этого желания его производится из движимого имущества ("из животов") или, за неимением последнего, из царской казны ("государь, разсудя по вотчине, что кому дати пригоже, велит дати из своея казны, а те вотчины велит государь имати па себя"), или, наконец, это составляет обязанность родственников, которых жалует государь тою вотчиной ("тому с тое вотчины душу брата своего или дяди своего устроити и в монастыри по нем давати")⁹¹⁶. Собор же 1573 г. распространил эту меру на все родовые княжеские и боярские вотчины, запрещая в поместной избе записывать их за "большими" монастырями, "где вотчины много"у чтоб "в службе убытка не было и земля бы из службы не выходила". Исключение делается для бедных, малоземельных монастырей: им дозволено принимать вотчины, хотя и только с доклада царю. "А кто которым монастырем малым даст вотчину, у которых монастырей земель мало: и те вотчины, доложа государя, записывати"⁹¹⁷. И теми же указами 1562 и 1572 г. запрещено было вообще отчуждать княжеские вотчины (продавать, менять, в приданое давать) мимо вотчичей.

В этой борьбе с духовным землевладением обнаруживается, таким образом, большая нерешительность, все сводится к полумерам. Постановления касаются только родовых вотчин и только высшего служилого класса и затрагивают одни лишь крупные и богатые монастыри, обычай же земельных вкладов вовсе не уничтожается. Более решительный характер имеет соборный приговор 1580 г., устанавливающий в качестве общего правила для всех вотчинников замену земельных вкладов денежными пожертвованиями в пользу монастыря — "давати за них в монастыри деньги, которое село чего судит", Кроме того, "митрополиту и владыком или манастырем земель не покупати и закладней не держати". Так что остается один лишь способ приобретения земель — посредством царского пожалования. Мотивируется этот приговор разорением земли, происходящим от врагов, — "от Турского, и от Крымского, и от Нагай и от Литовского короля, с ним же совокупишаса Польша, Угры, Немцы Лифляпские и другие Свейские". Все они "образом дивияго зверя распылахуся, гордостию дмящеся, хотяху потребити православие". Между тем "села и пожни или иная угодия земляная, яже по священным епископиям и по святым монастырем в пустош изнуряютца, ради пьянственного и непотребного слабого жития многообразие". Так что накопление богатств в монастырях производилось "с ухищрением и тяжею", "прибытка" никакого не давало и вызывало лишь пьянство и обжорство "мнихов", "ественные" и "иные проторы". А в то же время "воинство", которое должно отражать всех этих многочисленных врагов, "велие прииде в оскудение". Отсюда-то упомянутые постановления — "да церкви Божие и священные места без мятежа будут, а воинский чин па брань, против врагов креста Христова ополчается крепцы". Но в то же время при всех стеснениях дальнейшего приобретения земель духовными учреждениями вновь провозглашается неприкосновенность наличных владений церкви: "Да ничто же претваряеца и из митропольи и из епископии и из манастырей не изходит и вотчины никоторым судом ни тяжею у митрополита и у владык и у манастыря не емлют и не выкупают"⁹¹⁸.

Каковы же были результаты этого законодательства? Это можно проследить на основании данных об одном из наиболее крупных монастырей — Кирилло-Белозерском. Этот монастырь и после соборного приговора 1551 г. нисколько не сократил числа своих вотчинных приобретений. В течение 14 лет 1551—1564 гг. было заключено до 19 крепостей на вотчины, следующее же восьмилетие 1564—1572 гг. было эпохой, когда Кириллов монастырь развил особенно кипучую деятельность в этом направлении, скупая земли и на крайнем севере и в центральной Руси, когда он спешил закреплять за собой не только вотчины, но и черные участки, прибегая иногда к фиктивным сделкам. Н. К. Никольский полагает даже, что "не без генетической связи с историей Кирилловской вотчины было самое появление запретительных указов 1572 и 1580 годов"⁹¹⁹. Любопытно и следующее. Как мы видели, первым ограничением приобретения земель монастырями являлось постановление Василия III (или Ивана III), запрещавшее вклады по душе в некоторых определенных местностях, в том числе в Белоозере. Но Кирилловского монастыря это правило, по-видимому, совершенно не касалось. Он не только продолжал и здесь усиленно приобретать вотчины, но и царской грамотой 1556 г. получил право купить вотчины на 2000 руб. "опричъ Ноу городские и Псковские и Рязанские и Тферьские и Смоленские земли". Белоозеро здесь не оговорено, царь сам нарушает царский указ. При этом вообще и после 1551 г. ни о каком докладе государю, как этого требовал соборный приговор, и речи нет: монастырь и теперь приобретает вотчинные земли без ведома царя, записывая их только в Поместной избе. Не остановился рост землевладения Кирилло-Белозерского монастыря и в последующую эпоху. После указа 1572 г. в течение 9 лет игумен Козьма успел сосредоточить во владении монастыря столько новых участков, сколько не удавалось ни одному из его предшественников. Правда, отчасти монастырь с законом 1572 г., запрещавшим монастырям получать вклады от высшего служилого сословия, считался, принимая дарения, главным образом в виде мелких владений, преимущественно городских или черных земель, причем он обращал теперь особенное внимание на расширение своих промысловых предприятий, покупая много "росолов" (рассолов) и варниц. Когда же соборный приговор 1580 г. решительно запретил приобретение монастырям новых вотчин какими бы то ни было способами, Кириллов монастырь путем получения специальных царских жалованных грамот имел возможность игнорировать это постановление; бывали даже такие случаи, что ему передавались и такие земли, о которых данная вотчинника не упоминала⁹²⁰.

Вообще, как мы видели выше, в течение XVI в. монастыри усиленно обогащаются и, по-видимому, вторая половина XVI в., когда последовали эти указы, не отличается от первой. В частности, Троице-Сергиевым монастырем было куплено вотчин с 1515 по 1551 г. на 6563 руб., с 1551 по 1573 г. на 7395 руб., с 1575 по 1588 г. на 1550 руб. Это уменьшение покупок в последний период, однако, еще не доказывает сокращения земельных приобретений, ибо, как мы указывали, большую роль играли безвозмездные способы расширения земель, в особенности вклады, а они продолжались и впоследствии. Путем пожалования земельные владения Троицкого монастыря множились и при царе Федоре, и при Борисе Годунове, в междуцарствие заменяли царя бояре⁹²¹. По одному только Дмитровскому уезду находим (в грамотах Коллегии Экономии) 92 данные Троице-Сергиевому монастырю (за 1500—1630 гг.)⁹²².

Не иначе поступали и другие монастыри. 'Гак, среди тверских актов, изданных Шумаковым (XVI и XVII в.) о докладе прямо говорит лишь одна 1559 г. ("доложи царя и государя великого князя Ивана Васильевича всеа Руси и по его царской жалованной грамоте")⁹²³, еще в другом случае (1557 г.) доклад мог иметь место, ибо жертвовательница заявляет, что дает землю в дом Пречистые Богородицы "по духовной грамоте мужа своего и по государеву жалованью"⁹²⁴.Наконец, в одной меновной 1585—1588 гг. имеется выражение "доложа государя царя и великого князя"⁹²⁵. Но это и все. Остальные 68 актов, данных, духовных, купчих, меновных совершены без доклада, монастыри приобретают земли по-прежнему, не считаясь ни с какими постановлениями. "Значит, законодательство шло своим чередом, а жизнь тоже своим"⁹²⁶. Подтверждением этого могут служить и углические акты, касающиеся приобретения недвижимостей монастырями (данные, купчие, меновые) и относящиеся, главным образом, к XVII в. Лишь в некоторых из них, преимущественно меновных, упоминается о государевом жаловании, но едва ли это можно понимать здесь в смысле доклада. Речь идет, по-видимому, просто об отчуждении пожалованного собственнику поместья или вотчины ("дал вкладу... великих государей жалования поместную пустошь", "променил... государево жалованье, а свою выслуженную вотчинную землю")⁹²⁷-⁹²⁸.

Наименее допустимыми считались, по-видимому, безвозмездные приобретения земель, вклады по душе, почему монастыри старались придать им форму купчих. Такой характер имеет, например, купчая 1571 г. на село Перветино с деревнями, приобретенное Тверским Новодевичьим монастырем. Его продала монастырю старица Еупраксея но приказу и по духовной грамоте старицы княгини Евдокеи за 175 руб., причем из них 75 руб. взяла Евдокея, что же касается остальных 100 руб., то Еупраксея хотя и получила их, но затем "дала те деньги по ней, по приказу княгини Евдокеи, вклад в дом Пречистые"⁹²⁹. И в другом случае трудно сказать, имеем ли мы дело с купчей или с данной. Казарин Херов покупает у Троице-Сергиева монастыря в 1598—1599 гг. в Тверском уезде сельцо Пирогово с деревнями и с пустошами, причем однако уплаченные им 300 руб. названы вкладом ("а за ту вотчину взяли у меня в монастырь вкладу 300 руб. денег"). Но собственником купленной вотчины Казарин не становится, ибо он обязуется "тое вотчины не продати и не заложити и в иной монастырь по душе не отказати, и на свое имя в книги не записати, и тое вотчины не запустошити". В противном случае он платит неустойку в 500 руб., хотя сам заплатил за землю всего 300 руб. После смерти его возвращается "та вотчина опять в монастырь к Троицы Живоначальной"⁹³⁰. Таким образом, уплаченные Казариным 300 руб. за сельцо с деревнями действительно правильно названы вкладом. За них он земли никакой не приобрел, а получил их только временно, причем обязался вернуть ее в улучшенном виде, заселенной и обработанной, так что для монастыря получилась одна выгода.

Пожалования, поскольку они не касались вотчин, а производились на счет дворцовых или черных земель, конечно, не противоречили указам. Но цари шли и дальше — Иван Грозный, например, дал монастырям громадные вотчины князя Вольского по душе его и его рода, хотя указы 1562 и 1573 г. предусматривали в таких случаях денежные вклады, но отнюдь не земельные. Царь Федор также давал монастырям большие вотчины на поминок⁹³¹.

Нет ничего удивительного в том, что после Смуты, когда правил Михаил, отец которого занимал 15 лет патриарший престол, на исполнение указа 1580 г. обращалось весьма мало внимания и действие последнего даже было ограничено указом 1622 г.: "Которые вотчины даваны в монастырь по душам, а иные продаваны с 89 (1581) году, а вотчинники из монастырей в те годы по Московское разоренье и по та места, как государь, царь и великий князь Михаило Федорович всеа Руссии учинился на государстве, о тех вотчинах государю и прежним государем не били челом и тех вотчин не выкупали, и тем вотчинам быть за монастыри попрежнему потому, что те вотчины застарели и монастырех многимилеты"⁹³²-⁹³³. Соборное Уложение 1649 г. вновь подтвердило указ 1580 г.⁹³⁴, причем любопытно, что эти статьи Уложения были составлены по единодушному челобитию, поданному царю "всеми соборными людьми от всея земли".

