Холодная война. 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива

В 2002 году отмечалась сороковая годовщина Кубинского ракет­ного кризиса. Участники этого события и ученые, изучающие Ку­бинский кризис, понимают, что человечество было на краю ядерной пропасти. Документы советских архивов показывают, что оно было даже ближе к этому, чем думали раньше.

Наиболее важный аспект изучения Кубинского кризиса заключа­ется в том, что он не может рассматриваться лишь как эпизод совет­ско-американских или советско-кубинских отношений, в отрыве от развития международных отношений периода холодной войны. Собы­тия вокруг Кубы могут быть поняты только в контексте с главными событиями того времени: Берлинским кризисом, возведением Берлин­ской стены, международными отношениями на Дальнем Востоке и т. д. Все они тем или иным образом оказались связаны воедино.

Что же касается более частных вопросов изучения кубинского кри­зиса, то значительное внимание продолжает привлекать роль развед­ки в этих событиях. Следует отметить, что разведывательные службы оказались не на высоте с той и с другой стороны, хотя нельзя ска­зать, что так было всегда и везде. Например, согласно распространен­ному мнению на Западе, кубинская и советская разведки не смогли своевременно узнать о готовящемся вторжении на Плая Хирон, ко­торое было спланировано и осуществлено 17 апреля 1961 г. Централь­ным разведывательным управлением США и кубинскими контрас. На самом деле у КГБ в Латинской Америке была довольно эффективная сеть агентов, а главным пунктом, куда стекалась информация, была Мексика. Основными же поставщиками информации были, как пра­вило, представители коммунистических партий Центральной Амери­ки. В кубинском случае наиболее важные сведения были получены из Гватемалы от гватемальских коммунистов. За несколько дней до Плая Хирон в Москву поступили сведения от «гватемальских друзей», пе­реданные через мексиканскую станцию КГБ, что Куба вскоре подвер­гнется нападению. «Это верно», — написал шеф КГБ на полях теле­граммы, и в Гавану полетело соответствующее сообщение¹.

Таким образом, за два дня до вторжения кубинские руководители получили предупреждение о предстоящем нападении. Они смогли лучше подготовиться, чтобы его отразить. К тому времени кубинские войска уже были неплохо снабжены советским оружием, включая тяжелое вооружение: истребители-бомбардировщики МиГ и танки².

Один из наиболее важных и до сих пор не до конца решенных вопросов истории Кубинского кризиса — это когда и как СССР принял решение разместить ядерные ракеты на Кубе. В 1961 г. ана­литический отдел КГБ предсказывал, что США нападут на Кубу в случае, если, во-первых, Кастро предпримет попытку захватить аме­риканскую военную базу Гуантанамо и, во-вторых, если он предос­тавит другой стране право разместить ракеты на своей территории. Это предсказание несомненно основывалось на полученных развед­кой агентурных сведениях³. Впоследствии оно нашло подтверждение в опубликованных американских документах⁴.

Выступая перед съездом учителей 9 июля 1961 г., Хрущев заявил о готовности оказать Кубе решительную военную поддержку, прикрыв ее ядерным зонтиком, в случае, если она подвергнется агрессии. Вско­ре после этого Москву посетил Рауль Кастро. Он спросил Хрущева: что значит обещание о советском ядерном зонтике? Как далеко, спро­сил он, Советский Союз готов пойти в защите Кубы? Хрущев держал­ся дружески, но осторожно. Он посоветовал кубинцам не преувели­чивать его ядерного обещания. «Ни вы, ни мы, — сказал он, — не заинтересованы в эскалации международной напряженности»⁵.

Двумя месяцами позже после Рауля Кастро в Москву прибыл Че Гевара. Он встречался с советскими лидерами. Архивных данных о ходе переговоров, а также о том, обсуждался ли тогда вообще воп­рос о ядерном оружии, найти не удалось. Однако если верить слу­хам, вопрос этот обсуждался и был поднят по инициативе кубин­ского гостя. По возвращении в Гавану после визита в Москву, а за­тем в Пекин, Че Гевара выступил по радио и телевидению, заявив о приверженности делу мира. В случае атомной войны, говорил Че, Кубе «несдобровать», но «тот, кто на нас нападет, жестоко поплатит­ся»: если Соединенные Штаты нападут на Кубу, им придется попро­бовать советское ядерное оружие⁶.

