3. Последние дни Высокой горы

10 часов 18 минут вечера. На левом фланге вновь оживляется орудийный огонь и слышна ружейная залповая стрельба.

Ходил в Красный Крест.

Там передавали мне, со слов статского советника Р., что за последние дни у нас убитых около 2, а раненых около 7 тысяч человек. В госпиталях будто сейчас 11 тысяч человек.

Л. С. Б-в острит по обыкновению едко о настоящем нашем положении. Он говорит, что зло могло быть еще большим, если бы, например, начальником укрепленного района был не генерал Стессель, а Фок. Нельзя себе представить, говорит он, что бы тогда можно было бы считать невозможным!..

Этот генерал навестил сегодня раненых офицеров и высказал, между прочим, что все русские — идиоты, а он, слава Богу, не русский! В Петербурге пишут только уставы, а он, Фок, слава Богу, никогда еще не написал никакого устава... И так далее, в том же духе.

Японцы штурмовали Высокую гору в последние дни 24 раза! И наши войска отбили эти 24 штурма! Число внушительное. Человеку, не бывавшему на войне, трудно себе представить, что это за титаническая борьба.

С. З. говорит, что японцы выказали себя просто небывалыми героями: столько раз идти на штурм без успеха, а главное, идти по грудам трупов — это просто небывалое! Мы, дескать, штурмовали Плевну три раза и бросили штурмовать, предпочитая выморить турок голодом.

11 часов 12 минут вечера. На левом фланге все еще слышен оживленный ружейный огонь; на правом почти совсем тихо.

22 ноября (5 декабря)
В 7 часов утра — 2,6° по Реомюру, тихо, ясно.

Почти всю ночь был слышен редкий грохот пушек на левом фланге.

С восьмого часа наши суда усердно стреляют на левый фланг; там артиллерийская стрельба усилилась.

Ровно в 9 часов утра, когда я только что прошел Мертвый угол и мост в Новый город, японцы начали обстрел дороги и судов.

Когда я дошел до госпиталя № 10, откуда видна Высокая гора и прочие укрепления левого фланга, то увидал, что все они дымятся от рвущихся на них неприятельских снарядов и от собственных выстрелов.

Рокот орудий и рев снарядов сегодня ужасен, то все словно варится и клокочет в исполинском котле, то залпы громовыми раскатами отдаются в скалах Тигровки и Ляотешаня и повторяются как бы отдаленным эхо. Порой казалось мне, что и на море, на юге, идет бой; это же утверждали и другие. Позднее сообщали, что японские канонерки стреляют из бухты Луизы по Высокой горе.

11 часов. По направлению Высокой горы слышен штурмовой ружейный огонь; орудийный огонь стал реже. П. А. виделся с командиром порта. Тот рассказывал ему, что японский броненосец (бывший китайский) «Чин-Иен», который все держится вблизи острова Кеба, стрелял из крупных орудий по направлению Дальнего, а затем открыл с бортов беглый огонь. Сообщавшие об этом ему матросы предполагают, что наша Балтийская эскадра должна вскоре прибыть.

Кроме этого, он сказал П. А-чу особенно таинственно, что 27-го числа все будет кончено. А что и как, это он скажет лишь накануне. Говорит, очень весело настроен.

Но из всего этого ничего не можем понять.

11 часов 15 минут. Японцы усиленно обстреливают Перепелочную батарею 11-дюймовыми снарядами. Тем не менее, батарея посылает им в ответ снаряд за снарядом. Все восхищаются молодцеватостью лейтенанта Сухомлина, который находится там безотлучно. Его супруга тоже там; она перевязывает раненых, ухаживает за ними и больными до тех пор, пока представится возможность отправить их в госпиталь. Сообщение Перепелочной батареи с городом возможно лишь по ночам. В это время доставляются туда снаряды, питьевая вода, припасы и все необходимое.

2 часа 20 минут дня. Наблюдали с выступа скалы за Новым городом за ходом боя на Высокой горе. Кроме взрывов снарядов и шрапнели не видать ничего; слышен ружейный и пулеметный огонь. Огонь то усиливается, то стихает; снаряды рвутся почти на всех наших батареях.

К Высокой горе отправилась рота матросов растянутым строем. Люди идут бодро, спокойно — на почти верную смерть.

Бомбардировка Перепелочной батареи и гавани все еще продолжается.

Звук взрыва заставил нас оглянуться на гавань. Там над броненосцем «Полтава» поднялся огромный клуб желтовато-бурого дыма. Вероятно, неприятельский 11-дюймовый снаряд попал в пороховой погреб судна.

