18 сентября
(1 октября). Пока мы еще сидели в Красном Кресте, пришедший с боевых позиций прапорщик рассказал ужасную новость: японцы начали обстреливать форты 11-дюймовыми бомбами. На форту II такая бомба прошибла бетонный каземат и ранила смертельно несколько человек, на батарее литера Б было не поверили этому, — говорят, не может быть! — хотели было послать им для доказательства донышко снаряда, как оттуда дали знать по телефону, чтобы не посылали — и к ним уже прилетела такая же бомба... Сообщают, что и форт III обстреливается 11-дюймовыми снарядами.Это что-то ужасное! Японцы грозят искрошить этими чудовищами (11-дюймовая бомба имеет в длину около аршина, весом она около 16 пудов) все наши форты и поведут тогда на них новые штурмовые колонны, бетон не выдерживает этого удара — значит, скоро негде будет укрываться нашим стрелкам и тогда надломится вся их стойкость. Говорят, что местоположение этих орудий уже определено и отмечено на картах для стрельбы по квадратам. Но что-то не начали еще их обстреливать, должно быть, все еще экономят снаряды. Как бы не переэкономили.
Только что мы вернулись домой, как японцы начали вновь усиленно обстреливать внутренний порт (восточный бассейн), западную гавань, а также, разумеется, и город.
Пообедал, уснул, встал — уже скоро 5 часов, надо бы идти на занятие, а японцы стреляют и стреляют; видно, сегодня их не переждешь. Иду. Над головой так и шипят и воют снаряды; то ударится в выступ Военной горы, то пролетит в порт, а то пробивает крышу или стены домов, облепивших Военную гору со стороны порта. Путь не из приятных.
Встречаю минера П. Р.; мчится куда-то, удобно развалившись, на извозчике. Увидал меня, соскакивает — и торопится весело поделиться последней новостью: два господина в очень почтенных чинах, но имеющее много свободного времени, состязались в ухаживании за одной из красавиц, бывших шансонеток, ныне добровольной сестрой милосердия. Певица оказалась практичной и, не оценив старческую любовь, назначила сразу за счастье владеть ею кругленькую сумму — 6 тысяч рублей. Один из старых донжуанов взмолился:
— Помилосердствуйте, я человек семейный!.. И предложил ей только 3 тысячи. Другой, несемейный, дал все шесть182...
— Но, — говорю, — послушайте, все это хорошо и забавно, но здесь, в данную минуту, небезопасно ни рассказывать, ни слушать такие пикантные вещички.
— А не все ли равно! — возражает мне с веселым смехом уже изрядно обстрелянный молодой офицер.
И на самом деле — не все ли равно?
Иду дальше. Еще издалека видно, как в гавани подымаются огромные белые столбы воды от попадающих туда снарядов. Вот такой столб поднялся как раз у rope-крейсера «Джигит»; казалось, что он уже погиб, что вода эта вырвалась прямо из его середины. Но нет — столб воды исчез, а «Джигит» стоит себе, как ни в чем не бывало, хотелось бы сказать — «на страх врагам»...
В 6 часов вечера японцы перестали стрелять.
Н. Н. высказывает опасения, как бы маршал Ояма не отделил из Северной своей армии тысяч 50 и не ринулся бы с ними на Артур; тогда нам не устоять. Он относится с большим скептицизмом к действиям, планам и успехам Куропаткина; мы же более верим в его таланты и удаль. Не может быть, чтобы он допустил падение Артура — падение опорной точки нашего престижа здесь, на Крайнем Востоке.
19 сентября (2 октября)
Еще в седьмом часу утра была слышна ружейная перестрелка. Должно быть, всю ночь были мелкие схватки, частичные наступления.9 часов утра. Немного левее Ручьевской (Волчьей) батареи виден японский воздушный шар183 — белый, формы тупой сигары, с придатком вроде руля. Одна шрапнель с наших батарей разорвалась на воздухе, по направлению к нему, казалось, будто совсем близко от шара, но может быть и огромный недолет. Сомневаюсь, чтобы у нас было, наконец, организовано правильное наблюдение за разрывами снарядов; если бы оно было, то можно было бы расстрелять этот шар. Но по нему уже больше не стреляют — должно быть, нет надежды попасть в него.
Наши суда и, должно быть, Золотая гора и Электрический утес стреляют по квадратам вперекидную.
Но вот, как будто опять один снаряд с Золотой горы сорвался и полетел в город; особенный сильный звук, будто близко промчался паровоз...
Приблизительно через полчаса раздался снова тот же подозрительный звук. Вот наказание! Золотая гора взялась расстреливать город!.. От нее никуда не укроешься.
