Холодная война. 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива

Со сменой политического руководства в Кремле после смерти Сталина 5 марта 1953 г. западные лидеры связывали определенные надежды на ослабление международной напряженности. Об этом было заявлено в известной речи президента Д. Эйзенхауэра «Шанс для мира», произнесенной 16 апреля 1953 г., а также в выступлении У. Черчилля в палате общин 11 мая 1953 г. Касаясь вопросов внеш­ней политики, глава консервативного правительства Великобрита­нии, вновь, как и в 1950 г., призвал к неофициальным переговорам на высшем уровне с целью ослабления холодной войны.

Эти настроения совпадали и с высказываниями нового советского коллективного руководства в лице Л. П. Берии, Н. С. Хрущева, Г. М. Маленкова в пользу улучшения отношений СССР и стран За­пада (которые в последние годы жизни Сталина характеризовались ожиданием новой войны), а также с некоторыми практическими ша­гами в сторону снижения напряженности. Содержание беседы В. М. Молотова с послом Великобритании Г. Гаскойнем и бывшим министром торговли Г. Вильсоном, состоявшейся 21 мая 1953 г., по­казывает, что, хотя и в осторожной форме, министр иностранных дел дал понять собеседникам о наличии у Советского правительства ин­тереса к предложению Черчилля относительно совещания на высшем уровне¹. 2 июня 1953 г., накануне планировавшейся в этом месяце на Бермудах встрече трех западных лидеров, которая в числе про­чих вопросов предполагала обсуждение возможного совещания в верхах, Молотову было передано «секретное и личное послание У. Черчилля», которое было затем разослано верхушке советского ру­ководства, начиная с Берии, Маленкова, Хрущева. В этом послании совещание на Бермудах расценивалось как возможность «наведения мостов» между Востоком и Западом, начиная с таких конкретных шагов, как решение вопроса о военнопленных корейской войны². Но, как известно, из-за болезни Черчилля и правительственного кризиса во Франции встреча лидеров ведущих западных держав со­стоялась только в декабре 1953 г., а с 10 по 14 июля 1953 г. в Ва­шингтоне прошло совещание трех заместителей министров иност­ранных дел, которое негативно отнеслось к идее совещания глав правительств великих держав и приняло решение созвать совещание министров иностранных дел США, Англии, Франции и СССР по германскому и австрийскому вопросам.

Результат вашингтонской встречи не мог не оказать своего отри­цательного воздействия на отношение советского МИДа к предло­жениям Черчилля относительно созыва четырехстороннего совеща­ния на высшем уровне, а также к идее двусторонней англо-советской встречи в верхах³. Тем более что в советском руководстве преобла­дала точка зрения, что Великобритания, как младший партнер США в НАТО, находится в полной зависимости от Вашингтона и не спо­собна самостоятельно воздействовать на изменение враждебной по­литики Запада в отношении СССР.

Однако и новая западная инициатива относительно совещания министров иностранных дел далеко не сразу нашла отклик в совет­ском руководстве. Об этом красноречиво свидетельствует перепис­ка по вопросу созыва совещания, начало которой было положено нотой госдепартамента США посольству СССР от 15 июля 1953 г.⁴ и которая затем продолжалась в течение 4 месяцев. В подходах со­ветского руководства к австрийскому и особенно к германскому воп­росам, являвшимся ключевыми для разрядки напряженности в Ев­ропе, продолжали доминировать прежние идеологические установ­ки, сталинская риторика и критика НАТО, ЕОС и Боннских соглашений. Весьма показательной в этом плане явилась характери­стика международной обстановки и оценка переговоров с Западом, которые были даны Председателем Совета Министров СССР Г. М. Маленковым на июльском Пленуме ЦК КПСС 1953 г., призван­ном осудить антипартийную и антигосударственную деятельность Бе­рии, хотя именно на этом партийном форуме началось развенчание культа личности Сталина. В противоречии со своим заявлением на по-хоронах Сталина о возможности «длительного сосуществования и мирного соревнования двух различных систем»⁵ Маленков в своем заключительном слове на Пленуме, касаясь внешней политики СССР, акцентировал марксистский тезис о неизбежности обострения отно­шений между силами коммунизма и капитализма из-за все большей утраты последним влияния в мире. Опираясь на данный тезис, Ма­ленков предостерегал против любых проявлений слабости и колеба­ний в проведении советской политики мира. «Когда потребуется, — отметил докладчик, — мы пойдем на переговоры с империалистами, на так называемые совещания, но без каких-либо предварительных условий. Мы не при всяких условиях пойдем на совещания, мы не допустим односторонних уступок»⁶.

Но уже 8 августа 1953 г. на 5-й сессии Верховного Совета Мален­ков недвусмысленно высказался в пользу необходимости разрешения спорных вопросов путем дипломатических переговоров и вновь заявил, что СССР выступает «за мирное сосуществование между двумя систе­мами»⁷. Причина произошедшей смены идеологических установок ко­ренилась не только в благоприятной для группировки Н. С. Хрущева расстановке внутриполитических сил после ареста Л. П. Берии, по­скольку, как известно, в германском и югославском вопросах Берия, исходивший из собственных соображений, занимал более радикаль­ные позиции, выступая за единую нейтральную Германию и норма­лизацию советско-югославских отношений⁸. Весьма примечательно, что глава Советского правительства в этой же речи, не дожидаясь испытания советской водородной бомбы (которое состоялось и успеш­но завершилось 12 августа под Семипалатинском), заявил об утрате Соединенными Штатами второй ядерной монополии.

Таким образом, смена внешнеполитических акцентов не в после­днюю очередь диктовалась фактором усиления советской военной мощи и временным лидерством в создании транспортируемого ядер­ного оружия, хотя и небольшой мощности — 200—400 килотонн⁹. Именно на увеличении ядерного потенциала СССР и на овладении термоядерным оружием, а не на миролюбивых советских заявлени­ях, нацеленных, по мнению госсекретаря США Дж. Даллеса, на под­рыв единства и силы Западной Европы, было сфокусировано главное внимание американской администрации¹⁰. Докладывая конгрессу США 17 августа о выполнении Программы взаимного обеспечения безопасности (которая стала функционировать с 1951 г.), президент Эйзенхауэр подчеркнул, что при планировании американской оборо­ны необходимо принимать во внимание «неуклонное увеличение спо­собности России к атомному нападению» и то, что СССР не под­крепляет свои жесты в отношении уменьшения международной на­пряженности конкретными действиями".

30 октября 1953 г. президент Эйзенхауэр одобрил документ Со­вета национальной безопасности (NSC 162/2), в котором были из­ложены базовые принципы новой доктрины национальной безопас­ности США, получившей название «новый взгляд». В соответствии с новой стратегической доктриной, которая в завершенном виде прозвучала в выступлении Даллеса на заседании Совета по между­народным отношениям 12 января 1954 г., ядерные силы становились основой национальной обороны США при значительном сокраще­нии обычных вооруженных сил¹². Таким образом, облегчалось фи­нансовое бремя содержания американской армии и одновременно укреплялась ее мощь. Суть новой стратегии сводилась к тому, что лучшим способом предотвращения агрессии или ответом на любой враждебный акт советского блока будет немедленный массирован­ный ответный удар с использованием ядерного оружия (доктрина «массированного возмездия»). Иными словами, речь шла о возмож­ности превентивного ядерного удара¹³.

Опора на ядерное оружие в системе обороны Запада как средство «сдерживания» советской агрессии и единственный способ предот­вращения завоевания Советским Союзом Западной Европы в случае войны стала основой стратегической концепции НАТО. С декабря 1953 г. Военный комитет НАТО приступил к ее разработке, намечая в качестве одной из главных целей дать понять Советам, «что в слу­чае агрессии они немедленно подвергнутся разрушительной контр­атаке с применением атомного оружия», в том числе водородного¹⁴. В окончательно виде новая концепция была принята Военным ко­митетом Североатлантического блока 22 ноября 1954 г. (документ МС48)¹⁵.

Следовательно, к середине 1950-х годов гонка вооружений в хо­лодной войне приобрела крайне опасное ядерное измерение. Одна ко что касается советских лидеров, то неизменно выступая в ООН и на других международных форумах за запрещение атомного, а за­тем и водородного оружия, они все еще только продвигались по пути полного осознания его разрушительной силы и гибельных послед­ствий. Прозвучавший в известном выступлении Маленкова 12 мар­та 1954 г. на встрече с избирателями новый тезис о том, что третья мировая война с применением ядерного оружия приведет к «гибели мировой цивилизации»¹⁶, был подвергнут острой критике на январ­ском Пленуме ЦК КПСС 1955 г. Особенно резко осуждал «грубую ошибку» Маленкова В. М. Молотов, подчеркивавший, что «друзья СССР» (в частности П. Тольятти) восприняли публикацию его речи в «Правде» как директиву ЦК и стали повторять данный тезис¹⁷. По мнению министра иностранных дел, строго придерживавшегося дог­мы о превращении «третьей мировой войны в гражданскую», «не о «гибели мировой цивилизации», не о «гибели человеческого рода» должны говорить коммунисты, когда дело идет о новой мировой войне, а о том, чтобы подготовить и мобилизовать все силы для гибели капитализма, для гибели буржуазии»¹⁸. Позицию Молотова разделяли и другие члены Президиума ЦК КПСС, хотя не исклю­чено, что критика данной «ошибки» Маленкова, в числе других его «промахов», была связана с продолжавшейся в советских верхах борьбой за власть и отстранением его от должности Председателя Совмина.

Данная идеологическая установка, занижавшая разрушительный потенциал ядерных вооружений, не могла не накладывать отпечаток на советскую военно-стратегическую доктрину. При Сталине большое внимание уделялось защите от атомного нападения и развитию средств доставки ядерного оружия, но советский лидер не считал атомную бомбу решающим оружием и эффективным противовесом сухопутным войскам и военно-морскому флоту. Постсталинское партийно-правительственное руководство продолжило курс на созда­ние стратегических ядерных сил страны¹⁹ и при этом приступило к пересмотру тактики и науки ведения боевых операций с учетом ис­пользования ядерного оружия противником. В конце 1954 г. ядерное оружие впервые было поставлено в военные округа СССР. К 1956 г. высшее советское командование в лице маршалов Г. К. Жукова и Р. Я. Малиновского полагало, что оперативные планы должны бази­роваться на использовании ядерного и другого оружия массового уничтожения²⁰. Однако разработчики советской военной стратегии в отличие от своих западных коллег полагали, что массированный ядер­ный удар определяет лишь сроки войны, но не ее характер, т. е. он расчищает путь для наступления сухопутных сил²¹.

Тупик в дипломатических переговорах по вопросам созыва сове­щания министров иностранных дел во многом был обусловлен прин­ципами политики с позиции' силы, которыми продолжали руковод­ствоваться обе стороны. Запад не собирался отступать от своих пер­воначальных предложений относительно обсуждения германской и австрийской проблем. Советское правительство в свете июньских со­бытий 1953 г. в ГДР и разработки новых инициатив по германско му вопросу, в которых выдвигалась идея создания единого времен­ного правительства до проведения общегерманских выборов при одновременном функционировании в этот период в двух германских государствах собственных правительств, в ноте от 15 августа прави­тельствам Великобритании, Франции и США по германскому воп­росу предлагало созвать в течении 6 месяцев мирную конференцию для рассмотрения вопроса о мирном договоре с Германией. В отно­шении же предложения западных держав о созыве в кратчайшие сроки совещания министров иностранных дел Советское правитель­ство полагало, что после подписания 27 июня 1953 г. в Паньмыньч-жоне перемирия в Корее создались благоприятные условия для об­мена мнениями по более широкому кругу вопросов. Прежде всего, об уменьшении международной напряженности (сокращение воору­жений, иностранные базы на чужих территориях и др.)²². Поэтому Советское правительство настаивало на совершенно неприемлемом для США предложении о приглашении на эту встречу КНР в каче­стве пятой великой державы.