Но собор пошел в этом направлении еще дальше, настаивая на том, чтобы все земли, которые перешли в руки духовенства после 1580 г., были отобраны и розданы "по разбору служилым людем безпоместным и пустопоместным и малопоместным дворянам и детем боярским"⁹³⁵.

Это последнее требование, конечно, осуществить не удалось, но все же дальнейшее обогащение духовенства теперь было сильно затруднено. Не то чтобы духовные учреждения перестали выпрашивать себе вклады. Нет, эти "прошаки" по-прежнему бесстыдно толкались у дверей бояр и служилых людей, как выразился когда-то Нил Сорский. Законы нарушались и теперь и прямо и косвенным путем посредством обходов. В особенности нередко вклады принимали форму мены, но, конечно, мены фиктивной, при которой монастырь, получая значительные владения, взамен их давал какую-нибудь небольшую деревеньку или пустошь. Иногда и последняя должна быть продана лицом, вступающим в мену, и вырученные деньги переданы тому же монастырю, так что имеет место едва замаскированное пожертвование имения⁹³⁶.

Примеры такого рода мы находим в большом количестве в истории казанского архиерейского дома. Здесь уже из самого сопоставления размеров отдаваемой митрополиту и получаемой от него земли видно, что речь идет либо о вкладе, лишь прикрывающемся формой промена, либо, если архиерейский дом в дополнение к незначительному количеству земли присоединяет крупную денежную сумму, о замаскированной покупке. Так, подъячий Вавила Миткеев променял свою поместную землю по 20 четвертей в иоле с лесом, покосами и угодьями на 3 четверти в поле, иначе говоря, отдал ее в дар. Такой же характер имела мена между князем Волховским и митрополитом — 25 четвертей на 10. Игнатий Останков променял в 1692 г. 75 четвертей в поле ("а в дву потому ж") "с лесом и с сенными покосы и с усадебною землею и со всеми угодьи" на 5 четвертей, "а до лесу и до сенных покосов и до усадебные земли мне, Игнатью, дела пет". Но за "перехожие четверти", т.е. лишние, он получил деньгами 75 руб., т.е. в сущности продал землю. То же имело место и в том случае, когда Тютчев уступил все свое государево жалование в 100 четвертей с лесом и покосами всего за 5 четвертей, притом без покосов, угодий и усадеб, но получил плату в 100 руб. А Артемий Кудрицкий променял "в дом Пречистые Богородицы и чудотворца Гурия целых 173 чете, поля, покосы на 800 копен, поверстный лес, усадьбу, постройки и заводы взамен 5 чете, без леса, покосов и угодий." Однако и ему приплачено было 570 руб., сумма по тому времени очень большая. Еще более ярко запрещенная покупка, но в скрытой форме, выступает в сделке митрополита с вдовой Феклой Львовой в 1697 г., которая отдает 27 четей всего за одну и в придачу берет 100 руб. Но и этой одной четью она "поступилась в дом Пречистые Богородицы бесповоротно", так что на самом деле за 27 четвертей получила 100 руб., т.е. попросту продала их. Едва ли при таких условиях можно утверждать, что "промена с прикупками была обычным способом не столько увеличения, сколько упорядочения" владений архиерейского дома. Митрополиты казанские и сами сознавали, что такого рода фиктивная мена, в сущности купля-продажа, противоречит Уложению и может быть оспорена. Поэтому в меновых записях обычно прибавлено, что отдавший землю обязуется "о повороте той променной земли... великим царем и святейшему патриарху не бити челом" и "против сей записи и заручной челобитной ничем не спорить", если же другие "учнут по каким крепостям вступатца... в той променной земли, митрополита очищать". В противном случае променявший землю подлежит крупной неустойке (например, 100 руб.): "протори и убытки скаске домовых стряпчих все сполна"⁹³⁷. Но помимо таких "мен" казанский архиерей продолжает захватывать и в XVII в. новые земли и судится из-за земель и покосов, как и из-за рыбных ловель с соседними крестьянами и татарами, не переставая подавать челобитни, пока спор не решается в его пользу; и это несмотря на то, что для крестьян получается "разоренье и скитанье", тогда как архиерейский дом и без того владел обширными пахотами и покосами, был самым крупным владельцем рыбных ловель в среднем Поволжье, а сверх того получал из царской казны много хлеба, рыбы, меду на прокормление "богобоязливых старцев"; свои же рыбные ловли он при таких условиях мог сдавать в оброк⁹³⁸.

Другим средством обхода запрещений покупки земель являлись залоговые сделки духовных учреждений, при помощи которых земли, не будучи выкуплены, превращались в собственность монастыря. Так, Архангельский монастырь на Устюге в течение 1624—1648 гг. совершил 50 земельных приобретений, из которых 47 было залогов, и перешедшие к нему этим путем земли имели ценность в 7 тыс. руб., а Троицкий Гледенский монастырь при помощи 42 сделок, также преимущественно залогов, в течение того же периода приобрел земель более чем на 4 тыс. руб.⁹³⁹

Однако эти и другие северные монастыри могут послужить, как мы видели, и примером той склонности к сутяжничеству по земельным делам, которую мы уже наблюдали у казанского архиерейского дома и которая обнаруживалась и у других монастырей, например, Кирилло-Белозерского уже в XV в.⁹⁴⁰

Недаром Вассиан Патрикеев говорил по поводу "законоотступных мнихов, что они молят царей и князей о льготе для себя и об обиде для окрестных поселян, ведут со своими соседями тяжбы о границах земель и сел и выдают себя притом за чудотворцев"⁹⁴¹.

Уже из одного сборника грамот Коллегии Экономии но Двинскому уезду, охватывающего период до середины XVII в., можно усмотреть, что во всяком случае до этого времени монастырское землевладение продолжало возрастать. Не только северные монастыри, как Николаевский-Корельский, Спасский-Ирилуцкий, Антониев-Сийский, Козыручьевская пустынь и другие, увеличивают одни в большей, другие в меньшей степени свои владения, но и Троице-Сергиев монастырь, расположенный в центральной области, и здесь, на севере, приобретает земли в Варзужской волости, на острове Солоткове, в слободе Курейской и других местах, так же, как он становится собственником земель, лавок и дворов в северных городах и посадах⁹⁴². В начале XVII в. владения этого монастыря находились в пределах 31 уезда⁹⁴³-⁹⁴⁴.

Таким образом, приобретение земель духовенством и в XVII в. не прекращается. Но все же, по-видимому, во второй половине его оно совершается в значительно меньших размерах, чем раньше. Свободные земли сокращались, жаловать уже было нечем, старые княжеские роды, обладавшие обширными владениями, вымирали, приходившее им на смену служилое сословие не располагало достаточным количеством земли, чтобы отдавать ее церкви.

Последняя, в связи с изменившимися хозяйственными условиями, с расширением рынка и развитием торговли стала обращать большее внимание на иные способы извлечения доходов, при помощи обращения накопляемых ею денежных сумм в капиталы и помещения их в соляной промышленности, в рыбных и звериных промыслах, в торговле и кредитных операциях.

Но своих прежних земель церковь пока еще во всяком случае не теряла. Нели и бывали отдельные случаи отписки церковных земель на царя, то они имели место редко и лишь условно, так что, коль скоро права монастыря подтверждались, земля возвращалась обратно. Однако все эго постепенно подготовляло тот коренной переворот в отношении церковных имений, который совершился в XVIII в. Ведется борьба и с духовными иммунитетами, с изъятиями монастырских и владычных земель от суда и дани. В XVI в., в особенности во второй половине его, в новых жалованных грамотах и еще более в возобновляемых податные льготы суживаются. Содержатся оговорки: монастыри свободны от податей и повинностей "опричъ ямских денег, и посожные службы и тамги", "опричь яму и городового дела и посотные службы", а "городовое им острожное и засечное дело делати с иными сохами вместе"⁹⁴⁵. На духовные учреждения возлагаются, главным образом, повинности военного характера и значения, как "татарский ям", посошная служба, засечное дело. Однако это были лишь частичные и незначительные ограничения, в общем и целом льготное положение духовных владений сохраняется. Судебник 1550 г. в этом отношении пошел дальше, постановив: "А тарханных впредъ не давати никому, а старые тарханные грамоты поимати у всех"⁹⁴⁶. Однако та же статья дальше допускает выдачу льготных грамот ("а велит государь кому какову грамоту дати льготную"), которые могли содержать те же изъятия суда и дани. Мало того, одновременное этим Иван Грозный (в 1549 г.), извещая своих Дмитровских и Кимерских таможенников об отмене тарханных грамот в отношении таможенных пошлин ("ныне те все свои грамоты даловалные тарханные в одних своих в таможенных пошлинах и в померных порудил"), тут же делает ряд исключений: "Опричь Троицких Сергиева монастгяря и Соловецкого монастыря и Новодевича монастыря, что па Москве, и Кириллова и Воробьевские слободы"⁹⁴⁷. При таких оговорках, когда именно монастыри, которые вели, как мы увидим ниже, обширную торговлю, сохраняли свои привилегии, самая отмена этих грамот теряла всякое значение. Обилие иммунитетных грамот и во второй половине XVI в. является лучшим доказательством того, что постановление Судебника осталось мертвой буквой. Столь же мало значения имело и уничтожение Стоглавы (в 1551 г.) несудимых грамот, выдаваемых духовенству⁹⁴⁸. Об этом свидетельствует и приговор собора 1580 г. (и 1584 г.)⁹⁴⁹. Последний мотивируется тем, что духовные владельцы с их земель "никакие царские дани и земских розметов не платят, а воинство служилые люди те их земли оплачивают и сего ради многое запустение за воинскими людми в вотчинах их и в поместьях, платячи за тарханы, а крестьяне вышед из-за служилых людей живут за тарханы во лготе и от того великая нищета воинский людем прииде". Собор сознавал, следовательно, что не только рост самого монастырского землевладения, но и привилегированное положение его наносит ущерб служилым людям, крестьяне которых предпочитают уходить на льготное положение в духовные вотчины. Собор принял вновь решение уничтожить тарханные грамоты: "Платить всякие царские подати и земские розметы всяким тарханом... со всеми людми ровно всей земле... и тамга тарханом и всяким людем... хто ни почнет торговать, чтоб воинство конечно во оскудение от того не было... и государеве казне в том убытка не было". Впрочем, прибавлено, быть может, лишь для успокоения духовенства, "до государеву указу... покаместа земля поустроитца и помочь во всем учипитца царским осмотрением ". Однако было бы ошибочно предполагать, что и после этого выдача тарханных грамот монастырям прекратилась. "Виродолжение всего XVII в. правительство не переставало выдавать владельцам духовного звания несудимых грамот, на основании которых они продолжали пользоваться по-прежнему правом суда и расправы над поселенными на их землях людьми"⁹⁵⁰. Таковы, например, грамоты 1615, 1618, 1662, 1675, 1685 гг. и многие другие⁹⁵¹. Иначе обстояло дело с податными льготами; с последними правительство вынуждено было усиленно бороться. "Из грамот и актов XVII столетия видно, что при трех первых государях из дома Романовых и особенно при последнем из них большая часть монастырских вотчин уже вовсе перестала пользоваться льготой от платежа податей, а те из монастырей, которые сохранили за собой эту привилегию, пользовались ею далеко не в той мере, как прежде, и освобождались только от платежа некоторых, весьма немногих налогов"⁹⁵². Однако, в первой половине XVII в. такие льготы еще сохранялись и только к концу его стали исчезать.

