Стремление народа к знаниям и просвещению
Сложность социально-экономического базиса отражалась в политическом и культурном развитии России в эпоху позднего феодализма. Уже вторая половина XVII в. характеризуется как время зарождения новой культуры. Ее появление в конечном счете определялось развитием производительных сил и усложнением всей структуры. С развитием производительных сил были связаны многие отрасли культуры: наука, техника, образование, книгопечатание, изучение природных богатств, поиски полезных ископаемых, усовершенствование орудий труда и т. д. Развивалось светское образование. Поступательный ход развития экономики и культуры стимулировал стремление к знаниям и образованию со стороны широких кругов русского общества. Они начинали приобщаться к литературе, просвещению, науке. Вторая половина XVIII в.— это время, когда духовная культура перестает быть принадлежностью только дворянского быта и культуры. Просвещение в России этого периода не было единым по социальному содержанию. В просвещение втягивались люди «среднего рода», не принадлежавшие к господствующему классу. Начинала разрушаться вековая монополия господствующего класса на образование. Но узкосословный социальный базис тормозил решение новых и больших задач, которые выдвигались перед всеми сферами культуры под напором развития капиталистических отношений3.
Законодательные меры правительства задерживали, но не могли приостановить процессы, которые пробивали себе дорогу и были следствием закономерного развития. Несмотря на правительственную политику во второй половине XVIII в. и в последующий период, стремившуюся отстранить народные массы от просвещения, знания и образование распространялись в их среде. Это являлось одной из существенных особенностей новой культуры.
В процессе труда непосредственных производителей, их наблюдений и размышлений об окружающей действительности накапливался опыт и знания. Крестьяне уже не могли производительно трудиться на земле, в ремесленных мастерских, на мануфактурах, не овладев необходимыми специальными навыками. С распространением специальных знаний поднимался общий уровень сознания трудового народа. «Отход в города повышает гражданскую личность крестьянина, освобождая его от той бездны патриархальных и личных отношений зависимости и сословности, которые так сильны в деревнях»4,— писал В. И. Ленин.
Отход крестьян на заработки получил широкое распространение в XVIII в. Переходя с места на место, крестьяне сталкивались с разными условиями жизни, пробовали разнообразные занятия — все это пополняло запас их наблюдений.
Кругозор, понятия, убеждения, представления развивались в ходе классовой борьбы5. При общей малограмотности и забитости крестьянства, оно не было неподвижной частью общества. Сохраняя некоторые традиционные для угнетенного крестьянства представления, характерные для эпохи (религиозность, патриархальность, царистские иллюзии), эта среда была восприимчивой и развивающейся, таившей огромные творческие возможности. В. Г. Белинский подчеркивал, что народ всегда стремился к знаниям, выразив это стремление в пословице «Ученье — свет, а неученье — тьма».
В научный оборот введен большой конкретный материал, свидетельствующий о тяге народа к знаниям и росте его грамотности. Обращено внимание на распространение рукописной традиции среди сельского населения. По характеру и составу сборников, считает М. Н. Сперанский, иногда трудно определить социальное положение владельца, писца или читателя, так как нередко одни и те же литературные произведения находили "прием" среди и крестьян, и дворян, и военных, и среди различных слоев городского населения. Но до некоторой степени связь между составом сборников и социальным положением их владельцев, составителей и читателей обнаруживается. «Вместе с содержанием сборников владельческие записи характеризуют литературные интересы, а порой и воззрения составителей и читателей», – пишет М. Н. Сперанский. На основе сопоставления содержания рукописных сборников с общественным положением их владельцев и читателей он приходит к выводу о том, что в рассмотренных им крестьянских сборниках в содержании преобладает рядом с религиозными статьями старая литературная традиция. Интересы этого читателя стоят еще на уровне, близком к XVII в. Произведения, появившиеся в XVIII в., почти отсутствуют, но рядом с повестью о табаке (старообрядческое сочинение XVIII в.) найдем в этих сборниках и былину*. В других рукописных книгах, которые вращались в народной среде, заметно исчезал религиозный элемент, уступая место сатирическому и юмористическому.