На Западе то упорство, с которым советская сторона продолжа­ла выдвигать встречные условия в отношении встречи министров иностранных дел, было расценено как проявление «страха», а не «силы». В конечном итоге в ноте от 26 ноября 1953 г. советское пра­вительство, руководствуясь интересами ослабления международной напряженности, выразило готовность принять участие в совещании министров иностранных дел США, СССР, Англии и Франции, ого­ворив лишь два условия: поставить на этой встрече вопрос о созыве в ближайшем будущем совещания пяти великих держав и провести предстоявшую встречу в Берлине. На пресс-конференции 1 декабря 1953 г. Даллес охарактеризовал советскую ноту как дипломатическую и моральную победу Запада и выразил надежду на изменение пози­ции СССР в германском и австрийском вопросах²³.

Однако, как свидетельствуют дипломатические архивные доку­менты, дальнейшее изменение советской позиции в германском воп­росе происходило в ином направлении, чем подразумевалось запад­ными лидерами: решение германского вопроса стало все больше увязываться СССР с созданием системы коллективной безопасности в Европе. Общеизвестно, что идея создания системы коллективной безопасности в Европе выдвигалась советской дипломатией в пред­дверии Второй мировой войны. Обращение к этой концепции но­вого советского руководства было связано с активным обсуждением в 1953 г. в западных политических кругах планов предоставления СССР гарантий безопасности в связи с планами создания ЕОС и ремилитаризации Западной Германии. Весьма важным документом в этом отношении является развернутая справка МИД СССР «О про­ектах предоставления западными державами «гарантий» Советскому Союзу и другим европейским странам», представленная Молотову в январе 1954 г. (хотя краткая справка по этой же тематике поступила в секретариат Громыко уже в октябре 1953 г.²⁴). Авторы документа заместитель министра иностранных дел Г. М. Пушкин и заведующий 3-м европейским отделом МИД В. С. Семенов, предполагая, что западные державы на Берлинском совещании предложат СССР за­ключить соглашение о «гарантиях европейской безопасности», наи­большее внимание уделяли «плану Черчилля», который в своем вы­ступлении от 11 мая 1953 г. первым поставил вопрос о предоставле­нии Советскому Союзу «гарантий» безопасности по типу Локарнских соглашений 1925 г. На это газета «Правда» 24 мая откликнулась пе­редовой статьей, разоблачавшей несостоятельность политики Локар-но, которая, предоставляя ограниченные гарантии, не решила проблем безопасности в межвоенный период, и в условиях послевоенного мира вновь привела бы к обострению международных отношений²⁵. В то же время, высокопоставленные эксперты не обошли вниманием и «план Аденауэра», и «план Ван Зееланда», и идеи других западных поли­тиков, предлагавших различные конфигурации соглашений²⁶.

В качестве основных выводов в справке подчеркивалось, что за­падные предложения относительно гарантий безопасности СССР или «гарантий общеевропейской безопасности» «служат лишь прикрыти­ем для планов создания европейской армии и проведения на этой основе ремилитаризации Западной Германии»²⁷, хотя и не отрица­лось, что во Франции и других западноевропейских странах имели место настроения общественности в пользу как гарантий против аг­рессии Германии, так и «опасности» со стороны СССР. При этом авторы документа отмечали, что западные политики проявляли бес­покойство по поводу возможности выдвижения советской делегацией на Берлинском совещании таких предложений о системе европей­ской безопасности, которые отвечали бы национальным интересам французов и отчасти немцев, в частности предложений об активи­зации франко-советского и англо-советского договоров и их допол­нении системой соглашений, которые связали бы Францию и Гер­манию со странами восточного блока.

Таким образом, ввиду возможной постановки западными держа­вами на совещании в Берлине вопросов о гарантиях безопасности для СССР, а также относительно общеевропейской безопасности перед советской дипломатией вставала непростая задача противопо­ставить западной концепции опоры на ЕОС и НАТО альтернатив­ную концепцию европейской безопасности, которая была бы направ­лена в первую очередь против планов ремилитаризации Западной Германии и создания европейской армии. О том, что германской проблеме первоначально отводилось приоритетное место в решени­ях, относящихся к европейской безопасности, можно судить по под­готовленному 16 января 1954 г. в МИДе проекту заявления советс­кой делегации на совещании в Берлине, которое носило недвусмыс­ленное название «Германский вопрос и вопрос о европейской безопасности». В этом документе, являвшемся плодом коллективного творчества высокопоставленных дипломатов (среди его авторов были А. А. Громыко, Г. М. Пушкин, Б. Ф. Подцероб, В. С. Семенов, Я. А. Малик), подчеркивалась прямая связь между недопущением возрождения германского милитаризма и созданием в центре Евро­пы очага войны с европейской безопасностью. В качестве второй проблемы, имеющей непосредственное отношение к обеспечению европейской безопасности, была заявлена необходимость ликвида­ции иностранных баз на территории европейских государств²⁸.

Но в процессе доработки проекта к началу проведения совеща­ния министров иностранных дел в Берлине (25 января — 18 февра­ля 1954 г.) советское предложение приобрело иное название — «Об­щеевропейский договор о коллективной безопасности в Европе»²⁹, что отражало сдвиги в выборе приоритетов: на первый план стала выноситься идея коллективной безопасности. Поскольку принципи­альные расхождения между СССР и странами Запада по германской проблеме, по словам Молотова, сводились, прежде всего, «к вопро­су о германском милитаризме»³⁰, то главным компонентом создания коллективной безопасности в Европе становилось недопущение со­здания вооруженных сил в ФРГ и ГДР, которые приглашались к участию в системе коллективной безопасности до подписания мир­ного договора и восстановления единства Германии.

В то же время, в проекте договора подчеркивалось, что его за­ключение «не затрагивает компетенции четырех держав — СССР, США, Англии и Франции в германском вопросе, который подлежит урегулированию в установленном ранее четырьмя державами поряд­ке»³¹ (т. е. в соответствии с решениями Потсдамской конференции). В Берлине советская делегация выступила с несколькими инициа­тивами, непосредственно касавшимися германского вопроса (в част­ности, о подготовке мирного договора с Германией, о созыве меж­дународной конференции по данному вопросу). В целом они шли в русле прежних советских предложений относительно объединения Германии и ее нейтрального статуса.

Как отмечалось на Пленуме ЦК КПСС, обсуждавшем итоги со­вещания в Берлине, главной целью советской дипломатии на этой встрече министров иностранных дел было «нанести чувствительный удар по созданию Европейского оборонительного сообщества, ибо главные усилия агрессивных американских кругов и их пособников сейчас направлены как раз на осуществление этого плана»³². При­мечательно, что в ходе полемики на совещании в Берлине советская делегация, заявляя о несовместимости ЕОС с общеевропейским до­говором о коллективной безопасности, более терпимо высказывалась в отношении НАТО. По-прежнему не соглашаясь с западной оцен­кой Организации Североатлантического договора как оборонитель­ного союза, советские дипломаты говорили о возможности изучения вопроса о совместимости Североатлантического пакта с Общеевро­пейским договором. Более того, не исключалась вероятность «ис­правления» Североатлантического пакта в таком направлении, что­бы «устранить расхождения в оценках этого пакта»³³.

На наш взгляд, одной из важных причин мобилизации с начала 1950-х годов советской дипломатии на противодействие созданию ЕОС, а также использования с этой целью таких важных инструмен­тов советской внешней политики, как пропаганда и взаимоотноше­ния с западноевропейскими компартиями, являлась существовавшая, в соответствии с договоренностью между западными державами и правительством ФРГ, взаимозависимость между ратификацией Общего (или Боннского) договора 1952 г. и образованием Европейского обо­ронительного сообщества. Если создание ЕОС потерпело бы неудачу, а к началу апреля 1954 г. договор не был ратифицирован парламен­тами Франции и Италии, то вступление в силу Общего договора также откладывалось или, по крайне мере, значительно тормозилось. Ведь перевооружение Западной Германии требовало восстановления ее по­литических прав и интеграции в западное сообщество в качестве по­чти полноправного партнера³⁴.

Для Советского Союза укрепление экономической, политической и военной мощи западногерманского государства представляло по­тенциальную угрозу, поскольку с созданием европейской армии Франция, как одна из великих держав, лишалась возможности иметь свою национальную армию, в то время как позиции Западной Гер­мании укреплялись и со временем лидерство в ЕОС могло перейти к ФРГ. Кроме того, вхождение ФРГ в ЕОС означало закрепление раскола Германии, поскольку западные лидеры не согласились бы с неучастием в этом военно-политическом союзе объединенного госу­дарства. Следует также иметь в виду, что в случае вооруженного кон­фликта в Европе европейская армия передавалась в распоряжение НАТО, что усиливало Североатлантический блок за счет западногер­манских дивизий.

Советская дипломатия внимательно отслеживала разногласия, сопровождавшие переговоры о ЕОС, в том числе придавала большое значение ультимативным требованиям Дж. Даллеса на 12-й сессии Совета НАТО, проходившей 14—16 декабря 1953 г. в Париже, где госсекретарь США пригрозил сокращением американской военной помощи Европе, если договор не будет ратифицирован. Поскольку на Францию оказывалось столь неприкрытое давление, а французс­кий парламент переживал в связи с вопросом о ЕОС политический кризис, то советская делегация возлагала определенные надежды на особую позицию Франции на Берлинском совещании.

Таким образом, идея создания коллективной безопасности в Ев­ропе изначально была самым тесным образом связана с комплексом вопросов, составлявших «германскую проблему» в той широкой ин­терпретации, которую она представляла к середине 1950-х годов и в которой вопрос об объединении Германии по мере дальнейшего раз­вития международных событий все больше отходил на второй план.

Выдвинутые советской делегацией на Берлинском совещании ус­ловия подписания мирного договора с Австрией также увязывались с перспективой создания ЕОС с участием ФРГ. Настаивая на нейт­ралитете Австрии, советская делегация под предлогом нового анш­люса предлагала сохранить присутствие военных частей четырех дер­жав на территории этого государства и вернуться к вопросу о выво­де войск в 1955 г.³⁵ Уже после подписания Государственного договора с Австрией в мае 1955 г. позиция, которую занимал Молотов, обстав­лявший заключение этого договора условием сохранения советских войск или же (как было в одном из последних проектов) права СССР на ввод войск в случае угрозы аншлюса, была подвергнута критике Н. С. Хрущевым и другими членами Президиума ЦК. По их мнению, если бы Государственный договор с Австрией был под­писан в 1954 г., то Парижские соглашения могли бы вообще не со­стояться³⁶. Как и следовало ожидать, на Берлинском совещании за­падные державы отклонили внесенные советской делегацией поправ­ки по австрийскому вопросу.

Советская инициатива создания в Европе системы коллективной безопасности не встретила энтузиазма со стороны западных делега­ций. В подготовленном накануне Берлинского совещания англий­ским министерством иностранных дел анализе политики нового со­ветского руководства, несмотря на признание, что Советское прави­тельство стремится избежать войны с Западом, что оно отказалось от жесткой сталинской тактики и стремится продемонстрировать «нормальное» поведение в международных делах, в качестве вывода высказывалось сомнение в искренности советских намерений урегу­лировать отношения со странами Запада и утверждалось, что стрем­ление СССР к мирному сосуществованию и разрядке носит времен­ный характер и связано со стремлением к укреплению советской мощи и дезориентации стран свободного мира³⁷.