Фактически в Кремле приняли решение о размещении ракет на Кубе гораздо позже. Д. А. Волкогонов в своей книге «Семь вождей» пишет, что на заседании Политбюро весной 1962 г. после доклада министра обороны маршала Р. Я. Малиновского по поводу испыта­ний нового типа ракет Хрущев спросил его: «А вы никогда не ду­мали о размещении ракет на Кубе?» Малиновский был поражен, не зная, что ответить⁷. В архивах, однако, не удалось обнаружить до­кументального подтверждения данного факта. Но версия Волкогоно-ва не выглядит фантастической, ее нельзя игнорировать. В принци­пе она соответствует образу мыслей и поведения Хрущева. В любом случае вопрос о посылке ракет на Кубу обсуждался в Кремле в мар­те—апреле 1962 г. Особенно интенсивными эти обсуждения должны были стать после визита в Америку зятя Хрущева и главного редак­тора газеты «Известия» А. И. Аджубея. В своем отчете Центрально­му Комитету он описал встречу с президентом Джоном Кеннеди. Президент заверил его, что США не собираются нападать на Кубу. Аджубей ответил, что он верит, что Соединенные Штаты не соби­раются этого делать, но могут ли они гарантировать, что кубинские контрас и гватемальские контрреволюционные силы, которые орга низовали в свое время нападение на Плая Хирон, не нападут, не сделают этого? Кеннеди резко ответил: «Я ругал Даллеса и говорил ему, берите пример с русских, когда у них были проблемы в Венг­рии, они разрешили их за три дня, а вы, Даллес, ничего не можете сделать»⁸. Хрущев расценил эту информацию как угрозу Кубе: Кен­неди собирался поступать с ней так же, как Советский Союз с Венг­рией. Несомненно и другое.

Окончательно советское решение разместить ракеты на Кубе со­стоялось в результате влияния докладов разведки о продолжающих­ся американских приготовлениях вторжения на Кубу⁹. Это было осо­бенно ясно после того, как Кремль узнал о планах Пентагона нане­сти превентивный ядерный удар по Советскому Союзу. Как агенты КГБ, так и ГРУ (военная разведка), сообщали об этом несколько раз. Последние доклады по этому поводу прибыли в Москву 9 и 12 марта 1962 г.¹⁰ История имеет немало свидетельств тому, что во­енные планы часто не реализуются, оставаясь на полках военных ве­домств. Но Хрущев в данном случае сильно сомневался, и его со­мнения были неожиданным образом подтверждены докладом Геор­гия Большакова, культурного атташе советского посольства в Вашингтоне, который был полковником ГРУ и служил как канал для тайной связи между Кремлем и Белым домом. Он долгое время под­держивал тесный контакт с братом президента Робертом Кеннеди.

Однажды, в начале июня 1962 г. Роберт пригласил Большакова провести воскресенье вместе с его семьей в загородной резиденции Хиккори Хилл. Большаков уже бывал там. На этот раз Роберт под­нял важную тему, задав вопрос: «Какую роль играют военные в при­нятии политических решений в Советском Союзе?» Большаков от­ветил: «У нас коллективное руководство. А как у вас, в Соединен­ных Штатах?» Роберт сказал: «Недавно Пентагон предложил, чтобы президент одобрил превентивный ядерный удар по Советскому Со­юзу, но президент сказал: нет, мы не пойдем таким путем»¹¹.

Сообщение это было воспринято в Москве как подтверждение имевшихся подозрений о возможности американского ядерного на­падения. Беседа Большакова с Робертом Кеннеди обсуждалась на заседании Политбюро. По итогам обсуждения Большакову было поручено снова встретиться с братом президента и изложить точку зрения советского руководства по поводу тех вопросов, которые были затронуты в их последней беседе. «Это не ново для нас, — просили передать Р. Кеннеди. — Очевидно, в Пентагоне, а может быть, и не только в Пентагоне, — вам это виднее, — есть люди, ко­торым чувство неприязни к СССР и социалистическим странам за­стилает глаза и мешает воспринимать действительность, как она су­ществует».