Нечего говорить, что такие привилегированные монастыри, как Кирилло-Белозерский или Соловецкий (см., например, грамоту 1638 г.), могли продавать свою соль беспошлинно (или взимаемая с них пошлина им возвращалась затем в Москве), и когда они жаловались на то, что им "продажи и убытки чинят великие", то прежние тарханные грамоты им подтверждались⁹⁵³. Но и другие монастыри добиваются сохранения им или восстановления прежних податных льгот. Так, в грамоте 1619 г. Сиасо-Прилуцкому монастырю указывается на то, что, хотя в предыдущем году "тарханные грамоты велено порудити и с товаров всякие пошлины велено имати с торговыми людьми вряд", тем не менее монастырю подтверждены прежние жалованные грамоты 1606 и 1608 гг. на беспошлинную торговлю, и эти грамоты "у них рудити ни в чем не велели"⁹⁵⁴.

Многие грамоты вообще ничем не отличаются от тарханных грамот XV в. Так, в грамоте 1622 г. Ярославскому Спасскому монастырю читаем по-прежнему: "воеводы наши и приказные паши люди тех их монастырских слуг и прикащиков и крестьян не судят пи в чем, опричь душегубства и разбою и татьбы с поличным, и кормов своих на них не емлют и не всылают к ним ни по что, а праведчики и доводчики поборов своих не берут и не въезжают к ним пи по что, а ведает и судит тех своих монастырских слуг и прикащиков и крестьян архимандрит Иикандр, да строитель старец Антоний з братиею сами во всем". А случится суд сместной... с городскими или с становыми и с волостными людьми и воеводы наши и приказные люди судят, а архимандрит и строитель с братиею с нимиже судит". "А прав ли будет или виноват монастырский человек и он в правде и в вине архимандриту и строителю з братиею". И "всякие пошлинники не вступают пи по что и поборов своих не берут, и явки, и пашенного, и подымного, и городового". Наконец, "никаких податей с сошными людьми и денежных всяких поборов и казачьих хлебных запасов и кормов не давать, опричь ямских денег и стрелецких хлебных запасов и городового к острожного дела"⁹⁵⁵. Таким образом, сохраняются все вольности в отношении суда и приведения в исполнение его решений, всякого рода податей и сборов, за исключением лишь податей и повинностей военного характера. И таких грамот можно было бы привести большое количество⁹⁵⁶.

Уже из предыдущего видно, какую важную роль в рассматриваемую эпоху играло служилое поместное землевладение. Оно поглотило черные земли и значительную часть дворцовых земель, его нужды заставили ограничить приобретение земель монастырями и привели к остановке в росте земель духовенства. Прежде всего весьма широко было распространено поместное землевладение в Новгородской области, где еще Иван III совершенно уничтожил вотчинное землевладение, разбросав прежних вотчинников по различным местам, где им даны были земли, и сильно сократил земли монастырские и владычные. Вся земля очутилась в руках царя, помещиков, да своеземцев, мелких владельцев, существование которых не было опасно Москве. Уже в начале XVI в. в Шелонской пятине 50% конфискованных земель роздано было московским служилым людям — помещикам; по отношению к землевладению всей пятины поместья составляли 46%.

И по другим новгородским книгам 1495—1505 гг. помещикам принадлежала половина дворов, людей, обж (51%), столько же по книге Бежецкой пятины 1564 г. (54% селений, из "вобчих" селений 58%, дворов — 57%), по книгам 1571 и 1576 г. поместные земли достигают 2/3 всех земель, по описи 1582— 1584 гг. для всех пятин, за вычетом порозжих земель, они (дворовые места) равняются 2/3 (64%)⁹⁵⁷.

Такую же или еще большую роль играют поместья в степном крае, где вновь колонизуемые земли распределяются между служилыми людьми, которые должны охранять страну от набегов кочевников. И здесь вотчины почти отсутствуют, земли же принадлежат либо дворцу, либо служилым людям — помещикам. Так, на поместья приходилось в Рязанском крае 60% всех земель, в Веневском уезде — 63, в Епифанском же и Медынском уездах —87—88, в Тульском и Каширском — свыше 90%, а в Дедиловском и Орловском вся земля (99%) сосредоточивалась в руках помещиков⁹⁵⁸. В то время, как в Новгородской области и в степном крае поместное землевладение подавляло все прочие виды владений, в центральной области поместные земли имели меньшее значение, но все же они достигали в Московском уезде х/у в Звенигородском — 27%. В последних двух уездах наибольшее пространство принадлежало духовенству (41—45%), тогда как вотчинное землевладение в Московском уезде было меньше поместного, в Звенигородском на долю того и другого приходился одинаковый процент земли. В Коломенском уезде поместья охватывали 60% всех земель, в Тверском уезде они были наиболее распространенным видом владения⁹⁵⁹.

Поместное землевладение стало, таким образом, господствующим (исключение составляла только северная область, где на первом плане стояли черные земли). Вотчины уступают место поместьям, т.е. владению личному (а не наследственному), связанному с обязанностью службы, землевладению условному, временному. Авторы, изучавшие природу поместного землевладения, подчеркивают эти моменты — характер поместных земель как обеспечивающих и вознаграждающих личную службу, наличность пользования и владения временного, обращают внимание и на то, что учреждение поместий "тесно связано с развитием идеи о верховном собственнике и его неотсуждаемой собственности", некоторые из них сближают поместья с кормлениями⁹⁶⁰; в писцовой книге Деревской пятины 1495 г. читаем о погосте великого князя, находящемся "за Гордеем за Семеновым сыном Сарыхозина в поместив и в кормленье"⁹⁶¹.

Исходной точкой в развитии поместного землевладения, как признают исследователи, является двор великого князя, где имелись дьяки и иодьячие, псари, конюхи, ключники, но также рыболовы, сокольники, бобровники, бортники. Одни были люди вольные, другие принадлежали к холопам князя, но и те и другие за их службу получали участки княжеской земли в пользование. Одни несли военную службу, другие применялись в хозяйственных целях, удовлетворяя разнообразные потребности обширного дворцового хозяйства, но все они выполняли определенные службы. Получалась "децентрализация крупной вотчины, устройство сети мелких хозяйств, юридически зависимых, экономически самостоятельных". Если поместье находится в тесной связи с кормлением, то оно сближается и с другими формами владения, связанными с исполнением определенных обязанностей и имеющими пожизненный и даже наследственный характер. С другой стороны, под условием службы давались земли и в вотчину, так что и тут не получалось резкого разграничения между обоими видами землевладения. Грань стиралась еще более, коль скоро — как это нередко имело место — стеснено было право продажи вотчин и распоряжения ими по завещанию. Наконец, характерно и то, что такое же поместное владение мы находим и в пределах духовных вотчин, как и в других крупных вотчинах. Митрополиты, и монастыри в особенности, дают свои земли в пожизненное владение своим служилым людям, причем нередко даются пустоши, с тем чтобы после смерти помещика они, обработанные и застроенные, вернулись обратно к вотчиннику: "А что на той пустоши примышлю хлеба и денег и животины, и то со всем тем по моем животе Пречистой в дом да святому митрополиту".

Павлов-Сильванский справедливо сближает наше поместье с западноевропейским бенефицием, причем, исходя из пожалования села Борису Воркову Иваном Калитой иод условием службы, как и из других грамот XIV в., он утверждает, что такого рода пожалования существовали уже в Удельной Руси XIV, а быть может, даже XIII в. Вследствие же раздачи поместий не только великими князьями, но и митрополитами, боярами и т.д., и у нас образуется феодальная иерархия, знающая не только вассалов, но и подвассалов (аррьер-вассалов, вавассоров)⁹⁶². Уже в XV в. мы можем установить, что "люди" владыки Новгородского, исполняющие хозяйственные функции в отдельных волостях Софийской вотчины, сидят в особых дворах и имеют свое особое хозяйство, освобождаемое от обычных платежей и повинностей. "В XVI в., — говорит Б. Д. Греков, — Тверской и Новгородский владыка имеют своих помещиков, большая часть которых, служа своим владыкам, служат в то же время и государству"⁹⁶³. Из грамоты 1400 г. видно, что митрополичьи бояре должны идти на войну "под стягом Великого Князя", но под митрополичьим воеводой. Много испомещенных детей боярских имелось у митрополита Московского (грамота 1489 г. Некрасу и Дрозду Юрьевым). Вассальный характер боярских слуг виден из Тверской писцовой книги 1540 г. "Иван служит царю и вел. князю, а Богдан служит владыке тверскому". "Огарок служит князю С. Г1. Макулинскому, а Шестой служит Борисову". Из указанных в Тверской писцовой книге вотчинников всего 230 служили великому князю, тогда как 125 другим вотчинникам⁹⁶⁴.

Преобладающее значение приобретают с конца XV в. жалуемые царем из дворцовых или черных, или иных (конфискованных) земель поместья в целях создания служилого класса, обеспеченного землей. Этот служилый класс широко разросся в XVI в. В состав его вошли как потомки князей великих и удельных, сведенных или сошедших со своих княжений и вошедших в состав московского двора, так и их бояре и вольные слуги, и, наконец, вооруженные дворовые слуги и холопы этих бояр, с которыми господа ходили в походы. Но сюда присоединялись и иные элементы. "Завоевывая вольные города — Новгород, Псков, Вятку, Московское правительство находило там горожан, владевших землей, бояр, житых людей, земцев и как землевладельцев верстало их в службу, одних оставляя на месте, а других переводя в центральные уезды Московского государства, где их наделяли вотчинами и поместьями взамен покинутых земель". И духовные учреждения, бояре, занятые при дворе, вдовы обязаны были посылать в случае войны ратных людей. Прибирались ратные люди и из казаков, которые нередко верстались в детей боярских и получали поместные наделы⁹⁶⁵.