Поскольку содержавшиеся в советской ноте от 26 ноября пред­ложения о рассмотрении на Берлинском совещании проблем евро­пейской безопасности (равно как и проект, представленный на са­мой встрече министров иностранных дел) апеллировали только к европейским государствам, исключая Соединенные Штаты, и не были проработаны концептуально, аналитики Форин Оффис заклю­чали, что структурно прелагаемая советским правительством коллек­тивная европейская безопасность должна основываться на системе уже существующих двусторонних договоров СССР со странами Во­сточной Европы, а также на англо-советском и франко-советском договорах о дружбе и сотрудничестве. «Несомненно, что именно та­ким образом советское правительство надеется обеспечить поддер­жку идее, что мир и безопасность в Европе могут быть обеспечены без ЕОС и США»³⁸.

Как известно, в противовес советским предложениям о создании системы коллективной безопасности в Европе, в рамках которой предлагалось решение и германского вопроса, западные державы представили 29 января так называемый «план Идена» («План свобод­ного воссоединения Германии»)³⁹. Согласно предложению английс­кого министра иностранных дел А. Идена, объединение Германии должно было проводиться на основе свободных общегерманских выборов (при активном участии оккупационных властей в разработке избирательного закона и под наблюдением контрольной комиссии) и создания общегерманского правительства, которое должно было взять на себя все обязательства ФРГ и советской зоны Германии и заключать другие международные соглашения по своему выбору. Несмотря на последующую трактовку предложения Идена западны­ми державами на совещании в Берлине в том духе, что общегерман­ское правительство «будет свободно» в выборе между обязательства­ми ФРГ и советской зоны Германии, т. е. сможет отказаться от уча­стия в западном блоке, официально это не было зафиксировано.

И для советских участников было очевидно, что имеется в виду включение объединенной Германии в западный блок⁴⁰. Иными сло­вами, «план Идена» был в целом неприемлем для советской сторо­ны, которая противопоставила ему свое предложение о временном общегерманском правительстве, ориентированном на усиление роли самих немцев в деле объединения Германии, а также предложение о выводе оккупационных войск с территории ФРГ и ГДР до прове­дения выборов⁴¹.

Отсутствие договоренностей министров иностранных дел четырех держав по основным европейским проблемам (за исключением вы­ражения согласия участников встречи содействовать успешному раз­решению проблемы разоружения) не означало, что совещание в Бер­лине было безрезультатным. Оно сыграло свою роль в ослаблении международной напряженности. Важным итогом совещания и опре­деленной победой советской дипломатии явилось решение о созы­ве 26 апреля 1954 г. в Женеве совещания с участием КНР, КНДР, Республики Корея и других заинтересованных сторон по мирному урегулированию корейского вопроса, а также по восстановлению мира в Индокитае.

Что касается Европы, то после Берлинского совещания Советское правительство внесло коррективы в свои инициативы о коллектив­ной безопасности. В нотах от 31 марта 1954 г. правительствам США, Англии и Франции не только выражалось согласие на участие Со­единенных Штатов в общеевропейской системе безопасности, но и выдвигалось предложение о вступлении СССР в НАТО. Данная ини­циатива не встретила поддержки западных держав, которые в ответ­ных нотах заявили, что участие СССР в Атлантическом пакте «из­менило бы характер Североатлантического блока». Именно эту цель и преследовало советское предложение об «исправлении» НАТО, модификации Организации Североатлантического договора в обще­европейскую систему безопасности.

Вся цепочка известных к настоящему времени фактов, связанных с возникновением и эволюцией идеи создания системы коллектив­ной безопасности в Европе, свидетельствует, что в советском руко­водстве к середине 1950-х годов наметился отход от опоры на сис­тему двусторонних договоров как основу обеспечения европейской безопасности (с учетом того, что после создания НАТО договоры, заключенные СССР с Англией и Францией, утратили свою ценность как гарантия безопасности)⁴² и поворот в сторону модели многосто­ронних союзов, независимо от принадлежности участников к различ­ным социальным системам.

Избрав в качестве альтернативы западным планам созданию ЕОС и ремилитаризации Западной Германии концепцию европейской безопасности, советское руководство упорно придерживалось этой линии, несмотря на отсутствие интереса к данной формуле со сто­роны западных держав. В этом плане весьма показательно содержа­ние беседы В. М. Молотова с новым премьер-министром Франции П. Мендес-Франсом, состоявшейся 21 июля 1954 г. Пытаясь убедить французского премьера в том, что его страна способна вести более самостоятельную политику в германском вопросе, чем принимать участие в ЕОС, Молотов всячески стремился подтолкнуть собесед­ника к поддержке советского плана обеспечения европейской безо­пасности, который предусматривал запрещение вооружения Запад­ной и Восточной Германии до подписания мирного договора. Одна­ко глава французского правительства весьма откровенно заявил, что последнее советское предложение об обеспечении коллективной бе­зопасности в Европе «не получило одобрения даже в принципе. Поэтому оно не может быть использовано сейчас как основа и нуж­но было бы идти другими путями»⁴³.

Отклонение французским Национальным собранием 30 августа 1954 г. договора о Европейском оборонительном сообществе было расценено советским руководством как «важное событие в полити­ческой жизни Европы», расчищавшее путь к созданию системы кол­лективной безопасности. Однако в Заявлении МИД СССР, которое было утверждено решением Президиума ЦК КПСС от 9 сентября, не только подробно излагался новый советский подход к решению германского вопроса в рамках создания системы коллективной бе­зопасности, но и выражались опасения относительно намерения «сколотить новую комбинацию западных держав» с участием Анг­лии⁴⁴.

Такая альтернатива наднациональной структуре ЕОС (которая вызывала столько разногласий среди его участников и особенно не­довольство националистических сил во французском парламенте), была впервые предложена Мендес-Франсом 23 августа в перегово­рах с британскими лидерами. Однако после провала ратификации Национальным собранием Парижских соглашений 1952 г. Велико­британия перехватила инициативу у Франции, которая, по словам Ж. Монне, «сама себя заблокировала»⁴⁵, и приложила немало усилий, чтобы найти другой путь перевооружения ФРГ и вовлечения ее в западный блок⁴⁶. Активная позиция А. Идена на Лондонском (28 сентября—8 октября) и Парижском (19—23 октября 1954 г.) со­вещаниях представителей Англии, Франции, ФРГ, Италии, Бельгии, Нидерландов, Люксембурга, США и Канады, пообещавшего держать 4 английские дивизии и средства тактической авиации на Европей­ском континенте, способствовала согласованию позиций относитель­но окончания оккупационного режима в Западной Германии, ее пе­ревооружения в рамках модифицированного Западного союза и вступления в НАТО. США также обещали расширить гарантии бе­зопасности западноевропейских держав.

23 октября 1954 г. в столице Франции были подписаны новые Парижские соглашения об изменениях и дополнениях к Брюссель­скому договору 1948 г. и создании Западноевропейского союза (ЗЕС) с участием ФРГ; протокол о принятии ее в НАТО; протокол о пре­кращении оккупационного режима в ФРГ и 5 дополнительных про­токолов о вступлении в действие конвенции об отношениях между тремя западными державами и Федеративной Республикой Германия, которые вносили изменения в Боннский договор 1952 г. Согласнo новым Парижским соглашениям, ФРГ предоставлялся суверенитет, включая создание национальной армии. В то же время сохранялись некоторые ограничения ее свободы действий, такие, как право на­хождения вооруженных сил западных держав на ее территории, со­хранение права Англии, Франции и США на вмешательство в слу­чае угрозы демократической системе, а в области внешней полити­ки — во все вопросы, касавшиеся объединения Германии. Самые главные ограничения в военной сфере были связаны с ядерным ору­жием. Правительство ФРГ обещало не производить и не размещать ядерное оружие на свой территории. Со стороны ЗЕС предлагалось осуществление контроля за этим и другими ограничениями военной мощи Западной Германии. Вхождение в НАТО (где доминировали Соединенные Штаты и где после провала планов создания ЕОС начали осуществляться реформы, усиливавшие роль верховного глав­нокомандующего силами союзников в Европе) также накладывало определенные ограничения на независимость действий ФРГ.

По мнению М. Трахтенберга, базировавшаяся на Парижских со­глашениях западная система безопасности, главным условием функ­ционирования которой являлся режим контроля за свободой дей­ствий ФРГ и активное участие США в европейских делах, в значи­тельной степени снимала опасения Советского Союза относительно возрождения германского милитаризма и могла служить основой стабильности на континенте⁴⁷.

Однако еще в преддверии подписания Парижских соглашений советские дипломатические эксперты оценивали планы предоставле­ния Западной Германии ограниченного суверенитета «как средства, направленные на использование ее в агрессивных группировках за­падных держав с сохранением фактической оккупации Западной Гер­мании иностранными войсками, что несовместимо с задачей восста­новления единства Западной Германии и интересами безопасности в Европе»⁴⁸. В целях противодействия западным планам и продви­жения по пути реализации советской концепции объединения Гер­мании на основе ее нейтрализации предлагалось использовать попу­лярность лозунга предоставления полного суверенитета Германии среди широких слоев ее населения и выступить с заявлением Совет­ского правительства, а также опубликовать четырехстороннюю дек­ларацию «О суверенитете Германии»⁴⁹. В выводах аналитической справки о сравнении ЗЕС и ЕОС, которая была подготовлена в МИДе и направлена Молотову, утверждалось, что новый план созда­ния ЗЕС «меньше связывает Западную Германию в рамках военной группировки под эгидой США, чем план создания ЕОС»⁵⁰.

После подписания Парижских соглашений советская дипломатия предприняла ряд шагов, чтобы, по возможности, помешать их ра­тификации⁵¹, акцентировав особое внимание на общественном мне­нии Франции. Так, учитывались имевшиеся в стране настроения в пользу сближения с СССР и опасения, что в случае отказа Совет­ского Союза от франко-советского договора Франция будет изоли­рована с Востока. Но главные усилия советской пропаганды были направлены на реализацию предложений, содержавшихся в совет­ской ноте от 24 июля 1954 г. о созыве общеевропейского совещания для рассмотрения вопроса о коллективной безопасности. Отрица-тельная позиция западных держав в отношении данной инициати­вы была изложена в их ответных нотах в конце августа 1954 г. Если cyдить по проекту советской ноты, которая была направлена прави­тельствам европейских государств, США и КНР 13 ноября и при­зывала к созыву 29 ноября совещания в Париже или Москве, то французское правительство ранее склонялось к участию в совеща­нии⁵². Но затем французский парламент отклонил предложение о посылке французской парламентской делегации на совещание. 22 но­ября 1954 г. Мендес-Франс в своем выступлении на 9-й сессии Ге­неральной Ассамблеи в ООН публично отверг советское предложе­ние о созыве совещания и выдвинул встречное предложение о со­зыве конференции четырех держав в мае 1955 г., после ратификации Парижских соглашений, мотивируя это тем, что при наличии сло­жившихся и противостоящих друг другу блоков будет легче обсудить вопрос о сокращении вооружений.

Тем не менее, несмотря на обструкционистскую позицию западных держав, в Москве 29 ноября — 2 декабря состоялось совещание вось­ми европейских государств, входивших в восточный блок. В деклара­ции, принятой участниками Московского совещания, было заявлено, что в случае ратификации Парижских соглашений они «осуществят совместные мероприятия в области организации вооруженных сил и их командования, равно как и других мероприятий, необходимых для укрепления своей обороноспособности»⁵³. Таким образом, на повест­ку дня выдвигалась проблема создания организационных структур военного сотрудничества СССР и стран народной демократии. Воен­но-организационный комитет, который функционировал с 1951 г. как орган координации, уже не отвечал новой ситуации, складывавшей­ся в Европе в связи с приемом ФРГ в НАТО и завершением консо­лидации западного военно-политического блока.