В отправленной через А. Ф. Добрынина 14 июня инструкции имелось небольшое примечание «для личного сведения посла», что обсуждавшийся ранее возможный приезд Р. Кеннеди в СССР на отдых (вместе с Большаковым) неприемлем. «При такой агрессив­ной политике, как внешней, так и внутренней, которую проводят США», приглашение Р. Кеннеди в Советский Союз в любом каче стве «было бы непонятно советскому народу и могло бы ввести в заблуждение народы других стран». Подобная мотивировка выглядит вполне понятной, если учесть, что сразу после возвращения совет­ской делегации из Гаваны 10 июня, получив согласие Ф. Кастро, Политбюро утвердило окончательно план посылки ракет на Кубу! Практически это открывало двери для переговоров с американцами, в том числе по такому вопросу, как германский мирный договор! Между тем именно этот вопрос использовался в качестве основно­го упрека в адрес Белого дома, о чем прямо говорилось в инструк­циях Большакову для его предстоящего разговора с Р. Кеннеди, хотя в них упоминались также «мероприятия США в области испытания ядерного оружия», «американское военное вмешательство в Юго-Восточной Азии» и «шаги по линии НАТО», ведущие к атомному вооружению бундесвера. Но германская проблема была выделена особо, как «источник острой напряженности», грозящей опасностью «серьезных столкновений между державами». В то же время о Кубе в инструкциях не было сказано ни слова¹². После только что при­нятого решения о посылке ракет, видимо, пока этой темы не хоте­ли касаться вообще.

Мы знаем точные даты, когда Политбюро приняло формальное решение послать ракеты на Кубу и одобрило военный план «Ана­дырь». Но мы не знаем, с чего начались дискуссии между Хруще­вым, его коллегами и военными до окончательного решения вопро­са. Громыко вспоминает, что когда они вернулись из Болгарии, куда ездили с государственным визитом в середине мая, Хрущев ему ска­зал еще на борту самолета, что мы пошлем ракеты на Кубу. Громы­ко понял, что этот вопрос уже согласован с военными и утверждал, что это вообще для него было полным сюрпризом¹³.

Входивший в группу консультантов Международного отдела ЦК КПСС Ф. М. Бурлацкий рассказывает, что когда Хрущев вместе с Малиновским прогуливался вдоль берега Черного моря в Болгарии, маршал обратил его внимание на то, что в соседней Турции, грани­чащей с СССР, находятся американские ракеты. Им нужно было всего 20 минут, чтобы достичь Москвы, в то время как советские ракеты находились намного дальше от американской территории. Бурлацкий утверждает, будто ему известно об этом факте из послания Хрущева Кастро, которое он сам писал под диктовку Хрущева и которое было отправлено в январе 1963 г. История эта вполне правдоподобна. Прав­да, письмо, о котором говорит Бурлацкий (оно хранится в архиве), не содержит подобного рода данных и сведений¹⁴.

Один из активных участников кремлевских дискуссий по Кубе — советский посол на острове Свободы А. И. Алексеев. Он был рези­дентом КГБ, находясь в Гаване с сентября 1959 г., сначала как пред­ставитель ТАСС, а после восстановления дипломатических отноше­ний с Кубой в 1960 г. как советник по культурным вопросам совет­ского посольства. В конце апреля 1962 г. его вызвали в Москву из Гаваны и назначили послом. Поспешный вызов был неожиданным для Алексеева и даже испугал его. Как он потом рассказывал, его первой реакцией была мысль: «Возможно, я что-то сделал не так».

Алексеев был опытным человеком и знал, что может произойти с теми чья служба почему-либо не понравилась Центру. Он пытался выяснить, в чем дело, и послал телеграмму в Москву: «Какого рода материал я должен подготовить и привезти?» Ответ был кратким: «Приезжайте сами». Он снова телеграфировал, что Фидель Кастро пригласил его присутствовать на праздновании 1 Мая. Алексееву разрешили остаться, но на следующий же день после 1 мая потре­бовали выехать в Москву¹⁵.

Причина такой срочности могла означать, что в Москве возник­ли какие-то серьезные проблемы. Этими проблемами оказался воп­рос о размещении ядерного оружия. При первой встрече 7 мая Хру­щев расспрашивал Алексеева о положении на Кубе, при повтор­ной _ дата никем не зафиксирована — сказал о плане разместить ракеты. 21 мая, на следующий день после возвращения Хрущева из Болгарии, Политбюро согласилось с его предложением послать ра­кеты на Кубу. 24 мая оно было оформлено как постановление Со­вета обороны при участии военных. Решено было отправить деле­гацию во главе с первым секретарем ЦК Узбекистана Ш. Р. Раши-довым для переговоров с Фиделем Кастро и другими кубинскими лидерами. В состав делегации включили Алексеева и инженера Пет­рова (под этим псевдонимом отправили главнокомандующего ракет­ными войсками маршала Бирюзова)¹⁶. Тремя днями позже делегация отбыла из Москвы в Гавану. Когда они вернулись, получив положи­тельный ответ Кастро, Хрущев снова созвал заседание Политбюро и Совет обороны для того, чтобы принять окончательное решение о плане доставки ракет на Кубу, а также военного персонала и всего необходимого оборудования. Эта операция была совершенно секрет­ной и получила кодовое название «Анадырь»¹⁷.

