К вопросу о правовом положении колоний
В XVII в. астраханские «иноземцы» как иностранцы были полностью освобождены от тягла и повинностей в пользу Русского государства. Они платили только таможенные пошлины, «поамбарщину» за наем лавок, а также «провозные деньги» и «пожилое» за право жить в Астрахани37. Это положение сохранилось и в первой четверти XVIII в. Только на жителей Бухарского, Гилянского и Агрыжанского дворов в 1710 г. был наложен добавочный «подымный сбор»38.
Жители колоний пользовались свободой вероисповедания и могли беспрепятственно отправлять свои религиозные обряды. В 1684 г. при жалобе на индийцев русские купцы писали, что они, живя в Астрахани, многие годы «мертвые тела свои в землю не кладут, пожигают огнем, а пепел тех своих мертвых тел мечут в реки, а достальной пепел бросают по ветру...». Для индийских погребальных костров в 1682 г. были отведены особые места. Для отправления религиозных обрядов на Индийском дворе была «кумирня», а в индийской колонии жили представители духовенства. На Бухарском и Гилянском дворах также имелись мечети.
В Армянской слободе в армянском соборе службу вело армянское духовенство, сохранявшее все своеобразие армянских обрядов39.
В административном отношении колонии представляли собой особые самоуправляющиеся общины, во главе которых стояли выборные лица. Они следили за соблюдением правил внутреннего распорядка, решали возникавшие внутри общины конфликты и представляли ее при переговорах с царской администрацией.
Источников, которые рисовали бы внутреннюю жизнь астраханских колоний в конце XVII — первой четверти XVIII в., немного. Это главным образом следственные дела, возникавшие, когда жители колоний, добиваясь пересмотра решений общины, апеллировали к местным властям. Из них особенно интересны три дела, рисующие взаимоотношения внутри индийской колонии, которые возникли в связи со спорами о наследстве умерших купцов в конце 20-х гг. XVIII в.
Как выясняется по этим делам, индийская колония делилась на 3 сообщества, называвшихся в русских источниках «компаниями». Это слово весьма неточно, так как «компании» не носили делового характера. Вероятнее всего, индийские сообщества объединяли людей, принадлежавших к разным подразделениям, которые существовали внутри индийского купечества. Если конфликты возникали между членами одного сообщества, их разрешали они сами, но в случае разногласий дело передавалось на рассмотрение всей общины. Тогда каждое сообщество рассматривало вопрос отдельно, и, придя к решению, составляло «мнение» в письменном виде. Для окончательного вывода требовалось согласие не менее двух сообществ. Выполнение принятого решения возлагалось на «главного компанейщика» — выборное лицо, возглавлявшее управление колонией. В первой четверти XVIII в. выборным «компанейщиком» длительное время был Анбурам Мулин, После его смерти этот пост занял его племянник Небагу Чажуев, потом замененный Tарачаном Бансирамовым.
При решении вопроса об имуществе умерших членов колонии община руководствовалась принципом, что наследниками являются отец, брат и сын умершего, а уж затем другие родственники. Если наследники жили не в России, община посылала им извещение о смерти купца, а до их приезда поручала завершение дел покойного и хранение его ценностей, товаров и имущества «главному компанейщику» или одному из своих членов. Порядок этот хорошо вырисовывается по делу об имуществе купца К. Дадлаева, который в 1715 г. сошел с ума, а в 1716 г. покончил с собой. Возникло дело в 1729 г. по жалобе индийца Л. Гумнаева, который обратился к астраханскому губернатору И. А. фон Менгдену, обвиняя хранителей имущества умершего К. Дадлаева А. Мулина и Н. Чажуева в нарушении индийских порядков.