Беспрестанные войны заставляли усиливать военно-служилый класс. "На европейском фронте шла борьба со Швецией и Ливонией за восточные берега Балтийского моря, с Литвой—Швецией за Западную Русь. В 1492— 1595 гг. было три войны со Швецией и 7 войн с Литвой—Польшей совместно с Ливонией. Эти войны поглотили не менее пятидесяти лет, следовательно, на западе в эти 103 года мы круглым счетом год воевали и год отдыхали". А в то же время "на азиатской стороне шла непрерывная борьба. Флетчер пишет, что война с татарами крымскими, ногаями и другими восточными инородцами бывает у Москвы каждый год"⁹⁶⁶. Против них, как мы видели, строились города в степи, посылались туда ратные люди. Они вознаграждались за свою службу как землей, так и денежным жалованием; последнее, впрочем, первоначально выдавалось лишь в качестве особой награды за поход или по каким-либо иным случаям. Основой же являлось испомещение, причем устанавливались определенные оклады, т.е. размеры участка, которые были различны, смотря по чину и происхождению. По указу Ивана Грозного полагалось служить с 100 четвертей доброй угожей земли одному человеку "на коне в доспехе в полном, а в дальний поход о дву коней", Оклады в различных местах были неодинаковы. Например, в Ростове для новиков лучших людей оклад определен по 1 -й статье в 350 четвертей в поле, по 2-й ст. — в 300 четвертей, по 3-й ст. — в 250 четвертей, в Нижнем Новгороде он установлен на 50 четвертей меньше — 300, 250 и 200; за детьми боярскими переяславцами, приехавшими служить в Великий Новгород, велено их учинить в 250, 200 и 150 четвертей, следовательно, еще меньше на 50 четвертей⁹⁶⁷. Но оклад был только высшим пределом, действительно же получаемый участок или "дача" был обыкновенно ниже оклада, причем служилому человеку необходимо было отыскать свободную землю в том уезде, где он нес службу, и подать челобитье, после утверждения которого он становился владельцем земли. При этом принималось в соображение и количество земли, которым служилый человек владел в качестве вотчины и соответственно сокращалась поместная дача.

Когда в 1613 г. была произведена своего рода ревизия поместно-вотчинного производства о раздаче земель в Смутное время, то во многих случаях обнаружилось несоответствие земельных дач с окладами и даже прямые обманы в челобитьях. Сплошь и рядом излишек, по сравнению с пожалованной землей, оказывался огромным; утаенное количество земли в 2—3 и даже в 7—8 раз превышало размер, указанный в челобитной. Следствием обнаруженных захватов явилась отписка утаенных земель на государя, начало которой положено было еще грамотой собора 1611 г. "А которые дворцовые села и черные волости, и монастырские селау и боярские, и окольничьих, и думских дворян поместья и вотчины розняли бояре по себе без земского приговору и дворянам и детям боярским роздали они же бояре вновь в додачу к старым их окладам или сверх их окладов: и те новые поместья у тех у всех отпяти и отписати дворцовые села и черные волости во дворец; а поместные и вотчинные земли, отписав, роздати беспоместным и разоренным детям боярским, которые поместий своих отбыли от Литовского разоренья". Вместе с тем предписывалось отобрать поместья, данные в Смутное время на королевское или на королевичеве Владиславово имя, если эти лица имеют "оприче тех дач старые поместья", а относительное тех, кто "бил челом ложно о сте четвертях, а владеют пятью сты, а иные и тысячами , доправить весь излишни и доход, за это время полученный⁹⁶⁸. При царе Михаиле первоначально отношение к таким лишкам, оказавшимся "по росписи", было более снисходительное: "С таких земель владенье не имывано", только после 1620 г. началась более решительная борьба с этим злом.

В указах 1620 и 1622 гг. о производстве "большого сыска" говорится, что многие служилые люди про оклады "сказывали не подлинно и многим поместные и денежные оклады прибавливали не по делу, а против тех своих больших вылганпых окладов поймала поместья и вотчины"⁹⁶⁹. При этом, однако, обнаружилось, что во многих случаях утайка имела чисто формальный характер — утаивались запустелые поместья, разоренные в предыдущие годы, которые скрывали в надежде получить что-нибудь из населенных, возделанных дворцовых имений и черных волостей. Такое утаивание пустых земель вполне понятно, если иметь в виду, что они ложились мертвым балластом на плечи служилых людей, препятствуя им в то же время получать от правительства жилую землю, ибо эти имения официально числились за ними и служили показателем их служилой обеспеченности. Многие владели этими землями "с Тушинского разорения", в течение 20—25 лет. Они просят поэтому пустые земли с них снять и жалуются на то, что они не пожалованы, при новой династии не дано им жилых поместий и вотчин на 1/4. Так что наряду с добывшими себе излишки имелись и пустоместные дворяне, обиженные и обойденные. И таких было, по-видимому, большинство. Как мы увидим ниже, обычно дворяне получали лишь небольшую часть причитавшегося им оклада — дача была всегда значительно меньше оклада, притом вместо пахатей им давали леса или пустоши. Один писал, что он "человек скудной... разорен и беспоместен", имеет только пустую землю, другой — что имеет в пусте 164 чети, а сам "скитается между двор". Есть такие пустоместные, которые кормятся "по христолюбивом с царя Василия осады" или живут у родителей или клиентами на богатых дворах бояр, которые их поят и кормят. До таких пределов доходило обнищание московских дворян.

В источниках этой эпохи уже не проводится строго различия между поместьем и вотчиной. И те и другие упоминаются вместе, как явления однородные. Действительно, расстояние между ними сокращается. Если первоначально владелец поместных земель не обладал правом распоряжения ими, продавать их не мог, а в крайнем случае вправе был их только менять, с тем однако же, чтобы государевой службе от того убытку не было, то с течением времени поместное владение приобретает черты, первоначально ему чуждые. "Служилый класс обнаруживает настойчивое стремление ослабить прекарность поместного владения. В конце XVI в. появляются выражения: "родовое поместье", "отца и деда выслуга", которые "столетием раньше показались бы и приказным и помещикам нелепостью"⁹⁷⁰. Это выражается в установлении наследования поместий, совершается фактический переход поместий приблизительно по тем же основаниям, как и юридическое наследование вотчин. Согласно указам 1550 и 1555 г., сыновья наследники после отцов в поместьях: отцовских поместий не отнимать у сыновей, если они пригодны в службу; "а сын его к той службе не пригодится, ино в того место прибрать иного". Из новгородских грамот о поместном владении можно усмотреть, что поместья переходят от отца к сыновьям и к внукам, от братьев к братьям, от дядей к племянникам. Наследование распространялось и на лиц женского иола, поместья получали вдовы после мужей и дочери-девки после отцов, даже матери после сыновей и сестры после братьев. При Михаиле Федоровиче проводится уже тот общий принцип, что, за неимением детей, наследует поместье род, и только при отсутствии родичей оно переходит к "городу", т.е. к служилым людям того города, к которому принадлежал умерший⁹⁷¹. Так постепенно приближается поместное владение к вотчинному, в особенности с середины XVII в. взгляд на поместья меняется, совершается постепенное слияние их с вотчинами.

Это обнаруживается и в виде возмездного перехода поместий. "От разрешенной законом сдачи поместья другому служилому человеку было недалеко до продажи, которую легко было маскировать; от безденежной передачи земли или ее замаскированной продажи служилому человеку легко было дойти додачи или продажи поместной земли в неслужилые руки"⁹⁷². Тот же процесс совершался непосредственно путем пожалования поместий в вотчину, продажи поместных участков в вотчину, раздачи в большом количестве вотчинных земель за заслуги, "за царя Васильево Московское осадное сиденье и королевичев приход".

Так, например, Путяте Дружинину Садилову в 1610 г. поместье его в Новгородском уезде пожаловано царем Василием в вотчину "за его многие службы, что он... будучи у нас в Московском государстве в нужное и в прискорбное время... против врагов наших, польских и литовских людей и русских воров, которые до конца хотели разорити государство Московское и веру крестьянскую попрати... Путята, будучи на Москве в осаде против тех злодеев, стоял крепко, мужественно и многое дородство, и храбрость, и кровопролитие, и службы показал, и на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покусился, стоял в твердости разума своего крепко и непоколебимо, без всякие шалости; и от тое их великие службы и терпенья польские и литовские люди и русские воры от Москвы отошли"⁹⁷³.

В Угличском уезде находим в XVII в. наряду с 75 тыс. четвертей поместных земель (в том числе и порожних) всего 10 тыс. четвертей старых (светских) вотчин (живущих и порожних), т.е. существовавших до Смутного времени, тогда как за царя Васильево Московское сидение дано 2,5 тыс. четвертей Пахоти в поместьях (помещичьей и крестьянской) имелось 2618 четвертей, в старых вотчинах (барской и крестьянской) 750, а за оба "сиденья" прибыло в вотчинах 1306 четв., т.е. пахоть в вотчинах составляла уже не 30, а 80% пахоти в поместьях⁹⁷⁴.

Все это обозначало рост вотчинного землевладения. Он проходит красной нитью через весь XVII в. В тех случаях, где имеются данные для одной и той же области за два различных хронологических момента, более поздний период всегда обнаруживает возрастание доли вотчин, по сравнению с поместьями. Мало того, в то время как те имения, которые были в начале столетия вотчинами, не меняют своего характера, поместья, напротив, обнаруживают постоянную тенденцию превратиться в вотчины и некоторые из них в конце века действительно состоят уже в числе вотчин. По Ю. В. Готье (и Н. Ооновскому), в центральной области в 20-х годах XVII в. поместья составляли еще свыше 70% земель, находившихся в руках светских землевладельцев, тогда как вотчины менее 1/3 (28,5%), в 1624—1640 гг. на долю поместий приходится уже немногим более половины всех земель (54%, по Д. Е. Сташевскому, для Московского уезда 60%), и, наконец, в 1678 г. поместья упали до 41%, вотчины уже заняли первое место (59%). В Боровском уезде процент вотчин с 20-х по 70-е годы возрос с 60 до 75, в Коломенском — с 53 до 72, в Гороховецком (с 1646 по 1678 г.) — с 36 до 50⁹⁷⁵. Таким образом, условная форма землевладения уступает место полной собственности на землю, временный владелец превращается в собственника, закрепляет за собой землю. Условное землевладение едва ли соответствовало характеру рассматриваемого периода, когда служба царю являлась уже обязательной для всех, а вовсе не зависела от воли данного лица.