Более 100 кораблей, груженных различным оружием, включая ра­кеты, ядерные боеголовки, тысячи солдат и офицеров, были до­ставлены на Кубу совершенно секретно. Военный персонал, одетый в гражданское платье, отправлялся пассажирскими судами под видом туристов. Значительная часть войск была доставлена грузовыми суда­ми. Условия плавания были тяжелыми: было жарко, душно. Прави­ла, однако, строго запрещали людям выходить на палубу, показываться в дневное время, и только ночью разрешалось выйти, чтобы самоле­ты НАТО, постоянно следившие за движением советских судов, не обнаружили людей. Для солдат, особенно на грузовых кораблях, пу­тешествие было исключительно трудным, их плохо кормили, пища была непригодна для южных широт. Они страдали от жары, болезней, но если встретить сегодня ветеранов, то все они горды тем, что вы­несли испытания и участвовали в такой операции. Это кого-то теперь может удивить, но участники тех событий рассматривают их как ге­роическую эпопею, самое важное событие своей жизни.

Военное оборудование, перевозившееся на Кубу, обычно маски­ровалось под сельхозмашины или приспособления для ирригации. Они помещались на палубе, в то время как ракеты и ядерные бое­головки, конечно, были спрятаны в трюмах. Это была хорошо орга­низованная сверхсекретная операция. Никакой утечки информации с советской стороны не было. В Министерстве обороны все важные документы были подготовлены в единственном экземпляре и писа­лись от руки. Запрещалось использование пишущих машинок. Эти материалы до сих пор секретны и недоступны исследователям, хотя их копии были получены Волкогоновым, занимавшим пост совет­ника президента России Б. Н. Ельцина. Эти документы он передал в рукописный отдел Библиотеки конгресса в Вашингтоне¹⁸. Они были микрофильмированы и доступны теперь каждому. Т. Нафтали и автор данной статьи даже подготовили публикацию, основываясь на этих материалах¹⁹.

В группу, которая планировала операцию «Анадырь», было вклю­чено ограниченное количество лиц (генералов). Запрещались пере­говоры по радио и переписка шифром. Не только солдаты и офи­церы, которых посылали на Кубу, но даже представители КГБ, со­провождавшие посланные на Кубу суда, не знали о том, куда направляются грузы и что они собой представляли. Обычно перед отправлением капитану судна вручали 2 конверта с инструкциями. Первый из них открывался им в присутствии представителя КГБ, когда корабль покидал советский порт и выходил в открытое море. Второй конверт распечатывался капитаном также в присутствии представителя КГБ, когда проходили через Гибралтар или северные проливы. В нем содержался приказ следовать на Кубу.

Американская разведка ничего не знала о советских ядерных ра­кетах до того, как самолет У-2 совершил полет над Кубой 14 октяб­ря 1962 г. Президент Кеннеди был озабочен растущим потоком гру­зов для Кубы. Первые предупреждения Соединенным Штатам были посланы западногерманской разведкой, которая внимательно следила за передвижением советских судов. 23 августа 1962 г. директор ЦРУ Джон Маккоун представил Кеннеди меморандум, в котором он пре­дупреждал, что советские суда могут везти ракеты «земля-земля»²⁰. Кеннеди не уделил внимания меморандуму Маккоуна. Он был во­влечен в избирательную кампанию в пользу демократической партий в сенат и конгресс. Президент хотел избежать каких бы то ни было дебатов и осложнений в сфере внешней политики. Его советник Теодор Соренсен переговорил с советским послом А. Ф. Добрыни­ным, который заверил его, что Москва не сделает ничего, что по­дорвало бы позицию Кеннеди в предвыборной кампании²¹. Макко­ун, однако, продолжал свои наблюдения за развитием событий, даже находясь короткое время в Париже, куда он отправился, чтобы про­вести медовый месяц, регулярно запрашивал Лэнгли (штаб-кварти­ра ЦРУ) о советских поставках Кубе. Однажды утром в Париже Маккоун встретился с советником президента по вопросам нацио­нальной безопасности Д. Макджорджем Банди и рассказал ему о своих подозрениях. Люди из ЦРУ так устали от его ежедневных те­леграмм, что шутили, что старик забыл, наверное, чем следует за­ниматься во время медового месяца. Но Маккоун упорно настаивал на том, чтобы ему давали новую информацию²².