Л. Гумнаев писал, что А. Мулин действовал, не имея необходимого «по их индейскому закону и обыкновению определения», подписанного всеми «компанейщиками». Опровергая это, поверенный Н. Чажуева заявил, что Л. Гумнаев должен был давно «по их индейскому обыкновению бить челом компанейщикам своим», чего своевременно не сделал. Сам же Н. Чажуев, подробно изложив обстоятельства дела, доказывал, что судьбу имущества Дадлаева решала община. По его словам, в 1715 г. индийцы Б. Дургаев, Б. Лалаев и Н. Дермуев от лица членов общины просили А. Мулина, чтобы он «у него Кандария книги, по которым надлежало долги его выбрать, взял к себе для выбирания тех долгов до ево, Кондариева, паки в прежний ум возвращения, с платежом прибыли на каждый рубль по полуденьге в месяц, дабы оные деньги от безумия оного Кондариева напрасно не пропали». Мулин согласился и вел дела, записывая, «сколько выбрано и что не выбрано», в особые книги. Тогда же община установила, что Дадлаев имеет прямых наследников в Индии. Поэтому после его смерти произвели опись его имущества и оно было положено А. Мулиным «при всех индейцах... в кладовой компанейской анбар» на хранение.
Вскоре А. Мулин умер и его дела принял Н. Чажуев, который и стал хранителем имущества К. Дадлаева. В ответ на претензии Л. Гумнаева Н. Чажуев соглашался отдать отчет в делах и передать вещи Дадлаева на хранение другому лицу, но требовал, чтобы по этому поводу состоялось решение двух индийских сообществ. Он хотел также получить «от помянутых компаний за их компанейскими руками в отдаче тех пожитков, кому они принять повелят, для оправдания и очистки в Индии пред его, Кандариевыми, сродники и наследники ...повелительное определение»40.
Как видно из этих показаний, ни в 1715 г., ни в 1716 г. члены индийской общины к астраханской администрации за разрешением вопроса не обращались, действуя самостоятельно, на основании установившихся в общине порядков. Поэтому понятно, что, когда в 1719 г. астраханская администрация попыталась вмешаться в спор об имуществе купца Ругната, индийцы запротестовали и дошли с протестом до самого Петра I. Этот спор возник в связи с тем, что индийская община отказала в праве на наследство жене умершего Кумаши и крещеному индийцу Федору Федорову, утверждавшему, что он родственник покойного. Отказ был вызван тем, что в Индии у Ругната жил родной брат Бамбу Кокуев. Тогда Кумаши и Ф. Федоров обратились в Астраханскую губернскую канцелярию, которая решила вступиться за крещеного Ф. Федорова, ставшего полноправным русским подданным. Пожитки Ругната были описаны и опечатаны. Но Ф. Федорову отдали только на 100 руб. кофе и на 825 руб. других товаров, а Кумаши получила платья и жемчужные уборы.
Поскольку оставшееся имущество, включая подлежащие сбору долги и товары, отосланные за Каспийское море, оценивалось огромной суммой, сначала в 9000, а затем в 30 000 руб., претенденты полученным не удовлетворились. В 1721 г. они вновь обратились к царским властям, причем Кумаши просила выдать ей и дочери часть имущества мужа «на прожиток», а Ф. Федоров претендовал на все имущество. Индийская община со своей стороны обратилась с жалобой к приехавшему в Астрахань Петру I. 31 октября 1722 г., приняв А. Мулина и поговорив с ним, Петр I приказал печати снять и передать ему пожитки Ругната с тем, чтобы вопрос решала сама индийская община. В ноябре же 1722 г. он отдал специальный указ общего характера, «чтоб с оставшихся после умерших индейцев пожитках иметь определение самим индейцам, по своему закону и обыкновению, а в их дела губернатору и протчим правителям не вступать». Таким образом, право индийской общины на самостоятельное решение споров о наследстве было официально подтверждено.