Кто-то острит, будто у нас были сшиты три воздушных шара, но так как не знают, что делать с ними дальше, будто решили шелк этот пожертвовать дамам на кофточки...
10 часов 20 минут. Сейчас видел, как по эту сторону Залитерной батареи, в лощине, где раньше были резервы, разорвался какой-то необычайно крупный снаряд — целое облако дыма и пыли; это, должно быть, и есть 11-дюймовый мортирный снаряд. По взрыву видно, что это что-то ужасное по сравнению с обыкновенными бомбами.
11 часов 5 минут. Приблизительно через каждые полчаса пролетают к Золотой горе или к проходу в гавань какие-то снаряды с необычайным шумом и шипением, подавляющим обычный шум города. Значит, мы сегодня напрасно обвиняли Золотую гору. Но неужели японцы стреляют и сюда 11-дюймовыми мортирами? — Похоже на то.
Наши батареи и суда замолчали.
Надо бы во что бы то ни стало постараться сбить эти ужасные орудия, а то они наделают нам много бед!
Японцы убрали свой воздушный шар; должно быть, все-таки побаиваются расстрела. Стреляют по гавани и городу обычными снарядами, а через большие промежутки слышится опять это новое, зловещее шипение — будто снаряд летит с особенной стремительностью, но взрыва не слышно — должно быть, попадают в воду.
Стою на горке и прислушиваюсь Это, несомненно, мортирные снаряды, полет которых дугообразный, снаряд подымается довольно круто ввысь, а потом опускается так же, почти отвесно, вниз — оттого получается такая стремительность; к силе заряда присоединяется еще инерция падающей с высоты 16-пудовой тяжести. Удар должен быть ужасный.
Вспомнилось, что как-то за обедом на батареях, в то время когда японцы были еще за Зелеными горами, один почтенный полковник высказался, что, по теории, нельзя установить орудия крупнее 6-дюймового калибра без бетонного основания. Однако же японцы установили.
Ныне доказано уже не раз, что не всегда теория уживается с практикой, что многое, невозможное по теории, возможно при энергии и сильном желании.
А все, нет-нет, среди свиста обычных японских снарядов через наши головы раздается это необычайное шипение.
Японцы стреляли до 6 часов вечера. Весь вечер полное затишье. Оказывается, что и крупные снаряды ложились в гавань по направлению эскадры, но попаданий не было. Зато много мелких снарядов попадало в суда.
Передают, будто адмирал Вирен собирается выводить суда на рейд; но вопрос в том, как охранять там суда от минных атак. На судах остались лишь одни крупные орудия; мелкие все взяты на сухопутный фронт.
Сообщают, что 6 японских миноносцев держались сегодня на горизонте; видимо, наблюдали за результатами стрельбы по гавани и поджидали возможного выхода наших судов на внешний рейд.
Невольно бросается всем в глаза, что после отъезда загадочных корреспондентов японцы, во-первых, усилили бомбардировку и, во-вторых, она стала точнее184. Все сознают, что не следовало выпускать этих господ, тем паче после того, как они разгуливали по крепости с открытыми глазами. У генерала Стесселя, конечно, был свой расчет, чтобы затрубили все газеты об его геройстве — ему нужна реклама.
Случаи заболевания среди войск и жителей города дизентерией были уже в июле и августе. В последнее время заболевания повторяются чаще и сильнее. В некоторых полках заболело больше 30 процентов состава, но в некоторых процент заболеваний ничтожен. Надо полагать, что в этом сказывается и ведение полкового хозяйства: в том полку, в котором больше заботятся о пище солдат, меньше заболеваний, и наоборот. Думается, что при кишечных заболеваниях играет немалую роль снабжение войск питьевой водой, особенно после закрытия водопровода. В этом отношении бесплатные чайные оказывают гарнизону большие услуги.
Вчера вечером опубликован приказ генерала Стесселя:
«№ 666. Газете «Новый край» разрешается продолжать издание, но без права какого бы то ни было участия корреспондента Ножина».
Новая узурпация власти — захват внутренней жизни газеты. До сей поры никто никогда не вмешивался в эту область газетного мира — никому не было никакого дела, кто бы ни сотрудничал в газете — на то существуют ответственные редакторы. Газету могут карать, но ее внутренний мир должен оставаться неприкосновенным. Ни управлением по делам печати, ни каким бы то ни было министерством, даже именем государя, никогда не запрещалось какому-либо Иванову или Петрову сотрудничать в газетах; нет такого закона, в силу которого можно запретить писать писателю, а газете печатать написанное этим писателем. На что же цензура?!
