Удалая игра
Были два календарных дня, выходивших за пределы обычных сроков хороводов, к которым приурочивались летние конные развлечения молодежи: первое воскресенье после дня Петра и Павла и 18 августа — день Флора и Лавра, которые считались покровителями лошадей. В конкретной местности освящением коней и конными состязаниями.отмечался один из этих дней.
В Вельском уезде (Вологодская губерния) в воскресенье после Петрова дня крестьяне задолго до заутрени съезжались в село со всего прихода. Полагалось с каждого двора привести на погост если не всех лошадей, то хотя бы одну. Ехали на тарантасах, запряженных по большей части тройками. Иногда в одну тройку впрягали лошадей, принадлежавших разным людям. Можно было приехать и верхом. Приезжали крестьяне и из соседних приходов. Съезд продолжался во время заутрени и обедни. После молебна участники «чуть не бегом» бросались отвязывать коней и верхом подъезжали к церковной паперти, где стоял ушат с освященной водой, и священник ковшом плескал на лошадей в первом ряду. Зрители спешили отойти в сторону. Всадники старались обмыть голову коня, особенно глаза, уши и ноздри. Затем каждый объезжал вокруг церкви и останавливался опять против паперти, в последнем ряду, ожидая, когда до него снова дойдет очередь. Когда вода в ушате кончалась, все участники выезжали из ограды и устремлялись на «буево» — большую площадь недалеко от церкви. Здесь-то и начиналось собственно «фроленье» или «хроленье» (от Фрола — Флора) — своеобразное состязание в верховой езде.
«Буево» проезжали всей толпой, взад и вперед. Лошади были увешаны множеством «шеркунов». Всадники — в рубахах, с ременницами[Ременница — плеть] в руках. В этом массовом заезде участвовали опытные ездоки; начинающие плелись сзади, боясь быть смятыми. Задача состояла в том, чтобы показать свое искусство в верховой езде и качества лошади. Здесь, на «буеве», вступали в силу спортивно-игровые нормы поведения. В условия состязаний входило, например, правило стегать лошадь чужую, а не свою. Зрители толпились по краям «буева». Знатоки следили за посадкой всадника, за особенностями хода лошади, за соблюдением правил. Допускалось и более активное участие зрителей в происходящем. Когда утомленный всадник отъезжал в сторону, чтобы переменить лошадь, кто-либо из зрителей держал ее при этом. Едва седок касался крупа, державший сильным ударом гнал коня в гущу состязавшихся.
И религиозная, и спортивно-развлекательная части этого праздника касались почти исключительно мужской молодежи, девушки же и женщины были активными зрителями и наблюдали за мчавшимися к центру села возницами. Как писал информатор из Хаврогорского прихода Холмогорского уезда, «как бы за труд от родителей делается удовольствие молодым людям, исключительно мужикам, прокатиться на лошади по всему приходу в праздничном платье и показать удальство своей лошади» (в этом приходе Фролов день был храмовым праздником и потому отмечался особенно празднично).
В немногих ответах на программы научных обществ упоминаются в числе развлечений молодежи кулачные бои. Один из информаторов Орловской губернии сообщал, что в деревне Мешковой «бьются на кулачки». (В соседних деревнях такого обычая в это время — конец XIX века — не было.) Сроки для таких сражений были строго регламентированы: на второй день Рождества, Новый год, Крещение, в субботу и воскресенье Масленицы. Команды составлялись по социально-территориальным частям деревни: «монастырские» и «однодворцы» бились против «дашковских». Последние численностью уступали объединенным усилиям первых двух групп, но действовали более дружно и «нередко даже одолевали противника».
На кулачный бой созывали возгласами: «Давай, давай на кулак!» Начинали «кулачки» подростки — 10—12 лет. Затем к ним присоединялись взрослые парни. Следующими вступали в борьбу женатые мужики; иногда участвовали даже старики.
Русская кулачная борьба имела ряд жестко соблюдавшихся правил. Нельзя было бить «лежачего». Так же нельзя было бить того, кто присел. Запрещены были удары сзади, стыла, обязательно следовало заходить вперед, лицом к лицу с противником. Разрешалось биться только «голыми руками» — в кулаке ничего не должно было быть. Нарушителей этих норм наказывали самосудом: их била собственная команда.
Сугубо спортивный характер носила зимняя уличная игра «в пышку» — народная предшественница современного хоккея. Две равные партии играющих становились по обе стороны улицы. Каждый участник имел «кочергу» — палку с загнутым концом. Одна партия начинала игру: крайний игрок поддевал кочергой лежащий на земле шар, и вся партия стремилась гнать его в определенном направлении, а противники возвращали его обратно. Игра проходила очень оживленно, как сообщал житель Волконской волости Дмитровского уезда (Орловская губерния). Если шар удавалось вернуть в начальное положение, то вернувшая его команда переходила на другую сторону улицы, и теперь она начинала игру — гнала шар вперед. Если же начинавшей партии удавалось довести шар до условленного места, то опять начинал игрок из ее состава. В этой игре принимала участие только мужская молодежь в возрасте от 14 до 30 лет. Считалось уместным играть «в пышку» и женатым мужчинам. Играли обычно в праздничные дни.