Литература, создававшаяся в демократических слоях населения, приобрела в XVIII в. свои темы и стиль6. Среди русских читателей широкое распространение получили разнообразные по содержанию книги, печатавшиеся в типографиях Московского университета, Академии наук, вольных типографиях. Все большим спросом пользовались светские книги. Как известно, после указа о вольных типографиях 1783 г. возросло поступление изданий на книжный рынок. На вторую половину XVIII в. приходится значительная часть общего количества книг, выпущенных в XVIII в. Потребителями книг были люди разных сословий, в том числе крестьяне. Трудовой народ проявлял интерес к учебной, научной, художественной литературе. Рос круг читателей из народа. Только с начала 60-х годов до половины 90-х годов XVIII в. было опубликовано свыше 500 иностранных романов и повестей. Эта переводная романтическая литература воспитывала вкусы, оживляла фантазию, будила самостоятельную мысль. Она распространялась в среде мещан, купцов, армейских офицеров, гвардейских солдат, канцеляристов, учащихся и даже крестьян7.
Исследователи, изучающие литературу, вращавшуюся в демократической среде, обратили внимание на результаты, которые дает анализ надписей на книгах8. Эти надписи характеризуют как книгу, так и читателя. На всех книгах крестьяне делали надписи, что доказывает прежде всего наличие грамотности в крестьянской среде в дореформенный период. Это также свидетельство того, что книга использовалась по назначению, а не была только ценной частью имущества.
В своей статье В. В. Буш выделяет крестьян как одну из групп читателей, отмечает их потребность в книгах. По его наблюдениям, грамотный крестьянин на протяжении XVIII в. оставался при старых литературных вкусах и удовлетворял их старой рукописной литературой. В то же время изученные им 200 надписей на книгах показали, что при преимущественно религиозном круге чтения крестьян им принадлежит немало сборников смешанного содержания — религиозного и светского. На такие сборники падает 42% записей крестьян9.
Среди 7 тыс. книг отдела редкой книги Государственной публичной исторической библиотеки Е. В. Благовещенская выявила более 20 книг, принадлежавших крестьянам. В их числе 7 старопечатных изданий XVII и XVIII вв., 6 лубков. Остальное — книги XVIII и XIX вв.10 Надписи не всегда датированы. Е. В. Благовещенская предполагает, что все они относятся к XIX в.
Книги, принадлежавшие крестьянам, были разными по содержанию («Досуги, или Собрание сочинений и переводов Михаила Попова». СПб., 1772; Иннокентий Гизель «Синопсис, или краткое описание от различных летописцев о начале славенского народа...». 7-е изд. СПб., 1774; Самуил Миславский «Краткое историческое описание Киево-Печерские лавры». Киев, 1805; «Сказка полная… о Бове Королевиче». М., б. г.; «Басни И. А. Крылова». СПб., 1819; «Начальные основания алгебры». Без титульного листа).
Авторами некоторых книг были иностранные писатели: Ле Пилер д'Аплиньи («Пустынник на горе, или Приключения маркизы Лаузанны и графа Луция». СПб., 1787): Пулэн де Ножан («Анекдоты любопытные о любви супружеской». Пер. с франц. М., 1790).
Книги ценились, некоторые имели завещательные надписи. Вот одна из скреп: «Книга басни Крылова в шести частях села Лома крестьянина Василия Никанорова господина Бровкина куплена в Новгороде Нижнем и цена не менее назначенного мною... на его собственные труды в 1842-м году. По смерти его Бровкина никому чтобы дела не было кроме его Бровкина племянника Гаврила Алексеева господина Барсукова. Василий Никаноров господин Бровкин своеручно подписал и руку приложил 1853-го году». Дальше скрепа продолжена более неровным почерком: «А по смерть мою принадлежит Гаврилу Алексееву Орлову. Кроме его чтоб никто не смел в ступати потписал Василий Никаноров Брофкин руку приложил»11. Чаще книги имели более простую надпись. Так, на книге И. Гизеля и на «Полевой карманной книжке руководствующей младых воинов служащих в армии» (пер. с нем. СПб., 1795) был зафиксирован один владелец следующими надписями: в первом случае — «Из книг крестьянина Ивана Алексеева», во втором — «Сия книга принадлежит Ивану Алексееву».