В дальнейшем, если в русские органы управления поступали просьбы от индийцев о пожитках, их обычно отсылали «главному компанейщику», ограничиваясь указанием ускорить разбор дела. Когда Ф. Федоров в 1726 г. снова обратился с просьбой о наследстве Ругната уже в Сенат, оттуда в Астрахань было послано распоряжение «индейских компанейщиков принудить, чтоб они о тех Ругнатовых пожитках определение учинили по их обыкновению и закону, чтобы впредь от новокрещенного индийца Федора Федорова о том челобитья не было»41.
Позднее, когда в 1727 г., астраханский магистрат принял челобитную индийца Нараина, касающуюся имущества скоропостижно скончавшегося купца Вишната, губернатор дал бурмистрам выговор и потребовал объяснения: «Чего ради в Астраханском магистрате, презирая вышеписанный именной указ, о таких после умерших индейцов пожитках челобитные принимают и следствия производят и в их дело вступаютца». До челобитной Нараина имущество Вишната по решению индийской общины было отдано купцу А. Аржанову, чтобы он отвез его в Индию и передал отцу Вишната. Просьба Нараина вмешаться в дело вызывалась тем, что он, как и Аржанов, был одним из доверенных лиц Вишната и боялся, что его наследники станут предъявлять ему претензии, Получив отказ в магистрате, он обратился к губернатору, но тот только отправил в индийскую колонию письмо, предложив индийцам разобрать дело «по их обыкновению и закону» в течение 3 недель и избавить спорящих «от напрасных волокит и помешательств в промыслах»42.
Вопрос о волоките, поднятый губернатором, был не случайным. Из этих же дел видно, что согласие между индийскими сообществами достигалось не так легко. Мнения часто расходились, и решения откладывались на длительное время. В 1726 г. при новом обсуждении дела об имуществе Ругната после жалобы Ф. Федорова в Сенат все 3 «компании» высказали разные мнения. Первое сообщество, которое возглавлял Т. Бансирамов, предложило отказать Ф. Федорову, ибо не признавало его родственных отношений с Ругнатом. Оно выступило и против предложения доверить имущество бывшему приказчику Ругната Винидасу на том основании, что он ведет «непорядочное житье», и настаивало, чтобы до приезда Бамбы Кокуева хранителем оставался Н. Чажуев. Второе сообщество во главе с Джударамом Барва, не утверждая и не отрицая родства Федорова с Ругнатом, считало, что поскольку он после смерти Ругната жил в его лавке вместе с Винидасом, то вопрос об имуществе Ругната должны решать Федоров и Винидас. Третье сообщество во главе с Бансирамом Хирбатовым признавало Ф. Федорова родственником Ругната и считало, что имущество умершего надо отдать ему на хранение до приезда брата Ругната. Отсутствие единства мнений привело к тому, что решение дела было отложено и делами Ругната продолжал ведать Н. Чажуев43.
Впоследствии Ф. Федоров снова обратился в Сенат. В 1734 г. там был составлен доклад для императрицы Анны Иоанновны, где говорилось, что Бамбу не приехал и появилось сомнение, существует ли он, а также высказывалось предположение, что индийцы отказывают Федорову из-за того, что он крестился. Кабинет императрицы решил отложить решение еще на год с тем, чтобы дать индийцам время для получения «подлинного свидетельства из Индии о прямых умершего наследниках, дабы от тех индейских купцов впредь какого челобитья и жалобы в том не происходило». Таким образом, дело продолжалось 15 лет и закончено не было44.
Имелись разногласия у сообществ и по делу об имуществе К. Дадлаева. Как показывал Л. Гумнаев, «из оных компаней 2 компанеи, а именно Жадарамовой и Бансирамовой компаней индейцы к оному определению были в собрании и в готовности, а третьей Тарачандовой компаней всегда в согласие к тому определению не приходили и чинили разные отговорки... знатно наровя своей компаней индейцу, реченному Небагу...». В деле упоминалось, что сообщество, возглавляемое Т. Бансирамовым «с означенными Жадарамовой и Бансирамовой компаниями имеют немалую ссору и рознь»45.