Итоги Московского совещания внимательно изучались западной дипломатией и разведкой. В Форин Оффис на основе решений со­вещания и анализа военных статей договоров СССР с восточноев­ропейскими союзниками высказывалось предположение о реальной угрозе создания Организации Восточноевропейского Договора (по типу НАТО) и усилении вооружения стран советского блока в случае ратификации Парижских соглашений⁵⁴.

Любопытно, что ла секретной карте-схеме о расположении диви­зий в странах— сателлитах СССР на 1 января 1955 г. была отмече­на и Югославия. По подсчетам военных экспертов Форин Оффис, на ее долю приходилось 29 дивизий, тогда как общее число диви­зий в восточноевропейских странах оценивалось как 75—76⁵⁵. В уси­лившемся к середине 1950-х годов соперничестве западного и вос­точного блоков за привлечение этого балканского государства на свою сторону идеологическое родство и сходство политических ре­жимов Югославии и СССР не позволяли западным экспертам счи­тать первую полностью прозападной, несмотря на то что Югославия в феврале 1953 г. совместно с Грецией и Турцией подписала согла­шение «О дружбе и сотрудничестве». 9 августа 1954 г. это соглаше ние было дополнено Договором о союзе, политическом сотрудниче­стве и взаимопомощи (по мнению Москвы, Балканский пакт пре­следовал цель «теснее привязать Югославию к Североатлантическому блоку»⁵⁶). Кроме того, в 1954 г. Москва активизировала начавшиеся после смерти Сталина усилия по нормализации советско-югославских отношений. 31 мая 1954 г., после завершения в Лондоне итало-югослав­ских переговоров относительно проблемы Триеста (которая служила важным препятствием на пути вхождения Югославии в НАТО), Пре­зидиум ЦК КПСС принял специальное постановление «О необходи­мости не допустить вовлечения Югославии в американский лагерь»⁵⁷. После этого 22 июня Хрущев направил правительству И. Броз Тито первое письмо с призывом нормализовать двусторонние отношения в полном объеме.

По оценкам спецслужб госдепартамента США, намерение Совет­ского Союза создать координационный военный орган в качестве ответной меры на Парижские соглашения носило «оборонительный характер»⁵⁸. Гораздо большую озабоченность в свете недавнего отка­за французского парламента от ратификации договора о ЕОС вызы­вали шаги Москвы, направленные на воздействие на политические круги и общественное мнение Франции как наиболее «колеблюще­гося члена западного сообщества»⁵⁹. Одним из важных средств «на­жима» на Францию являлись новые советские заявления (в ноте французскому правительству от 16 ноября; в речи Молотова 10 де­кабря 1954 г. по случаю 10-й годовщины советско-французского до­говора; нотах французскому и английскому правительствам от 20 де­кабря) о нарушении статьи VII союзного договора о неучастии в любых враждебных СССР коалициях, а также относительно возмож­ности денонсации договора с Францией в случае ратификации Па­рижских соглашений. Для французского общественного мнения и тех политических кругов, которые опасались усиления ФРГ, получив­шей достаточную степень суверенных прав и ставшей членом НАТО, подобные предупреждения не были пустым звуком, поскольку фран­ко-советский договор, несмотря на его девальвацию за годы холод­ной войны, все же являлся для Франции определенной гарантией ее безопасности в Европе⁶⁰.

Три события, последовавшие одно за другим в мае 1955 г. — ра­тификация Парижских соглашений 5 мая; денонсация советско-ан­глийского и советско-французского договоров 1942 и 1944 гг. 7 мая; создание Организации Варшавского Договора (ОВД) 14 мая, — под­вели окончательную черту под оформлением биполярной структуры послевоенных международных отношений и расколом Европы на два противостоящих военно-политических блока. Но одновременно 1955 г. стал и точкой отсчета нарастания новых процессов в поли­тике холодной войны, размывавших конфронтационную модель во взаимоотношениях стран западного и восточного блоков.

Еще накануне подписания Парижских соглашений западные ана­литики прогнозировали, что Советский Союз в своих контрмерах не пойдет дальше уже намеченных ответных шагов в виде военной кон­солидации восточного блока и аннулирования договоров с Англией и Францией, поскольку будет рассчитывать на то, чтобы в течение того времени, которое, по его расчетам, потребуется для превраще­ния Западной Германии в реальную угрозу и влиятельную европей­скую державу, попытаться изменить неблагоприятный для него ход событий⁶¹. Эти прогнозы в значительной мере оправдались. Несмот­ря на то, что на Совещании европейских государств по обеспечению мира и безопасности в Европе, которое проходило в Варшаве 11— 14 мая, необходимость заключения Договора о дружбе и взаимопо­мощи между Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, ПНР, Румынией, СССР и Чехословакией и создания объединенного командования вооруженных сил государств-участников договора обосновывалась изменениями в международной обстановке и усилением угрозы но­вой войны в связи с ратификацией Парижских соглашений, одно­временно давалось понять, что предпринимаемые оборонительные меры не преграждают путь к дальнейшим переговорам с Западом по проблемам европейской безопасности. Тем более что 10 мая прави­тельство СССР получило ноты западных держав с предложением о встрече лидеров четырех держав. В этот же день, т. е. 10 мая, СССР внес в подкомитет Комиссии ООН по разоружению предложение о сокращении вооружений, запрещении атомного и водородного ору­жия и устранении угрозы новой войны⁶². Министр обороны СССР Н. А. Булганин, проводя различия между Варшавским Договором и НАТО, особенно подчеркнул его открытость, возможность присое­динения к договору всех государств, независимо от их обществен­ного строя.

В ст. 11 текста Варшавского Договора отмечалось, что в случае создания в Европе системы коллективной безопасности и заключе­ния с этой целью Общеевропейского договора о коллективной бе­зопасности, Варшавский Договор утратит свою силу со дня вступ­ления в действие Общеевропейского договора⁶³. Вместе с заявлени­ем главы делегации ГДР Отто Гротеволя (сделанном при подписании договора 14 мая), в котором специально подчеркивалось, что объе­диненная Германия будет свободна от обязательств по военным до­говорам, «заключенным до ее объединения»⁶⁴, эти факты указывали на желание советского руководства оставить «дверь открытой» для обсуждения с западными державами на совещании в верхах взаимо­связанных вопросов о создании системы коллективной безопасно­сти в Европе и объединении Германии.

В свете этих намерений следует оценивать и решение совещания о том, что «вопрос об участии Германской Демократической Респуб­лики в мероприятиях, касающихся вооруженных сил Объединенно­го командования, будет рассматриваться позднее»⁶⁵. По мнению экс­пертов Форин Оффис, внимательно изучавших текст договора и сравнивавших его с Парижскими соглашениями, подход к вооружен­ным силам Восточной Германии являлся предзнаменованием «дип­ломатического торга относительно объединения и нейтрализации Германии»⁶⁶.

На Западе создание ОВД, с учетом заявлений об утрате ею своей силы после вступления в действие Общеевропейского договора, рас ценивалось как «инструмент пропаганды», а не «практический план»⁶⁷. Более того, после июльской встречи в Женеве в западных оценках советских предложений о создании системы коллективной безопасности в Европе, предусматривавшей роспуск НАТО, ЗЕС и ОВД, обращалось внимание на то, что после исчезновения Варшав­ского Договора оставалась бы в неприкосновенности прежняя сис­тема двусторонних договоров восточного блока⁶⁸. Это рассматрива­лось как свидетельство намерений Хрущева изменить в пользу СССР расстановку сил в Европе.

Влияния данной интерпретации не избежал и американский ис­следователь В. Маетны⁶⁹. Однако в своих последних работах по срав­нительной истории НАТО и ОВД, продолжая рассматривать созда­ние Варшавского пакта в контексте не военных, а дипломатических инициатив Хрущева, Маетны делает акцент на том, что создание ОВД отвечало намерениям советского лидера «демилитаризировать» холодную войну, поскольку ликвидация НАТО и Варшавского пакта при создании системы коллективной безопасности давала преимуще­ства Советскому Союзу в невоенных средствах влияния в Европе⁷⁰.

Как показывает анализ документов, подготовленных советским руководством к Женевским совещаниям 1955 г. (о чем речь пойдёт дальше), СССР действительно вносил несколько предложений отно­сительно возможности создания системы коллективной безопаснос­ти. В результате реализации этих предложений оба военных блока потеряли бы свою актуальность. Однако было бы неправомерным считать Варшавский Договор простым инструментом в этих комби­нациях. Его создание, помимо предпосылок укрепления советского блока, испытавшего в 1953 г. в ГДР и Польше первые вызовы со стороны оппозиционных сил, предопределялось процессом консоли­дации западного блока, одним из важных элементов которого было вовлечение Западной Германии в систему европейской интеграции и в НАТО.

Наряду с такими международными событиями, как урегулирова­ние корейского вопроса и договоренность об окончании военных действий в Индокитае на конференции в Женеве 1954 г., важным вкладом в создание атмосферы, благоприятствовавшей созыву 18— 23 июля 1955 г. в этом же городе конференции глав правительств четырех держав, стали советские дипломатические инициативы. Компромиссная позиция СССР на заключительном этапе перегово­ров по австрийскому вопросу способствовала подписанию 15 мая 1955 г. Государственного договора с Австрией, в соответствии с ко­торым она восстанавливала свой суверенитет и независимость и в дальнейшем приобретала статус нейтрального государства. Важное значение имела и поездка правительственной делегации СССР в Белград 26 мая — 2 июня 1955 г., в результате которой были норма­лизованы советско-югославские отношения. Кроме того, 8 июня советское правительство пригласило федерального канцлера ФРГ К. Аденауэра посетить с визитом СССР. Это предложение, вызвав­шее немало опасений у западных политиков относительно возмож­ной двусторонней договоренности правительств СССР и ФРГ по вопросу объединений Германии, шло в русле избранной советским руководством тактики ослабления неблагоприятных для СССР и его союзников последствий ратификации Парижских соглашений.

Как свидетельствуют российские архивные документы, советское руководство, полагая, что главной задачей совещания является «смягчение международной напряженности и содействие созданию необходимого доверия», в числе приоритетных проблем выделяло вопросы сокращения вооружений и запрещения атомного оружия, создания системы коллективной безопасности в Европе, вывода всех иностранных войск с территории европейских государств. «Что ка­сается германского вопроса, — отмечалось в проекте директив Пре­зидиума ЦК КПСС советской делегации, — то его не следует вы­двигать по нашей инициативе, не возражая однако против обмена мнениями по этому вопросу, если он будет поставлен»⁷¹. Это нахо­дилось в противоречии с предварительно намеченной представите­лями трех западных держав повесткой дня совещания, где на пер­вом месте стоял германский вопрос.

Почему же после ратификации Парижских соглашений вопрос о приоритетах в соотношении взаимозависимых проблем обеспечения европейской безопасности и воссоединения Германии приобрел столь острый характер? Обращение к архивным документам, кото­рые перед совещанием в верхах готовились в МИДе и состоявшем при нем Комитете информации, позволяет прояснить, чем руковод­ствовались советские лидеры, выдвигая на первый план новые пред­ложения о создании системы европейской безопасности. Помимо очевидного для Советского правительства факта, что по германско­му вопросу у западных держав и СССР имелось меньше всего то­чек соприкосновения⁷² и что это грозило срывом встречи глав пра­вительств со всеми вытекающими отсюда негативными последстви­ями (для Советского Союза и международной обстановки в целом), важное значение имели другие соображения, имевшие прямое отно­шение к ситуации в Европе. С помощью агентурных данных и дру­гих сведений советские лидеры были информированы, что в основу согласованной позиции США, Англии и Франции, которая разраба­тывалась комитетом экспертов с участием представителей Западной Германии, будет положен откорректированный (с учетом советских предложений о создании Временного общегерманского правитель­ства до проведения общегерманских выборов и внесением некото­рых других поправок) «план свободного воссоединения Германии» («план Идена»)⁷³.