Интересно наблюдение, сделанное на основе анализа надписей владельцев на книгах. Они свидетельствуют о перемещении книг из княжеских палат к дворовому человеку. На книге Аббата Беллегарда «Совершенное воспитание детей, содержащее правила о благопристойном поведении знатного рода и шляхетного достоинства людей...» (СПб., 1759) имеется надпись: «Ея сиятельству княжне Екатерине Семеновне Волконской. Богомолец ея сиятельства благословил сею нравоучителною книшкою Синодалного дому ризничей иеромонах Гавриил в день тезоименитства ея 1772 года ноября 24 д.» Кроме этой имеются другие надписи: «Из книг библиотеки Василья Лабанова», «Из книг его сиятельства графа Алексея Гавриловича Головкина служителя Василья Семенова сына Лабанова», «1800 года... майа 12 дня суббота».
Одним из ценных источников для выяснения степени распространения грамотности в крестьянской среде могут служить расписки на разного рода документах. Этот тип многочисленных и трудоемких по выявлению и обработке документов еще должен стать предметом изучения. Из встретившихся нам среди архивных документов 12 расписок крестьян в получении денег за выполненную работу только 7 написаны из-за неумения писать не самими крестьянами, а другими лицами. Написал и подписал расписку в получении 17 руб. 70 коп. за доставку соломы Яков Ефимов. Подобным же образом составлены расписки Кондрата Иванова, Ивана Тимофеева, Тимофея Егорова, Ефима Фадеева12. Обработка большого комплекса этого рода источников может дать не только иллюстративный материал, но ценные сводные данные о распространении грамотности в народной среде.
Интерес широких слоев трудового народа к просвещению отмечали многие современники. Писатель и переводчик XVIII в. В. И. Лукин, возражая тем, кто утверждал, что слуги книг не читают, отмечал: «Неправда, всезнающие господа, сказал я им, несколько разгорячася, очень многие читают, а есть и такие, которые пишут лучше пересмешников»13.
Иностранцы, бывшие в России, указывали на «чувство свободы», присущее русским крепостным крестьянам. Так, Арман Домерж в своих воспоминаниях писал: «Среди крепостных есть очень одаренные люди; я сам встречал среди них людей, владеющих несколькими иностранными языками... Я часто видел, как в прихожих высшей знати рабы украдкой читали Вольтера и Руссо, взятые в библиотеке своего хозяина». Об образованности многих крепостных слуг писал другой иностранный наблюдатель, И. Коль. Он знал дворецкого, выучившего наизусть всего Крылова и прочитавшего много раз «Историю российскую» Карамзина. Другой крепостной прекрасно знал алгебру и геометрию. «Когда просматриваешь библиотеки и ящики этих людей в их темных комнатах,— писал он, — то можно удивляться тому, что они собирали в них, обладая живым и неутомимым умом. Отрывок из Библии лежит возле перевода Илиады и изданная священным Синодом азбука рядом с сочинениями Вольтера»14. Западной просветительской литературой интересовались люди недворянского происхождения даже в далекой Сибири. Об этом свидетельствует Г. С. Винский, сосланный в Оренбургскую губернию. Его переводы французских писателей (Вольтера, Руссо) переписывали сибиряки в свои тетради15.
Ф. Н. Глинка рассказывает об одаренном крестьянине — уроженце Тверской губернии Иване Евстратьевиче Свешникове, который, «пленяясь славою великого Ломоносова», хотел обязательно «идти во всем по его стопам». На этого крестьянина-философа, читающего в оригинале Ливия, Курция и Руссо, обратил внимание Л. А. Коган. В 1784 г. Свешников приехал в Петербург, где ему удалось познакомиться с И. И. Шуваловым. Свешников «по порядку разбирал» произведения Руссо и говорил, что это самый красноречивый писатель, который «хоть кого обворожит»16. Известно, что среди подписчиков на журнал Крылова «Зритель» (1792) значился холмогорский дворцовый крестьянин Степан Матвеев Негодяев. Н. М. Карамзин гордился тем, что в числе подписчиков на его издания были «купцы ростовские» и «просвещенные земледельцы» — крепостные графа Шереметева. О том, что у крестьян глухого села Медынского уезда (Калужская область) было «много книг», писал М. П. Погодин17.