Но для XVI в. необходимо разграничивать эти два вида землевладения — вотчинное и поместное. Н. А. Рожков придает этому различию существенное значение, указывая на то обстоятельство, что установленный выше отлив населения из Центра и Западного Полесья (Новгородско-Псковской области) обусловливается хищническим хозяйством помещиков, более низким техническим уровнем сельскохозяйственного производства в поместьях, по сравнению с вотчинами. На основании приводимых им данных для Новгородского края получается, что на поместных землях перелог составляет 89% всей пашни, тогда как в светских вотчинах всего 71%, в дворцовых и черных — 62, только в духовных имениях он достигает 82%, так что в поместных землях, а равно в монастырских и архиерейских, производство стояло на наиболее низком уровне. Чем же это обусловливалось? Н. А. Рожков усматривает причину того, что помещики "запустошили" свои земли, прежде всего в факте подвижности поместного землевладения, в необеспеченности его за потомством владельца, в том, что московское правительство и удельные князья отдавали поместья в монастыри, жаловали в вотчины, менялись поместными землями. Необеспеченность поместья приводила к тому, что помещики запускали свои земли, нередко совсем не жили в поместьях, не заботились даже о привлечении туда крестьян. Процент пустошей обычно был выше в тех имениях, которые переходили к дальним родственникам или к чужеродцам, чем там, где они наследовались детьми или женой. В тесной связи с развитием поместной системы и монастырского землевладения на счет земель вотчинных и черных находятся, по его мнению, и такие явления, как рост среднего землевладения на счет крупного, дробление крупных имений; между тем в крупных владениях хозяйство по общему правилу шло лучше, чем в средних. Все эти обстоятельства повели к упадку парового зернового хозяйства во второй половине XVI в., вызвали тот экономический кризис, который мы наблюдаем в эту эпоху, и то сползание населения с севера на юг, которое в это время происходит⁹⁷⁶.

Эти взгляды Н. А. Рожкова вызвали возражения с разных сторон (Н. Огановского, Е. Д. Сташевского, Н. Яницкого). Указывалось прежде всего на то, что монастырские земли, которые автор ставит в отношении состояния их хозяйства на один уровень с поместными, составляли владения независимые и неподвижные, ибо все, что в монастырь притекало, уже не уходило из его рук, и владения монастыря не делились на части, не дробились. А с другой стороны, вотчинное землевладение светских лиц отнюдь не отличалось ни неподвижностью, ни обеспеченностью. Н. А. Рожков и сам признает, что и мобилизация вотчинных владений была в XVI в. весьма значительна, вотчины переходили часто к дальним родственникам и к чужеродцам, хотя и совершалось эго не распоряжениями государственной власти, а по собственному желанию вотчинника, на основании купчих⁹⁷⁷. А в XVII в., поданным Ю. В. Готье, вотчины оказываются даже подвижнее поместий: к чужеродцам переходит больший процент вотчин, чем поместий. "Мобилизация служилых земель... будучи в целом несколько ниже, чем в XVI в., все-таки оставалась очень значительной, одинаково охватывая как поместные, так и вотчинные земли, причем, как это на первый взгляд ни странно, подмосковные вотчины переходили из рук в руки еще быстрее, чем поместья"; были случаи, когда вотчина успевала в течение 15 лет перейти в третьи руки⁹⁷⁸. Уверенности в сохранении своих земель в роде у вотчинников было не больше, чем у помещиков. При помощи опричнины Грозный перетасовал вотчинников, захватил их наследственные земли. Но и впоследствии положение немногим изменилось: из 94 тыс. четвертей земли, принадлежавших московским дворянам в первой половине XVII в., только 14% составляли родовые общины, тогда как 43% создалось выслугой, а 31% приобретен был посредством купли, заклада, завещания или приданого. Так что "экономическая мощь московского дворянина питалась государевой милостью, а не была завещана издревле", это вотчинное землевладение было недавнего происхождения. А в то же время "мы можем отметить целый ряд случаев перехода поместий от отца и матери к сыну, от брата к брату"⁹⁷⁹.

Но если в смысле степени устойчивости и зависимости поместное землевладение не отличалось от вотчинного, то чем же объяснялось значительно большее запустение земель первого рода, по сравнению со вторыми, во второй половине XVI в.? И почему в монастырских имениях, где земли не уходили из рук собственника, мы находим почти столь же низкий уровень хозяйства, как и в поместьях, и гораздо больше запустения, чем в светских вотчинах? Быть может, причиной является большее дробление поместных земель? И. А. Рожков, как мы видели выше, придает значение и этому факту в качестве одного из моментов, вызвавших упадок сельского хозяйства во второй половине XVI в., но рассматривает это обстоятельство как общее явление, свойственное землевладению этого периода, а не как характерное специально для поместных земель. Действительно, распыленность владений, разбросанность их по различным, нередко весьма отдаленным друг от друга местностям наблюдается в течение всего рассматриваемого периода и обнаруживается как в духовных, так и в светских землях, как в вотчинах, так и в поместьях. Были крупные владения, но они состояли из большого количества мелких хозяйств, почему прогресс в культуре и технике хозяйства сильно тормозился, — явление, которое мы наблюдали и в предшествующие столетия, можем установить и на Западе в Средние века, в период феодализма. С. В. Рождественский усматривает в этом главную причину возникновения поместной системы. При больших размерах вотчины, разбросанности поселений и их незначительной величине, при редкости населения трудно было организовать вотчинное хозяйство на началах централизации; трудно было связать в одну хозяйственную систему гнезда сел и деревень, разбросанные на больших пространствах⁹⁸⁰. При таких условиях наиболее целесообразной мерой являлась раздача отдельных частей вотчины в пожизненное владение, образование ряда мелких самостоятельных хозяйств. Такой образ действия со стороны крупных монастырей становится вполне понятным, если вспомним, что вотчины Кирилло-Белозерского монастыря в начале XVII в. раскинулись на огромном пространстве от Холмогор до Москвы, а Троице-Сергиев монастырь имел земли более, чем в 30 уездах, начиная от крайнего севера, продолжая Новгородской областью и доходя до Московского, Нижегородского, Серпейского и прочих уездов центрального района⁹⁸¹. Но такая же распыленность владений обнаруживается и в жалуемых царем поместьях; полученные земли расположены в различных областях и уездах мелкими клочками⁹⁸². Это обусловливалось самим способом создания и развития землевладения дворянства, тем указанным выше фактом, что земли давались не там, где дворянин или сын боярский хотел их получить, а там, где представлялся случай, т.е. возможность получить в оклад свободный участок земли. Поэтому и в первой половине XVII в. земли московского дворянина были разбросаны зачастую чуть ли не по лицу всего Московского государства, обычно в 3—4, а иногда в 7 и более отдаленных друг от друга уездах, что лишало его возможности с одинаковым рвением заниматься сельским хозяйством во всех его многочисленных, но мелких имениях, а нередко приводило к тому, что он производил сельскохозяйственную эксплуатацию лишь в некоторых из них, даже только в одном месте, где селил своих крестьян, тогда как остальные земли лежали пустыми. При этом в среднем размер поместного имения составлял 144 четверти, а вотчинного 127 четвертей, т.е. последние находились не в лучшем, а напротив, в еще менее благоприятном положении, чем поместья⁹⁸³.

Н. Огановский полагает, что "крупное, по преимуществу вотчинное, землевладение было лучше поставлено в хозяйственном отношении потому, что оно было гуще населено рабочей силой крестьянина, а населено оно было гуще по той причине, что, во-первых, владельцы являлись более сильным политически элементом и могли давать льготы крестьянам или удерживать их у себя, во-вторых, вследствие того, что количество самих владельцев, кормящихся крестьянским трудом, относительно числа крестьян было меньше". И он, следовательно, придает существенное значение более крупным размерам вотчин, как и подвижности и необеспеченности поместного землевладения ("крупные землевладельцы, — говорит он, — имели гораздо больше экономической устойчивости")⁹⁸⁴, хотя обращает внимание и на другой момент — на недостаток рабочей силы в поместьях — обстоятельство чрезвычайно важное.

Рассматривая поставленный Н. А. Рожковым вопрос, следует иметь прежде всего в виду, что сравнения, проводимые между поместным хозяйством и прочими видами землевладения, в особенности вотчинным, для XVI в. не имеют достаточной почвы под собой, ибо в Новгородских пятинах почти вся земля сосредоточивалась в руках поместных владельцев и великого князя, вотчины же сохранились лишь в крайне ограниченном количестве в руках своеземцев, а для центрального района приводимое Н. А. Рожковым число случаев столь незначительно, что из них трудно сделать какой-либо вывод; тем более, что только по Московскому и по Тульскому уезду получается значительная разница в отношении пашни к перелогу между монастырями и вотчинами, монастырские же земли стоят ниже вотчинных в этом отношении только в Коломенском уезде, в Тульском же и Московском, напротив, выше.

