Страдные дни Порт-Артура

Наконец удалось мне выяснить верную картину Кинчжоуского боя и состояния позиции; для этого пришлось побеседовать с несколькими участниками боя, ознакомиться с картой — и после всего это прийти в ужас. Не хотелось бы верить, что мы так позорно потеряли эту позицию, побросали ее ни за что — и все это при богатырской стойкости наших солдат!

В 1900 году кинчжоуская позиция была укреплена для того, чтобы предупредить прорыв боксерских полчищ на Квантуй, когда все войска с Квантуна были отправлены в Китай; но потом все было заброшено, разрушилось, поросло травой.

Прямо-таки удивительно, что в то время когда над нами давно висела угроза войны, т. е. с лета 1903 года, никто не подумал о заблаговременном укреплении Кинчжоу.

После того как артурский гарнизон — 3-я дивизия — был отправлен на север, на Ялу, т. е. в январе с. г., приезжал на Кинчжоу генерал Кондратенко (чуть ли не по собственному почину), осматривал прежние наши там укрепления и поинтересовался, что уцелело от прежних китайских укреплений. Прекрасно устроенные китайцами талиенванские батареи были разрушены... нашими подрядчиками; оттуда брали строительные материалы на разные надобности.

Первоначальная смета инженера Шварца на восстановление кинчжоуских укреплений¹⁶¹ не была утверждена, областной совет предлагал всего четверть требуемой суммы. Это необходимо отметить как образец нашей неуместной экономии, тогда как на другие статьи, например на Дальний, расходовались миллионы. Это было накануне войны. Грянула война, и только тогда было приказано приступить к укреплению Кинчжоу.

Теперь уже нельзя было думать о спокойном возведении долговременных укреплений, а пришлось — хватай, имай! — броситься работать, чтобы на первый случай соорудить какое-нибудь препятствие японцам, высадку которых ожидали с часу на час. Нельзя было и думать о бетонных казематах; дай Бог возвести земляные прикрытия. Теперь работа обошлась втрое дороже, чем это стоило бы в мирное время, и страшно утомляла своей лихорадочной спешкой. Она обошлась бы еще дороже, если бы комендант Кинчжоуской позиции, командир 5-го Восточно-Сибирского стрелкового полка полковник Третьяков не разрешил работать и своим стрелкам за ту же плату, какая платилась китайцам. Позднее было получено распоряжение, чтобы солдаты работали бесплатно.

Возобновляли, а где прорывали новые окопы, устраивали проволочные заграждения, закладывали фугасы — нужно было преградить почти весь перешеек. Батареи и редуты устраивались преимущественно за естественными брустверами и траверсами в несколько сажен толщиной — очень прочными¹⁶². Сперва делалось только крайне необходимое, а лишь потом все, что нужно и возможно. Там были устроены блиндажи для орудийной прислуги, блиндированные склады для амуниции и припасов и такой же перевязочный пункт¹⁶³; в траншеях были прикрытия от шрапнели, бойницы и т. п.

Словом, позиция была далеко не так плохо укреплена, как про нее говорили после Кинчжоуского боя, когда нужно было найти оправдание позорному отступлению. Позиция не была взята с фронта, и поэтому не были использованы все ее преимущества — ни проволочные заграждения, ни целые линии фугасов¹⁶⁴, японцам не пришлось брать штурмом ни одного окопа, ни одного редута, а что стоит такой штурм, этому мы имеем поучительные цифры за августовский штурм, где японские потери были в пятнадцать раз больше наших.

По всему фронту позиции японцам нигде не удалось приблизиться к окопам ближе 700 шагов (местами даже 1200 шагов); как только залегшие японские цепи пытались подняться и двинуться вперед, их буквально скашивал меткий огонь стрелков, и уцелевшие должны были снова залечь.

Поэтому японцы употребили все усилия, чтобы обойти под прикрытием огня с канонерок наш левый фланг. Даже передние наши заставы оказали им такое стойкое и дружное сопротивление, что не раз пришлось им отступать. Когда наша артиллерия замолчала за недостатком снарядов и японцы попытались пододвинуть свою артиллерию, то и это не увенчалось успехом, одна батарея только что выехала и стала на место, как огнем стрелков была сразу уничтожена вся прислуга, и пушки остались стоять беспомощными, как в англо-бурскую войну у Моддерривера¹⁶⁵.

