Холодная война. 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива

Был теплый летний день июля 1954 г. Перед Дворцом наций в Женеве стоял коренастый, небольшого роста человек в пенсне и смотрел на величественный Монблан, возвышавшийся своей белой шапкой над городом. Указав на гору сопровождавшим его людям, человек в пенсне сказал: «Величественная гора! Но мы слишком близко к ней стоим. Чем дальше мы будем отходить от нее, тем луч­ше мы сможем увидеть ее величие. Так и с Женевскими соглаше­ниями: мы их только что одобрили и еще не представляем их зна­чение; оно будет все более обнажаться по мере того, как будет ухо­дить время»¹. Этим человеком в пенсне был Вячеслав Михайлович Молотов, советский министр иностранных дел и глава делегации СССР на Женевском совещании, на котором в течение трех меся­цев обсуждались проблемы мира в Азии. Жесткие декларации, на­пряженные дебаты, тайные переговоры были позади, и советский министр мог выразить свое удовлетворение итогами конференции, которая урегулировала конфликт в Юго-Восточной Азии и устрани­ла опасность войны в этом регионе.

А все начиналось чуть менее года назад, когда 28 сентября 1953 г. Советский Союз в своей ноте призвал мировое сообщество «рассмот­реть вопрос о мероприятиях, содействующих общему уменьшению напряженности в международной обстановке», предложив включить в перечень проблем, подлежащих урегулированию, также и «ряд важ­ных вопросов, затрагивающих положение в странах Юго-Восточной Азии и Тихого океана»². Последние слова были восприняты на За­паде как готовность СССР использовать свое влияние среди азиат­ских компартий в поисках выхода из конфликтных ситуаций, имев­ших место в Азиатско-Тихоокеанском регионе, в первую очередь в Корее и Индокитае. Особенные надежды советская нота породила в правящих кругах Франции, которая уже более восьми лет вела войну в Индокитае за сохранение там своих колоний, войну, не толь­ко поглощавшую значительные человеческие и материальные ресур­сы страны, но и подрывавшую авторитет Парижа среди мировой общественности, окрестившей ее «грязной войной».

Выдвигая это свое предложение, Советский Союз явно руковод­ствовался не только заботой о мире, но и преследовал свои цели. Одной из таких целей было содействие выходу на международную арену крупнейшего советского союзника в Азии — Китайской На родной Республики, которая оказалась в изоляции в результате ее фактического участия в войне в Корее. Упоминание в советской ноте необходимости «восстановления законных прав Китайской Народной Республики» свидетельствовало о подобном намерении Москвы. Другая цель была тесно связана с конфликтом в Индокитае, но ка­салась все же ситуации в Европе. Советских руководителей, конеч­но, не могла не беспокоить война, которую вела Франция в своих азиатских владениях. Это беспокойство было связано и с общим дестабилизирующим влиянием войны на международные отношения и с тем, что французы сражались против союзника Москвы, Демо­кратической Республики Вьетнам, провозглашенной вьетнамскими коммунистами во главе с Хо Ши Мином в 1945 г. и признанной Советским Союзом в январе 1950-го.

Однако при всей своей важности для советских лидеров, конф­ликт в Индокитае, регионе, где советские интересы были почти минимальными, являлся лишь инструментом решения более насущ­ной европейской проблемы. В эти годы Москва была встревожена планами Запада создать Европейское оборонительное сообщество (ЕОС) с участием Федеративной Республики Германии. Советские руководители считали, что эти планы способствуют возрождению германского милитаризма и представляют угрозу для позиций СССР и его союзников в Европе. Поскольку только Франция не вырабо­тала к тому времени твердого отношения к сообществу, то Москва прилагала все свои усилия, чтобы повлиять на колеблющуюся по­зицию Парижа, намереваясь склонить французских лидеров к отка­зу от участия в ЕОС, что сразу бы лишило смысла саму идею его создания. Таким образом, намек на готовность СССР способствовать достижению мира в Индокитае можно было понимать и как пред­ложение Москвой своей помощи Парижу в урегулировании конф­ликта в обмен на отказ Франции от ратификации соглашения о Европейском оборонительном сообществе.

Идея советских лидеров, как это выяснилось в ходе обмена но­тами и мнениями с главами западных стран осенью 1953 г., заклю­чалась в созыве международной конференции с участием пяти ве­ликих держав, то есть США, Великобритании, Франции, СССР и Китая, которые должны были бы заняться поисками решения наи­более острых проблем международной обстановки. Причем КНР постоянно присутствовала в советских предложениях как равноправ­ный участник подобной конференции. Эта идея активно обсужда­лась на четырехсторонней конференции министров иностранных дел, которая состоялась в конце января—начале февраля 1954 г. в Берлине и была посвящена германскому вопросу. В ходе конферен­ции советский министр иностранных дел В. М. Молотов предпри­нимал значительные усилия с целью заручиться поддержкой Фран­ции в вопросе о созыве международного совещания, к большому неудовольствию государственного секретаря США Джона Фостера Даллеса. Последний, в частности, сообщал в Вашингтон 27 января, что во время ужина в честь французской делегации Молотов «пред­ложил добрые услуги СССР в отношении Индокитая в случае, если французское правительство даст точно знать, каковы его взгляды на урегулирование. Этому предшествовал явный намек на то, что в обмен Франция должна продемонстрировать на нынешней конфе­ренции свое благосклонное отношение к идее конференции пяти дер­жав»³. Во время другой своей встречи с французской делегацией Мо­лотов был еще более прямолинеен. В ответ на слова министра ино­странных дел Франции Жоржа Бидо о стремлении его правительства найти «подходящее решение индокитайского вопроса, не затрагива­ющее национальной чести страны», Молотов немедленно заметил, что «в решении индокитайского вопроса самую лучшую помощь мог бы оказать Франции Китай», при этом не забыв упомянуть, что «совет­ская делегация стремится найти подходящее решение и изыскивает среднюю линию»⁴.

Усилия Молотова по созыву международного совещания с учас­тием Китая увенчались успехом. Хотя западные державы отвергли идею конференции, целью которой должно было бы стать обсужде­ние общих проблем международных отношений, они вынуждены были согласиться на созыв в Женеве конференции министров ино­странных дел СССР, США, Великобритании, Франции и Китая, призванной найти решение корейского и индокитайского вопросов⁵. Несмотря на то, что советской делегации не удалось добиться реа­лизации всех своих целей на Берлинской конференции, доклад Молотова о ее результатах на Пленуме ЦК КПСС 2 марта 1954 г. был проникнут оптимизмом. Упомянув о других вопросах, обсуждавших­ся в Берлине, советский министр иностранных дел обратился затем к проблеме предстоящего международного совещания в Женеве: «Было также достигнуто соглашение о созыве совещания в Женеве 26 апреля 1954 г. Это будет совещание представителей СССР, США, Франции, Англии и Китайской Народной Республики по мирному урегулированию корейского вопроса при участии Корейской Респуб­лики, Корейской Народно-Демократической Республики и всех дру­гих государств, вооруженные силы которых принимали участие в военных действиях в Корее и которые пожелают присутствовать, и по вопросу восстановления мира в Индокитае также с участием за­интересованных в этом государств». В докладе Молотов сделал ак­цент на проблеме Индокитая и позиции Франции на Берлинской конференции. «Особую заинтересованность представитель Франции на Берлинском совещании проявил в отношении вопроса об Индо­китае», — подчеркнул министр, раскрывая некоторые детали. По его словам, «было весьма заметно, что Бидо всячески добивается созы­ва совещания, где был бы обсужден вопрос об Индокитае. Это, меж­ду прочим, сказалось и на формулировках предложений по этому вопросу. Первоначальные проекты Даллеса и Бидо по данному воп­росу содержали разные неприемлемые формулировки, которыми ответственность за войну в Индокитае пытались возложить на Ки­тайскую Народную Республику, намекая на ее помощь. Все это встретило решительные возражения с нашей стороны. В результате были приняты те формулировки, которые опубликованы и с кото­рыми согласились как Советское правительство, так и правительство дружественного Китая, которое об этом предварительно было зап­рошено»⁶.