Но то, что другие не находят возможным, то оказывается возможным для генерала Стесселя и его начальника штаба полковника Рейса или для тех, кто там еще орудует за кулисами.
Причина этого небывалого запрещения ясна — господин Ножин в последнее время нередко сопровождал по позициям генерала Смирнова и его немногочисленный штаб и затем писал об этих поездках и деятельности генерала Смирнова; это не нравилось генералу Стесселю потому, что деятельность коменданта умаляла значение начальника укрепленного района, который ничего не делал.
Так как газета не стала упоминать имени генерала Стесселя, то он напоминал о себе приказами, печатаемыми в газете по особому требованию. Но этого казалось ему недостаточным для деланья истории защиты Артура, благоприятной для него. Он желает искоренить всякое другое мнение. Желание, впрочем, наивное: ведь господин Ножин не один знает положение, весь состав редакции и вся прочая пишущая братия давно уяснили себе, что центром, руководящим обороной крепости, ни в коем случае нельзя считать генерала Стесселя185.
Портовый чиновник Д., привлеченный к суду за пропажу 30 тысяч футов проводов, будто начинает обличать агента Китайской Восточной железной дороги К. и прочих, за кем имеются грешки.
Мнения о том, из каких орудий стреляют японцы крупными снарядами, разделяются: одни уверяют, что это мортиры, а другие — что это морские орудия, снятые с канонерок, — следовательно, они могут стоять и очень далеко; мортиры же не могут стрелять на такое далекое расстояние и должны быть установлены довольно близко к крепости186.
20 сентября (3 октября)
До 11 часов вечера была полная тишина, вечер темный — луна всходит поздно. Думали, ночь пройдет спокойно. Но не успели еще уснуть, как раздалось зловещее шипение японского снаряда, ночью оно кажется страшнее, чем днем. Так и кажется, что какая-то исполинская змея кидается прямо на тебя, и только тогда, когда снаряд грохнется на землю и все кругом вздрогнет от этого удара, только тогда чувствуешь, что он пролетел мимо. Но он упал где-то очень близко, так как ясно было слышно его падение, взрыва не последовалоВсе, бывшие в каземате, вскочили моментально, лица у всех мертвенно бледны. Женщин обуял неописуемый страх — они трясутся, дрожат, слышно, как у них зубы стучат. Приходится прибегнуть к валериановым каплям. И на мужчин действует это состояние удручающе: страх — чувство заразительное, в теле чувствуется холод. Все сознают, что блиндаж, прекрасно оберегающий от 6-дюймовых снарядов, не устоит под ударом этого чудовища, могущего превратить его в могилу, всех искавших в нем спасения. Каземат наполняется народом из соседних домов, рискнувшим было переночевать у себя дома. Все теснятся молча — поглубже в подземное помещение, подальше от входа, слышны вздохи. Снова начинается в воздухе зловещее шипение (выстрела никто не слышал), все усиливающееся, идущее прямо на нас. Сердца замирают, слышен шепот: «Господи! Спаси и помилуй!» Бух! — упал снова без взрыва, но, точно, еще ближе первого. Приблизительно через полчаса то же самое. Еще один. Но больше не слыхать.
Долго не расходился народ, но сон берет свое, ложимся снова спать. Не хочется даже раздеваться. Куда же бежать и где скрыться? «Попадет, так уже не будете бегать!» — успокаивает внутренний голос. В эту ночь спалось очень плохо, это был снова какой то кошмар. То и дело вздрагиваешь, ухо чутко прислушивается — не шипит ли что в воздухе. Странно, но это факт, что все эти ужасы действуют на людей гораздо сильнее ночью, чем днем — точно дневной свет уменьшает впечатлительность, а ночью, в темноте, человек чувствует себя более беспомощным, более беззащитным.
Утро солнечное. И на душе становится легче, веселее — пережитое кажется уже не таким страшным. Узнал, что снаряды легли недалеко, у Пушкинского училища и на горе около ограды дворца наместника. Прежде чем пойти на занятия, пошел посмотреть на эти чудовища. Около Пушкинского училища снаряд ушел в землю — виднеется только большое отверстие; другой зарылся в землю под оградой дома наместника; образовалась большая яма, засыпанная щебнем, мусором разбитой ограды. Один разбил будку торговца-китайца в щепы, и остался тут же на поверхности, не разорвавшись. Вокруг него собрался народ и стал спорить, из какого он орудия.
Но все убедились окончательно, что японцы начали бомбардировать не только форты и укрепления, но и гавань, и город 11-дюймовыми снарядами. Наступают времена все ужаснее и ужаснее.
