Комплектование дьячества
Как уже говорилось, вопрос о комплектовании дьяческой группы является в значительной мере производным от вопроса о комплектовании подьячих. Вместе с тем он представляет несомненный самостоятельный интерес в связи с тем, что позволяет нам выяснить социальные корни верхнего слоя приказных людей, в большей, чем подьячие, степени принимавшего участие в управлении государством как на уровне центральных, так и местных учреждений.

Если применительно к формированию подьяческой части приказных людей появление общих законодательных норм имело место уже в первой половине века, то для дьячьей части подобного законодательства не существовало вовсе. Вопрос о назначении того или иного лица думным или приказным дьяком решался каждый раз в индивидуальном порядке.

Существенно в этом плане проследить сам порядок вступления в дьячество. Для думных и приказных дьяков основным оформляющим их положение документом был царский указ, записанный в разрядную книгу. Челобитной самого «жалуемого» думным или дьячьим чином лица при этом не требовалось. Пожалование сопровождалось особой церемонией «объявления» нового чина, после чего пожалованный дьяк приводился к присяге. По указу 10 апреля 1667 г. предписывалось служилых людей разных чинов, от стольников до жильцов (в том числе и дьяков), приводить к присяге «в тех числех, кто в котором будет пожалован». Без присяги же дьякам не разрешалось приступать к работе в приказах («в приказех не сидеть и никаких дел не делать»)149. Подобная практика имела место еще до указа 1667 г. и широко бытовала после него. В 1648 г. в грамоте нижегородскому воеводе содержится распоряжение о приведении к кресту находившегося при нем И. Чистого, пожалованного в дьяки. К. Патокин и Д. Шубин получили дьяческий чин 3 января 1650 г. и в тот же день были приведены к присяге150. В 1692 г. протопоп Успенского собора привел к присяге вновь назначенного дьяком А. В. Герасимова151. В 1693 г. приводятся «к вере» вновь произведенные дьяки К. В. Алексеев и Д. И. Шапкин152.

Сам факт пожалования записывался в краткой формулировке в разрядную и боярскую книги под соответствующим числом153.

Обобщенную характеристику происхождения приказных дьяков середины XVII в. находим в книге Г. К. Котошихина, который писал, что они происходят «из дворян московских, и из городовых, и из гостей, и ис подьячих»154. Как видим, само расположение служилых групп указано не в зависимости от количества вышедших из них дьяков, а по их социальному весу в обществе.

Следуя указанному Котошихиным направлению, попробуем рассмотреть имеющиеся в нашем распоряжении данные о предшествующей службе приказных дьяков. Для этого прежде всего привлечем обобщающие документы в виде упоминавшихся выше боярских книг и боярских списков.

Используя и сопоставляя источники этих видов, удалось получить данные о предшествующей службе 413 приказных дьяков. Несмотря на то, что эти данные далеко не исчерпывают всех происшедших на протяжении XVII в. пожалований (С. К. Богоявленский считает общее число дьяков этого времени примерно равным тысяче человек)155, они все же позволяют сделать некоторые наблюдения над происходящим процессом.

Прежде всего, содержащиеся в табл. 9 цифры убедительно свидетельствуют, что основная часть приказных дьяков до получения дьяческого чина прошла через подьяческую службу. Для первой половины века из 110 вновь пожалованных в дьяки ранее были подьячими 86 человек. При этом подавляющая часть их вышла из состава подьячих московских приказов. О пожаловании в дьяки местных подьячих мы имеем для этого времени только два упоминания, приходившихся на середину века. В боярской книге 1657 г. указан М. И. Гробов, пожалованный в дьяки из псковских подьячих, и Л. Самсонов — из севских156. Боярские книги фиксируют также особое положение патриарших дьяков, о чем свидетельствуют случаи перевода их в дьяки приказные (например, в 1647 г. Г. Одинцова)157.

Для первой половины века отмечено сравнительно много пожалований (18) в дьяки непосредственно из служилых людей разных рангов. Они примерно поровну разделяются между дворянами московскими и городовыми (10 и 8). Из восьми дьяков, пожалованных из городового дворянства, четыре до дьячества были представлены выборными (Н. С. Талызин — по Зубцову, М. И. Алфимов — по Нижнему Новгороду, К. И. Жохов — по Ярославлю, О. Пустынников — по Угличу)158.