Попытки японцев обойти левый фланг бродом были также безуспешны — меткий огонь стрелков не давал продвигаться вперед, расстреливал колонны японцев, и те отступали и двигались снова вперед лишь тогда, когда получали значительные подкрепления.

Наших стрелков на левом нашем фланге били артиллерией с фронта, с канонерок, с фланга и ружейным огнем придвинувшихся японских цепей и наступающих колонн; они таяли, но держались богатырски, не думали отступать и удержались бы. Дай бы им подкрепление — один-два батальона, и японцам не взять в этот день Кинчжоу, а за ночь могли подвезти для артиллерии снаряды¹⁶⁶. Японцам пришлось бы пойти на штурм фронта при помощи траншей, сапов, дело могло затянуться надолго, стоило бы японцам несомненно много больших потерь, и армия. Ноги была бы принуждена высаживаться также в Биц-зыво, а армия генерала Оку была бы надолго задержана и сильно ослаблена кинчжоуской позицией. Вся картина войны могла получить другой оборот. Подвести крупные осадные орудия сухим путем через Бицзыво было делом, требующим много времени и огромного труда. Этим временем могли мы спокойно очистить и разрушить Дальний и Талиенван, вывести оттуда все припасы и все ценное, а главное — куда лучше укрепить Артур!

Кроме того, что генерал Фок не был сам на позиции, не слушал просьб полковника Третьякова о присылке подкрепления и не дал послать их Надеину (вернул посланный последним батальон), он приказал, помимо полковника Третьякова, отступить.

Третьяков было кинулся остановить отступление, но это оказалось невозможным. Присланные Фоком две роты с категорическим приказом употреблять их только для прикрытия отступления не могли прикрыть и отступления. За время боя, за целый день с рассвета до вечера, наши потери были не больше 450 человек, а одно отступление, совершавшееся не более часа, стоило нам 650 человек¹⁶⁷.

И это доказывает, что позиция не была плоха¹⁶⁸; на ней можно было держаться — было бы только разумное руководительство боем, необходимая поддержка резервами. Наши войска не знали пресловутого принципа отступления — «в видах сбережения войск»¹⁶⁹... Их усиленно приучали к этому отступлению — и вот вам Куинсан, Зеленые и Волчьи горы, Дагушань и Сяогушань, Длинная гора... Стойкость, как-никак, надломлена — пожинаем плоды.

Описания Кинчжоуского боя, появившиеся в печати, односторонни и неполны. В них сообщалось, что и защитники центра позиции отступили и их прикрывали в это время другие части. На самом же деле в центре позиции отступления не было и защитники его, за исключением небольшой части, отправленной в тыл несколько ранее, погибли с поразительным геройством, самоотвержением и стойкостью. Окруженные, без преувеличения, в пятьдесят раз сильнейшим противником и поражаемые со всех сторон, они на предложение сдаться, выраженное наклонением вниз флагов и наглядным показыванием положить оружие, всякий раз отвечали более ожесточенной стрельбой, а когда сошлись вплотную — то штыком и шашкой. Дело дошло до прикладов, кулаков и зубов. Отбивались и отстреливались тяжелораненые. Погибли, конечно, все. Из всего участка (3, 4, 8-й рот, полуроты 9-й роты и 2-й пешей охотн. команды 5-го полка) благодаря особой случайности уцелели и находятся в плену два тяжелораненых офицера, подполковник Белозор и штабс-капитан Шастин. Остальные несколько сот человек легли, свято выполнив свою присягу. Вот как дрался 5-й полк, не помышляя об отступлении и о сохранении своей жизни!

Чтобы дать более полную картину проявленного здесь войсками геройства, должен сказать, что отряд, защищавший кинчжоуские позиции (5-й полк, 2 роты 13-го полка и охотничья команда 16-го полка), был растянут жидкой линией на протяжении 6–7 верст, без всяких резервов. В тылу отряда действовала импровизированная артиллерия, прекратившая свою деятельность вскоре после того, как японцы двинули свои колонны на приступ (приблизительно в половине одиннадцатого утра).

Артиллерия прекратила свою деятельность потому, что не было больше снарядов и никто не думал их подвозить. Для примера приведу некоторые цифры.