Однако не случайно большая часть аналитической информации посвящалась особенностям позиции Англии и Франции. В отличие от США эти великие державы проявляли интерес к временному ком­промиссному соглашению по Германии на основе закрепления су­ществующего статус-кво (т. е. разделенной Германии) и ограничения вооружений Западной и Восточной Германии в рамках европейской гарантийной системы (посредством создания нейтральной зоны на границах двух Германий или демилитаризованной зоны в объединен­ной Германии; подписания пакта о ненападении между западным и восточным блоками с предварительным решением об объединении Германии). Причем подчеркивалось, что во французских правящих кругах тенденция к закреплению раскола Германии проявлялась го­раздо сильнее, чем в Англии, поскольку Франция опасалась созда­ния мощной объединенной Германии, а также не хотела дальнейшего усиления международной напряженности ввиду ее уязвимого стра­тегического положения и ослабления позиций в колониях⁷⁴. Смысл всех приведенных в документах неофициальных высказываний со­трудников французского министерства иностранных дел и ряда по­литических деятелей сводился к тому, «что достижение договорен­ности между западными державами и СССР о взаимных гарантиях статус-кво в Германии фактически лишило бы смысла парижские соглашения, хотя формально они продолжали бы оставаться в силе»⁷⁵.

Кроме того, советскому руководству было также известно, что К. Аденауэр также стремился затянуть проблему объединения Герма­нии. Эта установка нашла отражение в подходе экспертов западно­германского МИД к предложениям о создании системы европейской безопасности. Предлагая нейтрализацию НАТО и Варшавского пак­та путем создания промежуточных блоков (с участием и некоторых стран Восточной Европы), боннская рабочая группа делала ставку «на сохранение статус-кво, т. е. раскола Германии до какого-то бла­гоприятного для воссоединения момента» и на «изоляцию» ГДР, которая не могла входить ни в один союз с участием ФРГ⁷⁶.

Отмеченные разногласия в подходах западных держав к германс­кому вопросу и проблемам обеспечения европейской безопасности давали основание надеяться на достижение СССР договоренностей с Францией и Англией на двусторонней основе в обход тех догово­ренностей западных держав, которые уже были достигнуты. Из по­ступившей советскому руководству информации о переговорах ми­нистров иностранных дел трех западных держав в Париже и Вене (май 1955 г.) было ясно, что в противовес ожидаемой советской ини­циативе на Женевском совещании, Запад попытается противопоста­вить предложение о включении объединенной и перевооруженной (в качестве члена НАТО) Германии во всеобщую систему взаимных (с участием США) гарантий против агрессии⁷⁷.

Таким образом, содержание аналитических записок позволяет сделать вывод, что к началу работы совещания в Женеве советское руководство рассматривало сохранение разделенной Германии в ка­честве исходного принципа своих новых предложений по созданию системы коллективной безопасности в Европе. В число первоочеред­ных целей ставилось противодействие претворению в жизнь Париж­ских соглашений, а воссоединение Германии оказывалось отдален­ной перспективой. Так, в проекте директив советской делегации подчеркивалось, что в случае, если западные державы попытаются связать новые советские предложения по созданию системы коллек­тивной безопасности в Европе с германским вопросом, то необхо­димо «исходить из того, что это два самостоятельных вопроса»⁷⁸. Их взаимосвязь, как разъяснялось в утвержденном ЦК КПСС проекте «Общеевропейского договора о коллективной безопасности», прояв­лялась в том, что создание системы коллективной безопасности должно было способствовать скорейшему разрешению германского вопроса, поскольку в этом случае объединение Германии осуществ­лялось бы на мирных и демократических началах. Однако предла­гаемый Общеевропейский договор, отмечалось в данном документе, «не затрагивает компетенции четырех держав в германском вопро­се», т. е. непосредственный процесс урегулирования должен был осу­ществляться в соответствии с установленным ранее четырьмя держа­вами порядке⁷⁹.

В проекте директив советской делегации плодотворное рассмот­рение германского вопроса в качестве самостоятельной проблемы обусловливалось принятием мер по «предотвращению» превращения Западной Германии в милитаристское государство в составе НАТО и обязательством объединенной Германии не входить в военные бло­ки. Данная позиция шла вразрез с согласованным официальным подходом западных держав, настаивавших на первоочередности сво­бодного объединения Германии и затем уже на реализации по ее выбору права на участие в коллективной обороне. Иными словами, подразумевалось вхождение единой Германии в НАТО и предостав­ление СССР «гарантий безопасности».

Единственное, что могло бы стать практической основой для пе­реговоров по германскому вопросу, — это намеченное в директивах ЦК предложение главам правительств трех держав содействовать сбли­жению обеих частей Германии в свете уже проявленной СССР ини­циативы в отношении установления дипломатических, торговых и культурных связей с ФРГ⁸⁰. Но на этом пути существовало труднопре­одолимое препятствие в виде «доктрины Хальштейна», согласно ко­торой переговоры с ГДР и ее признание влекли за собой разрыв от­ношений с Федеративной Республикой Германии. Следовательно, до­говоренность по германскому вопросу на Женевской конференции изначально была обречена на провал⁸¹. Однако для советского руко­водства было крайне важно помешать дальнейшей реализации Париж­ских соглашений. Продолжение процесса интеграции ФРГ в военно-политический блок таило в себе опасность дальнейшего укрепления позиций Западной Германии в Европе, приближало НАТО к грани­цам восточного блока и вносило существенные изменения в соотно­шение сил на Европейском континенте.

Подготовленные к Женевскому совещанию советские предложе­ния по созданию системы коллективной безопасности в Европе ис­ходили не только из посылки существования в течение неопределен­ного времени двух Германий, но и вырабатывались с учетом сложив­шейся после ратификации Парижских соглашений реальности вхождения Западной Германии в НАТО и ГДР в ОВД. В отличие от советских инициатив на Берлинском совещании новые, более гиб­кие советские предложения предусматривали поэтапную (двухступен­чатую) организацию системы коллективной безопасности. В Обще­европейском договоре по созданию данной системы предусматрива­лось, что на первом этапе (в течение 2—3 лет) сохранялись военно-политические союзы, образованные в соответствии с Севе­роатлантическим договором, Парижскими соглашениями и Варшав­ским Договором. Однако государства, подписавшие Общеевропей­ский договор, в том числе США, ФРГ и ГДР (до воссоединения двух последних в единое государство), должны были воздерживаться от применения военной силы и разрешать все споры мирными сред­ствами. До достижения соглашений о сокращении вооружений, зап­рещении атомного оружия, вывода иностранных войск с территории других государств участники договора брали бы на себя обязатель­ства не проводить мероприятий по увеличению их вооруженных сил на территории других европейских государств на основании ранее заключенных ими соглашений. На втором этапе прекращали свое действие Североатлантический договор, Парижские соглашения и Варшавский Договор и созданные на их основе группировки госу­дарств заменялись общеевропейской системой безопасности⁸².

Помимо этого были разработаны предложения о заключении до­говора между государствами-участниками НАТО, ЗЕС и ОВД (это перекликалось с идеями, которые высказывались некоторыми западными политическими деятелями еще в начале 1950-х гг.). В со­ответствии с представленным на совещании документом «Основные принципы договора» в числе обязательств договаривающихся сторон было неприменение первыми вооруженной силы друг против друга и консультации по тем спорным вопросам, которые создавали угрозу миру в Европе.

В вопросах обеспечения европейской безопасности Советское правительство предусматривало и шаги, направленные на укрепле­ние двусторонних отношений с западными державами. В первую очередь с Францией как крупной европейской державой, вместе с СССР несущей «особую ответственность за обеспечение мира и бе­зопасности в Европе». Не исключалась даже возможность рассмот­реть вопрос о замене аннулированного советско-французского дого­вора новым соглашением, если таковой будет поднят во время пе­реговоров с премьер-министром Франции Э. Фором и министром иностранных дел А. Пинэ. Но предпосылкой к заключению нового политического договора между двумя странами должны были стать шаги французского правительства, «направленные к приостановке осуществления Парижских соглашений»⁸³.

Ожидания советского руководства (которое в лице французской стороны пыталось найти союзника в поддержке своих предложений о европейской безопасности и было готово содействовать интересам Франции в реализации решений Женевской конференции по Индо­китаю и не осложнять ее положения в связи с началом войны в Алжире) не оправдались. На совещании глав правительств в Жене­ве Франция по основным вопросам блокировалась с английской и американской делегациями⁸⁴. В ходе обсуждения советских предло­жений Фор придерживался точки зрения, что Парижские соглаше­ния уже содержали гарантии безопасности СССР. Тем не менее он затронул вопрос о возможности заключения пакта пяти держав о взаимопомощи в случае агрессии против кого-либо из участников пакта. Но выдвинутые советской делегацией условия включить в число участников пакта Польшу, Чехословакию и Югославию, рав­но как и предложения французского премьер-министра включить в пакт объединенную (по «плану Идена») Германию⁸⁵ сделали это пред­ложение нежизнеспособным.

В целом участники Женевского совещания не смогли согласовать свои позиции ни по одному дискуссионному вопросу: германскому, европейской безопасности, разоружения, контактах между Востоком и Западом. Тем не менее сам факт созыва совещания в верхах, во­зобновление личной дипломатии на высшем уровне после десятилет­него перерыва и деловая обстановка обсуждения спорных междуна­родных проблем продемонстрировали возможность альтернативного холодной войне развития отношений между странами западного и советского блоков, прежде всего создания «условий доверия» во вза­имоотношениях государств различных социальных систем⁸⁶. В то же время в Женеве прошли апробацию те идеи и предложения, кото­рые, как справедливо заметил итальянский исследователь холодной войны Э. ди Нольфо, «оставят свой след и дадут свои плоды годы спустя»⁸⁷. Среди них он выделяет «план Идена» (как западный ва­риант решения германского вопроса), советские предложения по созданию демилитаризованной и нейтральной зоны в центре Евро­пы (как предпосылка для воссоединения Германии) и проект Д. Эй­зенхауэра о взаимном, беспрепятственном проведении аэрофотосъ­емок с целью инспекции выполнения программы разоружения (план «открытого неба»).

Поскольку Женевское совещание носило совещательный харак­тер, то исполнять его директивы было призвано совещание мини­стров иностранных дел, которое должно было собраться в Женеве 27 октября — 16 ноября 1955 г. В подготовительной работе к сове­щанию министров иностранных дел значительное место отводилось германскому вопросу и проблеме европейской безопасности, с уче­том итогов ее обсуждения, а также визиту К. Аденауэра в Москву в августе 1955 г., в результате которого были установлены дипломати­ческие отношения между СССР и ФРГ⁸⁸. В заключении одного из документов Форин Оффис подчеркивалось, что Великобритания могла бы вступить в Пакт безопасности как на двусторонней осно­ве (между НАТО и ОВД), так и на многосторонней основе, т. е. включающей все страны-участницы Атлантического и Варшавского договоров и другие европейские государства. Допускалась возмож­ность заключения подобного пакта до объединения Германии, но при единственном условии, если Советский Союз примет «план Идена»⁸⁹.