Летом бытовали разные игры с мячом. Мячи делали кожаные, набитые шерстью. В Западной Сибири, например, описана в 1852 году мужская игра с мячом типа лапты. Половина игроков шла в «поле» и распределяла «между собою место, где кому стоять и что делать. Одни станут посредине, другие по бокам, и все обязаны ловить мяч. Один из полевых подает бить мяч. Кто не попадает палкою за третьим разом, тот лишается права бить мяч. Кто бьет за каждым разом, тот продолжает бить до трех промахов».
Более развернутое описание русской лапты 60—80-х годов XIX века находим у В. И. Даля. Игроки делились на две половины, с двумя «матками», то есть, выражаясь современным языком, двумя капитанами команд. Одна часть — в «городе», другая — в «поле». В «городе» один игрок подавал мяч — «гилил», другой — бил мяч лаптою, то есть палкою или специальной плоской дощечкой, расширяющейся с одного конца. Если в «поле» удавалось поймать мяч с лету, «городская» команда проигрывала и шла в «поле». Если с лету поймать не удавалось, то пока мяч поднимали, игрок, который бил лаптой, должен был добежать до черты «поля» и вернуться на свое место. Он бросался бежать сразу же после удара. Команда «поля» старалась, схватив мяч, «салить», «пятнать» им бегущего. Если попадали, шли в «город».
Мужской характер игры во времена В. И. Даля подчеркивала пословица: «Не берись, девка, за лапту». В то же время на Алтае, например, в 70-х годах XIX века «девицы играли в лапту с парнями, огромными стягами ударяя мячик так, что он исчезал из виду».
Позднее, в первой трети XX века, в лапту играли все подростки — и мальчики, и девочки. Сейчас эта очень живая и доступная игра почти совсем забыта. А люди, которым ныне 50—60 лет, в отрочестве еще носились по деревенским выгонам и городским дворам, увлеченно играя в лапту, и не ждали, сидя у телевизоров, когда им кто-то построит спортивную площадку.
Другие мячи набивали конским волосом и телке обшивали кожей, иногда разноцветной. В такие мячи играли поочередно, с ударом об землю, ловили через ногу или руку, как это делается и в современных играх, но уже только детских. С мячом играли также в «воробьи»: в выкопанную в земле ямку клали деревянную дощечку, на нее — мяч. Бросали жребий, кому бить первому. От удара палкой по свободному концу дощечки мяч летел далеко; игрок, поймавший мяч, сменял бившего. Аналогичная игра с чуркой, косо заостренной с концов, называлась «чижом».
Большой популярностью пользовались игры в «свайку» и «бабки». «Свайка» делалась из железа в виде гвоздя с большой головкой и заостренным концом. В играх взрослых она достигала четырех-пяти фунтов (1,5—2 кг). Второй предмет игры — железное кольцо. «Свайку» брали за острие и метали так, чтобы она воткнулась в центр кольца. Помните, какую надпись сделал А. С. Пушкин к статуе играющего в свайку?
Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый, Строен, легок и могуч,— тешится быстрой игрой!
Особенно ценился такой удар, когда «свайка», попав во внутреннюю часть кольца, отлетала от него в сторону. Тот, кто с десяти раз не мог воткнуть «свайку», должен был в качестве штрафа подавать ее другим игрокам.
Бабки делали из подкопытной кости. Их вываривали в кипятке. Самую большую и тяжелую кость выбирали для битка. Иногда ее еще наливали свинцом. Каждый игрок ставил несколько пар своих бабок на ровном месте в один ряд. Группа бабок называлась «гнездом», а все гнезда вместе — «коном». Начинал игру тот, чей биток, брошенный из кона, отлетел дальше других. Сбитое гнездо поступало в качестве выигрыша тому, кто бил.
Игре в бабки повезло в литературе. Ее тоже воспел Пушкин. А в наши дни Виктор Астафьев посвятил ей целую вдохновенную главу в своем «Последнем поклоне». Там он говорит, что начинает рассказ «с игры давней, распространенной в старину во всех русских деревнях, и самой ранней в году — с игры в бабки». К рассказу Астафьева и отсылаю вас, читатель, если захотелось вам подробнее узнать об этой игре, требовавшей, по справедливому утверждению того же Астафьева, силы, ловкости и терпения.