На одной из батарей, имевшей 8 орудий, боевой комплект состоял всего из 560 снарядов, т. е. по 70 снарядов на орудие. Снаряды подразделялись на следующие: 216 гранат, 303 шрапнели и 42 картечи. Их было расстреляно 216 гранат, 287 шрапнелей; 15 шрапнелей дали осечку; картечь пришлось взорвать, так как ею не пришлось стрелять и унести ее не было возможности.

Против гарнизона кинчжоуских позиций действовало: 3 дивизии пехоты, 216 орудий с фронта и 4 канонерки и 6 миноносцев с фланга и тыла. (Цифры эти взяты из сообщений иностранных корреспондентов.) Чтобы ярче обрисовать неравенство сил и стойкость наших войск, необходимо пояснить, что в начале боя противопоставлена была десяти нашим стрелкам одна скорострельная пушка, в полдень осталось на каждую неприятельскую пушку лишь по 5, а к концу боя всего по 3 стрелка. При таких условиях полк держался 16 часов, а центральный участок, не получивший приказания об отступлении, и не думал отступать, а предпочел остаться на месте, хотя и видел в этом неизбежную смерть. Едва ли найдется в истории другой пример такой стойкости горсти войск против целой столь сильно вооруженной армии. Поистине фермопильская стойкость!

И артиллерия исполнила в этом бою добросовестно свой долг. Для подтверждения этого привожу выдержки из скромного, правдивого рапорта одного из фейерверкеров, командовавших отдельной батареей.

«Чуть рассвело, как неприятель открыл огонь по всей нашей позиции; наши батареи открыли огонь по неприятелю из всех орудий. Когда неприятель сосредоточил весь свой огонь на нашей батарее, младший фейерверкер Василий Сулин приказал прекратить огонь на 5 минут. Неприятель потерял цель и перенес весь огонь на соседние батареи. Тогда мы снова открыли огонь из наших орудий по неприятельской батарее около бухты Хунуэза (из 8 орудий) и несколькими удачными залпами заставили замолчать ее. В это время неприятель стал стрелять с канонерок из Кинчжоуской бухты. Один снаряд попал в пустой снарядный передок, разбил его и ранил канониров Тита Дрогана в левый бок и Константина Немочкина в правую ногу ниже колена. Оба остались в строю, но так как раны стали их ослаблять, то они перешли к установке дистанционных трубок. В 8 час. утра был ранен в левую руку шрапнельной пулей навылет бомбардир-наводчик Эдуард Трей; после перевязки стал обратно на свое место и остался до конца боя.

Когда показались неприятельские колонны, батарея открыла шрапнельный огонь по ним, колонны не выдержали и отступили к железнодорожной станции. В это время снарядом ранило бомбардира-наводчика Хриспана Павуля в кисть левой руки; сделали перевязку чем могли, и он остался в строю. Снаряды были уже на исходе. В это время снова появились неприятельские колонны. Мы открыли по ним огонь шрапнелью, а в то же время стреляли гранатой по неприятельской батарее. Тут неприятельский снаряд попал во второе орудие, подбил его и убил наповал канонира Федора Селезнева, вторично ранил бомбардира Эдуарда Трея в правую ногу ниже колена с переломом кости. Только что его убрали в блиндаж и расстреляли последние 6 шрапнелей и 3 гранаты, как снова попал к нам снаряд, убил наповал раненого канонира Константина Немочкина, вторично ранил канонира Тита Дрогана в правый бок смертельно и контузил в правое ухо фейерверкера Василия Сулина. Остались здоровыми бомбардир-лаборант Тимофей Новокийанов и бомбардир Николай Павлушин. В это время было прислано приказание отступить, убрав раненых и попортив орудия. Пришел командир артиллерии штабс-капитан Высоких 1-й и распорядился, как все это сделать. Разобрали замки; я приготовил динамит для взрыва орудий, отправил раненых на попавшейся нам походной кухне, вернулся сам на батарею, заложил динамит в орудия, зажег шнуры, взорвал и благополучно дошел до станции Тафашин».

Все это так просто, без прикрас; люди сделали, что могли, и, получив приказание отступить, ушли. Некоторые артиллеристы не дождались приказания отступить, но, когда вышли снаряды, взяли свои винтовки и пошли в окопы помогать стрелкам¹⁷⁰.

Эх-ма! — вырывается с болью в сердце.