Чтение крепостными книг и газет уже давно обращало на себя внимание. Дворяне с негодованием указывали, что книга графа В. Стройновского «Об условиях» (1809), поднимающая вопрос об отношениях между помещиками и крепостными, «ходит по рукам, что ее даже читают лакеи». А в годы Отечественной войны 1812 г. дворяне жаловались, что газеты прочитают вначале в лакейской, а потом уже господа. Конечно, приведенные сведения об интересах крестьянства относятся к его немногочисленной части. Но даже при том, что высказывания современников касались небольшой группы крестьянства, они заслуживают внимания как свидетельство того, что с общим поступательным движением общества, ростом производительных сил, науки, культуры развивались знания и идеология народных масс.
За последние годы в научный оборот введено немало новых данных, раскрывающих эволюцию идейных представлений непривилегированных слоев населения крепостной России, в том числе крестьянства18.
В свое время М. В. Ломоносов горячо протестовал против предвзятых мнений, доходивших до него. «Немало имеем свидетельств,— писал он, — что в России толь великой тьмы невежества не было, какую представляют многие внешние писатели. Инако рассуждать принуждены будут, снесши своих и наших предков, сличив происхождение, поступки, обычаи и склонности народов между собою»19.
Незадолго до крестьянской реформы в журнале «Народные чтения» были опубликованы четыре письма крестьян. В них настойчиво отстаивалась необходимость распространения грамотности среди русского народа. Крестьянин М. Тихомиров в своем письме пишет, что «грамотность должна быть развита в полном смысле слова». Она не убыток нашей «земледельческой промышленности», а, напротив, путь к ее развитию. Обращаясь к прошлому, Тихомиров пишет: «История наша богата вышедшими из быта простого звания людьми, которые были полезны своими деяниями государю и отечеству...». Аналогичные мысли излагают авторы других писем — И. И. Иванов, И. Евдокимов20.
Н. Г. Чернышевский считал клеветой на народ мнение тех, кто пытался утверждать, что крестьянин «от природы расположен к лености» и «мало имеет охоты к просвещению». Он говорил, что это делается с целью отвлечь внимание от условий жизни русского крестьянина21.
Стремление крестьян к знаниям было социальной проблемой. Тяготение к конкретным знаниям свидетельствовало о желании укрепить и улучшить свое положение товаропроизводителя, но оно имело и более глубокие последствия в духовном развитии личности крестьянина. Интерес к литературе религиозно-философской, исторической, публицистической говорит о стремлении разобраться в сложившемся положении, попытках найти ответ на вопрос, почему в обществе одни господствуют над другими. То, что уже в период разложения феодальной формации крестьянство пытается пробиться к свету знаний, хотя удавалось это немногим, вело к начальным этапам «преобразования» его духовного облика. Одним из проявлений этого сложного и длительного процесса является факт возникновения в России крепостной интеллигенции.
В разделе историографии отмечалось, что многие авторы, писавшие о крепостной интеллигенции в досоветский период, игнорировали факты, свидетельствующие об эволюции крестьянства, связывали ее возникновение с инициативой и деятельностью дворян, якобы стремившихся культивировать учреждения, к которым проявляли интерес придворные круги. Дворяне, указывали представители дворянско-буржуазной историографии, подражая имперскому двору, создавали крепостные театры, оркестры и т. д. Они создавали минимум жизненных условий их участникам, давали им образование — таким путем шло формирование крепостной интеллигенции. Подобные факты имели место. Действительно, после манифеста 19 февраля 1762 г. значительная часть дворян, воспользовавшись предоставленными правами, устремилась в свои поместья. Экономическое и политическое положение господствующего класса определяло характер дворянского быта. Благоустраивая свои поместья для постоянного в них пребывания, земельные собственники стали вникать в хозяйственные вопросы. Чтобы повысить доходность своих хозяйств, они развивали предпринимательскую деятельность, сопровождавшуюся безудержной эксплуатацией крепостного крестьянства.