Узнаю, что вчера же, ночью, где то впереди Орлиных батарей японцами вырезаны наши часовые. Случилось это, или оттого, что непосредственная близость неприятеля стала чем-то привычным, не столь ужасным, как это казалось в начале, или же вследствие непреодолимой усталости, перенапряжения нервов, перешедшего в апатию ко всему совершающемуся кругом. Явление, во всяком случае, печальное, весьма тревожное и может стать в нужную минуту роковым для крепости и для нас всех.
Положим, это же проделывается, и очень нередко, и нашими солдатами. Все эти частичные ночные вылазки, внезапное нападение подкравшихся к передовым цепям и окопам, — не что иное, как бессердечное убийство измученных людей.
Да сама война — это сплошное убийство, кажущееся только со стороны нападающего и победителя геройством. А между тем это тот же бой гладиаторов: победитель — герой, его чествуют, им восторгаются, его награждают. А побежденный, и побежденный только потому, что в нужную минуту дрогнул у него один мускул или поскользнулась нога — такой же человек, как и победитель, — вдруг становится никому ненужной вещью, не стоящей никакого внимания, его вытаскивают, волокут по земле с арены — с глаз долой, про него все забыли.
У нас сейчас, как у израильтян во время голода в Синайской пустыне, появились перепела, и в большом изобилии. Китайцы приносят их огромными корзинами и продают даже по 20 копеек за сотню.
Как-никак, а все же большое подспорье в нашем скудном донельзя меню. И мирные жители города начали уже поедать конину. Но все как-то трудно к ней привыкнуть, бьют коней изувеченных и большей частью старых. А солдаты питаются ею уже давно. Сначала получали они консервированное мясо и солонину. Теперь, говорят, уже все это на исходе. Только у моряков есть еще большие запасы солонины.
С 12 часов 30 минут дня началась буря с севера, поднявшая массу пыли с песком; его несет прямо в глаза нашим солдатам. Надо опасаться, чтобы японцы не воспользовались этим и не начали где-нибудь наступления. Японцы стреляют, но нельзя разобрать, куда ложатся снаряды.
Передают, что вчера было, по одним сведениям, 13, по другим — 18 попаданий в «Пересвет»; двум матросам оторвало ноги, есть и более легкие ранения, повреждено и судно — одна пробоина под ватерлинией.
На днях наши вышибли японцев из ближайшего окопа, или сапы, и, заложив там мину, отступили — ждут сегодня наступления на этот пункт, чтобы взорвать.
Не отметил, что вчера после обеда, когда все еще продолжалась японская стрельба по гавани, и снаряды падали только туда, на Перепелочную гору, где была пожарная каланча, взобралась группа сестер милосердия из Сводного госпиталя. Они там, кто сидя, кто стоя под зонтиками, наблюдали за падением снарядов в гавань, любовались давно не виданными окрестностями и поглядывали в сторону расположения японцев. С Перепелочной горы хорошо видны Волчьи горы и часть долины, занятой неприятелем. Вдруг — бух! — и снаряд разорвался тут же, на вершине горы, казалось, чуть ли не среди них. В момент все присели, пригнулись, затем вскочили и побежали врассыпную, бегут под гору, немного придя в себя, собрались снова в группу и спустились уже спокойно к госпиталю.
Японцы заметили их и пугнули, конечно, не подозревая, что привело их на гору одно безобидное любопытство.
Дружинники рассказывают, что утром приехал на место работ, где они копают укрытый ход сообщения, — углубленную дорогу через дамбу в новый город — генерал Стессель и разнес их на чем свет стоит за то, что вовремя не заметили его и не так отдали честь, вместо «спасибо» за уже законченный участок, он кричал и ругался:
— Я вас буду пороть без устали! А если еще раз замечу кого из дружинников пьяным — расстреляю!..
Это за чьи-то прежние прегрешения.
Вечер сегодня очень темный, буря свирепствует. Настоящий тайфун. На позициях то и дело блеснет огонь или матовая вспышка-другая, оттуда несется с бурею какой-то гул, но нельзя разобрать, что там творится.
Северная буря принесла с собой холод, он так и пронизывает тебя. Бедные солдаты! Особенно трудно тем, кто на часах и в патрулях, — песок засыпает глаза, ветер сшибает с ног, темно, опасно и холодно. Одно утешение в том, что японцы более чувствительны к холоду, а то, чего доброго, подвезли бы за ночь орудия и устроили бы грандиозный штурм. В такую ночь у нас одна надежда — на Бога; на людей надеяться невозможно.