Несмотря на стремление Кеннеди избежать дебатов по Кубе, на­пряжение нарастало, особенно после того, как сенатор-республиканец Кеннет Китинг начал нападать на президента и делал это с завидной регулярностью. Он обвинял его в том, что Кеннеди не контролирует ситуацию и требовал, чтобы Белый дом сообщил, как обстоят дела с советскими ракетами на Кубе. Многие американские эксперты сомне­вались в том, что Советский Союз рискнул послать ракеты в Запад­ное полушарие. Уильям Бадер, бывший сотрудник Бюро по оценкам ЦРУ, рассказывал, что они приготовили доклад в тот самый день 14 октября, когда самолет У-2 совершал свой полет над Кубой. Само­лет уже сфотографировал советские ракеты на острове. Но доклад ЦРУ, подготовленный до того, как были расшифрованы эти снимки, отрицал наличие советской ракетной базы на Кубе.

В течение длительного времени ЦРУ практиковало проведение регулярных совещаний с ведущими американскими экспертами из разных академических учреждений для обсуждения стратегических проблем. На этот раз встреча была назначена на 18 октября. К это­му времени ЦРУ узнало о результатах съемки 14 октября, поняв, что доклад Бюро по оценкам был неправильным. Но президент Кенне­ди строго-настрого запретил говорить о том, что обнаружил само­лет У-2. Поэтому бюро представило на обсуждение свой доклад от 14 октября, который академические светила единодушно поддержа­ли. Как и авторы доклада ЦРУ, они пришли к выводу, что советские руководители достаточно благоразумны, чтобы не посылать ракеты на Кубу²³.

7 сентября Хрущев подписал приказ о том, чтобы на Кубу было доставлено тактическое ядерное оружие²⁴. Это решение было приня­то после того, как Белый дом 4 сентября заявил, что самые серьез­ные последствия возникнут в том случае, если Советский Союз по­шлет наступательное ядерное оружие на Кубу. Если бы это произош­ло, говорилось в заявлении США, если бы там были найдены крупные наземные силы и были обнаружены ракеты, то американ­ское правительство не исключало вторжения на Кубу. Но Хрущев не собирался отступать. Операция «Анадырь» продолжалась.

Советская разведка не знала ничего об американском разведыва­тельном полете 14 октября и о том, что после него продолжались длительные заседания Исполнительного комитета Совета националь­ной безопасности, который был создан по распоряжению Кеннеди. Заседания эти продолжались целую неделю, до того как президент Кеннеди огласил свое обращение к народу. Проникнуть в эту тайну советская разведка не смогла, хотя А. С. Феклисов, резидент КГБ в Вашингтоне, ранее сообщал в Москву, что у него были хорошие источники информации в высших американских кругах²⁵.

Только накануне выступления Кеннеди 22 октября перед американ­ским народом советские агенты что-то узнали, да и то главным об­разом из слухов, распространившихся в журналистской среде. Первые новости были получены представителями ГРУ, военной разведки, ко­торые информировали Москву о том, что на юге США наблюдается передвижение войск. Они считали, что это связано с планируемым вторжением на Кубу. Что же касается КГБ, то его самый надежный источник в Мексике тоже молчал. Агенты ГРУ во Флориде смогли получить фотографии перегруппировки американских войск, снятые с вертолетов, но только после того, как распространились слухи в журналистской среде, что готовится операция против Кубы.