Огромное значение придавало тщеславное дворянство внешней стороне жизни в имениях, предназначенных для отдыха, охоты, пышных приемов и праздников. Общеизвестны расточительность и роскошь, царившие в высших дворянских кругах.
Родовитое и богатое дворянство в своем быту обслуживалось дворней из крепостных, порой достигавших огромной численности (у графа В. Г. Орлова — 500 человек, у Измайлова — 800)22.
Если в предшествующий период дворянину требовался учитель, архитектор, художник и т. п., то он обращался к иностранцам. Но вскоре помещики убедились, что их крепостные могут выполнять работу не хуже приглашенных специалистов. В XVIII в. придворная и крупная земельная аристократия, а в XIX в. и среднее дворянство стремились иметь собственный оркестр, хор, театр, художников и т. д. Это делалось не только ради развлечений, но было и экономически выгодно: обученная какому-то искусству «душа» дороже ценилась на крепостническом рынке; такой крепостной, отпущенный на оброк, давал большой доход владельцу; если обученный работал в имении, помещику не приходилось приглашать со стороны мастера за большую плату.
Ряд исследователей указывают, что большое число крепостной интеллигенции вышло из крепостных Шереметевых, и объясняют это тем, что крупнейшие вельможи стремились удовлетворить хозяйственные и культурные потребности своих вотчин за счет собственных сил. Но в данном случае имела значение не какая-то особенность жизни и деятельности этих вельмож, а простая зависимость – в большой массе крепостных сосредоточивалось большее число крепостной интеллигенции.
Не волей и желанием крепостников — владельцев «крепостных душ» — было вызвано появление группы крестьян, которую начали привлекать новые профессии, не связанные с физическим трудом. Неправомерно рассматривать этот процесс как результат мер, исходивших сверху, а не как результат внутренних процессов развития, созревания объективных условий. Предпринимаемое дворянством было не причиной, а следствием сдвигов в социально-экономическом развитии России второй половины XVIII в., отразившихся на жизни и быте крестьянства.
Появление крепостной интеллигенции было результатом внутренних процессов, и это подтверждается фактами, свидетельствующими о развитии творчества крепостных за пределами деятельности дворянства. Крепостная интеллигенция проявляла себя нередко в таких областях деятельности, которыми дворянство не интересовалось. Ее деятельность была шире, она не вмещалась в границы забот представителей дворянства. Наличие социально-экономических предпосылок рождало процесс формирования крепостной интеллигенции, как и в целом процесс формирования «третьего сословия», менявший существующую структуру общества. Вторая половина XVIII в. — это время появления «третьего чина людей», «новой породы людей». В этом русле шло формирование и крестьянской интеллигенции. В наказе Екатерины II в Уложенную комиссию 1767 г. «третий чин людей» объединял лиц непривилегированных сословий, «упражняющихся в ремеслах, торговле, художествах и науках».
Сохраняя свое экономическое и политическое могущество, основанное на монопольном владении землей и крестьянами, дворянство не было заинтересовано в поиске иных источников существования, кроме государственной службы. Указ о вольности дворянства 1762 г. превратил дворянство в исключительно привилегированное сословие, свободное от обязанности службы. Что касается занятий науками, то многие представители дворянства считали это не подходящим для их достоинства делом. Они интересовались ими для удовлетворения в основном личных запросов.
В связи с ростом промышленных предприятии на основе новой техники, внедрением сельскохозяйственных орудий, агрономии для подъема земледелия, развитием потребностей внутренней и внешней торговли возрастала объективная необходимость в грамотных специалистах. Увеличивались нужды в квалифицированных кадрах со стороны культурно-просветительных учреждений. Большой штат служащих требовался для разросшегося аппарата управления Российской империей.
Во многих областях науки и культуры в этот период все чаще стали выдвигаться представители непривилегированных слоев русского общества. Именно в этой среде зарождались элементы созидательной деятельности. Вторая половина XVIII в.— время формирования разночинной интеллигенции, представлявшей неимущие слои. В своем исследовании М. М. Штранге на конкретном материале показал разностороннюю деятельность новой культурной силы в 50—70-х годах XVIII в. Эти десятилетия были периодом «бури и натиска» разночинцев.