Позиция Дж. Ф. Даллеса, не желавшего официального признания Варшавского пакта, но понимавшего, что это реальность, с которой необходимо считаться, сводилась к требованию конкретизировать западные предложения относительно объединения Германии на ос­нове «плана Идена» и только в этом контексте решать проблемы европейской безопасности. По мнению госсекретаря США, соответ­ствующий договор мог быть подписан между членами ЗЕС (в число которых входила бы объединенная Германия), США, Канадой и ОВД, исключая Албанию. Причем договор объединял бы указанные государства на индивидуальной основе, но санкции предусматрива­лись в случае агрессии одного из блоков. Свои предложения Дал­лес назвал, по существу, локарнской концепцией, однако предосте­регал против использования этого термина публично⁹⁰.

Накануне встречи министров иностранных дел в Женеве совет­ское руководство, опираясь на дипломатические источники и аген­турные данные, самым внимательным образом следило за выработ­кой позиции западных держав в германском вопросе и в отношении проблемы европейской безопасности. Об этом свидетельствуют те аналитические записки, которые готовились в МИДе, Комитете ин­формации и КГБ в связи с совещанием министров США, Англии и Франции в Нью-Йорке 27—28 сентября, заседаниями рабочей груп­пы экспертов трех западных держав в Париже 10—20 октября и со­вещанием министров иностранных дел 24—25 октября⁹'. Эти мате­риалы поступали в ЦК КПСС лично Н. С. Хрущеву. Таким образом, советскому руководству была хорошо известна точка зрения запад­ных экспертов, что по проблемам европейской безопасности и гер­манскому вопросу позиции СССР и Запада оставались диаметраль­но противоположными. Западные эксперты исходили из того, что, пока Германия будет оставаться разделенной, в Европе не может быть достигнута эффективная система безопасности и что Запад не может пойти на роспуск НАТО и ЗЕС⁹².

Тем не менее советская дипломатия не исключала возможности сближения позиций СССР и западных держав на совещании мини­стров иностранных дел в Женеве в том случае, если в вопросе обес­печения европейской безопасности западные делегации не будут выдвигать в качестве превентивного условия принятие советским правительством их плана объединения Германии. Определенные на­дежды связывались с наличием в правящих кругах Англии и особен­но Франции тенденции в пользу достижения договоренности с СССР о модус вивенди (способ уживаться друг с другом (лат.), соглашение, компромисс)в Европе «при сохранении статус-кво в Гер­мании»⁹³.

С позиций поиска компромисса в вопросах обеспечения европей­ской безопасности, но при отказе от пересмотра советского подхо­да к германскому вопросу были проанализированы и предложения западных держав о создании «зоны уменьшенной напряженности» в Европе. Поручение Женевского совещания в верхах совещанию ми­нистров иностранных дел рассмотреть возможность подобного согла­шения основывалось на предложении Идена о заключении соглаше­ния относительно общего количества вооружений и вооруженных сил в обеих частях Германии и соседних государствах и «создании системы взаимных инспекций вооруженных сил обоих блоков»⁹⁴. В целом возможные предложения Запада о создании «зоны умень­шенной напряженности» расценивались в МИДе как составная часть общего плана западных держав, предусматривающего объединение Германии на их условиях с предложением СССР гарантий безопас­ности в качестве компенсации⁹⁵.

Следует подчеркнуть, что подобные оценки были продиктованы соответствующими установками ЦК и подтверждались разведыва­тельной информацией. Согласно последней, западные державы не собирались отказываться от своей стратегии первоочередного реше­ния германского вопроса и были намерены добиваться на совеща­нии в Женеве принятия пересмотренного «плана Идена». С точки зрения западных лидеров, согласие советского руководства на вос­соединение Германии на данной основе дало бы Западу такие пре­имущества (например, отвод советских войск из Центральной Евро­пы, ликвидация коммунистического режима в Восточной Германии и др.), что это оправдало бы «любую разумную уступку со стороны западных держав»⁹⁶.

Естественно, что Советский Союз занимал противоположную позицию, выдвигая создание системы коллективной безопасности «в качестве предварительного условия для воссоединения Герма­нии»⁹⁷, поскольку все еще не терял надежды помешать дальнейшей реализации Парижских соглашений. Поэтому Молотов оперировал компромиссными решениями Женевского совещания в верхах, под­черкивая в тексте телеграмм лидерам стран народной демократии и Китая об итогах совещания министров иностранных дел, что «в ди­рективах глав правительств, где оба вопроса связаны между собой, вопрос о европейской безопасности был поставлен все же на пер­вое место»⁹⁸.

Однако Советское правительство, подчиняя германский вопрос первостепенному решению вопроса о создании системы коллектив­ной безопасности, основанной на существовании разделенной Гер­мании, пыталось избежать обвинений в отказе от восстановления германского единства. Как показывают архивные документы, перво­начальное решение дилеммы виделось на пути создания Германской конфедерации. При подготовке директив Президиума ЦК КПСС советской делегации на совещании министров иностранных дел В. С. Семенов и А. А. Громыко обратились к В. М. Молотову с пред­ложением обменяться мнениями с руководящими товарищами ЦК по вопросу создания Германской конфедерации. По их мнению, «поскольку при создании Германской конфедерации полностью сохраняются суверенитет ГДР и ГФР, такое предложение отвечает как задаче укрепления ГДР в качестве суверенного государства, так и задаче сохранения в наших руках знамени единства Германии»⁹⁹. В проекте указаний советскому послу в Берлине говорилось о необ­ходимости посетить В. Ульбрихта и О. Гротеволя и пригласить их на 1—2 дня в Москву с неофициальным визитом для обмена мнения­ми по германскому вопросу в связи с подготовкой к совещанию министров иностранных дел.

Предложение советского правительства о Германской конфедера­ции сохранялось в проекте директив и после их правки Молотовым. На официальном уровне ее создание объяснялось необходимостью налаживать сотрудничество обеих частей Германии, координировать их деятельность в политической, экономической и культурных об­ластях, что облегчило бы решение задачи национального воссоеди­нения страны и способствовало бы уменьшению международной напряженности¹⁰⁰. Однако предложение правительства СССР о созда­нии Германской конфедерации (как и директива о неофициальном визите лидеров ГДР в Москву) было исключено из проекта дирек­тив, представленных Молотовым в ЦК КПСС 15 октября. Вместо этого были разработаны подробные инструкции советской делега­ции, касавшиеся тактики отстаивания советской позиции о приори­тетности создания системы европейской безопасности. Данный до­кумент показывает, что принципиальная позиция советского руко­водства по вопросам европейской безопасности и германскому, изложенная на встрече глав государств в июле, не изменилась. Со­ветские лидеры считали, что «в настоящих условиях при наличии Парижских соглашений, откладывание решения вопроса о европей­ской безопасности было бы равносильно откладыванию на неопреде­ленно длительный срок также и решения вопроса о воссоединении Германии»¹⁰¹. Тем не менее произошла заметная корректировка совет­ских предложений относительно заключения соответствующих дого­воров о коллективной безопасности, которую можно расценить как определенную уступку Западу. В частности, предусматривалось, что в случае отрицательной позиции министров иностранных дел западных держав относительно заключения Общеевропейского договора следо­вало поставить вопрос о более узком составе государств-участников (СССР, США, Великобритания, Франция, ГДР и ФРГ), при этом подчеркивая, что «Советское правительство учитывает конструктивные соображения по вопросу европейской безопасности», выдвинутые за­падными державами на Женевском совещании, прежде всего премьер-министром Великобритании А. Иденом¹⁰² (в апреле 1955 г. он сменил У. Черчилля на посту главы английского правительства). Советское руководство больше не выдвигало ни предложений о конкретных сро­ках действия договора, ни о ликвидации существующих военно-по­литических группировок (НАТО, ЗЕС, ОВД), которые могли действо­вать, до вступления в силу широкого соглашения о европейской бе­зопасности¹⁰³. Более того, предвидя, что западные, державы откажутся от предложений СССР о коллективной безопасности до достижения соглашения об объединении Германии, советской делегации в этом случае рекомендовалось внести предложение о заключении договора четырех держав: СССР, США, Великобритании и Франции, т. е. на данной стадии без участия ГДР и ФРГ, что означало бы «фактически заключение договора о ненападении между четырьмя державами»¹⁰⁴. Советское правительство оставляло в силе свое предложение о заклю­чении договоров между существующими в Европе военными группи­ровками в качестве переходной меры до заключения Договора о бе­зопасности в Европе, но собиралось решительно отклонить любое западное предложение о предоставлении СССР «гарантий безопасно­сти» в обмен на согласие с объединением Германии на основе ее включения в Североатлантический блок.

В директивах ЦК, непосредственно касающихся германского воп­роса, помимо общих принципов его решения на основе создания эффективной системы коллективной безопасности в Европе нашли отражение те цели, которые преследовал первоначальный план со­здания Германской конфедерации. Советская делегация должна была исходить из задачи упрочения сложившегося в ГДР общественного строя и укрепления внешнеполитических позиций Восточной Герма­нии как суверенного государства. Ей также предстояло довести до сведения участников совещания, что при объединении Германии должны были быть соответственно учтены интересы как ГДР (ее со­циальные преобразования), так и ФРГ. В числе предложений, спо­собствовавших постепенному объединению Германии, были не толь­ко инициативы, связанные с выводом всех иностранных войск, на­ходившихся на ее территории (за исключением ограниченного контингента) или же сокращении на ¹/₂ численности войск четырех держав, но и предложения о соглашении об ограничении количе­ственного состава вооруженных формирований ФРГ и ГДР. Важным фактором сближения позиций ФРГ и ГДР являлось бы их участие, наряду с четырьмя державами, в подготовке мирного договора.

Что касается других вопросов, тесно связанных с проблемами уменьшения напряженности в Европе и европейской безопасностью, то Советское правительство не возражало против обсуждения запад­ного предложения о «зоне уменьшенной напряженности» при усло­вии распространения ограничения вооружений на две части Герма­нии и пограничные государства, а также установления предельных уровней вооруженных сил США, СССР, Великобритании и Фран­ции, размещенных на территории других государств демилитаризо­ванной зоны¹⁰⁵.

Женевское совещание министров иностранных дел, так же как и встреча в верхах, завершилось без каких-либо конкретных решений по обсуждаемым вопросам, хотя, по мнению советского руководства, которое было изложено в проекте так и не опубликованного «Заяв­ления об итогах совещания», «такая возможность существовала»¹⁰⁶. Прежде всего это касалось предложений о создании между страна­ми западного и восточного блоков «демилитаризованной зоны». С советской точки зрения, «внося свои предложения и поддержав г-на Идена, делегация СССР пошла навстречу пожеланиям трех за­падных держав»¹⁰⁷. Не нашли отклика западных держав и предложе­ния СССР о заключении пакта между государствами НАТО и ОВД о неприменении вооруженной силы друг против друга.

В чем заключались главные расхождения советской и западных делегаций? Западные державы настаивали на первоочередном при­нятии «плана Идена», предлагая объединение Германии путем сво­бодных выборов и свободного присоединения единого государства к блокам. Это вело, как отмечалось в информации об итогах совеща­ния, предназначавшейся лидерам восточного блока, Китая и Юго­славии, «к ликвидации Германской Демократической Республики, к ремилитаризации всей Германии и включении объединенной Герма­нии в западную военную группировку»¹⁰⁸.

Советское руководство противопоставило «плану Идена» приори­тетное решение проблем европейской безопасности посредством подписания соответствующих договоров (склоняясь к промежуточ­ному пакту между НАТО, ЗЕС И ОВД) и на этой основе постепен­ного восстановления единства Германии. Поскольку советский подход базировался на посылке о длительном существовании двух германских государств, то важным и новым (по сравнению с Женевским совеща­нием глав правительств) компонентом советских предложений стано­вилось требование создания внутренних предпосылок для объедине­ния Германии через развитие сотрудничества ГДР и ФРГ при одно­временном укреплении существующего в Восточной Германии социалистического строя. На совещании эта идея нашла воплощение в поддержке советской делегацией предложения ГДР (скорее всего, инспирированного Москвой) о создании «Общегерманского совета», призванного содействовать постепенному сближению двух Германий. Но на Западе это было расценено как стремление советизировать Западную Германию.