22 октября вечером Кремль получил информацию, что президент Кеннеди собирается обратиться к нации. Хрущев созвал Политбюро. В повестке дня значилось: «Об определении позиций по дальнейшим шагам в отношении Кубы и Берлина», Фактически обсуждался толь­ко кубинский вопрос. Во время заседания Политбюро, которое состо­ялось за несколько часов до выступления Кеннеди — оно состоялось ночью (по московскому времени), — советские лидеры обсуждали, как следует себя вести в случае вторжения на Кубу. Согласно сохранив­шимся кратким заметкам о ходе этого совещания, обсуждался вопрос о возможности дать в крайнем случае указание командующему груп­пой советских войск на Кубе использовать тактическое ядерное ору­жие. За несколько месяцев до того Фидель Кастро и Че Гевара наста­ивали на опубликовании советско-кубинского договора, чтобы он был легитимным. Хрущев тогда посчитал, что это нужно сделать после завершения операции «Анадырь», ибо в противном случае она может не состояться. Теперь, на заседании Политбюро, он сожалел, что со­глашение не было опубликовано. «Трагедия заключается в том, что они могут напасть, мы ответим, — сказал он, — и может быть боль­шая война». Вместе с тем он полагал, что, возможно, Кеннеди не прибегнет к вторжению, только к блокаде, а может быть, ничего не будет — ни того ни другого. До этого наиболее воинственную пози­цию занимал приглашенный на заседание Политбюро для доклада министр обороны Р. Я. Малиновский. В конечном итоге, однако, и он предложил подождать, пока не выступит Кеннеди. А то, говорил он, мы дадим американцам повод для начала атомной войны. Мир­ное решение вопроса последовало в значительной степени благодаря позиции Микояна, который был одним из самых влиятельных чле­нов Политбюро. Микоян считал, что не надо отправлять советскому командованию на Кубе строгие инструкции и не принимать решение об использовании ядерного оружия²⁶.

На организованной в 2001 г. Фондом Карнеги в Москве конферен­ции «круглого стола» для обсуждения американского художественно­го фильма «Тринадцать дней» бывший советник Кеннеди Т. Соренсен заявил, что мы должны быть благодарны судьбе, что Джон Кеннеди являлся тогда президентом США. Благодаря ему, была предотвраще­на война. Следует, однако, помнить о том, как повел себя Хрущев. В конечном итоге он немало сделал, чтобы предотвратить военную ка­тастрофу. Несмотря на первоначально неоправданно резкую критику в отношении Кеннеди и свой импульсивный характер, Хрущев ока­зался в состоянии преодолеть предрассудки. Он сумел сдержать эмо­ции и сделал все от него зависящее для урегулирования советско-аме­риканского конфликта вокруг Кубы. По прошествии трех дней после выступления Кеннеди, после резкого обмена посланиями между Москвой и Вашингтоном положение стало меняться. На заседании Политбюро 25 октября Хрущев заявил, что сейчас наступило время прекратить пикировку, не прибегать к прежним аргументам, и «огля деться». Он говорил о необходимости убрать советские ракеты, если Соединенные Штаты дадут обязательство не вторгаться на Кубу. Об этом говорится в протокольных заметках заведующего Общим отде­лом ЦК КПСС В. Н. Малина²⁷.

Аналогичная версия содержится в записи сотрудника Общего от­дела ЦК А. К. Серова, также присутствовавшего на заседании По­литбюро 25 октября. В ней имеются дополнительные подробности, позволяющие лучше понять поведение советского лидера. Открывая заседание, Хрущев сообщил, что оно устроено в связи с «дальней­шим ходом событий»: «Американцы говорят, что надо демонтировать ракетные установки на Кубе». Он допускал возможность уступки при определенных условиях и осознавал, что доводить конфликт «до точ­ки кипения не следует». Хрущев убеждал себя и своих коллег, что «американцы перетрусили» и, если СССР пойдет на уступки, это вовсе «не капитуляция с нашей стороны». Что бы ни говорил Хру­щев, нет сомнений, он осознал растущую угрозу: «Выстрелим мы, и они выстрелят». Стремясь придать бодрость своему выступлению, Хрущев заявил, что советские ракеты «сделали Кубу страной миро­вого фокуса» и «столкнули лбами две системы». «Кеннеди говорит нам: «Уберите свои ракеты с Кубы». Мы отвечаем: «Дайте твердые гарантии, обещание, что американцы не нападут на Кубу». На та­ких условиях он считал возможным договориться: «Нам надо не обострять положение, а вести разумную политику... Надо играть, но не отыгрываться, не терять головы». Практически Хрущев решил отступить в обмен на получение соответствующих гарантий со сто­роны США. Участники заседания его единодушно поддержали²⁸.

Это заседание Политбюро было исключительно важным. В ре­зультате него Хрущев обратился к Кеннеди с длинным посланием, которое было написано в примирительном тоне²⁹.

На следующий день после заседания Политбюро резидент КГБ Феклисов (под псевдонимом А. С. Фомин) встретился с американ­ским корреспондентом телевизионной компании Эй-Би-Си Джоном Скали в вашингтонском ресторане «Оксидентел», где они обсудили возможный сценарий урегулирования кубинского ракетного кризи­са. Феклисов в своих воспоминаниях настаивает на том, что он при­гласил Скали встретиться и обсудить возможное соглашение по его собственной инициативе. Но они обсуждали те же самые вещи, ко­торые уже были предложены Хрущевым на заседании Политбюро накануне. Сомнительно, чтобы Феклисов не был в курсе того, что было в Москве. События развивались очень быстро. Телеграмма Феклисова о его переговорах со Скали пришла в Москву тогда, когда кризис практически был уже разрешен³⁰.