Таким образом, московские подьячие и городовые дворяне являлись основными группами, из которых непосредственно вербовалась дьячья верхушка в первой половине века. За исключением Я. Д. Пятого, который попал в дьяки из стременных конюхов159, и Н. Чистого, происходившего из гостей160, представителей других групп населения среди отмеченных в боярских книгах и списках пожалований в дьяки для этого периода мы не находим.

Во второй половине XVII в. в комплектовании дьячества происходят несомненные сдвиги. С общим ростом дьяческой группы втрое возрастает число дьяков, предварительно прошедших через подьяческую службу. Из 303 дьяков второй половины XVII в. 267 являлись бывшими подьячими. Знаменательно при этом увеличение до 17 пожалований в дьяки из местных подьячих, что для предшествующего времени было исключительным явлением. Большая часть пожалованных вышла из приказных штатов крупных южных городов: 5 из них (Л. Самсонов, И. Матвеев, П. А. Исаков, А. Кобяков и К. Судейкин) были ранее севскими подьячими, два (Т. И. Шульгин и Г. Т. Шаблыкин) — белгородскими. Другим новым явлением было сокращение доли пожалований в дьяки непосредственно из дворянских кругов Москвы. Общее число подобных пожалований по сравнению с первой половиной века уменьшилось с 18 до 14. Знаменательно почти полное отсутствие зафиксированных в использованных нами источниках пожалований из городового дворянства. Имело место только одно пожалование (в 1661/62 г. из новгородских дворян Н. Арцыбашева), которое стоит, однако, на грани двух периодов и отражает скорее положение, характерное для первого из них. Следует отметить также среди пожалованных во второй половине XVII в. дьяков большее количество, чем ранее, выходцев из промежуточных групп — дворцовых служителей, крестовых дьяков и т. д.

Вместе с тем необходимо помнить, что приводимые в боярских книгах и списках сведения относительны, так как дают скорее служебную, чем социальную характеристику. Достаточно вспомнить, что подьячие, на базе которых в основном вырастает дьячество XVII в., являлись пестрой по своему происхождению средой. Попытка преодолеть ограниченность сохранившихся документов была сделана в статье С. К. Богоявленского, который положил в основу исследования вопроса о происхождении дьяков источники родословного характера. Несмотря на относительность его подсчетов, они с известными оговорками могут быть нами приняты. По данным Богоявленского, 71% всех дьяков XVII в. был представлен выходцами из дворянских кругов, в то время как только 18% было явно недворянского происхождения. Происхождение для 11% установить ему не удалось. Анализируя далее эти данные, исследователь приходит к выводу о том, что дворянская прослойка в среде дьяков уменьшается уже в течение первой половины XVII в. Если в 1628 г. она составляла, по его мнению, 79% от общего числа, то в 1635 г. доля выходцев из дворянства в среде дьячества была равна уже только 66%. На протяжении второй половины века уменьшение это продолжается, и к 1682 г. число дьяков-дворян составляет немногим больше половины (53%). Богоявленский при этом отмечает некоторое возрастание их количества в последние годы XVII в., что было связано с изменениями во внутренней политике правительства161.

Особо следует остановиться на том месте, которое в среде дьяков занимали выходцы из гостей и других высших посадских слоев. Боярские книги отметили только два случая назначения гостей непосредственно в дьяки, минуя подьяческое звание. В действительности в составе дьячьей группы выходцев из гостей было значительно больше. Среди них можно назвать Н. Чистого, А. Кириллова, К. С. Борина, Г. Панкратьева, Д. Панкратьева, Е. И. Иванова, И. Л. Герасимова, А. Чистого и ряд других. Причиной их включения в приказную среду была необходимость, испытываемая приказной администрацией в людях со специальными, главным образом торговыми навыками. Таковы были оценка мехов в Купецком приказе, работа Отдаточного и других дворов, отдельные торговые операции дворцового ведомства с западноевропейскими купцами и т. д. На первых порах гости и торговые люди гостиной и суконной сотен выполняли подобные службы в качестве сословной повинности. В ходе этих работ правительство имело возможность оценить деловые качества отдельных представителей этой категории населения. Отсюда был прямой путь для них в важнейшие финансовые приказы162. Как правило, первоначально они включались в число подьячих, реже — непосредственно дьяков.