К девичьим развлечениям спортивного типа относились прыжки на качающейся доске, положенной поперек колоды. Две девушки становились на концах доски и раскачивались, делая высокие скачки. «Кто выше подскакивает, тому честь и похвала»,— написал в 1852 году об этом девичьем состязании житель Тюменского уезда. Допустимо было также для девушек бегать «взапуски», догоняя друг друга. «Тут большое наслаждение девушки, если она сумеет словить свою подругу на самом бегу».
В повседневных зимних развлечениях односельчан вне помещения бытовала игра «в сало». В ней принимали участие парни, девушки, а также «молодки и молодожены». Ближе к вечеру они все собирались кружком «в трех шагах от ворот какого-нибудь задворка». Один из парней становился у ворот, прислонившись к ним спиною. Из круга его спрашивали, кого ему «в сало» давать; парень у ворот должен был выкрикнуть имя и фамилию какой-либо из девушек. Вызывали обычно того, кто нравился. К названной девушке сразу же подбегали парни, выхватывали ее из толпы и гнали к воротам, приговаривая: «Иди у сало, у сало, у сало!» (Запись в Волконской волости Дмитровского уезда Орловской губернии.) Добежав до ворот, девушка кокетливо упрекала парня: «Ванек, змей! Ну зачем же ты мине кликал-та?» Теперь двое уворот тихо сговаривались, кого следующего вызвать; подходили к толпе и неожиданно начинали хлопать по ;пине выбранного ими парня, приговаривая: «В сало, в сало!» К ним присоединялись другие. Парень бежал к воротам и вызывал себе пару и т. д. Во время игры в «сало» пели разные песни, в том числе величальные. Последние адресовали обычно молодоженам. «Величать принято только что недавно женатых,— писал корреспондент из Орловской губернии,— притом отличающихся или хороших мужей или жен, которые тут же участвуют. Придя домой, рассказывают: нынче величали Гришинаго Степка, Ванька Деминаго и Питруху Залетенкова».
Другая подвижная зимняя игра вне помещения приурочивалась также к будним вечерам. Участники разбивались на пары и устанавливали (по желанию или перебором рук на палке), какая пара будет искать первой. Эта пара оставалась у ворот, остальные прятались: по две-три и больше пар в одном месте (в сарае, под стрехой, в омете соломы, овине, сенях). Иногда парни при этом вольничали, а на громко протестующих девушек шикали — нельзя шуметь, найдут. Нашедшие и отысканные вместе искали остальных участников игры: «водила» в следующий раз пара, которую нашли первой .
В целом развлечения молодых крестьян под открытым небом поражают своим разнообразием и активным характером. Разнообразие заложено было уже в самих местах, где проводилось свободное время: это и лес, и луга, и выгон за околицей, и горка на стыке двух водоразделов, и площадь перед церковью, и сама деревенская улица. Разнообразие крылось и в особенностях каждого праздника, и в песенном богатстве, которыми владели все, и в неповторимых чертах каждой игры и каждой хороводной затеи.
Хоровод (в самом широком значении этого понятия) диктовал свои законы, свои нормы поведения. Ими владел каждый молодой крестьянин и каждая молодая крестьянка. Эти неписаные нормы отражали морально-этические представления русского крестьянства в целом, взгляды отдельных его групп и, наконец, местные особенности, наиболее заметные в конкретных, мелких, детализированных правилах поведения, связанных с определенным календарным праздником, отдельным развлечением. Община, семья, общности самой молодежи следили за соблюдением традиций поведения, сложившихся в этой местности и регулируемых общественным мнением. Но упорядоченность поведения не означала бедности: в рамках традиции проявлялось не только богатство местных вариантов, но и бесконечное многообразие поведения отдельного человека. Поведение его, разумеется, не сводилось к нормативным требованиям, но существование их осознавалось каждым.
Каноны поведения в хороводе не только воспринимались с детства путем наблюдения, но им учили родители, старшие родственники, старшие подруги и товарищи, специальные «хороводницы», «стиховодницы» — от принципиальных правил нравственности до мелкого этикета.
Обучение нормам поведения тесно переплеталось с народным художественным воспитанием — в этом сказывался активный характер проведения досуга, отсутствие возможности воспользоваться продукцией профессионального творчества. Для полноправного участия в хороводе нужно было знать огромное количество фольклорных текстов, исполнявшихся при разных обстоятельствах, владеть музыкальными инструментами, бытовавшими в этих местах, ритмами, мелодиями. Кроме того, девушки по большей части сами изготовляли праздничный костюм, включавший художественную отделку (тканый или вышитый узор, кружево, нашивание подобранных полос, шнуров и т. п.). Молодежь в праздничном хороводе щеголяла нарядами, которые подвергались оценке общественного мнения по уровню мастерства.
<< Назад Вперёд>>