Развитие буржуазных отношений влекло за собой изменения в общественном развитии. Они касались и крепостного крестьянства, что знаменовало сдвиги в историческом развитии этого класса.
Формирование крепостной интеллигенции по времени совпадает с формированием разночинной интеллигенции. Это свидетельство того, что в основе этих процессов лежали общие закономерности. Но существование крепостного права помешало единству процесса. Интеллигенция буржуазного общества — это интеллигенция, формирующаяся из разных сословий, отбрасывающая сословные перегородки. Длительное сохранение крепостного права в России осложнило развитие. В условиях крепостного строя наряду со свободной разночинной интеллигенцией выросла большая социальная группа крепостной интеллигенции. Существование крепостного права и генезис капитализма были условиями, в которых росла крепостная интеллигенция.
Крепостная интеллигенция формировалась не только из дворовых, но из крестьянской среды в целом. Нельзя не отметить, что господствующее дворянство умело использовало народные дарования, которые не могло не видеть и которые не в силах были подавить эксплуатация, нужда, лишения, царившие в крестьянской среде. Но использовало оно крепостных лишь в той мере, в которой это было необходимо для удовлетворения наиболее острых потребностей. Подавление творческих устремлений, растущих в народной среде, продолжало оставаться основным направлением политики господствующих кругов. Отсюда наряду с привлечением крестьян к интеллигентным профессиям стремление не допустить крепостных к деятельности на тех или иных культурных поприщах. Но потребность страны в культурных силах была слишком велика, а их удовлетворение только за счет свободных сословий недостаточно.
Параллельно с развитием экономики в недрах крепостного хозяйства складывались новые черты, менялась культура русской деревни, росло сознание ее обитателей; из массы забитого и подневольного населения поднимались новые силы крепостной интеллигенции, которая разными путями вступала во многие сферы экономической, политической и культурной жизни. Ее возникновение является одним из факторов, свидетельствующих о социальной активности крестьянства, его роли как одной из движущих сил исторического развития.
Таким образом, наряду с процессами, которые отражали развитие сознания народных масс, приобщение некоторой части их к культуре вызывалось в известной степени возросшими потребностями хозяйственной и культурной жизни страны. Демократическая интеллигенция формировалась из сословий, в отличие от дворянства заинтересованных в службе, чтобы иметь средства к жизни.
По мнению большинства исследователей, крепостная интеллигенция объединяла все те элементы из крепостной среды, которые в силу своих дарований или в силу обязанности служить у своего владельца овладевали свободными профессиями. Тот факт, что этими профессиями занимались люди, не имеющие личной свободы, отражал противоречивый характер социально-экономического развития второй половины XVIII — первой половины XIX в. Крепостная интеллигенция — продукт разложения крепостного строя.
* В рукописных сборниках, принадлежавших крестьянам, помещены статьи из «Повести о семи мудрецах», повести из «Великого Зерцала», «Сказание о Вавилонском царстве», «Сказание о табаке», выписки из произведений Максима Грека, «Житие Петра и Февронии», выписки из Трифона Коробейникова, тексты «Полионциона», «Родословие от Адама», «Бова», былина об Илье, «Азовское сидение», «Похождение мороза», «Слово о злых женах», «Наказание отца сыну» и др. (Сперанский М. Н. Рукописные сборники XVIII века: Материалы для истории русской литературы XVIII века. М., 1963. с. 86—87, 90).
1 Преображенский А. А. Об эволюции классово-сословного строя в России.— В кн.: Общество и государство феодальной России: Сб. статей, посвящ. 70-летию акад. Л. В. Черепнина. М., 1975, с. 76—85.
2 Рындзюнский П. Г. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958; Дружинин Н. М. Русская деревня на переломе 1861—1880 гг. М., 1978; и др.
3 Краснобаев Б. И. Русская культура XVIII в.: Предмет и задачи изучения.— История СССР, 1976. № 6. с. 40.
4 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 577.