Таким образом, Советскому Союзу в Берлине удалось создать ус­ловия для успешного решения своих внешнеполитических проблем. Во-первых, появились реальные предпосылки разрешения конфлик­та, опасного своими последствиями для стабильности в мире. Во-вторых, союзник Москвы, коммунистический Китай, впервые пос­ле своего возникновения получал возможность выхода на междуна­родную арену наряду с другими великими державами. И наконец, у советских руководителей появлялась надежда, что Франция, сделав­шая ставку на мирное урегулирование конфликта во Вьетнаме, в отношении европейских дел вынуждена будет прислушаться к мне­нию СССР, оказывавшему ей поддержку в деле окончания войны. Дальнейшие события лишь укрепили надежды Москвы в связи с последним обстоятельством.

Период после Берлинской конференции до начала совещания в Женеве прошел в активных консультациях Москвы и Вашингтона со своими союзниками и друг с другом. Главным корреспондентом со­ветских лидеров был, конечно, Пекин. Китайцы, несмотря на ого­ворку Берлинского коммюнике, отражавшую позицию США в отно­шении коммунистического Китая, о том, что участие какой-либо державы в Женевской конференции не служит ее дипломатическим признанием со стороны других стран — участниц конференции, были полны решимости внести свой вклад в решение международ­ных проблем. В беседе с Молотовым вскоре после Берлина посол КНР в Москве Чжан Вэньтянь подчеркивал, что «КНР намерена принять активное участие в Женевской конференции и считает, что если на ней не удастся добиться больших успехов, то и всякий ус­пех здесь будет важен, так как для КНР открывается путь активно­го участия в международных делах»⁷. Неудивительно поэтому, что китайские дипломаты были непосредственно вовлечены в выработ­ку Москвой стратегии социалистических стран на конференции в Женеве. Другими участниками этих консультаций были представи­тели Демократической Республики Вьетнам (ДРВ), эфемерного го­сударства, существовавшего в то время лишь на бумаге и охотнее именуемого на Западе «Вьетмин». Так сокращенно называлось объе­динение различных партий и группировок во главе с коммуниста­ми, вооруженные отряды которого являлись главными противника­ми французов в их войне в Индокитае. Тем не менее ДРВ после ее признания Советским Союзом имела своего посла в Москве, кото­рый уже 26 февраля явился в советское Министерство иностранных дел и запросил у руководителя отдела Юго-Восточной Азии К. В. Новикова от имени ЦК Партии трудящихся Вьетнама инструк­ции о том, «какова должна быть линия поведения правительства Де­мократической Республики Вьетнам в связи с предстоящим Женев­ским совещанием 26 апреля»⁸.

Но прежде чем давать какие-либо инструкции своим союзникам, Москва должна была выработать собственную позицию, какой сле­довало придерживаться на Женевской конференции. Главным воп росом для советских руководителей являлся вопрос о путях решения индокитайской проблемы. Вьетнам в этой проблеме занимал цент­ральное место. Поэтому еще задолго до начала конференции Моск­ва стала склоняться к разделу этой страны между двумя противобор­ствующими силами, Францией и Вьетмином. По крайней мере, со­ветские представители пытались выяснить отношение западных дипломатов именно к такому способу прекращения войны в Индо­китае. Например, в начале марта сотрудник американского посоль­ства в Лондоне сообщал главе департамента Юго-Восточной Азии британского Форин Оффиса Джону Тахурдину, что советский дип­ломат, некий Родионов, во время встречи с ним предположил, что «если невозможно добиться урегулирования на основе вхождения Хо ТТТи Мина в коалиционное правительство Вьетнама, созданное вмес­те с Вьетмином, тогда решением может быть раздел страны по 16-й параллели»⁹. Двумя днями раньше подобное же предложение было сделано другим советским дипломатом, Н. Д. Белохвостиковым, в беседе с еще одним представителем британского внешнеполитическо­го ведомства Г. Холером¹⁰.

Вполне понятно, что советские дипломаты не стали бы зондиро­вать позиции западных стран насчет раздела Вьетнама, если бы Москва предварительно не выяснила отношение к этому вопросу своих союзников, КНР и ДРВ. Что касается китайцев, то они пол­ностью поддерживали подобное решение своих советских друзей. В беседе, состоявшейся 6 марта между Молотовым и китайским по­слом Чжан Вэнтянем, последний сам поднял проблему раздела вьет­намской территории по 16-й параллели, заявив, что это «выгодное для Хо Ши Мина предложение и его следовало бы принять, если оно будет выдвинуто официально»¹¹. Что касается отношения Вьет-мина к такому решению индокитайской проблемы, то оно не совпа­дало полностью с мнением советского и китайского союзников, о чем свидетельствовала беседа посла ДРВ Хоанг Ван Хоана в Пеки­не с его советским коллегой П. Ф. Юдиным днем раньше. Похва­лившись успехами отрядов Вьетнамской народной армии (ВНА) в войне с французами, Хоан высказал опасение, что в ходе перегово­ров по урегулированию вьетнамского конфликта могут возникнуть «большие трудности». «Во-первых, — рассуждал посол, — во Вьет­наме не существует определенного фронта, и, следовательно, чрез­вычайно трудно будет определить демаркационную линию и деми­литаризованную зону., во-вторых, французы будут добиваться како­го-то статута для Бао Дая (формального главы вьетнамского государства. — И. Г.), на что не может согласиться народное прави­тельство, и, в-третьих, США путем усиления нажима на французское правительство и Бао Дая попытаются сорвать переговоры»¹².

Таким образом, по крайней мере, два из трех аргументов вьетнам­ского посла не соответствовали позиции Москвы в отношении вьет­намской проблемы. Тем не менее советские руководители, заручив­шись поддержкой своих китайских коллег, продолжали поддерживать идею раздела, и уже к середине марта представители СССР за рубе­жом открыто говорили об этой идее как о единственно возможном решении проблемы Индокитая. Например, М. Животовский из со­ветского посольства в Лондоне обращал внимание Тахурдина на об­щность корейского и индокитайского конфликтов. На вопрос бри­танского дипломата, в чем состоит эта общность, Животовский от­ветил, что «раздел явится решением для Кореи, и подобное же соглашение может быть приемлемым для Индокитая»¹³.

Этот главный вопрос обсуждался и во время переговоров в Моск­ве лидеров Советского Союза, КНР и ДРВ, состоявшихся в начале апреля 1954 г. На эти переговоры в советскую столицу прибыли министр иностранных дел Китая Чжоу Эньлай и вождь вьетнамских коммунистов Хо Ши Мин. Хотя конкретное содержание перегово­ров остается неизвестным, поскольку соответствующие документы в российских архивах недоступны для исследователей, о существе за­трагивавшихся проблем может дать представление «План беседы с Чжоу Эньлаем и Хо Ши Мином», подготовленный для Молотова в Министерстве иностранных дел СССР. Согласно этому плану, совет­ский руководитель должен был обратить внимание своих собеседни­ков на то, что в связи с Женевской конференцией «возникает воп­рос не только о приемлемых для СССР, КНР и ДРВ условиях пре­кращения военных действий в Индо-Китае, но и вопрос о том, какая должна быть выдвинута со стороны СССР, КНР и ДРВ платформа установления мира в Индо-Китае и окончательного урегулирования индокитайского вопроса»¹⁴. В связи с этим рекомендовалось обсудить предложение о разделе Вьетнама как возможного варианта такого урегулирования: «Обменяться мнениями с Хо Ши Мином и Чжоу Эньлаем относительно позиции, которую следовало бы занять на тот случай, если на совещании в той или иной форме возникнет воп­рос о разделе Вьетнама на две части (например, по 16-й параллели). Спросить их также, не целесообразно ли, со своей стороны, разра­ботать приемлемый вариант такого раздела Вьетнама при наличии прочих приемлемых для ДРВ условий (признание суверенитета ДРВ, вывод французских войск и др.)»¹⁵.