Эта рознь, как можно предполагать, была не случайной, а порождалась глубокими внутренними противоречиями в колонии. По всем трем делам об имуществе умерших купцов выясняется, что спор внутри общины всегда шел между одними и теми же сообществами, а искавшие помощи русских властей индийцы всегда подчеркивали, что «главного компанейщика», сначала А. Мулина, затем Н. Чажуева и Т. Бансирамова поддерживают и им «норовят» одни и те же лица: Нат и Суханаад Дермуевы, Дживан Неалуев и др. По определению Л. Гумнаева, все они были «великие други и товарищи». Указание на эти имена помогает установить, что первое сообщество, возглавлявшееся Т. Бансирамовым, с мнением которого пытались спорить другие сообщества, состояло из крупнейших индийских купцов-оптовиков и ростовщиков. Выдвигая в течение многих лет из своей среды «главного компанейщика» и поддерживая его, они крепко держали власть в колонии, в большинстве случаев навязывая другим свою волю. Второе сообщество объединяло средние слои колонии, а третье — ее низы.
Характерно, что глава третьего сообщества Бансирам Валуев Хирбатов, давая сведения о себе в 1747 г., показал, что «купечества никакого не имеет, нищей, пропитание имеет от показанных индейцев»46. Возможно, он принадлежал к числу дервишей и пользовался влиянием среди низов и частично средних слоев колонии. Поддерживая людей, выступавших против «главного компанейщика» и его окружения, второе и третье сообщества выражали таким образом свое недовольство засилием богатой верхушки и пытались воспротивиться ее влиянию и стремлению полностью подчинить себе жизнь колонии. Победить ее было крайне трудно, о чем свидетельствуют неудачи и Ф. Федорова, и Л. Гумнаева.
Однако иногда удавалось достичь единства мнений. Об этом говорит история Марвари Бараева, крупнейшего астраханского ростовщика первой четверти XVIII в. Подробности его дела неизвестны, но по одной из повторных челобитных М. Бараева, датированной 1739 г., выясняется, что он оказался в тяжелом конфликте с большинством общины и она, воспользовавшись смертью его компаньона Б. Алимчандова, лишила М. Бараева всех его капиталов. Этому решению способствовало мнение сообщества Б. Хирбатова, с которым, как особенно подчеркивал М. Бараев, он был не согласен.
Как можно понять из челобитной, М. Бараев хотел после смерти Б. Алимчандова получить часть его вещей и выделить свей капитал, который он определял в 50 000 руб. Община отказала ему, утверждая, что он был только приказчиком, а не компаньоном Алимчандова. Обращение М. Бараева за помощью в губернскую канцелярию, а затем в Сенат осталось безрезультатным, несмотря на покровительство И. Кирилова, который охарактеризовал его как человека полезного и «бывшего нарочитого капиталиста, но от своей братьи индейцев обобранного». В 1738 г. Сенат вернул дело Бараева индийской общине, но она решения не изменила. Возможно, что кроме третьего сообщества против Бараера выступили и его конкуренты из первого сообщества. Осенью 1739 г., обращаясь в Кабинет императрицы, М. Бараев жаловался, что дело его «об оставших после умершего индейца Балакая Алимчандова, а моего компанейщика, пожитках и собственных моих на 50 000 рублев, которые отнеты у меня астраханскою Индейскою компаниею самовольно», вторично решено неверно. Поэтому он просил взять его дело для пересмотра ,в Кабинет. Впоследствии М. Бараев крестился, стал Петром Федоровым, но делу его это не помогло. В 1760 г. оно продолжало оставаться нерешенным47.
Дело М. Бараева все-таки было исключением. Чаще крупные купцы и «ростовщики поддерживали друг друга и если не добивались угодного им решения, то всячески тянули дело. Затягивание дела было для них даже более выгодно, так как позволяло пускать в ход полученные на хранение средства и получать в свою пользу прибыль от их оборота. Поэтому они стремились, чтобы капиталы умерших купцов не уходили за пределы их круга, употребляя для этого все свое влияние в колонии. О силе этого влияния особенно ярко свидетельствует дело об имуществе другого крупнейшего купца и ростовщика индийской колонии С. Дермуева.