21 сентября (4 октября)
Утром только 7° тепла. Вчера в обед было +19°. Следовательно, разницы 12°. Она может легко вызвать простуду.Ночь на позициях прошла спокойно. Зато в городе буря завывала ужасно. На дворе она рвала и метала, свистела и выла, а в вентиляционных трубах блиндажа гудела густым басом. Спалось под эту музыку очень недурно.
Наступающий холод грозит отягчить жизнь осажденных недостатком теплой одежды. Сегодня встречаю извозчика-китайца, нарядившегося в пеструю стяженную женскую кофту, не успел я еще пройти улицу, как встречаю другого китайца — боя или повара, нарядившегося, сверх обычной одежды, в старый серый с красными атласными опушками шлафрок (халат) европейского покроя, красные большие кисти на таком же шнуре развеваются по ветру. Смешно. Но ведь если осада не будет снята до зимы, то мы увидим и не то еще, будем одеваться во что попало, лишь бы не замерзнуть.
Сегодня вышел снова «Новый край», его берут нарасхват. Вчера вышел приказ генерала Стесселя.
«№ 678. Военного корреспондента Ножина я лишаю права быть военным корреспондентом. — Свидетельство на право быть военным корреспондентом сдать в штаб крепости, а сему штабу представить в штаб укрепленного района. Вместе с сим — лишается права посещать батареи, форты и позиции».
Неизвестно, кто надоумил генерала Стесселя, что по законам он может лишить господина Ножина звания военного корреспондента (конечно, если имеются на то основания), но не запретить ему писать или газете печатать написанное им. Этим произвол как бы оформлен, но и только, покуда он не имеет неоспоримых причин — таких причин, которые можно бы было высказать открыто, гонения Стесселя остаются тем же произволом, личными расчетами — грязной историей.
Сегодня японцы бомбардировали гавань в течение 5 часов, замечательно удачно для нас — попал всего 1 снаряд, но он попал в плавучий лазарет Красного Креста, «Монголию».
Около 11 часов вечера началась ружейная перестрелка и канонада на крайнем правом фланге. Это первая там стрельба после взятия Дагушаня и Сяогушаня.
Потом началась перестрелка и по направлению редутов, занятых японцами. Затем зататакали за Малой Орлиной батареей японские пулеметы187; им отвечали наши. На крайнем правом фланге стрельба прекратилась, раздаются лишь редкие раскаты орудийных выстрелов.
22 сентября
(5 октября). В 7 часов утра только 6° тепла.Сообщают, что вечером японцы обстреливали крайний наш правый фланг с моря, и в это время высадившийся там отряд японцев успел занять Сигнальную горку; говорят, мало кто из нашего небольшого отряда уцелел.
С 11-го часа японцы усиленно обстреливали Старый город — район церковной площади и северо-западный склон Военной горы, а потом перенесли огонь на гавань; временами слышатся особенные взрывы, потом как бы барабанная дробь... Поняли, что это падают шрапнельные пули на суда и железные крыши. Несколько шрапнелей упало в гавань и на набережную, но не слыхать, чтобы несли ранения людям.
Зашел знакомый и говорил мне, что наши миноносцы не бездействуют, а предпринимают еженощно довольно рискованные рейсы. Он же подтверждает, что по разным наблюдениям становится несомненным, что корреспонденты, высланные 16-го числа отсюда, были взяты японским крейсером и отвезены в бухту Луизы к японцам. Китайцы-лазутчики уверяют, что они видели этих корреспондентов в Дальнем, у японцев.
Бомбардировка продолжалась до 5 часов, временами она усиливалась до жестокости. Стреляли и 11-дюймовыми снарядами, но попаданий не было — падали все в воду. Зато обыкновенными снарядами (6-дюймовыми и 120-миллиметровыми) убиты 1 солдат и 1 матрос; ранен 1 унтер-офицер.
Не подлежит сомнению, что свист и вой неприятельских снарядов действует скверно на сердце — оно сжимается и как бы перестает биться; это должно сильно отозваться на нем и впоследствии. Думаю, что все пережитое и перечувствованное нами в Артуре должно иметь пагубное влияние даже на совершенно здоровые сердца — ослабить их деятельность, и долго, если не всю жизнь, наши сердца не будут в состоянии спокойно переносить малейший шум, похожий на полет или разрыв орудийного снаряда. Иначе и быть не может.
Наконец и мне удалось увидать два номера иностранных газет. Не нашел в них ничего утешительного — все пишут в мрачных для нас красках.
Видимо, иностранцы уже начинают делить шкуру России, а также и артурцев...