Обращает на себя внимание осторожность, с которой сформули­рован этот пункт плана. Очевидно, советские руководители, пони­мая, насколько болезненным является данный вопрос для вьетнам­ского лидера, избегали прямо говорить о своей позиции по этой проблеме, но давали понять, что не только не исключают подобное решение, но и считают его достойным рассмотрения при выполне­нии всех других требований ДРВ. При этом они явно рассчитывали на поддержку со стороны Пекина. И такая поддержка была оказа­на. Согласно свидетельству одного из участников переговоров, Чжоу Эньлай открыто дал понять вьетнамскому лидеру, что рассчитывать на поддержку Вьетмина со стороны народного Китая в случае затя­гивания войны и вовлечения в нее Соединенных Штатов нельзя. «Возникает вопрос, — говорил министр иностранных дел КНР, — выступит ли Китай в случае, если американцы вторгнутся на терри­торию Вьетнама. Этот вопрос беспокоит американцев, остается для них неясным и загадочным. Товарищи из Вьетнама полагают, что Китай может принять открытое участие в военных действиях на тер ритории Вьетнама. ЦК КПК, однако, считает, что китайской армии невозможно принять участие в операциях на территории Вьетнама, поскольку это противопоставило бы Китай остальным народам Юго-Восточной Азии, что дало бы американцам возможность создать блок, простирающийся от Индии до Индонезии»¹⁶. В этих условиях Хо Ши Мину ничего не оставалось, как только уступить нажиму своих союзников и доверить им решение вопроса в соответствии с их видением проблемы. Приехавшая в Москву накануне открытия Женевской конференции вьетнамская делегация во главе с замести­телем премьер-министра и министром иностранных дел ДРВ Фам Ван Донгом уже не обсуждала пути решения индокитайской пробле­мы, а согласовывала с советскими и китайскими товарищами лишь вопросы тактики.

Теперь, с учетом проведенных консультаций и переговоров, Москва могла завершить выработку директив своей делегации на со­вещании в Женеве, посвященном индокитайской проблеме. Соглас­но этим директивам, основная задача советской делегации в Жене­ве сводилась к тому, чтобы «добиваться установления на приемле­мых для правительства Хо Ши Мина условиях перемирия в Индо-Китае и открытия переговоров» между ДРВ и Францией «о дальнейших шагах для восстановления мира в Индо-Китае». Одна­ко, отстаивая интересы своего вьетнамского союзника, советские дипломаты не должны были терять из вида и интересы СССР, до­биваясь «укрепления отношений Советского Союза с Францией»¹⁷. Уже сама формулировка главной задачи, поставленной Москвой пе­ред своими переговорщиками в Женеве, свидетельствовала, что про­блемы Вьетнама советские лидеры рассматривали исключительно через призму своих интересов в Европе и в мире.

Директивы предусматривали три возможные позиции СССР на конференции, первая из которых была названа в лучших традициях большевиков программой-максимум. Согласно этой позиции, совет­ская делегация должна была добиваться вывода французских войск с территории Вьетнама и признания суверенитета и независимости Демократической Республики Вьетнам, что подразумевало власть Вьетмина над всей территорией страны. Вторая позиция основыва­лась на принципе раздела страны. Москва была готова согласиться с выводом французских войск только с территории, лежащей к се­веру от 16-й параллели, с их последующим выводом из Южного Вьетнама в установленные по согласованию сторон сроки. После ухода французов во Вьетнаме должен был состояться референдум по вопросу об объединении страны. В случае же невозможности добить­ся соглашения на основе этой позиции, директивы предусматрива­ли прекращение военных действий в Индокитае при условии отво­да французских войск в установленные пункты перегруппировки и последующие переговоры между Францией и Вьетмином об условиях восстановления мира в регионе. Все три позиции включали в себя пункты о создании совместной комиссии по контролю над переми­рием, прекращении вмешательства США в дела региона и соблюде­нии Вьетмином французских экономических и культурных интере сов в регионе¹⁸. Последнее положение было явно нацелено на то, чтобы избежать отчуждения Франции, подсластив пилюлю потери ею своих позиций в Индокитае. Вооруженная этими директивами, которые подверглись некоторой переработке со времени их первого представления на суд советского руководства, что подтверждается ходом событий на конференции, советская делегация направилась в Женеву.

Женева была вполне подходящим местом для мирной конферен­ции. До Второй мировой войны здесь заседала Лига Наций, и го­род как будто был наполнен духом компромисса и миролюбивых намерений. Однако не у всех участников конференции 1954 г. Же­нева ассоциировалась только с позитивным опытом. У многих в Соединенных Штатах этот город был связан с довоенной политикой умиротворения Гитлера. А советские руководители не могли забыть крах своих усилий по созданию системы коллективной безопасно­сти и последующего исключения их страны из Лиги Наций. Поэто­му неудивительно, что и Даллес и Молотов приехали в Женеву с твердым намерение избежать повторения негативного опыта.

Первые делегации стали съезжаться в Женеву 24 апреля. Однако наибольший фурор среди многочисленных журналистов, фоторепор­теров и просто зевак вызвал приезд многочисленной китайской де­легации. Почти все в женевском аэропорту стремились увидеть ле­гендарную и загадочную фигуру Чжоу Эньлая, правую руку знаме­нитого Мао Цзэдуна¹⁹. Приезд Молотова тоже вызывал интерес западной публики, хотя и не такой сильный, как в случае с китай­цами. В результате на долю госсекретаря США Даллеса, прибывше­го в этот же день вечером, выпали лишь отголоски той сенсации, которую вызвал приезд в Женеву делегаций социалистических стран.

Женевская конференция началась 26 апреля с обсуждения корей­ского вопроса. Этот вопрос не был главным объектом внимания пяти великих держав, участвовавших в совещании, хотя он и зани­мал важное место в повестке дня. Как признался Молотов министру иностранных дел Великобритании Антони Идену уже после оконча­ния конференции, «по корейскому вопрoсу он с самого начала не рассчитывал на многое»²⁰. Западные коллеги советского министра иностранных дел, по-видимому, разделяли это мнение, особенно французы, чьей основной заботой была не Корея, а Индокитай.

Главной проблемой, решить которую необходимо было еще до начала обсуждения индокитайского вопроса, являлся состав участ­ников этого обсуждения. Задолго до начала Женевской конферен­ции Москва ясно дала понять, что без участия делегации ДРВ до­биться успеха в Женеве будет невозможно²¹. Под давлением совет­ской стороны западные державы вынуждены были согласиться на приглашение в Женеву представителей Вьетмина. Тем более что для Даллеса вопрос о том, приглашать или не приглашать посланцев Хо Ши Мина, не имел уже принципиального значения после того, как он был вынужден дать согласие на приглашение в Женеву пред­ставителей Мао Цзэдуна. Так же успешно для СССР был разрешен и вопрос о председателе на заседаниях, посвященных Индокитаю. По предложению Молотова²², было решено, что председательствовать на этих заседаниях будут по очереди главы делегаций Советского Союза и Великобритании.

Между тем ситуация на фронтах войны в Индокитае становилась все более и более напряженной и безвыходной для французов. На­чиная с 30 марта 1954 г., отряды Вьетмина под командованием ге­нерала Во Нгуен Зиапа вели непрерывную осаду крепости Дьенбьен-фу на северо-западе Вьетнама, с обороной которой французское командование связывало исход всей войны. Скоро территория, кон­тролируемая французскими войсками, под напором осаждавших со­кратилась до площади диаметром чуть более одного километра. С захватом противником северной части аэропорта снабжение осаж­денных стало почти невозможным. Агония крепости началась 1 мая, когда части Вьетнамской народной армии начали последний ее штурм. На 6 мая пришелся самый жестокий бой между осажденны­ми и осаждавшими, при массированном артиллерийском обстреле крепости. На следующий день гарнизон крепости капитулировал. Новость об этом достигла Женевы 8 мая, где участники конферен­ции по Индокитаю собрались на свое первое заседание. Для деле­гаций коммунистических стран это было «буквально чудом», по сло­вам Н. С. Хрущева²³, так как падение Дьенбьенфу радикально ме­няло обстановку переговоров. Хотя для французов исход сражения и не был военной катастрофой, однако он имел огромное психоло­гическое влияние на общественное мнение Франции. Кроме того, падение крепости еще раз продемонстрировало бесперспективность усилий Парижа добиться победы в Индокитае военным путем.

