Страдные дни Порт-Артура

30 октября

На днях один из офицеров 13-го полка, находившийся все время на передовых позициях, сказал товарищам, что он намерен покончить с собой — надоело, но чтобы самому не стреляться, влез на бруствер, и японские пули сразили его наповал. Товарищам, не поверившим его намерению, пришлось лишь констатировать уже совершившийся факт. Нервы надорваны постоянными картинами смерти, увечья и крови, бессонницей, всегда тревожным состоянием.

Ш. рассказывает, что были случаи, когда весь груз джонки — муку и прочее — забирали и не уплачивали ни гроша. Вот почему к нам не приходят джонки с припасами.

Сегодня мне опять говорили, что иногда матросы и солдаты начали мародерствовать; орудуют пока по пустым, брошенным хозяевами квартирам и складам. Впрочем, говорили, что чины полиции занимаются этим давно; не знаю, насколько тут правды.

Одновременно с проявлением все большего мужества, равнодушия к ужасам, встречаются и противоположные явления — беспричинная трусость, какая-то полная безнадежность. Так, сегодня встретил знакомого М. — он бледен, растерян, подавлен или очень нездоров. Спрашиваю, что с ним такое?

Говорит, был в штабе генерала Стесселя, там какая-то ерунда — уже четвертый день, как заготовляют все бумаги к уничтожению...

— Вздор! — говорю ему, — это еще ничего не означает. Давно следовало приготовиться на всякий случай, прибрать, припрятать важные бумаги, закопать их в землю, но не уничтожать. Этого быть не может.

Молчит и смотрит тупо в землю.

Говорю, что он напрасно видит в этом что-то особенное.

— А вы разве верите, что японцы не возьмут Артур? — спрашивает он меня полушепотом, как бы не доверяя сам себе.

— Верю! Почему же не верить?

— А что же они там, в штабе, трусят?

— Что вы на них там смотрите! Они там трусили уже сколько раз...

М. пошел дальше, будто успокоившись.

Зато мне пришлось задуматься: что же это такое? Они там должны лучше знать положение дел. По-моему, Артур устоит, должен устоять, пока откуда-нибудь не подоспеет помощь, покуда есть возможность держаться; японцы еще ничем таким не овладели, что могло бы грозить крепости падением.

Факт, характеризующий штаб района и генерала Стесселя, храбрившегося только на бумаге, на самом же деле уже начавшего приготовляться к сдаче крепости. Факт этот обрисовался мне еще ярче, когда я впоследствии добыл записку генерала Фока от 21 октября, поданную им генералу Стесселю и доказывающую необходимость начать постепенно отдавать крепость неприятелю, очищая укрепление за укреплением. Записка очень длинная, какие генерал Фок обыкновенно любил составлять, поэтому привожу лишь часть ее, достаточную для того, чтобы ознакомиться с характером ее автора и с его талантом освещать дело так, чтобы его мнение казалось дельным и честным.

«21 октября 1904 г. Кр. Артур. ЗАПИСКА

Осажденную крепость можно сравнить с организмом, пораженным гангреною. Как организм, рано или поздно, должен погибнуть, так равно и крепость должна пасть (?)²¹⁰. Доктор и Комендант должны этим проникнуться с первого же дня, как только первого позовут к больному, а второму вверят крепость (?!). Это не мешает первому верить в чудо, а второму в изменение к лучшему хода внешних событий. Вера эта для Коменданта еще более необходима, чем для доктора, лишь бы она не усыпляла его деятельности с первого момента. Гангрена поражает организм с его конечностей, например с пальцев ног. Доктор должен своевременно удалить пораженную часть.

Задача доктора сводится к тому, чтобы продлить существование организма, а коменданта — отдалить время падения крепости. В этом весь трагизм [?!) их положения, особенно последнего.

Доктор не должен допустить скоропостижной смерти, равно как комендант — неожиданного падения крепости, по непредвиденной случайности. Организм должен погибать постепенно, начиная с оконечностей; так равно падение крепости должно идти постепенно, начиная с ее внешних верков. Успехи, как первого, так и второго будут зависеть от того, насколько первый своевременно удалит поврежденный член, а второй оставит атакованную часть (?!). Задача эта не из легких — доктору надо иметь верный взгляд, чтобы определить тот момент, когда орган для организма делается более вредным, чем полезным; но этого одного еще недостаточно, так как в этом надо убедить и организм, без согласия его ведь нельзя произвести операцию (?!]. Кому хочется расстаться с ногой, глазом; другому кажется лучше расстаться с жизнью, и доктору надо убедить, что и без ноги можно обойтись и даже с американской искусственной ногой и плясать будешь (!). Коменданту не легче; ему надо также иметь верный взгляд, чтобы он мог вовремя оценить, чтобы данный пункт выжал все, что он мог выжать от атакующего и что с той минуты перевес переходит уж на сторону врага, что наступает время его жатвы. Искусство и состоит вовремя уйти от подготовленного им удара и тем самым дорого продать ему его успех [?!). Надо помнить, что бои в крепости должны носить на себе дух боев арьергардных²¹¹, что однако не всегда и не всеми сознается, тем более, что итоги этих ошибок подводятся не тотчас же, как в поле, а, как говорится, когда приходится строиться к расчету. Но, кроме глаза, Коменданту надо иметь и характер и, пожалуй, более, чем доктору, которому приходится побороть другого, а Коменданту самого себя, — а что может быть труднее этого? Ум и совесть говорят «оставь», а самолюбие и азарт [!) говорят «дерись»; а еще и то видишь, что теряешь, не знаешь, чем его заменить, какой американской ногой²¹². В докторском каталоге все это есть, а в Комендантском нет ничего; надо брать все из своего ферштанда (?!].