23 сентября (6 октября)
В 7 часов утра 12° тепла.Около 4 часов утра на северном небосклоне прошла грозовая туча, настолько близкая, что громовые раскаты ее смешиваются с редким орудийным огнем на позициях; также смешиваются орудийные вспышки с молнией. Спавший где-то на дворе мальчуган наших соседей стучался к матери в дверь.
— Мама, буди папу — Куропаткин идет!..
Потом грянул дождь с градом и грозой; шел более часа. Температура понижается.
Узнал, что японцы сброшены с Сигнальной горки на крайнем правом фланге, которую они заняли в прошлую ночь. Говорят — уничтожены.
В 8 часов вечера. Термометр показывает всего 9° тепла.
Японцы начали сегодня бомбардировку довольно рано и усилили огонь к обеду; среди обычного свиста через наши головы слышалось очень часто шипение 11-дюймовых бомб.
Только что мы собрались обедать, как один из 6-дюймовых снарядов упал совсем близко, в меблированные комнаты Пос-халиса и очень тяжело ранил старика — портового чиновника, ему оторвало руку и ногу. Он только вчера переехал сюда; говорят, боялся смерти и беспрестанно менял квартиры, ища более безопасную. Здесь, в самом центре обстреливаемой части города, он нашел совершенно уцелевший до сего времени дом и считал его местом вполне безопасным.
Сообщают, что сегодня вблизи дома генерала Стесселя легло 8 снарядов, 2 из них попало в верхний этаж и ранило кого-то из прислуги. Над этим смеются.
— Это корреспонденты благодарят его за хороший обед!..
Генерал Стессель собирается — если еще будут его обстреливать — переехать в дом генерала Волкова, находящийся на склоне Перепелки; в этом доме имеется прекрасный подвал-блиндаж. Один из адъютантов генерала осматривал уже эту квартиру. Ее считают совсем безопасной, так как гора прикрывает дом со стороны японцев.
Один из 11-дюймовых снарядов попал сегодня в броненосец «Победу» или же «Полтаву».
Б., бывший у командира порта по делу, передает, что адмирал «шибко ругался» по телефону с начальником штаба Стес-селя — полковником Р. и грозил жаловаться в Петербург. О чем «ругались» — не знает. Неприятно слышать про эти раздоры в такое время.
Заходили Т-вы; они уже перестали ходить в блиндаж «трех статских советников» во время бомбардировок и на ночевку. Говорят, что собирающаяся там публика раздражает их своими разговорами, по вечерам не дают уснуть, играют в карты, хохочут, спорят.
24 сентября
(7 октября). Температура 12° тепла.Сегодня началась бомбардировка гавани 11-дюймовыми снарядами в 9 часов 50 минут утра; снаряды ложились около «Ретвизана», который стоит вблизи прохода в гавань, и также около «Полтавы». Потом наши суда, Перепелочная батарея, Тигровка и, кажется, Электрический утес или Плоский мыс начали отвечать японцам. На это японцы открыли огонь по городу залпами из 120-миллиметровых орудий. Много попаданий, но про человеческие жертвы не слышно.
Опять приходится отмечать, что со времени отъезда корреспондентов-иностранцев японцы бомбардируют город, мельницу и гавань более усиленно.
Зашел М. Л. и говорит, что в «Белом доме», т.е. у командира порта, все хорошо настроены: надеются быть освобожденными недели через две — три.
Ах, как все бы обрадовались этому, вздохнули бы наконец свободно, пообмылись бы и легли бы спокойно спать дома, раздевшись!..
Разве не скромны наши желания?
Дело улучшилось бы и насчет «чифана»188.
Бомбардировка длилась сегодня до 5 часов. Были попадания в «Ретвизан» и в «Полтаву», где начинался даже пожар; есть и человеческие жертвы. Сегодня пробило снарядами Отрядную церковь.
В. и Т. попали чуть-чуть что не под снаряды и отделались замечательно легко. Так как бомбардировка длилась целый день (а это продолжается уж сколько времени) и перерыва ждать долго, они пошли к цирюльнику. Вдруг, что называется перед самым их носом, рвутся два снаряда и сшибают их с ног. Т. говорит, что когда он очнулся, то начал соображать: жив ли он? Затем попытался встать.
Гляжу, говорит, В. отбросило к высокому тротуару и он, полусидя-полулежа, изображает из себя живой вопросительный знак. В это время нам навстречу бежит Ц. с окровавленным лицом; вскакиваем и бежим под гору, в блиндаж. Некогда размышлять. Их, оказывается, оглушило, Т., кроме того, получил небольшой осколочек в бедро, который ушел в тело с кусками платья, но рана не опасна — ему сделали перевязку и он ходит. Ц. тоже ранен легко — царапина осколком. Но пройди В. и Т. на шаг, на два дальше, поторопись Ц. им навстречу и — трудно надеяться, чтобы они остались живыми.