Однако исход битвы при Дьенбьенфу дорого обошелся не толь­ко французам. Силы Вьетмина тоже были истощены продолжитель­ной осадой и штурмом крепости. Еще во время советско-китайско-вьетнамских переговоров в начале апреля в Москве Хо Ши Мин дал понять, что для осады Дьенбьенфу были мобилизованы все силы, и ДРВ не сможет выдержать другой операции подобного масштаба. Вьетнамский лидер даже рассматривал возможность отступления к китайской границе в случае провала операции²⁴. Но и после победы под Дьенбьенфу необходимость передышки для Вьетмина не стала менее насущной. На встрече советских, китайских и вьетнамских военных экспертов на Женевской конференции 19 мая вьетнамский представитель Ха Ван Лау подтвердил, что «в настоящее время ДРВ заинтересована в прекращении военных действий, исходя, во-пер­вых, из политики правительства установить мир, во-вторых, необхо­дима передышка армии и стране, необходимо использовать нынеш­нее благоприятное политическое и военное положение ДРВ для за­ключения выгодного соглашения по урегулированию индокитайского вопроса»²⁵.

Москва поспешила использовать ситуацию, когда обе враждую­щие стороны были истощены и желали мира. В этом советская де­легация могла рассчитывать на помощь англичан, которые, как и русские, были заинтересованы в успехе конференции и также рас­сматривали раздел Вьетнама на две части как одно из наиболее оп тимальных решений индокитайского вопроса²⁶. Однако советские дипломаты не торопились сразу раскрывать все свои карты; они были готовы к долгим переговорам, инициатива в которых, соглас­но утвержденному в Москве сценарию, должна быть предоставлена китайским и вьетнамским делегатам, что позволяло советским пред­ставителям играть роль арбитров²⁷. Поэтому не случайно Молотов выступил с обращением к участникам конференции только после того, как Чжоу Эньлай и Фам Ван Донг сделали свои заявления.

Вообще, в первые же дни работы конференции по Индокитаю была выработана некая схема действий советской делегации в Же­неве. Во время своих публичных выступлений на пленарных и, на­чиная с 17 мая, закрытых заседаниях Молотов и его заместители последовательно поддерживали делегацию Вьетмина, которая выдви­гала свои максимальные требования по основным вопросам урегу­лирования конфликта. Они сочетали это выражение поддержки с гневными обвинениями в адрес западных держав в связи с их агрес­сивными замыслами в отношении Индокитая и отсутствием у них склонности к компромиссу. В то же время советские дипломаты формулировали собственные предложения, которые, будучи близки к требованиям делегации ДРВ, тем не менее учитывали и интересы Запада, таким образом создавая основу для компромиссов. Во вре­мя же частных встреч с представителями делегаций Великобритании, Франции и США Молотов и его подчиненные разъясняли советс­кие предложения, отстаивая их приемлемость для сторон, а также зондировали позиции западных держав по различным вопросам. Однако роль посредника министр иностранных дел СССР оставлял своему китайскому коллеге, тем самым преследуя две цели: утверж­дение образа коммунистического Китая как миролюбивой страны, склонной к дипломатическому урегулированию международных про­блем, что было не так легко после участия китайских добровольцев в войне в Корее, и обеспечение себе свободы действий в случае ту­пика на переговорах.

Было бы преувеличением говорить об отсутствии разногласий между делегациями СССР, КНР и ДРВ на конференции. Но подоб­ные разногласия, если они и возникали, устранялись в ходе консуль­таций на различных уровнях. По предложению Молотова, например, помимо встреч дипломатов трех стран, были организованы совеща­ния военных экспертов, во время которых происходило согласова­ние вопросов, относящихся к перемирию в Индокитае и урегулиро­ванию вопросов военного характера.

Подобная тактика советских представителей принесла свои пло­ды. Уже на первом этапе работы конференции были согласованы такие вопросы, как эвакуация раненых из Дьенбьенфу, раздельное обсуждение политических и военных проблем, начало переговоров между представителями штабов воюющих сторон. Решение этих воп­росов было представлено советской прессой как «первый успех на пути восстановления мира в Индокитае»²⁸. Кроме того, на протяже­нии всего периода Молотов во время частных бесед с западными дипломатами играл роль объективного и незаинтересованного пере говорщика, который стремится как можно быстрее найти решение второстепенных вопросов, с тем чтобы приступить к обсуждению проблем принципиального характера. У. Беделл Смит, который воз­главил американскую делегацию после отъезда из Женевы Даллеса, оценивая результаты одной из таких встреч с Молотовым, отмечал, что советский министр иностранных дел «как будто смотрит на об­щую ситуацию через увеличительное стекло и анализирует ее разно­образные аспекты»²⁹.

Однако ситуация изменилась в начале июля, после поездки Мо­лотова в Москву на несколько дней. Его позиция стала более жест­кой и бескомпромиссной при обсуждении вопросов, имеющих от­ношение к международной комиссии по контролю за соблюдением мира в Индокитае и порядку дальнейшей работы конференции. Было ли это связано с новыми инструкциями, полученными Моло­товым в Кремле, или с продолжением ранее одобренной тактичес­кой линии, направленной на получение новых уступок со стороны Запада? Без соответствующих документов из российских архивов ответить на этот вопрос определенно пока нельзя. Однако, если су­дить исходя из последующих событий, представляется более вероят­ным последний вариант. Иначе трудно объяснить, почему букваль­но накануне своего жесткого и бескомпромиссного выступления 8 июня глава советской делегации, встречаясь с Бидо, а затем со Смитом,, говорил о необходимости достижения соглашения и о своей решимости продолжать поиск эффективных мер в этом направле­нии³⁰.

В то же время, возможно, что демарш Молотова 8 июня был маневром с целью отвлечь внимание от другого важного события, имевшего место в это же время. 10 июня четыре военных эксперта — два из французской делегации, полковник М. де Бребиссон и ге­нерал А. Дельтей, и два из делегации ДРВ, Ха Ван Лау и Та Кванг Быу, встретились тайно под покровом ночи на небольшой вилле в предместье Женевы. На этой встрече вьетнамцы открыто потребо­вали у французов отдать северную часть Вьетнама, которая перей­дет под юрисдикцию ДРВ. На вопрос явно удивленных французов, означает ли это, что посланцы Хо Ши Мина согласны на раздел страны, Быу признал, что это явится лишь временным разделом, который будет преодолен после общевьетнамских выборов³¹. Это был существенный шаг вперед по сравнению с позицией, которую зани­мал Фам Ван Донг, когда он согласился на отвод сил воюющих сто­рон в зоны, определенные конференцией.

Советские и китайские делегаты были прекрасно осведомлены о тайной встрече в пригороде Женевы и о существе сделанных там предложений. Проблема перегруппировки сил была предметом об­суждения на встречах военных экспертов трех делегаций еще в мае. Именно тогда вьетнамский представитель Ха Ван Лау заявил своим коллегам из Москвы и Пекина, что наиболее прочные позиции Вьетмин занимает на севере страны. В соответствии с этим Лау из­ложил три варианта плана зон перегруппировки войск, выступив однако против раздела страны на две части³². Было очевидно, что подобный вариант не устраивал ни Советский Союз, ни Китай. Китайцы, с молчаливого согласия советских представителей, наста­ивали на разделе Вьетнама по 14, 15 или 16-й параллели³³. Явно ус­тупая давлению своих союзников, к 10 июня вьетнамцы все-таки пришли к решению предложить французам поделить страну, оставив за собой северную ее часть. Сценарий тайной франко-вьетнамской встречи обсуждался на заседании военных экспертов буквально нака­нуне с участием главы делегации ДРВ Фам Ван Донга. Представите­ли советского Министерства обороны в делегации СССР, Ф. А. Феден-ко и Н. П. Цыгичко, предложили вьетнамцам на встрече с францу­зами «предъявить карту обстановки» и сделать свое предложение о разграничении зон. «Со всей ясностью, — говорили они, — надо по­ставить вопрос об освобождении дельты р. Красная, мотивируя это тем, что дельта экономически и политически связана со всей осталь­ной территорией Северного Вьетнама и что ее нельзя отрывать и ис­кусственно изолировать от этой территории»³⁴. Так все и произошло, а на следующий день вьетнамские делегаты подробно информиро­вали своих советских и китайских коллег о результатах встречи. В свете этих событий жесткое выступление Молотова на конферен­ции 8 июня, поддержанное на следующий день Чжоу Эньлаем, та­ким образом, следует рассматривать и как дымовую завесу для тай­ных переговоров между французами и Вьетмином, и как давление на западных участников конференции и их союзников, с тем чтобы они оценили все значение уступок, сделанных ДРВ.