Одним из важных итогов Кубинского кризиса было соглашение по американским ракетам в Турции. Даже сегодня широко распро­странена точка зрения, что вопрос о турецких ракетах был поднят Советским Союзом. В послании Хрущева Кеннеди 27 октября пред­лагалось, чтобы американские ракеты были убраны из Турции в об­мен на то, что советские ракеты будут увезены с Кубы. Дело в том, что вообще обмен мнениями по поводу турецких ракет был иници ирован не Советским Союзом, а окружением Кеннеди сразу после президентского послания 22 октября через каналы тайной связи и, в частности, через Большакова. Трудно понять, почему предложение это не обсуждалось до 27 октября. Тем не менее советское предло­жение, изложенное в открытом послании об обмене ракетами, ока­залось для США неприемлемым, так как это выглядело бы уступкой. Фактически же США дали устное согласие на то, что такой обмен состоится, и обещали, что ракеты из Турции вскоре будут убраны. Это было секретное соглашение, и оно было выполнено³¹.

Следует еще раз подчеркнуть важную роль, которую сыграл Ге­оргий Большаков. Некоторые разведчики и дипломаты утверждают, что Большаков не заслуживает уделяемого ему внимания как про­фессионал. Подобная оценка представляется ошибочной. Большаков был важной персоной в поддержании советско-американского диа­лога, в том, что отношения двух держав вообще сохранялись на пла­ву. Как уже отмечалось, он служил связным, поддерживая тайный канал связи между Хрущевым и Кеннеди. Большаков несколько раз встречался с самим президентом, но главным образом поддерживал контакт с его братом, министром юстиции Робертом Кеннеди. Иног­да послания или какие-то материалы передавались им через пресс-секретаря Белого дома Пьера Сэллинджера и других людей из ок­ружения Кеннеди. Большаков встречался с Робертом Кеннеди 41 раз и вел через него важные переговоры в течение более чем полутора лет. Этот контакт был организован по его собственной инициативе. Более того, Большаков действовал вопреки своему непосредственно­му руководству, используя знакомство с Аджубеем. Американцы зна­ли, что Большаков был советским разведчиком, но они были заин­тересованы в поддержании этого канала связи. Только после того, как широкой публике через прессу стало известно, что Большаков является секретным агентом, советское руководство вынуждено было его отозвать. Большаков вернулся в Москву, служил в АПН. После падения Хрущева в октябре 1964 г., он потерял всякую надежду на то, что получит какое-то новое назначение. Он опустился, стал пить и был уволен. Остаток своей жизни он провел в нищете и лишени­ях. Недавно о нем вспомнили и посмертно наградили Орденом По­чета. Мы встретились с ним на конференции участников Кубинского кризиса в 1989 г. в Москве. Большаков производил приятное впечат­ление и был интересной личностью. Он собирался продиктовать свои мемуары, но спустя несколько месяцев умер.

Как уже отмечалось, Кубинский ракетный кризис был тесно свя­зан с другими международными конфликтами: Берлинским кризи­сом, возведением Берлинской стены и вопросом о заключении гер­манского мирного договора. Лидеры ГДР постоянно жаловались Москве, что граница между двумя Германиями нарушается и даже после возведения стены в разгар операции «Анадырь», о которой они, конечно, не знали, просили советское руководство дать согла­сие на некие меры по укреплению Берлинской стены. Согласие было получено, но Москва просила сделать это безотлагательно, чтобы не помешать будущим переговорам с Соединенными Штатами о гер манском мирном договоре³². Фактически же в Кремле, по-видимо­му, хотели избежать любого международного осложнения до того, как операция «Анадырь» будет завершена.

В «черную субботу» Кубинского кризиса 27 октября Ульбрихт обратился с просьбой к Хрущеву принять его и других лидеров ГДР в Москве до запланированного срока (ранее предполагалось, что они приедут на празднование очередной годовщины Октябрьской рево­люции, 7 ноября). Ульбрихт мотивировал свое обращение желанием обсудить программу СЕПГ и вопросы германского мирного урегу­лирования, хотя ясно было, что речь шла не только о германском мирном договоре³³. Растущая напряженность грозила международны­ми катаклизмами и возможностью серьезных перемен. Кремль дал согласие, и лидеры ГДР прибыли в Москву 1 ноября. К этому вре­мени, однако, острая фаза Кубинского кризиса миновала, и букваль­но через день делегация ГДР отбыла обратно. Хотя не все в этой истории ясно, несомненно, что обсуждение германского вопроса естественным образом переплелось с Кубинским кризисом.