Бог, судьба, счастливый случай, целый ряд таких случаев — назовите как вам угодно, но одни уцелевают при величайшей опасности, тогда как другие погибают в то время, когда, казалось бы, никакой опасности и не было.
Прибыла джонка с почтой. 15 писем сдано в почтовую контору для рассылки адресатам. Пришла, конечно, и официальная почта и газеты. Скорее бы узнать, что творится на свете!
25 сентября{8 октября)
В 7 часов утра всего 5° тепла.С половины восьмого утра японцы открыли по гавани огонь залпами из мелких и крупных орудий; стреляют очень жестоко. Они, должно быть, заметили, что суда наши перемещаются в гавани и что «Ретвизан» вышел на рейд. «Полтава» подтянулась еще ближе к берегу.
Японцы стреляют то залпами, то из трех-четырех орудий подряд, как бы врассыпную. Электрический утес, Перепелочная и другие батареи отвечают им, но далеко не таким сильным огнем — нам нужно экономить снаряды189.
Снаряды попали в машинное отделение миноносца «Бойкий» и в корму другого миноносца, но особого вреда не причинили. Несколько попаданий было в так называемый артиллерийский городок, где произвели некоторые разрушения, человеческих жертв нет. Несколько 11-дюймовых снарядов задевали вершину Перепелочной горы и падали рикошетом в гавань.
К обеду японцы принялись обстреливать 11-дюймовыми бомбами Перепелочную батарею; выпустили по ней около 20 снарядов, но ни один не попал. Были близкие недолеты и перелеты то в одну сторону, то в другую. Видно, что эта батарея для них, что бельмо в глазу; сильно донимает она их своими морскими 6-дюймовыми орудиями. Командует ею лейтенант Сухомлин; говорят, очень дельный офицер. После обеда японские батареи молчали, но вечером, после того как «Ретвизан» отбил первую атаку японских миноносцев, батареи с правого фланга начали обстреливать редким огнем Старый город.
Официальную почту получил только Стессель. Говорят, будто Куропаткин имел еще два боя и подвинулся немного на юг; но никто не может сказать, где находится он теперь.
По китайским сведениям, японцы оттягиваются за Волчьи горы и направляются на север, по другим сведениям — они стягиваются к нашему правому флангу. В уход японских войск не верится. Жестокие бомбардировки гавани и города объясняют тем, что будто генерал Ноги ранен или убит и его заменил более энергичный генерал... который все же тратит попусту массу снарядов и воюет с мирными горожанами...
Сообщают, что японцы сегодня здорово обстреляли батарею Крестовой горы и подбили на ней одно орудие. Туда потребовали портовых мастеровых для его исправления.
Был в Красном Кресте, навестил друзей и знакомых. Выздоровевший подпоручик Кальнин назначен временно на форт III — в самый центр огня; на его Заредутной батарее уцелело только одно орудие и им командует фейерверкер Пломодяло.
В. А. В. получил несколько писем: одно от жены, а два на имя покойного брата. Перелом руки срастается плохо, душевное состояние незавидно, должно быть, последствия контузии головы.
Н. В. В. поправляется, уверяет, что, по его мнению, у нас все же слабая точка — наш левый фланг, именно Высокая гора, — и что на ней следовало бы сильно укрепиться.
Замечательно, что господа офицеры неохотно дают сведения о своих убитых товарищах. Газета уже сколько времени приглашает всех сообщать ей данные для некрологов, а все еще не отмечены все павшие в бою и, хотя бы вкратце, их деятельность. Говорят, неоткуда взять материалов — офицеры-товарищи сваливают эту работу друг на друга — одному неохота писать, другому некогда. А следовало бы отметить в газете всех павших здесь за русское дело, помянуть добрым словом героев. Это было бы единственной наградой для многих, а также некоторым удовлетворением для родных и близких павшего.
Так называемая великая русская лень сказывается и тут. На позициях, конечно, не до того; но находящиеся в госпиталях могли бы помочь редакции в этом деле.
11 часов 30 минут ночи. Японцы все еще изредка стреляют по гавани.
182 Слух этот держался довольно долго, но потом говорили, что это все не так было, что во всем этом много фантазии.
183 Будто один из тех, которые попали в руки японцев с пароходом «Маньчжурия» 27 января. Интересно бы знать — расследовано ли, почему этот пароход шел так медленно к Артуру? Как фамилия шкипера и где он?