На самом деле тупик, возникший на конференции в первой де­каде июня, был быстро преодолен в последующие дни, благодаря уступкам, сделанным в первую очередь советскими и китайскими дипломатами. 16 июня Чжоу Эньлай официально признал необхо­димость отдельного обсуждения ситуации, сложившейся в Камбод­же и Лаосе, как отличной от ситуации во Вьетнаме, и пообещал Идену, выражавшему беспокойство Запада по поводу присутствия частей ВНА на сопредельных с Вьетнамом территориях, что проблем с выводом регулярных частей Вьетмина из этих двух стран не воз­никнет³⁵. В тот же день на закрытом заседании Молотов сделал ряд уступок по вопросу о составе международной комиссии по контро­лю за миром в Индокитае, высказав предположение о том, что она может состоять из трех членов. Эта идея впоследствии легла в ос­нову решения о создании комиссии в составе Канады, Польши и Индии, как представляющих западные страны, социалистический лагерь и движение неприсоединения.

На прогресс в ходе конференции повлиял и приход к власти во Франции нового правительства во главе с Пьером Мендес-Франсом, который был известен как давний сторонник мирного урегулирова­ния индокитайской проблемы. В качестве доказательства своей ре­шимости покончить с войной в Индокитае, Мендес-Франс обещал достичь соглашения на Женевской конференции в течение месяца после своего утверждения на посту премьер-министра, то есть не позднее 20 июля. В случае неудачи он выразил готовность уйти в отставку³⁶.

Между тем последние недели июня и первые дни июля не при­несли результатов на переговорах в Женеве. Главы делегаций США и Великобритании покинули конференцию, доверив ведение пере­говоров своим заместителям. Вслед за ними уехал из Женевы и Молотов, который в Москве принял участие в работе Пленума ЦК КПСС, где доложил о результатах деятельности советской делегации на конференции по Индокитаю. Его оценки в докладе на пленуме отличались осторожностью. Он признал, что конференция вступила в «наиболее важную стадию» и обосновал правомерность решения индокитайской проблемы путем раздела Вьетнама на две зоны. По словам Молотова, такое решение «устраняло бы многочисленные по­воды для взаимных столкновений» воинских частей противостоящих сторон. Вместе с тем Молотов обращал внимание на «необходимость принятия такого решения, которое должно обеспечить скорейшее проведение свободных выборов во всем Вьетнаме и создание едино­го демократического правительства Вьетнама, авторитетного в глазах всего вьетнамского народа»³⁷.

Последним из глав делегаций великих держав покинул Женеву Чжоу Эньлай. Перед отъездом домой он встретился с премьер-ми­нистром Франции, которого заверил в своем стремлении к скорей­шему урегулированию конфликта путем создания больших зон пе­регруппировки вооруженных сил противостоящих друг другу сторон. Для решения этой проблемы Чжоу Эньлай посоветовал Мендес-Франсу как можно скорее встретиться с представителями Вьетмина³⁸. Основой для такого рода встречи были тайные переговоры в Жене­ве между военными представителями сторон. 28 июня во время оче­редного раунда Та Кванг Быу предложил провести демаркационную линию между двумя зонами несколько севернее 13-й параллели³⁹. Такое разграничение было, конечно, неприемлемо для Парижа: Мен­дес-Франс считал наиболее целесообразным проведение разграничи­тельной линии по 18-й параллели. Таким образом, выявились под­ходы сторон в рамках проблемы раздела Вьетнама, необходимость которого уже не оспаривалась.

Москва пристально следила за происходившим в Женеве и де­монстрировала свое стремление поскорее возобновить полномас­штабные переговоры с целью прийти к соглашению до объявленного Мендес-Франсом крайнего срока. 4 июля Молотов поинтересовал­ся у британского посла У. Хейтера, когда иден намерен вернуться в Женеву. Хейтер заверил советского министра о намерении Идена возвратиться для участия в конференции, однако отказался назвать точную дату⁴⁰. На следующий день Москва обратилась с подобным вопросом к Пекину, желая знать планы Чжоу Эньлая. По распоря­жению центра временный поверенный В. В. Васьков встретился с Мао Цзэдуном и сообщил тому, что ЦК КПСС считает необходи­мым использовать сложившуюся во Франции благоприятную обста­новку для разрешения индокитайского вопроса и что, поскольку Молотов намерен вернуться в Женеву 7 июля, было бы хорошо, если бы и Чжоу Эньлай вернулся туда не позднее 10-го числа. Мао отве­тил, что в настоящее время Чжоу Эньлай находится в китайской провинции Гуанси, где встречается с Хо Ши Мином и Во Нгуен Зиапом, так что в Женеву он сможет вернуться не раньше 12— 13 июля⁴¹. Вероятно, это вполне устраивало Москву, поскольку у Мо-лотова имелась возможность до этого встретиться с французским премьером и выяснить его позиции по индокитайскому вопросу.

Беседа Молотова и Мендес-Франса состоялась 10 июля в Женеве и была посвящена в основном проблеме, где проводить демаркаци­онную линию между двумя частями Вьетнама. Молотов выступил в поддержку требования своих вьетнамских друзей о разделе страны по 13-й или, на худой конец, 14-й параллели. Мендес-Франс твердо дер­жался своей позиции о проведении линии вдоль 18-й параллели⁴². Понятно, что это был не просто академический вопрос. От его реше­ния зависело, большую или меньшую территорию получит каждая из сторон, с вытекающими отсюда преимуществами с точки зрения стра­тегического положения, природных ресурсов и т. д.

Единственно, о чем министры смогли договориться, так это о необходимости решать основные вопросы конференции на закрытых заседаниях и во время неофициальных встреч. По словам Молото­ва, «Женевское совещание уже пережило период произнесения ре­чей» и «в настоящее время создались условия для того, чтобы пе­рейти к обсуждению более конкретных вопросов и добиться кон­кретных решений»⁴³. По всему было видно, что глава советской делегации настроен на ведение конструктивных переговоров. Как следствие, первая встреча Молотова и Мендес-Франса положила начало периоду личных встреч, неофициальных бесед и контактов, в ходе которых решались наиболее принципиальные вопросы мира в Индокитае.

На следующий день глава французского правительства впервые за все время военных действий против Вьетмина встретился с одним из руководителей ДРВ, главой делегации Вьетмина на переговорах в Женеве Фам Ван Донгом. Эта встреча символизировала собой от­каз Франции от своей прежней политики неприятия прямых кон­тактов с противником, и представитель ДРВ сделал все возможное, чтобы подчеркнуть значение этого события. Хотя резиденция Фам Ван Донга находилась по соседству с виллой, где жил Мендес-Франс, глава делегации ДРВ приехал на встречу на черном предста­вительском лимузине «ЗИС», предоставленном вьетнамцам во вре­менное пользование Советским Союзом⁴⁴. Итак, начало было поло­жено. После возвращения в Женеву 12 июля Идена и Чжоу Эньлая переговорный процесс стал быстро набирать темп. Вскоре в него включился и представитель США У. Беделл Смит, которого Даллес, после настойчивых просьб своих английских и французских коллег, согласился вновь направить на конференцию в качестве главы аме­риканской делегации⁴⁵.