Сухананд Дермуев, или Дарымдасов, прибыл в Астрахань вместе с братом Натом Дермуевым в 1716 г. Давая сведения о себе в 1747 г., он показал, что был выходцем из города Мультана и «имеет купечество розными персицкими товары, а товар присылают к нему ис Персии по письмам приятели индейцы». Уже в первой четверти XVIII в. он был одним из самых видных лиц в колонии и входил в ближайшее окружение «главных компанейщиков» А. Мулина, Н. Чажуева и Т. Бансирамова. Когда он умер в 1758 г. во время поездки в Москву, у него осталось «денег, товару, векселей и писем до 300 000 рублев». Прямых наследников ни в России, ни в Индии у него не оказалось. Приказчик Дермуева шемахинский армянин Б. Асламов, который перешел в русское подданство, обратился в Сенат, называя имущество Сухананда выморочным и предложил его конфисковать. По закону он должен был в этом случае получить в награду половину конфискованного. Дело длилось с 1757 до 1760 г. и кончилось в пользу общины, которая вынесла решение передать имущество Сухананда его племяннику М. Жесмаилову и его компаньону К. Мадодасову. Основой для прекращения дела Сенатом послужил старый указ Петра I48.
Армянская колония, как можно предположить по некоторым данным, состояла в первой четверти XVIII в. из двух общин. Во время восстания 1705 г. ответственные документы круга от армян всегда подписывали Оганес сын Мирзы и Петрос сын Ивана — оба крупные купцы. Судя по тому, что те же документы от индийцев подписывали А. Мулин и еще 3 человека, очевидно, от трех сообществ49, то весьма вероятно, что Оганес и Петрос были старостами армянских общин. Известно также, что у армян было 2 церковных прихода. Позднее население армянской колонии делилось на 3 «партии», или «статьи». Две первые «партии» объединяли купечество, третью — составляли ремесленники, мелкие торговцы и работавшие по найму. Нити управления держали выборные лица, решавшие все внутренние дела. Следы этой системы сказались при создании армянского ратгауза в 1747 г., куда от каждой «статьи» было избрано по судье50.
Можно предполагать, что по тем же принципам складывалась жизнь и остальных колоний. Но, обладая правом самостоятельно решать внутренние дела, население астраханских колоний не было, однако, совершенно независимо от царской администрации. Оно полностью подчинялось ей в таких вопросах, как передвижение по России, оценка товаров и определение суммы пошлин, получение лавок в гостиных дворах и мест под дворы и городские лавки. Население колоний обязано было оформлять в местных органах разные частные сделки (займы, подряды, торговые договоры, купчие крепости, наем работников и т. п.), подлежало русскому суду за тайный провоз товаров, а также когда возникали конфликты с русскими людьми, населением других колоний или приезжими восточными купцами. Дела эти разбирали и в Астрахани, и в Москве. В 1675 г., например, следствие по доносу на индийца А. Чина, обвинявшегося в тайном провозе товаров, шло в Посольском приказе. Там же в 1676 и 1679 гг. разбирали споры индийцев и персидских купцов по поводу долгов51.
В Астраханской приказной палате в 1707 г. и позже слушали дела по жалобам астраханских «иноземцев» о взыскании долгов, о кражах, оскорблениях, побоях и др.352/sup>. Местная администрация в таких случаях совершенно забывала о неполном подданстве жителей колоний и не делала им никаких исключений. Так, когда жители Бухарского двора Асен и Усеин Инакбаевы не отдали в срок 5 индийцам долг более 600 руб., суд, признав право кредиторов и на «истиные» и на «прибыльные» деньги, решил отдать им 52 конфискованные у Инакбаевых жемчужные серьги, а если этого будет недостаточно, то Инакбаевых «сослать для зарабатывания в галерную работу, по указу». То, что они были «бухаряня», никак не отразилось на решении. Был приговорен к наказанию и «бухарянин» А. Мамеделиев. Задолжав индийцу К. Васуеву 15 руб., он угрожал убить его и двор его сжечь53. Исключений не делали даже членам Джульфинской компании. В 1706 г., например, «шаховой области торговой армянин Хачик Иванисов» по жалобе москвича Козлова был арестован и закован в кандалы54.