Не подлежит сомнению, что будь на Кинчжоу вместо Фока и Надеина генералы Кондратенко и Горбатовский или даже только один из них — и сопротивление кинчжоуской позиции удивило бы мир, эта позиция стоила бы японцам вдесятеро больше жертв по крайней мере, и у них не развилась бы та уверенность, та стихийная храбрость, которую они начали выказывать, их сломила бы доказанная русская стойкость¹⁷¹.

Глупо, конечно, жалеть о том, что непоправимо, но жалко, досадно, обидно! И вместо заслуженного порицания, даже суда над ним, генерал Фок называется героем и творит здесь Бог знает что — тормозит все, что может, вносит сумбур, разлад и озлобление. И он же называет других изменниками!

Сейчас пришедший с позиции раненый стрелок говорил нам, что по ночам японские пулеметы татакают большей частью зря — попусту. Японцы копают себе окопы — параллели, а так как они всегда должны опасаться внезапной нашей вылазки (в ночь на понедельник наши охотники опять засыпали один японский окоп), то они нет-нет да и потатакивают пулеметом в сторону наших — мы-де видим.

При рассуждениях о Кинчжоу вспомнились два мирно-военных или военно-мирных приключения с нашими солдатами. Еще в то время, как японцы осторожно подвигались к Кинчжоу и с нашей стороны велись разведки одиночными конными охотниками и небольшими отрядами, один из наших конных охотников взбирается на небольшую горку и — встречается там лицом к лицу с японским офицером. Не опомнившись от неожиданности, он инстинктивно козыряет офицеру. Тот отвечает на привет тем же и, спохватившись, задает с улыбкой, как бы грозно, вопрос:

— Ты что здесь ищешь?

— А так что, вашбродие, ничего, разведки произвожу!

— Ну, нечего разговаривать — слезай с коня! Наших здесь много.

— Нет уж, дудки, вашбродие! И наших здесь видимо-невидимо!

В это время на самом деле к японскому офицеру скачут несколько его кавалеристов. Наш стрелок поворотил коня и улепетывает во весь дух, схватив с плеча винтовку и отстреливаясь на ходу.

Так и ушел себе благополучно. Но после он страшно досадовал на себя, что не схватил японского офицера. Все это случилось так неожиданно и скоро, что он не успел и опомниться. Он говорит, будто офицер был в русской форме¹⁷². И японский офицер опростоволосился.

И тот и другой не вошли еще в свою роль, роль воюющих.

Другой случай на передовых позициях за Волчьими горами. К часовому подъезжает в сумерках офицер и спрашивает, где находится такой-то полк. Тот отвечает. Офицер спрашивает еще и еще. Солдат отвечает, но спохватился, что офицер-то офицер, и форма-то русская, настоящая, «а рожа будто японская», как он говорит.

— Что вы тут расспрашиваете, — окрысился вдруг наш солдат, — вот позову разводящего! Наших полков тут тьма тьмущая!

— Не ври, не ври, — говорит ему со смехом офицер, — мы знаем хорошо, сколько вас!

Поворотил коня и был таков. Тут только спохватился наш солдат, что попал впросак. Но больше уже не слыхать, чтобы кто-нибудь из наших солдат опростоволосился.

Китайцы сообщают все о мелких стычках нашей Северной армии, результаты которых всегда благоприятны для нас, у японцев постоянно большой урон. Но Куропаткин будто все еще не имел серьезного боя, все вызывает японцев в наступление.

Китайцы же сообщают, что японцы готовятся к общему штурму Артура. Наши солдаты только этого и ждут, надеются встретить их достойно.

Был в Красном Кресте. Там на днях поступили с позиций лейтенант Хоменко и еще два моряка с обожженными веками и другими ранениями. Говорят, шли, увидали неразорвавшийся японский снаряд, кто-то из них толкнул ногой — и вот, поизуродовали себя, к счастью легко. Знакомый артиллерист говорит, что он этому не верит, что тут что-то не то, по его мнению, эти господа или разряжали японский снаряд, или производили какой-нибудь опыт, маленькая неосторожность, в которой неохота сознаться. Хоменко считают очень дельным офицером, ему поручено поставить морские орудия на кряже над китайским городом. Это вторая оборонительная линия сзади Орлиных батарей.