¹  Справка с шифротелеграммы из Мексики 15 апреля 1961 г. Архив Службы внешней разведки (далее — СВР).

²  Fursenko A., Naftali T. «One Hell of a Gamble». Khrushchev, Castro and Kennedy 1958-1964. New York, 1997. Ch.5.

³  Записка КГБ 1961 г. // СВР.

⁴  Меморандум У. Ростоу 24 апреля 1961 г. «О политике в отношении Кубы». The Cuban Missile Crisis / Ed. by P. Kornblough and R. Chang. New York, 1962.

P. 16-18.

⁵  Запись беседы Хрущева с Р. Кастро, июль 1960 г. // АПРФ, ф. 4, оп. 6,

д. 7, л. 8.

⁶  Григулевич И. Р. Эрнесто Че Гевара. М., 1984. С. 134.

⁷  Волкогонов Д. А. Семь вождей. М., 1996. С. 420.

⁸  Отчет А. И. Аджубея о поездке в Америку, февраль 1962 г. // АПРФ, ф. 4,

оп. 6, д. 7, л. 8.

⁹  По данным КГБ, США закончили подготовку к вторжению на Кубу в се­редине марта 1962 г. См. Записку 17 марта 1962 г. // СВР.

¹⁰  Материалы ГРУ.

¹¹  Добрынин - ЦК КПСС, 4 июня 1962 г. // АПРФ, ф. 4, оп. 6, д. 7, л. 8.

¹²  Выписка из протокола заседания Президиума ЦК КПСС 14 июня 1962 г. // АПРФ, ф. 4, оп. 6, д. 7, л. 8.

¹³  Известия. 1989. 18 апр.

¹⁴  Хрущев — Кастро. 31 января 1963 г. АПРФ. Копия этого документа име­ется в вашингтонском архиве National Security Archives.

¹⁵  Интервью с А. И. Алексеевым 16 февраля 1994 г.

¹⁶  Решение Президиума ЦК КПСС 21 и 24 мая 1962 г. // АПРФ.

¹⁷  Грибков А. И. Карибский кризис // Военно-исторический журнал. 1994.

№ 10-12.

¹⁸  Volkogonov Papers. Library of Congress. Washington.

¹⁹  Fursenko A., Naftali T. Pitsunda Decision // Bulletin of Cold War History International Project. № 11. March 1998. P. 223—225.

²⁰  Fursenko A., Naftali T. «One Hell of a Gamble». P. 201-203

²²  Brugioni D. Eyeball to Eyeball. Inside Story of the Cuban Missile Crisis. New York, 1990. P. 97.

²³  Интервью с У. Бадером, 1999 г.

²⁴  Письмо Малиновского от 6 сентября с резолюцией Хрущева от 7 сентяб­ря 1962 г. // Volkogonov Papers.

²⁵ Шифротелеграмма Феклисова Центру, октябрь 1962 г. // СВР.

²⁶  Заметки В.Н.Малина о заседании Президиума ЦК КПСС 22 октября 1962 г. // Российский государственный архив новейшей истории (далее — РГА-НИ).

²⁷  Заметки Малина о заседании Президиума ЦК КПСС 25 октября 1952 г. // РГАНИ.

²⁸  Запись Серова о заседании Президиума ЦК КПСС 25 октября 1952 г. //

РГАНИ.

²⁹  Хрущев — Кеннеди 26 октября 1962 г.

³⁰  Феклисов А. С. За океаном и на острове. М., 1994. С. 224—226; Фурсен-ко А. О переговорах Фомина — Скали во время урегулирования Кубинского кризиса // Русское открытие Америки. М., 2002. С. 339—341.

³¹  Фурсенко А. Турецкие ракеты в Кубинском кризисе // Россия в XIX— XX вв. СПб., 1998. С. 376-386.

³²   Этот запрос был сделан в июле 1962 г.

³³  Ульбрихт — Хрущеву 27 октября 1962 г. Это обращение было передано в тот же день шифротелеграммой в Москву послом в Берлине М. Г. Первухиным // АПРФ.