Зависимость от местной администрации и подсудность ей по ряду дел приводили к тому, что население колоний, хотя и в меньшей степени, чем русские люди, испытывало произвол местных властей. Так, в 1684 г. индийцы подали жалобу царевне Софье, перечисляя обиды астраханских воевод и астраханского подьячего В. Кучукова55. В 1704—1705 гг. воевода Т. Ржевский при явке товаров «со всякой привозной овчинки да со всякого верблюда, с отпуску из Астрахани в Хиву, и в Бухару и с привозу имал по гривне, да с копыт по 8 денег, да водопойного 6 денег», а с тех, кто ехал в Персию, «брал по рублю и по сафьяну и по пуду пшена сорочинского». Он запретил жителям колоний возить и носить себе воду, заставив их покупать по 4 деньги бочку у откупщиков, которым отдал откуп на подвоз воды в Татарскую слободу. За продажу с рук, которой жили мелкие торговцы, он приказал взыскивать «по 10 денег и на гривну и на рубль». С казанских ясашных татар он требовал дополнительно к их обычному сбору еще «по 8 гривен и по 30 алтын», заставлял их возить себе сено и дрова. Жалованную грамоту мусульманам, освобождавшую их от поборов с мечетей и свадеб, Т. Ржевский игнорировал и взыскивал с них «деньгами и ясыри», и «коньми». Даже у кормовых иноземцев он удерживал треть жалованья, а если «о каких нуждах приходили бить челом, отказывал для взятков». В начале XVIII в. с населения колоний стали брать все канцелярские сборы, а так как их отдавали на откуп, то жители колоний стали испытывать и произвол откупщиков, а откупщики брали с них, как и с русских, «з гривны по 2 деньги, с рубля по 3 алтына по 2 деньги, с лодки привального по гривне, с мест по 2 деньги»56.
Таким образом, сохраняя особый правовой статус, жители астраханских колоний одновременно подпадали под действие отдельных российских законов и господствовавших норм жизни, характерных для феодально-крепостнического режима России.
36 Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР, ч. I, раздел II, № 105; Русско-индийские отношения в XVII в., № 225, с. 329 и 337.
37 Русско-индийские отношения в XVII в., № 225, с. 314—315.
38 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 119, с. 238.
39 Русско-индийские отношения в XVII в., № 223, 225; Юхт А. И. Индийская колония в Астрахани, с. 137; ЦГАДА, ф. 350, д. 147.
40 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 53, с. 102-107.
41 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 48, с. 80—81.
42 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 48, с. 80—81.
43 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 48, с. 82.
44 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 64 и 163.
45 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 53, с. 104.
46 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 32, с. 266.
47 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 74, 81, 163.
48 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 163.
49 См.: Голикова Н. Б. История составления обращений участниками Астраханского восстания 1705—1706 гг. — История СССР, 1971, № 6, с. 168.
50 См.: Юхт А. И. Армянская колония в Астрахани..., с. 19.
51 Русско-индийские отношения в XVII в., № 141, 166, 168, 180.
52 ЦГАДА, ф. 1104, д. 4; ААО, ф. 394, оп. 1, д. 7, 9, 16, 109 и др.
53 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 48, с. 74—75, 79.
54 Армяно-русские отношения в XVIII в., № 6.
55 Русско-индийские отношения в XVIII в., № 33, 224.
56 См.: Голикова Н. Б. Политические процессы при Петре I. М., 1957, с 308—309.
<< Назад Вперёд>>