Знаменательно, что совсем скрытым в используемых нами сводных источниках остаются связи дьячества с духовными кругами. Не говорит о них и Г. К. Котошихин. В то же время по биографическим данным они несомненно имели место. Достаточно сказать, что имелось много дьяков, фамилии которых, как и подьяческие (о чем говорилось выше), указывали на их явное духовное происхождение. Так, на протяжении XVII в. насчитывалось 13 дьяков, носивших фамилию Протопоповых, причем родство между ними можно установить только для двоих (Бориса Ивановича и Льва Борисовича).

* * *

Рассмотрим особо социальные корни верхушки приказных людей — думных дьяков. Обратимся прежде всего к той характеристике, которую дал им Г. К. Котошихин. Она заключается в следующем: «...и тех думных дьяков бывает из дворян, и из гостей, и ис подьячих»163. Таким образом и сама характеристика и порядок ее составных частей близки к той, которую Котошихин давал источникам комплектования приказного дьячества. В качестве отличия можно отметить только отсутствие для думных дьяков упоминания о городовом дворянстве.

Говоря о происхождении думных дьяков, следует прежде всего подчеркнуть еще большую преемственность для них приказной службы, одно- и двухстепенной (т. е. подьяческой и дьячьей или только дьячьей). По нашим данным из 46 думных дьяков XVII столетия (не считая временных думных при боярах) три человека, И. А. Гавренев, С. И. Заборовский в первой половине века и А. С. Кириллов во второй половине, не служили предварительно дьяками. Кроме них, 23 человека прошли все ступени приказных чинов, и подьяческую и дьячью, а 20 — только дьячью. При этом из 17 думных дьяков первой половины XVII века 6 человек — несомненные выходцы из московского дворянства, 2 — из городового, 2 — из гостей; для 7 человек твердых данных о их дворянских связях не найдено, однако косвенные свидетельства в пользу этого имеются.

Из 23 думных дьяков второй половины века, происхождение которых нам известно, приказная служба была наследственной, хотя и с некоторыми отклонениями, для 15 человек, т. е. явного большинства. Это позволяет говорить об изменении характера думного дьячества, превращении его из группы большей частью дворянского происхождения в группу, формирующуюся главным образом на базе сложившихся к середине века приказных фамилий.

Вместе с тем думное дьячество было прямым путем к слиянию с дворянскими кругами, что давало большую возможность для пользования служилыми привилегиями и значительно повышало престижность их положения.

* * *

Таким образом, на протяжении XVII в. происходило упрощение сложных на первых порах источников формирования приказной группы служилого населения в целом. Наиболее важным в этом процессе было, во-первых, складывание с середины столетия особой приказной среды в городах, которая служила базой для комплектования приказных штатов государственных учреждений. Пополнение их за счет выходцев из других социальных групп и подгрупп постепенно становилось второстепенным. То есть к концу века в составе городского населения создается приказная часть, которая сама себя воспроизводит. Во-вторых, не менее важно было превращение приказных людей всех учреждений страны в единую массу, в которой смешивались приказные люди Центра и городов и которая приобретала в результате постоянных перемещений приказных людей из Центра на места и с мест в Центр значительную подвижность и была полностью подчинена центральной власти. Именно создание в конце века этой мобильной и послушной массы, позволяющей правительству в нужный момент сконцентрировать значительное количество приказных кадров для выполнения первоочередных для этого момента задач, и являлось решающим звеном в складывании людской силы, необходимой для обслуживания исполнительного аппарата абсолютизма.

Вместе с тем вопрос о происхождении приказных людей далеко не исчерпывал проблемы выяснения социального лица приказной группы.




149 ПСЗ. Т. 1. № 406. С. 675.
150 ЦГАДА. Ф. 377. Оп. 6. Д. 6308. Л. 90—110 об.
151 Дворцовые разряды. Т. III. С. 741.
152 Там же. С. 742, 752.
153 Там же. Т. 1. С. 299; ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 4. Л. 366.
154 Котошихин Г. К. Указ. соч. С. 26.
155 Богоявленский С. К. Указ. соч. С. 228.
156 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 5, Л. 515—517 об.
157 Там же. Кн. 4. Л. 550.
158 Там же. Кн. 1. Л. 359 об.; Кн. 2. Л. 352, 364 об.; Кн. 4. Л. 539.
159 Там же. Кн. 4. Л. 548 об.
160 Там же. Л. 536.
161 Богоявленский С. К. Указ. соч. С. 225.
162 Устюгов Н. В. Центральное управление. Приказы // Очерки по истории СССР. Период феодализма. XVII в. С. 379.
163 Котошихин Г. К. Указ. соч. С. 23.

<< Назад   Вперёд>>