4 часа 18 минут. Пришел П. и говорит, что японцы уже на самой вершине Высокой горы.

Не верится. Не хотелось бы верить! Орудия не перестают грохотать.

Сообщают слух, что около Формозы был морской бой, причем японцы разбиты252. Этот же слух пронесся как-то уже раньше.

6 часов 20 минут вечера. На Высокой горе упорный штурмовой ружейный огонь.

Когда я проходил «Полтаву», на ней все еще что-то дымит; она погрузилась ниже обыкновенной ватерлинии.

Рассказывают, что к японцам приехал из Северной армии генерал Нодзу и сказал, что Высокую гору нужно взять во чтобы то ни стало, что иначе ничего не выйдет...

7 часов 30 минут. На левом фланге затишье. Зато на правом, между фортами II и III, перестрелка и масса вспышек, должно быть бомбочки — похоже на вылазку или частичное наступление неприятеля.

8 часов 23 минуты. Перестрелка на правом фланге продолжалась недолго. На левом поднялся вновь ружейный огонь, продолжающийся посейчас.

По Старому городу сегодня японцы стреляли до половины четвертого часа. В городе убиты снарядами 2 солдата, один матрос и одна женщина.

9 часов 45 минут. По направлению Высокой горы адский ружейный огонь. Значит, японцы лезут, лезут и лезут...

23 ноября (6 декабря)
В 6 часов 30 минут утра — 0,5°; в 7 часов — 0°; в 7 часов 30 минут +1°; в 8 часов +2° по Реомюру, солнечно, тихо.

Вечером японцы наступали на Китайскую стенку на правом фланге всего одной полуротой; их тотчас отбросили. Конечно, атака лишь демонстративная.

Но что самое важное — около полуночи остатки наших отрядов очистили Высокую гору; очистили и Плоскую. Не было возможности на ней держаться253. Оказывается, что они еще вчера завладели левой вершиной горы, затащили туда пулеметы, усилились резервом и пошли на штурм правой вершины. Наши солдаты и матросы дрались отчаянно, умирали, но не отступали. С горы вернулось не много людей. Говорят, что за эти дни наши потери около 4500 человек.

Дорого стоило японцам овладеть этой горой — не менее 15 тысяч человек. Но будь на ней выстроен в мирное время форт или устроены глубокие туннели в скалах, куда бы могли спасаться люди от артиллерийского огня, никогда бы не взять японцам горы, и наш левый фланг остался бы неуязвимым. Жалко, обидно. Но что делать? Людей мало, наша артиллерия не оказывает ту помощь пехоте, которую она должна бы оказать, будь у нас вдоволь снарядов. Нет у нас людей, чтобы послать их умирать на Высокую гору...

Недавно перечитывал «Войну и мир» Л.Н. Толстого и удивлялся, зачем наши полки стояли на полях Бородина под снарядами неприятеля и, казалось, погибали зря. Но сущность умения умирать под снарядами, не отступая назад, осталась и поныне та же: пока было кому стоять на Высокой горе под снарядами — она была наша. Разница с прежними войнами, в главных чертах, лишь та, что ныне снаряды стали более ужасными, требующими и от войск больше силы воли и физической выносливости и много больших жертв.

Гарнизон доказал в эти дни, уже в сотый, быть может, раз, что он умеет умирать за интересы Отечества. Лишь высшее начальство254 не сумело предусмотреть все то, что необходимо для того, чтобы крепость могла сопротивляться дольше.

Не помог и приказ генерала Стесселя за № 878 (от 20-го числа), не помогли жалкие слова там, где нужны дела, где в течение почти двухмесячного затишья на левом фланге можно было сделать хотя бы что-нибудь.

В 9 часов 48 минут прошипел к гавани первый 11-дюймовый снаряд, началась бомбардировка.

Броненосец «Полтава» сел за ночь на дно гавани, борт кормовой части во время отлива еле над водой. Вчера во время тушения пожара на «Полтаве» ранен осколками в ноги и в голову адмирал Вирен, распоряжавшийся тушением, раны не опасные.

12 часов дня. В гавани снаряды ложатся очень близко около «Пересвета», говорят, были уже попадания.

Н. Н. говорит, что японцы оставят нас на несколько дней в покое, а потом начнут громить батареи и Новый город, полагая, что тут имеются еще резервы.