Если таким образом сопоставление производить весьма трудно и, в частности, едва ли возможно сделать какой-либо вывод относительно монастырских владений, то нам все же думается, что Н. А. Рожков правильно указал на упадок в сельскохозяйственном отношении, вызванный развитием поместной системы. Распространение поместий действительно обозначало быстрый рост мелкого землевладения. Недостаток в запасе поместных земель приводил к тому, что дача всегда была ниже оклада. В Белевском уезде она составляла, например, всего 23% оклада⁹⁸⁵. В 1577 г. на 168 детей боярских путивльцев и рылян 99 человек совсем не получили поместий, а остальные "испомещепы по окладам не сполна, иные вполы, а иные в третей и в четвертой жеребей, а иным дано на усадища непомногу"⁹⁸⁶. Так что недостаток в земле заставлял не только сокращать поместные дачи вдвое, втрое или вчетверо против окладов, но и ограничиваться выделом небольших участков "на усадища", а некоторым служилым людям и совсем отказывать. Мало того, даже при испомещении лишь в половину оклада и эта половина не состояла из культурной земли, а пополнялась частью суррогатами в виде перелога, дикого поля, заросли и леса, хотя даваемого и в увеличенном количестве⁹⁸⁷. Из Новгородских писцовых книг можно усмотреть, что, например, в Шелонской пятине (по книге 1571 г.) помещики получали нередко лишь небольшую часть оклада; только о двух лицах писцовая книга заявляет, что они испомещены сполна. В других случаях даны пустые обжи и все же "не дошло в окладе"⁹⁸⁸. Про Арзамасскому уезду находим, например, такие дачи: оклад 300, а получил 130; оклад 250, а имеет 120; оклад 400, дано 136; оклад 250, есть 50; оклад 120, ничего не дано; оклад 250, ничего нет; оклад 350, ничего не получено и т.д.⁹⁸⁹

Помещики могли, правда, впоследствии пополнять свой оклад, разыскивая порозжие земли, освободившиеся поместья "и где досталь окладу своего приберет и ему та досталь поместья доделити". Они и высматривали вымороченные поместья, излишки против поместного оклада, били челом и добивались отводов, получая их по частям то в одном, то в другом месте, нередко в виде дикого поля⁹⁹⁰. Так, например, в 1589 г. бьют челом трое служилых людей Деревской пятины, из коих двое верстаны каждый в 50 четвертей, а третий в 250 четвертей, причем первые двое не получили ничего ("за мной нет ни одной четверти"), а третьему дано 25 четвертей, из них 15 пустых. Они указывают на то, что Микита Оклячеев "верстан на 400 чете., а поместья за ним Микитою на полшеста чете, по старым книгам", и просят пожаловать их тем лишком из его поместья, чтобы они "в конец не загибли" и от службы не отстали⁹⁹¹. В результате получалась еще большая дробность поместного землевладения, разбросанность его в разных областях и уездах. Дробность должна была усиливаться и вследствие раздела отцовских поместьев, выдела на прожитое вдовам, малолетним сыновьям и дочерям и т.д.⁹⁹²

Но к незначительности поместных дач и рассеянности поместных владений присоединялось еще одно обстоятельство, вредно влиявшее на хозяйство, тот факт, что помещики сплошь и рядом получали в качестве дачи пустоши, земли покинутые, поросшие лесом, лишенные рабочих рук. Так как помещики нередко отказывались брать запустошенные земли, поместья "за пустом", то правительство освобождало такие поместья на 4—7 лет от податей, иногда давало еще и другие льготы, например "на хоромную ставку"⁹⁹³. В результате помещикам приходилось нести службу с пустой земли. Постоянное же отсутствие их из поместьев и невозможность следить за хозяйством приводили к запустению и ранее возделанные земли. Хотя они испомещались под условием "поместья не опустошати", но последние часто пустели независимо от их воли — от мору и голоду, от худобы, от государевых податей, наконец от ухода крестьян. Пустота и заключалась в отсутствии крестьян, что влекло за собой разрушение хором и дворов. Между тем, как мы увидим ниже, мелким помещикам нелегко было удержать крестьян за собой, крупные землевладельцы могли им предоставить гораздо более выгодные условия, в частности столь важную ссуду на обзаведение, они переменивали крестьян в отсутствие помещиков или насильно вывозили их к себе (см. ниже). Есть основания предполагать, что то запустение земель в Новгородско-Псковской области и в центре, которое имело место во второй половине XVI в., находится в тесной связи с распространением мелкого поместного служилого землевладения, которое становится в эту эпоху господствующим.

Е. Д. Сташевский вычислил на основании сказок, поданных московскими дворянами в 1632 г., что средний размер землевладения московского дворянства равняется 494 четвертей (около 250 десятин), что могло бы составлять достаточное земельное обеспечение, но вследствие плачевного состояния имений им не являлось. Сплошь и рядом числившиеся за дворянами имения лежали в "пустоте" или в действительности не находились в их владении. По тем же данным, в среднем на каждого владельца приходилось 24 крестьянина и бобыля; оброк, получаемый с них, равнялся 30—35 руб. в год и это во всех тех случаях, где не было барщины, составляло доход дворянина с земли. При таком доходе положение землевладельца в лучшем случае являлось сносным, но от благоприятного было весьма далеко, в худшем же случае "служит государевы службы с тово поместья не мочно, теми оброчными деньгами и на Москве прокормитца нечем", "и с того поместья и с вотчин (в общей сложности в этом случае 17 крестьян и 21 бобыль,) не токмо служит и сыту быт не с чева". Владелец 583 четвертей, из них 9 десятин своей запашки, и 21 крестьянина писал: "Проживаю в скудном статке с великим долгом, а на государеву службу людишек и лошадишек долгом держу"⁹⁹⁴.

В других областях положение мелкопоместных дворян было не лучше. Если возьмем, например, Нижегородский уезд, то увидим, что земли его принадлежали в начале XVII в. около 400 владельцам почти исключительно того же уезда; все это было мелкопоместное дворянство, причем, очевидно, по недостатку рабочих рук обрабатывалась лишь небольшая часть поместья. Даже у самого крупного помещика в живущем считалось не более 1/4 его поместья, из 545 четвертей пашни всего 142 четверти, обычно же поместье состояло из 100 четвертей (нередко это было лишь 1/4 оклада), из коих лишь 12 пашни паханой, а в меньших поместьях последняя понижалась до 6 и даже 3 четвертей⁹⁹⁵. В описи Бежецкой пятины 1564 г. нередко встречаются указания на то, что деревни запустели "от помещиковыхудобы", того, что помещик "захудал и сшел (сбежал) без вестей", "съехал безвестно"⁹⁹⁶. В Рязанском уезде к концу XVI в. характерным является отсутствие крестьянского элемента. Помещик являлся в то же время и работником. Пользование крестьянским трудом было почти недоступно для помещиков просто по недостатку крестьянских рук⁹⁹⁷. Точно так же на Орловской окраине находим по преимуществу помещиков-однодворцев, которые сами в поте лица своего обрабатывают землю⁹⁹⁸. На таких помещиков указывает Ключевский, говоря, что многие из них не имели ни одного крестьянского двора, жили одними своими дворами "однодворками"; о помещиках говорится часто: "Худ, обнищал, волочится меж двор", а в связи с этим: "Не служит, службы отбыл и вперед служить нечем"⁹⁹⁹.

Но опустение земель в рассматриваемую эпоху могло иметь еще и другую причину: совершавшийся в эту эпоху переход к денежному и товарному хозяйству не мог не вызвать длительного кризиса, который должен был отразиться в первую очередь на сельском хозяйстве.

Своеобразную группу землевладельцев представляли собою новгородские своеземцы, появляющиеся в новгородских писцовых книгах со времени московского владычества (ранее этот термин не встречается) и, по-видимому, равнозначащие "земцам" предшествующей эпохи; в описях Вотской и Шелонской пятины (1498 и 1500 гг.) оба названия — и старое, еще не исчезнувшее, и новое — употребляются безразлично.

Одним из первых исследователей, остановившихся на вопросе о своеземцах, был И. Д. Беляев, который противопоставлял земцев дружинно-княжескому элементу и считал их коренными жителями данной области. В то же время он указывал на то, что своеземцы владели землей не на общинном, а на личном праве, и что они не были многочисленным и сильным классом в Новгороде¹⁰⁰⁰. На эти последние два момента было обращено внимание последующими авторами, которые и подчеркивали, что своеземцы были вотчинниками, а не помещиками, а с другой стороны, их противополагали владельцам крупных боярщин, рассматривая в качестве мелких сельских собственников (Лешков, Костомаров, Никитский, Павлов-Сильванский)¹⁰⁰¹. "Они сами пахали землю, потому что у них не было ни людей, ни холопов, ни ключников"¹⁰⁰².

Обращено было внимание и на то, что своеземцы являются мелкими служилыми людьми (Бестужев-Рюмин, Ильинский, Гневушев, Самоквасов)¹⁰⁰³, тогда как другие авторы указывали на то, что наряду с земцами, поверстанными в московскую службу после потери Новгородом самостоятельности и подходившими близко к типу детей боярских, имелись и такие, которые тянули тягло (Чечулин, и особенно Павлов-Сильванский)¹⁰⁰⁴. К тому выводу, что своеземцы были мелкими землевладельцами, очень похожими на своих крестьян-половников, и часто сами пахали свои земли, приходят и С. Ф. Платонов и Ключевский, причем и они признают, что под влиянием московских порядков они превратились в земские чины, поскольку же нe были поверстаны в службу, являлись тяглыми людьми. При этом, однако, Ключевский, в противоположность предыдущим исследователям, утверждает, что это были не сельские жители, а городские, приобретавшие земли в уезде¹⁰⁰⁵.

Почти все указанные исследователи исходят из того предположения, что эти мелкие служилые или тяглые землевладельцы, городские и сельские мелкие собственники составляли особый класс или особую группу новгородского населения, хотя впоследствии и перестали существовать, слившись с другими классами населения. Напротив, Сергеевич не считает их особым классом населения, а полагает, что своеземцами назывались все те новгородцы, земли которых после московского завоевания не были подвергнуты конфискации, размеры их земель были весьма различны, как и они сами принадлежали к самым различным группам новгородского общества. Они являются порождением московских порядков, водворившихся в новгородских областях уже после введения нового режима¹⁰⁰⁶. На эту точку зрения стали и другие авторы — Самоквасов, Помяловский, Вулих, согласно которым своеземцы представляют собой преимущественно собственников мелких участков и отличаются от прочих новгородцев лишь тем, что они сохранили свои земли или часть их во время конфискации¹⁰⁰⁷. Действительно, на основании анализа данных новгородских писцовых книг получается такое представление о своеземцах.

Своеземцы — в огромном большинстве случаев владельцы совсем мелких земельных участков, частью эксплуатируемых силами самих владельцев или их холопов, частью сдаваемых в аренду крестьянам; иногда, впрочем, ввиду недостатка в собственной земле, они берут на оброк чужую. Это — полноправные собственники своих владений, находящихся обыкновенно в уездах, тогда как городских владений мы находим очень немного, да и в этих случаях они, по общему правилу, обладают одновременно и недвижимостями в деревнях¹⁰⁰⁸. Встречается и коллективная собственность своеземцев — "вопчие" деревни. Однако наряду с таким преобладающим типом рядового своеземца, владеющего небольшим клочком земли и им питающегося, к своеземцам причисляются и владельцы, земли которых могли бы составить, по выражению Ключевского, "порядочное поместье городового дворянина XVI в., любой центральной области государства"¹⁰⁰⁹. Последнее обстоятельство, как и факт наличности городских своеземцев, заставляет думать, что никакого внутреннего признака, характерного для этой группы, не существовало, а только какой-то внешний фактор создавал ее, вводил в нее лиц различного общественного положения и имения разной величины. Он и заключается, по-видимому, в том, что сюда были включены все старые новгородские землевладельцы, за которыми были сохранены их прежние владения, во многих случаях, впрочем, лишь осколки этих владений. Только в виде редкого исключения мы находим владения, избегшие конфискации и не включенные в своеземческую группу. Соответственно существующим в Московском государстве порядкам и своеземцы, сохранив за собой землю, обязаны были служить, хотя ввиду преобладания среди них мелких землевладельцев эта служба и носила для них своеобразный характер, являясь лишь для некоторых личной, для остальных же выражаясь в форме "подмоги" этим служащим своеземцам¹⁰¹⁰. "А цареву и великого князя службы не служат", "земцам... с тех 5 обеж по книгам давати подмога служилым земцом", "а службы Бочина не служит и писец... Бочинину выть поместья... отписал на царя великого князя". Такие случаи отнятия у земцев поместий за то, что они "государевы службы не служат", встречаются довольно часто¹⁰¹¹.