Однако поначалу ни закрытые беседы, ни тайные контакты не приносили результатов. Главными пунктами преткновения оставались: 1) демаркационная линия, 2) проведение выборов на территории Вьет­нама и 3) организация международного контроля за соблюдением соглашений, которые могут быть подписаны в Женеве. Как оказалось, сложнее всего было прийти к соглашению по первому пункту. Самая большая уступка, на которую согласился Фам Ван Донг в беседе с Мендес-Франсом, это 16-я параллель⁴⁶. Поскольку эта уступка в це­лом соответствовала позиции Москвы, занятой задолго до конферен­ции, то Молотов бросился убеждать Мендес-Франса в приемлемости такого решения проблемы демаркационной линии. В беседе с фран­цузским премьером 15 июля глава советской делегации обратил вни­мание своего собеседника на то, что Фам Ван Донг сделал значитель­ный шаг вперед, сдвинув линию разделения зон с 13-й на 16-ю па­раллель. При этом Молотов намекнул, что «ДРВ трудно было отказаться от своего исконного района, для этого потребовалась боль­шая сила убеждения (выделено мною. — И. Г.)». Теперь очередь за Францией идти на уступки в этом вопросе⁴⁷.

Однако дело не двигалось с мертвой точки. Москва стала подо­зревать, что целью Запада является затягивание конференции до 20 июля, дня, определенного Мендес-Франсом как крайний срок пе­реговоров по Индокитаю, а затем выдвижение ультиматума совет­ской делегации и ее союзникам: либо согласиться на французские предложения, либо взять на себя ответственность за срыв конферен­ции. Чтобы избежать такого развития событий, Молотов потребовал проведения закрытого заседания с привлечением всех стран — уча­стниц переговоров. На этом заседании, состоявшемся 18 июля, гла­ва советской делегации привлек внимание участников к тому, что основа для восстановления мира в Индокитае уже существует, что создает возможность для достижения соглашения. Главная заслуга этого, по словам Молотова, принадлежала персональным встречам и беседам, имевшим место после возобновления работы конферен­ции в полном составе⁴⁸. Для американцев и их западных союзников это закрытое заседание показалось «наиболее странным» из всех событий конференции⁴⁹. Они сделали попытку выяснить намерения Молотова через Чжоу Эньлая, но тот притворился несведущим. Од­нако было очевидно, что Москва стремилась продемонстрировать свой оптимизм в отношении перспектив конференции и свою не­причастность к ее возможному срыву. Последнее было вполне веро­ятно, если учесть, что оставалось всего три дня до истечения срока, установленного французским премьером, а шансы на успех, по оцен­ке Идена, составляли всего лишь 50 процентов⁵⁰.

После закрытого заседания 18 июля Чжоу Эньлай встретился с Иденом и сообщил ему о своем согласии с позицией Запада по воп­росу о составе международной контрольной комиссии, одному из основных вопросов, вызывавших разногласия. Как уже отмечалось, в соответствии с французским предложением, комиссия должна была состоять из представителей трех стран: Индии, Польши и Канады⁵¹. Понятно, что согласие китайского руководителя означало, что его поддерживают и делегации СССР и ДРВ. На следующий день гене­ральный секретарь делегации КНР Ван Биннань в беседе с предста­вителем французской делегации полковником М. Гиллермазом сооб­щил о готовности Чжоу Эньлая отложить проведение всеобщих вы­боров во Вьетнаме до 1956 г., что означало уступку делегаций социалистических стран еще по одному принципиальному вопросу⁵². Наконец, 19 июля тот же Ван Биннань информировал Гиллермаза, что и делегация КНР и делегация ДРВ пришли к выводу о возмож­ности проведения демаркационной линии в районе 17-й параллели⁵³. Это соглашение было закреплено во время встречи Идена, Мендес-Франса, Молотова, Чжоу Эньлая и Фам Ван Донга в резиденции французской делегации 20 июля.

Китайская делегация только огласила те решения, которые были приняты на совещании трех делегаций, СССР, КНР и ДРВ, 16 и 17 июня⁵⁴, что было дальнейшим претворением в жизнь тактики, ко­торой придерживалась Москва на Женевской конференции: предо­ставлять китайским и вьетнамским представителям инициативу в формулировании каких-либо новых предложений.

Таким образом, казалось, что последние препятствия для дости­жения соглашения на конференции по Индокитаю сняты. Делега­ции были готовы собраться на пленарное заседание и в ходе него подписать соответствующие документы. Однако тут неожиданно воз­никло препятствие в лице делегации от Камбоджи, которая посчи­тала, что предложенные соглашения нарушают суверенитет ее стра­ны. Проблема заключалась в отказе Камбодже в праве вступать в оборонительные союзы и прибегать к помощи других государств, включая США. Сам Сари, глава камбоджийской делегации, также выразил тревогу по поводу коммунистической экспансии в регионе и потребовал зарезервировать за его страной право обратиться к Соединенным Штатам с просьбой о создании военных баз на тер­ритории Камбоджи⁵⁵.

Все эти требования были совершенно неприемлемы для Пекина, который в ходе конференции проявлял особую заинтересованность в выработке гарантий против создания военных баз на сопредельных с Китаем территориях Лаоса и Камбоджи. Показательны в этом от­ношении слова Чжоу Эньлая, высказанные Идену во время беседы 17 июля. «Политика Китая в отношении Юго-Восточной Азии дос­таточно проста», — заявил китайский руководитель. Пекин стремит­ся к тому, чтобы в Азии была создана «обширная зона мирного со­существования». Что касается Вьетнама, Камбоджи и Лаоса, то они, по словам Чжоу Эньлая, «должны быть независимыми, суверенны­ми и нейтральными государствами»⁵⁶. Подобные же мысли глава китайской делегации высказывал и своим советским и вьетнамским коллегам. На встрече 16 июля он обратил их внимание на то, что США, Англия и Франция, возможно, пришли к какому-то соглаше­нию о создании военного блока в Юго-Восточной Азии⁵⁷. «Если американцам удастся втянуть в военный блок баодаевский Вьетнам, Лаос и Камбоджу, — предупреждал китайский руководитель, — то проектируемое нами соглашение о запрещении создавать на терри­тории упомянутых государств иностранные военные базы потеряло бы то значение, которое мы ему придаем». Чжоу Эньлай добавил, что в беседе с Неру в Индии и в беседе с Иденом в Женеве он под­черкивал, что на территории Вьетнама, Лаоса и Камбоджи не долж­ны создаваться иностранные военные базы и что Вьетнам, Лаос и Камбоджа не должны втягиваться в какие-либо военные группиров­ки и блоки⁵⁸.

Поэтому отказ камбоджийской делегации подписывать соглаше­ния именно на том основании, что те лишают ее страну права при­соединяться к союзам и приглашать иностранный военный персо­нал, грозил подорвать результаты конференции. Молотов не без ос­нований подозревал, что демарш камбоджийцев был инспирирован американцами⁵⁹. При этом советский министр понимал, что для предотвращения срыва конференции необходимо искать приемлемое решение, которое бы удовлетворяло и требованиям Камбоджи, и интересам Китая.

В это самое время мир ждал заключительного акта драмы под на­званием «Женевская конференция». Большой зал во Дворце наций был иллюминирован, и сотни журналистов, экспертов и зрителей со­брались здесь для того, чтобы стать свидетелями исторического собы­тия. А делегации все не появлялись. Уже истек срок, установленный Мендес-Франсом для достижения соглашения, а компромисс так и не был найден. Впоследствии родилась легенда, впрочем, очень похожая на правду, что для того, чтобы предотвратить отставку правительства Мендес-Франса в связи с задержкой подписания соглашения на Же­невской конференции, все часы во Дворце наций были остановлены, и они всю ту ночь показывали полночь 20 июля⁶⁰.

Между тем решение было найдено только в два часа пополуно­чи 21 июля. Молотов согласился с тем, что камбоджийцы имеют право обращаться за иностранной военной помощью в случае внеш­ней угрозы. Под давлением со стороны Мендес-Франса такое же право были признано и за Лаосом⁶¹. Позднее в тот же день участ­ники Женевской конференции собрались на заключительное пленар­ное заседание. Им предстояло одобрить десять итоговых документов, представленных на их рассмотрение: три соглашения о прекращении огня, каждое из которых сопровождалось двумя односторонними декларациями, и Заключительная декларация Женевской конферен­ции. К этим документам прибавилась односторонняя декларация главы делегации США, поправка к Заключительной декларации, внесенная от имени Республики Вьетнам, номинального государства, входившего в состав Французской колониальной империи, преемни­ком которого после конференции стал режим к югу от демаркаци­онной линии со столицей в Сайгоне, и устное заявление о террито­риальных претензиях Камбоджи к Вьетнаму. Последние два докумен­та были отвергнуты участниками конференции.