В. А. сообщает, что еще вчера на совете было решено очистить Высокую гору и вообще беречь людей — держаться лишь на основных укреплениях255. Генерал Фок говорит всем и каждому, что Высокая гора хуже Шипки, стоила больше жизней. Но он говорит это не потому, что гордится геройской защитой Высокой горы, гарнизоном и не считается с тем, сколько стоило жизней овладение Высокой горой японцам, он говорит это с укоризной по адресу генералов Смирнова и Кондратенко, якобы не жалеющих людей256.

Только что узнал, что когда в первые дни августовских штурмов генерал Кондратенко послал полковника Ирмана остановить начавшееся отступление наших отрядов с одного из кряжей предгорья (и последний остановил это отступление, следовательно, задержал наступление японцев в этом направлении), причем было убито с нашей стороны около 300 человек, то генерал Фок разослал по штабам всех полков письмо-пасквиль, в котором говорил, что вот как полковник Ирман пьет кровь солдат и матросов из-за никому не нужного кряжа...

На самом деле тут не важен был кряж сам по себе, а важно было задержать наступление японцев во фланг Угловой горы, пока у нас на этом фланге не были заняты другие позиции, чтобы не отдать японцам Угловой горы даром и не дать им продвинуться далеко вперед. Записка была оскорбительная, и полковник Ирман просил высшее дачальство уволить его от должности начальника боевого участка, если он не достоин быть им. Его, конечно, попросили остаться на своем. Генерал Фок, сознающий за собой заступничество генерала Стесселя, объяснил, что Ирман тут ни при чем257, что в кровопролитии он не виновен, если его послало на то его начальство, т. е. генерал Кондратенко, что полковник Ирман как лицо подчиненное не должен обижаться.

Узнаем, что вчера около перевязочного пункта ранен в голову генерал-майор В. В. Церпицкий, заведывавший госпиталями и перевязочными пунктами, говорят даже, что он уже скончался.

Вчера и третьего дня убиты штабс-капитан артиллерии Корнилович, капитан 26-го полка Веселовский, штабс-капитан Здановский, поручики Оболенский, Рафалович и Бородич, сегодня умер тяжелораненный вчера подполковник пограничной стражи Петр Дмитриевич Бутусов, командовавший Высокой горой после ранения полковника Третьякова, очень храбрый офицер. Ранен между прочими поручик минной роты П.Р. Рейнбот. Над головой полковника Тахателова вчера разорвалась шрапнель, осыпала все вокруг него градом пуль, но он остался невредимым. Рассказывают, что он вчера попал вторично под снаряды, проезжая по Перепелочной набережной (где Мертвый угол) в экипаже, в то время как японцы усиленно обстреливали дорогу. И впереди, и сзади него рвутся снаряды, кучер спрашивает, куда ехать.

— Конечно, вперед! — говорит он. — Всегда нужно ехать вперед. Не может же полковник поворачивать обратно потому, что по дороге рвутся снаряды!

Так и проехал.


252 Замечательно, что именно в тяжелые минуты крепости появлялись ободряюще слухи — и прямо с боевых позиций.

253 Как после сообщали сами японцы, они выпустили в последние два дня по Высокой горе 4 тысячи одних 11-дюймовых снарядов, не считая снарядов более мелкого калибра и шрапнели.

254 В том числе и столичное, не находившее нужным строить на Высокой и Угловой горах долговременные бетонные укрепления.

255 С этим не соглашался полковник Ирман, он считал нужным отстаивать каждый бугорок, каждую пядь земли, чтобы не дать японцам проломить наш левый фланг, укрепления которого далеко не достроены (форт V, укрепление № 5, бат. литера Д) и поэтому слабы. Будто и генерал Кондратенко не считал нужным укрепляться на промежуточных вершинах между Высокой горой и фортом V. Там окопались основательно будто лишь после смерти генерала Кондратенко и, так сказать, на свой риск и страх.

256 Генерал Фок, всегда толковавший о сбережении людей, на самом деле никогда не жалел людей, это он доказал уже в Кинчжоуском бою, не давая помощи 5-му полку, почему японцы окружили гарнизон центра позиций и истребили там всех, а потом он всегда был противником своевременной подачи помощи посредством резервов и противником возведения сильно укрепленных позиций; говорят, что генерал Стессель не дал укрепить Высокую гору туннелями потому, что против этого был генерал Фок.

257 Полковник Ирман считает гарнизон крепости от мала до велика людьми, обреченными на смерть за Отечество — обязанными возможно дороже продать свою жизнь. Своей беззаветной храбростью он доказал, что он не боится смерти, готов всегда умереть впереди других.

<< Назад   Вперёд>>