184 В книге графа Ревентлова находим, что эти господа сообщали, между прочим, о том, что наша эскадра стоит в гавани в полной боевой готовности, что стрельба по ней до сих пор была безуспешна, особого вреда не причинила.
185 Говорили, что генерал Стессель был бы не прочь расформировать всю редакцию, но этому мешал приказ главнокомандующего — наместника о том, что весь состав редакции откомандирован к исполнению своих прямых обязанностей. Смеялись, что генерал Стессель собирается послать всю пишущую братию на Водопроводный редут...
186 Впоследствии выяснилось, что японцы привезли под Артур 11-дюймовые мортиры, снятые с береговых укреплений Японии; это доказывается тем, что снаряды к ним имелись только бронебойные, употребляемые против неприятельской эскадры. Эти снаряды пригодились вполне и в данном случае как для потопления в гавани остатков нашей эскадры, так и для разрушения бетонных укреплений. Из морских орудий были у них в числе осадной артиллерия лишь 6-дюймовые пушки, установленные на колеса (как и у нас). Многие сперва отрицали возможность доставить под Артур и установить 11-дюймовые крепостные орудия; уверяли, что это пушки особого образца, что дуло этой пушки разборное и свинчиваемое при установке. Мы забывали, что стоившие много русских миллионов портовые сооружения Дальнего — прекрасные молы, подъемные краны и т. д., и железная дорога — достались японцам малоповрежденными. Нельзя же было все то, что сооружалось годами, разрушить в течение 2–3 часов, данных генералом Стесселем или Фоком на эвакуацию Дальнего — на эвакуацию далеко не подготовленную. Продержись кинчжоуские позиции еще хотя бы неделю, то, конечно, японцы не имели бы столь удобной базы для выгрузки таких тяжелых орудий. Но если бы кинчжоуские позиции удержали натиск японцев месяц-другой (что было возможно, если бы были укреплены Тафашинские и Нангалинские высоты), то и Дальний мог быть окончательно разрушен и очищен, и, пожалуй, японцам пришлось бы выгружать осадные мортиры далеко севернее Кинчжоу, доставлять их по гористым дорогам, что потребовало бы много времени и труда. Да и выгружать такие орудия немыслимо без приспособлений, которые пришлось бы японцам сперва построить на местах выгрузки. Чем глубже всмотришься во все печальные последствия несвоевременного падения кинчжоуских позиций — последствия полной неспособности генералов Стесселя и Фока, — тем рельефнее, тем ярче выступают все дальнейшие причины падения Артура, тем обиднее за геройски пролитую кровь, за опозоренную в последнюю войну родину. Но более того обидно то, что наши военные бюрократы упорно не желают считаться с уроками, данными этой несчастной войной, не могут, не хотят расстаться со своими выработанными в кабинетах боевыми теориями, с теориями, плоды которых налицо. Ярким доказательством этому служит Г.И. Тимченко-Рубан «Нечто о Порт-Артуре» и ныне статья некоего Г. в «Военном голосе» (№ 22, 28 января 1906 г.) «По поводу передовых позиций в крепостях». Как в названной книжке, так и в статье утверждают одно и тоже, если сказать общепонятной формулой, то следующее: опыты осады Артура нам не указка!.. Автор статьи забывается до того, что уверяет, будто в Артуре было больше гарнизона, чем вообще полагается, следовательно — и чем нужно было. Японцы пренебрегали всякими теориями, если они оказывались непригодными. Так они, например, установили первоначально свою артиллерия побатарейно; но как только выяснилась невыгодность такой установки, т. е. как только наша артиллерия начала наносить им вред, они расставили свои орудия на таком расстоянии друг от друга, что попадание в одно из них нашего снаряда не могло причинить другому никакого вреда, и они даже переставляли свои орудия все на новые места. Изволь-ка пристреляться к каждому отдельному орудию! Этим объясняется безуспешность борьбы нашей артиллерия с японской. Этим же объясняются многократно возникавшие в Артуре слухи о том, что, наконец-то, обнаружены орудия, стрелявшие по городу и что теперь они сбиты... А японцы стреляли по городу все снова и все больше и больше.
187 Мы стали уже различать по силе звука — чей это пулемет; у японцев более короткие патронные ленты, больше перерывов.
188 По-китайски — кушанье.
189 Узнал из очень достоверного источника, что в сентябре 1905 года получали в Петербурге снаряды для... кинчжоуской позиции и Артура. Следовательно, если бы японцы, начав войну, не высаживались бы на материк года полтора или два, то мы бы, пожалуй, и успели вооружиться!..
<< Назад
Вперёд>>