5 Крестьянская война в России в 1773—1775 годах. Восстание Пугачева. Л., 1961—1970. Т. 1—3; статьи Л. В. Черепнина, Е. И. Индовой, А. А. Преображенского, Ю. А. Тихонова, В. В. Мавродина в книге «Крестьянские войны в России XVII—XVIII веков: Проблемы, поиски, решения» (М.. 1974); Громыко М. М. Трудовые традиции русских крестьян Сибири (XVIII — первая половина XIX в.). Новосибирск, 1975; Малышев В. И. Старинные переплеты и рукописные находки.— Рус. лит., 1960, № 4; Он же. Древнерусские рукописи Пушкинского Дома. М.; Л.., 1965; Труды отдела Древнерусской литературы. М.; Л., 1957—1971, Т. 13, 14, 16, 18, 21, 26; и др.
6 Выставка массовой рукописной литературы XVIII в.; Путеводитель. (Сост. В. Н. Перетц). Л., 1934; Коган Ю. Я. Очерки по истории русской атеистической мысли XVIII в. М., 1962; Розов Н. Н. Русская рукописная книга: Этюды и характеристики. Л., 1971.
7 Елеонский С. Ф. Старинные переводные повести в русских народных пересказах.— Рус. лит.: Учен. зап. Моск. пед. ин-та им. В. П. Потемкина, 1958, т. 94, вып. 8, с. 4—5; Мартынов И. Ф. К вопросу о русском книжном репертуаре второй половины XVIII в.— В кн.: Рукописная и печатная книга. М., 1975, с. 194.
8 Милюков М. О том, что читает народ и откуда берет он книги.- Книжник, 1865, № 1; Маракуев В. Н. Что читал и читает русский народ. М., 1886; Ивин И. О народно-лубочной литературе: (К вопросу о том, что читает народ).— Русское обозрение, 1893, № 9—10: Шевченко С. Ф. К вопросу о том, что читал народ в XVIII столетии.— Филол. зап., Воронеж, 1915, вып. 5/6; Благовещенская Е. В. Надписи крестьян и дворовых XVIII—XIX вв. на книгах.— История СССР, 1965, № 1; Ромодановская Е. К. О круге чтения сибиряков в XVII— XVIII вв.: Исслед. по языку и фольклору. Новосибирск, 1965. Вып. 1.
9 Буш В. В. Древнерусская литературная традиция в XVIII в.: (К вопросу о социальном расслоении читателя).— Учен. зап. Саратов. ун-та им. Н. Г. Чернышевского, 1925, вып. 3, с. 8.
10 Благовещенская Е. В. Указ. соч., с. 140—143.
11 Там же, с. 141.
12 ЦГАДА, ф. 16. Внутреннее управление, оп. 1, д. 519, л. 10—22.
13 Сочинения и переводы Владимира Лукина. СПб., 1765, ч. 1, с. XVIII; о нем см.: Степанов В. П. Новиков и его современники. В кн.: XVIII век. Л., 1976, сб. 11, с. 214.
14 Цит. по: Яцевич А. Г. Крепостной Петербург пушкинского времени. Л., 1937, с. 108—109; Коган Л. А. Крепостные вольнодумцы (XIX век). М., 1966, с. 54—55.
15 Жуков 3. Иртыш, Иппокрена лета: Поэты-тоболяки XVIII столетия.— Омский альманах. Омск, 1939, кн. 1, с. 131.
16 Письма русского офицера / Писаны Федором Глинкою. М., 1815, ч. 3, с. 99—111.
17 Сакулин П. Н. Русская литература. Ч. 2.— В кн.: Теория и история искусства. М., 1929, вып. 12, с. 126; Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1888, кн. 1, с. 20; Яцевич А. Г. Указ. соч., с. 108, 109.
18 Штранге М. М. Русское общество и Французская революция 1789—1794 гг. М., 1956; Он же. Демократическая интеллигенция России в XVIII веке. М., 1965; Коган Ю. Я. Указ. соч.; Розов Н. Н. Указ. соч.; Джеджула К. Е. Россия и Великая Французская буржуазная революция конца XVIII в. Киев, 1972; Клибанов А. И. Народная социальная утопия в России. М., 1977.
19 Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1952. т. 6, с. 170.
20 Народные чтения. 1860, кн. 3, с. 166—174.
21 Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15-ти т. М., 1950, т. 5, с. 696.
22 Безсонов С. В. Крепостные архитекторы. М., 1938, с. 20.
<< Назад Вперёд>>