Задаваясь вопросом о причинах отсутствия договоренности сто­рон по такому практическому вопросу, как создание «демилитаризо­ванной зоны», не говоря уже о возможности рассмотрения предло­жения относительно пакта о ненападении между блоками, следует иметь в виду, что в 1955 г. еще слишком велик был груз недоверия противников в холодной войне друг к другу. В незначительных ус­тупках и СССР, и страны Запада усматривали угрозу подрыва свое­го единства. Для западных политиков не являлось секретом, что советские идейно-политические установки относительно усиления межимпериалистических противоречий в дипломатической практи­ке диктовали тактику использования разногласий западных держав по вопросам внешней политики.

Советское руководство, естественно, не доверяло никаким запад­ным гарантиям безопасности. СССР гораздо выгоднее было сохра­нить статус-кво в германском вопросе, даже при неудаче помешать реализации Парижских соглашений, чем дать зеленый свет на вхож­дение единой Германии в НАТО. В результате западная пропаганда получила в руки хороший козырь, пытаясь представить Советский Союз как державу, препятствовавшую объединению Германии и не желавшую допустить свободу выборов в ГДР.

После неудачи Женевского совещания министров иностранных дел предложения о создании системы коллективной безопасности долгое время сохранялись в арсенале советской дипломатической стратегии и тактики и неоднократно выдвигались советскими пред­ставителями на различных международных встречах и в переговорах с западными державами. Но они уже носили, скорее, пропагандист­ский характер, в отличие от тех политических расчетов, которые свя­зывало с данной инициативой советское руководство после подпи­сания Парижских соглашений. Вместе с тем, поскольку совещанию министров иностранных дел в Женеве предшествовала июльская встреча, совокупные результаты этих форумов содействовали не только оздоровлению международной обстановки, но и открывали путь к дальнейшему диалогу. Не случайно в подготавливавшихся в МИДе и Комитете информации в конце 1955 г. материалах к XX съезду КПСС, которые были посвящены оценке ситуации в ка­питалистических странах, наряду с неизменными идеологическими установками и резко негативными оценками НАТО и блоковой по­литики западных держав (особенно США) отмечалось, что междуна­родная атмосфера благоприятствовала установлению между двумя ла­герями «мирного сосуществования на длительный период»¹⁰⁹.

---

¹  Из дневника В. М. Молотова. Прием посла Великобритании Гаскойня и бывшего министра торговли Вильсона, 25.05.1953 // Архив внешней политики РФ (далее — АВП РФ), ф. 069, оп. 40, п. 160, д. 6, л. 18—19.

²  Прием посла Великобритании Гаскойня, 02.06.1953 // Там же, л. 29—30.

³  Uri Bar-Noi. The Soviet Union and Churchill's Appeals for High Level Talks, 1953—1954: New Evidence from the Russian Archives // Diplomacy and Statecraft. Vol. 9, № 3. November 1998. P. 110-128.

⁴  АВП РФ, ф. 0129, oп. 37в, п. 340, д. 1, л. 257.

⁵  Речь тов. Г. М. Маленкова // Правда. 1953. 10 марта.

⁶  Заключительное слово тов. Г. М. Маленкова на заседании Пленума ЦК КПСС 7 июля 1953 г. // Российский государственный архив новейшей истории (далее - РГАНИ), ф. 2, оп. 1, д. 38, л. 19.

⁷  Речь Председателя Совета Министров СССР тов. Г. М. Маленкова // Известия. 1953. 9 авг.

⁸  Лаврентий Берия. 1953 г. Стенограмма июльского Пленума ЦК КПСС и другие документы / Под. ред. А. Н. Яковлева. М., 1999. С. 97, 101—104.

⁹  Первые наземные испытания в США термоядерной установки мощностью 10 мегатонн состоялись в октябре 1952 г., а первая американская водородная бомба мощностью 15 мегатонн была испытана в феврале 1954 г. (см.: Холло-вэй Д. Сталин и бомба. Новосибирск, 1997. С. 394—395).

¹⁰  Пресс-конференция Дж. Ф. Даллеса, 12 августа 1953 г. // АВП РФ, ф. 0129, оп. 37в, п. 340, д. 1, л. 298. Сведения относительно советского ядерного арсе­нала к середине 1953 г., предоставленные администрации Советом националь­ной безопасности и американской разведкой, значительно расходились и в це­лом варьировались по максимуму между 120—200 атомными бомбами и по ми­нимуму — 50—100. (См.: Weiss E. D. Cold War under the Ice: The Army's Bid for a Long-Range Nuclear Role, 1959-1963 // Journal of Cold War History. Vol. 3, № 3. Fall 2001. P. 55.) По мнению Д. Холловэя, запас советских атомных бомб к се­редине 1953 г. был меньше 50 (Холловэй Д. Сталин и бомба. С. 417—418). Как считает Ю. Н. Смирнов, в 1953 г. СССР имел 120 атомных бомб (см. статью в данном сборнике: Смирнов Ю. Н. Холодная война как явление атомного века).

¹¹  АВП РФ, ф. 0129, оп. 37в, п. 340, д. 1, л. 323-324.

¹²  14 декабря 1953 г. адмирал А. Рэдфорд, возглавлявший Объединенный комитет начальников штабов, заявил: «В наших вооруженных силах атомное оружие, в действительности, приобрело статус обычных вооружений». Цит. по: Western Security: The Formative Years / Ed. by O. Rister. Oslo, 1985. P. 324.

¹³  Подробнее см.: Trachtenberg M. A Constructed Peace: The Making of the European Settlement, 1945-1963. Princeton (N. J.), 1999. P. 156-166.

¹⁴  NATO Strategy Documents 1949-1969 / Ed. by G. W. Pedlow in collaboration with NATO International Staff General Archives. Brussels, 1998. P. 232.

¹⁵  Ibid. P. 229.

¹⁶  Речь тов. Г. М. Маленкова // Известия. 1954. 13 марта.

¹⁷  Нельзя не отметить, что точку зрения Маленкова разделяли и советские ученые-ядерщики, подготовившие соответствующий проект статьи под предло­гом ответа на речь Д. Эйзенхауэра «Атом для мира» (см.: Холловэй Д. Указ. соч С. 438-439).

¹⁸  Российский государственный архив социально-политической истории (далее — РГАСПИ), ф. 82, оп. 2, д. 50, л. 149.

¹⁹  Ракетные войска стратегического назначения были созданы в СССР в 1959 г.

²⁰  Report of Colonel-General I. Bata, Hungarian Minister of Defense to Members of HWP Central Committee, on the Conduct of the Staff Command Exercise, Held 17 July 1956 // www. isn. ethz/ch/php/documents collection.

²¹  См.: Холловэй Д. Указ. соч. С. 422—426; Лунак П. Переоценивая союзы времен «холодной войны» // Вестник НАТО. Зима 2001/02 г. Т. 49. С. 31—33.

²²  Доклад тов. В. М. Молотова об итогах Берлинского совещания на Пле­нуме ЦК КПСС (23 февраля-2 марта 1954 г.) // РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 77, л. 16, 23.

²³  АВП РФ, ф. 0129, оп. 37в, п. 340, д. 1, л. 462.

²⁴  О планах заключения пакта о ненападении между западными державами и СССР // АВП РФ, ф. 0129, оп. 37, п. 266, д. 24, л. 135.

²⁵  К современному международному положению // Правда. 1953. 24 мая.

²⁶  В соответствии с заявлением канцлера ФРГ К. Аденауэра от 4 сентября 1953 г. европейская система безопасности могла быть основана на соглашении между ЕОС (с участием в нем объединенной Германии) и региональными со­юзами восточного блока, а также предусматривала бы возможность создания демилитаризованной зоны по обе стороны Одера и Нейсе. По плану бельгий­ского премьера и министра иностранных дел Ван Зееланда в обмен на заклю­чение пакта между СССР и странами Западной Европы о взаимной безопасно­сти советские войска должны были быть выведены из Германии. Французский проект (приписываемый послу Франции в СССР Л. Жоксу) отражал точку зре­ния противников ЕОС и акцентировал внимание на нейтрализации Германии, необходимости признания ею границ по Одеру и Нейсе, а также на оживлении франко-советского договора 1944 г. (преследуя при этом косвенную цель под­держки французских притязаний на Саарскую область).

²⁷  О планах заключения пакта о ненападении между западными державами и СССР // АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 287, д. 35, л. 69-70.

²⁸  Проект заявления «Германский вопрос и европейская безопасность» // АВП РФ, ф. 082, оп. 42, п. 287, д. 34, л. 42, 49.

²⁹  Берлинское совещание министров иностранных дел четырех держав — СССР, Великобритании, США и Франции (25 января— 18 февраля 1954 г.): Документы и протоколы. М., 1954.

³⁰  Доклад В. М. Молотова «Об итогах Берлинского совещания министров иностранных дел четырех держав» на Пленуме ЦК КПСС 23 февраля — 2 мар­та 1954 г. // РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 77, л. 36.

^3! Общеевропейский договор о коллективной безопасности в Европе (Основ­ные принципы) // АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 65, д. 25, л. 6.

³²  Доклад В. М. Молотова «Об итогах Берлинского совещания министров иностранных дел четырех держав» на Пленуме ЦК КПСС 23 февраля — 2 мар­та 1954 г. // РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 77, л. 47.

³³  АВП РФ, ф. 06, оп. 13-г, п. 65, д. 25, л. 10.

³⁴  Следует отметить, что в соответствии с Боннским договором 1952 г. суве­ренитет ФРГ не был полным: небольшой контингент войск Англии, Франции и США оставался на территории Западной Германии, имелись ограничения в области внешней политики страны и др.

³³ Пленум ЦК КПСС 4—12 июля 1955 г. Стенограмма (неправленая) 13-го за­седания, 11 июля 1955 г. // РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 160, л. 48.

³⁶  Пленум ЦК КПСС 4—12 июля 1955 г. Стенограмма (неправленая) 14-го за­седания, 12 июля 1955 г. // РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 161, л. 216-219.

³⁷  Berlin Conference: The General Policy of USSR, Jan. 15 1954 // Public Record Office (далее — PRO), Foreign Office (further FO) 371, file 111702.

³⁸  Berlin Conference: The General Policy of USSR, (b) Soviet Foreign Policy (Draft), Jan. 15 1954 // PRO, FO/371/111702.

³⁹  Берлинское совещание министров иностранных дел четырех держав. С. 53-56.

⁴⁰  Позиции правительств США, Англии и Франции по германскому вопро­су в связи с предстоящим совещанием правительств четырех держав, 4.07.1955// АВП РФ, ф. 069, оп. 42в, п. 199, д. 1, л. 34.

⁴¹  Новик Ф. И. «Оттепель» и инерция холодной войны (Германская полити­ка СССР в 1953-1955 гг.). М., 2001. С. 104-113.

⁴²  6 февраля 1954 г. на Берлинской конференции А. Идеи предложил Моло-тову продлить действие англо-советского договора 1942 г. (который был рассчи­тан на 20 лет), чтобы развеять опасения Советского Союза насчет угрозы его безопасности (см.: Threat to Denounce Anglo-Soviet Treaty of 1942. Guidance for New Department, Dec. 1954 // PRO, FO/371/111702).

⁴³  Из дневника В. М. Молотова. Прием председателя Совета министров Франции Мендес-Франса, 21 июля 1954 г. // АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 25, д. 8, л. 128.