— Вот, позавидуешь, — говорил артиллерист, — как они дружны: решили сказать так, и тут уже от них не услышите другого. А у нас, сухопутинцев, совсем другое — все я да я герой, а другой ничего!..

Бедного С., тяжело раненого в голову (он только недавно начал гулять), прозвали «мумией» за то, что голова его вся забинтована; кроме того, он должен носить темные очки-консервы. Незлобно потешаются друг над другом.

Там же встретил выздоровевшего К., который говорит, что после сытного питания в Красном Кресте ему сейчас «на воле» голодно... И деньги есть, а купить нечего, нельзя досыта поесть, а ему бы хотелось скорее оправиться и пойти вновь на позиции. Он ютится пока у подпоручика 25-го полка В.Н. Никольского, у того тоже ничего нет, тот перебивается так же.

Кстати, пару слов о Никольском. Это малозаметный, но ценный труженик, заведует мастерскими плавсредствами на Тигровом хвосте, под Маячной горой, и там оказывает великую услугу обороне, исправляет подбитые пушки, пулеметы, изготовляет картечь для противоштурмовых орудий, изобретает то одно, то другое крайне необходимое — капсюли, ударные трубки и т. п., предался этому делу с любовью. Он инженер-механик, поступивший на военную службу более из любознательности, много путешествовавший, много наблюдавший. И весь свой богатый опыт он применяет теперь на деле. Для того чтобы дать ему отличиться, генерал Кондратенко назначил его на короткое время на Кумирнский редут; нисколько не сомневаясь в его храбрости, можно все же сказать, что здесь он приносит много больше пользы, чем будучи там, на позициях¹⁷³. Мне удалось раз заглянуть в эти мастерские, видеть исправленные пушки, которые считались уже никуда не годными, проследить все разнообразные работы, которые кипят в умелых руках.

Уже солнце садилось за горизонт, когда японцы начали обстреливать батарею на Перепелке. Все перелеты да недолеты. Какая красивая картина (хотя и опасно любоваться — в любую минуту может прилететь осколок), когда на теневой стороне горы рвутся японские снаряды: одновременно с густым клубом дыма и пыли сверкнет сноп темно-красного огня, а от места взрыва нередко подымается красивое кольцо дыма и долго плывет по вечернему небу. Такие же кольца мы часто видим при выстрелах из мортир на Золотой горе, они напоминают кольца, какие иногда пускает искусный курильщик... Вот чем мы любуемся, вот что нас потешает!

Не могу не отметить, что Т. М. Д-ва, жена запасного унтер-офицера из коммерсантов, взятых здесь же на службу, вечно боявшаяся бомбардировок и убегавшая всегда при первом выстреле в ближайший каземат, вечно охавшая и вздыхавшая, собралась сегодня и навестила мужа на позициях, посидела с ним в окопах, посмотрела через бойницы на расположение японцев, но жалеет, что никого из них не видала. Набрала там массу шрапнельных пуль — на память. Угощала и товарищей мужа вином и пирожками; все, говорит, так рады, что она пришла. И она рада, что не побоялась навестить мужа и что теперь знает, где он там сидит.

— Снаряды так и падают, так и падают, — говорит она, задыхаясь от восторга или страха, — но в окопе не страшно, не то что на чистом поле. Шла обратно, совсем близко — «бац» — и ничего, только осколки пропели...

При ней вызывали охотников на какую-то вылазку, и ее муж хотел было идти, но она уговорила:

— Что ты, что ты! Я-то как тогда останусь!.. Будь ты один — другое дело!

Муж старался уверить ее, что все равно, что и так можно погибнуть и что вылазки не так страшны, но согласился сегодня не пойти. И не было нужды, так как охотников всегда больше, чем надо.

— Господи, Господи! — удивляется она. — И все готовы сейчас вот идти почти на верную смерть!..

Забыл еще отметить, будто один из наших артиллерийских подпоручиков, забубённая головушка, разрядил небольшой снаряд, вложил в него письмо к японцам и послал. Пишет им, что напрасно они стараются попасть в Артур этим путем, чтобы они имели побольше терпения — вскоре будут, мол, доставлять их прямо из Нагасаки в Артур по удешевленному тарифу.

Все еще бравируем.

Говорят, что если узнает про то начальство, то достанется ему на орешки.

Сообщают, что прибыли две джонки из Чифу, одна с сапогами, а другая со съестными припасами.