Своеземчество, однако, как особая группа новгородского населения, являлось, по-видимому, недолговечным. В Шелонской пятине в 1501 г. земли своеземцев не превышали 5% всех земель¹⁰¹². В писцовой книге Бежецкой пятины 1564 г. остатки их еще встречаются¹⁰¹³. Служба сближала их с детьми боярскими, появляется даже термин "дети боярские земцы". Являясь пережитком новгородской вольницы, они должны были слиться с другими группами населения, стать обыкновенными вотчинниками, и в особенности помещиками. "Чем далее подвигалось дело внутреннего объединения Новгорода с остальной Русью, тем менее места оставалось им в жизни"¹⁰¹⁴.

---

⁸⁸⁶Соколовский. Экономический быт земледельческого населения России и колонизация юго-восточных степей. С. 5.
⁸⁸⁷Лаппo. Тверской уезд в XVI в. Его население и виды земельного владения // Чтения ОИДР. IV. 1894. С. 64.
⁸⁸⁸Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. С. 375,377, 381,385, 388,431.
⁸⁸⁹Архивный Материал. Документы поместно-вотчинных учреждений Московского царства. Управляющий Архивом Д.Я. Самоквасов. Т. II. Ч. 1. С. 132.
⁸⁹⁰Там же. С. 397-398, 402, 404-405.
⁸⁹¹Там же. С. 407—409.
⁸⁹²АН. Т. II. №306. IV.
⁸⁹³Готье. Замосковный край в XVII в. С. 51 сл., 339 сл., 342 сл. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. 1898. С. 269 сл.
⁸⁹⁴Богословский. Земское самоуправление на русском севере в XVII в. Т. II. 1909. С. 49—50, 87. См.: Сторожев. Монастырское землевладение на Вологде по данным 1627— 1630 гг. // Сборник статей в честь Ключевского. 1909. С. 403.
⁸⁹⁵Чтения ОИДР. III. 1878. С. 42. Барсов. Олонецкий монастырь Клименцы // Там же. IV. 1870. Богословский. Земское самоуправление на русском севере в XVII в. Т. I. С. 89.
⁸⁹⁶Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 267.
⁸⁹⁷Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. С. 371, 373.
⁸⁹⁸ПСРЛ. Т. XII. С. 182, 185, 213-216. 217-220.
⁸⁹⁹Готье. Замосковный край в XVII в. С. 338.
⁹⁰⁰Сторожев. Указные книги поместного приказа. С. 153.
⁹⁰¹АИ. Т. II. №306. IV.
⁹⁰²Докладная выписка о поместьях и вотчинах // Чтения ОИДР. 1901. Веселовский. Семь сборов запросных и иятинных денег. С. 126. Седашев. Очерки и материалы по истории землевладения Московской Руси в XVII в. С. 5 сл.
⁹⁰³Арзамасские поместные акты 1578—1618. Изд. Веселовским // ОИДР. 1916.
⁹⁰⁴Сторожев. Указные книги поместного приказа. № 40.
⁹⁰⁵Семевский. Крестьяне в царствование Екатерины II. С. 11.
⁹⁰⁶Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. С. 377 сл., 402 сл., 407.
⁹⁰⁷Никольский. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII в. II. С. 6.
⁹⁰⁸Яницкий. Экономический кризис в Новгородской области XVII в. С. 13. 49.
⁹⁰⁹Флетчер. О государстве русском. С. 100.
⁹¹⁰Ключевский. Курс истории России. 5-е изд. 1914. С. 360.
⁹¹¹Сторожев. Указные книги поместного приказа. VI. № 60—63. С. 188 сл. Опись документов МАМЮ). Т. VI. 1889. Платонов. Очерки по истории смуты в Московском государстве. С. 52 сл.
⁹¹²АЮ. № 420, 421. АИ. Т. I. № 154. VI. Горнаков. О земельных владениях российских митрополитов, патриархов и св. Синода. 1871. С. 156 сл., 167 сл. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 107 сл.
⁹¹³Павлов. Исторический очерк секуляризации церковных земель в России. 1871. С. 41—66 сл.
⁹¹⁴сл., 88 сл. Л.А.Э. Т. I. № 227.
⁹¹⁵Павлов. Исторический очерк секуляризации церковных земель в России. С. 126.
⁹¹⁶АИ. Т. I. № 154. XVIII
⁹¹⁷АИ. Т. I. № 154. XIX.
⁹¹⁸СГГД. Ч. I. №№ 200, 202. ААЭ. Т. I. № 308.
⁹¹⁹Никольский. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII в. II. С. 20 сл. Матер. XLII.
⁹²⁰Никольский. Матер. LVI сл., LXXV сл. LXXVIII сл.
⁹²¹Горский. Историческое описание Свято-Троицкие Сергиевы Лавры // Чтения ОИДР. IV. 1878. С. 192, 195 сл.
⁹²²ОГКЭ. С. А. Шумакова. Вып. III. № 19—110.
⁹²³Тверские акты. Изд. Шумаковым. Вып. I. Акты 1506—1647 гг. Изд. Тверской ученой архивной комиссией. 1896. № XX.
⁹²⁴Там же. № XIX.
⁹²⁵Там же. № LXXV.
⁹²⁶Там же. С. 38.
⁹²⁷Угличские акты. Изд. Шумаковым. 1899. № XLVI—XLVIII, LXX—LXXIII. LXXV.
⁹²⁸В одной данной (1639 г.) прямо сказано: "д тою вотчиною после моего живота владети Троице-Сергиева монастыря архимандриту с братиею и жалованная грамота, почему я, Федор, тою вотчиною владею, после моего жвота в монастырь отдати".
⁹²⁹Тверские акты. Выи. I. № LXXI.
⁹³⁰Там же. № LXII.
⁹³¹Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 115 сл.
⁹³²Сторожев. Указная книга поместного приказа. III. № 6.
⁹³³Сташевский.Очерки из истории царствования Михаила Федоровича. Ч. I. С. 217. Готье. Замосковный край в XVII в. С. 347. Седашев. Очерки и материалы по истории землевладения Московской Руси в XVII в.
⁹³⁴Улож. XVII. в. 30, 42.
⁹³⁵ААЭ. Т. IV. № 33.
⁹³⁶Готье. Замосковный край в XVII в. С. 358 сл., 364 сл.
⁹³⁷Покровский И. К истории поместного и экономического быта в Казанском крае половины XVII в. 1909. Прил. с. XXIV.
⁹³⁸Там же. С. 49 сл., 55, 69, 71 сл., 86 сл., 188 сл.
⁹³⁹Богословский. Земское самоуправление на русском севере в XVII в. Т. I. С. 86.
⁹⁴⁰См. с. 57 сл., а также ряд актов, приведенный в сб.: АГР. Т. I.
⁹⁴¹Слово об иноческом бытии и устроении церковном. С. 67—68.
⁹⁴²За 1607-1622 гг. см.: СГКЭ. Т. I. № 412, 421, 432-433, 435, 441, 457, 463, 465, 470-472, 474, 476, 479-482, 484-485, 515, 532, 566.
⁹⁴³В грамотах 1625 г. перечисляются владения Троице-Сергиева монастыря в следующих уездах: Московском, Коломенском, Боровском, Ярославецком-Малом, Оболенском, Верейском, Волоцком, Мещевском, Старицком, Новоторжском, Тверском, Клинском, Бежецком, Углицком, Кашинском, Белозерском, Пошехонском, Ярославском, Костромском, Плесском, Гороховском, Балахонском, Нижегородском, Муромском, Владимирском, Суздальском, Юрьевском, Переславском, Ростовском, Радонежском, Дмитровском (СГКЭ. Т. I. № 530. См. также: № 402, 483.
⁹⁴⁴Владения казанского архиерейского дома за 20-летие с 1603 по 1623 г. увеличились на 1000 четей пахоти и 2000 копен сена, число крестьянских дворов возросло всего на 14, тогда как бобыльских с 35 до 233, т.е. в 7 раз. В 1672 г. оказалось вместо 23 тыс. копен сена (1623 г.) целых 118 тыс. или в 5 раз больше (Покровский И. К истории поместного и экономического быта в Казанском крае половины XVII в. 1909. С. 52, 55.).
⁹⁴⁵АИ. Т. I. № 143. ААЭ. Т. I. № 179, 200. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 138 сл.
⁹⁴⁶Судебник 1550 г. Ст. 43.
⁹⁴⁷ААЭ. Т. I. № 233.
⁹⁴⁸Стоглав. Гл. 67.
⁹⁴⁹СГГД. Т. I. № 202.
⁹⁵⁰Милютин. О недвижимых имуществах духовенства в России. 1861. С. 246. Платонов. Очерки по истории смуты в Московском государстве. С. 593. Платонов. Борис Годунов. 1922. С. 92. Шпаков. Государство и церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве. 1912. С. 85. Петров В. Соборное уложение 1584 г. об отмене тарханов // Сборник статей, посвященный Платонову. 1922. Рождественский. Из истории секуляризации монастырских вотчин // ЖМНП. V. 1895.
⁹⁵¹См.: АИ. Т. III. № 60, 76. Т. IV. № 16, 254. Угличские акты. Изд. Шумаковым. 1899. № XVII, XVIII.
⁹⁵²Милютин. О недвижимых имуществах духовенства в России. 1861. С. 246. С. 232.
⁹⁵³ААЭ. Т. И. № 204. Архив П. С. Строева. Т. III. № 473.
⁹⁵⁴АИ.Т. III. №79.
⁹⁵⁵Исторические акты Ярославского Спасского монастыря. Изд. И. А. Вахрамеевым. Т. I. 1896. № 78, 79.
⁹⁵⁶Такой же характер имеют, например, гламоты Великоустюжскому Михаило-Архангелы - кому монастырю (Акты Велико-Устюжского Махаило-Архангельского монастыря. Изд. Шляпиным. 1913. Отд. А. № XV), Иосифо-Волоколамскому монатырю 1623 г. (Архив П. С. Строева. Т. II. № 323), того же года Суздальско-Покровскому девичьему монастырю (АИ. Т. III. № 142) и др.
⁹⁵⁷Яницкий. Экономический кризис в Новгородской области XVII в. С. 13, 27, 29, 49, 77. Загорский. История землевладения в Шелонской пятине в конце XV и XVI вв. Т. VIII. С. 271.
⁹⁵⁸Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. С. 369 сл.