В своей заключительной речи глава советской делегации и со­председатель конференции Молотов подвел ее итоги и значение, отметив вклад в достижение соглашения, сделанный делегацией ДРВ. Он также подчеркнул важность участия в конференции пред­ставителей от КНР и заметил, что Женевские соглашения, в соот­ветствии с которыми Вьетнам делится на две части, ставят в повест­ку дня «новые важнейшие задачи: скорейшее осуществление объе­динения в условиях мира и в соответствии с национальными интересами всего вьетнамского народа»⁶².

Большинство свидетелей и участников Женевской конференции по Индокитаю, а также тех, кто анализировал ее результаты, сходят­ся во мнении, что ее итоги явились следствием компромисса между противоположными интересами стран, принимавших в ней участие. Хотя задачей конференции было разрешение конфликта в Индоки­тае, представители пяти великих держав в Женеве были гораздо больше озабочены проблемами международных отношений, вопро­сами европейской и национальной безопасности, двусторонних от­ношений, и они были готовы пожертвовать интересами стран Ин­докитая, если бы это помогло им в достижении своих собственных целей. Другими словами, как это часто случалось в истории, инте­ресы индокитайских государств были не более чем ставки в боль­шой игре могущественных держав. В этом отношении проблема Ев­ропейского оборонительного сообщества могла бы послужить ярким примером.

Хотя слухи о якобы имевшем место тайном соглашении между Мендес-Франсом и Молотовым, по которому Франция обязывалась отказаться от своего участия в ЕОС в обмен на поддержку, оказы­ваемую Советским Союзом в достижении выгодного для Парижа мира в Индокитае, могут быть отвергнуты с большей или меньшей степенью вероятия⁶³, факт остается фактом: и Соединенные Штаты, и Советский Союз стремились использовать конференцию для того, чтобы повлиять на решение Франции о вступлении в ЕОС, при этом преследуя прямо противоположные цели. В отличие от Вашингто­на, открыто требовавшего от французского правительства одобрения планов создания ЕОС, Москва предпринимала усилия, направлен­ные на срыв этих самых планов, действуя с большей осторожностью, чтобы избежать обвинений во вмешательстве во внутренние дела Франции. Вот почему Молотов был вынужден оставить тему евро­пейской безопасности во время своей первой встречи с Мендес-Франсом, 10 июля, когда последний отказался обсуждать какие-либо вопросы, кроме урегулирования конфликта в Индокитае, до окон­чания Женевской конференции. Тем не менее советский министр иностранных дел намекнул французскому премьеру о готовности Москвы оказать поддержку Франции в «достижении почетных и справедливых с точки зрения Парижа условий мира в регионе», явно подразумевая, что в ответ Франция примет во внимание советские интересы в Европе. Для того чтобы не быть неправильно понятым, Молотов пояснил, что «позиция Мендес-Франса, премьер-министра Франции, импонирует советской делегации. Эта позиция, направлен­ная на установление мира в Индо-Китае, будет способствовать ус­тановлению мира во всем мире»⁶⁴. Учитывая, что советские руково­дители всегда рассматривали ЕОС как угрозу миру, намек Молотова был вполне прозрачен.

Еще одним доказательством того, что между Москвой и Парижем не существовало тайного соглашения типа «мир в Индокитае в об­мен на отказ Франции от ЕОС», служит беседа между Молотовым и Мендес-Франсом, состоявшаяся 21 июля, уже после завершения Женевской конференции. Во время этой беседы, продолжавшейся около двух часов, советский министр иностранных дел пытался убе­дить французского премьера в том, что Европейское оборонитель­ное сообщество не гарантирует безопасности в Европе и поэтому должно быть отвергнуто в пользу других форм международного со­трудничества, включая и те, что предлагались Москвой. В своей ар­гументации Молотов делал упор на интересы Франции и Советско­го Союза и перспективы советско-французских отношений, которые не совпадают с целями внешней политики США. «Америка, — до­казывал Молотов, — находится далеко от Германии и она, возмож­но, готова вести более рискованную политику. Франция и Советский Союз заинтересованы в более осторожной политике в вопросе о перевооружении Германии»⁶⁵. Старания Молотова убедить своего собеседника после того, как заключительные документы Женевской конференции были согласованы ее участниками, были бы излишни, существуй между двумя странами тайный сговор.

Несмотря на озабоченность советских лидеров в первую очередь проблемами Европы, было бы преувеличением утверждать, что им было безразлично, какие договоренности будут достигнуты в Жене­ве. Как уже отмечалось ранее, в Москве боялись разрастания конф­ликта и его глобализации. Женевские соглашения устранили эту опасность, по крайней мере, на некоторое время. Советский Союз демонстрировал свою поддержку режиму Хо Ши Мина, и именно с его помощью этот режим обрел территорию, на которой он мог строить новое социалистическое государства, союзное с СССР. Москве также удалось прорвать изоляцию, в которой оказался дру­гой союзник Москвы — Китай, обеспечив ему достойное место сре­ди великих держав.

При этом советское руководство было в меньшей степени обес­покоено тем, что в результате Женевских соглашений Вьетнам ока­зался расколотым на две части. Оно не считало такой исход фаталь­ным. В мире были и другие разделенные страны (Германия и Ко­рея), и такое решение международных проблем, как показывал опыт, не только не противоречило, но и способствовало сохранению мира и стабильности в течение более или менее продолжительного про­межутка времени. В этом была основная причина, почему Москва рассматривала раздел страны между двумя враждующими силами как приемлемый компромисс, хотя она и не исключала последующего ее объединения, желательно на условиях, благоприятных для СССР.

Гораздо большее беспокойство Москвы вызывала позиция США. Хотя и согласившись на участие в конференции, Соединенные Шта­ты отказались присоединиться к ее Заключительной декларации, что во многом явилось причиной того, что этот важнейший документ не был скреплен подписями стран — участниц совещания и лишился правовой силы. Кроме того, заявление главы американской делега­ции У. Беделла Смита о том, что его страна будет «воздерживаться от угрозы или применения силы»⁶⁶ в целях срыва Женевских со­глашений, никого не могло ввести в заблуждение относительно на­мерений администрации Эйзенхауэра не допустить «распространения коммунизма» в этой части земного шара. Подобные намерения скоро стали воплощаться в жизнь в форме создания нового военного бло­ка СЕАТО, объединявшего США, Великобританию, Францию и ряд государств Юго-Восточной Азии, оказания Соединенными Штатами военной помощи режиму на юге Вьетнама, направлением в страны Индокитая американских военных советников. В результате возни­кала серьезная угроза процессу реализации Женевских соглашений, который и далее тормозился при молчаливом одобрении и попусти­тельстве США. Уже через короткое время после окончания конфе­ренции по Индокитаю стало ясно, что оптимизм Молотова, выра­зившийся в сравнении ее с Монбланом, был преждевременным. Как оказалось, за сияющей вершиной пролегала пропасть новой войны.

¹  Цит. по: Капица М. С. На разных параллелях. Записки дипломата. М.: Книга и бизнес, 1996. С. 266—267.

² Правда. 1953. 28 сент.

³  Dwight D. Eisenhower Library, Abilene, Kansas, Ann Whitman File, Dulles-Herter Series, box 2.

⁴ Архив внешней политики Российской Федерации (далее — АВП РФ), ф. 06, оп. 13а, п. 25, д. 7, л. 24-25.

³ См.: коммюнике Берлинской конференции, опубликованное в: U. S. Department of State. Foreign Relations of the United States, 1952—1954. Washington: U. S. Government Printing Office, 1982. Vol. 13, Part 1. P. 1057.

⁶ Российский государственный архив новейшей истории (далее — РГАНИ), ф. 2, оп. 1, д. 77, л. 65, 68-69.