¹⁶¹ Что-то около 19 тысяч рублей, по стоимости рабочих рук и прочего в мирное время.

¹⁶² Жаль, что в Артуре не было возможности пользоваться такими же естественными брустверами для батарей, здесь характер местности другой.

¹⁶³ Если эти укрепления где и пострадали серьезнее, то только от флангового огня, от крупных орудий японских канонерок.

¹⁶⁴ Появившиеся в газетах сведения о том, будто фугасы не взрывались потому, что среди китайцев работали и японцы, перерезавшие провода, не что иное, как фантазии. Японцы совсем не пошли по фугасам.

¹⁶⁵ Эти-то пушки и были упомянуты в телеграмме генерала Надеина.

¹⁶⁶ В сочинении графа Ревентлова «Der Russisch-Japanische Krieg» находим, что японский генерал Оку хотел было уже закончить атаку, ввиду ее безуспешности и огромных потерь, когда заметил отступление русских с левого фланга. Этот факт отмечен и другими иностранными изданиями.

¹⁶⁷ По словам других — 800 человек; мне думается, что в последнее число входят и жертвы панического, беспорядочного отступления по сию сторону Кинчжоу, т. е. не по вине японцев.

¹⁶⁸ Мне довелось слышать мнение, что следовало укрепить и гору Самсон и это принесло бы нам много пользы как прекрасный наблюдательный пункт.

¹⁶⁹ Стоившего России сотен тысяч жизней, уймы средств и — престижа на Дальнем Востоке и в глазах Европы.

¹⁷⁰ Досаднее всего то, что все беззаветное геройство наших солдат и офицеров пропало даром из-за генералов не-героев. А ныне на родине осуждают всю армию по общим результатам кампании. Развенчивая дутых, самозваных героев, чуть не плюют на действительных, в лучшем случае не обращают на них никакого внимания. Искренно обрадовались мы за артурский гарнизон, когда узнали, что прибывший из плена комендант крепости генерал Смирнов первым долгом начал ходатайствовать о достойном награждении всего гарнизона помимо полученных отдельных наград как о дани справедливости. Думается, что та же справедливость требует и награждений всех участников Маньчжурских армий, хотя бы особо установляемыми медалями. Для многих навеки искалеченных будет это единственной наградой, так как начальство удивительно скупилось жалованием знаков отличий, заслуженных по статуту.

¹⁷¹ Интересны следующие отзывы о кинчжоуских укреплениях. Покойный адмирал Макаров осматривал подробно кинчжоуские позиции и остался ими очень доволен. — Вы окопались тут, как у Плевны! Это настоящая Плевна! — сказал он. Замечательно то, что и японцы, завладев кинчжоускими укреплениями, назвали их тоже Плевной, но добавляли, что у русских не доставало только Осман-паши. Комендант крепости генерал Смирнов сказал, когда он подробно ознакомился с кинчжоускими позициями: — Это настоящие Фермопилы! Он не ошибся. Защитники позиций оказались достойными имени увековеченного Леонида. Но если назвать кинчжоуские позиции Фермопилами, то генералу Фоку бесспорно принадлежит тоже бессмертная слава, но разве только слава Эфиальта. Наместник адмирал Алексеев, осмотрев всю позицию, телефонную станцию и блиндированные колодцы (их было вырыто целых пять — все было рассчитано на упорную оборону), остался всем очень доволен. — Вы доказали, — обратился он к полковнику Третьякову и инженеру Шварцу, — что в трудные минуты можно сделать даже невозможное! Когда окопы и редуты были закончены, то генерал Фок осмотрел их и сказал вышепомянутым строителям позиции: — Вот это так! Теперь я берусь защищать эти позиции даже без артиллерии! Но как он защищал их на деле, это мы уже знаем. Хотя бы дал другим возможность защищать!

¹⁷² Ему не поверили, но после рассказывали и про другие такие же случаи, даже японские солдаты иногда надевали шинели с наших убитых, чтобы этим обмануть наши передовые цепи.

¹⁷³ Отмечаю этот факт как иллюстрацию наших порядков: человека, оказавшего действительные услуги защите крепости, приходилось посылать на позиции для того, чтобы представить его к небольшой награде. Между тем сам генерал Стессель награждал своих штабных и прочих присных, не требуя от них действительных заслуг.

<< Назад   Вперёд>>