⁹⁵⁹Там же. С. 399 сл. Jlanno. Тверской уезд в XVI в. Его население и виды земельного владения. С. 104 сл. См.: Писцовые книги Московского Государства. Ч. I.
⁹⁶⁰Неволин. Поли. собр. соч. Т. IV. С. 195 сл. Лакиер. О вотчинах и поместьях. С. 175. Градовский. История местного самоуправления. С. 39 с. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 2 сл., 19 сл., 42 сл.
⁹⁶¹Милюков. Спорные вопросы финансовой истории Московском г(х:ударстве // Отчет о 33-м присуждении наград графа Уварова. Приложение к III т. Записок Академии Наук. 1892. С. 29.
⁹⁶²СГГД. Т. I. № 22, 23. Павлов-Сильванский. Т. III. С. 382 сл. См. с. 88—89.
⁹⁶³Греков. Новгородский дом св. Софии. 1914. С. 460 сл., 464 сл. Его же. Монастырское хозяйство в XVI—XVII вв. // Памятники экономической и социальной истории России, под. ред. Заозерского и Кашина. 1924. С. 140, 147.
⁹⁶⁴Писцовые книги Московского Государства. Ч. II. С. 184. ААЭ. Т. I. № 9. См.: Сергеевич. Древности русского права. Т. III. 1903. Лаппо. Тверской уезд в XVI в. Его население и виды земельного владения. Табл. нас. 228. Середонин. Сочинение Джилса Флетчера как исторический источник. 1891. С. 89. Павлов-Сильванский. Т. III. С. 364 сл.
⁹⁶⁵Ключевский. Курс истории России. Т. II. С. 258.
⁹⁶⁶Там же. С. 268.
⁹⁶⁷Сторожев. Указные книги поместного приказа. С. 23, 151.
⁹⁶⁸Там же. С. 157. Седашев. Очерки и материалы по истории землевладения Московской Руси в XVII в. С. 8 сл.
⁹⁶⁹Сташевский. Землевладение Московского дворянства в первой половине XVII в. С. 28 сл. О запустевших поместьях упоминает опричник Штаден (Штаден Генр. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-онричника. С. 137, 139).
⁹⁷⁰Арзамасские поместные акты 1578—1618. С. XV.
⁹⁷¹ААЭ. Т. I. № 225. ДАИ. Т. I. № 52. Сторожев. Указные книги поместного приказа. С. 23, 193, 211.
⁹⁷²Ланнo. Тверской уезд в XVI в. Его население и виды земельного владения. С. 80 сл. Неволин. Полн. собр. соч. Т. IV. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 339 сл.
⁹⁷³Готье. Замосковный край в XVII в. С. 390 сл.
⁹⁷⁴ААЭ. Т. II. № 159.
⁹⁷⁵Углицкие писцовые книги. Изд. Липинским (Углицкий уезд в XVII веке) // Временник Демидовского Юридического Лицея. Кн. 44. 1887. С. 615 сл.
⁹⁷⁶Готье. Замосковный край в XVII в. Огановский. Закономерность аграрной эволюции. С. 14. Сташевский. Землевладение Московского дворянства в первой половине XVII в. С. 17.
⁹⁷⁷Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. С. 447 сл., 451 сл., 455 сл., 462 сл., 465 сл., 475 сл.
⁹⁷⁸Огановский. Закономерность аграрной эволюции. С. 130 сл.
⁹⁷⁹Готье. Замосковный край в XVII в. С. 415 сл. Сташевский. Московский уезд по писцовым книгам. С. 85. См.: Его же. Очерки из истории царствования Михаила Федоровича. Ч. 1. С. 33 сл., прим.
⁹⁸⁰Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 17 сл.
⁹⁸¹Никольский Н. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII в. СГКЭ. Т. I. № 530. Рожков. Сельское хозяйство Московской Руси в XVI веке. С. 402 сл., 406 сл.
⁹⁸²Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 308, 361.
⁹⁸³Сташевский. Землевладение Московского дворянства в первой половине XVII в. С. 21 сл.
⁹⁸⁴Но, как мы видели (и это признает и II. Огановский), в смысле подвижности и необеспе ченности между поместьем и вотчиной разницы не было, а размеры вотчины или поместья при распыленности его в хозяйственном отношении не могли иметь значения. Впрочем, и он прибавляет: "при подвижности и необеспеченности землевладения помещик относился хищнически не к земле, которую он сам обрабатывал, а к крестьянам, которые непосредственно служили объектом помещичьей эксплуатации".
⁹⁸⁵Ключевский. Курс истории России. Т. II. С. 282.
⁹⁸⁶Акты Московского Государства. Под ред. Попова, изд. Академией Наук. Т. I. № 21.
⁹⁸⁷Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 282, 302 сл.
⁹⁸⁸Новгородские писцовые книги. Т. V. Отд. IV. Столб. 427 сл. Загорский. История землевладения в Шелонской пятине в конце XV и XVI вв. Т. V. С. 197 сл.
⁹⁸⁹Арзамасские поместные акты 1578—1618. М? 45, 155, 158, 187, 192, 238, 394, 416 и др.
⁹⁹⁰См. например: Писцовые книги. I. Отд. 2. VII. Полоцк и Полоцкий повет. Писцовые книги Нередецкие, Озероищьские, Усвяцкие (1571 г.).
⁹⁹¹Акты Иверского Святоозерского монастыря. 1582—1706 г. // РИБ. Т. V. 1878. № 2.
⁹⁹²См.: Арзамасские поместные акты 1578—1618. Дьяконов. Поместье и крестьянская крепость // Оттиск из сборника статей, посвященных Посникову. Сборник не вышел. 1919. С. 14.
⁹⁹³Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. С. 270, 284. Писцовые книги Московского государства. Ч. II. Отд. I, II.
⁹⁹⁴Сташевский. Землевладение Московского дворянства в первой половине XVII в. С. 31 сл.
⁹⁹⁵Сборник нижегородского учен, архивного комитета. Т. VI. Отд. III. Любомиров. Очерк истории Нижегородского ополчения 1611 — 1613 гг. 1917. С. 23 сл.
⁹⁹⁶Новгородские писцовые книги. Т. VI. С. 876, 901. 903.
⁹⁹⁷Приправочная книга // Писцовые книги Рязанского края. Под ред. В. Н. Сторожева. I. 1898. Некрасов. Очерки по истории Рязанского края XVI в. // ЖМНП. IV. 1914. С. 298 сл., 303, 308 сл.
⁹⁹⁸Смирнов. Орловский уезд в конце XVI в. по писцовым книгам. 1910. С. 153.
⁹⁹⁹Ключевский. Курс истории России. Т. II. С. 309 сл.
¹⁰⁰⁰Беляев. История русского законодательства. 2-е изд. С. 35, 40 сл., 129.
¹⁰⁰¹Лешков. Русский народ и государство. С. 227. Костомаров. Северно-русские народоправства. Т. II. С. 73, 81. Никитский. История экономического быта Великого Новгорода. С. 40 сл., 50 сл., 191. Павлов-Сильванский. Государевы служилые люди. 1898. С. 97 сл.
¹⁰⁰²Загорский. История землевладения в Шелонской пятине в конце XV и XVI вв. Т. VIII. С. 282.
¹⁰⁰³Бестужев-Рюмин. Русская история. Т. I. С. 347, 371. Ильинский. Городское население Новгородской области в XVI в. // Историческое обозрение. Т. IX. С. 127, 147. Гневушев. // ЖМНП. Т. V. 1912. С. 146. Архивный Материал. Документы помегтно-вотчинных учреждений Московского царства. Управляющий Архивом Д. Я. Самоквасов. Т. 1. Ч. I.e. 166.
¹⁰⁰⁴Чечулин. Города Московского государства в XVI в. С. 142 сл., 125. Павлов-Сильванский. Государевы служилые люди. 1898. С. 97 сл.
¹⁰⁰⁵Платонов. Лекции по русской истории. С. 118. Ключевский. // Отчет о 44-м присуждении наград графа Уварова. 3-й сборник статей. С. 301 сл.
¹⁰⁰⁶Сергеевич. Древности русского права. Т. III. С. 90 сл.
¹⁰⁰⁷Архивный Материал. Документы поместно-вотчинных учреждений Московского царства. Управляющий Архивом Л. Я. Самоквасов. Т. I. Ч. I. с. 165. Помяловский. Очерки из истории Новгорода в первый век Московского владычества //ЖМНП. VII. 1904. С. 135. Вулих. К вопросу о своеземцах в составе новгородского общества // ЖМНП. VII. 1914. С. 128, 164.
¹⁰⁰⁸Впрочем в орешке и кореле имелись дворы тяглые "лучших своеземцев" (12 дворов), которые отличаются от дворов "городских людей лучших" и "молодых людей городчан", "дворы своеземцев корельских", "места пустые своеземцев корельских" (Временник ОИДР. Кн. XI. С. 111 сл. Кн. XII. С. 1 сл. Вулих. К вопросу о земцах в составе новгородского общества. С. 142—143).
¹⁰⁰⁹Ключевский. // Отчет о 44-м присуждении наград графа Уварова. 3-й сборник статей. С. 301.
¹⁰¹⁰Архивный Материал. Документы поместно-вотчинных учреждений Московского царства. Управляющий Архивом Д. Я. Самоквасов. Т. I. Ч. 1. С. 165. Ч. 2. С. 2, 39.
¹⁰¹¹Там же. Т. I. Ч. 2. С. 39, 42, 45, 45, 47.
¹⁰¹²Загорский. История землевладения в Шелонской пятине в конце XV и XVI вв. Т. VIII. С. 271.
¹⁰¹³Писцовые книги Бежецкой пятины 1551 г. Гл. "Села и деревни своеземцев" и 1564 г. Столб. 963 и др. (См.: Писцовые книги XVI века. Под ред. Я. В. Калачева. Т. VI).
¹⁰¹⁴См.: Вулих. К вопросу о земцах в составе новгородского общества. Помяловский. Очерки из истории Новгорода в первый век Московского владычества.

<< Назад   Вперёд>>