⁷ АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 25, д. 7, л. 41.

⁸ АВП РФ, ф. 079, оп. 9, п. 6, д. 5, л. 26.

⁹ Public Record Office (далее - PRO), FO 371 112048.

¹⁰ Ibidem.

¹¹ АВП РФ, ф. 06, on. 13а, п. 25, д. 7, л. 43.

¹² АВП РФ, ф. 0100, оп. 47, п. 379, д. 7, л. 63.

¹³ PRO, FO 371 112048.

¹⁴ АВП РФ, ф. 022, оп. 76, п. 106, д. 7, л. 23.

¹⁵ Там же, л. 25.

¹⁶ Капица М. С. Указ. соч. С. 261-262.

¹⁷ АВП РФ, ф. 0100, оп. 47, п. 389, д. 107, л. 5. В распоряжении автора имел­ся вариант директив, относящийся, согласно сопроводительному письму, к се­редине марта 1954 г.

¹⁸Там же, л. 5—7.

¹⁹ Devillers Ph., Lacouture J. End of a War. Indochina, 1954 / Trans.: A. Lieven and A. Roberts. N. Y: Praeger, 1969. P. 122.

²⁰АВП РФ, ф. 06, on. 13 а, п. 25, д. 8, л. 120.

²¹ В беседе с министром иностранных дел Франции Жоржем Бидо 27 апре­ля 1954 г. Молотов заметил, что «не представляет себе, каким образом можно обсуждать вопрос о восстановлении мира в Индо-Китае, если не предполагает­ся участие непосредственно заинтересованной стороны». АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 25, д. 8, л. 21.

²² Согласно докладу Идена в Форин Оффис, Молотов открыто высказался в пользу поочередного председательствования СССР и Великобритании на обе­де, который он давал в честь британского министра иностранных дел 5 мая. Кроме того, во время обеда Молотов развивал тему о том, что успех конферен­ции во многом зависит от него и от Идена и задача состоит «в его случае, в том   чтобы добиться поддержки со стороны китайцев, а в моем, со стороны американцев», — писал Идеи в телеграмме в Лондон. PRO, FO 371 112060.

"Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть: Воспоминания: В 4 кн. М.: Москов­ские новости, 1999. Кн. 3. С. 115.

²⁴ Там же.

²⁵ АВП РФ, ф. 0445, оп. 1, п. 1, д. 1, л. 3—4.

²⁶ В беседе, состоявшейся в Женеве между Дж. Тахурдином и И. Борисовым, членом советской делегации и, по сведениям англичан, сотрудником КГБ, пос­ледний подтвердил, что «раздел представляется одним из возможных решений проблемы». Он повторил это дважды. Иден отметил на полях записи беседы: «Я расцениваю это как обнадеживающий знак, поскольку это лучше, чем сли­яние, которого, я боялся, они будут требовать». Очевидно, под слиянием бри­танский министр имел в виду коалиционное правительство во Вьетнаме с уча­стием коммунистов. PRO, FO 371 112060.

²⁷ Пункт второй директив советской делегации на Женевской конференции гласил: «В случае согласия западных держав на наше предложение об участии Демократической Республики Вьетнам в Женевском совещании советская деле­гация должна предоставить вьетнамской и китайской делегациям проявлять ини­циативу внесения предложений об условиях установления перемирия или восста­новления мира в Индо-Китае». АВП РФ, ф. 0100, оп. 47, п. 389, д. 107, л. 5.

²⁸Жуков Ю., Плышевский И., Рассадин Г. Три месяца в Женеве. М.: Прав­да, 1954. С. 122.

²⁹ U. S. Department of State. Foreign Relations of the United States, 1952—1954. Wash. : U. S. Government Printing Office, 1981. Vol. 16. P. 899. (Далее - FRUS. V. 16.)

³⁰ Содержание бесед Молотова с Бидо 7 июня 1954 г. см. в: АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 25, д. 8, л. 24—28; Молотова с Беделлом Смитом — в FRUS. Vol. 16. Р. 1059.

³¹  Devillers Ph., Lacouture J. Op. cit. P. 233—234. ³²АВП РФ, ф. 0445, on. 2, п. 1, д. 1, л. 4.

³³ Например, на встрече военных экспертов 27 мая 1954 г. См.: Там же, л. 8.

³⁴ Там же, л. 33.

³⁵ PRO, FO 371 112073.

³⁶ Lacouture J. Pierre Mendes France. P.: Seuil, 1981. P. 12, 241—242. ³⁷РГАНИ, ф. 2, on. 1, д. 94, л. 15, 22-23.

³⁸  PRO 371 112074.                             -                                               >

³⁹ Devillers Ph., Lacouture J. Op. cit. P. 260. ⁴⁰АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 59.

⁴¹ АВП РФ, ф. 0100, оп. 47, п. 379, д. 7, л. 69.

⁴² АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 26, д. 8, л. 80-87.

⁴³ Там же, л. 80, 82.

⁴⁴ Cable J. The Geneva Conference of 1954 on Indochina. L.: Macmillan, 1986. P. 116.

⁴⁵ Первоначально Даллес был противником возвращения Смита на Женев­скую конференцию, так как скептически оценивал ее перспективы, которые, по его мнению, были более благоприятны для Вьетмина, нежели для Запада. Иде-ну и Мендес-Франсу пришлось использовать всю силу своих аргументов, что­бы убедить американцев в необходимости их присутствия в Женеве. См.: FRUS. Vol. 13. Pt. 2. P. 1800-1834.

⁴⁶ Randle R. F. Geneva 1954: The Settlement of the Indochinese War. Princeton, N. J._: Princeton University Press, 1969. P. 317—318.

⁴⁷АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 96.

⁴⁸ Согласно сообщению американской делегации, посланному в Вашингтон, «Молотов сказал, что все это показывает, что недавние частные беседы были успешными, и выразил надежду, что этот успех будет подхвачен». FRUS. Vol  16 Р. 1432.

⁴⁹ «The strangest performance to date». Ibid. P. 1434.

⁵⁰ PRO, FO 371 112079.

⁵¹ Joyaux F. La Chine et le reglement du premier conflit d'Indochine (Geneve 1954). P.: Publications de la Sorbonne, 1979. P. 281.

⁵² Ibid. P. 282.

⁵³ Ibid. P. 284.

⁵⁴АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 100-112.

⁵⁵ Randle R. Op. cit. P. 240.

⁵⁶ PRO, FO 371 112079.

⁵⁷ Действительно, перспективы создания военного блока в регионе активно обсуждались этими странами на всем протяжении рассматриваемого периода. В конце концов такой блок, СЕАТО, был создан в феврале 1955 г. Подробнее об этом см.: Anderson D. L. Trapped by Success. The Eisenhower Administration and Vietnam, 1953—1961. N. Y: Columbia University Press, 1991; Arnold J. R. The First Domino. Eisenhower, the Military, and America's Intervention in Vietnam. N. Y: Morrow, 1991.

⁵⁸АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 103.

⁵⁹ И на самом деле, делегация США действовала в отношении делегаций Камбоджи и Лаоса в соответствии с инструкциями, утвержденными Даллесом, которые гласили: «Продолжать поддерживать заявления камбоджийцев и лаос­цев о их миролюбивых намерениях, но предостерегать их против любых обяза­тельств перед коммунистическим блоком, способных подорвать их нынешнюю оборону или воспрепятствовать их участию в оборонительных соглашениях, ко­торые могут последовать затем». FRUS. Vol. 16. Р. 1226.

⁶⁰ Lacouture J. Op. cit. P. 257.

⁶¹ Ibid. P. 258.

⁶²АВП РФ, ф. 0445, on. 1, п. 6, д. 27, л. 107-109.

⁶³ См. по этому вопросу аргументацию в книге: Randle R. F. Op. cit. P. 373— 385; а также Cable J. Op. cit. P. 129—132.

⁶⁴АВП РФ, ф. 06, on. 13a, п. 25, д. 8, л. 86.

⁶⁵ Там же, л. 123.

⁶⁶ FRUS. Vol. 13. Part 2. P. 1860.