Доктор отделяет пораженные органы, чтобы не потратить на них напрасно жизненные соки, приберегая их для сердца (?!). Комендант оставляет постепенно периферию крепости, чтобы сберечь силы для ядра [?]. Длина оборонительной линии должна соответствовать силе гарнизона...

Ни один доктор не станет пытаться удаленный им орган, будь это хоть зуб, по ошибке вырванный, вновь приобщать к организму. Так равно ни один Комендант не будет тратить силы гарнизона для того, чтобы отбить отданное противнику укрепление, хотя бы оно было отдано и не по воле Божьей, а по беспечности (!). И это по одному тому, что не было примера, чтобы такого рода попытка увенчивалась успехом (?!). Под Севастополем крепко держались за то, что имели; но раз отдавали, отбивать не пытались: редуты Камчатский, Селенгинский и Волынский тому могут служить примерами. Осман-паша, знаменитый защитник Плевны, тоже ничего не отбивал, а только, теряя одно, спешил подставить под наши удары другое; так, зная, что мы возьмем Гривицкий редут, он подготовил для нас такой же другой, окрестив его именем Гривца № 2, чем и отбил нашу охоту к атакам²¹³. Долго ли держался бы Осман-паша, если бы пытался со своею сорокатысячною армией отбивать от нас свои редуты? Он берег людей, и они отслужили ему службу лопатою.

Доктору, чтобы с успехом выполнить свою задачу перед организмом, недостаточно иметь верный глаз и руку, и ему надо уметь заставить своих ассистентов строго относиться к своим обязанностям, а также знать до мелочи их черную работу и уметь руководить ими во время этих работ. К чему послужит отлично сделанная операция, если ассистенты неумело ее зашьют, или, по оплошности, забудут вынуть из раны нитку или кусочек ваты. Тут обыкновенно один конец — смерть²¹⁴.

Тоже и коменданту недостаточно выбрать место для укрепления и указать род самого укрепления; ему надо знать и черную работу. К чему послужит укрепление, если его бойницы не приспособлены для успешной борьбы с ружейным огнем противника, если эти бойницы не прикрывают стрелка, а, напротив, выдают его. Немцы смотрят, что при нынешнем огне можно идти летучею сапою только до 800 метр. Раз бойницы устроены дурно, они обыкновенно закладываются камнями и завешиваются тряпками; правильного ружейного огня из укрепления не ведется (?!). Стреляют обыкновенно только любители; стреляют поверх бойниц, для чего им приходится чудно примащиваться, чем они и обращают на себя общее внимание и делаются знаменитостями. Мне пришлось видеть так чудно примостившегося матроса, который на одной ноге и на одном локте более часа вел стрельбу, — дал за такой фокус [?!] рубль.

На любителях не выедешь. Весь гарнизон обращается в пассивное оружие, так сказать, орудие противоштурмующее, т. е. гарнизон начинает действовать, когда противник прекращает огонь и бросается в штыки. Таким образом укрепление далеко не выполняет своего назначения, так как дает возможность безнаказанно подойти противнику (?!] на 30 м, чего не было и при гладкоствольном оружии, а не говоря про штуцера. В Севастополе²¹⁵ враг более 60-ти саженей не подходил»...

И так далее, рацея в том же роде, посредством которой он пытается убедить, что пора отдавать укрепление за укреплением и сдать всю крепость потому, что генералу Фоку надоело воевать...

Замечательно ловко указывает он на необходимость подготовить к этой операции гарнизон, без согласия которого это немыслимо, тем более, что солдаты уже возмущались не раз:

— Не хочет ли начальство уже отдать крепость японцу?..

От внимания солдат не ускользнуло двусмысленное поведение генерала Фока и его покровителя Стесселя, начиная с Кинчжоуского боя, вплоть до несвоевременной присылки резервов во время августовских штурмов.

Мне передают из верного источника, что генерал Стессель имел эту записку Фока при себе на многих заседаниях военного совета, но не решился доложить ее, чувствуя, что она не встретит одобрения со стороны подавляющего большинства (за исключением присных Стесселя). Он знал, что если он предложит начать сдавать крепость, то комендант и Кондратенко могут арестовать его как изменника.

Но раз Фок убеждал в необходимости сдавать крепость, то, несомненно, грозила опасность. Так думали у Стесселя и в его штабе. Тем, кто получил — ни за что, ни про что — высокие награды, не хотелось быть убитыми.

К чему тогда все награды, слава героев?

Генерал же Смирнов уже высказался, что крепость должна держаться, хотя бы всем генералам пришлось положить свои головы за Отечество... А Кондратенко говорил все одно — драться до последнего патрона, до последнего штыка.

Вот почему в штабе трусили, как о том передал М.

²¹⁰ Знаки вопросительные и восклицательные в скобках мои. — П. Л.

²¹¹ Не по примеру ли отступления от Кинчжоу, где в потемках и при отсутствии организации свои расстреливали своих?

²¹² Это 21 октября-то, когда гарнизона было еще довольно!

²¹³ Нам уже известно, с каким презрением генерал Фок отнесся к постройке инженерами второй оборонительной линии.

²¹⁴ Замечательно тонкое поучение, как подготовлять сдачу крепости, как заметать следы!

²¹⁵ Специалисты, изучившие историю обороны Севастополя, говорят, что и в Севастополе был свой «Фок» — генерал Жабокритский, действия которого будто сильно похожи на деятельность Фока в Артуре.

<< Назад   Вперёд>>