⁴⁴  Заявление МИД СССР в связи с голосованием во французском Нацио­нальном собрании по вопросу о Парижском договоре // АВП РФ, ф. 022, оп. 7, п. 100, д. 1, л. 8, 11, 13.

⁴⁵  Монне Ж. Реальность и политика. Мемуары. М., 2001. С. 491.

⁴⁶  См.: Ruane К. The Rise and Fall of the European Defence Community: Anglo-American Relations and the Crisis of European Defence, 1950—1955. Basingstoke, 2000.

⁴⁷  Trachtenberg M. A. Op. cit. P. 137-145.                                          

⁴⁸  В. Семенов - M. Грибанову, 11.09.1954 // АВП РФ, ф. 082, oп. 42, п. 284, д. 14, л. 137.

⁴⁹  Там же.

⁵⁰  Справка «Лондонские и парижские соглашения западных держав и сопо­ставление планов создания «западноевропейского союза» с планами создания «европейского оборонительного сообщества»», 29 октября 1954 // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 69, л. 147.

⁵¹  По мнению экспертов госдепартамента США, поскольку краеугольным камнем послевоенной советской внешней политики являлось предотвращение перевооружения Германии, то Москва «интерпретировала ратификацию Париж­ских соглашений как поражение этой политики и начальную ступень» в цепи событий, которые могли привести в конечном итоге к новому вторжению в СССР. (Intelligence Report. Probable Soviet Response to the Ratification of Paris Agreements, 24 Jan. 1955 // The Library of the Norwegian Nobel Institute. Microfilm collection (далее — Microfilm), 327 (73) A19, vol. XI, real HI, frame 0169.)

⁵²  РГАНИ, ф. 5, oп. 30, д. 69, л. 244.

⁵³   Московское совещание европейских стран по обеспечению мира и безо­пасности в Европе. М., 1954. С. 8.

⁵⁴  FO Minutes, Dec. 23, 29 1954 // PRO, FO/371/116133; Eastern European Defence Agreements and the Military Forces of the Satellites and East Germany, 24 Dec. 1954 // Ibid.

⁵⁵  Disposition of Satellite Divisions, as believed 1 Jan. 1955 // PRO, FO/371/ 116133.

⁵⁶  К вопросу о Балканском союзе // АВП РФ, ф. 06, оп. 13а, п. 27, д. 28, л. 89; «Что скрывается за балканским военным союзом», 22.08.1954 (статья, под готовленная для публикации в газете «Правда») // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 69 л. 87-93.

⁵⁷  Советско-югославские отношения. Из документов июльского Пленума ЦК КПСС 1955 г. / Подгот.: В. Ю. Афиани, М. Ф. Кишкина-Иваненко, А. Л. Па­нина, А. Б. Эдемский // Исторический архив. 1999. № 2. С. 6—7.

⁵⁸   Intelligence Report. Soviet Reaction to Western Security Measures (Selected Quotations), 23 Dec. 1954 // Microfilm, 327 (73) A19, vol. XI, reel III, frame 0118 p. 5.

⁵⁹  Ibid. p. 11; From Moscow to Foreign Office, 20 Dec. 1954 // PRO, FO/371/ 111702.

⁶⁰  Отчет посольства СССР во Франции за 1955 г. // АВП РФ, ф. 0136, оп. 46 п. 269, д. 9, л. 57.

⁶¹   Intelligence Report. Soviet Reaction to Western Security Measures (Selected Quotations), 23 Dec. 1954 // Microfilm, 327 (73) A19, vol. XI, reel III, frame 0169.

⁶²  Гибкость нового советского подхода выразилась в том, что были учтены высказанные ранее Великобританией и Францией предложения о верхнем пре­деле численности вооружений, а не о пропорциональном сокращении на '/₃ как настаивал СССР. Советское правительство также согласилось с постоянным контролем и беспрепятственным допуском инспекторов из органов международ­ного контроля за сокращением вооружений (см.: Рощин А. А. Годы обновле­ния, надежд и разочарований (1953—1959 гг.) // Новая и новейшая история. 1998. № 5. С. 131.

⁶³  Варшавское совещание европейских государств по обеспечению мира и безопасности в Европе, 1955 г. // АВП РФ, ф. 06, оп. 14г, п. 69, д. 1, л. 166.

⁶⁴  Там же, л. 157.

⁶⁵  Там же, л. 167.

⁶⁶  A. Nolle to G. Macmillan, 13 May 1955 // PRO, FO/371/116133.

⁶⁷  From Moscow to Foreign Office, 12 May 1955 // PRO, FO/371/116133.

⁶⁸  Доклад рабочей группы экспертов США, Англии и Франции, заседавших в Париже с 10 по 20 октября 1955 г., представленный КГБ при Совете Мини­стров СССР, 28 октября 1955 г. // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 115, л. 68.

⁶⁹  Mastny V. Did NATO Win the Cold War? Looking over the Wall // Foreign Affairs, May/June, 1999, p. 181; Idem. Reassuring NATO. Oslo, Forsvarsstudier 5/ 1997, p. 23; Idem. NATO in the Beholder's Eye // Cold War International History Project. Working paper № 35. March 2002. P. 61—62.

⁷⁰  Mastny V. The New History of Cold War Alliances // Journal of Cold War Studies. Vol. 4, № 2. Spring 2002. P. 66-67.

⁷¹   Проекты директив для делегации СССР на совещании глав прави­тельств 4 держав в Женеве, 13.07.1955 // АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 43 л. 68.

⁷²  Заявление Советского правительства по германскому вопросу от 15 янва­ря 1955 г. с предложением о проведении свободных выборов было отвергнуто западными державами под предлогом, что оно не было передано в официаль­ной форме через дипломатические каналы.

⁷³  Позиции правительств США, Англии и Франции по германскому вопро­су в связи с предстоящим совещанием глав правительств четырех держав, 04.07.1955 // АВП РФ, ф. 069, оп. 42в, п. 199, д. 1, л. 34-37.

⁷⁴  Там же, л. 45; О возможной позиции западных держав по ослаблению международной напряженности // РГАНИ, ф. 89, п. 70, д. 7, л. 21.

⁷⁵  Позиции правительств США, Англии и Франции по германскому вопро­су в связи с предстоящим совещанием глав правительств четырех держав, 04.07.1955 // АВП РФ, ф. 069, оп. 42в, п. 199, д. 1, л. 49.

⁷⁶  П. Наумов — главному редактору газеты «Правда» Д. Т. Шепилову, 3 июля 1955 г. // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 114, л. 177, 180, 181.

⁷⁷  Позиции правительств США, Англии и Франции по германскому вопро-в связи с предстоящим совещанием глав правительств четырех держав,

04 07.1955 // АВП РФ, ф. 069, оп. 42в, п. 199, д. 1, л. 37-38.

⁷⁸  АВП РФ, Ф- 06, оп. 14, п. 3, д. 43, л. 76.

⁷⁹  Там же, л. 142-147.

⁸⁰  Там же, л. 78.

⁸¹   Там же, л. 67. По мнению М. Трахтенберга, «к 1955 г. стало очевидным, что Советы были просто не заинтересованы в восстановлении сильного, объе­диненного и полностью суверенного германского государства, свободного от иностранных войск и способного проводить свой собственный курс в между­народных делах». Trachtenberg M. A Constructed Peace. P. 139.

⁸²  АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 43, л. 73—74.

⁸³  Там же, л. 99.

⁸⁴  Отчет посольства СССР во Франции за 1955 г. // АВП РФ, ф. 0136, оп. 46, п. 269, д. 9, л. 62-63.

⁸⁵  European Security Pact, 15 Aug. 1955 // PRO, FO/371/118586.

⁸⁶  АВП РФ, ф. 06, on. 14, п. 3, д. 43, л. 102.

⁸⁷  Ди Нольфо Э. От истоков холодной войны до энергетического кризиса 1973 г.: Пер. с итал.: В 2 ч. М., 2001. Ч. 1. С. 261.

⁸⁸  Эксперты советского Министерства иностранных дел обращали особое внимание на те сообщения западной прессы, где говорилось, что установление дипломатических отношений с Западной Германией усиливает советскую пози­цию на предстоящем совещании в Женеве, так как дополняет аргументацию в пользу заключения договора о европейской безопасности между НАТО и ОВД, включающего соответствующие части Германии.

⁸⁹  European Security, 15 Aug. 1955 // PRO, FO/371/118586.

⁹⁰  Подготовка в Англии к совещанию министров иностранных дел четырех держав в Женеве (октябрь 1955 г.), 17.09.1955 // АВП РФ, ф. 069, оп. 42, п. 175, д. 38, л. 24.

⁹¹  27 сентября В. М. Молотов, находившийся в Нью-Йорке на сессии Гене­ральной Ассамблеи ООН, принял участие в обсуждении министрами трех запад­ных держав процедурных вопросов Женевского совещания. В. Ерофеев В. М. Молотову, 12 октября 1955 // Там же, л. 31.

⁹²  Доклад рабочей группы экспертов США, Англии и Франции, заседавших в Париже с 10 по 20 октября 1955 г., представленный КГБ при Совете Мини­стров СССР, 28 октября 1955 г. // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 115, л. 7, 66—67.

⁹³  Записка в ЦК КПСС «О возможной позиции трех западных держав по германскому вопросу и вопросу о европейской безопасности на предстоящем совещании министров иностранных дел СССР, США, Англии и Франции в Женеве», 17.10.1955 // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 114, л. 213, 217.

⁹⁴  Записка МИД СССР в ЦК КПСС «Планы западных держав в отношении создания „зоны уменьшенной напряженности в Европе"», 18.10.1955 // РГАНИ, ф. 89, п. 70, д. 1, л. 2.

⁹⁵  Там же, л. 13, 14.

⁹⁶  КГБ Н. С. Хрущеву, 28. 10. 1955 // РГАНИ, ф. 5, оп. 30, д. 115, л. 55-56.

⁹⁷  Там же, л. 42.

⁹⁸  Проект телеграмм о совещании министров иностранных дел, 19. 11. 1955 // АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 4, д. 51, л. 3.

⁹⁹  В. С. Семенов - В. М. Молотову, 8.10.1955 // АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 46, л. 1.

¹⁰⁰  АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 3, д. 46, л. 63—64.

¹⁰¹  Там же, л. 80.

¹⁰²  Там же, л. 76.

¹⁰³  Там же, л. 78.

¹⁰⁴  Там же, л. 80.

¹⁰⁵  Там же, л. 88.

¹⁰⁶  Проект «Заявления об итогах Женевского совещания министров ино­странных дел СССР, США, Англии и Франции», 25.11.1955 // АВП РФ, ф. 06 оп. 14, п. 4, д. 52, л. 2.

¹⁰⁷  Там же, л. 5. (Однако в мемуарах О. А. Трояновского, который участво­вал в работе Женевских конференций 1954—1955 гг. и редактировал окончатель­ные варианты документов совещания, говорится о том, что именно Н. С. Хру­щев упустил возможность достижения соглашения относительно создания де­милитаризованной зоны. См.: Трояновский О. А. Через годы и расстояния  М 1997. С. 190.)

¹⁰⁸  Информация о Женевском совещании для правительств стран народной демократии и Югославии (проект), 19.11.1955. (22.11. к числу стран — получа­телей информации были добавлены КНДР, МНР и Албания) // АВП РФ, ф. 06, оп. 14, п. 4, д. 51, л. 3, 13.

¹⁰⁹  Записка Комитета информации при МИДе СССР «Об изменении в рас­становке и соотношении сил в буржуазных кругах основных капиталистических стран по вопросам войны и мира», 07.12.1955 // РГАНИ, ф. 89, п. 70, д. 3, л. 31. См. также: ф. 89, п. 70, д. 4, л. 8.

<< Назад   Вперёд>>